Текст книги "Не гневи морского бога"

В полнейшей пятисекундной тишине послышались только два резких негромких выдоха, и на свет показалась грязная рука с обломанными ногтями, держащая вверх дном расписную вазочку.

– Так. – Соловьев был предельно собран. – Быстренько опустошайте свои чашки и выматывайтесь по рабочим местам. У нас с Широковым будет короткий, непростой и конфиденциальный разговор.

Глава 3

Такую сумасшедшую карусель, которая на двенадцать дней закрутилась на 413-й, Генка не видел на протяжении всей своей пестрой военно-морской службы. «Ударная группа Соловьева» была, хоть и весомым, но только одним из узлов запущенной машины. Но ведь и она по численности втрое превосходила предусмотренный штатным корабельным расписанием состав! Что же тогда говорить обо всех других? Флагманские специалисты дивизии и флотилии расстарались по максимуму. Изо всех экипажей были выдернуты мало-мальски грамотные офицеры, мичманы и матросы и брошены на помощь 413-й. Всем рабочим рукам находилось применение.

Третья флотилия атомных подводных ракетоносцев коллективными усилиями рожала конфетку.

Правда, один из возможных итогов такой непредсказуемой гинекологической акции с присущей ему наблюдательностью прокомментировал вездесущий и неунывающий капитан-лейтенант Прудников:

– Хреновые конфетки выходят из говна!

Но разве можно было заподозрить его в банальном злопыхательстве или неразумном предвидении, если сам Володька день и ночь вкалывал в поте лица над благополучным разрешением этих уникальных родов.

А стрельбы-то предстояли вовсе не простые. В последний момент выяснилось, что Москва желает лицезреть не какой-то там элементарный запуск единственной болванки, пусть и баллистической, а по-настоящему устрашающий залп как минимум четырех ракет!

В общем-то, ничего необычного в этой процедуре не было. На практике, еще в самом конце 1969 года на аналогичной субмарине сумели осуществить восьмиракетный залп! Однако залповая стрельба все равно оставалась сложнейшим маневром и тяжелым испытанием для всего экипажа и самого ракетоносца.

Стреляли исключительно из подводного положения при заполненных водой ракетных шахтах и волнении моря не более пяти баллов. Интервал между пусками ракет в залпе составлял 8 секунд. После отстрела четырех ракет подводная лодка выходила из коридора стартовых глубин. Еще бы! Физику Архимеда все учили. Из уравновешенной на определенной глубине субмарины мгновенно отделялась «чушка» длиной почти 10 метров и весом более 14 тонн. Что произойдет? Конечно, лодочка взбрыкнет и взовьется, как пришпоренный боевой конь. А через 8 секунд еще одна «чушка», потом следующая…

И летит птица-лодка из пучин сумрачных неровными скачками к благословенной поверхности. Почему «неровными»? Да потому, что никто тебе на практике не обеспечит расчет «прыжка» на…дцать и более метров вверх с нулевыми параметрами! И крен будет, и дифферент появится. А тут новый «плевок»… И пошло-поехало в геометрической прогрессии. Великое это искусство: суметь одержать лодку на ровном киле во время ракетного залпа! Потому и отводится уже от нескольких минут до получаса на дифферентовку между залпами.

Эх, да и эта беда не самая главная. Генка машинально почесал затылок. Все его умозаключения – да и то с переменным успехом – можно было отнести к только что сошедшей со стапелей лодке, у которой все цистерны чисты и целехоньки, трубопроводы надежны, а захлопки, заглушки и вентили исправны; насосы добросовестно качают положенные кубометры воды, причем в нужное место и необходимом объеме.

«Поработали, конечно, грандиозно, а ведь все равно… Что там вещал Вовка Прудников о дерьме и конфетках?»

………………………………………………………………………………………..

«Раз, и два, и три, и четыре… Разворот на 180 градусов через левое плечо… И обратно: раз, и два…»

Соловьев ни о чем не думал, а просто неторопливо шагал по проходной палубе третьего отсека, и единственным напряженно контролируемым им сейчас чувством оставался слух.

