Текст книги "Минотавр"

Впереди кто-то тявкнул. Это отвлекло моего сторожа, морда вновь уставилась туда, откуда идут его братья и сестры.

Я поцеловал обручальное кольцо на шее.

– Солнце, помоги…

Спрыгнул на волка. Подо мной тут же забилась буря мышц, но я успел левой рукой обхватить волка за горло, оплести его тушу ногами как обезьяна, а правая с ножом начала истерично и слепо наносить удары.

Подо мной извивается, меня подбрасывает, бьет о землю, о дерево, рычание и лай смешались в такую дичь, будто я свалился в ад, к демонам. С глаз слетели очки, я окончательно ослеп, как и мой гнев. Тоже рычу. Нож колет и колет. На, сволочь! На! За Свету! Я любил ее! Жизнь хотел с ней прожить, а ты, мразь, ей голову запудрил! Ради забавы! Сдохни, тварь! Сдохни!..

Не помню, в какой момент осознал, что волк уже не сопротивляется, я весь в крови, а вокруг рычат и лают такие же мохнатые, клыкастые. Я в кипящем котле звуков, рычу в ответ, размахивая ножом, словно пытаюсь сказать на их языке:

«Я убил такого, как вы! Я опасен! Прочь!»

Меня взяли в кольцо. Держусь спиной к дереву, понимая, что оно – щит моего тыла, оттуда не зайдут. Волки гавкают, сверкают капканами челюстей и мясом языков, порываются ко мне, но не нападают, рыскают вокруг.

Кисть нашарила на земле увесистую корягу, и с этой дубиной и ножом я начал отступать за дерево.

Голодные машины смерти стали преследовать, но две из них, прошедшие близко от туши мертвого сородича, засомневались, а затем вернулись к трупу и начали пиршество, теперь уже рычали и кидались друг на друга. Третий, самый крупный, со шрамом на морде, оглядывается то на пирующих, то на меня, возбужденно кружит на месте, я продолжаю пятиться и угрожать.

Наконец, отстал и он, а я смог отойти далеко за деревья. Отсюда волков почти не видно, зато их звериная ругань и чавканье гуляют эхом по всему лесу.

Адреналин начал отпускать, и в левую руку хлынула жгучая боль. Кулак против воли разжался, палка исчезла в траве.

Я сел, воткнул нож в землю и, щурясь, осмотрел предплечье. Рукав энцефалитки пропитан темным, а еще на нем разрез. Я закатал.

– Чщщерт!

Похоже, когда бил волка ножом, лезвие задело руку, ей приходилось держать зверя за шею. Предплечье красное, бордовая гусеница пореза продолжает сочиться.

Здоровая лапа начала судорожно хлопать по жилетке. Наконец, я вспомнил, расстегнул нужный карман, вытащил упаковку с бинтом. Закусил ее как собака косточку, затем достал и открыл фляжку. На вдохе задержал дыхание, и на рану полилась вода. Глухое нытье вздуло щеки, пыхчу как лось, насквозь мокрый…

Выплюнул пачку бинтов, несколько жадных глотков из фляжки. Потряс ею, внутри плескались жалкие остатки.

Я помусолил язык во рту, наполняя слюной, а затем, морщась и подрагивая от боли, начал лизать порез. Не даром же пошло выражение «зализывать раны».

Гадкий вкус теплого металла…

Далее зубы порвали пачку бинтов, и я намотал толстый белый кокон. Кое-как сделав что-то похожее на узел, осмотрел повязку. По сухой белой ткани расползается красное, и это пугает, кажется, что сейчас промокнет все до последней ниточки, потечет через край, но пятно все же остановилось, края повязки остаются белыми.

Фух!

Если выживу, устрою себе пир. Двойной паек. И плевать, что запасы надо экономить. После такого заслужил. Кроме того, нужно восстанавливать потерянную кровь…

И тут до меня дошло.

– Твою мать!

Рюкзак.

Не могу уйти без рюкзака. Иначе не то что пир не устрою, но даже ночь не переживу. А рюкзак там, где сейчас эти трое рвут на клочья четвертого. До сих пор слышу грызню, хотя та уже ленивая. Наедаются. Может, и меня теперь не тронут?

Хорошо, что хватило ума сунуть в жилетку запасные очки. Первые я, кажется, раздавил, когда дрался.

