Текст книги "Дар красноречия – настоящее богатство!"

«Ладно, – уступил любимому сыну Абдуррахман, – пусть вещает. Но если только он не сможет указать на выход из сложившегося положения, я ему голову сверну!»

Аку не заставил долго ждать. Он заговорил уверенно и быстро: «Синарийский шах ведет свои войска к ущелью Кимба. Чтобы через горы, скрытно подойти к твоей столице. Не с севера, где его ждут, а с востока».

«Ни одному смертному из моих подданных не известен этот путь, – не преминул заметить шах, – как же он стал известен шаху Синари!»

«Дай срок, – ответил попугай, – я объясню и это. Сейчас же, не теряя времени, возвращайся во дворец и направь отряд доблестных воинов оборонять проход в ущелье между гор Кимба и Убандаваки. Чтобы остановить врага в этом месте достаточно десятка храбрецов. А два десятка смогут обратить все войско Абдул-Азиза вспять. Чтобы выполнить обходной маневр ему потребуется время, которого будет достаточно, чтобы ты успел подготовить своё войско к решающему сражению».

Шах колебался. И опять Муса принял сторону попугая: «Эта птица, наверняка, знает то, что нам не ведомо! Давай последуем совету этого мудрого попугая. Там будет видно… На все воля Аллаха!»

Как сквозь горячечный туман выслушал шах Абдуррахман и совет попугая, и просьбу сына. Не успел ещё Муса умолкнуть, как шах сидел уже в седле. Во весь опор он мчался во дворец, на скаку приказав свите следовать за ним, да не забыть араба с попугаем. Во дворце великий шах отдал приказ отобрать сотню храбрецов и направить их в место, указанное Аку. Он разослал гонцов во все концы с приказом собирать большое войско. Кузнецам было приказано день и ночь, непокладая рук, ковать оружие.

Через пять дней пришло известие от храбрецов, которых шах послал в ущелье Кимба, чтобы преградить проход врагу. От усталости гонец едва держался на ногах, но весть доставил шаху о победе. Пред троном он поведал, начав так: «Аллах послал тебе победу! О, великий шах! План твой удался! Мы заняли позицию в том месте, которое ты точно указал, и начали готовиться к сражению. Позавчера увидели, как небо потемнело от пыли, которая вздымалась в небеса из дальнего конца ущелья. Приближалось вражеское войско. В нём было столько воинов, что не хватало глаз, его окинуть. Оно всё прибывало. Конные и пешие, воины Абдул-Азиза заполнили ущелье целиком. А конца еще не было видно.

Когда их авангард приблизился к засаде, мы сбросили на них с соседних скал груды камней, специально подготовленных на этот случай. Наши стрелы в них лились дождем! А камни били градом! От неожиданности дрогнули первые ряды, и повернули вспять, при этом, налетев на тех, кто шёл за ними. Началась паника, давка, свалка! Конные давили пеших, а те толкали и валили их на трупы, уже погибших с нашей помощью, врагов. В узкой лощине у них не было возможности развернуться в боевой порядок. Так, слой за слоем своими трупами они заваливали выход из ущелья. Окончательно смешавшись, враг начал отступать. Схватка продолжалась. Они дрались уже между собой за право первым вырваться из Джаханнама33
  Джаханнам – ад


[Закрыть]. Нам только оставалось бить их в спины. Что мы делали до самой темноты. Поняв, что здесь пробиться невозможно, Абдул-Азиз подал команду к отступленью, и его войско стало отходить. Пришлось врагу погибнуть без сражения! Синарийцы даже не смогли придать земле погибших воинов».

Радость озаряла лик шаха, когда он слушал рассказ гонца. Вознаградив его от всех своих щедрот, он тут же направился в зал, где стояла клетка с попугаем. Вкратце сообщив о ходе боя, шах долго воздавал хвалу Аллаху, за то, что тот послал ему Аку. В итоге заявил, что признаёт его умение предвидеть, прощает оскорбления и берёт к себе на службу. После этого шах распорядился расплатиться с арабом, выдав, хозяину за попугая, две сотни золотых, вместо одной. Ещё он от себя добавил отличного верхового жеребца, семерых слуг, дюжину самых красивых одежд из своего личного гардероба и отпустил с миром.

