Текст книги "Один день неизвестного поэта. Поэма"

ГЛАВКА ПЯТАЯ

Вот и Татьяна пришла на работу, мой менеджер лучший.

Таня технарь по профессии, долго она инженером

в неком КБ просидела, чертя многоумные схемы

то ль самолетов, а то ли чего-то иного. С распадом

СССР без работы она постепенно осталась

и, наконец, сократили их всех. И пришлось ей сначала

все начинать. В плане только работы конечно. А в личной

жизни у ней все стабильно: есть муж, есть ребенок, есть кошка.

Ум у нее очень цепкий, а это в работе подспорье.

Правда, капризна она и обидчива, но мы все люди.

Нужно уметь приспособиться к минусам, если есть плюсы

в вашем сотруднике. Впрочем, читайте, коль надо, Корнеги

или кого-то еще. Я же их не читал, сам все понял.

Да и претит прагматизм этих книжек, похожий на глупость.

«Как научиться людьми управлять?» Ну не свинство ль в названье?

Что-то мельчаем. И что-то с мозгами людей происходит…

Ладно. Пустое… Пускай все идет как идет. Положися

на волю Божью… Итак, моя Таня уселась на стульчик,

что на колесиках был и вращаться мог, если угодно

было бы вам, и звонить начала по работе. Ну что же,

надо и мне за компьютер садиться печатать для банка

три резюме на начальника ценных бумаг в управленье.

Я наловчился печатать и скорость приличная, правда,

не пятью пальцами, только двумя иль одним. А когда-то

вовсе не мог. Научился сперва на печатной машинке.

Помню, когда в первый раз я приехал к знакомому парню,

что мне машинку доверил свою, то уселся печатать

восемь сонетов своих, так четырнадцать строчек несчастных

первого опуса час я печатал, не меньше. И проклял

это занятье. Но все-таки медленно, тупо, упорно

руку набил. А сейчас почти бегло печатаю тексты.

Даже английский уже шрифт освоил, хотя много хуже.

Опыт любой пригождается в жизни. Ведь разве представить

мог я когда-нибудь, что пригодится и это уменье

бегло печатать в работе, которую жизнь навязала?

Вот потому-то всему обучаться и надо. Открытым

быть ко всему, что нам жизнь преподносит и времени вызов

надо принять из достоинства, пусть это время и жестко.

Вот наконец-то и Юля пришла. Опоздала, конечно.

Я ничего не сказал. Промолчу в этот раз. Неохота

нервы трепать. Догадается позже по тону, с которым

с ней разговаривать буду, холодным и чуть отстраненным.

Юлин характер тусовочный. Любит она пообщаться,

сходится быстро с людьми, разговор поддержать может каждый.

Все б хорошо, но стиль жизни ее КСПешный, а это:

карты, вино-домино, разговоры, пеньё под гитару,

выходы в лес на природу, палатки и прочие игры.

И потому-то разбросанность есть в ней какая-то. Впрочем,

в целом легко с ней. Ее на работу устроил к нам Саша,

что компаньон мой. Они из одной с ним компании были.

Саша и сам под гитару не прочь спеть в свободное время.

Я ж не люблю КСПешников, просто воротит от этих

песенок их, просто розовых сопель каких-то. Коробит.

Время сейчас очень жесткое, так что все эти примочки

шестидесятников кажутся глупостью мне несусветной.

Мне говорят, что романтики были они. Не согласен.

Сам я поклонник романтиков. Лермонтов был мой учитель.

Но настоящий романтик и гибнет совсем молодым уж.

Это цена за их кредо в искусстве. А эти, которых

мы тут имеем в виду, умудрялись лизнуть кому надо

задницу в нужное время и тут же исполнить бунтарский

жест, что, по сути, совсем не бунтарский, а рабский, плебейский.

Бродский не делал ни жестов, ни задниц ни чьих не лизал он.

Просто писал, как писалось, и стал возвышаться над всеми,

что окружали его. Время все по местам расставляет.

Больше скажу: может, Бродский в момент малодушья хотел бы

как-то прогнуться пред властью, но сделать сие не позволил

собственный гений, и строчки ложились лишь так как ложились.

Этим-то гений отличен от просто талантливых малых.

Вот наконец-то и Саша пришел. Как всегда, он ворвался,

словно ужасно спешил на работу и словно чуть-чуть лишь

он задержался, на пару минут, а не на полчаса аж.

