Текст книги "Траектория полета бабочки (сборник)"

Олег Владимирович Григорьев
Траектория полета бабочки

© Григорьев О.В., 2014

© ИПО «У Никитских ворот», серия, 2014

Гладиатор

 
Морщина лоб пересекла, устал.
Блестит клинка зазубренный металл,
Над цирком воздух душен и дрожит:
Там побратим, убитый мной, лежит.
 
 
А мне монета выпала орлом:
Не он, а я вернулся в этот дом.
Привыкнешь к смерти, думаешь: «легко…»
И вот я здесь, а он уж далеко…
 
 
Я смертью жизнь, как коршуна, кормлю,
Тот проиграл, кто ставил на мою,
Но я шагами меряю круги:
Мы побратимы были, не враги.
 
 
Подсохла рана от его меча –
Он поскользнулся, видно сгоряча,
Но, замыкая ночь, гремят ключи…
Не содрогайся сердце, замолчи!
 
 
Я не могу сдержать звериный крик
От этой мысли, вспыхнувшей на миг,
Пронзившей тьму до сумрака могил:
Я понял вдруг, что он меня щадил…
 
 
Густеют капли алого вина
На медной чаше, выпитой до дна,
И каплет дождь, и алая вода
Уходит в землю, будто в никуда.
 
 
Предвестник боя, светится восток,
Вот мой противник, молод и жесток.
Будь проклят он, я начал уставать!..
Своих друзей нам легче убивать.
 

Процессия

 
Мелькнула мимо, пустоглазая.
Сквозняк заледенил лицо,
Холодными стальными пальцами
Сжимая на груди кольцо.
 
 
Кольцо – навечно обручальное
С причалом Стиксовых полей.
Мне чудилась там мгла печальная
И больше ничего – за ней.
 
 
Ведь мы – не ангелы, не грешники,
Мы – путники с одной тропы.
Ведут нас птицы-пересмешники,
Зовут нас вестники судьбы.
 
 
За теми взглядами любимыми,
Недостижимыми всегда,
Бредем мы, слабые и сильные,
Сквозь призрачные города.
 
 
Как ни крутились – не замечены.
Лишь Бог не оттолкнет руки.
Идут к нему мужчины, женщины
С глазами, полными тоски.
 
 
Их, не глядящих друг на друга
И не прозревших никогда –
Глотает ледяная вьюга
И злая черная вода.
 

«Ты уходишь, это ясно…»

 
Ты уходишь, это ясно.
Не держу тебя. Напрасно.
Я с гвоздя пальто сниму,
На прощанье обниму.
 
 
Дверь открыта… Ветер дышит,
Ветку мокрую колышет.
Боль проклятая в груди.
«Не печалься. И не жди…»
 

С Пушкиным

 
Знакомец, но в обличьи новом,
Мой добрый брат, мой мудрый друг,
Родник живой, звенящим словом,
Со мной заговоривший вдруг,
 
 
Ты оживил не поле брани –
Оттаял в сердце древний лед!
Так, за стихиями – стихами,
Творца созданье узнает.
 
 
Как будто за пределом мира
Я, звоном ямбов окружен,
Плыву в волнах Гвадалквивира,
Сраженный пеньем юных жен.
 
 
Цари и исполинов мысли
В мерцаньи вод отражены,
Очеловечились, зависли
В окне магической страны.
 
 
Их облик ясно проступает,
Там чувства бьются и кипят
Так, что, восторженный, не знает
На чем остановиться, взгляд.
 
 
И долго будут проявляться,
Плутать слова по ткани дня,
То жест, то образ – удаляться
В толпу людей вокруг меня.
 
 
Пестро и шумно, это море
Колышется из края в край!
Напевы русского ль приволья,
Печальный ли Бахчисарай?
 
 
И будем мы бродить повсюду,
С тобою, солнечный поэт…
Я замечтаюсь и забуду,
Как пролетят те двести лет.
 

К Нефертити

 
Я знаю вас. Мне страшно скучен
Страстей возвышенный предмет,
Который вами так изучен,
Что в нем живого места нет.
 
