Текст книги "КГБ. История внешнеполитических операций от Ленина до Горбачева"

Будучи по сути своей фантазером, Савинков обладал чрезвычайной притягательностью, хотя вместе с тем ряды его сторонников постепенно таяли. Даже Черчилль, до некоторой степени, восхищался этим человеком. Он писал о Савинкове: «Принимая во внимание все, что было сказано и сделано, и учитывая все, даже неприятные моменты, мало кто так много делал, так много отдавал, так много страдал и так многим жертвовал во имя русского народа.»

Летом 1922 года помощник Савинкова, бывший царский офицер Л.Д. Шешеня был схвачен советскими пограничниками во время перехода русско-польской границы. По приказу ГПУ Шешеня написал сторонникам Савинкова, находящимся в эмиграции в Польше, письмо, в котором сообщил о том, что он вступил в контакт с хорошо организованным антибольшевистским подпольем в России. После этого старший офицер КРО А.П. Федоров несколько раз ездил в Польшу под именем А.П. Мухина, выдавая себя за одного из руководителей вымышленного московского подполья. В конце концов ему удалось убедить руководителя савинковской организации в Вильно Ивана Фомичева поехать вместе с ним в Россию. В Москве Фомичев встретился с группой агентов-провокаторов ГПУ, выдававших себя за руководителей подполья. В результате переговоров он согласился попросить Савинкова взять на себя руководство их группой.

В июле 1923 года Мухин встретился с Савинковым в Париже и сообщил ему, что в московском подполье существует раскол по вопросу тактики и оно сильно нуждается в его опыте руководителя. Но сам Савинков не поехал в Москву, а послал туда своего помощника, полковника Сергея Павловского. По приезде в сентябре в Москву Павловский был арестован. В тщательно отредактированных материалах КГБ по этому делу говорится, что поначалу он был «очень агрессивен…, но потом и он согласился помочь ГПУ и сыграть отведенную ему ГПУ роль». Павловский должен был послать несколько телеграмм Савинкову с просьбой присоединиться к нему в Москве. В июле 1924 года Савинков, проглотив наживку, решил вернуться в Россию. Он послал телеграмму своему старому другу и помощнику Сиднею Рейли, в которой просил его приехать из Нью-Йорка и помочь ему подготовить тайное возвращение на родину. В течение трех недель они обсуждали этот план, а 15 августа Савинков и несколько его сторонников, перейдя советскую границу, попали прямо в руки ОГПУ. Допросы быстро сломили его сопротивление. На показательном суде 27 августа Савинков полностью признал свою вину:

«Я полностью и безоговорочно признаю только Советскую власть, и никакую другую. Каждому русскому, кто любит свою страну, я, прошедший весь путь этой кровавой, тяжелой борьбы против вас, я, отрицавший вас, как никто другой, я говорю ему: если ты русский, если ты любишь свой народ, ты поклонишься в пояс рабоче-крестьянской власти и безоговорочно признаешь ее.»

За свое публичное покаяние Савинков не был расстрелян, а приговорен к десяти годам тюремного заключения. Согласно официальной версии КГБ, в мае 1925 года Савинков выбросился из окна тюрьмы и разбился насмерть. В действительности же, – и об этом хорошо известно нынешнему руководству КГБ, – Савинкова столкнули в лестничный пролет на Лубянке. Несколько раз Гордиевскому показывали это место ветераны КГБ, причем все они были уверены в том, что Савинкова столкнули.

ЧК разработала и провела еще одну операцию, которая была даже более успешной, чем «Синдикат». Чекистами была придумана подпольная «Монархическая организация России» (МОР), получившая известность под кодовым названием «Трест». Просуществовав шесть лет, эта вымышленная организация вошла в историю современной разведки как классический пример подрывных действий в мирное время. Главными объектами «Треста» были две основные белоэмигрантские группы: «Высший монархический совет» (ВМС) в Берлине и «Российский общевойсковой союз» (РОВС) в Париже во главе с генералом Александром Кутеповым. О существовании несуществующей организации МОР впервые стало известно в конце осени 1921 года, когда офицер КРО Александр Якушев, выдававший себя за тайного члена «Треста», имеющего возможность выезжать за границу в качестве советского торгового представителя, рассказал о ней члену ВМС Юрию Артамонову во время их встречи в Ревеле. Через Артамонова КРО установил контакт с ВМС. В 1922 году Артамонов переехал в Варшаву, где, став представителем РОВС, занимался обеспечением связи с генералом Кутеповым, находившемся в Париже. В течение ряда лет по заданию КРО Якушев и другие представители «Треста» выезжали в Германию, Францию и Польшу, где устанавливали связи среди белой русской эмиграции. В этих поездках Якушева иногда сопровождал генерал Николай Потапов, бывший царский офицер, присоединившийся к большевикам вскоре после революции, но теперь выдававший себя за начальника военного штаба МОР.