Спрятав глаза во тьме стекол, я вернул бинты и фляжку в жилетку, раскатал рукав. Нож вернулся в правую руку. Левая попыталась поднять дубину, но внутри обожгло. Гребаное все! Придется волочить.

Я обошел стаю по широкой дуге, осторожно приближаюсь.

Вижу овраг… Вон посох торчит из-за дерева. А вот и рюкзак! В десятке метров от меня волки терзают добычу… Стоп. А почему их двое?

За спиной рыкнуло!

Меня как током шарахнуло, я прыгнул к рюкзаку и одновременно повернулся боком туда, откуда пришло рычание. Волчара, самый крупный, скалится на меня. А я не сразу сообразил, что между ним и мной зависла в воздухе коряга, которую до этого я мог лишь волочить. Воистину, страх чудеса творит!

С другого бока один из двух отвлекся от поедания мяса, рысцой подбежал ко мне, но не ближе, чем может достать стальной клюв ножа.

Оглядываюсь на два фронта, помахиваю то ножом, то палкой, иногда рычу, волки тоже огрызаются, но уже не так агрессивно. Сытые. А значит – более осторожные. Теперь я уже не добыча, а просто чужак на их территории.

Присел, быстро поменял дубину на посох, он легче и длиннее, удобно тыкать. Тем временем, подоспел третий волк – встал напротив меня. Мохнатое кольцо начало потихоньку сжиматься. Черт, так я не уйду, даже рюкзак надеть не дадут! А если даже надену, с грузом буду как черепаха, меня быстро опрокинут.

Кулак с ножом разогнул два пальца, зацепил ручку рюкзака, и я попятился, держа перед собой посох, в овраг.

Тут все в траве по пояс, земли не видно, а спуск крутой. Рюкзак скатился по склону на дно, как бы не повторить его судьбу, переломаю кости, к чертовой бабушке… Спускаюсь боком, широко расставив ноги.

Овраг глубокий и узкий, словно бог вонзил сюда гигантский топор. Стены давят холодом, проход только на одного. Зато с боков никто не зайдет. Буду как триста спартанцев в ущелье, враг теряет численное превосходство. А еще тут темнее.

Волки стали спускаться следом, выстроились в очередь, и задним никак не обойти переднего. В итоге, двое ушли, остался только вожак. Судя по размерам, это именно он.

Я чуть не упал. Волчара принял это как сигнал к атаке, но я успел вернуть равновесие, ткнул в морду посохом. Он рыкнул, отмахнулся лапой, но сам чуть не скатился, неуклюже попятился вверх, развернулся, содрав со стен мох, и выбежал, скрылся из поля зрения.

А я спустился на дно.

Здесь, как ни странно, просторнее, чем на спуске, а трава гораздо ниже. Я задрал голову. Высоко… Будто и впрямь в каньоне.

Я сел, навалился спиной на тупик, ноги растянулись на траве. Можно даже снять очки – сумрак здесь хороший.

Страху на смену приходит усталость. Трудно удержаться от желания вздремнуть. И все же нельзя. Волки еще здесь, слышу возню, иногда наверху кто-то мелькает.

Они не уйдут. Пока не обглодают кости павшему соплеменнику, уж точно. Но и меня не оставят. Эти хищники не дожили бы до таких размеров, если бы брезговали пищей. Это только в компьютерных играх через каждые сто метров по бегемоту, собери двадцать бегемотьих ушей для квеста… А здесь я, скорее всего, одно такое крупное ходячее мясо на километры и километры вокруг. Никто меня просто так не отпустит. Даже если смогу уйти сейчас – догонят. Может, не сегодня, но обязательно. С моей-то ношей.

Я хлопнул лежащий рядом рюкзак… Извлек спертую из дома Анжелы бутылку коньяка и сделал глоток. Поморщился. Запил из фляги.

Меня снова проведал волк. Подался было к спуску, но я тут же поднял посох, оскалился и тихо зарычал. Волк замер на какое-то время, словно думая… Затем ушел.

Я опять навалился на стену.

Сейчас особо не лезут, сытые. Но проголодаются – вряд ли тупая палка их остановит. А бить ножом – придется подпустить слишком близко, сам тоже огребу.