 
Увы, мадам, я вам не пара.
Я, правда, не достоин вас.
В моем дому звенит гитара
И бьет копытами Пегас.
 
 
Увы, с Парнаса мне не слышен
Монет блестящих перезвон:
В лицо мне звездный ветер дышит,
Чуть арфу тронет Аполлон.
 

«Владычица угодий и высот…»

 
Владычица угодий и высот,
Властительница мудрости и спеси,
Летящая, как птица в поднебесье,
Прекрасная, как солнечный восход.
 
 
Живущая в позоре, нищете,
Блудящая в грязи и суете,
Горящими голодными глазами
Тьму освещающая мира перед нами.
 
 
Бывает день, что не люблю тебя.
Твой блеск – сиянье льда, никчемно имя,
И хочется мне наравне с другими
Ругать тебя, надежды истребя…
 
 
Но, без тебя бегущий, устаю.
Никчемность наполняет жизнь мою.
Гляжу: черна земля. И птичью стаю
Глубокой осенью под вечер провожаю.
 
 
Но вдруг однажды стихнет ненароком,
Осенний дождь. В упругой темноте
Достаточно блеснуть одной звезде
Отчаянно, как в омуте глубоком, –
Твой голос пробивается, звеня.
Он, может быть, совсем не для меня.
Я путал звук трубы с раскатом грома,
Лицо твоe вначале незнакомо
И странно, как в стекло внезапный стук.
И – крыльев трепет надо мною, вдруг!..
 
 
Владычица, волшебница, рабыня…
«Поэзия…» – твое шепчу я имя.
 

«Опять – сентябрь. И холодны ветра…»

 
Опять – сентябрь. И холодны ветра,
И листьям с веток падать до утра,
И в красный цвет, как будто в призрак лета,
Земля повсюду будет разодета.
 
 
Еще блеснет светило сквозь дожди
И серый полог неба – не печальный.
Пусть птицы избирают берег дальний –
Тоска их ожидает впереди.
 
 
А мы, друзья, здесь переждем ненастье,
На Родине, среди пустых полей.
О, Русь святая! Мне не скучно с ней:
Здесь вдохновение мое, и боль, и счастье.
 
 
Роскошные в серебряном уборе,
Ее луга раскинутся, как море, –
До океана, в самый край земли,
Где в горизонт уходят корабли.
 
 
И ветер из безбрежного простора
Особой чистотой обнимет город,
Отправится в беспечные бега,
И закружит по улицам пурга,
Что долгой ночью, в тишине звеня,
От счастья плакать будет для меня.
 

Наваждение

 
Есть болото среди леса
Где застойная вода.
Ровно в полночь злые бесы
Собираются сюда.
 
 
Вязнет бор в сыром тумане,
Зачарован их игрой
Где-то рядом, на поляне,
Раздается свист и вой.
 
 
И, когда стихает пляска
Под разбухшею луной,
В омутах вскипает ряска,
Разнесенная волной.
 
 
Словно свита королевы,
Завиваясь в хоровод,
Вереницей выйдут девы
Из глубоких темных вод.
 
 
Нам печальны их напевы,
Холодят шальную кровь:
Это жалуются девы
На несчастную любовь.
 
 
Ходит с ними Заморока
Увлекать честной народ,
И заглядывает в окна,
И скребется у ворот.
 

Она

 
Из вечернего елея
Чуть блеснет звезда окна,
По заснеженной аллее
Приближается она.
 
 
За кудрявым мехом шубки
Волочит полу метель,
Где горланит в переулке
Полупьяная артель.
 
 
От внезапности ли, страха
Рядом взвизгнут тормоза:
Надвигаются, как плаха,
Эти чудные глаза.
 
 
Закачается пространство
Под кинжалами смычка –
Кто-то свистнул и промчался,
Словно пуля у виска.
 
 
Золотится локон рыжий
На атласной коже щек,
Свет реклам стекает с крыши
На заснеженный ларек.
 
 
Приближаются ресницы,
Ночь, скамейка у двора…
В небе венский вальс кружится
И стенает до утра.
 