Той же ночью к визирю возвратился Баракай. Вот что поведал верный слуга своему хозяину о происшедшем в ущелье Кимба. «Войско Абдул-Азиза уверенно двигалось по ущелью Кимба. Мы были уже близки к выходу из него, как вдруг на нас обрушились камни со скал. Затем нас просто засыпали стрелами. Они неслись стеной! Подо мной убило лошадь. Не знаю, как я сам остался жив! Войско шаха Абдул-Азиза пришло в смятение. Не было ни шанса на победу. Тогда я спрятался под убитой лошадью и притворился мертвым. Так, без движений, я пролежал весь день. В то время как надо мной бесславно гибло войско Абдул-Азиза. Спустилась ночь. Бойня прекратилась. Войско Абдул-Азиза в беспорядке отступило. Долго я ещё лежал под трупами, прислушиваясь. Я ждал удобного момента, чтобы выбраться из своего убежища и ползком пробраться в город под покровом ночи».

Вместо одобрения и похвал визирь с пристрастием спросил у Баракая, не видел ли его кто-нибудь, когда он направлялся в Синари или возвращался с поля боя. «Клянусь Аллахом, никто меня не видел!» – заверил его с жаром Баракай. «Как же тогда Абдуррахман догадался, когда и с какой стороны ждать нападения синарийского войска», – вслух рассуждал визирь. Почуяв недоверие хозяина, испуганный Баракай стал клясться, убеждая его, что он тут не причём. «Ума не приложу! Хозяин… Мой рот был на замке! Клянусь Аллахом! Я был заметнее не больше серой мыши…» – причитал он.

Визирь решил, что у шаха Абдуррахмана есть осведомитель среди синарийцев. Но кто? «Ладно, разберемся», – решил он, – отложим это дело на потом».

На третий день в столице собралось всё войско. Город переполнился всадниками и пехотой. Жители соседних деревень изнывали под бременем приказа кормить солдат и лошадей. Наконец, однажды, ранним утром, шах отдал войску приказ готовиться к походу. А перед тем позвал к себе визиря, чтобы доверить ему управление столицей на время своего отсутствия. На что визирь (о, сын змеи, хитрый и вероломный!) с поклоном отвечал: «Я с честью принимаю твой приказ как признак наивысшего доверия!»

Для охраны и обороны дворца Абдуррахман оставил во дворце пятнадцать лучших воинов дворцовой стражи, приказав не покидать своих постов иначе, как если сам Аллах потребует к себе на суд их души. Он поручил дворецкому присматривать за Мусой с Махмуду. Затем, выпроводив из покоев придворных, завел Мусу с Махмуду в зал попугая и, потребовал торжественно поклясться: «Во имя блага царства в его отсутствие, и чтобы избежать всех бед из-за ошибок и необдуманных поступков, если заподозрят что-то неладное или чего-то не поймут, срочно советоваться с Аку, и в точности следовать его совету, пусть даже он покажется на первый взгляд абсурдным! Ослушаться Аку, – говорил он, – значит, меня не уважать! Перечить Аку – значит оскорбить мое решение!» Мальчики твердо обещали следовать указаниям отца и деда, поклявшись, что верно поняли его, и осознали важность приказания. Тогда шах обратился к попугаю, сказав: «Тебе оказано великое доверие! Готов ли ты принять его? Если так, то, да поможет нам Аллах! Хотя, ты волен высказать любое свое мнение».

«Будь уверен! Я прекрасно понимаю, ту честь, которую ты оказываешь мне, птице, доверяя самое святое – своих детей! И принимаю на себя ответственность за них. И, да продлятся годы твои вечно! – ответил Аку, – коль будет на то воля Аллаха, и ты, и я – мы справимся с задачей!»

Шах любезно поблагодарил Аку а, перед уходом заметил, как бы невзначай: «Да, вчера случайно встретил одного торговца. При нем была говорящая попугаиха. Так я её купил. Живите вместе! Надеюсь, она сможет окружить тебя должной заботой и вниманием!» Шах послал за птицей.

От счастья Аку «растекался лужей». Проливая на шаха елей благодарности и всяческих благословений…

Ударили походные барабаны. Шах покинул дворец и сел на коня. В этот миг коварный визирь во всеуслышание задал ему вопрос: «Да ниспошлет Аллах тебе победу! Неужто ты забыл об обещании своем? Что принц Махмуду возглавит войско в первом же походе?!»

Гневным взглядом, смерив визиря с головы до ног, словно пытаясь испепелить его, шах громко объявил: «Махмуду, вот твой конь! Садись в седло, мы отправляемся в поход!» Махмуду, словно ждавший этого приказа, с быстротой молнии вскочил на коня. Как ни жалко было шаху разлучать детей, но гордость не позволила ему изменить решение.

