Текст книги "Просветленные видят в темноте. Как превратить поражение в победу"

– Великолепно! – заявил он с энтузиазмом. – Какой шанс для тебя!

– На что? – спросил я уныло.

– Чтобы избавиться от того хлама, которым ты пытаешься отгородиться от пустоты. Я тут осмотрелся…

Уныние мое сменилось ужасом.

Я протестующе вскинул руки, издал судорожный писк, но сказать ничего не успел.

– Э… я думал… перевезти вещи в подсобку в магазине… там найдется место…

– У меня есть мысль получше, – и брат Пон вполне по-демонически оскалился. – Выкини это барахло.

Нет, я и раньше не страдал тягой к накоплению вещей, а уж после знакомства с неправильным монахом и вовсе стал относиться к шмоткам равнодушно, но когда ты живешь на одном месте и имеешь возможность покупать все, что душа пожелает, то ты невольно обрастаешь предметами… Вроде бы и это нужно, и вон то еще, а как обойтись без вон той штучки?..

– Не хочешь выкидывать – раздари, – пожал он плечами.

– Но… но…

– Подумай о том, что тебе на самом деле нужно, – продолжил брат Пон весело. – Вспомни, насколько легко и приятно существовать, не имея ничего, кроме одежды и сумки для подношений!

«Ну да, в вате или стойбище диких аскетов», – хотелось сказать мне, но я смолчал.

Вот, например, подарок от брата – монгольская маска, оскаленный синекожий демон… Или картина с видом Толедо, напоминание о давнем, еще прошлого века, путешествии в Европу…

Разве можно избавиться от них просто так?

– Не стой столбом, а то я сам все сделаю, – и брат Пон, распахнув дверцы шкафа с одеждой, принялся выгружать шмотки прямо на пол.

Я протестующе вскинул руки, издал судорожный писк, но сказать ничего не успел. Внутри меня нечто переместилось, словно желудок поменялся местами с печенью, и я ощутил, как отступает беспокойство, рассеивается тревога, исчезает страх.

Сгинула эгоистическая фиксация, сосредоточенность на интересах того фальшивого скопления ощущений, которое мы обычно именуем собой, я вошел в «состояние Пустоты». Мягкий щекочущий покой заполнил меня до горлышка, я перестал соотносить каждое действие с собственной личностью, с пользой и вредом для нее.

И отправился на кухню, туда, где хранились пакеты для мусора.

Путешествие в Толедо я помню и так, а брат наверняка давно забыл, что подарил мне эту маску, да и вероятность того, что он приедет в Таиланд и проверит ее наличие, близка к нулю…

Я не особенно задумывался, что именно делаю, складывая в мешки одежду, посуду, безделушки, вовсе неведомо как попавшее ко мне барахло вроде порванных ласт, старого пляжного покрывала с прожженной дырой в центре или набора полиролей для мебели.

– Отлично, только не останавливайся, – приговаривал брат Пон, помогая мне. – Замечательно… Кому-то приходится заниматься такими вот вещами, чтобы добиться свободы, а кому-то достаточно посетить Лумпини, место рождения Просветленного, Бодх-Гаю, где он обрел просветление, Сарнатх, отмеченный тем, что там пришло в движение Колесо Дхармы, и Кушинагар, место его ухода в окончательную нирвану, расставания с миром иллюзий.

В другой ситуации я обязательно начал бы задавать вопросы по поводу этих географических пунктов, но в этот момент небосвод моего сознания не омрачила даже крошечная тучка интереса.

Зато когда принялся выносить мешки и отвозить их на лифте вниз, к мусорным бакам, невольно вспомнил наше с братом Поном бегство из деревни мои в Лаосе. Тогда я точно в таком же состоянии Пустоты, достигнутом, правда, куда с большим трудом, сумел незамеченным выскользнуть из охраняемой хижины.

Сейчас же обитатели нашего кондо, обычно любопытные и охочие до того, чтобы совать нос в проблемы соседей, не обращали на меня внимания, хотя занимался я не самым обычным делом. Встретившиеся в коридоре или внизу, на стоянке, проходили мимо, ехавшие вместе в лифте смотрели в сторону, будто меня рядом не было.