Я достал моток веревки. Сделал продольный разрез на конце посоха. Всадил в него рукоятку ножа, перевязал все это художество веревкой. Получилось копье. Хочется, чтобы от него был прок, но совсем нет желания испытывать в деле. Лучше бы испытание не наступило никогда. Кто в это верит?

Изучаю овражью растительность. Мох и трава. Ни единого кустика.

Пришлось выползти наверх, за корягой, которую оставил вместо посоха. К счастью, волки почти не рыпались. У зверей послеобеденная сиеста. Мне бы так.

Вернувшись в овраг, я извлек из рюкзака топорик и раскурочил корягу на дрова. Вскоре чиркнул кремень зажигалки, запахло дымом, язычки пламени протрещали, что «все не так уж плохо на сегодняшний день»…

Я вернул зад в насиженное место – у высокой торцевой стенки, прислонившись спиной.

С костром, хоть и пришлось надеть очки, я ощутил себя под защитой, как кроманьонец в пещере. Все живое боится огня, это только человек такой псих, а значит, ни один нормальный волк не сунется, пока жив огонь. Можно даже вздремнуть. Только будильник бы завести… К сожалению, из будильников лишь волчьи челюсти. Нет, спать нельзя… Ни в коем случае… конечно…

А потом я проснулся.

Первое, что увидел, – волк. Стоит напротив, в паре метров, над давно остывшими угольками. Смотрит со злым спокойствием, будто исподлобья.

А я, что странно, тоже спокоен. То ли не совсем проснулся, то ли думаю, что это – все еще сон. Спина вжата в стену тупика, как лист железа в магнит. Левая кисть вгрызлась ногтями в землю стены, пальцы уперлись во что-то твердое и ровное. А топорик и копье, как назло, дальше, чем смогу дотянуться! Рядом только бутылка коньяка. Напиться перед смертью…

Я медленно потянулся к бутылке, и волк шагнул ко мне.

Еще шаг. Между нами – метр. Черные мохнатые губы задергались, обнажая белое и острое, низкое рычание проникает под кожу, как инфразвук. Я наполнил рот щедрой порцией коньяка, но глотать не спешу. Поставил бутылку. Щеки вздулись, по подбородку течет капля, а я гляжу на скалящуюся смерть как зачарованный… Света, ты видела меня таким же, когда я шел на тебя с ножом?.. Света!

Ответь! Ты есть хоть в одном из миров?..

Перед лицом чиркнула зажигалка, и я со всей силы выплюнул на огонек. Облако пламени взревело, я зажмурился от боли в глазах, услышал пронзительный скулеж. Смог увидеть одним глазом, как волк диким клубком выкатился из оврага вверх по склону, на бегу терся мордой о траву, стены, о себя самого.

Я потрогал лицо. Вроде даже не опалил, но кожа горячая и сухая – пот испарился мгновенно. Хорошо, очки не расплавились.

Пришлось снова закапать в глаза.

Коньяка осталось на донышке. Расточительство! Я спрятал в рюкзак. Топорик пристегнул к ремню на карабин. Копье к стене, а сам развернулся к тупику. Вглядываюсь в подножие. Туда, где совсем недавно пальцы нащупали за слоем земли нечто твердое и ровное.

Рюкзак одолжил мне лопатку, я сел на колени, и острый стальной совок начал соскабливать со стены замшелую почву.

Через пару минут я отказался верить глазам.

Дверь?

Глава 5

Да.

Посреди гребаного леса – дверь.

Древесина толстая и крепкая, несмотря на долгое пребывание под землей, гниение не смогло ее прогрызть. Зато на ней вмятины величиной с горошину. Из одной такой я выковырял погнутую пулю.

Толкнул дверь, но та не поддалась. Дернул ржавую скобу ручки на себя, и дверь отзывчиво крякнула. Открывшаяся тьма дохнула затхлым воздухом, дверь воткнулась ручкой в земляную стену оврага.

Я приподнял очки с переносицы.

Туннель, укрепленный досками, балками, брусьями… Прямоугольная древесная жила уходит далеко вперед, во тьму. Двое прошли бы здесь вровень свободно, не задевая ни стены, ни друг друга. По высоте как в обычной квартире. Это что, заброшенная шахта?

Над головой зарычало.

Я тут же вернул черные стекла на глаза, задрал голову, кисть нашарила у стены копье.