Впрочем, когда начинали мы с ним это дело, я думал

чокнусь от злости за все опозданья его. Мы, к примеру,

с ним на одиннадцать встречу назначим, а он вдруг приходит

к часу иль двум и всегда у него есть на то основанья,

чтоб опоздать. То запор у собаки, и он с ней вкруг дома

долго гулял, чтоб покакала, бедная; то наряжался

в банк, когда мы по делам туда с ним собирались, невинно

мне говоря: «Ты же сам мне сказал, посолидней одеться.

Вот и крутился я час перед зеркалом, перебирая

все свои вещи…» При этом одет был в помятые брюки.

В общем, отмазок я всех его даже не помню. Когда уж

Саши фантазия сильно скудела, то он покаянно,

что еще больше меня раздражало, шептал: «Ну, проспал я…»

А иногда начинал возмущаться, что я как начальник

с ним поступаю, в то время как мы компаньоны. На это

я отвечал, что развалится фирма, коль будем работать

кто когда хочет и что есть основа любых отношений

на производстве и мы не кружок макраме, а мы фирма…

В общем, ругались, случалось. Но все-таки есть результаты:

Саша стал меньше опаздывать и уж конечно не больше

чем на полчасика. Впрочем, у Саши достоинства тоже

есть, как имею и я недостатки. И в целом друг друга

мы дополняем. К примеру, в компьютере Саша, конечно,

ас по сравненью со мной. Но одну вещь я твердо усвоил:

в бизнесе, как и в рассказе, поэме, картине иль прочих

видах искусства должна композиция быть. Без нее же

рухнет ваш бизнес, когда удержать вы не сможете плана

или неправильно в вашей работе акценты дадите.

В этом лишь бизнес с искусством и схож. Ну а дальше – различье…

Этого целого Саше порой не хватает. А мне же

знаний порой не хватает в конкретных вполне положеньях.

Тут я без Саши никак. Так что мы дополняем друг друга.

Время к обеду приблизилось. Я же за новую взялся

снова работу: заказ получил на главбуха из банка.

Главный бухгалтер – заказ очень сложный, но платят за эту

должность прилично, поэтому я, потирая ручонки,

стал в базе данных искать подходящих для них кандидатов.

Саша и Юля, и Таня работали каждый отдельно,

каждый вел несколько банков, как, впрочем, и я. Потому-то

каждый свободу имел, что касается выбора банка

или вакансии. Здесь мы навязывать с Сашей девчонкам

(так мы зовем их, хотя сорок лет уже Тане) не вправе.

Каждый и так понимает, где выгода есть, – ведь проценты

Юля и Таня у нас получают с проделанной сделки.

Тут захотелось мне снова отвлечься, поскольку глазами

я пробежал десять строчек последних и снова сомненье

ум посетило: о том ли пишу? И достойна ль поэта

скучная эта материя: банки, компьютер, главбухи?..

Думаю так: это тоже часть жизни. А значит имеет

право она на фиксацию, пусть это я с отвращеньем

иль с холодцой буду делать, но надо ее узаконить.

ГЛАВКА ШЕСТАЯ

Вот, наконец, на обед я собрался: сходил помыть руки,

в офис вернулся, чуть-чуть постоял, чтобы руки обсохли,

вынужден был подойти к телефону, – звонили из банка,

чтобы я вызвал для них кандидата на должность кассира

(пять резюме на кассиров отправил недавно по факсу), —

взял аккуратно я трубку, не пальцами, а лишь ладонью

крепко сдавив, и поднес ее к уху, другою рукою

взял карандаш и фамилию кратко пометил, а после

шарф свой зеленый набросил на шею, в пальто сунул руку,

после другую засунул в рукав, запахнул, не желая

в эту теплынь застегнуться, полу на полу, аккуратно,

только ладонью касаяся ручки, открыл дверь и вышел.

Мимо охранника, что над газетой склонился, прошел я

к общей двери и, ладонью засов открыв, вышел, захлопнув

дверь за собой и по лестнице вниз стал спускаться. Навстречу

женщина мне подымалась, глазами ища нужный офис.

Целый подъезд занимают тут офисы. Разные фирмы

их арендуют. Я шаг свой ускорил и через ступеньку

вниз поскакал, как подросток, но вскоре, себе подивившись,

пыл свой умерил и стал равномерно спускаться, подумав

с грустью о детстве. Прошло оно, черт с ним, но все-таки жалко.