Монах не ошибался, утверждая, что люди реагируют на грохот мусора, который мы обычно носим внутри.

К тому времени, когда побагровевшее и раздувшееся солнце повисло над морем и заглянуло в окна апартаментов, я вынес из них практически все, что мог считать своим. Оставшиеся вещи сложил в рюкзак: ноутбук, пару смен белья, зубную пасту со щеткой и бритву, ну и папку с документами.

В этот момент я ощущал невероятную легкость, готовность воспарить над полом, но одновременно и слабую печаль, словно расстался с дорогим сердцу предметом, оставить у себя который не позволяют обстоятельства.

Осматривая комнату в последний раз – не забыл ли чего, – обнаружил на телевизоре алый цветок бутен.

– Брат Пон, – сказал я, вертя его в руках, – зачем вы дали это мне позавчера?

– Ну как зачем? – монах усмехнулся. – Как напоминание о том, что мир текуч. Изменчивая реальность всецело определяется нашим сознанием и выглядит стабильной только потому, что мы ее таковой делаем. Неужели ты запамятовал, как сорвал это с ветки?

Когда мы вышли в коридор и я запер дверь на ключ, из соседних апартаментов вывалились приятели-немцы, типичные европейские богатые пенсионеры, каких в Паттайе не меньше, чем мух на помойке.

Один из них жил тут, другой регулярно приходил к нему в гости, выпить пива, посмотреть футбол.

– А-а-а! – завопил один, увидев меня. – Май френд! Халло! Халло!

Но в следующий момент в голубых глазах возникла неуверенность, и их хозяин принялся чесать в затылке. Второй пенсионер буркнул что-то по-немецки, и они затопали в сторону лифта, обмениваясь репликами.

– Ну вот, ты почти уже перестал существовать, – сказал брат Пон. – Это здорово.

Мы спустились на первый этаж, где я отдал ключи менеджеру.

– От машины тоже нужно избавиться? – поинтересовался я, когда мы подошли к моему «Ниссану».

Продать автомобиль можно, но сделать это быстро, за день-два, не выйдет, поскольку зарегистрирован он не на меня лично, а на мою фирму.

– Нет, она нам пригодится, – брат Пон нежно похлопал автомобиль по капоту. – Забирайся, поехали, мне как раз нужно навестить друзей…

Не задавая вопросов, я уселся за руль.

Я не волновался по поводу того, куда мы направляемся и где я буду ночевать.

Отсалютовал выпустивший нас со стоянки охранник, мы покрутились по переулкам Пратамнака и направились в сторону центра: я поворачивал туда, куда мне говорили, перестраивался, когда надо, и не волновался по поводу того, куда мы направляемся и где я буду ночевать.

В крайнем случае можно устроиться и в автомобиле: не очень удобно, но терпимо.

Из состояния мертвенного спокойствия я вышел, когда осознал, что мы запарковались на Третьей улице и шагаем в сторону Сои Бокао, длинного извилистого переулка, сплошь утыканного гоу-гоу барами, массажными салонами откровенно бордельного свойства и мелкими гостиницами, где можно без проблем снять на ночь комнату с кроватью размера кинг-сайз.

Едва приехав в Таиланд, я пару раз отрывался тут по полной, ну и потом водил на «экскурсию» приехавших в гости приятелей.

– Здесь живут ваши друзья? – спросил я, ощутив легкий укол недоумения.

Брат Пон и Сои Бокао – эти два явления просто не могут стоять рядом!

– Не только живут, но и работают! – ответил монах, ничем не напоминавший в этот момент служителя Будды.

К этому времени начало темнеть, загорелись вывески баров и гостиниц, на обочинах появились ярко размалеванные девицы на высоких каблуках и в коротких платьях – частью настоящие женщины, частью трансвеститы-катои.

– Вот мы и пришли! – радостно заявил брат Пон. – Заходи, не бойся!

В «Розовой кошечке», рядом с которой мы остановились, я не бывал никогда, но выглядела она как типичный паттайский бар – широкая стойка, где можно танцевать, стеллаж с батареей бутылок, длинные высокие столы и табуреты при них, тусклое красноватое освещение, зеркала во всю заднюю стену. И «девушки», а на самом деле юноши, – на высоченных каблуках, в лохматых париках под рок-звезд семидесятых, в коротеньких платьицах, с выпирающими силиконовыми грудями и гладко выбритыми ногами.