На щеку капнуло теплое, резко пахнущее. Этого добра в избытке на белоснежном капкане волчьих челюстей. Черт, кажется, зверюга хочет спрыгнуть в овраг прямо на меня!

– Пшол!

Я ткнул копьем вверх. Волк чуть отпрянул, но зарычал сильнее. А затем подполз к обрыву ближе, надо мной нависла половина его туши.

Не помню, как я успел подцепить рюкзак и нырнуть в туннель. Зато помню, как на дно оврага грохнулась лохматая пружина, извернулась и выстрелила в меня раскрытыми зубастыми ножницами с хлыстом мяса внутри. А потом – удар в плечо. Это дверь, которую я успел закрыть, больно боднула под напором живого тарана с той стороны.

Хищник начал скрести дверь когтями, но от этого дверь лишь закрылась окончательно, накрыла космическая тьма, а рык и вой по ту сторону стали очень далекими, словно на другой планете.

Я устало опустился на пол, лопатки уперлись в холодные дверные доски, те дрожат от попыток волка прорваться. Подо мной ковер из круглых камешков. Я взял один, тот оказался очень легким, я пригляделся.

Керамзит.

Хм… А не так уж здесь и темно. Очень густой, но все-таки сумрак, а не кромешная тьма. Я вижу линии досок, поперечные балки на потолке, мохнатые занавески паутины, даже шляпки гвоздей в досках…

Я снял очки.

– Что?

Это я смог прошептать лишь через полминуты после потрясения, которое нахлынуло вместе с… синим светом, что затопил все вокруг, но не обжигает глаза! Невозможно поверить, но это так – туннель до мелочей освещен мягким синим светом. Тот наполовину состоит из сумрака, но все-таки даже такой уровень света раньше доставлял мне дискомфорт, а здесь – глаза словно укутаны обезболивающей тьмой, но я вижу. И вижу прекрасно!

Но откуда свет?

Я внимательно осмотрел потолок в поисках лампочек. Оглянулся на дверь – может, свет льется из щелей между досками? Нет, глухо как в гробу. Да и был бы источник, я бы увидел стрелки теней и лучи. А здесь сумрак разбавлен в воздухе равномерно, как синяя краска в стакане с водой.

Держу перед собой руки, пальцы играют как щупальца медузы, и я наслаждаюсь тем, что могу видеть во тьме каждую черточку на коже. Так невероятно, что вселяет ужас. Подобное было в детстве, когда первый раз мастурбировал. Кайф, но все-таки жутко, что организм способен выдавать… ТАКОЕ.

Я поднялся. Рюкзак на спину, копье – перед собой. Осторожно пошел по коридору.

Черт, но ведь раньше этого не было! Не впервые ведь нахожусь в абсолютной темноте, мог бы заметить. Или, может, светочувствительность у альбиносов со временем прогрессирует? За жизнь пришлось перечитать кучу статей об этой генетической болячке. Альбинизм – в ряду самых малоизученных генетических отклонений. Один на двадцать тысяч нормальных, по скромным подсчетам. А вдруг такой, как я, – один на двадцать тысяч альбиносов? Уж если сама мутация изучена мало, то что говорить о мутациях внутри мутации.

Не помню, чтобы где-то встречалось, что светобоязнь помогает альбиносам видеть в темноте. Сплошные минусы… Разве что экзотическая внешность – эльф и некромант в одном флаконе – цепляет всяких девочек-неформалок. Среди них я, собственно, и нашел Свету…

Паутина впереди перекрывает туннель, сливаясь в пушистую занавеску. Страшно представить, как долго здесь никто не ходил… Пыльная плевра оказалась такой плотной, что глухо рычит, пока копье с брезгливой осторожностью рвет шедевр паучьего ткачества.

То, что я увидел за паутиной, отвлекло от бурных эмоций по поводу «ночного» зрения. Если бы я не был ошарашен последним, то эта картина меня потрясла бы. А так лишь погасила недавний шок. Клин клином.

Из стены торчит гигантский топор.

Рукоятка перегородила проход, массивное лезвие утоплено в трещине, доски в стене раскорячило так, словно в них на полном ходу врезался мотоцикл.

Я подошел ближе.

