Текст книги "«Окаянные дни» Ивана Бунина"

«„День мирного восстания“ уже начался, грабеж уже идет»

Весной 1919 года Одесса переживала серьезный экономический кризис. В городе не хватало продовольствия, керосина, мыла, городская казна была пуста. Откуда новой власти было взять средства на его, хотя бы частичное, преодоление? В соответствии с ее установками для советских руководителей города и губернии ответ был ясен: у имущих классов.

27 апреля Владимир Маргулиес записал, что днем раньше на бирже состоялось собрание мелкой и средней буржуазии, заседавшей по секциям. На нем выступил секретарь исполкома Фельдман, который заявил:

«Много я говорить не намерен. Если вы ждете страшных слов, то ошибаетесь, если же вы ждете страшных действий, то не ошибаетесь. Мы считаем вас врагами сов. власти, но полагаем, что и врагов надо предупреждать… Вы оттягиваете внесение возложенной на вас контрибуции, и мы считаем это неуважением к советской власти. Завтра вам будет дан предельный срок; если к определенной минуте деньги не будут внесены, то мы всех вас арестуем… и будем держать до тех пор, пока деньги не будут внесены… Если аресты не помогут, то нас не смутят и расстрелы, как не смутили они вас, когда расстреливали рабочих». После Фельдмана выступил представитель комендатуры, заявив, что «если понадобится военная сила, чтобы принудить буржуазию вернуть награбленные ею деньги, то готовая сила есть, она ждет лишь сигнала»[96]96
  Маргулиес В. Указ. соч. С. 105.


[Закрыть].

Первоначально комиссия по обложению буржуазии была создана из ее представителей – преимущественно банковских управленцев. Но уже в конце апреля в полном составе она была арестована во время своего заседания отрядом коменданта Одессы. Мотивом ареста был объявлен саботаж, выразившийся, с одной стороны, в «недостатке энергии, проявленной при работе» (!), а с другой – в неправильном распределении обложения[97]97
  Там же. С. 106.


[Закрыть].

Вскоре Одесский совет рабочих депутатов образовал другую комиссию – теперь уже «революционную» – Верховную коллегию по обложению буржуазии контрибуцией в составе секретаря исполкома Александра Фельдмана, заведующего финансовым отделом Бенциона Духовного, окружного военного комиссара Артема Кривошеева, коменданта города Виталия Домбровского и представителя комитета юстиции[98]98
  Шкляев И. История Одесской Губчека. С. 46.


[Закрыть]. В отношении буржуазии и зажиточного населения города Александр Фельдман выступил с идеей проведения акции, которую он назвал «День мирного восстания».

28 апреля (11 мая) Иван Бунин, прочитав в одесских газетах информацию о взятии на учет буржуазии, задался вопросом, как это понимать, и ответ получил в тот же день от дворника дома, где они с женой жили: «Фома сообщил, что послезавтра будет „чистое светопредставление“: „День мирного восстания“, грабеж всех буржуев поголовно»[99]99
  Бунин И. А. Указ. соч. С. 82–83.


[Закрыть]. Недоумение вызвало это известие не только у него, но и, естественно, у Веры Николаевны: «Что за бессмысленное сочетание слов – „мирное восстание“? – вопрошала она в своем дневнике. – И как может восставать правительство? Говорят, что отбирать будут все, оставляя только самое необходимое и то в очень малых размерах. Как-то даже не верится. Ведь этим они возмутят всех, восстановят против все население»[100]100
  Устами Буниных. Т. 1. С. 206.


[Закрыть]. Но Фома оказался прав.

Маргулиес 13 мая записал в дневнике:

«Большевиками сегодняшний день объявлен „Днем мирного восстания“. Вначале – всеобщее недоумение… Никто сразу не соображает, что скрывается под этим таинственным названием. Разгадка находится в опубликованных приказах»[101]101
  Маргулиес В. Указ. соч. С. 134.


[Закрыть]. Их, выпущенных Одесским губисполкомом и опубликованных в местных «Известиях», он приводит далее:

«Согласно постановлению пленума Совета рабочих депутатов, объявляется на сегодня, 13 мая, учет имущества… в Городском районе, ограниченном улицами Белинского, Старо-Портофранковской, Новорыбной и Приморской, с целью изъятия у имущих классов излишков продовольствия… денег, драгоценностей и всего прочего, необходимого всему трудовому народу, рабочим и крестьянам в тылу и на фронте… специальными рабочими комиссиями, у которых должны быть красные мандаты за печатью комиссии „Мирного восстания“…

Всякий учет, реквизиция или конфискация в этот день вне границ этого района запрещаются под страхом расстрела. Каждая комиссия помимо своего мандата снабжена инструкцией, которую она сама, равно как и все граждане города, обязана строжайше соблюдать под страхом строжайшего наказания перед судом революционного трибунала…

На этот день, начиная с 9 утра до 8 вечера по советскому времени, в Городском районе, согласно вышеуказанным его границам, закрываются все лавки, магазины, за исключением тех, которые торгуют съестными припасами, фруктами, и аптек. После 8 часов вечера… все комиссии прекращают свои действия; все производящие после этого срока учет и конфискацию с мандатами и без оных объявляются вне закона как грабители и злейшие контрреволюционеры»[102]102
  Там же. С. 135–136.


[Закрыть].