Главную роль в завоевании доверия генерала Кутепова, который больше, чем любой другой белогвардейский лидер, опасался провокаций со стороны советских агентов, сыграла Мария Захарченко-Шульц. После смерти первого мужа, погибшего на «великой войне», Мария, оставив своего ребенка у знакомых, пошла на фронт добровольцем. Ее второй муж был убит на Гражданской войне, а Мария вместе с отступающими белогвардейскими армиями попала в Югославию. В 1923 году она вступила в организацию Кутепова. «Племянница», она же Мария Захарченко-Шульц, неоднократно приезжала в Россию, где встречалась с представителями «Треста». Пепита Рейли, последняя жена знаменитого английского агента, так описывала Захарченко-Шульц: «Стройная женщина с бледным, но привлекательным, умным лицом, спокойными, честными голубыми глазами, безусловно, хорошо образованная и точно отвечающая описанию Сиднея, который называл ее классной дамой.» Вклад Захарченко-Шульц в успех операции «Трест» был настолько весомым, что ее обвинили в сотрудничестве с ЧК. Однако в учебных пособиях андроповского института ПГУ о ней говорится, и, возможно, на это есть основания, что она даже не подозревала об отведенной ей роли и была послушной игрушкой в руках Александра Опперпута, который, встретившись с ней в Москве, соблазнил ее и продолжал поддерживать с ней интимные отношения в течение нескольких последующих лет. Полная эмоций и в то же время наивная Захарченко-Шульц смогла завоевать доверие и Кутепова, и Рейли, и это сделало ее неоценимым агентом в руках организаторов операции «Трест».

«Трест» помог КРО проникнуть в основные белогвардейские эмигрантские группы и выявить остатки их сторонников в России. Кроме того, на эту удочку в той или иной степени попались и разведывательные службы Финляндии, прибалтийских государств, Польши, Великобритании и Франции. Так, Роман Бирк, торговый представитель Эстонии, под давлением КРО стал работать в качестве курьера между белогвардейскими организациями и несуществующей МОР. Польские дипломаты переправляли телеграммы МОР своей дипломатической почтой. Переправкой представителей «Треста» через русскую границу занимался советский пограничник, прапорщик Тойво Вяхя, который якобы сотрудничал с финской военной разведкой, а на самом деле работал на КРО. Согласно официальным советским источникам, по меньшей мере восемь членов организации «Трест» получили различные награды от западных разведок, против которых они активно боролись. Доподлинно известно, что по крайней мере один агент «Треста» был награжден польской разведкой за свои заслуги золотыми часами.

В результате операции «Трест» чекистам удалось обезвредить английского «супершпиона» Сиднея Рейли, которого контрразведчики ошибочно считали своим самым опасным иностранным противником. Еще со времен своих московских приключений в 1918 году Рейли относился к делу «спасения России» от большевиков как к своему «священному долгу». В конце войны, беседуя с начальником СИС Мансфилдом Каммингом, Рейли сказал: «Мне кажется, я еще смогу сослужить добрую службу своей стране. Остаток своей грешной жизни я бы посвятил этой работе.» Но Камминг, а еще больше чиновники Министерства иностранных дел с подозрением относились к сумасбродству Рейли и его тяге к таким, по меньшей мере, странным операциям, как его план выставить Ленина и Троцкого на всеобщее обозрение без штанов. Камминг решил не предлагать ему работу, и его связь с СИС в мирное время носила эпизодический характер.