Палуба была прямой, пустой и длинной, шагов двадцать. Но только эти восемь в самой ее середине, по четыре в обе стороны от спускающегося сверху короткого крутого трапа, позволяли слышать всё происходящее и произносимое в центральном посту подводной лодки.

«По местам стоять, к погружению!»

«Убери на фиг этого долбо…ящера! Куда-куда, да хоть в жопу! Я сказал, за “Вольфрам” (пульт дифферентовки) сам сядешь!»

«Боевая тревога! Ракетная атака!»

«Уйди на х… старпом! Не стеклянный!»

«Ракетчики, доложить о готовности к пуску!»

«Механик… твою мать! Какого черта крен?!»

«Никак нет, стоим на ровном киле!»

«Я что, по-твоему, слепой в задницу?! Вон, куда стрелка хренометра прыгнула!»

«Это рулевой!»

«Вторая шахта готова!»

«Боцман! Прекрати подпрыгивать в кресле!»

«Никак нет, я…»

«Вот потому и рули у тебя болтаются, как сиськи у бабы раком!»

«Штурман, акустик, где доклады?!»

«Товарищ капитан 1-го ранга…»

И неожиданный густой бас интенданта по громкой связи:

– Центральный! Ответьте камбузу! Обед накрывать?

После секундной гробовой тишины вниз по трапу резвым дельфинчиком нырнул старший помощник командира, оглашая отсек ревом обезумевшего самца гориллы, только что укушенного крокодилом за левое яйцо. Правое ему уже командир по пути успел оторвать. На предусмотрительно вжавшегося в переборку Соловьева брызнули капли раскаленной слюны с легкими вкраплениями человеческого словоизъяснения:

– Я сам… сейчас тебя… пиз… попоной накрою! Язык вырву на…! Руки отх… фигачу и в жопу засуну-у-у…

«Внимание в центральном! Готовность к старту…»

Все, как обычно. Пока. Тьфу-тьфу-тьфу!

Конечно, пользуясь своим привилегированным положением флагманского специалиста, Генка мог по боевой тревоге находиться в любом месте корабля и центрального поста в частности, но, к чему путаться под ногами и руками? Его зона ответственности оставалась там, на протяжении практически всех отсеков подводной лодки, среди нескончаемого множества агрегатов, устройств, механизмов, электрических щитов и распределительных коробок, обеспечивающих работу главной энергетической установки и ход субмарины.

И без излишней скромности он мог сейчас констатировать, что работа «его бригады» была произведена выше всяких похвал. За весь 16-и часовой переход в полигон для ракетной стрельбы не было ни единого сбоя в работе реактора, ни разу не сработала даже предупредительная сигнализация! Такое состояние 413-я, пожалуй, знавала лишь в первые два-три года после схода с заводских стапелей. И то навряд ли. Потому что помимо безукоризненно отлаженной техники её продолжали сейчас чутко контролировать пять пар, безусловно, самых надежных на флоте рук. Оставалось лишь, чтобы…

«Раз!» Точнее, «один». Еще точнее, одна.

Палуба под ногами вздрогнула. Многотонная субмарина рванулась вверх на десяток метров, освобождаясь от первой 14-тонной ракеты. Счастливого пути!

Вот только… Генка быстро подошел к носовой переборке, где был укреплен механический кренометр. Та-а-ак, жаль, что он не ошибся: крен на правый борт действительно был. Небольшой, в общем-то, наверно, допустимый. Но он не желал исчезать! Наоборот, воздушный пузырек в приборе, чуть-чуть сдвинулся еще дальше влево. И это после того, как командир электромеханической части, с максимальной скоростью щелкая переключателями клапанов на «Вольфраме», одерживал подводную лодку в новом для нее положении. По предварительным расчетам крен обязан был исчезнуть.

Спокойно!