«Он перед князем положил клинок…»

 
Он перед князем положил клинок
И прочь ушeл. Он больше так не мог.
И чудились Распятие и тьма,
И мысль о них, сводящая с ума.
 
 
Никто же в след ему глядеть не смел.
Светились лица белые как мел.
Лишь кто-то там, на крепостной стене,
Повел крылами чeрными во сне.
 
 
Он на пути не встретил никого –
Боялись люди взгляда одного.
И два крыла раскрылись за спиной,
Чтоб он покинул этот мир земной.
 
 
Он воротился в светозарный зал
На небеса. И Господин сказал:
Мой добрый Ангел, больше не спеши
Нести на землю свет своей души.
 

Ода на восход солнца

 
Где лотос белый средь лазурных вод,
Серебряный, как ранний небосвод,
Где роза пурпуром и росами одета,
Где к океанскому прибою в час рассвета
Выходит он, таинственный певец,
Сжигатель демонов бесчувственных сердец,
Где поднесет свирель свою восходу –
Там все готово к твоему приходу.
 
 
Еще вершины гор отражены
В глубоких водах утренней страны
И не тревожат ветер, пенье птицы –
Туманных грез – опущены ресницы…
 
 
И каждый раз я пропускаю миг,
Когда в зыбучем воздухе возник,
Спугнув природы медленные тени,
Внезапный росчерк юных сновидений,
Отпущенных тобой, умчавших прочь
На синих крыльях изгнанную ночь.
И ты восходишь с ложа пышных трав,
Грядущий день улыбкою признав.
 

Осенний полет

 
Воздушный змей летел, ныряя,
И осень плавилась в лесу,
Как будто песню предваряя,
Что я давно в себе несу.
 
 
Грустила как всегда природа,
Но ветер нес настрой другой,
Переменяя время года,
Отвергнув скуку и покой.
 
 
И так же я, пройдя сквозь годы
И отрицая немоту,
Желанным воздухом свободы
Наполнил новую мечту.
 
 
Пройдя сквозь взлеты и паденья
На золотую мишуру,
С влюбленностью и вдохновеньем
Играл в смертельную игру.
 
 
Я выжил, я увидел небо.
К земле привязанный листок
Единственной краюхой хлеба
И тем, кому названье – Бог,
 
 
И тем обугленным кострищем
На фоне выцветших полей,
Где одичавший ветер свищет
Над скромной Родиной моей.
 

«По лестницам безумных городов…»

 
По лестницам безумных городов,
Невидимые в вывертах метели,
Скользят мои прошедшие апрели,
Как в кипени невиданных садов.
 
 
До самого весеннего тепла
Терпеть? О, Боже мой, какая скука!
В стволах деревьев кровь вскипает глухо,
Ломая заскорузлые тела.
 
 
Мне стало жаль горящих изнутри
Домов и тех, пылающих от жажды.
Их скорбный пепел пролетит однажды
Над Эйфелевой башней «Бон Пари».
 
 
Над Пушкинской, в бензиновом дыму,
И вовсе пропадет под каблуками.
И лишь ребенок вдруг прижмется к маме
От грусти, не понятной никому.
 

«Блаженный молвил…»

 
Блаженный молвил: «Вы – со мной.
И потому не пропадете».
И удалился в мир иной.
Взревели звери за спиной
И трубы на высокой ноте.
 
 
«Чудное время настаeт», –
Шепнул сосед, лицо скрывая.
И вышла женщина вперeд –
Красивая, полунагая.
 
 
И, волосами срам прикрыв,
Рыдала, преклонив колени.
Был гром, и ветра злой порыв
Ломал тела сухих растений.
 
 
И будто не произошло
Ни чуда, ни иного знака.
И солнце медленно зашло,
И где-то лаяла собака.
 
 
Шла стража, по камням звеня,
Как будто изгнанная тьмою.
И кто-то, тайный для меня,
Сказал: «Утешься, Бог с тобою».
 

«Дымящийся окурок сигареты…»

 
Дымящийся окурок сигареты,
Бокал вина, ожесточенный дух…
Наверно, так врываются поэты
В слова, когда за полночь больше двух?
 