– Сюда? – промямлил я.

– Ага, – подтвердил монах и, затараторив по-тайски, шагнул внутрь «Розовой кошечки».

Барменша, могучая, покрытая татуировками дама средних лет в жилетке и черном берете, лучезарно заухмылялась, а катои, радостно щебеча вполне по-женски, ринулись к брату Пону, точно дочери к вернувшемуся из командировки отцу.

Ноги у меня ослабели, накатило острое желание ущипнуть себя, да посильнее.

– Это мой друг! – заявил монах по-английски. – Он робок и стеснителен!

И не успел я пикнуть, как меня подхватили под локотки и проводили в уголок, где и усадили спиной к стене. На стол передо мной шлепнулся стакан ананасового сока с трубочкой и кубиками льда, но никто из катоев не устроился рядом, не принялся «обрабатывать» меня как клиента.

Видимо, мой спутник велел оставить «робкого друга» в покое.

Но его тут знали, и знали отлично! Но откуда? Он что, бывал в Паттайе?

Я наблюдал, как брат Пон сидит в окружении троих катоев, оживленно болтает сразу со всеми, да еще и с барменшей, и даже делает вид, что прикладывается к открытой бутылочке «Чанга». Я-то видел, что он не пьет, но для наблюдателя со стороны все выглядело так, словно лохматый дядька средних лет бухает вовсю и оттягивается с трансами.

Вот-вот поведет их в номер гостиницы по соседству…

И в майке и джинсах, с золотой цепью на шее, в баре с катоями брат Пон выглядел так же естественно и органично, как перед статуей Будды в вате Тхам Пу, облаченный в монашеское одеяние!

«Розовая кошечка» тем временем начала заполняться, пришла компания загорелых русских парней, судя по повадкам, не новичков в Таиланде, повалили европейские фаранги, зазвучала музыка, ладно хоть не попса – «Дорз», «Квин», «Металлика» и прочая радующая слух классика рока.

Едва мой сок закончился, как один из катоев принес новый.

Голова у меня кружилась, происходящее казалось сном, не жутким, но фантасмагорическим, когда ты осознаешь, что все вокруг нереально, но вырваться из видения не можешь.

Русские заказали третью бутылку водки, две грудастые «девицы» полезли на стойку, чтобы открыть пляски. И тут от группы дедков-европейцев, сидевших слева от меня, донеслись изумленные и испуганные вскрики.

Один из них, в цветастой рубашонке и шляпе с пером, хватался за грудь и тяжело хрипел.

– Смотри внимательно! – сказал мне прямиком в ухо очутившийся рядом брат Пон.

«Куда? На что?» – хотел спросить я, но моргнул, и язык мой примерз к гортани.

За спиной дедушки в шляпе, охватывая его с боков, клубилось облако холодной, мерцающей тьмы. В нем ощущалось предвкушение, равнодушная готовность поглотить любое количество жизни и тепла.

Похоже, что пожилого фаранга шарахнул сердечный приступ и осталось ему совсем немного, часы или даже минуты.

– Смерть передает тебе привет, – прошептал монах. – Она ведь и позади тебя тоже.

Бусины на четках

Нет неподходящего времени и места для того, чтобы заниматься поиском свободы.

Даже среди шумного праздника, в окружении других людей, в ресторане, в ночном клубе, в магазине можно найти возможность для того, чтобы практиковать, исполнять хотя бы счет дыхания, полное осознавание или пытаться изменить уровень и качество собственного восприятия.

Если этого не делать, то момент будет упущен, время потрачено зря.

А нам его в человеческом обличим предоставлено не так уж и много, и каждая секунда идет в счет.

* * *

«Самовстряхивание» – практика полезная на любом этапе развития.

Занимаясь обыденными делами, погружаясь в рутину, мы склонны терять осознанность, поддаваться автоматизму привычек, тонуть в болоте сноподобного состояния.

