Текст книги "Просветленные видят в темноте. Как превратить поражение в победу"

Судя по акценту – таец, и не из тех, что учат язык в университете.

– Какое послание? – уточнил я, ощущая, как грудь изнутри щекочет холодок тревоги.

– Из битого стекла, – мой собеседник рассмеялся. – Понял?

– Ну… да.

Точно, все в стиле девяностых – сначала разгромили мне магазин, теперь звонят.

Наверняка для того, чтобы «забить стрелку» – серьезные вопросы по телефону не решают.

– Тогда приезжай через час на недостроенный магазин, что на Сукхумвите на сорок третьем сои, за автозаправкой.

Я нахмурился, вспоминая, – верно, вроде имелась там заправка, а вот что за ней, в уходящем в сторону от трассы переулке, мне совершенно неизвестно, поскольку я там никогда не появлялся.

Терра инкогнита.

– Не успею, – сказал я, прикинув время. – Пробки сейчас. Вечер.

– Давай через полтора, – согласился мои собеседник. – Чтобы один только был. Никакой суеты. Понятно?

И он отключился.

– Что, это типы, повеселившиеся в твоем магазине? – брат Пон то ли все услышал, то ли догадался, с кем я беседовал.

– Да, – ответил я безрадостно. – Поеду с ними встречаться.

Страха я не испытывал, лишь тревогу и удивление – не ждал, что столкнусь с подобным в Таиланде, где бандюки если и есть, то жируют за счет местных, а дань с фарангов разными способами взимает государство и очень жестко следит за тем, чтобы эта монополия сохранялась.

– Я с тобой! – заявил монах.

– Велели одному приезжать… – попробовал возразить я.

– Они меня не увидят, не бойся. Да и тебе безопаснее, – монах помог мне встать, и мы заковыляли в сторону дорожки, над которой горели фонари.

– А где макашница? – спросил я. – Что со мной вообще произошло?

– Ты отрубился, я отнес тебя на пляж и уложил, а тут и друг мой вернулся. Прихватил деньги, сел за руль и уехал. А завтра мы с тобой снова тут работаем, не забудь.

Я только рукой махнул – какое завтра? Сегодня бы пережить!

Убивать меня или серьезно калечить рэкетиры не будут, я им нужен дееспособным, но могут пару раз дать мне по морде, просто чтобы «размягчить клиента», сделать его более разговорчивым и податливым.

– Знаешь ли ты, с кем тебя ждет встреча сегодня? – осведомился брат Пон, глядя, как я вытряхиваю песок из сандалий и ерошу шевелюру, чтобы из нее вывалились коловшиеся песчинки.

– С мафией, – буркнул я.

– А вот и нет! – заявил монах весело. – С Темнотой, обретшей форму и имя! Абсолютно пустой и в то же время порождающей все феномены!

Страха я не испытывал – не ждал, что столкнись с подобный в Таиланде…

Очень хотелось сказать, что не абстрактная «Темнота» устроила мне неприятности, но я смолчал.

– Но ведь эта Темнота, которая Пустота, заключена и в тебе, а значит, ты встречаешься сам с собой, – продолжал разглагольствовать брат Пон, пока мы шагали по пляжу, через самую обычную тьму, прорезанную островками света возле фонарей.

Эта концепция меня несколько озадачила.

– С образами, возникшими из моего сознания? – уточнил я.

– Совершенно верно. Ты сам – точно такой же образ, тоже порожден сознанием. Ничем от них не отличаешься.

– Ну, я другим «образам» жизнь не порчу! – возразил я.

– Уверен?

Вопрос был откровенно риторическим.

Тут брат Пон на некоторое время замолчал, а заговорил, только когда мы оказались в машине:

– Смотри, зайдем с другого бока… Будда ведь у нас Просветленный, так?

Я кивнул и повернул ключ зажигания.

– А Просветленный он благодаря тому, что обрел всю полноту бодхи-просветления.

Я покосился на монаха – к чему он ведет?

– Состояние же просветленности Будды выражается в том учении-Дхарме, которое он принес в мир, состоящий из обычных дхарм, что существуют мгновение каждая. Следишь за моей мыслью?

– Пытаюсь, – признался я.

Да, я вроде бы следил, но в то же время рулил, стараясь не зацепить припаркованный мотобайк и лезущую под колеса собаку, черную и мохнатую, как вожак хорошо знакомой мне своры.