К приказу прилагалась инструкция по проведению «Мирного восстания»:

«…2. Осмотр распространяется на все без исключения квартиры; конфискации же подлежит имущество банкиров, фабрикантов, заводчиков, управляющих и директоров заводов и фабрик, владельцев шахт и других крупных предприятий, купцов 1-й гильдии, всех владельцев оптовых торговых предприятий, биржевиков, маклеров, членов всяких акционерных о-в, всех бывших помещиков. Арендаторов крупных имений, домовладельцев, дома которых оценены в губернских городах от 15 тысяч и выше, в уездных городах – от 10 тысяч и выше, по оценке довоенного времени, частных владельцев крупных лечебных заведений, а также лиц, имеющих денежный капитал от 15 тысяч рублей и выше. Советские служащие, подходящие по своему положению к одной из перечисленных групп, от исполнения данной натуральной повинности не освобождаются.

Лавки, магазины и аптеки осмотру не подлежат… ‹…›

5. Объявить, что… жалобы на действия комиссии принимаются, но о дне их разбирательства будет объявлено особо.

Список вещей, подлежащих конфискации и берущихся на учет:

а) обувь. Сапоги отбираются, ботинки остаются только те, которые находятся на ногах владельцев;

б) постельные принадлежности. Одеяла оставляются по 1 на каждую кровать. Простыни – по 2 на каждую кровать. Подушки – по 2 на двухспальную кровать. Наволочки – по 2 на подушку. Матрацы – по 1 на кровать. Кровати – только по числу жильцов, остальные берутся на учет; ‹…›

г) платья. Костюмы оставляются по одному. Дамские платья по 2 (1 летнее и 1 зимнее). Френчи, мундиры и вообще военные платья отбираются, если данное лицо не служит в военном учреждении и ему по долгу советской службы такое платье не полагается, шубы. Теплое белье и ковры берутся на учет; ‹…›

ж) деньги и драгоценности. Деньги оставляются у владельца по расчету не свыше 1000 руб. на каждого члена семьи, причем отсутствующие члены могут быть приняты во внимание только при наличии документов, доказывающих принадлежность к данной семье. Золотые и серебряные монеты конфискуются; взамен выдаются бумажные денежные знаки в размере, не превышающем указанной выше суммы… обручальные кольца, кресты, предметы религиозного культа и черные часы остаются;

з) мануфактура. Какая бы то ни было мануфактура отбирается, за исключением раскроенной и находящейся в работе;

и) пишущие и швейные машины. Отбираются, если принадлежат владельцу, не работающему на них, и не служат средством к существованию владельца;

к) автомобили, мотоциклы. Дамские и мужские велосипеды, экипажи, сбруя отбираются, если не служат средством к существованию владельца;

л) все виды топлива и смазочные масла отбираются.

Обнаруженные крупные склады продовольствия, оставляются часовые»[103]103
  Там же. С. 138–140.


[Закрыть].

Предоставим слово Надежде Улановской, которая вместе с мужем принимала участие в этой акции:

«Алеша входил в комиссию исполкома по изъятию излишков. Эта комиссия объявила „День мирного восстания“. Ходили по домам, иногда заходили в брошенные квартиры, брали все, что попадется под руку, и свозили на склад. Я видела столько нищеты на Молдаванке и у себя дома, что не находила в этих действиях никакой несправедливости. Я принимала и записывала излишки. Буржуазию обложили контрибуцией, при этом каждый имел право оставить себе, например, по две пары ботинок. Подумаешь! У меня тогда ни одной целой пары не было. Я присутствовала при такой сцене: одна женщина жаловалась Алеше: „Нам оставили всего по две простыни на человека!“ Он возразил: „Ну и что? Я без простынь всю жизнь спал“. В это время и нам выдали кое-что со складов. Я получила совсем целое платье и, очень довольная, пришла в нем домой. Не знаю, как на других складах, а у нас Алеша себе не взял даже пары портянок, хотя ему и нужны были. Сказал: „Все равно пойду на фронт, там дадут“»[104]104
  Улановская Н. М., Улановская М. А. Указ. соч. С. 35.


[Закрыть].

Очевидец этих событий «с другой стороны» – Иван Бунин – писал в «Окаянных днях»:

«Ужасное утро! Пошел к Д., он в двух штанах, в двух рубашках, говорит, что „день мирного восстания“ уже начался, грабеж уже идет; боится, что отнимут вторую пару штанов.

Вышли вместе. По Дерибасовской несется отряд всадников, среди них автомобиль, с воем, переходящим в самую высокую ноту. Встретили Овсянико-Куликовского (историк, филолог и литературовед, почетный академик Дмитрий Николаевич Овсянико-Куликовский. – O. K.). Говорит: „Душу раздирающие слухи, всю ночь шли расстрелы, сейчас грабят“.

Три часа. Опять ходили в город: „День мирного восстания“ внезапно отменен. Будто бы рабочие восстали. Начали было грабить и их, а у них самих куча награбленного. Встречали выстрелами, кипятком, каменьями.

Ужасная гроза, град, ливень, отстаивался под воротами. С ревом неслись грузовики, полные товарищей с винтовками. Под ворота вошли два солдата. Один большой, гнутый, картуз на затылок, лопает колбасу, отрывая куски прямо зубами, а левой рукой похлопывает себя ниже живота:

– Вот она, моя коммуна-то! Я так прямо и сказал ему: не кричите, ваше иерусалимское благородие, она у меня под пузом висит…»[105]105
  105. Бунин И. А. Указ. соч. С. 83.


[Закрыть].

Так прошел, по описанию Бунина, придуманный новыми властями «день мирного восстания», полный тревог и волнений, грабежей, насилия и беспорядков, полный самых невероятных слухов.

Впрочем, уже к часу дня по всему городу властями были распространены объявления следующего содержания:

«По постановлению президиума исполкома приказываю немедленно приостановить все обыски и реквизиции, назначенные на сегодня в связи с „Днем мирного восстания“. Контролерам немедленно приказываю прекратить обыски и явиться в штаб „Мирного восстания“. Комендант города Домбровский»[106]106
  Маргулиес В. Указ. соч. С. 141.


[Закрыть].

