Текст книги "Там, на Угрюм-реке"

Главный вопрос в голове – что делать? Вариантов два: дожидаться вертолёта или выбираться самому пешком. До Нерпо около сорока километров, дойти в принципе можно – спуститься в долину речки и по тайге по сугробам голодному ползти потихоньку, это займёт два-три дня, но хватит ли сил? И, если появится вертолёт, среди тайги он меня не найдёт, а если и увидит, то вряд ли сможет приземлиться и взять меня на борт. Так что я решил никуда с гольца не уходить, буду ждать до победы. Даже если с вертолётом что-то случилось, из Бодайбо прилетит другой и меня всё равно снимут, не сегодня, так через день, через два – дождусь.

В воздухе висит какая-то непонятная морось, в темноте не разобрать, и когда она прекратится – непонятно. Мороза нет, но за почти сутки всё-таки я остыл здорово, пробрался холод и под мою тёплую куртку, и под мои ватные штаны. Время тянется очень медленно: лежу, лежу, думаю – час уже прошёл, а гляну на часы – всего минут десять – пятнадцать. Но, наконец, полвосьмого начало сереть, стали проступать из темноты стволы деревьев, потом отдельные ветки, кустики и всё-всё – ночь закончилась, надо идти на голец и ждать вертолёт. Видимость всё такая же плохая, за ночь ничего не изменилось, следы мои видны, не занесло, я по ним и тащился наверх, еле-еле переставлял ноги от голода. Спускался я вчера на запад, и восход мне теперь загораживает громада горы, а как поднялся на вершину и глянул на восток, сердце моё радостно заколотилось – сквозь хмарь и туман проглядывает мутный диск солнца и поднимается всё выше и выше. А, самое главное, стал подниматься ветерок, это хорошо, он может разогнать всю эту муру. И действительно, чем выше поднималось солнце, тем больше улучшалась видимость – стали возникать очертания соседних гор, а потом и всё более дальних. Я нарезаю круги, хожу вдоль и поперёк по гольцу, чтобы согреться, а сам вслушиваюсь, ловлю каждый звук, даже уши у шапки поднял кверху. Одна мысль в голове: только бы они не сломались, только бы вчера благополучно долетели до базы.

И, наконец, я дождался: сначала услышал, а потом и увидел точку вдали – ура! Вертолёт! Летит прямо ко мне. От радости я не прыгал и не кричал, как в фильмах показывают, а просто встал по ветру и вытянул руки вперёд – показал направление захода на посадку, а когда вертолёт приткнулся и открылась дверца, заскочил вовнутрь, и Сергей взял курс на базу, в Нерпо.

В вертолёте прилетел и Ефим на всякий случай, мало ли какая ситуация здесь на гольце? Оказалось, я за них переживал, а они за меня, хорошо, что всё обошлось благополучно.

Вернулись, нас встретил Серёга-инженер, мы с ним потискали друг друга от избытка чувств, а потом зашли в магазин, взяли бутылочку и обедали шумно и с разговорами, переживали всё заново. Вчера погода испортилась так неожиданно, что ребята не успели за мной залететь – горы скрылись в тумане, и лететь среди них – верное самоубийство. Сергей снизился в долину Чарольды, по ней долетел до Витима и уже вдоль Витима на самой малой высоте привёл вертолёт в Нерпо. На меня они надеялись, что не пропаду, знали мою прежнюю кличку – Железный Феликс, и я не подвёл, выдержал.

– 6 —

Дальше работа пошла своим чередом, весь апрель мы плотно работали, и никаких сложных ситуаций больше не возникало. Дни стали подлиннее и потеплее, в посёлке снега почти не осталось, но наверху, на гольцах, он ещё лежит, только южные склоны очистились. Мы рассчитали, что к Первому мая должны площадь закрыть, и на тридцатое апреля заранее купили билеты на Иркутск. Так и вышло, зимний план мы выполнили и покинули Нерпо, ставший нам на два с половиной месяца родным домом.