– Дхарма равна дхармам, следовательно, просветление-бодхи составляет единое целое с дхармами, с миром, со всеми тысячами вещей, персон и явлений, что легко можно наблюдать вокруг.

– Ну да… – протянул я, хотя вовсе не испытывал уверенности, что понимаю все правильно.

Но, задумавшись о тезисах, озвученных братом Поном, я был вынужден отодвинуть в сторону мысли о предстоящей встрече с бандюками, и вполне вероятно, что хитрый монах того и добивался.

– Источник просветления-бодхи именуется обычно нирваной… – продолжал он. – Лишенная желаний, недостижимая, не прерывная и не непрерывная, не подверженная разрушению, не сотворенная… Выходит, что она, несмотря на упомянутые мной свойства, лежит в основе любых дхарм, даже тех, что образуют привычную для нас сансару.

Голова у меня пошла кругом, я попытался восстановить логическую цепочку с самого начала.

– То есть нирвана и сансара – это не пара противоположностей, это одно и то же? – поинтересовался я жалобно.

– Совершенно верно! – воскликнул брат Пон. – Пребывая в сансаре, мы находимся в то же самое время и в нирване, хотя никоим образом не осознаем этого! Представляешь?

На короткий миг я понял, о чем он говорит, и понимание это было как вспышка белого света, озарившего все мое существо. Оно не помешало мне вести машину, я вовремя затормозил на светофоре и даже не въехал в зад двигавшемуся впереди грузовику.

Времени до встречи оставалось достаточно, поэтому ехал я медленно и осторожно.

Затем понимание исчезло, точнее, ушло из рассудка, оставшись на грани сознания и подсознания.

Вновь брат Пон заговорил, когда мы вывернули на Тепразит.

– Теперь вернемся к перемещению сознания, – непреклонно заявил он. – Работай! Перемещай его В руку!

– Но подходящее ли… – начал я.

– Я тебе уже говорил, что не бывает негодного времени и места для практики, – перебил меня монах.

Я вздохнул и подчинился.

Времени до встречи оставалось достаточно, поэтому ехал я медленно и осторожно, побаиваясь, что в любой момент могу потерять сознание, как это случилось на пляже… Одновременно пытался качнуть центр восприятия, перевести его для начала в плечо, а затем и в кисть, сжимавшую руль.

– Вспомни «растворение в пустоте», – посоветовал брат Пон, видевший, что у меня ничего не выходит. – Уничтожь себя, а потом воссоздай заново, но не вокруг поросшего волосами полушария, а взяв за основу набор мелких костей, подвижных, обтянутых кожей, с роговыми наростами.

Легко сказать – «уничтожь себя»!

Не сидя со скрещенными ногами в тишине лесного вата, а лавируя в потоке машин на оживленной улице!

Самое удивительное, что у меня все получилось, и с такой легкостью, с какой никогда не выходило до этого. Я сохранил обычное сознание и возможность управлять автомобилем, но в то же время растворился, исчез, превратился в висящую в безвидной пустоте точку сознания.

А потом выстроил собственное существо заново.

И на миг, на несколько секунд воспринял себя как причудливое жирафоподобное существо – крохотная голова без глаз и рта на длинном отростке, и к ней крепится все остальное, неуклюжее, громадное тело, другие отростки разной формы, и один с прилепившимися к нему органами чувств.

– Я же говорил, что у тебя получится, – сказал брат Пон.

Я вымученно улыбнулся.

Мимо моего «Ниссана», едва не сшибив зеркало, в этот миг пронесся мотобайщик лет четырнадцати – на байке его мигал включенный для красоты поворотник, а на заднем сиденье красила губы юная барышня в короткой юбочке.

В другой момент я наверняка сказал бы, что по этому поводу думаю, но тут смолчал.

– Ну что, настало время мне самому раствориться, – сообщил монах, потирая руки. – Если твои «друзья» не идиоты, то на подъезде к месту встречи выставили наблюдателя, знающего, как выглядит твоя машина, вооруженного биноклем и сотовым телефоном, да еще и не одного…

– Наверняка, – подтвердил я, и тут понял, что рядом со мной никого нет.

– Брат Пон? – позвал я.

Да нет же, вот он сидит, как ни в чем не бывало, и врывающийся в окошко ветер треплет его черные волосы.