Солнце меня ослепило на пару секунд, когда вышел

я из подъезда, где мрачно и сыро, а уши заполнил

гул проезжавших машин, в нос ударил мне запах бензина

и выхлопные его испаренья. Блеснуло напротив

в доме высоком и мрачном стекло, отразившее солнце, —

форточку или окно открывали хозяева верно

и на мгновенье меня ослепили лучом отраженным.

Тут повернул я налево и шаг, не спеша, свой направил

вниз, к Малой Бронной. Опять эти мерзкие рожи увидел,

что промышляют обманом: дают проходящим старушкам

и старикам (молодых обмануть нынче сложно) бумажки

в виде билетов… как их… лоторейных и к группке подводят

ждущих мошенников, что начинают разыгрывать чайник

иль телевизор иль сумму приличную денег, а жертва,

ногтем стерев амальгаму на втюхнутом нагло билете,

выигрыш там обнаружив, становится втянутым в этот

розыгрыш «приза» и, дочиста все проигравши, уходит

на ослабевших ногах и не может понять: как случилось,

что все потеряны деньги? Ведь только что были и – нету!

Сколько проклятий в их адрес я слышал, угроз обратиться

с жалобой прямо в милицию, но ни по чем им угрозы.

Видно, с милицией схвачено там у них все. Отношусь к ним

я философски скорей, чем критически. Мне непонятны

люди, что так простодушно ведутся на эту уловку.

Алчность и глупость виною тому, я считаю. Быть может,

кто-то заметит, мол, часто неопытность может причиной

быть поведенья такого, что вот человек проиграл все.

Не соглашусь. Ведь достаточно ихние рожи увидеть,

тех, кто билетик сует, как вам нравственный импульс подскажет,

кто перед вами. Их души – как сточная яма, зловонны.

Не доходя до угла Малой Бронной свернул я налево

прямо в открытую дверь, потому что навстречу мне вышел

парень, что дверь придержал предо мною немного, ему я

молвил «спасибо» и сам придержал дверь, чтоб ею не хлопнуть.

Мимо вахтера прошел, доложив, что в столовую кушать,

пальцем при этом наверх указав в направленье столовой;

важно кивнул мне вахтер, мол, понятно, идите, поешьте.

Сквозь турникеты, какие в метро можно видеть, прошел я

к лифту, нажал на прозрачную кнопку, зажглась она, тут же

лифт стал спускаться, открылися дверцы, и вверх я поехал.

Лифт комфортабельный: мягко, бесшумно он едет, просторна

и хорошо залита ярким светом кабинка (не то что

лифт в моем доме), – в таком и проехать приятно. Как, все же,

много зависит от качества. Чуть ли не мировоззренье

ваше зависит от качества лифта, к примеру. Фантастиш!

Так не пора ли серьезно подумать о быте, который

больше о нас говорит, чем нам прежде, советским, казалось?

Вот и четвертый этаж: двери лифта открылись, я вышел

и пересек небольшое фойе затемненное, ручку, что форму

шара имела, рукой крутанул, дверь открыл, чуть толкнувши

ручку вперед и вошел в освещенную солнечным светом

комнату, что называлась столовой. Уютное место.

Не ресторанный комфорт, но вполне аккуратно и чисто.

Эта столовая ведомству принадлежит. Но какому —

вспомнить сейчас не могу. Мне ее показал один парень,

что был соседом по офису, – фирма его занималась

сотовой сетью, но он уж давно переехал куда-то.

Я же сюда продолжаю ходить, хотя есть еще место,

где иногда я обедаю, но там столовая хуже,

хоть и дешевле. Она министерская тоже, но сервис

старорежимный и качество пищи неважное, скажем.

Здесь же все сносно. Одно неудобно – как много народу,

так маета начинается, – очередь движется очень

медленно. Но в этот раз повезло – всего три человека

передо мною стоит. Посмотрю-ка пока телевизор,

что на буфете пестрит за спиною стоящей у стойки

юной раздатчицы пищи (как должность назвать ее лучше?).

По НТВ выступает Дибров, рядом с ним сидит некий

дядечка лет сорока и чему-то согласно кивает.

Вот бы понять еще, с чем он согласен. А, впрочем, мне по фиг.