 
Что бесконечно спать? Что будет сниться?
Подвалы, горы мрака, миражи?
Или чужие мраморные лица,
Давно закостеневшие во лжи?
 
 
Их не разбить, они уже в осколках,
Себя в ночи укравшие для дня.
Их, не смолкая, вырывает колокол
Играть чужие роли для меня.
 
 
А я и так уже лечу над безднами,
Срывая пену желтых фонарей,
Молясь за них, за сирых и растерзанных,
Улыбками оскаленных зверей.
 
 
Их каждый день дверей глотают лопасти
Автобусов, метро и дискотек.
Как страшно им! Им места нет на глобусе
Средь игровых притонов и аптек…
 
 
Мы сладко ждем, когда качнется маятник
И будет тишь на выжженной земле.
Все наши толпы слабых и отчаянных
Утонут в этой синеватой мгле.
 
 
Лишь только птицам будет жить повелено,
Чтоб от полета все начать с нуля,
Лететь и знать, что, тихо и растерянно,
Внизу одна вращается Земля.
 

Последняя ночь

 
Глазами, где извечно – мука,
У облупившейся стены,
В телеэкран глядит старуха,
Перебирая письма внука:
Не будет ли вестей с войны?
 
 
Экран же, как посланец ада,
Играющий на смерть игрок,
Сочится кровью, словно ядом.
Прошепчет старая: «Не надо…»
И вдруг присела на порог…
 
 
Сгорит последнее полено,
И ветер запоeт в трубе,
Опять метель, светло и пенно,
Упорно и обыкновенно,
Сугробы наметeт к избе.
 
 
Привычно зазвучат сирены,
И «Оппель» Красного Креста,
Гудя, укатит из деревни,
И пропадут в дали: деревья,
Погост, домишко у моста.
 
 
Но к ночи, на огонь заката,
Угрюмы, строги и легки,
Пройдут российские солдаты,
Примкнув трeхгранные штыки.
За ними – танки строем грозным,
«Катюши» призрачных полков
И «Миги» в облаках морозных,
И монстры будущих веков…
 
 
Доколе им шагать, доколе,
Им, исчезающим к утру?
Об этом знает ветер в поле,
Да гроздь рябины на ветру.
 

«Когда поутру рифмы зазвучали…»

 
Когда поутру рифмы зазвучали,
То день пропал – хоть злись, хоть пей вино.
Тебя, как лодку утлую, качает
Над этой бездной, что глядит в окно.
 
 
И ты не понимаешь: что творится
С тобой и с миром на крутой волне,
Где, словно блики, проступают лица,
Смеясь взахлeб и плача обо мне.
 
 
Что я опять блуждаю в этой рани,
Забыв о хлебе и глотке воды…
И ангелы с печальными глазами
Мне что-то шепчут до ночной звезды.
 

«Блуждая дальними путями…»

 
Блуждая дальними путями
В безумных песнях соловья,
Я думал, что спешу за вами,
Любовь безвестная моя.
 
 
Из искр и трелей для свиданья
Я долго свой сплетал венок,
Но там, на тропах мирозданья,
Я с вами встретиться не мог.
 
 
Всe ложные слова звучали,
Тонули в страсти, как в песке.
И одинокими свечами
Они истаивали все.
 
 
Какой восторг, какая сила,
Играющая роль судьбы,
Меня от глаз твоих сокрыла
Туманной тканью ворожбы?
 
 
Теперь, в часы ожесточенья,
Я рвусь сквозь ночи чeрный лeд,
Я слышу, слышу ваше пенье,
Угадываю ваш полeт!
 
 
Не зря старалась эта птица
Рассечь любовью тишину,
Где леший в дверь клюкой стучится
И волки воют на луну.
 

«Нет, я не крался в ночь глухую…»

 
Нет, я не крался в ночь глухую,
Как вор и тать или напасть.
Сердец давно я не ворую,
Хотя хотелось бы украсть.
 
 
Да так, чтоб думали голубки,
Что это я у них в плену.
Да вот беда: вторые сутки
Себя никак не обману.
 