Муса закричал: «Я тоже еду! Дайте мне коня!»

Шах взглянул на сына с теплотой во взгляде, однако твёрдым голосом сказал: «Твое место, во дворце!» Муса стал возражать, кричать, упрямо требовать взять его с собой… И утверждать, что их с Махмуду нельзя и на минуту разлучать… Все напрасно! Шах был непреклонен в своем решении. Он кликнул стражников с дворецким и приказал держать Мусу. Беречь до его возвращения пуще глаза своего, предупредив: «Смотрите у меня! Муса не должен покидать дворец, ни под каким предлогом. Если же не уследите, всех казню!» Стражники по приказу шаха, втащили Мусу во дворец и заперли ворота. Войско Абдуррахмана двинулось навстречу синарийцам.

По уходу войска, визирь вернулся домой. Тут, вдалеке от чужих глаз, он дал волю чувствам. Он разразился злорадным хохотом. От радости скакал. Как же, его план почти удался! Решены сразу два из трех пунктов плана: он сумел заставить шаха разлучить Мусу с Махмуду, к тому же шаха тоже нет во дворце! Визирь стал обдумывать в деталях план убийства наследника, который должен быть осуществлён до возвращенья шаха. «Если мне удастся извести Мусу, то для меня не имеет значения, кто победит в войне: Абдуррахман или Абдул-Азиз, всё равно я стану шахом!» – упивался предвкушением визирь.

Не успела пыль осесть за войском шаха, визирь вызвал к себе четырёх громил, что состояли у него в охранной службе, и посулил высокое вознаграждение за их верную службу. Те, в один голос ответили: «Приказывай, наш господин! Мы выполним любое твоё желание! Будет на то воля Аллаха или нет!»

«Мне нужно, – заявил тогда визирь, – чтобы вы расправились с Мусой! Он остался во дворце на всё то время, пока шах Абдуррахман и его внук Махмуду сражаются с Абдул-Азизом!»

«Но, как нам это сделать? Его ведь охраняет дворцовая стража!» – зароптали верные слуги.

Визирь прервал их: «Мне нужны дела, а не слова! Слушайте меня. Я все продумал. Мысли Мусы сейчас всецело заняты поиском способа воссоединения с „братом“ Махмуду. При первом же удобном случае он попытается тайно сбежать из дворца. Этого нам и надо. Ваша задача лишь подстеречь его с мешком у стен дворца, схватить, скрутить, заткнувши рот в мешок засунуть, связать и оттащить к реке. Там, привязать на шею камень и бросить в воду, чтобы утопить. Понятно?»

Растерянно кивая, слуги мямлили, что сказанное визирем им понятно.

Итак, ночами, в засаде у дворца, им велено подстерегать намеченную жертву…

Целый день провел Муса в унынии. Дворецкий, решив, что принц переживает об отце, его не трогал. Вечером, как обычно, дворецкий обошел и запер двери замка. Поставил стражника к дверям покоев принца. В общем, принял меры, чтобы, выполнив приказ шаха, и не подвергать себя опасности оказаться у него в немилости, точнее, кончить жизнь без головы. Затем направился в караульную комнату, где вознамерился болтать со стражниками до утра.

Жизнь корректирует порой людские планы! Рано или поздно, усталость всё же одолела всех. Стражники уснули. Муса же только этого и ждал. Он был уверен, что договорится с Аку, и тот не будет препятствовать ему, отправиться вослед Махмуду. Только до него донесся храп стражника, он надел доспехи, взял копье, щит, и, бесшумно отворив тайно смазанные двери, тенью выскользнул из своих покоев. На цыпочках прокрался в зал, что его отец выделил для Аку.

Попугай мирно дремал в клетке подле своей подруги, поскольку толком и не спал с тех пор, как шах со свитой повстречал его с хозяином у озера. Муса решил слукавить. «Раз хозяин спит, не стану я его тревожить, спрошу-ка разрешенья у хозяйки, – рассудил он, – недаром мудрость старая гласит: «никто хозяину не докучает так, как гость или работник!» И, обратившись к попугаихе, Муса сказал: «Я пришел вам сообщить, что отправляюсь за Махмуду, и разделю его судьбу, хвала Аллаху!»