Идеальное средство борьбы с этой тенденцией – несколько раз в день «встряхивать» себя, вспоминать о том, кто мы есть, что осознаем по всем направлениям: по поводу видимого, слышимого, осязаемого, обоняемого, воспринимаемого с помощью вкуса, собственных мыслей и комбинирующего ума, что использует образы предыдущих шести.

Создавать нечто вроде «среза», мгновенной картинки себя, мира, потока восприятия и осознания.

Сложность этой практики в том, чтобы вспоминать о ней, причем регулярно.

Для этого, если рядом нет наставника, приходится идти на разные хитрости. Заводить будильник каждые несколько часов или устраивать себе «напоминалку» из предмета, который кладется не на свое место или размещается необычным образом, зато обязательно за день не один раз попадется на глаза и запустит цепочку нужных мыслей.

Полагаться на собственную память рискованно, она в такой ситуации обычно подводит.

* * *

Мы слишком часто формируем свою жизнь исходя из ожиданий, представлений и мнений других людей, возлагаем на них ответственность за наши поступки, решения и судьбоносный выбор.

«Что подумают друзья, родственники, соседи, просто люди?» – думаем мы, определяя, как вести себя.

«Это делать нельзя, потому что никто так не делает или это выглядит глупо, смешно, необычно», – размышляем мы, упуская шанс измениться, обрести более насыщенную и осознанную жизнь.

Люди держат друг друга щупальцами предубеждений, мнений и представлений о том, что должно и не должно, каким надлежит быть и каким не надлежит, и эти «щупальца» образуют настоящую паутину, в которой мы запутываемся по нашей собственной воле.

Сколько можно беспокоиться о чужих мыслях, забывая при этом об очищении собственного мышления?

Первое проще и привычнее, зато второе ведет нас за пределы страдания.

Глава 2
Привет из девяностых

Старик фаранг умер до того, как приехала скорая. Сцена того, как его прихватило прямиком в баре, поразила меня с неожиданной силой, недавнее блаженное спокойствие разлетелось на ошметки. Свинцовой волной накатила усталость, напоминание о том, что предыдущую ночь я не спал, так что пришлось заказать кофе.

В «Розовой кошечке» мрачное настроение продержалось недолго, вновь зазвучала музыка, донесся визг катоев и ржание пьяных гостей.

Ближе к полуночи брат Пон протолкался ко мне и сообщил, что договорился о ночлеге. Я поднялся, захватил рюкзак и зашагал за ним, зевая и спотыкаясь чуть ли не через шаг.

Орущий Сои Бокао остался позади, мы свернули в переулок вроде того, где состоялся наш первый разговор в Паттайе.

– Вот тут, – сказал брат Пон, останавливаясь перед обшарпанной дверью.

Щелкнул замок, куда монах вставил ключ, загорелась хилая лампочка, осветив уходившую вниз лестницу, заваленную обрывками упаковочного полиэтилена, щепками и кусками пенопласта.

Шагнув на нее, я ощутил слабый запах гнилых овощей.

– Это что? – спросил я подозрительно.

– Роскошный просторный подвал вроде того, где мы однажды квартировали, – ответил брат Пон.

Ну да, в центре Золотого треугольника, в гостях у босса тамошней мафии.

– Надеюсь, хоть без змей, – буркнул я, пытаясь скрыть разочарование.

Я, откровенно говоря, рассчитывал пусть на убогий, но номер в одной из окрестных гостиниц, с общим душем и туалетом, но хотя бы с кроватями, вентилятором и окном…

– А это мы сейчас узнаем.

Подвал оказался и вправду велик, и если одну его половину занимали штабеля ящиков и груды мешков, то в другой располагалось несколько брошенных на пол матрасов. Выглядели они крепкими, хоть и потертыми, и на каждом красовалось аккуратно сложенное тонкое покрывало.

– Это же прямо курорт, – заявил брат Пон, покосившись на мою мрачную физиономию. – Идеальное место для того, чтобы практиковать медитацию на объекте. Думаешь, я тебя сюда спать привел?

Я только вздохнул в ответ.

Я думал, что отрублюсь, едва улегшись, но, вытянувшись на одном из матрасов, понял, что устал как собака, но сна ни в одном глазу.