В течение нескольких лет после войны главным занятием Рейли был бизнес. Путешествуя из Америки в Европу и обратно, он занимался то экспортом чешского радия, то продавал чудо-лекарство под названием «гумагсолан». Однако все его надежды на то, что ему удастся сколотить на этом состояние, оказались тщетны. Одновременно он разрабатывал фантастические планы свержения большевиков. В начале двадцатых годов он поддерживал тесные связи с Борисом Савинковым. Именно Рейли, не обращая внимания на инструкции Камминга и Министерства иностранных дел, привез Савинкова в Англию в 1922 году, где после целого раунда переговоров с высокопоставленными чиновниками он встретился, при довольно странных обстоятельствах, с Ллойда Джорджем в его загородной резиденции. Постепенно Рейли утратил связь с реальностью. По словам одной из его секретарш, Элеоноры Тойе, у Рейли было «несколько сильных психических припадков, доходивших до галлюцинаций». «Однажды он решил, что он Иисус Христос,» – рассказывала она. Однако советская разведка относилась к его эксцентричным планам свержения большевистского режима не как к проявлению потерянной им связи с реальностью, а как к доказательству существования тщательно разработанного заговора СИС, одобренного на самом высоком правительственном уровне. Вплоть до сегодняшнего дня Рейли пользуется в КГБ незаслуженной репутацией «супершпиона». В 1924 году деятельность «Треста» была направлена на нейтрализацию Рейли. Для этого ставилась задача заманить его в Россию.

Ничего не подозревавший капитан Эрнест Бойс, который в качестве резидента СИС находился в России в то самое время, когда там в 1918 году Рейли пытался осуществить свои авантюристические планы, был одним из тех, кто помог ОГПУ схватить Рейли. Театральность и показная храбрость Рейли производили большое впечатление на Бойса, который, будучи политически наивным человеком, не смог реально оценить иллюзорные планы Рейли, якобы направленные на свержение большевиков. В 1919 году Бойс возглавил резидентуру СИС в Хельсинки – главном центре английской разведывательной службы, готовящей операции против России. Энтузиазм, который он испытывал по поводу деятельности «Треста», был сравним лишь с его восторженным отношением к Рейли. Даже после показательного суда над Савинковым в августе 1924 года Бойс не изменил своего отношения к «Тресту», продолжая считать, что влияние этой организации и количество ее сторонников растет, в том числе и среди членов Советского правительства. Несмотря на то, что его начальство в СИС запретило ему участвовать в авантюрах Рейли, в январе 1925 года Бойс написал Рейли письмо, в котором попросил его встретиться с представителями «Треста» в Париже. Рейли в это время находился в Нью-Йорке. Все его дела разваливались, как карточный домик. В марте он пишет ответ Бойсу, в котором рассказывает о своем «плачевном состоянии». «Я готов в любой момент, если встречусь с надежными людьми и увижу, что это настоящее дело, забросить все и полностью посвятить себя служению интересам „Синдиката“ („Треста“),» – сообщает он.

«Плачевное» состояние и бесконечные долги задержали Рейли в Америке. Но несмотря на это, 3 сентября он прибыл в Париж, где, встретившись с Бойсом и генералом Кутеповым, который пытался отговорить его от поездки в Россию, решил поехать дальше в Финляндию на переговоры с представителями «Треста». Тем временем «Трест» решил представить еще одно доказательство своей надежности: из России был тайно вывезен Борис Бунаков, брат «главного агента» Бойса Николая Бунакова. Чуть позже курьер «Треста» доставил Борису Бунакову его любимую скрипку. Но и тогда ни Бойс, ни Рейли ничего не заподозрили. 21 сентября Рейли приехал в Хельсинки. Затем вместе с Николаем Бунаковым и Марией Захарченко-Шульц он переехал в Выборг на встречу с главным представителем «Треста» Якушевым. Первоначально Выборг был конечной остановкой в планах Рейли. Но Якушев, сыграв на тщеславии и мании величия Рейли и сказав ему, что от этого будет зависеть очень многое, смог уговорить его поехать в Россию на встречу с руководством «Треста». Рейли было обещано, что он вернется в Финляндию и успеет сесть на пароход, отправляющийся из Штеттина 30 сентября. Оставив Бунакову письмо для своей жены Пепиты «на случай, если со мной произойдет что-нибудь невероятное», Рейли вместе с Якушевым направился к русско-финской границе. В письме Рейли заверял жену, что даже если «краснопузые» схватят его, они все равно не догадаются, кто он на самом деле: «Если в России меня вдруг арестуют, то мне, скорее всего, предъявят какое-нибудь незначительное обвинение и скоро отпустят, поскольку мои новые друзья обладают достаточной властью.»