Если бы ракета была единственной, на такую мелочь можно было и внимания не обращать. Мало ли какая задержка в дифферентовке, отойдет с минуты на минуту. Но в запасе между выстрелами были не минуты, а всего лишь 8 секунд! Хотя на эффективность стрельбы и точность попадания такой крен вряд ли повлияет. Да и ракетчики успеют подсуетиться.

Нет, похоже, не успеют. Все равно насрать! А вот после второй болванки крен уже может скакнуть в недопустимый сектор. И дальше – больше…

«Два!»

Новый толчок палубы. Еще выше вверх, к границе установленного коридора стартовых глубин. А что с креном? Ведь стрелять должны были, используя ракетные шахты в шахматном порядке. Так и есть: корпус лодки ощутимо качнулся в другую сторону, влево.

Чересчур ощутимо! Наверно, совпали результаты первой дифферентовки с вылетом второй ракеты, отсюда и…

Пи… обормоты, …мать! Прямо тебе аттракцион «Качели» в Парке культуры!! А впереди еще два залпа! Перепутали боевую субмарину с прогулочной яхтой, козлы?! Да здесь же вся техника имеет свои ограничения по крену для безаварийной работы. И для некоторых механизмов эти ограничения весьма строги! Что там творится?!

Генка от носовой переборки ринулся к трапу, ведущему в центральный пост. Уже на предпоследней ступеньке он почувствовал очередной сильный толчок.

«Три!»

И одновременно услышал громкий тревожно-истеричный крик из динамиков общекорабельной трансляции:

– Центральный! Центральный!! На проходной палубе 4-го отсека… наблюдаю… какой-то красный… нет, коричневый дым! Он… сверху идет. Откуда-то с ракетной палубы…

Генка влетел в ЦП, оттолкнул растерявшегося вахтенного офицера от трансляционного блока, щелкнул переключателем 4-го отсека:

– Вахтенный, немедленно включиться в изолирующий противогаз! Выгнать всех из отсека!!

– А как же ракетчики наверху?

– С ними без тебя разберутся!

– Ой!

– Что еще?!

– Сверху вода потекла, и… это… щит коротнуло, искры во все сторо…

Соловьв резко обернулся к командирскому креслу и произнес, скорее утвердительно:

– Товарищ командир, объявляю по кораблю аварийную тревогу!

Ответ последовал тут же, и поверг Генку в шок:

– Отставить! – Капитан 1-го ранга выпростал тело из глубокого кресла и шагнул к пульту управления ракетной стрельбой, расположенному по левому борту. – Ну что ты тянешь?! Ключ на старт! – Отдав приказание командиру БЧ-2, он обернулся к Соловьеву: – Только после окончания стрельбы! Это мой приказ! Понятно?!

Генка сориентировался мгновенно – на обсуждения и убеждения не было ни секунды – одним прыжком преодолев расстояние до трапа, ухватился за блестящие поручни и молнией ринулся вниз, не касаясь ногами ступеней. По проходной палубе, на ходу натягивая ИП, он бегом преодолел расстояние до переборочного люка, отпихнул с пути выбирающегося из него матроса – «Молодец, вахтенный! Быстро толпу разгоняет», – и нырнул в 4-й отсек.

Тут же он наткнулся на матроса в противогазе с красной повязкой на руке. «Вахтенный». Генка ухватил его за рукав:

– Где?! – Прокричал он сквозь маску.

Матрос ответил что-то неразборчивое, но рукой указал в нужном направлении.

– Ясно! Пробегись по каютам: вдруг какой-нибудь «сачок» решил приспнуть по ракетной атаке. Гони всех вон! После этого сам тоже уходи в третий отсек. И переборку намертво загерметизируй! Понятно?

Вахтенный энергично закивал.

«А глаза-то от страха больше линз в противогазе. Ладно, хоть об аварии доложил без задержки».

Сам Генка двинулся в указанном направлении к кормовой переборке.