– Я же говорю – практикуй, – тихо сказал из тьмы монах, как всегда, замечавший все, что со мной творилось.

Я рассчитывал пусть на убогий, но номер в одной из окрестных гостиниц…

Деваться мне было некуда, и я вызвал из памяти образ лысого мужика, над которым работал прошлой ночью. Тот явился с удивительной быстротой, отодвинул прочь впечатления сегодняшнего дня: и смерть пожилого фаранга, и суматошный процесс бегства из кондо, и процедуру избавления от вещей.

Вскоре я мог наблюдать незнакомца во всех деталях, разглядывать каждый волосок в бороде и усах, любую складку на рубахе цвета хаки. И полный мрак, царивший в подвале, мне совершенно не мешал, как и духота, и запах гниения, и упиравшаяся в зад пружина матраса.

– А теперь переноси сознание, – подсказал брат Пон, про которого я на какое-то время забыл.

Я вздрогнул… да, я перемещал восприятие в дерево, но в другого человека?

– Не бойся… – прошептал он. – По сравнению с тем, что ты уже сделал, это просто.

Поначалу ничего не вышло, я оставался самим собой, а выдуманный мной персонаж так и маячил перед закрытыми глазами, время от времени зевая и недовольно мотая лысой головой.

Потом я ощутил рывок и понял, что сижу не на матрасе, а на полу, и за спиной стена, что тяжелые ботинки натерли ноги, а в животе бурчит по поводу недавно съеденного стейка… И еще я обнаружил напротив смутно знакомого типа – ноги скрещены, глаза закрыты, на физиономии застыло напряжение.

Это же я!

Осознание шарахнуло, точно киянка по макушке, и я торопливо поднял веки.

– Не понравилось? – осведомился монах. – Мало кого радует, если смотреть на себя со стороны… Пробуй еще!

Проснулся я от раздавшегося над самым ухом надрывного скрипа пружин.

Поначалу не понял, где нахожусь, что это за мрачный подвал, и, лишь увидев сидевшего на своем ложе брата Пона, вспомнил события вчерашнего дня.

– Доброе утро, – сказал монах. – Как выспался?

– Отлично, – сказал я, и это было правдой.

Несмотря на древний матрас и духоту, я ощущал себя отдохнувшим, меня не беспокоило, что я теперь вроде бомжа, что мое имущество всего за сутки резко сократилось.

Может быть, виной тому были упражнения, которыми я занимался едва не до утра?

– Зачем вы вчера привели меня в этот бар? – спросил я. – Что я, катоев не видел?

– Тот, кто ищет освобождения в далеких горах и глухих лесах, ничего не найдет, – брат Пон покачал головой. – Его нужно ловить здесь и сейчас, для тебя это «здесь и сейчас» – Паттайя, а что может быть типичнее для этого города, чем «Розовая кошечка»?

На такое заявление я не нашелся, что возразить.

– Пора вставать, время к полудню, – добавил монах, и тут ожил мой сотовый.

Вообще-то обычно он трезвонит с утра до ночи, но вот вчера ни разу не напомнил о себе.

– Да, – сказал я, поднеся трубку к уху.

– Э… привет… – голос Виктора, продавца из магазина, что на Сукхумвите, звучал необычайно мрачно. – Тут такое дело… Вот только что… они пришли… с битами, побили все… витрины…

– Что-о-о?! – я ощутил, что покрываюсь инеем изнутри. – Давай еще раз.

Я слушал и ощущал дежавю – подобное имело шансы произойти в России в девяностых, когда братва разного рода показывала власть над мелким бизнесом, громила киоски и магазины.

Но никак не в спокойном Таиланде!

Только ты сам определяешь события, с тобой происходящие.

Тайцы или заезжие камбоджийцы могут ограбить пьяного в стельку фаранга, тюкнув его по затылку в темном переулке, но чтобы кто-то из них отважился на такое… Нет, этого не могло быть!

– Проклятье, – выдавил я, опуская руку с телефоном, и только тут вспомнил про брата Пона. – Я должен ехать… разбираться… Почему они это сделали со мной? Почему?