Заявление юного принца вмиг пробудило в самке материнское чувство. Она вдруг всполошилась, запричитала во все горло: «Как же так? А как же быть с доверием отца? А обещания твои? Так нельзя! Это невозможно! Не можем мы ослушаться шаха! Он и тебе велел во всём советоваться с Аку»…

Не столь её слова, как громкий крик, который мог разбудить стражу, помутили рассудок Мусы. Яростно сверкнув очами, он выхватил из клетки птицу, и, сжав от злости, прошипел: «Ты? Собственность моя? „Дочь паники и порожденье крика“, мне хочешь помешать идти за братом? Ну, врешь! Не выйдет!» С этими словами он свернул бедняге шею, да так грохнул об пол, что проснулся Аку.

Заметив это, Муса, не давая ему опомниться, бросился в атаку: «Что ты сказал? Не зли меня! Шутить я не намерен! Видишь сам. Я прибыл сообщить о своем уходе. Я отправляюсь за Махмуду!»

Соразмерив гнев Мусы с видом распростертого на полу маленького растерзанного тельца своей подруги, Аку понял! Пока он спал, тут разыгралась драма. Попугай, не забывавший даже на мгновенье о доверии, которое оказал ему шах Абдуррахман: быть вроде старшего у собственного сына, с ужасом подумал, что не перенесёт позора, если не сможет это доверие оправдать! В то же время он отдавал себе отчет, что против силы будет устоять непросто. И если станет он открыто бунтовать, препятствовать Мусе в осуществлении плана, то вмиг разделит участь своей ответственной, но глупенькой подруги. Пока же Аку размышлял о чувстве долга и превратностях судьбы, Муса, с трудом преодолевая раздражение, вновь стал его цеплять: «Ну, что молчишь? Небось, не хочешь остаться без головы?»

Аку сделал шаг, развел в поклоне крылья и ответил: «Ума не приложу… И как ты мог вниманье обращать на бабьи сплетни?! Ведь говорят в народе, женщину послушай, и поступи наоборот! Но мы с тобой мужчины и друг друга понимаем! Не думаешь же ты, что я – твой враг? Ведь логика мужская такова, что мыслить мы по-разному не можем! Лично я тебе скажу об этом так: «Дурак, кто верит, что запретом мужчину можно удержать. Тем более, когда его помыслы чисты и благородны. К примеру, вот: прийти на помощь брату! Будь в своем решении тверд! И пусть не будет для тебя преград, тем более пусть не смущают тебя какие-то там клятвы и обеты! Что такое честь, и доблесть?! И ты не виноват! Как можно следовать тому, чему тебя и не учили! Дисциплина? Подумаешь, отец сказал, советоваться с птицей… Наказывал, без рассуждений исполнять мои приказы! Да ну его. Его сейчас тут нет! Да, он и не узнает ничего. Не для того же ты сюда пришел, чтоб выполнить его приказ?! Были времена, конечно, когда считалось честью советы старших принимать и руководствоваться ими как заповедями. Аллах свидетель, эти времена давно прошли! Но, есть примеров тьма, когда неладное творится с теми, кто пренебречь советами готов. Знал бы ты, к примеру, что случилось с принцем-львенком, который ослушался совета своего учителя… Надеялся всю жизнь свою прожить в угоду своим собственным желаниям»…

«Кто? Львенок, говоришь? – переспросил с сомнением Муса, – чьим же советом он мог пренебречь? Да и какие могут быть советы у зверей!»

«Постой! Порой, они как люди поступают, – молвил Аку. – А хочешь знать, как дело было – слушай»:

О самоуверенном львёнке

Собрались однажды звери на Совет, чтобы сообща придумать способ избегать людских капканов и силков. Каждый мог внести свое предложение. Старейшинам же полагалось выбрать способ, подходящий для всех.

Дошла очередь и до шакала. Он сказал: «В нашем положении, что может быть разумнее, чем устроить школу для обучения молодежи? Лучшие из нас смогут передать молодняку свой опыт, накопленный за годы противоборства человеку».

Звери одобрительно закивали и зашептались. В словах шакала все обнаружили рациональное зерно. Было решено устроить школу. Осталось только выбрать достойного наставника для молодежи.

Престижность должности предполагала уважение. Каждый зверь хотел ее занять. Поэтому, при выборе наставника возникла интрига. Все как у людей! Выдвигая свою кандидатуру, каждый, не только завышал самооценку, но и принижал достоинства других. Гиена нагло заявила, что мол, вообще, лучше неё, наставника и быть не может!