Предоставим слово В. Маргулиесу:

«Что произошло, и почему советская власть вынуждена была с такой быстротой отменить это „святое дело восстановления прав пролетариев города и деревни“?

Дело в том, что, составляя инструкцию „Дня мирного восстания“, большевики (впрочем, главный „составитель“ – Фельдман – был анархистом. – O. K.) сделали громадную тактическую ошибку, не освободив от обысков квартиры рабочих, мелких советских служащих и т. д.

Когда в 9 часов утра комиссии начали свою „работу“ и когда о Мирном восстании стало известно во всем городе, началась страшная паника. Я не говорю о буржуазии, но именно о рабочих. Большинство заводов прекратило работу, и „коммунисты“ разбежались по своим домам защищать свою собственность от незаконного посягательства. Разыгрывались дикие сцены: комиссии, состоявшие по преимуществу из мальчишек и подозрительных девиц (невольно вспоминаются супруги Улановские, хотя Александр к тому времени уже давно вышел из мальчишеского возраста. – O. K.), встречались проклятиями, бранью, а во многих случаях дело доходило даже до применения физического воздействия и кипятка. Страсти разгорались… Ничего другого не оставалось, как с болью в сердце реквизиции приостановить, иначе отдельные случаи сопротивления могли вылиться в подлинно народный бунт. Так бесславно закончился День мирного восстания»[107]107
  Там же. С. 142.


[Закрыть].

14 мая в «Известиях» было опубликовано воззвание исполкома по поводу провала «Мирного восстания». Фельдман тогда же выступил на собрании рабочих водного транспорта, состоявшемся в Городском театре, где сделал следующее заявление:

«…Случилось то, что называется позором: „Мирное восстание“ оказалось сорванным по вине рабочего класса.

В штабе „Мирного восстания“ было дано знать от рабочих Русского О-ва парох. и торг. (РОПиТ), что завод сейчас же остановится, рабочие возбуждены, т. к. их грабят. Буржуазия бросилась в рабочие кварталы и стала там прятать свое добро… Больно сознавать, что рабочие как бы вступились за буржуазию»[108]108
  Там же. С. 144–145.


[Закрыть].

Официальное сообщение об итогах «Мирного восстания» выглядело следующим образом:

«Ввиду провокационных выступлений контрреволюционных элементов и использования момента разными грабителями и налетчиками назначенное на вчера „Мирное восстание“… было приостановлено.

Комиссии по конфискации вещей встречены были с оружием в руках, с ножами. Их не подпускали близко к квартирам. Во многих местах были избиения членов этих комиссий. Наряду с этим на Молдаванке, на Дольнике и в других рабочих кварталах действовали преступные элементы, которые пробирались в дома и забирали что было перед их глазами, даже мебель…»[109]109
  Там же. С. 146.


[Закрыть].

Провалившемуся «Мирному восстанию» было посвящено заседание пленума Совета рабочих и крестьянских депутатов, состоявшееся 14 мая. Выступавшие на нем исполкомовские работники вели себя довольно воинственно.

Со вступительной речью выступил Иван Клименко, сменивший на посту предисполкома в начале мая Филиппа Болкуна, при котором он заведовал отделом управления:

«Товарищи, мы совершили ошибку, но это не доказывает, что мы должны отказаться от задуманного дела… К сожалению, рабочие не выдержали экзамена своей политической зрелости… Мы дали буржуазии трехдневный срок для взноса разных вещей ради того, чтобы в спешном порядке одеть и обуть наших красноармейцев.

Через несколько дней мы все же должны будем взяться за прекращенное вчера предприятие, конечно, более организовано и планомерно. И для того мы должны надлежащим образом подготовиться»[110]110
  Там же. С. 153.


[Закрыть].

А вот что сказал окрвоенком Одессы Артем Трифонович Кривошеев, бывший матрос Черноморского флота, большевик с 1918 года, а до этого, вероятно, как и Фельдман, анархист:

«…Дело в том, что мы сами еще преисполнены обывательским чувством собственности. Рабочая баба дрожит за свой лишний аршин ситца… Многие рабочие укрывали везде буржуев, есть еще у нас много лакеев, которые без барина жить не могут. Надо сделать так: если буржуй предлагает деньги за что-нибудь, забрать деньги, а самого придушить. На это у нас еще не хватает сознания»[111]111
  Там же.


[Закрыть].

Весьма любопытной была речь заведующего информационным подотделом отдела управления, левого бундовца Абрама Мережина[112]112
  Мережин Абрам Наумович (Аврум Нахумович) (1880-?). С начала ХХ в. до 1905 г. – участник сионистского движения в России. В 1905–1917 гг. – меньшевик. С 1917 по 1919 г. – член Бунда. С июня 1919 г. – большевик. До революции сдал экстерном экзамен на звание учителя, работал учителем в еврейских школах Одессы, был журналистом. В 1919 г. – член президиума Одесского комитета Бунда. Весной 1919 г. – один из создателей коммунистического Бунда на Украине, с которым перешел в компартию. В апреле-августе 1919 г. – заведующий информационным подотделом и заместитель заведующего отделом управления Одесского губисполкома, после – на подпольной работе на Украине. В 1920–1924 гг. – инструктор ЦК РКП(б), заведующий Еврейским отделом Наркомнаца. С 1920 г. работал в Центральном бюро еврейской секции при ЦК РКП(б), в 1922–1924 гг. – его секретарь. С 1924 до начала 1930-х гг. – член президиума Комитета по землеустройству трудящихся евреев при ЦМК СССР. На 1937 г. – преподаватель обществоведения в одном из профессиональных учебных заведений. Арестован в 1937 г. и приговорен к десяти годам лагерей. Умер в заключении. Реабилитирован.