Топор и впрямь огромен. Весит, наверное, больше меня. Откуда вообще взялся? Не похож на лесоповальное орудие, разве что Железному Дровосеку. Его бы в эпоху рыцарства, а то и вовсе гладиаторских боев. Рукоятка метра полтора, к ней уж точно полвека не прикасались: колючий чехол пыли, уныло свисают рваные паутинные знамена, витиеватым узором оплели корешки, по ним текут цепочки муравьев.

Это ж как надо было размахнуться, чтоб так засадить? Тут ведь тесно как в склепе! А какая нужна силища… Я такую громадину не сдвину, даже если бы просто лежала на земле!

Дверь, ночное зрение, топор в стене… Странностей слишком много за раз, не укладывается в голове. Чувствую себя Алисой, нашедшей кроличью нору. Похоже на бредовый сон. Пытаюсь осмыслить, а ноги на автопилоте ведут вперед.

Доски стен переплетаются с толстыми корнями деревьев. По одному такому, скрутившему потолочную балку, ползет мокрица, вижу усики, лапки, каждый сегмент…

А действительно ли я оставался когда-нибудь в полной темноте? Я же типичный горожанин эпохи электричества, в наше время светятся даже подошвы кроссовок и кнопки на стиральной машине. В спальне глубокой ночью сквозь щели между шторами все равно проникает свет уличных фонарей и рекламного неона.

И все-таки скоро я ощутил, что здесь хорошо. Давно не чувствовал такого уюта. Плаваю в темноте, как младенец в материнской утробе, а синий сок омывает, расслабляет мышцы, питает силами. Я будто оказался дома.

И все же где я? Кто построил этот туннель и для чего?

Дошел до перекрестка. Коридор тянется дальше, но есть два поворота. И я, аки витязь на распутье, решаю, куда дальше … Да блин, какая разница, все равно понятия не имею, куда иду и что это вообще за место.

В итоге свернул налево. Такой же коридор, прохладный и сыроватый, но древесина чуть суше, под ногами уже привычный хруст керамзита. Мышь, завидев меня, юркнула в нору под стеной.

Вновь перекресток. Опять налево. Ребра из досок и брусьев мелькают и мелькают, этой глотке нет конца…

Оп!

Туннель резко стал шире, потолок – чуть выше, я оказался в зале протяженностью метров тридцать. В конце зала – ворота. Створки стережет толстый брус, спящий в железных скобах, наверное, не одно десятилетие. До ворот по земле растянулись затвердевшие следы гусениц и колес.

Похоже, здесь был гараж.

Я подошел к воротам, прошелся вдоль створок. Видимо, брус сросся со скобами, оторвать можно только вместе с проржавевшим металлом.

Я остановился.

В одной из досок – овальная дырка от сучка, оттуда торчат корешки.

Похоже, ворота с той стороны похоронены пластом земли. Я ткнул в дыру копьем, клинок ушел, я выдернул – и отвернулся, прошипев. Лапа нащупала в жилетке очки, пришлось надеть. Луч света с непривычки такой жгучий, будто на глаза брызнули солнечной плазмой…

«Солнце, за окном твой тезка».

«Кто?»

«Солнце!»

«А, ну да… Может, тезка спрячется за тучку? Хочу еще поспать».

«Десять утра!»

«И что? Задерни шторку».

«Дожили. Вообще-то бояться солнца – прерогатива моя».

«Ты меня боишься?»

«Конечно! Сожрешь меня, даже кости не прожуешь».

«Это я могу. Вот прям сейчас. Ныряй под одеяло…»

Я сгреб в пригоршню керамзит под ногами, заткнул щель.

Снял очки.

Господи, тьма! Как мало надо вампиру для счастья… Правда, сердце какое-то время колотилось взволнованно, тьма не желала превращаться в волшебную синеву, в которой я видел. Уж подумал, что луч света выжег мою новорожденную способность, но мрак начал-таки уступать знакомым синим линиям: вот шевелятся пальцы, под ногами керамзит, следы гусениц, вокруг – древесный скелет зала… Рядом ворота.

Что ж, убедился, что там выход на поверхность. Только выходить совсем не хочется. Зачем? Еда и вода пока есть, а это подземелье так и просит в безмолвном стоне: «Изучи!».

Я вернулся к перекрестку.