Запомнился отлёт из Бодайбо: народа в аэропорту битком, все хотят улететь на праздник домой, на Большую землю. Но самолёт прилетел всего один, у нас билеты как раз на этот рейс, мы сели в самолёт, а все, кто остался, смотрят на отлетающих с завистью. Между тем наш трудяга Ил‑14 вырулил на взлётку и начал разгон. Я сижу у окна и наблюдаю: взлётная полоса грунтовая, расквашена, как сельская дорога, колеса шасси рассекают эту грязь, ошмётки летят на крыло, на фюзеляж, на окна иллюминаторов. До конца полосы самолёт, видимо, не смог набрать нужную скорость, сбавил обороты и остановился. У всех в душе смятение: неужели не полетим? Нет, самолёт развернулся, проехал назад по своему следу на старт и снова начал разгон по уже проложенной колее. Мотор ревёт на самых-самых, грязь летит выше самолёта, все замерли – взлетим или не взлетим? Взлетели, оторвались уже на последних метрах полосы. Ефим сидит рядом со мной, толкнул меня в бок и улыбнулся:

– Эти каторжники хоть где взлетят!

Это пилотов, которые летают на Севере, зовут каторжниками. Но с большим уважением.

1969 год, лето
Через все преграды

– 1 —

Лето в экспедиции начинается в мае. Я как раз вернулся из командировки в Бодайбо, и меня зачислили в штат нашей Нижне-Тунгусской ГРП, только в этом году у неё другое название – Бурская гравиразведочная партия, база партии будет в Буре, это соседнее с Токмой село, «всего» 120 километров вниз по Непе, по здешним понятиям – совсем рядом.

Я теперь кадровый работник партии, прихожу на работу в камералку, знакомлюсь с картами на новую площадь, опять нам четыре тысячи квадратов подкинули – сорок на сто километров. Наш главный геодезист Зуевский на большом столе разложил все планшеты (карты стотысячного масштаба) этой площади, точно состыковал их между собой и на кальку скопировал наш район работ, на этой кальке нанёс профиля и магистрали, разметил и обозначил номера всех пикетов – получилась схема работ партии, с неё сделают светокопии (синьки), мы их называем «портянками», потому что они большие, и их приходится складывать гармошкой, чтобы засунуть в полевую сумку.

В камералке встретили меня хорошо, все помнят прошлогоднего Феликса, помнят с какими усилиями мы «закрыли» площадь и выполнили план. Самые близкие мои друзья – Виль и Паша Пентин – тоже здесь, мы вместе ходим курить, все разговоры о наступающем полевом сезоне, о новой площади, о том, что нас ждёт. У нас новый начальник партии: вместо Крисана назначили Лихачёва Анатолия Петровича, мы с ним познакомились – он молодой, лет тридцати, спокойный, приятной наружности и чувствуется порядочный человек, с людьми разговаривает доброжелательно. Техники уже набрали сезонных рабочих из бичей, которые всегда весной ошиваются около экспедиции, среди них я увидел и своего Славку Суворова, с которым мы шарашили весь прошлый сезон. Это была самая большая для меня радость, для него, кажется, тоже – опять мы вместе! Ясно, что работать будем на пару, вот дадим нынче дрозда! В нас по-прежнему полно романтики и желания показать, какие мы герои и что для нас нет непреодолимых преград.

– 2 —

В Бур вся партия прилетела в один день – двадцатого мая, заказали большой вертолёт и всех перебросили из Киренска за несколько рейсов. Как прилетели, сразу стали ставить палатки на поляне за крайними домами, варить еду, обживаться.

Бур – село побольше Токмы, есть даже клуб, а в клубе крутят кино и по воскресеньям бывают танцы. Для тихого села приезд экспедиции – большое событие, на улице сразу стало многолюдно и шумно, столько народа здесь, наверно, никогда и не видели. В магазине сразу подскочила выручка, вся «экспедиция» накупила водки – как же не отметить начало полевого сезона? Тут же среди палаток начал гулять свежий анекдот, кто-то рассказал в одной из компаний, и он разнёсся моментально.

Весна, сидит чукча со своей женой, она рассуждает:

– Скоро лето настанет, в тундру железная птица прилетит.

Чукча уточняет:

– Вертолёт называется.