В следующий момент я вижу размытый силуэт, как в фильме «Хищник».

Потом опять ничего…

– Люди первым делом воспринимают не другого, а собственное представление об этом другом, – голос монаха доносился приглушенно, точно из-за прикрытой двери. – Если его убрать… Пшик, и нет ничего.

Магистраль Сукхумвита встретила нас обычным вечерним скоплением машин. Проехав некоторое время в сторону Бангкока, я развернулся и двинул обратно, выглядывая на обочине знак с цифрами «4» и «3».

Его я так и не увидел, зато обнаружил ориентир-заправку и прямо за ней повернул.

Свет фар вырвал из тьмы покосившийся забор с одной стороны и брошенное, недостроенное здание с другой.

– Иди внутрь и не бойся, – прошелестела пустота рядом со мной.

– Я не боюсь, – сказал я, и ничуть не преувеличил.

Страха или тревоги я в этот момент не испытывал – что может сделать одна иллюзия другой, что, не содержащееся внутри моего тоннеля восприятия, меня может ждать?

Я нашарил в бардачке фонарик и выбрался из машины.

Пиликнула сигнализация, узкий луч света заплясал по ржавым арматуринам, торчавшим из бетонного блока, по грудам мусора, что прятались меж толстых квадратных столбов.

– Эй, есть кто?! – позвал я.

Из темноты прикатилось искаженное эхо, и где-то в недрах здания мигнул и погас свет.

Понятно, меня ждут…

Я сделал было шаг вперед, но уловил сверху шорох и остановился, и тут же в лицо ударила волна воздуха. На землю прямо у ног шлепнулся блок то ли бетона, то ли цемента размером с человеческую голову, осколки брызнули в стороны, один чиркнул по моей лодыжке, другой ударил в живот.

Вот тут я ощутил острый укол страха!

Вряд ли эту штуку кинули в меня нарочно, скорее всего, здание просто дышит на ладан и вот-вот развалится!

– Эй, двигай сюда, – сказали из мрака, и я узнал хриплый голос: его обладатель беседовал со мной по телефону.

– А мне ничего на голову не упадет? – спросил я, глядя вверх.

– На это уж воля Будды, – добавил еще кто-то на плохом английском. – Иди сюда. Только в глаза не свети.

Я без торопливости сделал несколько шагов, различил две мужские фигуры: крепкие ребята, вроде бы молодые, облачены в майки без рукавов, джинсы и армейские ботинки.

Наверняка те самые типы, что громили мой магазин.

Кулаки буквально зачесались, накатило желание врезать кое-кому, и сильно, не сдерживаясь.

– Ты все понял? – спросил хриплый.

– Ты нам должен, – добавил второй, наверняка полагавший, что фаранги поголовно тупые и им надо все объяснять.

– С чего бы вдруг? – осведомился я.

– А это ты спроси мистера Чена по прозвищу Одноглазый, – сообщил мне хриплый.

Все поплыло у меня перед глазами, не так, как это бывает при распаде мира на частички-дхармы, а куда более банальным образом, от удивления я на некоторое время лишился дара речи.

Кулаки буквально зачесались, накатило желание врезать кое-кому, и сильно.

Откуда они знают?!

С Одноглазым я познакомился давно, когда только приехал в Таиланд и по глупости верил, что я, умный белый господин, сейчас легко наколочу бабла за счет наивных узкоглазых азиатов. Пересеклись мы в Бангкоке, несколько месяцев крутили дела вместе, и так вышло, что я оказался у него в долгу, счастье еще, что не напрямую, а через одного из подручных.

Влипни я в «просроченный кредит» у самого Чена, меня давно уже нашли бы в реке Чаопрая порезанным на куски.

Потом Одноглазый вместе с подручным исчез с горизонта, вроде бы даже попал в тюрьму или вынужден был уехать из страны, так что я облегченно вздохнул и постарался забыть о долге и обо всей этой истории.

А оно вон как всплыло…

– У тебя три дня, – сказал хриплый, озвучив сумму.

– Не успею, – возразил я, пытаясь сообразить, где и как добыть столько денег. – Минимум – неделя.

Собеседники мои переглянулись, и второй проговорил с угрозой:

– Ладно, неделя. Но не вздумай брыкаться. Мы знаем, если что, где ты живешь.