Если бы он знал…

А что бы это изменило? На верхней ракетной палубе, рядом с намертво задраенным люком лежали двое: командир группы управления БЧ-2 и молоденький матрос срочной службы. Они умерли мгновенно, слишком ядовиты оказались компоненты ракетного топлива. Достаточно одной какой-то там десятитысячной…

Откуда она взялась, эта десятитысячная? Может, креновые колебания вызвали утечку. А может, то самое, едва заметное пару недель назад нарушение герметичности ракетной шахты, о котором под страхом ужасающей расправы – причем очень жесткой и неминуемо рукоприкладной – предпочитал надежно помалкивать весь личный состав ракетной боевой части. Подмазали, подкрасили, а просачивающуюся внутрь шахты забортную водичку сливали потихоньку за борт, и все тип-топ. Надеялись, что до стрельбы из этой именно шахты дело-то и не дойдет.

Идиоты! Химию учить надо было еще в школе! Водичка-то морская, соленая, реагирует с ракетным топливом – димером двуокиси азота – с образованием агрессивной азотной кислоты, которая все на хрен разъедает. Вообще ВСЕ!

Железо, в том числе. А значит, и трубопроводы конкретно. Кап-кап-кап… И взрыв, твою мать, самый настоящий! Пусть даже на ограниченно замкнутом пространстве одной ракетной шахты. Может, конечно, прочные стенки и выдержат…

И, чё, полегчает?! Ага, как же! Ведь что-то же шибануло вниз, туда, где люди живут. Вахтенный успел доложить о протечках жидкости с ракетной на проходную палубу. И бурый дым… Значит, все-таки азотик-то и потек. Тогда и без взрыва даже двух вдохов не потребуется, одного хватит.

Но сейчас Генке нужно было другое. Он знал, что если выгорит электрический щит, расположенный на подволоке проходной палубы 4-го отсека, то сработает аварийная защита ядерного реактора правого борта! Лодка останется без хода. Да и вообще без НИЧЕГО! Второй реактор не введен, а надежды на сколь-нибудь эффективное резервное питание от аккумуляторных батарей были весьма призрачными.

Генка плохо помнил на память расположение всех щитов. Да плевать! Он ринулся к переборке. Бац! Господи…

– Чего на людей-то прыгаешь? – Раздался знакомый голос. – Напялил фигню резиновую на морду и думаешь, все можно?!

– О-о-о! Мишка, а ты-то как здесь?!

– Хочешь, отвечу по классике: «Стреляли». А ты молодец, начальник: в нужном направлении летишь. Только я из кормы быстрее туда добрался. Успел, пока молокососы переборки не загерметизировали.

В правой руке Широков держал ИДА, с пальцев опущенной вниз левой на палубу падали капли алой крови. Михаил проследил за Генкиным взглядом и усмехнулся:

– Ну, раз я здесь, начальник, значит, проблема со щитом решена. Теперь мотай отсюда к…

Он не успел закончить фразу, как раздался глухой, но мощный взрыв где-то наверху. Широков тут же выдал скороговоркой:

– Так, похоже, в аварийной шахте грохнуло. Теперь вперед путь отрезан. Выметайся в 6-й отсек. Постучи – выпустят. Я их предупредил. В нос не суйся, там уже наверняка «азотка». А вот пожар погасить еще успеешь. Только быстро!

Он чуть развернул Соловьева спиной к себе и несильно ударил ногой ниже копчика.

– А ты?!

– Да еще кое-что посмотреть надо…

– Какое «кое-что»?!

– Мальчишечка один припозднился. А ты, как выскочишь, давай ЛОХ на 4-й и 5-й отсеки: это уже никому не повредит, зато лодку спасет!

– А…

– …твою мать, ты же начальник!

Михаила Анатольевича Широкова найдут мертвым, висящим на кремальере носового межотсечного люка: он никого не пропустил внутрь! А перед этим отдал «мальчишечке»-вахтенному свой ИДА и успел выпихнуть его наружу. Живи-и-и!

Генка вылетел в 6-й отсек и бросился к громкоговорителю:

– Центральный! Дать ЛОХ в 4-й и 5-й! Я приказываю!! НЕМЕДЛЕННО! Какие на х. н стрельбы?! Взрыв в ракетной шахте! Ясно, командир?!