Понимал, что готов начать жаловаться, что горло перехватывает от гнева и бессилия, но ничего в этот момент сделать с собой не мог – слишком неожиданно все произошло и чересчур сильными оказались эмоции.

– Никто ни с кем ничего не делает, – сказал брат Пон. – Просто не в состоянии. Другие существа не имеют возможности проникнуть в твой кокон восприятия и произвести там какие-либо изменения.

Я слышал его хорошо, разбирал каждое слово, но вот смысла обнаружить в них не мог, как ни старался.

– Только ты сам, твои прежние деяния и нынешнее состояние сознания определяют события, с тобой происходящие, – монах наверняка видел, что со мной творится, и тем не менее продолжал говорить. – Обвинять в случившемся других – все равно что сетовать на деревья за то, что они, качаясь, создают ветер.

– Да… да… – отстраненно пробормотал я, поднимаясь. – Мне нужно ехать… Немедленно… Вы со мной?

– Нет, – брат Пон тоже вскочил. – Ты найдешь меня на пляже.

Я посмотрел на него удивленно:

– На каком пляже?

– А за «Паттайя Парком», – сообщил монах.

В другой момент я бы поинтересовался, что он там забыл, но сейчас мне было не до этого. Я лишь тупо кивнул, подхватил рюкзак и, приглаживая растрепавшиеся волосы, заторопился к двери.

Запарковался я рядом с «Севен-элевеном», что у выезда на пляж, и некоторое время сидел, вцепившись в руль.

Меня душила самая настоящая ярость.

Заехав в магазин, я обнаружил там полный разгром – стеллажи поломаны, кадки с пальмами опрокинуты, окна превратились в груды осколков, счастье еще, что до подсобки, где хранилась большая часть товара, налетчики не добрались, но и так я влетел не на одну тысячу долларов.

Торговали мы пряностями, эксклюзивными, отличного качества, со всей Юго-Восточной Азии, от известной всем гвоздики из Индонезии до куда менее распиаренных галангала из Малайзии и свечного ореха с Филиппин.

Полиция явилась, допросила Виктора и всхлипывающую Нок, которую мы держали для красоты и экзотики и еще потому, что, если хочешь, чтобы все было хорошо, лучше иметь в стаффе кого-то из местных.

Но по равнодушным физиономиям стражей порядка, по их тону я понимал, что суетиться и искать нападавших они не будут – ну погромили слегка фаранга, ничего, у фаранга денег много, он все восстановит и будет дальше работать, а переживать и дергаться не нужно.

«Май пен рай», как говорится.

И что, я зря оформлял рабочую визу, отдаю кучу бабла в виде налогов, что идет в том числе и на содержание полиции?

Судя по описанию Виктора, на магазин напали двое крепких тайцев или камбоджийцев за тридцать – руки в перчатках, предплечья в татуировках, на головах банданы. Ничего не сказали, просто вошли, когда не было покупателей, и начали махать бейсбольными битами.

Пять минут, и нет никого… ищи ветра в поле.

Деньги у меня, к счастью, имеются, поэтому к вечеру нам вставят окна, чтобы помещение можно было хотя бы запереть на ночь, ну а через пару-тройку дней магазин заработает как обычно…

Но откуда взялся этот «привет из девяностых»? Кому я перешел дорогу?

Не переставая размышлять об этом, я вылез из машины и заковылял в сторону моря. Под сандалиями заскрипел песок, ушей коснулось мягкое шуршание набегающих на сушу волн.

Миновав небольшой участок дикого пляжа, я двинулся параллельно забору «Паттайя Парка».

Берег, как обычно в высокий сезон, заполняли тела разной степени подкопченности. Бродили торговцы в широкополых шляпах и намотанных на физиономии шарфах, предлагали всякий мусор вроде ожерелий из ракушек, картин с видами Таиланда, непонятно из чего сделанных мазей и кремов.

Тут же, в тени под деревьями около дорожки тайки делали клиентам туристический вариант массажа.

Солнце палило, вопили плескавшиеся в волнах дети.

Я медленно шел вдоль берега, пытаясь высмотреть в людском месиве брата Пона… Как вообще его можно тут найти, неужели он не мог более точно определить место встречи или обзавестись сотовым, раз уж выбрался в цивилизацию?