– Вертолёт прилетит, огненную воду привезёт.

Чукча опять уточняет:

– Спирт называется.

– На вертолёте бородатые люди прилетят, будут спирт пить, тебе морду бить, меня в койку тащить.

– Экспедиция называется.

Смех, хохот у палаток, «экспедиция» веселится – анекдот всем нравится, в тему, но это всё же только анекдот, с местным населением отношения у нас дружеские, делить нам нечего.

Мы со Славкой тоже хорошо отметили заезд и вечером поддатенькие пришли к клубу, в восемь часов начинается фильм «Карьера Димы Горина», на афише прочитали. Народ около клуба перед сеансом собирается: и наши, а больше деревенские – посмотреть, что за орлы к ним прилетели. А орлы ещё те, всё им нипочём. Я Славку подначиваю:

– А не искупаться ли нам, не освежиться ли перед сеансом?

А Славка парень «без отдачи».

– Конечно, – говорит, – надо освежиться, а то сидеть два часа в духоте.

И мы начинаем спокойно раздеваться: снимаем телогрейки, потом всё остальное до плавок, как будто на дворе стоит июльская жара, а не прохладный майский вечер. Все вокруг наблюдают за нами, мы это чувствуем, но не показываем виду, нам надо показать, что для нас это обычное дело.

Непа течёт совсем рядом, позавчера прошёл ледоход, и вода поднялась, затопила всю долину, до воды остался обрывчик не больше метра. По реке ещё плывут отдельные льдины, подмытые деревья, всякий мусор, но нам это уже неважно, отступать поздно – я разогнался, с берега взлетел ласточкой, раскинув руки, и почти без брызг красиво вошёл в воду (зря что ли у меня второй разряд по спортивной гимнастике?). Проплыл я немного под водой, стал выныривать – надо мной льдина, проплыл ещё, вынырнул, оглянулся – Славка тоже лезет в воду, но потихоньку, прыгать, как я, он не умеет. Подплыл ко мне, мы вместе ухватились за льдину и вылезли на неё, прокатились, подёргались на ней ещё немного, изображая не то твист, не то туземный танец, а потом спрыгнули в воду и поплыли назад, к берегу. Одевались мы очень быстро, уже было не до рисовки – скорей бы согреться, температура воды, наверно, около ноля градусов. И потом долго нас ещё била дрожь, не могли согреться, но зато всем показали, какие «орлы» прилетели в эти края.

Погуляли, отметили начало полевого сезона – надо браться за дело. Все работы в гравиразведочной партии начинаются с рубки просек – профилей и магистралей, все становятся лесорубами. Зуевский так спланировал, чтобы все работы велись с востока на запад: за рубщиками пойдут отряды баронивелирования и геофизиков. Нам со Славкой досталось рубить магистраль № 1 – сорок километров метровой просеки плюс шестнадцать километров профиля, а ещё опорную площадку для посадки вертолёта – ОП‑24. Рассчитали мы, что работы дней на двадцать, получили продукты, разделили их на три части: одну с собой и две забросили вертолётом вперёд, будем подбирать по пути следования.

– 3 —

Двадцать третьего мая вертолёт высадил нас на берегу Непы, в шести километрах от нашей стартовой точки – прошлогоднего пикета № 31, но в этот день мы к нему не пошли, решили переночевать у реки, привести себя в порядок. А непорядка у нас хватает. Славка с кем-то боролся по пьяни, показывал свою силу и повредил правое плечо, растянул, наверно, еле поднимает. А я, когда танцевал на льдине, порезал подошву о лёд, теперь прихрамываю. Ну вот, будем теперь «зализывать» раны.

В этот же день разложили мы своё хозяйство на траве, надо навести ревизию – что у нас есть и чего нету. Есть два хороших острых топора – это наш хлеб, наш заработок, мы их заранее хорошо насадили и наточили. Есть буссоль – это очень точный компас с визирами, по нему мы будем держать направление магистрали, строго на север. Есть две телогрейки и два рюкзака, продукты на неделю – тушёнка, сгущёнка, крупы, сухари. Ещё у нас есть обрез: зимой я сделал его из одностволки двенадцатого калибра – отпилил ствол и приклад, получился большой пистолет, похожий на старинный мушкет. Ружьё таскать тяжело и неудобно, а такую пушку засунул за пояс – и вперёд: и дичь подстрелить, и мишку пужануть можно.