Лев положил конец всем словопрениям. Он рявкнул: «Надобно решать не по словам!.. Пусть каждый свой опишет способ, ловушек человека избегать, и, если он другим подходит, то автора наставником избрать».

Первой взяла слово выскочка-гиена. Она сказала: «Моя тактика проста! Когда до человека далеко – поджимай покрепче хвост и, мчись как ветер! Беги, и не смотри по сторонам… Когда загнали в угол, и некуда деваться – оскалься, и без колебаний бросайся на врага!»

В разговор вмешался заяц. Он выразил сомнение, что он, и уж тем более сурок или, тем более, суслик отважатся напасть на человека! Взяв слово у председателя Совета – льва, заяц заявил: «Аллах да ниспошлет Тебе удачу в твоих делах! Выход виден мне такой: каждый должен вырыть нору в земле, с множеством ходов и выходами, дальше друг от друга. Представьте! Вот, к примеру, человек тебя увидел здесь, ты в нору прыг, и выскакиваешь там. Он – там, а ты – тут. Он – туда, а ты – сюда…»

Буйвол усмехнулся и сказал: «Ни дать, ни взять, дитя! Норок, говорит, себе нарыть! Какой должна быть норка, к примеру, для меня? Не говоря уже о норке для слона или жирафа!»

Шакал заметил строго: «Это верно! Нору для буйвола или слона представить трудно! Зато у них есть способ похитрей. От всех своих врагов они сумели бы оборониться, собравшись в стадо! В стадной жизни каждый всегда будет на виду, а значит, под охраной своих сородичей. Вашей силой и мощью, объединенной в дружный коллектив, вряд ли кто захочет пренебречь! Напасть на стадо силачей сродни самоубийству! Вместе вы будете в безопасности, как в Дар-эс-Саламе44
  Дар-эс-Салам – рай


[Закрыть]. Рискует лишь отбившийся от стада!»

И снова в спор вмешался заяц: «Конечно, кто рискнет напасть на силачей! А если нам пастись, собравшись „в стадо“, собакам будет проще взять наш след. Мы все погибнем!.. Из наших шкур наделают ковриков, а мясо пойдёт в пищу!»

Речь зайца возмутила силачей, которым по душе пришлась идея: объединяться в стада. Слон хоботом схватил его за уши, вскинул вверх и протрубил: «Ничтожество! Тебе только и прятаться в норе! А ты о нас подумал? Собаки? Что они мне могут сделать?! Среди моих врагов собачек в списке нет! Хотя, конечно, жаль, что наш собрат, ради спокойной жизни, вступил в союз с врагом и поступил на службу к человеку. Даже позволяет, я слышал, порой себя побить… куда тебе, зайчишке, твоим умишком это все понять! Разве ты не слышал, что стадо – это тактика для нас, для силачей!»

Спор разгорался. Каждому хотелось предстать перед другими докой. Свой способ расписать, как панацею от всех звериных бед, в связи с лихим коварством человека. Но при детальном рассмотрении выяснялось, что способ-то годится лишь тому, кто рассказал о нем. Никак не получалось избрать из претендентов достойного наставника малюткам.

Опять перед Советом предстал шакал. Он заявил: «Да пусть убережёт Аллах Вас от напастей! Выслушайте звери! И Вы, наверняка, поймете, что никого, достойнее меня, на эту должность нет, и быть не может! Ибо нет людской хитрости, которую бы я не знал, и не нашел бы способа избежать напасти!»

«Довольно бахвалиться, – молвила гиена, – чем прославляться, лучше бы поведал, как жив-то до сих пор… Как избегаешь встречи с этим „двуногим“. Глядишь, поверим, что ты чего-то стоишь».

Не обращая внимания на гиену, шакал склонился перед львом в почтительном поклоне, и молвил: «Благослови Аллах! Чаще всего мы обнаруживаем себя непроизвольным рыком, который мы неосмотрительно издаем, порой, не ко времени и не к месту, по поводу, а иногда и без него. Взвесив это, я сообразил, что нет нужды ждать подтверждения тому, что ты замечен! Раз уж получилось: рявкнул на востоке – беги на запад; прорычал на севере – беги на юг. Словом, принцип мой такой: не следует задерживаться там, где тебя могли услышать, тем более во время охоты!»