Похоже, это о них упоминал охранник в кондо…

Правда, я там больше не обитаю, но неведомо откуда взявшимся вымогателям об этом знать незачем.

– Все, иди. Через неделю мы тебе позвоним, – сказал хриплый.

Развернувшись, я побрел к машине.

Меня никто не тронул, но ощущал я себя в этот момент побитой собакой.

Забравшись в «Ниссан», я несколько минут сидел, пытаясь собраться с мыслями. Только потом завел мотор и принялся сдавать задом в сторону Сукхумвита – развернуться в узком переулке я бы не смог никоим образом.

– Ну что, как все прошло? – спросил брат Пон, возникая из пустоты рядом со мной.

– А то вы не знаете? – укорил я его. – Наверняка все слышали.

– Даже если бы не слышал, мог бы догадаться, о чем шла речь, – монах усмехнулся.

– Вы ведь предвидели это? – поинтересовался я. – Когда заставили меня съехать? Теперь они хотя бы не смогут меня найти так легко… А я не хотел оставлять апартаменты.

– Мы не в силах постигнуть последствия наших поступков, – сказал брат Пон. – Совершенно не представляем, к чему они приведут, а все, что думаем по этому поводу, чаще всего предназначено исключительно для собственного успокоения. Зато тратим время на оценки… О, вот это хорошее дело, я рад, я его принимаю всеми руками… а вот это мне не нравится, буду отвергать…

Я вздохнул и только в этот момент сообразил, что еду по Сукхумвиту, не зная, куда мы направляемся.

– Давай к обочине, – велел монах. – Для начала тебе нужно успокоиться…

Я включил поворотник, а он начал рассказывать легенду о бедном мальчике, который подал шедшему мимо отшельнику горсть песка, но от всего сердца и искренне, поскольку более ничего дать не мог. Отшельник через некоторое количество воплощений стал Буддой, а мальчик за свое даяние воплотился в образе императора Ашоки, могущественного и мудрого правителя огромной страны.

Выслушав эту историю, я только хмыкнул, а брат Пон тут же поведал мне вторую.

В ней Просветленный был вождем стада обезьян, проживавших в диких горах, на огромном баньяновом дереве, чья вершина упиралась в небо, а одна из ветвей склонялась над рекой.

Брат Пон рассмеялся, а я посмотрел на него с укором, но не выдержал, заулыбался.

– Только не позволяйте плодоносить этой ветке! – смешно прогундосил брат Пон, изображая речь предводителя приматов. – Если она принесет плоды, то не есть нам более сочных и сладких плодов с других ветвей!

Естественно, макаки не уследили, фрукт упал в реку, и его притащило туда, где купался некий царь со своими женами, и от этого у обезьян и их вождя случились крупные неприятности.

– Ну вот, – сказал монах, закончив историю и оценивающе поглядев на меня. – Теперь хоть на человека похож.

– Толку-то! Что делать с вымогателями, где достать деньги? В полицию нельзя… Иначе там могут узнать про Чена Одноглазого и будут рады взять за задницу мерзкого фаранга.

Брат Пон рассмеялся, а я посмотрел на него с укором, а потом не выдержал, тоже заулыбался.

– Поехали, – велел он. – Я знаю, куда тебе надо.

Для начала мы заехали в небольшой ресторанчик, где, к моему удивлению, обнаружился вай-фай. Тут я вспомнил о работе, поспешно вытащил из рюкзака ноутбук и принялся отвечать на письма и обрабатывать заказы, а их за последние три дня насыпалось достаточно.

Интернет-магазин разгромить тоже можно, но это вряд ли под силу тайским бандюкам…

Следующим пунктом нашего назначения стал магазинчик одежды на Секонд-роад, не понтовое заведение с индусом на входе, куда туристов заманивают фразой «Прывет, друг» и вытянутой для рукопожатия ладонью, а обычная лавка, где шмотки навалены кипами на полках, стоят копейки, а найти там можно все что угодно.

Тут я стал обладателем рубахи цвета хаки, тяжелых ботинок, пятнистых штанов и толстого ремня.

– Переодевайся, – приказал брат Пон, когда мы со всем этим богатством удалились в подсобку.

Я переоблачился, ежась от прикосновений грубой ткани к коже.

Закончив эту операцию, обнаружил, что монах приволок табурет, а в руке держит хорошо знакомую мне бритву – старинную, опасную, с ржавыми пятнами на острейшем лезвии.