А чего у нас нет? У нас нет рукавиц-верхонок, но мы их не забыли, мы не взяли их специально, чтобы наши ладони от топоров огрубели и покрылись мозолями, как и должно быть у настоящих мужчин. Ещё мы не взяли с собой курева. Курить вредно, и мы решили бросить курить. Здесь нам взять курева негде, и за три недели мы отвыкнем от табака, так и бросим навсегда. Вот с такими благими мыслями мы со Славкой начинали этот заход в тайгу.

Но в этот первый вечер мы ещё немного курили – у Славки в одном из карманов завалялась помятая пачка «Примы», штук пять сигарет, решили не выбрасывать, этот день пока не считается – завтра бросим.

Ещё в этот вечер решили проверить нашу «пушку» – как бьёт? Сделали большой затёс на толстой лиственнице, отмерили двадцать пять шагов, и Славка, как главный охотник (это звание я за ним признаю полностью), поднял дуло нашего мушкета. Плечо у него болит, видно, что он с трудом удерживает обрез, но прицелился, выстрелил. Что было потом, мы без смеха не могли вспоминать. Отдача сильная, Славка больной рукой не удержал мушкет, и тот ему заехал в лоб, от неожиданности Славка упал на задницу, а я покатился со смеху. Посмеялся и он, пошли смотреть нашу мишень. Искали-искали – ни одной дробины не нашли в затёсе.

Наверно, Славка промазал, взялся я за оружие. Взялся твёрдо, сжал со всей силы и бабахнул. В лоб мне не прилетело, но отдало так сильно, что скобой около курка получил ссадину на среднем пальце. А в затёсе опять ни одной дробины. Мы всё поняли: ствол короткий, и дробь не успевает набрать скорость, летит веером, так что об охоте на дичь можно забыть, будем использовать только как пугач. А отдача такая сильная, потому что вес обреза маленький, его и швыряет при выстреле.

Ночевали мы у костра, нет у нас ни палатки, ни спальников – лошади нет, а на себе не потащишь, будем так обходиться. С вечера заготовили дров на ночь – завалили пару сушин, раскряжевали их на боланы метра по три, стаскали к костру. Брёвна перерубаем топором, это у нас запросто получается – топоры хорошие, топорища сделали подлиннее, чтобы удар был помощнее. Ёлку и пихту на дрова не берём, помним свой прошлогодний опыт, как горели от отскакивающих угольков, берём в основном лиственницу, она хоть и твёрдая и рубить её тяжело, но горит она хорошо и даёт много жара. Берём и сосну с кедром, но их здесь не так много. В костёр мы кладём два бревна рядом и сверху ещё одно, огонь разгорается по всей длине, а мы укладываемся рядом – я с одной, а Славка с другой стороны. Здесь край вечной мерзлоты, на земле не полежишь, поэтому под себя мы делаем лежанки из жердей и застилаем их лапником, потом на лапник кидаем телогрейки и спим на них, подставив спины к огню. На несколько часов хватает, потом, как костёр прогорит, кто первый замёрзнет, вскакивает, подбрасывает следующую порцию брёвен в костёр, и так, пока не рассветёт.

Первую ночь мы переночевали, утром собрались и потопали к месту старта – на пикет № 31. Шли по прошлогоднему профилю, затёсы на деревьях затекли смолой, постарели, но видны пока хорошо, дошли мы без приключений. Дошли, сбросили рюкзаки – ну что ж, начнём. Рубить просеку будем по вешкам. Вешка – это прямая палка в рост человека, мы их вырубаем из тонких молоденьких деревцев и немного ошкуриваем, чтобы белели и были заметнее среди тайги. На первую вешку я устанавливаю буссоль и выставляю визир на ноль градусов (север), показываю Славке направление, и он отходит, прорубая просеку, по направлению визира метров на пятьдесят – сто, втыкает вторую вешку. Всё, направление просеке задано, дальше мы продолжаем рубить, оглядываясь назад и совмещая установленные вешки. Удалились – в створе ставим ещё вешку, и так далее, просека движется вперёд.