[Закрыть], вскоре перешедшего в компартию:

«Не только буржуазия, но рабочие, если у них есть лишнее, должны отдать для армии. Бабы подняли крик по поводу какой-то посудины, а рабочие оставляли фабрики и заводы и прибежали спасать свое имущество. Помните, товарищи, что от победы на внешнем фронте зависит не существование тех или иных свобод наших, а жизнь наша. Речь идет о фактическом существовании пролетариата (! – O. K.). В случае нашего поражения буржуазия, пережившая страхи социальной революции, нас истребит (пролетариат или советских руководителей? Сам Мережин, кстати, до революции к рабочему классу отнюдь не принадлежал, а был учителем еврейской школы и журналистом. – O. K.). Что дороже – жизнь или излишки домашней утвари?.. Я говорю от своего имени: поддерживайте Красную армию, ибо во всем этом ваше спасение»[113]113
  Маргулиес В. Указ. соч. С. 154.


[Закрыть].

И снова выступил Фельдман, обрушившийся на одесский рабочий класс:

«…Рабочие поверили буржуазной провокации, но не поверили нам… Отовсюду начали звонить: грабят… Но когда были наведены справки (где и у кого? – O. K.), то оказалось, что никаких грабежей не было (! – О. К.). …Меня мало беспокоит неудача с реквизицией, но очень волнует несознательное отношение к делу наших рабочих…»[114]114
  Там же. С. 154–155.


[Закрыть]. Таким образом, суть его выступления можно выразить одной фразой: «Пролетариат, ты не прав!»

И, наконец, весьма радикальным было выступление члена исполкома, бывшего николаевского рабочего, большевика Павла Ульянова, в прошлом елисаветградского руководителя. Он предложил снова приступить к начатому делу конфискации вещей у буржуазии, а для немедленной же поддержки красноармейцев реквизировать товары из магазинов[115]115
  Там же. С. 155.


[Закрыть].

По итогам обсуждения пленум принял резолюцию, в которой срыв «Мирного восстания» объяснялся рядом технических (! – O. K.) условий, отсутствием достаточного количества необходимых для этой меры работников (по сути, известный принцип «кадры решают все»), а также недостаточно точной формулировки отдельных пунктов и инструкций (бюрократия подвела) – что эта мера применяется исключительно к имущему населению. Одновременно пленум Совета всецело одобрил приказ исполкома об обложении буржуазии необходимыми для Красной армии предметами, обязав ее в течение 3 дней представить все указанные излишки в определенные склады. Наконец, пленум заявил, что первоначально предпринятая мера изъятия всех излишков у буржуазии временно откладывается[116]116
  Там же. С. 156.


[Закрыть].

Итогом неудавшегося «Мирного восстания» стало введение вещевой повинности. Согласно приказу исполкома в связи с тем, что Красная армия нуждается в обмундировании, взять его «у буржуазии, наймиты которой и сейчас с нашими доблестными пролетарскими красными войсками»[117]117
  Там же. С 150.


[Закрыть]. Примером перехода же к более «точечным», но не менее экстремистским действиям по изъятию излишков у буржуазии может служить, в частности, опубликованное 25 мая в одесских «Известиях» постановление главной комиссии по обложению, утвержденное президиумом исполкома:

«Объявить Б. Х. Брудерзону, обложенному в один миллион рублей, как определенному и явному спекулянту, что если он не донесет еще пятьсот шестьдесят пять тысяч рублей, то он будет расстрелян. Срок истекает в четверг (29 мая. – О. К.)»[118]118
  Там же. С. 173.


[Закрыть]. В этом постановлении несложно узнать руку все того же Фельдмана.

Подводя итог акции «Мирное восстание», нужно отметить, что проводившаяся в условиях полной неразберихи, она вылилась в самый обыкновенный грабеж средь бела дня. Многие члены рабочих комиссий пользовались проводимой акцией для личной наживы, т. е. являлись попросту обыкновенными мародерами. И, наконец, как всегда бывает в подобных случаях, под видом подобных комиссий действовали воры и налетчики – для уголовного мира наступило благодатное время.

«День мирного восстания» стал одним из главных поводов для приезда в Одессу наркома рабоче-крестьянской инспекции Украины (в прошлом участника брест-литовских переговоров, полпреда в Германии, а впоследствии видного деятеля троцкистской оппозиции, застрелившегося в 1927 году) Адольфа Абрамовича Иоффе.

Бунин написал в «Окаянных днях»: «Иоффе живет в вагоне на вокзале. Он здесь в качестве государственного ревизора. Многим одесским удивлен, возмущен, „Одесса переусердствовала“, – пожимает плечами, разводит руками, кое-что „смягчает“»[119]119
  Бунин. И. А. Указ. соч. С. 105.


[Закрыть].

Нужно отметить, что самочинными реквизициями, и не только движимого имущества, анархисты, подобные Фельдману и Улановскому, активно стали заниматься еще до «Дня мирного восстания». Вера Муромцева-Бунина 11 (24 апреля) записала в своем дневнике: «На Маразлиевской улице анархисты реквизировали целый дом. В 24 часа жильцы должны оставить квартиры, вывоз вещей почти запрещен. Книги позволяли взять лишь детские и французские»[120]120
  Устами Буниных. Т. 1. С. 199.


[Закрыть].

Что же касается «буржуазной» комиссии по обложению, то она еще довольно долго оставалась под арестом, и лишь после внесения немалой «контрибуции» большинство ее членов было освобождено.

«…опять комиссар и толпа товарищей и красноармейцев»

Однако хозяйственный беспредел, творящийся в Одессе, был связан не только с «Днем мирного восстания».