Позже царапал на стенах метки после каждого тупика. Вооружился золотым правилом лабиринта – идти по правой стороне. Рано или поздно придешь к выходу либо вернешься туда, откуда начал. Хорошо, что нет лестниц: сеть туннелей, похоже, находится на одной глубине… А еще на полу частенько попадаются гильзы. Я нашел среди камушков металлическую звездочку, эмблему Красной армии. А однажды под слоем мелких грибов обнаружилась фуражка со значком орла, такие, если не ошибаюсь, носили немецкие офицеры.

Коридоры похожи друг на друга как две капли, уже кажется, что брожу в этих катакомбах целую вечность. Но очередной туннель вывел-таки… не в коридор!

Помещение метров десять на десять. Четыре стены. В каждой – рот туннеля, из одного такого и вышел я. Интуиция подсказывает, что это сердце лабиринта. Отсюда он разветвляется во все стороны.

В центре массивная, около метра в ширину, квадратная колонна.

Вдоль стен построились нагромождения ящиков. Длинные, ребристые, в таких обычно хранится оружие и боеприпасы. Я открыл один – там песок. Роюсь в нем…

Морковь.

В соседнем ящике – картошка.

Я продолжил открывать ящики. И добрался до того, где оказались целые блоки из толстых жестяных шайб. Тушенка! Черт, настоящая армейская тушенка! Я потряс одну банку, там побулькало. На крышке вмятины-цифры. Мать моя, да это мясо времен Второй мировой!

Теперь с едой проблем не будет. Только вряд ли добро бесхозное. Я еще мог бы поверить, что тушенка пылится здесь с середины прошлого века. Но овощи…

Кажется, я залез в чужой дом.

Рядом с колонной висит язык веревочной лестницы, от потолка и до пола. На потолке выделяются контуры прямоугольника, чуть меньше квадратного метра. Приглядевшись, я заметил металлическую скобу ручки.

Похоже, этот люк ведет на свет. Не очень-то хочется вылезать из уютного мрака, он так благосклонен к глазам. Но нужно знать, где я.

На всякий пожарный подкормил каждый глаз парой капель из флакончика с лекарством, после чего усадил на переносицу очки. Рюкзак и копье пришлось оставить. Руки и ноги карабкаются по плавучим рейкам… Вылезать не буду. Приподниму крышку, гляну – и вниз.

Крышка выглядит громоздкой, как железобетонная плита. Но когда я толкнул вверх, та отзывчиво крякнула, я не ощутил сопротивления. Куда больше напряг свет. Вроде не яркий, но даже сквозь черные стекла жалит глазные нервы, вынуждая зрачки трусливо узиться. Будто я вылез из могилы, пролежав в гробу полвека.

«Видишь тот скверик? Я там когда-то первый раз в жизни увидела белочку».

«В смысле, перебрала с алкоголем?»

«Нет, с алкоголем я перебрала, как все нормальные люди, на выпускном. А тут была другая белочка. Пушистая, с хвостом. Я сидела на во-о-он тех качелях, а она была на крыше того теремка. Поздоровалась со мной».

«Кто? Белочка?»

«Ага».

«С чего ты взяла, солнце?»

«Ну, она так на меня смотрела, смотрела… Показалось, что кивнула. И ускакала на дерево».

Снаружи трава. Около крышки притоптана, но немного дальше зеленая стена камышей. В легкие ворвался свежий нагретый воздух, я слегка опьянел от резкой перемены газовой смеси в груди.

Трава высокая, мешает разглядеть что-либо за ней, я рискнул приподнять крышу выше.

Со всех сторон холмы, заросшие высоченными мачтовыми соснами. Я словно на дне гигантского котла.

Высоко на склоне привлекает внимание громадина величиной с грузовик, заросшая коврами зелени: мох, папоротник, кое-где даже мелкие елочки. Эта штука частично всажена в землю, как зуб в десну. Вглядываюсь в непонятную глыбу… Нет, не грузовик. Вместо колес – гусеницы, а наверху башенка, из которой тянется вперед и чуть вверх, как рука при нацистском приветствии, длинная труба.

Да это же танк!

Очевидно, железный монстр тут с войны, однако распознать, немецкая машина или наша, знаний не хватает, да и зарос дедушка зеленой бородищей, морду не разглядеть. Как он вообще сюда попал? Со всех сторон холмы да сосны! Наверное, рельеф тогда был иной. И вообще, на войне всякое бывает.