Так началась наша работа, а проблемы начались на первом перекуре. Час отработали, топоры воткнули, сели на валежину отдохнуть, перекурить. Сидим, смотрим друг на друга – курить охота, аж слюни текут, но мы ведь бросаем и последнюю сигарету искурили ещё вчера. Стали шарить по всем карманам, выворачивать швы, вытряхивать табачные крошки – наскребли на самокрутку кое-как, с жадностью искурили. На следующем привале уже и трясти нечего, посидели немного, как неприкаянные, плюнули и пошли работать. Потом пробовали курить мох, старые листья, но всё это такая гадость, совершенно не годится на замену табака. А тяга к куреву так и не проходит, легче не становится.

Первый день дотянули до вечера, прорубили больше трёх километров, для начала неплохо. Ночевать остановились прямо на просеке, вода есть почти в каждой ямке, не ушла ещё весенняя талая. Я пошёл за рюкзаком с продуктами, который мы оставили в начальной точке; пока не подъедим продукты, придётся так каждый день возвращаться, с тяжёлым рюкзаком за плечами трудно махать топором. Пока я ходил, Славка нарубил брёвен для костра, жердей для лежанок и распалил костёр, мы наварили полный котелок риса с тушёнкой, наелись, попили сладкого чая и отвалились – в самый раз покурить, затянуться после трудового дня, но увы! Помучившись, кое-как уснули, усталость взяла своё, а наутро и все следующие дни мучения от курева, вернее, его отсутствия, продолжились.

Ещё через пару дней к этим мучениям добавились новые, по сравнению с которыми отсутствие табака – просто детский лепет. Мы ведь не взяли верхонок, чтобы ладони наши покрылись твёрдыми мужскими мозолями, но прежде, чем они покрылись мозолями, они покрылись многочисленными мелкими ранками от колючих ёлок и сучков, за которые нам целый день приходится хвататься, чтобы срубить их и отбросить в сторону. Вечером мы на эти ранки даже не обратили внимания, а утром взвыли. Когда спишь, то кисти рук непроизвольно принимают согнутое положение, за ночь наши ранки затянулись, засохли, а утром мы не могли распрямить ладони, каждая ранка лопается, и все вместе они создают дикую боль. А куда деваться? С горем пополам размяли свои ладони, поматерились (русский парень от боли не стонет, только матерится) и взялись за топоры, постепенно к боли притерпелись.

Лекарств у нас с собой никаких нет, не взяли специально – пусть организм закаляется, вырабатывает иммунитет. Так мы и мучились до конца этого захода, особенно по утрам. Правда, спустя несколько дней мы придумали, как облегчить свои страдания, нашли лекарство – оно всегда при нас. Помочимся на руки, потрём мокрые ладошки друг о друга – пощиплет немного, но кожа размякает и легче становится. Даже компрессы на ночь стали делать, ещё лучше стало. «Голь на выдумки хитра!» – как моя мама говорила. Но залечить свои болячки до конца нам не удалось – каждый день добавлялись новые, и старым мы не давали покоя, бередили работой.

– 4 —

Вот так и рубились каждый день всё светлое время, стиснув зубы от боли, превозмогая ежеминутное желание покурить и не зная, что нас ждёт ещё. А ждала нас речка с красивым названием Непская Наригонда, этакая синенькая ниточка на карте. Мы дошли до неё на пятый день и остановились ошарашенные: поперёк нашего пути несётся бешеный поток и ширина его метров двадцать, перейти вброд нечего и думать. Видимо, из-за лютой зимы и поздней весны половодье только началось, а когда оно кончится? Надо что-то делать, не сидеть же нам здесь неизвестно сколько, ожидая, когда спадёт вода. Пошли по берегу в одну сторону, потом в другую посмотреть, не подвернётся ли какая-то переправа?