Любопытный документ о произволе в организации военного и гражданского управления Одессы обнаружил в РГАСПИ историк Сергей Войтиков. В мае 1919 года находящийся в городе зампред ВСНХ Георгий Оппоков-Ломов направил в Москву своему непосредственному начальнику Алексею Рыкову письмо о творящихся в Одессе безобразиях в хозяйственной сфере.

«…В Одессе, – писал Оппоков-Ломов, – безумие и ужас. Шли сюда немедленно иногородний отдел [ВЧК]. Сообщу тебе для характеристики „события дня“ за 6 апреля:

1. По приказу командующего 3-й армией тов. Худякова комендантом опечатаны все склады Центросоюза за то, что они вывезли в Россию 10 тысяч пар ботинок, по преимуществу дамских… Подвойский (в то время наркомвоен Украины. – O. K.) отдал приказ, по смыслу которого т. Худяков обязан разрешать и запрещать вывоз всех товаров с таможни и из Одессы. Он, боясь ответственности, все запрещает… Сегодня приказом коменданта арестован (это факт) Лебедев (зав. Центросоюзом)… Наш поезд с маслами (машинное и солярка) задержан Реввоенсоветом (3-й Украинской армии. – O. K.). Что-то кошмарное! Богатейшую таможню на ⅔ расхитили из-за военных властей и глупейших и возмутительных приказов Подвойского…»[121]121
  Войтиков С. С. Высшие кадры Красной армии. 1917–1921 гг. М., 2010. С. 441–442.


[Закрыть].

3-я Украинская армия (ее не следует путать с 3-й Революционной армией, оборонявшей в 1918 году Одессу от наступавших немецких и австро-венгерских войск) была создана приказом по войскам Украинского фронта 15 апреля 1919 года из частей войск одесского направления. Командовал армией Николай Акимович Худяков[122]122
  Худяков Николай Акимович (1890–1938). В 1916-18 гг. – эсер-максималист, с 1918 г. – большевик. Родился в Рыльске. В 1915 г. окончил военное училище. Штабс-капитан. Осенью 1917 г. за большевистскую агитацию среди солдат был разжалован и приговорен к расстрелу, но помилован и освобожден. В октябре 1917-го избран командиром 4-го Заамурского пограничного полка. С начала 1918 г. – начштаба и командир отрядов Донецкой Красной гвардии. Весной 1918 г. командовал Бахмутским боевым участком. С мая 1918 г. – начальник штаба Царицынского фронта и одновременно с июля начальник 1-й Коммунистической стрелковой дивизии. В августе-октябре 1918 г. – командующий центральным участком Царицынского фронта. С декабря 1918 по февраль 1919 г. – помощник командующего 10-й армией. В марте 1919 г. – член РВС группы войск харьковского направления. В марте-апреле 1919 г. – командующий группой войск одесского направления. С апреля по июнь 1919 г. – командующий 3-й Украинской армией. В августе-октябре 1919 г. – начальник 57-й стрелковой дивизии. С января по август 1920 г. – губвоенком Херсона. С августа по декабрь 1920 г. – начальник войск тыла Киевской губернии. С декабря 1920 по август 1921 г. – начальник гарнизона Екатеринослава. С августа 1921 по 1922 г. – помвоенкома Донской области, был демобилизован. В 1922–1925 гг. – член правления Северной железной дороги, зампред правления АО «Апто». В 1925–1931 гг. – начальник правительственной горно-геологической экспедиции. Затем директор Центрального геолого-разведочного института, начальник Главникельолова Наркомтяжпрома СССР. В январе 1938 г. арестован и спустя 3 месяца по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР расстрелян. Реабилитирован в 1955 г.


[Закрыть] – бывший штабс-капитан царской армии, до перевода на Украину – начальник штаба Царицынского фронта. Начальником штаба же 3-й Украинской армии был царский офицер Пионтковский, а членами Реввоенсовета – Николай Васильевич Голубенко и Давид Петрович Датько-Фельдман[123]123
  Датько (Фельдман) Давид Петрович (1893–1943). Большевик с марта 1917 г. (состоял в РСДРП в 1906–1908 гг.). Родился в Балтском уезде в семье учителя еврейской начальной школы. Работал подручным у подрядчика-электротехника и конторщиком на фабрике. В 1917 г. на фабрике в Одессе – председатель фабзавкома. Член Одесского СРД в 1917–1918 гг. В начале 1918 г. – член Александровского райкома партии и Общегородского комитета партии, служил в Красной гвардии. Затем с Красной армией эвакуировался из Одессы. В декабре 1918 г. окончил 1-е Московские краткосрочные пехотные курсы, был помощником начальника разведотдела Наркомвоена Украины. С 20 марта по 10 апреля 1919 г. – член РВС войск Одесского направления. С 22 апреля по 9 июня 1919 г. – член РВС 3-й Украинской армии. Затем начальник отделения политотдела 12-й армии, особоуполномоченный РВС 12-й армии на боевом участке Киев-Бобринская, начальник закардонного отделения разведотдела штаба Харьковского военного округа, военный инспектор на Украине. С августа 1920 по 1924 г. учился в Академии Генштаба, во время которой командировывался в чекистские особые отделы Северного Кавказа и Кубани для разработки секретных материалов по оставшейся деникинской агентуре и специальной работы по раскрытию врангелевской организации. С 1924 по 1928 г. работал в системе одесской рабочей кооперации, где руководил организационным и торговым отделами. Затем учился в Москве в институте потребкооперации, управлял Московской конторой Церабсекции, а в 1931–1933 гг. – на плановом отделении Экономического института Красной профессуры. С 1933 г. – директор совхоза. С 1935 г. – директор Саратовского свинотреста. Арестован в августе 1938-го. Осужден. Умер 4 июля 1943 г. в Магаданском лагере. Реабилитирован.