Есть у танка более странная деталь, чем он сам. На конце дула висит череп какого-то рогатого животного. То ли коровы, то ли быка. Скорее второе. Уж больно здоровый. Да и рога как копья.

Из кустов на холме выпорхнула крупная птица.

Крылья захлопали, но выше сосен пернатая тушка так и не взлетела. Щелчок, свист – и птица закувыркалась в падении. Рухнула рядом с танком. Крылья бьются в агонии, на перьях и траве множатся брызги крови.

Из птицы торчит стрела.

А из-за дерева с луком в кулаке вышла женщина. Нечто дремавшее внутри меня заворочалось. Черное платье, черные вьющиеся волосы… Издали похожа на ведьму, каких в темные века любили жечь на кострах старики в рясах.

Женщина вышла из тени деревьев на свет, сандалии полетели по кочкам. Она прыгала по склону с легкостью горной антилопы, волосы преследовали хвостатой клубящейся тучей дыма. Последним, самым длинным, как на Олимпийских играх, прыжком она возникла рядом с птицей, с упором на колено.

Лук на землю, кисти утонули в перьях. Крылья дернулись, и стрела оказалась в кулаке отдельно от птицы, а последняя затихла окончательно. Стрела легла в траву рядом с луком, а женщина разглядывает окровавленную ладонь…

Через какое-то время запрокинула голову, ее взгляд переместился на огромное, дремлющее под ковром зелени металлическое чудовище. Ладонь легла на проржавевшие детали гусениц, проскользнула по ним, оставляя кровавые мазки.

Подхватила птицу за горло, парой-тройкой прыжков взобралась на башню танка. Положила птицу и снова запустила руку в глубину перьев. Кисть вернулась, вымазанная кровью так, будто кулак побывал в банке с красной эмалью. После этого «ведьма» вскочила и, расправив руки как крылья, пробежалась по трубе танкового дула, как цирковая эквилибристка, добралась до конца и уселась промежностью на трубу рядом с бычьим черепом, подол платья скользнул вверх, на солнце засверкали бедра.

Я сглотнул.

Ведьма с любовью обмазывает череп быка кровью, в тесном вырезе платья толкаются груди, а я наблюдаю из-под крышки, сквозь зеленый частокол камышей, и томлюсь в мысли, что впервые за три недели вижу женщину. Ноздри непроизвольно втянули воздух, будто внутри проснулось нечто древнее, способное улавливать одинокие заблудшие молекулы, которые ветерок украдкой оторвал от женской кожи.

Ведьма наклонилась. Волосы и грудь повисли, мое дыхание замерло, я диафрагмой ощутил их тяжесть. Ее губы что-то прошептали и коснулись черепа меж рогов.

После женщина ловко вскочила, разворот, и сандалии повторили изящный танец по замшелой трубе, ведьма вернулась на башню, опустилась на колени рядом с птичьей тушкой. Ножны на поясе опустели, сверкнула сталь, ведьма расправила пернатую гармошку крыла и запустила клинок под самый его корень, плечо задвигалось туда-сюда, хруст сухожилий, суставов…

Я обратил внимание, что на поясе ведьмы, кроме ножен, кобура пистолета.

От птицы отделилось одно крыло, затем второе.

Все время, пока держал над головой крышку, та постепенно становилась все тяжелее, будто кто-то с той стороны подкладывал гирьки. Уже не могу игнорировать горячий свинец в мускулах, на лбу выступила испарина, хочется обратно во тьму…

По котлу холмов разлилось эхо металлического скрежета, ведьма подняла круглую крышку люка, и та ударилась о башню, грохот потонул в подушке растений. Ведьма взяла крыло в обе ладони, как на блюдо. Перья прошуршали о края люка, руки исчезли в глубине башни до плеч. Вернулись пустые. Таким же образом женщина опустила в недра танка второе крыло.

Крышка люка снова заскрипела.

– Я закрываю этот люк, – торжественно заговорила ведьма, – чтобы мог ты утолить голод. Смертные недостойны взирать на трапезу твою. Ешь, мой бог! Да снизойдет капля милости твоей… на верную жрицу.

Бах!

Крышка вернулась на стражу башни.

Ведьма стиснула в кулаке птичью шею, оказалась у подножия танка и стала быстро спускаться с холмов.