Кстати, лет восемь назад телевизор смотреть совершенно

был не способен я. Просто его энергетика слишком

неорганичной казалась, вредящей органике жизни.

Как кислота, попадая на кожу, ее разъедает,

так телевизор влиял на меня в тот период духовный.

Нынче же мне все равно: пустота восприять неспособна.

Я заказал себе вот что: салат оливье, щи пустые,

мясо с картофелем, сок апельсиновый, пару кусочков

черного хлеба, – всего заплатил рублей сорок. Чуть больше.

Сел возле окон, где столики на одного человека

были рассчитаны, и приступил к поглощению пищи.

ГЛАВКА СЕДЬМАЯ

Вот написал «приступил к поглощению» и почему-то

армию вспомнил. Похожая есть там команда солдатам

в час, когда их приведут вечно строем, – а, помню, в учебке

и в туалет только строем ходили, – рассадят на лавки

вкруг деревянных столов, на которых железные миски

иль оловянные, ложки такие ж, бадьи, в коих жидкость

с салом, что плавает сверху кусками, потом по команде

есть разрешат. Представляете, каждый стремился побольше

сала вареного кус ухватить. Вот меняет как вкусы

армия! Все, на что раньше глядел с отвращеньем, служивый

так уплетает, что треск за ушами стоит. Я, к примеру,

очень пюре из гороха тогда полюбил, хотя прежде

в школьной столовой, когда на гарнир подавали ребятам

это пюре из гороха, мог рвотный рефлекс моментально

с первой же ложки почувствовать. А уж вареное сало

видеть не мог вообще. Интересно исследовать эту

область – еду. Ведь и через нее, как сквозь призму, увидеть

многое можно во времени, месте, культуре. По полкам

социум весь разложить. Не могу здесь не вспомнить опять же

мною любимых китайцев с их кухней изысканной, коей

несколько тысячелетий. Сравните китайскую кухню

с американской, и сразу в мозгах ваших ясность наступит:

что есть культура, и кто поучать кого право имеет.

Впрочем, китайцы народ ненавязчивый. Американцы ж,

словно подростки, кичатся собой и подчас раздражают

мировоззреньем своим подростковым и эгоцентричным.

В общем, поел я, отнес за собою тарелки на мойку,

что расположена около входа за дверью соседней;

оную надо сначала открыть, для чего одну руку

освободить, а в другой удержать все тарелки с стаканом;

это не очень удобно, и сердце слегка замирает, —

вдруг уроню или вилку иль ложку, стакан иль тарелку;

думаю, каждый примерно такое же чувство невольно

носит в душе, но никто возражать на сие неудобство

и не пытается. Я не слыхал замечаний к хозяйке

этой столовой. А в целом вполне здесь прилично, замечу

вновь для читателя. Есть, например, зубочистки, салфетки,

есть и солонки для соли и перца, а раньше бывали

хрен и горчица, – теперь уже нет, – видно все же накладно.

Или им лень закупать то, за что они денег не просят

от посетителей, а лишь для имиджа. Имидж – ничто ведь,

как в той рекламе. Особенно нам, россиянам, понятно

это ничто. Для души – это да. Но душа не у всех ведь

так широка, как хотелось бы. Вот и едим без горчицы.

Выйдя на улицу, я, не спеша, на работу направил

шаг свой и даже решил, что чуть-чуть прогуляюсь под этим

солнцем весенним. Навстречу спешили мне люди, а сзади,

из-за спины, огибали другие. И все торопились.

Я же бесцельно прошел до Тверской и обратно, приметив

пару таких же зевак, как и я, наблюдателей жизни.

Впрочем, мы так иль иначе все жизнь наблюдаем. Но надо

и на работу идти. Возвратимся же к нашим баранам.

Да, как обманчива жизнь! Разве мог я представить когда-то,

что заниматься придется мне бизнесом?! Нет, невозможно

было представить мне это! Искусство – вот то, что, казалось,

станет судьбою моею. Но жизнь повернулась иначе.

Кто виноват? И что делать? Что делать понятно, – работать.

Кто виноват – здесь сложнее. Пускай буду я. Так полезней

думать, чтоб в будущем и настоящем ошибок ненужных

не допускать. А ведь мог быть актером. Способности были.

Да и сейчас возвратиться на эту стезю мне не поздно.