– Нет, – сказал я.

– Да, – возразил он. – Да, я сейчас не лысый, но ведь мы говорили на эту тему?

Делать оказалось нечего, и я уселся на табурет, подставил голову.

Через десять минут улыбающийся хозяин лавчонки принес большое зеркало, и из него на меня глянул мрачный рекрут, вознамерившийся на четвертом десятке связать жизнь с армией.

Он удивительным образом походил на образ, созданный мной во время медитации, не хватало только усов и бородки.

Поймав эту мысль, я испытал мгновенное головокружение, а в следующий миг осознал, что с презрением и недоверием разглядываю сидящего на табурете мягкотелого придурка, непонятно зачем облачившегося в армейку, и раздумываю, не дать ли ему по физиономии…

– Теперь ты понимаешь, зачем все это затеяно! – с удовлетворением в голосе сказал брат Пон.

Я вновь был самим собой… но не совсем.

Ощущалась некая раздвоенность восприятия, я словно одновременно смотрел через две пары глаз, слушал двумя парами ушей и даже испытывал два мало похожих друг на друга потока эмоций, один намного более яркий, более громкий, как бы находящийся на переднем плане!

Но я осознавал, что стоит мне «повернуть выключатель», приложить некое усилие, как они поменяются местами.

– Укрепляем мое второе «я», фальшивую личность? – уточнил я.

– Само собой. Мне до ужаса нужен бесплатный работник, чтобы манго кромсать! – и монах удовлетворенно потер руки. – Дело доведем до конца утром, а сейчас на ночлег.

– В подвал на Сои Бокао? – уточнил я, поднимаясь.

– Не совсем, – загадочно ответил брат Пон.

Направились мы на север, в сторону Наклыа, проехали мимо фонтана со вставшими на хвост дельфинами – одного из символов Паттайи. Запарковаться мне пришлось на крохотном пятачке позади мастерской по ремонту мотобайков.

Работавший в ней кудлатый таец посмотрел на меня мрачно, но, увидев брата Пона, заулыбался и приветственно махнул рукой.

– Откуда все вас знают? – спросил я недоверчиво.

– Не все, но многие, – ответил монах, приглаживая вовсе не подходившую служителю Будды шевелюру. – Неужели ты думаешь, что я всю жизнь просидел в глуши?

Честно говоря, насчет прошлого брата Пона я давно не строил догадок.

Мы перешли Наклыа-роад и двинулись в сторону моря даже не по переулку, а по узкой щели между домами. Едва сделали несколько шагов, как куча тряпья под одной из стен впереди зашевелилась и села, превратившись в человека.

Черные волосы его были грязны и спутаны, закрывали лицо и падали до лопаток. Через майку в прорехах виднелись тощие ребра, впалый живот, шею украшали царапины, различимые даже во мраке.

– Са ват ди храп, – сказал монах и получил в ответ неразборчивое мычание.

Человек улегся обратно, а мы прошли мимо, причем я уловил мощный запах перегара.

Еще через десять метров под ногами заскрипел песок, впереди открылось море. Дома остались позади, вправо и влево протянулась узкая полоса пляжа, но вовсе не такого, куда приходят купаться туристы.

Судя по запаху гниющего мусора, неподалеку располагалась свалка, с одной стороны виднелся остов рыбацкого корабля, лежащий на боку, наполовину разрушенный, с другой – дрожали оранжевые лепестки небольшого костра, можно было различить сидевших вокруг него людей.

– Вот, нам сюда, – сказал брат Пон.

Мы сделали несколько шагов, и я понял, что рядом с огнем расположились типичные тайские бомжи – заросшие и небритые, грязные и вонючие, облаченные в невероятное тряпье.

Куча тряпья под одной из стен зашевелилась и села, превратившись в человека.

Отвращение поднялось в душе, но, поскольку я ему не поддался, тут же отступило.

Зато недоумение осталось.

– Зачем? – спросил я.

– Ну я же говорил тебе, что научиться кое-чему можно у любого встречного, – ответил брат Пон и принялся по очереди здороваться с сидевшими вокруг пламени клошарами.

Они радостно ухали, гнилозубо улыбались и даже делали ваи!