 
Не сплю, и голова кружится,
Иль это всe-таки во сне?
Три женщины, как три жар-птицы,
Свои сердца отдали мне.
 
 
Кричу себе: «Ну, это вряд ли!»,
Отбрасываю мысли прочь.
Но слeзы их, как дождь – по капле
Мою подтачивают ночь.
 

«Он камень расшатал краеугольный…»

 
Он камень расшатал краеугольный,
Где тень черeмух, отзвук колокольный,
Пустое место, где стоят кресты
И где растут железные цветы.
 
 
Своим молчаньем он меня травил:
В траве по грудь, на многолетней свалке
Я спотыкался. Будто пьяный сталкер
Куда нельзя ворота отворил.
 
 
Я там от боли глохнул в тишине,
И точно знал, что невозможно скрыться:
И вдрызг напившись, не угомонится
Тот неподкупный, что сидит во мне.
 

«Соседний дом наполовину тeмен…»

 
Соседний дом наполовину тeмен
И заполночь – как будто разделeн.
Сегодня он на музыку настроен –
Мелодию истаявших времeн.
 
 
В кромешной тьме собака лает где-то,
Усугубляя лаем тишину.
Уже часы остались до рассвета,
Когда мы возвращаемся в страну.
 
 
Мы все утоплены в ночные параллели,
Почти потусторонние миры,
В которых мы скитаемся без цели,
Мы, в юности зажжeнные, костры.
 
 
Боимся – вовсе почернеют души
И зарастeт травой дорога в храм.
Мы, притворясь, стараемся получше
Понравиться и людям, и богам.
 
 
Всe выше воздвигаем гору фальши
И спрашиваем Господа: «За что
Мы не блаженство пьeм из нашей чаши,
А мутный хмель и горькое вино?»
 
 
Нам тяжко, разделeнным на две части,
Как дом соседний – темноту и свет.
И потому мы долго ищем счастье,
И говорим: на свете счастья нет.
 
 
Уже часы остались до рассвета,
Когда мы возвращаемся в страну.
И битый час собака лает где-то. –
Быть может – так, а может – на луну.
 

«Как много в музыке печали…»

 
Как много в музыке печали,
Когда душа обнажена,
Мерцает грустными очами
Она у тeмного окна.
 
 
Чего искать ей в зимней стуже?
Ведь от себя не улетишь.
Мелодию услышат ту же
Стокгольм, и Лондон, и Париж.
 
 
Ты бьeшься о стекло с размаха…
Но нет, не вырваться. Беда.
Зачем поeшь ты песни, птаха,
И почему не вьeшь гнезда?
 

«Лес опустел и отдыхает…»

 
Лес опустел и отдыхает,
И замирает до весны.
Когда метели заметают –
Бог весть какие снятся сны.
 
 
Так в пустыни монах прилежный
Молитвы шепчет в тишине,
Куда гремящий век железный
Не долетает и во сне.
 
 
Кто усмиряет буйство плоти –
Вступает с Вечным в разговор.
Огни мерцают на киоте,
Как догорающий костeр…
 
 
На нашем сером зимнем небе
Огни небесные редки.
Мы – всe о счастье, всe – о хлебе,
А звeзды так же далеки.
 
 
Как лес у зимнего порога,
Мы точно так же ждeм тепла,
И просим милости у Бога,
И шепчем тихие слова.
 

Перелом лета
Мини-поэма

Часть 1. Прости и прощай

Я приближался к месту моего назначения…

А.С. Пушкин, «Капитанская дочка»

 
От утомлeнного ума,
А проще и верней – от скуки,
Я бросил пухлые тома
И философские науки.
 
 
Бежать от временных подруг! –
На дачу, где вздыхают ели.
И водкой скрашивать досуг,
И долго нежиться в постели.
 
 
И я – в Алeхново! Друзья,
Завидуйте, роняйте слeзы.
Ты обними, душа моя,
Луга, просeлки и берeзы
 
 
И этот скромный старый дом,
В котором странно бродят тени,
Поленницу перед окном
И потемневшие ступени.
 