[Закрыть]. Некоторое время членами Реввоенсовета состояли Ефим Афанасьевич Щаденко[124]124
  Щаденко Ефим Афанасьевич (1885–1951). Большевик с 1904 г. Родился в станице Каменской. До революции был рабочим в Луганске. В 1917 г. – пред. Каменского комитета РСДРП(б) (Донецкая область). С ноября 1917 г. – командир красногвардейского отряда на Дону. В январе-феврале 1918 г. – член Донского военно-революционного комитета. В августе-ноябре 1918 г. – военком штаба Северо-Кавказского военного округа. В ноябре 1918 – январе 1919 г. – особоуполномоченный РВС 10-й армии (во время обороны Царицына). В январе – апреле 1919 г. – член РВС Украинского фронта. В апреле-мае 1919 г. – член РВС 3-й Украинской армии. Затем замнаркома по военным делам УССР. В ноябре 1919 – июле 1920 г. – член РВС 1-й Конной армии, в июне-октябре 1920 г. – 2-й Конной армии. В 1921–1923 гг. учился в Академии Генштаба (окончил 2 курса). В 1923–1927 гг. командовал кавалерийской дивизией, был военкомом кавалерии и поминспектора кавалерии по политчасти. Затем находился в распоряжении Главного управления РККА. В 1930-е гг. был помполитом Военной академии им. Фрунзе. Корпусной комиссар (1935). Последнее воинское звание – генерал-полковник (1942). В 1936–1937 гг. – замкомандующего по политчасти и начполитуправления Харьковского военного округа, член Военного совета Киевского военного округа. В 1937–1943 гг. – замнаркома обороны СССР. Одновременно в 1937–1940 гг. – начальник Управления по комначсоставу РККА, а с 1941 г. – Главного управления формирования и комплектования войск. В 1943 г. – член Военного совета Южного, затем 4-го Украинского фронтов. Затем по болезни находился на пенсии. В 1939–1941 гг. – член ЦК, с 1941 г. – кандидат в члены ЦК ВКП(б). Умер в Москве.


[Закрыть] и Иосиф Ефимович Ефимов (Гольфенбейн).

Если сведения о Щаденко можно найти в любом издании Большой советской энциклопедии, то о Ефимове в опубликованных источниках информации мало, но зато ее удалось обнаружить в архивных документах действовавшей во второй половине 1930-х годов партийной комиссии по проверке членов партии, вернувшихся с загранработы[125]125
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 97. Д. 510.


[Закрыть]. Родился он в местечке на Одесчине в еврейской семье – отец Иосиф Гольфенбейн был маклером, а затем содержал постоялый двор. До революции Ефим получил только начальное образование. В 1911 году он получил 6 месяцев за то, что от имени отца взял в долг у помещика 300 рублей и не вернул. После революции он эту судимость, естественно, выдал за «революционную», за что в 1938 году получил строгий выговор [126]126
  Там же. Л. 9.


[Закрыть]. На самом деле ни в каком революционном движении Гольфенбейн не участвовал, а в большевистскую партию вступил во время октябрьских событий 1917 года. С лета 1918 года он, теперь уже Ефимов, служил в Казани комиссаром ЧК на Чехословацком фронте, в Арзамасе – начальником участка штаба обороны железной дороги, а затем в Москве – начальником штаба всех железнодорожных войск. Интересно, что адъютантом у него в это время был привезенный из Арзамаса 14-летний Аркадий Петрович Голиков – в будущем Аркадий Гайдар[127]127
  Гольдин A. M. Невыдуманная жизнь. М., 1984. С. 86–90.


[Закрыть]. В конце марта 1919 года и Ефимов, и Голиков были отправлены на Украину, но уже в разные места: первый – в Одессу, комиссаром в 3-ю Украинскую армию, второй – в Киев, на курсы подготовки комсостава[128]128
  По какой-то исторической иронии помимо Гайдара Ефимов по службе пересекся еще с двумя делами членов будущего постсоветского российского правительства. Следователем ЧК Чехословацкого фронта, где он был комиссаром, был привезенный Лацисом с оперативной должности из центрального аппарата ВЧК Ян Яковлевич Авен, бывший латышский стрелок и латвийский социал-демократ с 1913 г., впоследствии участник троцкистской оппозиции, арестованный в 1935 г. и спустя 3 года расстрелянный; его внук Петр Авен в начале 1990-х гг. – министр экономики, а ныне директор Альфа-банка. Руководивший проверкой Ефимова в 1937 году по возвращении из-за границы заместитель начальника отдела руководящих партийных кадров Михаил Шамберг был не только зятем старейшего члена партии, руководителя Совинформбюро Соломона Лозовского, впоследствии расстрелянного по делу Еврейского антифашистского комитета (сам он был спасен от ареста своим начальником Георгием Маленковым, находившимся с ним к тому же в свойстве), но и дедом зампреда Госкомимущества середины 1990-х гг. Максима Бойко.


[Закрыть].

После 3-й Украинской армии Ефимов был комиссаром военно-хозяйственного снабжения Особой группы Южфронта. В 1920 году он вновь возвращается на железнодорожный транспорт и 7 лет служил на различных политических и руководящих должностях. С начала 1930-х годов Ефимов находился на загранработе в Англии, Италии, Германии, где заведовал фрахтовой конторой, а в 1935–1937 годах был в Милане заместителем торгпреда. По возвращении в Москву он занимался организационной работой в Союзпродмаге, получив понижение в связи с непредоставлением правильных биографических данных, хотя, судя по всему, репрессий избежал.