Рейли должен был вернуться из России в ночь с 28 на 29 сентября. Но этого не произошло. ОГПУ устроило целый спектакль для финской военной разведки и СИС. Той ночью в районе деревни Аллекул на советской стороне были слышны выстрелы.

Потом наблюдавшие заметили, что пограничники кого-то быстро несли на носилках. Когда же Тойво Вяхя, советский пограничник, помогавший переводить эмиссаров и курьеров «Треста» через границу, работая якобы на финскую разведку (на самом деле, он был агентом ОГПУ), не вышел на связь с сотрудником финской военной разведки, финны и СИС решили, что он и Рейли были убиты или схвачены во время перехода границы. А именно этого и добивалось ОГПУ.

Согласно официальной, возможно тщательно отредактированной версии этих событий, Рейли не был арестован сразу же после перехода советской границы 25 сентября. Вместо этого Якушев отвез его на подмосковную дачу, где он встретился с офицерами ОГПУ, выдающими себя за «политический совет „Треста“. Рейли попросили рассказать о его плане действий. Далее в советских официальных материалах говорится, что Рейли предложил в качестве источника финансирования деятельности „Треста“ организовать ограбление русских музеев и продажу похищенных художественных ценностей на Западе. И только после этого он был арестован. Рейли допрашивали, а потом ему объявили, что смертный приговор, вынесенный ему заочно судом по делу „заговора Локкарта“ в декабре 1918 года, будет приведен в исполнение. Тщетно пытаясь спасти свою жизнь, Рейли якобы направил Дзержинскому письмо:

«После длительных размышлений я выражаю готовность представить вам полную информацию по вопросам, представляющим интерес для ОГПУ, относительно организации и сотрудников британской разведывательной службы, а также всю известную мне информацию об американской разведке и о русских эмигрантах, с которыми я имел дело.»

Если бы Рейли действительно был готов пойти на сотрудничество с ОГПУ, его, скорее всего, судили бы показательным судом, как Савинкова. Вместо этого, согласно советской версии, он был расстрелян 3 ноября 1925 года.

В течение ряда лет после того, как Рейли удалось заманить в Россию, ОГПУ распространяло различного рода вымыслы и слухи относительно его судьбы. Операция «Трест» продолжалась вплоть до 1927 года. Среди тех, кто пал жертвой этой провокации, была и Пепита Рейли, которая отправилась сначала в Париж, а затем в Хельсинки в надежде узнать хоть что-нибудь о своем муже. До встречи с Марией Захарченко-Шульц в Хельсинки г-жа Рейли «практически не сомневалась в том, что она была агентом-провокатором». Но как только они встретились, все эти подозрения исчезли:

«С первого взгляда на нее я решила, что могу доверять ей. Со второго, я уже знала, что полюблю эту женщину. Видя мое горе, крайнее отчаяние и одиночество, г-жа Шульц нежно, с большим чувством обняла меня и сказала, что чувствует за собой ответственность за смерть моего мужа, что она не успокоится, пока все обстоятельства не будут выяснены. Она заверила меня в том, что если он еще жив, все будет сделано для его спасения, а если его уже нет, он будет отмщен.»

Вместе с тем Захарченко-Шульц была практически уверена в том, что Сидней Рейли мертв. Она показала вырезку из «Известий», в которой официально сообщалось о перестрелке близ села Аллекул в ночь с 28 на 29 сентября. Кроме того, в ней говорилось, что «четыре контрабандиста» были задержаны при попытке перейти границу. Двое из них были убиты, один взят в плен, а один скончался от равнений по дороге в Петроград. Исходя из собранных сведений, Захарченко-Шульц предположила, что человеком, скончавшимся от ран по дороге в. Петроград, был Рейли, хотя большевики об этом и не подозревали.

Несмотря на то, что Пепита Рейли полностью доверяла Марии Захарченко-Шульц, она, тем не менее, с подозрением отнеслась к ее версии. Хотя Рейли снабдили поддельным паспортом, да и костюм был чужой, на нем была сшитая по заказу рубашка, а на нижнем белье – его инициалы. Кроме того, на его часах имелась надпись, сделанная по-английски, а в кармане – надписанная фотография Пепиты. Поэтому в ОГПУ наверняка бы догадались, что поймали известнейшего английского супершпиона и, по мнению г-жи Рейли, раструбили бы об этом на весь мир. Захарченко-Шульц призналась, что это ей не приходило в голову, но, тем не менее, пообещала Пепите оказывать всяческое содействие в поисках «правды». Г-жа Рейли была на краю истерики:

«Я требовала отмщения… Г-жа Шульц стояла рядом со мной. Добрая, умная, всепонимающая, разделяющая мои чувства. Она попросила полностью ей довериться. Не говоря ни слова, я взяла ее руку. Она предложила мне вступить в эту организацию. Я доверяла ей. С одобрения Московского центра я вступила в „Трест“, где мне дали подпольное имя „Виардо“. Вот так я заняла место своего мужа в борьбе с большевизмом.»