Генка бросился обратно.

Он не знал, что взорвавшаяся и затопленная ракетная шахта послала свой последний привет выбросом целой кучи всяких неперевариваемых компонентов. Хрен с ними! Пожар! Вот чего сейчас надо было избежать любыми способами.

Легко было на войне Александру Матросову: всего-то одна сраная амбразура! Генка был готов закрыть своей грудью всё. Груди бы хватило.

Та-а-ак, Мишка наверняка соединил питающие провода напрямую, значит, кабель от щита можно оторвать… Ох, больно… Х…

я, всего-то 380 вольт… А ток маленький… Ну, ничего себе, маленький! Так шандарахнуло, что Генку отбросило к противоположной переборке и ударило об вентиль регулирующего клапана. Вовсе и не 380, а все 500 вольт! Ух!

Ну, вот она, сука, наконец-то! Тут гасишь, гасишь, а в самой глубине короткое замыкание полыхает. Здесь огнетушителем не обойдешься. Генка, не раздумывая, взялся руками за обнаженные провода…

…Потом они дымились. Руки, разумеется. Скрюченные, непослушные. Даже, «ворота» не распахнуть! Переборку, разумеется. А мы её подбородком… Ага, хрен по всей морде! Успели, как положено, застопорить с той стороны. Молодцы! Генка опустился на палубу и прислонился спиной к переборочному люку. Все нормально!

Послышалось негромкое шипение, и перед глазами просто из ниоткуда появились крупные белые «мухи». Дал все-таки, сукин сын! Это – ЛОХ. Лодочная, Объемная, Химическая. После нее в отсеке ничего уже гореть не сможет. И даже дымиться. Она сжирает весь кислород. Спасибо!

А мне он нужен? Ну, кислород, разумеется. А зачем? Чтобы дышать…

Генкина голова медленно опустилась подбородком на грудь…

…Не дождетесь!

Кто ж тогда командиру в морду… плюнет? Хотя бы за то, что вместо немедленного объявления аварийной тревоги этот пидор решил дострелить оставшуюся «болванку» только для того, чтобы кто-то там наверху мог лицезреть её грозный, впечатляющий полет. По одному трупу за каждую «болванку». Не слишком ли высокая цена?! У-у-у, сучара!

Черт возьми, как жить-то хочется! Шанс…

Его туманящийся взгляд упал на массивный телефон межотсечного аварийного переговорного устройства, висящий совсем близко, на переборке. Ха! Вот и попробуем последний раз осуществить свое конституционное право на один телефонный звонок. Под шумок всеобщей суматохи…

Черной обугленной пятерней Генка потянулся к заветному аппарату. Только бы его «команда» оказалась на месте!

Их было двое: капитан-лейтенант Прудников и старый мичман Селезень. Они подошли к переборке между 6-м и 5-м отсеками из турбинных помещений. К той самой переборке, которая по всем правилам борьбы за живучесть была наглухо закрыта и затянута рычагом кремальеры с кормовой, безопасной стороны. А в 5-м отсеке, прямо под ней умирал их командир…

Они пришли, чтобы нарушить незыблемые правила.

У задраенного люка сидели командир 6-го отсека и один из матросов. Охранники! Двумя ударами по головам оба были мгновенно оглушены и оттащены за ноги в глубь отсека. На выравнивание давления и разблокировку кремальеры ушли несколько секунд. Володька еще успел приложить ладонь к переборке: температура была никак не выше 60–70 градусов. Значит, ЛОХ отлично сработал, и пожара внутри нет.

Не подающего видимых признаков жизни Генку выдернули наружу за две секунды.

И вернули все в исходное.

* * *

– А я бы тебе орден дал! И перевел в Москву, в Главный штаб ВМФ.