И нам повезло: в одном месте подмыло огромную лиственницу, и она упала поперёк реки от берега до берега, только прогнулась, и середина её оказалась под водой. По ней и решили форсировать эту «красавицу». Я пошёл первый, Славка пока остался на берегу – мало ли что? Прошёл я комель, дальше ствол пошёл под воду, и я продвигаюсь, вода стала заливаться уже в сапоги, но это такая мелочь, не стоит обращать внимания, главное – перейти. Хорошо, что лиственница с ветками, я держусь за них, перехватываю и потихоньку, очень осторожно продвигаюсь. На середине вода дошла мне уже выше колен, да ещё течением бьёт и меня, и лесину, она вибрирует под ногами туда-сюда: держись крепче, думаю, сорвёшься – унесёт, не выплывешь. Но ничего, перешёл, машу Славке, пошёл и он. Шёл, так же, как и я, балансировал, хватаясь за ветки, а когда ступил на твёрдую землю, оглянулся на бурный поток и не удержался, воскликнул с гордостью:

– Да, видели бы нас сейчас наши любимые!

А я подумал – вот и хорошо, что не видят, спят спокойно.

На восьмой день мы дошли до своих первых продуктов. Болотина, на которой я их оставил, находится немного в стороне от магистрали, я сбегал, нашёл – всё цело, всё отлично, только курева нету, мы так и мучаемся без него, никак не отвыкается – вот какая упрямая привычка! Но на следующий день мне в голову пришла отличная идея – разжиться табачком у соседей, так сказать, взять взаймы без отдачи. Параллельно с нами гонит соседнюю магистраль Паша Пентин с напарником, и я знаю, куда они забросили свои продукты, я вместе с Пашей летал. Так вот, надо сходить и взять немного курева из их заброски – поймут, свои ребята. Идти, правда, далековато, почти восемь километров по глухомани без тропы и без затёсов, но это не страшит, главное – закурить!

Прямо с утра я отправился в путь, предварительно задав Славке направление по буссоли – пусть рубит один, пока я хожу. Почти целый день и проходил. Долго лазил по мари, пока нашёл продукты, но всё-таки нашёл, распаковал – четыре пачки махорки ребята положили, я не стал наглеть, взял одну и оставил записку: «Паша, прости меня, подлеца, но у нас уши пухнут, пачку махорки я реквизировал. Олег». Вечером мы со Славкой наслаждались жизнью, пуская дым и рассуждая: «И нахрена мы это придумали, в жизни и так слишком мало удовольствий – зачем лишать себя хотя бы одного». Больше в тайге я курить не бросал.

Следующей нашей преградой на пути встала река Чандакан. Мы уже предвкушали «удовольствие» от встречи с ней, помня переправу через красавицу Наригонду, а Чандакан, судя по карте, даже побольше. Вышли мы к нему в середине дня, вышли – и приуныли. Мутный поток несётся в ледяных берегах, видимо, зимой река перемерзала до дна, и вода шла верхом, образовала наледь, а теперь в русле лёд размыло, а берега остались ледяными и возвышаются метровыми обрывами над водой. Вот тебе и молочная река – кисельные берега, как грустно пошутил Славка. Пошли мы опять искать поваленное дерево, прошли и вниз, и вверх – ничего не нашли. Ну, раз нету поваленного дерева, значит, надо его сделать, то есть завалить. И мы взялись. Облюбовали хорошую лиственницу, она хоть и толстая, но её уже раньше подмыло течением, и она наклонилась над водой градусов на сорок пять, так что до половины подрубим, а дальше она под своим весом сама сломается. Поплевали на руки и взялись за топоры. Рубим вместе – я с одной, Славка с другой стороны: мой удар – его удар, мой удар – его удар, надо только топор убирать быстро, чтобы напарник не всадил в него свой, а то получится «поцелуй» и будет большая зазубрина, которую очень долго придётся выводить. Минут двадцать мы её «ласкали» топорами, пока лиственница не затрещала и не рухнула поперёк реки. Мы облегчённо разогнули спины, но тут же и заматерились: трахнувшись о наледь другого берега, у лиственницы обломилась верхушка, а ствол медленно развернуло течением, и поплыла наша разлюбезная к Ледовитому океану, мы только и могли, что помахать ей ручкой. Что же делать? Пошли искать другое дерево для переправы, не сидеть же нам перед этим Чандаканом неизвестно сколько.