По указанию руководителей «Треста» г-жа Рейли поместила в газете «Тайме» сообщение о смерти своего мужа: «Сидней Джордж Рейли был убит 28 сентября солдатами ГПУ около деревни Аллекул в России.» Конечно же, она не верила в то, что Рейли все еще жив, но наивно полагала, что это заставит большевиков раскрыть истину о судьбе ее мужа. Но советская пресса лишь подтвердила сам факт его смерти и затем напечатала «страшную ложь» о нем. Ее утешала только вера в то, что «вся мощь и влияние „Треста“, весь его разведывательный потенциал были направлены на то, чтобы узнать, что же в действительности произошло с Сиднеем». В начале 1926 года г-жа Рейли получила письмо от руководителей «Треста» (это письмо было подписано и Якушевым, и Опперпутом), в котором, учитывая ее вполне приличное знание русского языка, ей предлагалось приехать в Россию «познакомиться с членами группы и принять более активное участие в ее работе». Тем временем, Мария Захарченко-Шульц уверяла Пепиту в том, что она «посвятит свою жизнь выяснению, что же произошло с Сиднеем Рейли». Из Петрограда, Хельсинки и Варшавы она посылала написанные невидимыми чернилами письма Пепите в Париж. «Верная своему обещанию, она делала все, что было в ее силах,» – рассказывала г-жа Рейли.

Сложнее всего для «Треста» было удовлетворить запросы западных спецслужб в военной разведывательной информации. Для ОГПУ не составляло труда снабжать их политической дезинформацией. Что же касалось данных о Советских Вооруженных Силах и военной промышленности, здесь чекистам приходилось ломать голову, ведь их информация должна была выглядеть достаточно убедительно. Поэтому «Трест» всячески уклонялся от ответов на подобные запросы, поступающие от СИС и других разведывательных служб, постоянно подчеркивая то обстоятельство, что основная задача организации состоит в подготовке свержения большевистского режима, а активный сбор военных разведывательных данных может помешать реализации этой цели. Первая же попытка провести крупную операцию по распространению военной дезинформации чуть было не окончилась катастрофой. Вскоре после того, как в 1926 году маршал Пилсудский стал военным министром Польши (фактически встав во главе государства), польский генеральный штаб получил от него указание раздобыть через «Трест» советский мобилизационный план. Поляки вышли на Якушева, который, после некоторых сомнений, согласился достать этот план за 10.000 долларов. Однако в документе, подготовленном «Трестом», содержались явно ложные данные о состоянии железных дорог в приграничных с Польшей районах. После изучения представленного плана, Пилсудский возвратил его в генеральный штаб с пометкой «подделка». Учитывая подозрения, возникшие в связи с провалом Савинкова и Рейли, и неудачу первой и, возможно, самой крупной операции «Треста» по распространению военной дезинформации, можно было с уверенностью сказать, что дни «Треста» сочтены.

Весной 1927 года Захарченко-Шульц написала полное отчаяния письмо г-же Рейли (и конечно же Кутепову), в котором сообщила, что «Трест» был «полон провокаторов». «Все пропало… После четырех лет работы, которой я полностью отдавалась с таким наслаждением, я узнала нечто такое, что делает мою дальнейшую жизнь бессмысленной.» Перестрелка под Аллекулом была «обманом и всего лишь спектаклем», писала она.

«Ваш муж был убит самым подлым и трусливым образом. Он так и не дошел до границы. Это был спектакль, рассчитанный на нас. Он был схвачен в Москве и помещен на Лубянку. К нему относились как к особому заключенному. Каждый день его возили на прогулку. И вот на одной из таких прогулок он был убит выстрелом в спину по приказу одного из начальников ГПУ Артузова, его заклятого врага, решившего отомстить ему таким подлым образом… Я этого не знала, но это не снимает с меня ответственности. На моих руках его кровь, и я не смогу смыть ее до конца моих дней. Свою вину я постараюсь искупить страшной местью. Я готова умереть ради этого.»