 
Сгустится тишина вокруг,
И кошка прыгнет на колени.
Со мною рядом добрый друг,
И полдень, и блаженство лени.
 
 
Привет! Пришла моя пора
Купаться и ходить к соседке.
И, провожая вечера,
Беспечно пировать в беседке.
 
 
Прощай, печаль моя, лети
К привычной толчее Арбата,
Где пролегли пути мои
К любви, оставленной когда-то.
 
 
Остались так же далеко
Застолья нижнего буфета.
Мне ворох полевых цветов,
Смеясь, протягивает лето!
 

Часть 2. На даче у Сергеева

 
Я скажу: не надо рая,
Дайте Родину мою!
 

С. Есенин

 
Воздух утром пахнет елью.
И такая благодать…
Поднимаюсь еле-еле,
Вспоминая чью-то мать.
 
 
Влажный ветер чистит душу,
А пейзажи – как в кино.
Я дрова беру посуше,
Как с утра заведено.
 
 
И прикрою дверь покрепче,
Причешу вихор седой.
За спиной гремит тележка –
Значит, еду за водой.
 
 
Не дрожу – меня осудят,
Ведь вокруг особняки.
Здесь живут крутые люди.
Все, видать, сибиряки.
 
 
А дымки над каждой крышей
Завиваются хитро.
Возвращусь мокрее мыши,
И сейчас же – за перо.
 
 
Чтоб не пало вдохновенье,
Подышать хожу в кусты.
Тишина. И птичье пенье
Без вранья и суеты.
 
 
Леонид приедет в среду,
А в четверг везeт домой.
Я отсюда не поеду.
Буду жить здесь и зимой!
 
 
Шутка удалась впервые:
Лeня взял не тот билет.
Ждeм, голодные и злые,
А хозяина всe нет.
 
 
Но для цельности картины
Это только лишний плюс:
Становлюсь мощнее, выше,
Гениальней становлюсь!
 
 
Я присяду у сарая,
Прикушу соломину,
И скажу: не надо рая,
Дайте дачу Лeнину!
 

«Локон рыжий, локон светлый…»

 
Локон рыжий, локон светлый –
Светло-русая метель.
Чтоб не видела соседка,
Проскользнeм с тобою в дверь.
 
 
От кого, чего таимся?
Может быть, от прошлых лет,
Локон светлый, локон рыжий
Мне качаются в ответ.
 
 
И рука в мою скользнула.
Я щекой еe коснусь…
Кто-то въехал в переулок,
Словно трактор «Беларусь», –
 
 
Палкой грохнул по забору,
Грянул песню во всю мочь.
И «Прощай любимый город»
Мне мерещилось всю ночь.
 

«Так много песен и так мало…»

 
Так много песен и так мало
Врывались, как ночной звонок.
Ни в храме, ни на дне бокала
От них я спрятаться не мог.
 
 
Фонтаном прорывалось пламя,
И, крик до срока затая,
Тонула в нeм душа моя,
Доверчивая и шальная.
 
 
Похожие на гладь реки,
Текли горячие пески,
Ни в чeм не утоляя жажды…
И женщина пришла, однажды.
 

«С дивана поднял – и за дверь…»

 
С дивана поднял – и за дверь
Меня какой-то злобный атом.
Хрипит автобус – грузный зверь,
Насквозь простреленный закатом.
 
 
Там столько красного вина,
И что-нибудь должно случиться,
Туда ведет меня она,
Похмелья дикая волчица.
 
 
В дыму табачном, у огня,
Где сотнями сгорают ямбы,
Напрасно ждeт она меня,
Как эта тьма за светом рампы.
 
 
Ей не догнать меня теперь:
По сентябрю, где путь накатан,
Летит автобус – дикий зверь,
Насквозь простреленный закатом!
 

«Дождей закончились набеги…»

 
Дождей закончились набеги,
Заката полоса светла.
Еще не скоро лягут снеги,
Еще блистают купола.
 
 
Они, что капли золотые,
Стекающие в мир с креста,
На город, проткнутый навылет
Рекою мутной у моста.
 
 
Пока ещe не жжeт реклама
Ночного неба, вижу я:
Идут по улицам, как храмы,
Мои прекрасные друзья.
 