Вернемся к 3-й Украинской армии. 19 апреля ее командование сделало серьезную попытку упорядочить военную власть в городе: «…из приказов т. т. Анулова и Чикваная усматриваю, что один величает себя военным комиссаром города Одессы и уезда, а другой – военным комиссаром города Одессы и области. Принимая во внимание, что в городе имеется еще один комендант города (т. Домбровский), приказываю названным лицам немедленно разграничить сферу своего влияния согласно соответствующим положениям о военных комиссариатах и гарнизонного устава.

Коменданту города немедленно войти в подчинение начальника гарнизона. Особый отдел при коменданте в 3-дневный срок ликвидировать, передав дела о военнослужащих в военно-юридический отдел при губвоенкомате или в армейский трибунал, а дела о прочих лицах – в отдел юстиции местного губисполкома». За комендатурой было оставлено только следственное отделение. Три дня спустя Худяков принял на себя обязанности начальника гарнизона города Одессы, порта и окрестностей. Ему же был подчинен и одесский окрвоенком[129]129
  РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 35. Д. 697. Л. 3, 7, 23, 85.


[Закрыть]. 23 апреля приказом, подписанным Худяковым, членом РВС Голубенко и начштаба Пионтковским, состоялось большое назначение армейского комсостава и ответственных работников Реввоенсовета. В числе последних был Федор Тимофеевич Фомин[130]130
  Фомин Федор Тимофеевич (1894–1971). Большевик с августа 1917 г. Родился в селе Фролово Рязанской губернии в семье рабочего. Окончил церковно-приходскую школу, вечернюю фабричную школу и бухгалтерские курсы. Работал на фабрике Цинделя в Москве. В 1915–1917 гг. – рядовой царской армии: полковой разведчик. В 1917 г. – председатель полкового комитета, инструктор по выборам в Мосгубдуму. В январе 1918 – феврале 1919 г. – комиссар для особых поручений, начальник разведки штаба наркома по борьбе с контрреволюцией и Наркомвоена Украины, находился на нелегальной работе. С февраля 1919 г. – начальник Особого отдела 1-й Украинской армии. С апреля 1919 г. – начальник Особого отдела 3-й Украинской армии. С июня 1919 г. – начальник Особого отдела 14-й армии. С августа по сентябрь 1919 г. – замначальника Особого отдела 12-й армии. С сентября по ноябрь 1919 г. – инструктор-организатор, а с ноября по декабрь – помощник начальника оргинструкторского отдела Управления Особого отдела ВЧК. В декабре 1919 – июне 1920 г. – замначальника Особого отдела 10-й армии. В июне 1920 – апреле 1921 г. – замначальника, затем начальник Особого отдела побережья Черного и Азовского морей, начальник Особого отдела КрымЧК. В мае 1921 г. – заместитель председателя Крымчека, а с июня по ноябрь – председатель Крымчека, затем начальник ее Особого отдела. В октябре 1921–1924 гг. – член коллегии Подольской губЧК и начальник Особого отдела полпредства ГПУ УССР по Правобережной Украине. В 1924–1927 гг. – начальник Терского окротдела ГПУ В 1927–1930 гг. – начальник Особого отдела полпредства ОГПУ по Северо-Кавказскому краю. В 1930–1934 гг. – начальник Управления пограничной и внутренней охраны полпредства ОГПУ по Ленинградскому военному округу – УНКВД Ленинградской области. За халатность, связанную с убийством С. М. Кирова, Военной коллегией Верховного суда в январе 1935 г. осужден на 2 года. С апреля 1935 по май 1939 г. работал в Дальстрое начальником и замначальника дорожного строительства (до мая 1938 г.), затем – одного из дорожных районов. В мае 1939 г. арестован и осужден на 8 лет лишения свободы. Освобожден в 1947 г. Реабилитирован в 1954 г. и вышел на пенсию. Умер в Москве. Некоторые авторы ошибочно называют его членом коллегий ВЧК и ВУЧК. На самом деле эти должности занимали его однофамильцы. Членом коллегии ВЧК был Василий Васильевич Фомин (1884–1938), большевик с 1910 г., работавший в комиссии с 3-го дня основания, где до 1919 г. возглавлял отделы по борьбе со спекуляцией, Иногородний и Транспортный, затем находившийся на руководящей работе в системе НКПС, а в 1930-е гг. занимавший пост замнаркома водного транспорта, арестованный и расстрелянный в 1938 г. В коллегию Всеукраинской ЧК в 1921–1922 гг. входил по должности Николай Иванович Фомин (1894–1959), командовавший чекистскими войсками Украины и Крыма. Большевик с 1918 г., Фомин в годы Гражданской войны командовал красноармейским экспедиционным отрядом и был начальником дивизии войск внутренней службы; в 1923 г. он перешел на хозяйственную работу, но впоследствии фактически повторил свой военный и чекистский путь, в годы Великой Отечественной войны являясь командиром полка и замкомандира дивизии, а в послевоенное время работая в органах военного снабжения МВД.


[Закрыть], ставший начальником Особого отдела, к исполнению обязанностей которого он приступил с 21 апреля[131]131
  РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 35. Д. 697. Л. 9.


[Закрыть]. Другая армейская спецслужба – разведка – была создана почти на месяц позже контрразведки. Штаты Военно-агентурной разведки при штабе 3-й армии в составе начальника, его помощника, переводчика из разведки фронта и письмоводителя были объявлены приказом за подписью Худякова, Датько и штабиста Корженевского 18 мая. Руководитель ее, некий Бернардо, должен был подчиняться начопероду штаба армии, но при получении заданий непосредственно от армейского РВС, ему и должен был докладывать[132]132
  Там же. Л. 67.


[Закрыть].

14 мая в связи с григорьевским восстанием в Одессе и всей Херсонской губернии приказом за подписью командующего 3-й Украинской армией Худякова, членов РВС Щаденко и Датько и начштаба Пионтковского было введено осадное положение, а сам Худяков стал одновременно еще и командующим всеми вооруженными силами Херсонщины и Бессарабии[133]133
  Маргулиес В. Указ. соч. С. 147, 150.