Первой реакцией г-жи Рейли было чувство сострадания к Захарченко-Шульц: «Осознание того, что все эти годы она была игрушкой в руках большевиков, что из-за нее многие погибли или были схвачены, включая мужа ее ближайшей подруги, должно быть, явилось страшным ударом для Марии…» Пепита не поверила в версию своей подруги относительно смерти Рейли. Она решила, что ее вновь обманули. В конце своего письма Захарченко-Шульц умоляла ее «о еще одном одолжении». Она просила Пепиту прислать ей все, что дна сможет узнать об Опперпуте.

Не подозревая о том, что Мария была любовницей Опперпута, Пепита послала ей его досье, наивно полагая, что оно «удивило бы этого достойного джентльмена, если бы он узнал об этом». Захарченко-Шульц ответила, что Опперпут во всем ей признался, рассказав, что в 1921 году под пытками он согласился стать агентом-провокатором: «Он все рассказал и сейчас помогает представителям других стран, которых большевики водили за нос, окружив своими агентами, выйти из сложившегося ужасного положения…»

Захарченко-Шульц писала это письмо, находясь со своим любовником Опперпутом в Финляндии, где он якобы разоблачал деятельность «Треста». Однако признания Опперпута в прессе и частных беседах с представителями белой русской эмиграции и западных разведывательных служб были лишь последним этапом задуманной операции. Поскольку обман становился совершенно явным, ОГПУ решило свернуть деятельность «Треста», но сделать это так, чтобы, с одной стороны, повысить свой престиж, а с другой, деморализовать своих противников. Разоблачая ОГПУ, Опперпут постоянно подчеркивал, что чекисты – это колоссальная непобедимая сила. Кроме того, он намеренно преувеличивал масштабы поражения, нанесенного противникам ОГПУ. Он утверждал, что польская разведывательная служба практически полностью контролируется советскими агентами. Офицер одной из скандинавских спецслужб впоследствии говорил, что после разоблачений Опперпута разведывательные службы Финляндии, прибалтийских государств, Польши, Великобритании и Франции «на некоторое время практически прекратили общаться друг с другом».

В мае 1927 года Захарченко-Шульц и Опперпут вернулись в Россию. Накануне своего отъезда они пытались убедить Пепиту Рейли, как два года назад ее мужа, перейти границу вместе с ними. Но телеграмма, посланная ей в Париж, с предложением присоединиться к ним, и доставленная почтовой службой «Американ экспресс» по ошибке совсем другой г-же Рейли, дошла до нее лишь через две недели. Если бы она пришла вовремя, то Пепита постаралась бы убедить Захарченко-Шульц в том, что Опперпут был «явный провокатор», который своей «дьявольской хитростью» заманивал ее к краю пропасти. Генерал Кутепов считал, что Захарченко-Шульц, обнаружив заговор «Треста», «тронулась умом…, не в силах избавиться от навязчивой идеи вернуться в Россию и отомстить тем, кто обманывал ее, очиститься от крови многих людей, которых она невольно послала на смерть.» Вскоре после их отъезда Кутепов и г-жа Рейли получили известие о том, что на границе их уже ждали чекисты. Видя, что скрыться нет никакой возможности, Захарченко-Шульц застрелилась. «Так окончилась жизнь самой смелой из всех русских женщин, боровшихся с тиранами своей страны,» – писала г-жа Рейли. Вероятно, так же считал и Кутепов. Заместитель начальника ОГПУ Генрих Григорьевич Ягода в интервью газете «Правда» заявил, что на протяжении многих лет и Захарченко-Шульц, и Кутепов были агентами СИС.

Сегодня КГБ открыто хвастается успешно проведенными операциями «Синдикат» и «Трест», называя их величайшими победами над контрреволюционными заговорщиками и западными разведывательными службами. Однако до сих пор не вся еще правда стала достоянием гласности. До сих пор говорят, что главные действующие лица, Опперпут и Якушев, никогда не были агентами-провокаторами ЧК. Утверждают, что один якобы был «сторонником Савинкова», а другой – «монархистом» и что однажды, прозрев, они согласились сотрудничать с ОГПУ. Двадцать лет спустя после разоблачения «Треста» эта операция послужила прекрасной моделью для целой серии провокационных акций против СИС и ЦРУ.