 
Я часто не могу молиться,
Но в ком спасение от зла? –
Их голоса, глаза и лица,
Да их заботам несьть числа.
 
 
И кажется, что ночь – не мука,
И сталь реки не холодна,
И Время – Засуха-старуха,
Не может высушить до дна.
 

Вознесение

 
Я пролетал по краю облаков.
Крылатый конь, свободный от оков,
На радостях взлетал все выше, выше,
Туда, где свет и голос Музы слышен.
 
 
И вот, когда готов был перейти
Черту – начало звeздного пути,
Я вдруг услышал пение с Земли:
Там кто-то тихо звал меня вдали.
 
 
Тогда с небес сорвался я стремглав,
Пошел на голос по ковру из трав,
Где колыхались синие цветы,
Пока навстречу мне не вышла ты.
 
 
Ты каждый миг казалась мне другой:
То видел трон, сиявший под рукой,
То сарафан простой и гладь реки,
Где гнали струги русские полки.
 
 
Лилась, тиха и неприметна, речь,
И волосы волной стекали с плеч.
Мы провожали вместе корабли,
Плыл мятный дух от вспаханной земли.
 
 
Мы провожали вместе облака.
Дожди и солнце приняла река.
Я шел, где тек ручей, волной звеня,
Вел в поводу крылатого коня.
 
 
Не в небе – здесь исчезли боль и тьма.
Ты, как судьба, нашла меня сама.
«Ты не держи Пегаса, отпусти, –
Сказала ты, – вы встретитесь в пути».
 

«Лукавит жизнь, и нас влечет к покою…»

Анатолию Капустину

 
Лукавит жизнь, и нас влечет к покою
Из грез любви, из горечи утрат,
И, обнимая ласковой рукою,
Бросает прямо в бездну, в самый ад.
 
 
Но, чудо, мы летим на крыльях Музы.
Душа парит, паденья не признав.
Она поет, не ощущая груза,
На языке дождей, и птиц, и трав.
 
 
И, если ей случится приземлиться,
И крыльям надо отдохнуть в пути,
Нас окружают вновь глаза и лица,
Родные и зовущие: «Лети…»
 
 
И понимаешь – в этом смысл полета,
Ведь в небесах земного нет следа…
Лишь в бесконечность улетевший кто-то
К гнезду не возвратится никогда.
 

«В тяжелобрюхой черной туче…»

 
В тяжелобрюхой черной туче,
Ветвистой молнией грозясь,
Вдаль улетел титан могучий
И тьмы кромешной гордый князь.
 
 
А воздух стал и чист, и светел,
И звонок свистом птичьих крыл…
И вот опять я не заметил,
Как август поле переплыл.
 

Тихо…

 
Шепот ночи приник к изголовью
Отголоском недавней грозы.
Тишина, будто перед любовью,
Тишина, словно после слезы.
 
 
В небе ветра повисли длинноты,
В облаках проступила луна.
Тихострунного времени ноты
Утомительны, словно весна.
 
 
Чтоб вернее рассветные хоры
Темно-синюю ткань рассекли,
Белокрылые дети Авроры –
Вознесут паруса корабли.
 
 
Сяду я у дверей на ступени,
Сигарету зажав в кулаке,
И увижу, как серые тени
Рассыпаются там, вдалеке…
 

«Не спится. Ей опять не спится…»

 
Не спится. Ей опять не спится
В туманной, гулкой глубине,
Стучит отчаянная птица
В калитку в каменной стене.
 
 
Ей хочется запеть на воле,
От города подальше, в поле,
А в поле – ночь и ветра вой,
И бездна бездн над головой.
 
 
На одиночестве, до дрожи,
Труды замешаны Творца.
И я из дум слагаю тоже
Черты знакомого лица.
 
 
Но кисти почерк своенравный,
Выводит странный силуэт:
Не то орел парит державный,
Эльбрус ли облаком одет…
 
 
Иль попросту, в туманной рани,
Когда всe спит и видит сны,
Мой старый дом возник в тумане
Из детской дальней стороны.