Я замешкался, чуть не свалился с лестницы, когда опускал крышку, мне показалось, она громыхнула так, что даже белки на соснах услышали. Но еще больше смутило, что я оказался в полной темноте. Совсем забыл, что после контакта со светом способность видеть во тьме не возвращается в ту же секунду.

Спускаться пришлось на ощупь. Меня хватило на пару ступенек – я спрыгнул, и подошвы ударились о пол, я присел. Пальцы нащупали лямку рюкзака. Я надел на спину, после чего нашел копье. Тьма не желает расступаться…

Над головой скрипуче загрохотало.

Сердце ушло в пятки. Я поймал момент, когда в подземелье хлынули первые порции света сквозь узенький квадратный контур, и нырнул в туннель перед собой, спрятался за широким бревном опорного столба у стены… Едва успел.

Крышка с грохотом ушла вверх, и контур света превратился в сплошной световой портал, свет льется как вода из душа. Пришлось отвернуться, надеть очки…

«Родной, заведем кота!»

«Зачем, солнце?»

«Будем гладить, тискать, брать в постель…»

«А меня тебе мало?»

«Ну пожа-а-алуйста! Давай не кота, а кошку, раз ты такой Отелло».

«Уже есть одна. Мурлычет тут…»

«Мяу!»

Я выглянул вновь.

Показались сандалии, закачался подол черной юбки, а затем в подземелье ловко, но без суеты спустилась женщина.

На вид не больше тридцати. Выше меня. Отряхнув черное платье, распрямила спину. Такая явно привыкла колоть дрова и таскать штангу коромысла с ведрами. Помесь ведьмы и русской бабы. Стыдно признать, но я, мужик, голыми руками ее вряд ли обезврежу.

Лук, стрела и добыча, очевидно, остались где-то наверху. У женщины при себе только ремень с кобурой. Почему-то я уверен, что пистолет того же времени, что и тушенка.

Перекинув волосы за плечи, «ведьма» приподняла складки юбки и под хруст керамзитовых камушков подошла к ящикам с овощами.

Заскрипела крышка, и вскоре в чаше ладоней появилось несколько картофелин.

– Так-то.

Спокойный, но полный довольства шепот эхом прошелся по лабиринту, и меня окатило волной мурашек, будто по голой спине провели теплой ладонью. Господи, как долго я не слышал женский голос!

Его обладательница вернулась под столп света на фоне центральной колонны, стала одну за другой кидать картофельные гранаты в люк над головой. Когда те закончились, пальцы сплелись с веревками лестницы, сандалия ступила на нижнюю перекладину.

В этой позе «ведьма» застыла секунд на десять. Все это время ее взгляд прикован куда-то к полу, я проследил линию этого взгляда…

О нет!

Фигура в черном платье уже подошла к коридору, из которого пришел я, присела на колено и разглядывает мои следы с кусочками лесной грязи. А я затаился в туннеле сбоку, слежу из-за столба. Щепотка моих пальцев, тем временем, потянула за шнурок, кулак с саперской осторожностью стаскивает обувь…

Женщина не двигается – лишь подняла голову, вглядывается в туннель перед ней. Но шкурой чую, ее тело напряглось, как у кошки. Ладонь легла на кобуру.

Берцы уже торчат отдельно от меня, аккуратно снимаю рюкзак. Но в момент, когда его дно опустилось на пол, камешек под ним предательски хрустнул. Моя голова успела отдернуться в тень столба, сердце чуть не выскочило!..

Я не успел увидеть, иначе уже гремели бы выстрелы, но уверен, она обернулась… и пристально смотрит в проем туннеля, за бревенчатым ребром которого прячусь я.

Вспыхнул звук расстегнувшейся металлической заклепки. Достала пистолет! И непременно заглянет сюда, непременно!

Мои пальцы подцепили с пола камешек.

Не сработает. Слишком много света, она увидит, как он летит. Не делай этого, придурок, не делай!..

Я кинул камень в противоположную часть подвала.

Далекий перестук смешался с шелестом платья и резким вдохом… Боже, скажи, что она развернулась! Вжимаюсь в стену, точно тень.

Очень хочется побежать в спасительный мрак туннеля, но она услышит, начнет стрелять. А поперечное пространство коридора ограничено, по мне будет легко попасть, даже если она будет палить вслепую.