Один из бомжей таскал на себе кучу всяких железяк вроде цепочек, брелоков и маленьких замков и тихо позвякивал при всяком движении. Другой мог похвастаться узлом из волос на макушке, третий был настолько мал ростом, что сошел бы за ребенка, если бы не лицо в морщинах и жидкая бороденка.

Меня удостоили нескольких кивков, я поклонился в ответ.

– И чему можно у них научиться? – спросил я, когда мы уселись на песок.

– Хотя бы отношению к смерти, – сказал брат Пон. – Им нечего терять и бояться. Каждый готов уйти из этой жизни, не цепляясь за тело, за богатства, друзей и родичей… Как сказал один из древних, могучие и гордые цари одолевают армии из пехотинцев, конницы, слонов и колесниц, но победить врага единственного – смерть – не могут… Вот львы, вонзая когти в виски слонов, сбивают пыл своих врагов и уши рассекают им, но, встретившись со смертью, засыпают, лишившись гордости и сил… Змеи людей кусают острыми зубами, несущими огонь смертельный яда, но даже не пытаются ужалить смерть…

Среди жаркой весенней ночи повеяло холодом, и я невольно поежился.

– Я еще побеседую немного с нашими хозяевами, – продолжил монах после паузы. – Ты же ложись и спи, и вспомни осознавание во сне, наверняка давно его не пробовал?

Я покаянно кивнул – это упражнение я и в самом деле забросил.

Да и нельзя сказать, чтобы оно у меня когда-то получалось по-настоящему…

– Вот тебе, держи, – брат Пон извлек из рюкзака свернутую пляжную подстилку. – Подушки нет, уж извини.

Я улегся чуть в стороне, так, чтобы не мешали возгласы и взрывы смеха.

Начал, как полагалось, со смрити, полного осознавания, но войти в него я не смог. Поначалу с помощью «это не я, это не мое» растворил и ослабил приправленное раздражением удивление по поводу того, что вымогатели откуда-то знают про Чена Одноглазого. Зато потом меня одолели раздумья на тему «где достать денег» и сомнения типа «какого черта я тут валяюсь на берегу с вонючими бомжами».

Я ворочался, злился на себя, пока не провалился в тяжелый сон.

Бусины на четках

Никто в этой жизни ничего с нами не делает. Просто в силу того, что другие существа не в состоянии проникнуть в наш кокон восприятия.

События, что происходят вокруг, целиком и полностью рождаются из нашего сознания, из его нынешнего состояния и из тех состояний, через которые оно проходило ранее.

Да, деревья качаются, когда дует ветер, но глупо их обвинять и проклинать, когда с головы сорвало бейсболку. Никто не в силах причинить нам вреда.

Люди, якобы угнетающие нас, обижающие, мешающие нам жить, – лишь образы, отражения неких внутренних тенденций, которые должны быть воплощены тем или иным образом. В том, что они появились в нашей жизни, да так ярко и болезненно, можно упрекать только себя и никого иного.

* * *

Мы принимаем как данность, что центр восприятия и осознания намертво зафиксирован в голове, где-то за глазами, между ушей.

На самом деле это его положение определяется исключительно силой привычки.

Привычку эту можно ослабить или даже вовсе уничтожить, по собственному выбору перемещая центр восприятия в любое другое место тела: самый простой и безопасный вариант – в руку или ногу.

На первом этапе может помочь описанное ранее «растворение в пустоте».

Когда тело целиком будет уничтожено, нужно воссоздать его заново, только начать, скажем, с левой ладони, куда и поместить себя, а уже все остальное отращивать от нее, запястье, предплечье, плечо, грудь и шею…

Другой вариант, более сложный, – перестроить сознание так, что оно переместится в одну из конечностей.

И в том, и в другом случае результатом будет необычное состояние восприятия, осознание собственного тела в совершенно ином формате.

Ну а еще – полностью осознанная и разрушенная привычка.

* * *

Мы не в силах предсказать последствия собственных поступков, не можем предвидеть, к чему приведет тот или иной шаг, какая цепочка событий родится из того или иного выбора.

Поэтому нет ничего глупее, чем отвергать то, что приносит нам жизнь, накладывать на многоцветный поток событий решетку собственных мелких предпочтений или тусклое стекло стереотипов – это вот замечательно, этому я радуюсь, а это печально, надо впадать в горе и рвать на себе волосы.

То, что выглядит неудачей, может оказаться преддверием огромного успеха, а «шаг вперед» приведет в тупик или на край пропасти.