Следующую лиственницу мы выбрали потолще первой, и наклон у неё совсем небольшой, то есть поработать топорами придётся побольше. Сначала мы её по всем правилам подрубили на одну треть со стороны реки, чтобы она упала именно в эту сторону, а потом уже рубили с другой стороны до самой победы. И она упала. И опять у неё обломилась верхушка от удара о лёд. Но она не уплыла к Ледовитому океану – ветки достали до дна и как-то зацепились: мостик для нас есть, хилый и ненадёжный, но есть. Я опять пошёл первым – я повыше, мне легче будет выбраться на лёд на другом берегу. Дело в том, что ствол лиственницы не лежит на наледи другого берега, а кончается обломком, который на метр ниже наледи, и как на неё выбираться – большой вопрос. До конца ствола я дошёл без проблем, придерживался за ветки, дошёл – и здесь надо решаться. До ледяного обрыва всего полметра, но он ещё возвышается на уровне груди, надо прыгать вперёд и вверх, на голый лёд. Для облегчения я снял рюкзак и бросил его на берег, а потом стоял, набирался сил и смелости. Подо мной несётся мощный поток, под ногами обломок лиственницы, а передо мной синеет гладкий отполированный лёд, прыгать надо как можно дальше – зацепиться не за что. Решился – и прыгнул со всех сил вперёд и вверх, упал животом и грудью на лёд и, слава богу, удержался. Следом и Славка перешёл, перенёс весь остальной груз и сам прыгнул на лёд, я уже страховал – ухватил за рукав и выдернул подальше, Славку я бы не упустил.

До самого вечера проканителились мы с этой переправой, ночевать остались здесь же, поднялись на высокий берег и разбили свой лагерь. Место очень приятное: сухое и чистое, под ногами белый ягель хрустит, олени его любят, на поляне стоит полуистлевший остов чума – составленные конусом жерди, когда-то здесь была стоянка кочевников-тунгусов. Вот и мы здесь заночевали. После ужина наслаждались самокруткой, но курим очень экономно, бережём каждую табачинку, больше взять будет негде. Вечер был тихий и тёплый, мы долго лежали у костра и разговаривали, переживали вновь сегодняшнюю передрягу. Да, вот она – романтика, но мы довольны, о такой работе мы и мечтали: трудной и интересной.

– 5 —

Магистраль наша продвигается вперёд, и неплохо. Каждый день мы прорубаем не менее четырёх километров просеки шириной один метр, после нас остаётся заметный коридор в тайге с затёсами на деревьях. С каждым днём мы набираемся опыта, приспособились работать с рюкзаками за спиной, теперь мы не возвращаемся вечером за оставленными продуктами – всё своё несём с собой. И деревья большие мы не рубим, научились обходить их, если в створ попадут: просто сразу после толстой лесины ставим буссоль и завешиваемся по новой. На каждом привале достаём и чуть не до дыр разглядываем карту, отслеживаем каждый свой пройденный шаг и что ждёт впереди. Рек нам больше не пересекать, и это радует, ну, а тайга, она и есть тайга, прорубимся.

А между тем постепенно наступает лето, начинает зеленеть ольшаник, появляются светлозелёные мягкие иголочки на лиственницах, дни становятся всё длиннее – уже начался июнь. Стали появляться комарики и с каждым днём всё больше и больше, начинаем мазаться Дэтой. Пашина махра, как мы её ни экономили, благополучно закончилась, опять мы мучаемся без курева, да и устаём очень сильно. Рубимся-рубимся, через час сядем отдохнуть и сидим, как дураки, смотрим друг на друга. Когда сидишь и куришь, вроде как при деле – дым пускаешь, комаров разгоняешь, а так посидим немного, плюнем и идём дальше рубиться, толком и не отдыхаем.