– Да мне-то грех жаловаться. Вроде как почти героем представили, капитана 2-го ранга досрочно дали. Но на всякий случай сюда сослали. – Широким жестом руки Соловьев обвел большое, неярко освещенное помещение. Это был зал известного в городе Северодвинске ресторана «Белые ночи». – А экипаж-то расформировали. Большинство офицеров и мичманов уволили на гражданку, якобы по истечении контрактов. Всю вину свалили на погибшего командира группы БЧ-2. Мол, знал, скрывал, обманул, не доложил… А все остальные ни сном ни духом. Короче, в оперативном порядке поспешили разбросать подальше всех, кто имел малейшее отношение к экстренной подготовке лодки и к стрельбам.

Генка потянулся за пузатым графинчиком и щедро налил водки в две большие стопки. Себе и сидящему напротив него чернявому молодому мужчине одних с ним лет, одетому в фирменные джинсы и шикарную легкую светло-бежевую куртку из натуральной кожи с множеством карманов и молний.

Чокнувшись, они выпили.

– А на самых верхах все в шоколаде! И Главком ВМФ, и министр обороны, и… сам знаешь, кто повыше. Я еще в госпитале услышал короткое сообщение по центральному радио о наших успешных стрельбах на приз Главкома. Причем впервые в истории с допуском на них представителей НАТО. И нашего САМОГО! Со спецкатера наблюдали. Разве такое событие могло омрачиться малейшей нестыковкой? Да, о-го-го, какой залп организовали! И лодка не просто на поверхность не выскочила, а вернулась на базу своим ходом. Для «унутреннего потребления» это грандиозный успех! А для внешнего и трех ракет – за глаза. Мать их…

Генка хлопнул ладонью по белой накрахмаленной скатерти. Теперь стало заметно, что пальцы его правой руки покрыты многочисленными шрамами и не распрямляются до конца. Он опустил руку на колени.

– В госпитале пообещали, что все заживет. Хотя… ведь уже почти полгода прошло.

– Да плюнь ты на такую ерунду! – Чернявый похлопал Генку по плечу. – Здесь прекрасно можно жить. Да и ты не «шестерка» какая-то, а капитан 2-го ранга, флагманский специалист Беломорской Военно-морской базы. У меня такие планы…

Громко заиграла музыка. Это ресторанный оркестрик начал свою ежедневную работу. Продолжать негромкую беседу за столом стало совершенно невозможно. Генка все-таки попытался голосом перекрыть музыкальное сопровождение:

– Вася! Василий! – Он наклонился через стол к самому уху собеседника. – Васька! Я ж тебя с самого окончания училища не видел!

Чернявый понимающе закивал головой, хотя, явно ничего не услышал, потянул Соловьева за рукав тужурки и сделал приглашающий жест в сторону просторного фойе ресторана, отделенного от главного зала большими стеклянными дверями.

Тут можно было поговорить без помех, но Генкин собеседник не остановился, а, подхватив товарища под руку, увлек его по каменной лестнице куда-то наверх. Здорово! Генка и не знал, что здесь имеется выход на крышу ресторана, расположенную на уровне высокого второго этажа. В теплое время года на такой «прогулочной палубе» можно было отлично охладить чересчур разгоряченные головы.

Вдвоем они подошли к довольно высокому – более метра – и широкому мраморному парапету. Василий стал что-то пристально высматривать внизу на ступенях, ведущих к входным дверям в ресторан. Наконец его лицо озарилось довольной улыбкой, он призывно замахал руками и так оглушительно громко свистнул, что Соловьев невольно вздрогнул:

– Ох-хренел совсем, Васька?! Я ж чуть от страха вниз ни сиганул, придурок!

– Как же ты тогда, герой, в аварийном отсеке не обосрался?! – Чернявый мгновенно заметил, как исказилась короткой нервной судорогой щека Соловьева. – Ладно-ладно, чушь сморозил, закрыли тему.

Обняв товарища за плечи, он повернул его лицом к выходу на крышу:

– Барабанная дробь! Смотри, кто появляется… появляется… появ…

– Дэ-э-э-э-э-э-эн!!