И, естественно, едва не прошел мимо.

Монах расположился за прилавком передвижной закусочной-макашницы, вид у него был крайне деловой: он как раз наваливал еды в пластиковую тарелку для высоченного и на удивление бледного фаранга.

– А, вот и ты, – сказал брат Пон, когда фаранг получил сдачу и отошел. – Как дела?

– Да чего вы спрашиваете, если все знаете?! – рявкнул я. – Плохо! Отвратительно! Наверняка сами все и устроили! Не знаю как, но с вас станется! Чтобы мне все испортить! Проклятье!

Я понимал, что ору, что на меня оглядываются, но глаза затягивала багровая пелена ярости, и мне было все равно.

– Вижу, что отвратительно, – брат Пон засмеялся, и мне стало стыдно.

Ярость и гнев не ушли совсем, но ослабили хватку.

– Надо тебя успокоить, – продолжил монах, извлекая из-под прилавка большой нож. – Иди, помогай… Будешь мне резать фрукты для шейков, а то времени на это нет, народу очень много…

– А почему вы вообще тут торгуете? – спросил я, берясь за скользкую деревянную рукоятку.

– Да вот встретил друга и предложил, что сегодня я за него поработаю, – брат Пон лучезарно улыбнулся подошедшей к нам толстой русской даме. – Давай берись за дело…

Я обогнул макашницу и обнаружил на откидном столике большой таз с фруктами – маленькие тайские арбузы, дыни, ананасы и бананы, манго и напоминавшую оранжевые кабачки папайю.

Рюкзак сбросил и сунул себе под ноги.

Монах расположился за прилавком передвижной закусочной, виду него был деловой.

Ладно, уж если брат Пон попросил, то можно ему и помочь, забыть про кипящее внутри раздражение и про то, что фаранг, работающий при макашнице, – вообще дело неслыханное и невиданное. Если кто из знакомых пройдет мимо, то, увидев меня за таким делом, еще и в обморок от удивления свалится.

Начав чистить ананас, я чуть не отрубил себе палец.

– Черт! – выругался я на родном языке, глядя на длинный кровоточащий порез.

Русская дама открыла рот и уставилась на меня круглыми, точно блюдца, глазами.

Но брат Пон отвлек ее, начав предлагать соусы, а я сунул пострадавший палец в рот и сделал вид, что все хорошо. Боль улеглась, я закончил с ананасом и принялся срезать кожицу с манго, действуя на этот раз намного аккуратнее.

– Никто не в силах ничего сделать с тобой, даже я, – сказал монах, когда дама отошла. – Твое сознание-сокровищница проращивает «семена» прежних деяний, создавая определенные рисунки на стенках того тоннеля восприятия, в котором ты находишься. Отыщи здесь место для вмешательства других людей?

– То, что я его не вижу, не значит, что его нет, – буркнул я. – Вы же можете! Вспомните, как вы успокаивали меня одним прикосновением!

– На самом деле ты сам себя успокаивал, я лишь помогал, – брат Пон покидал кусочки ананаса в блендер, добавил туда же кубиков льда и плеснул воды, после чего прибор зажужжал, лишив нас возможности разговаривать.

Я продолжал резать манго, и с каждым движением мне становилось легче.

Простая работа, легко решаемые, возникающие одна за другой задачи – разобраться с одним фруктом, взяться за следующий, бросить шкурки от банана в мусорный пакет, улыбнуться ждущему шейка ребенку, нацепить на пластиковый стакан крышку, достать новую упаковку трубочек.

Легко забыть, что где-то существуют некие проблемы.

Работника общепита я изображал несколько часов.

Когда светило тронуло боком горизонт, народ повалил с пляжа и поток клиентов иссяк.

– Ну вот, видишь, ты больше не злишься и не говоришь глупости, – сказал брат Пон, вытирая руки полотенцем. – Давай приходи завтра, опять возьмешь в руки этот нож. Так мы с его помощью из тебя за неделю Будду сделаем!

Я улыбнулся.