Но не хочу оказаться опять в положении бляди.

Сказано сильно, и нужно тут сделать свои поясненья.

То, что искусство актера великое все же искусство,

здесь я согласен. Тому подтверждения есть. Сам я видел.

Есть и титаны средь лучших – Мих. Чехов иль вот Смоктуновский

ранний, пожалуй. У Англии есть Оливье Лоуренс.

Я бы хотел быть не меньше. Иначе нет смысла работать.

Но зачастую актерскую волю и ум, и природу,

ту игровую природу, что суть, а точней даже тайна

творчества всякого, порабощает и пользует в целях

собственных кто?.. Режиссер! Он ломает, кроит вас и режет.

Кто он такой?! Он что – Бог?! Нет, конечно. Он в лучшем варьянте —

малый талантливый, но своенравный. А в худшем – он бездарь.

Вот и представьте как серость кроит под себя вас… Ужасно!

Ну, а представьте, что вы словно Фауст в известной всем сцене

вызвали духов и с ними общались, а к вам в это время

нагло врывается Вагнер с классическим воплем: «Не верю!..»

Иль «Пересядьте на стул» иль «Заплачьте», «А здесь отвернитесь…»

Ясное дело, что духи мгновенно исчезнут и силы

будете тратить опять, чтобы вызвать их хоть на секунду,

но на беду режиссер, не имеющий часто ни такта

ни игровой, равной вашей, природы, на действие смотрит

часто извне и понятья, увы, не имеет о силе,

что вас влечет, и живое, мертвяк, убивает искусство.

Все рассыпается в прах… Но довольно о грустном. Довольно

старые раны опять бередить… Бизнесмен я и точка.

Да и к тому же на самом-то деле могло быть и хуже.

Учителей мне своих не любить, право, грех. Ведь со мною

долго возились они, хоть и выгнали из института.

Честно сказать, благодарен судьбе, что попал я учиться

в ГИТИС, а не, да простит меня Вдовина, в Щепку, к примеру.

Там бы я выгнан был с первого курса, а здесь доучился

аж до четвертого. Все-таки ГИТИС в хорошем лишь смысле

демократичен. Широкие взгляды там у педагогов.

ГЛАВКА ВОСЬМАЯ

Я поднялся на работу по лестнице, носом вдыхая

воздух чуть затхлый и с легким амбре от фекалий. Тут ночью

часто бомжи собирались, недавно же после ремонта

с кодом замок был поставлен в подъезде и вроде бы больше

здесь не ночуют бомжи, но их запах стоит и доныне.

Или мне кажется? Мнительность, может быть… Честно скажу вам,

пересмотрел отношенье свое я к бомжам после ихних

выходок скотских. Ну ладно, уж если ночуешь в подъезде,

то хоть не гадь на полу рядом с спящим товарищем, рядом

с носом своим. Ведь животные даже себе не позволят

этакой грязи… Как можно себя так разрушить, не знаю…

Впрочем, мое раздраженье поверхностно, если поглубже

в душу себе заглянуть, то там нет осужденья сим людям.

Часто бывает так, кстати, – ругаешься с кем-нибудь, матом

выразишь чувство, а ум в это время с лукавой усмешкой

пустит мыслишку: у каждого правда своя. Успокойся.

Раньше-то я ортодоксом был, нынче ж, поскольку нетвердо

в правде стою, снисходителен стал и спокойней, чем прежде.

В офисе сел на рабочее место, лениво окинув

взглядом свой стол, на котором лежали фломастеры, ручки,

веером стопка чужих резюме, средь которых искал я

главных бухгалтеров в банк, чуть правее лежали тетрадки,

в коих вел записи все деловые, пластмассовый ящик

с папками для резюме стоял с края стола возле стенки,

слева же, с края другого, стоял телефон, он же факс, и

рядом лежал дырокол, также спэплер и стопка бумажек

для срочных записей, кнопки и всякая мелочь лежали

на полированном черном столе из прессованных мелких опилок.

В банках сейчас перерыв и звонить в них бессмысленно. Можно

дальше просматривать все резюме, можно чашечку кофе

выпить, а можно и так посидеть, размышляя о чем-то,

что не относится вовсе к работе, а к чувствам, пожалуй.

То есть припомнить любимую. Все-таки в женщине радость,

если у вас все в порядке с ней. Так у