Четвёртого июня рубку магистрали мы закончили, выскочили на крайний профиль, он уже прорублен и отнивелирован, отряд Виля Биглова постарался. Нашли пикет, на который мы должны выйти, – он совсем рядом, метрах в тридцати, на столько мы свешились (ушли в сторону), это совсем немного для сорокакилометровой просеки. Магистраль готова, но расслабляться рано, у нас ещё в задании прорубить два профиля по восемь километров и подготовить вертолётную площадку. С профилями мы справились легко, а вот с вертолётной площадкой пришлось спину поломать.

На карте она обозначена в верховье ручья Пурушок, этакая прогалина среди тайги, заросшая некрупным сосняком. Когда-то давно это было лесное озеро, потом оно затянулось, заболотилось, а сейчас уже и сосны выросли. Вышли мы на эту прогалину по ручью, затаборились на опушке леса. Чтобы мог сесть вертолёт, нам нужно вырубить молодой сосняк на площади одного гектара, это примерно два футбольных поля, и сделать настил из брёвен – это будет опорная площадка № 24.

Вообще-то опорных площадок на нашей площади больше пятидесяти, и смысл их заключается в том, что они имеют уже измеренные значения силы тяжести. Эти измерения провели в марте – апреле наши геофизики Паша Пентин и Гена Большедворский с помощью вертолёта, а на 24‑ю опорную они сесть не смогли, мы её сейчас подготовим – отнаблюдают позднее. Эти опорные располагают равномерно по всей площади, чтобы гравики в каждом рейсе могли «привязаться» к ним, «опереться», их же мы используем как вертолётные площадки для заброски продуктов.

Вырубать сосняк мы взялись сразу же, как пришли на место, это у нас здорово получается, натаскались: левой рукой отжимаешь сосёнку и бьёшь топором наискосок – деревце, как из-под пружины отлетает в сторону, только ноги держи пошире, чтобы под топор не попали. Ладони наши, конечно, не зажили (как они заживут, если мы не даём им покоя?), каждое утро начинается со слезами на глазах, пока они немного не обтерпятся, не обомнутся. Так и работаем.

Через полтора дня перед нами расстилалась огромная поляна, усеянная поверженными соснами – садись любой вертолёт, осталось сделать посередине настил, чтобы он не провалился в болото. Начали с основания – всякая стройка начинается с фундамента. Выбрали три лиственницы среднего размера и завалили их, отрубили от каждой шестиметровые брёвна.

– Ну что, Славик, а не слабо ли нам эти «карандашики» перетащить во-о-о-н туда? Весело и с улыбкой, – это я издеваюсь.

Славка приподнял один конец, попробовал – улыбки не получилось, тяжела, зараза. Но делать нечего, взвалили на плечо и потащили. Сразу договорились, что если станет кому-то невмоготу, или споткнётся, или ещё что – кричать «бросаем!» и одновременно бросать бревно в сторону, поэтому берём его на одинаковые плечи – или на левое, или на правое. Идём, несём, еле переставляем ноги, хорошо ещё, что вечная мерзлота не успела оттаять, глубоко не проваливаемся в болото, спины наши трещат от тяжести, но терпим, несём. Донесли, сбросили, сами повалились тут же на мох – не можем отдышаться. Комары уже долбят в полную силу, закурить бы, подымить да отогнать этих тварей, но у нас давно уже искурена последняя самокрутка.

Ну что ж, полежали, отдышались, пошли за новым бревном. По размерам оно такое же, но нам показалось значительно тяжелее, мы его до конца не донесли, бросили, полежали, отдохнули – и тогда уже дотащили. За третьим бревном мы шли уже как на каторгу – знали, что нас ждёт, а силы наши иссякают. Донесли его кое-как за четыре приёма, сбросили и сказали: «На сегодня – амба! Хватит, навоевались, пускай другие повоюют», – и пошли отдыхать, хотя светлого времени ещё оставалось достаточно.

Вечер валялись у костра, вяло переговаривались. Работы осталось на один день, завтра мы эту опорную добьём, но уже так устали, что даже радоваться нету сил, да ещё от курева не только не отвыкли, но, кажется, ещё сильнее хочется, только об этом и думается. За этот вечер мы маленько «подремонтировались» – зашили самые неприличные дыры, всё-таки в жилуху выходим.