– Увы, я не могу тут работать… Меня в Паттайе знают многие, если кто увидит…

– Опять эти чужие ожидания и мнения, про которые нужно просто забыть, – монах цокнул языком. – Но даже если так, если ты боишься уничтожить свою драгоценную репутацию богатого и успешного чувака, то как насчет того, чтобы этой работой занялось твое второе «я»?

– Второе «я»?

– То самое, на которое ты медитировал последние дни.

Лысый тип с рыжей бородкой и усами, созданный исключительно силой моего воображения?

– Но он же… это же фальшивая личность! Его не существует! – воскликнул я.

– А та, которую ты привык считать собой, она что, существует? Настоящая?! – отозвался брат Пон, копируя мою интонацию.

На миг я закружился в колесе из дхарм, воспринимая мир как совокупность вспышек-впечатлений. Но через это состояние я проскочил мгновенно, превратился в узел сознания, в семя, выпустившее из себя ряд побегов, отвечающих за разные сорта восприятия.

Куда деть основную личность, себя?.. Не сойду ли я таким образок сука?

Последний, самый длинный, словно обвивался вокруг меня и прорастал внутрь семени, что было и прозрачным, и одновременно непроницаемо черным, и заключало в себя все, и внутренний мир, и внешний.

Я моргнул и вновь стал самим собой.

– То-то и оно, – сказал брат Пон. – Пусть твой лысый друг сидит тут и работает. Переносить восприятие в него ты научился, осталось лишь зафиксировать это состояние… Обрить голову и отпустить бородку – дело плевое, ну и одежду сменить… Родная мама не узнает.

Я задумчиво почесал подбородок: не очень верилось, что я способен на подобное.

Куда деть основную личность, себя?.. Не сойду ли я таким образом с ума?

– А чтобы твой друг больше не зарабатывал порезов, придется вас научить кое-чему… А ну-ка, поведай мне, где в данный момент находится центр твоего сознания?

– В голове, – ответил я.

– А теперь заставь его переместиться в руку! – брат Пон хлопнул в ладоши. – Пускай она станет центром твоего существа, а не волосатый отросток на шее.

– Но как?

– И это спрашивает тот, кто только что пинком открыл дверь в прихожую просветления?

Я мрачно засопел, собираясь заявить, что не имею представления, с чего начать, ведь как бы само собой разумеется, что ты осознаешь все из головы, ею думаешь, смотришь и слушаешь.

– Просто действуй, отодвинь в сторону остатки сомневающейся личности! – настойчиво добавил брат Пон.

Я честно попытался, отстранился от того, что считал собой, от эмоций, мыслей, телесных ощущений и даже воспоминаний о ситуации, в которой очутился…

Снова пережил трансформацию восприятия, и в этом состоянии, когда нет разницы между собой и окружающим миром, постарался как-то расшевелить, качнуть намертво застрявшее внутри черепа сознание.

И провалился в темноту.

Острые зубы вонзились мне в ягодицу, кто-то вырвал кусок плоти из левой пятки, другое существо вцепилось в ухо, третье принялось жевать пальцы руки… Я словно вернулся к костру на старом кладбище, туда, где плоть мою жрали демоны, столь же иллюзорные, как и я сам, как и весь мир…

Но способные причинить настоящую боль.

Очнувшись, я понял, что лежу на песке, башка трещит, все тело болит, а неподалеку шумит море.

– Ничего страшного. Перенапрягся, бывает, – донесся из мрака голос брата Пона.

– Что… произошло? – спросил я, усаживаясь.

Руки, на которые я оперся, едва не подломились, а на лбу от напряжения выступил пот.

– Ты сделал не то, что нужно, а то, что уже делал, ведь повторять всегда проще.

– Но демоны? Откуда они тут? – я нервно огляделся, точно ожидая, что зубастые существа явятся из тьмы и набросятся на меня.

Брат Пон рассмеялся:

– А ты думал, они водятся на заброшенных кладбищах? Они всегда рядом!

Сотовый телефон в кармане моего рюкзака задрожал и испустил заливистую трель. Вытащив его, я обнаружил на экране незнакомый номер, а поднеся к уху, услышал низкий хриплый голос.

– Фаранг, ты получил наше послание? – спросил он на ломаном английском.