[Закрыть]. С развернутым обращением по поводу григорьевского мятежа выступил на первой странице в одесских «Известиях» уже знакомый нам начальник политотдела 3-й Украинской армии Ефим Ефимов. В частности, он отметил, что предатели и дезертиры, идущие с Григорьевым, «выпускают из тюрем всякое жулье и золотопогонную сволочь, бывших царских офицеров и жандармов, дабы одурачить крестьян, хватаются за старое средство царей и помещиков, устраивая еврейские погромы, зная, что там, где начинаются погромы, кончается революция». Заканчивалось выступление Ефимова довольно пафосно, но одновременно язвительно: «Бросьте же вы пьяницу, грабителя и погромщика, бывшего акцизного чиновника и офицера Петлюры – атамана Григорьева – и переходите на нашу сторону. Смерть бандитам, погромщикам и авантюристам» [134]134
  Там же. С. 161–162.


[Закрыть]. На слова Ефимова о бывшем акцизном чиновнике и пьянице Григорьеве 2 (по новому стилю 14-го) мая было обращено внимание Иваном Буниным в «Окаянных днях»[135]135
  Бунин И. А. Указ. соч. С. 85.


[Закрыть]. По поводу другого антигригорьевского воззвания, подписанного армейским РВС, писатель 28 апреля (10 мая) не без ехидства заметил: «Подписано так: „Товарищи Дятко (имеется в виду Датько. – O. K.), Голубенко, Щаденко“. Это вроде того, как если бы я подписался: господин Бунин»[136]136
  Там же. С. 82.


[Закрыть].

Впрочем, тремя днями ранее Бунин увидел военнослужащих 3-й Украинской армии отнюдь не на страницах газет. «Когда дописывал предыдущие слова, – поведал он, – стук в парадную дверь, через секунду превратившийся в бешеный. Отворил – опять комиссар (речь идет о комиссаре дома, где жили Бунины. – O. K.) и толпа товарищей и красноармейцев. С поспешной грубостью требуют выдать лишние матрацы. Сказал, что лишних нет, – вошли, посмотрели и ушли. И опять омертвение головы, опять сердцебиение, дрожь в отвалившихся от бешенства, от обиды руках и ногах»[137]137
  Там же. С. 76.


[Закрыть].

Несколько иначе сообщил об этом визите явившийся невольным свидетелем произошедшего Валентин Катаев в написанной в середине 1960-х годов повести «Трава забвенья» (о том, что речь идет об одном и том же случае, свидетельствует, в частности, то, что, согласно «Окаянным дням», в гостях у Буниных в этот день был Катаев). Вот что он поведал читателю:

«К этому времени Бунин был уже настолько скомпрометирован своими контрреволюционными взглядами, которых, кстати, не скрывал, что его могли без всяких разговоров расстрелять и, наверное, бы расстреляли, если бы не его старинный друг одесский художник Нилус, живший в том же доме, где жили и Бунины…

Так вот, если бы этот самый Нилус не проявил бешеной энергии – телеграфировал в Москву Луначарскому, чуть ли не на коленях умолял председателя Одесского ревкома, – то еще неизвестно, чем бы кончилось дело.

Так или иначе, Нилус получил специальную, так называемую охранную грамоту на жизнь, имущество и личную неприкосновенность академика Бунина, которую и прикололи кнопками к лаковой, богатой двери особняка (имеется в виду дом художника Евгения Буковецкого, где жили Бунины. – O. K.) на Княжеской улице.

К особняку подошел отряд вооруженных матросов и солдат Особого отдела. Увидев в окно синие воротники и оранжевые распахнутые полушубки, Вера Николаевна бесшумно сползла вдоль стены вниз и потеряла сознание, а Бунин, резко стуча каблуками по натертому паркету, подошел к дверям, остановился на пороге как вкопанный, странно откинув назад вытянутые руки со сжатыми изо всех сил кулаками, и судороги пробежали по его побелевшему лицу с трясущейся бородкой и страшными глазами…

Но все обошлось благополучно: особисты прочитали охранную грамоту с советской печатью и подписью, очень удивились, даже кто-то негромко матюкнулся по адресу ревкома, однако не захотели идти против решения священной для них советской власти и молча удалились…»[138]138
  Катаев В. Святой колодец. Трава забвенья. Алмазный мой венец. Повести. М. 1981. С. 403–404.


[Закрыть].

Однако, как нам кажется, Катаев преувеличивает насчет попытки ареста, поскольку в дневниковых записях Бунина или его жены это наверняка бы нашло отражение, тогда как в «Окаянных днях» речь шла лишь о попытке реквизировать матрацы. Кроме того, неизвестно, обращался ли одесский художник Петр Александрович Нилус к Анатолию Луначарскому и к предгубисполкома (Филиппу Болкуну или его преемнику Ивану Клименко). Соответственно, вызывает серьезное сомнение и вообще существование охранной грамоты, тем более что впоследствии, в середине июля, власти произвели обыск в особняке Буковицкого, в том числе и в квартире писателя. Вера Николаевна записала, что Ян, как она называла мужа, заявил красноармейцам, что обыска они у него не имеют права делать, и при этом показал свой паспорт, свидетельствующий о его выходе из призывного возраста[139]139
  Устами Буниных. Т. 1. С. 229.


[Закрыть], – как мы видим, ни о какой охранной грамоте речь не шла. Впрочем, обыск проводился с целью поиска не уклоняющихся от военной мобилизации, а оружия, излишков одежды и продовольствия, и, ничего не найдя, представители власти (интересно, какого именно учреждения?) и красноармейцы покинули дом.