Лев покачал косматой гривой: «Конечно, есть в твоих словах какой-то смысл, но, как же спать? Или предлагаешь бегать всю жизнь без отдыха и сна? Таких бегов не выдержать и дня, не то, что месяц! Да, к тому же дети…»

«Хвала Тебе, Творец! За то, что ниспослал Ты мудрости старейшим! – продолжил вкрадчиво шакал, – я, конечно, сплю, но только в поле, где звуки разносятся легко во всю его ширь. Там слышен всякий шорох. Услыхав шаги, я просыпаюсь. Но, не бросаюсь сразу наутек, а выжидаю. Враг стоит – я стою, притаившись. Даже мое сердце замирает, дабы своим стуком меня не выдать. Если враг идет – то я бегу, но не напролом, а скольжу тенью, чтобы ни единым звуком не обнаружить своего присутствия».

Вновь льву понравилась тактика шакала. Гиену же все было не унять: «Кстати, уважаемый, сказать: а как насчет питья? Коварные людишки подкарауливают нас на водопое! Им неведом наш закон о водном перемирии! Чего твой стоит способ, когда пьешь воду?»

Шакал продолжил: «И на водопое меня, в отличие от всех, врасплох застать сложнее! Поскольку воду я пью не так, как остальные. Вы наклоняетесь к воде и предаетесь утолению жажды вожделенно, до самозабвения! Я же вхожу в воду по колено, обмакиваю хвост, затем его сосу. При этом я не опускаю головы, и озираясь беспрестанно, прислушиваясь и принюхиваясь. Так я повторяю до тех пор, пока ни утолю жажды.

Ваш способ не может обеспечить возможности вести контроль подходов со спины. Если во время водопоя к вам подкрасться сзади, то не миновать беды!»

В разговор вмешался леопард. Он рявкнул: «В чем люди превосходят нас по всем статьям, так это в умении устраивать силки, ловушки, западни! Их уже никто не может избежать!»

Шакал и тут нашёлся, чем возразить: «Я всегда настороже! Если дерево согнуто, нет признаков корней у основания, нет веток или сухие листья – следует менять маршрут. Ни для кого не тайна, что деревья не растут без листьев и корней. Это означает, что одной из причин, заставивших дерево засохнуть, может быть, ловушка, устроенная здесь человеком. Не стоит проверять: так это или нет. Лучше обойти другой дорогой!

Еще я не набрасываюсь на еду, которая, «случайно» оказалась на дороге. «Бесплатный сыр бывает только в мышеловке!» Уверен, это происки врага! Он использует приманку, чтобы заманить незадачливого зверя в свою ловушку! Предпочитаю обойти такую легкую добычу десятой дорогой и забыть о ней. Куда надежнее, попотев на охоте, затем насытиться без страха и сомнений!»

Лев и остальные звери, пришли в восторг от мудрости такой. Единодушно они решили избрать шакала наставником своих детей. Так в зарослях открылась звериная школа.

С этих пор, день за днем, с терпеньем мудрой няньки, собрав вокруг себя всех малышей, шакал учил их звериной мудрости. Без устали он вдалбливал в учеников разнообразные приметы, с помощью которых они могли бы распознать ловушки.

Все шло гладко. Только вдруг в одном ученике проснулась гордость! Царем зверей почувствовал себя молодой львёнок. Заявив, что ему претит наставничество шакала, львенок вознамерился покинуть школу. И как только шакал ни убеждал! Пытался удержать его угрозой, пожаловаться отцу. То, ощетинившись, рычал. То, проливая слёзы, уговаривал остаться – всё было тщетно! Львёнок заявил: «Я царь? Или не царь? Мне некого бояться в этом мире! Наступит день, и, встретив эту тварь, которая зовётся человеком, я вытащу все жилы из него! Пусть только попадётся! Я разорву его и обглодаю кости! До капли выпью кровь! Клянусь могуществом царя зверей, всё сделаю спокойно!»

Много ли, мало времени прошло с тех пор, но вот, однажды, прогуливаясь в зарослях с жирафёнком, львёнок встретил незнакомое существо.

Похожий на облезлую бесхвостую обезьяну зверь, шёл на двух ногах, неся на плече какие-то палки да веревки. Он приближался. Один! «Должно быть, отбился от стада», – решил «смышлёный» львенок.

Выйдя на поляну, незнакомец начал что-то мастерить из палок, что принёс с собой, связывая их веревкой. Он, то напевал себе под нос, то орал, как сумасшедший, во все горло. Занятый своим делом, он ничего вокруг не замечал.

Увидев за спиной у незнакомца шакала, знаками призывавшего спрятаться, жирафёнок быстро скрылся в чаще. Львенок проигнорировал предостережения учителя. Он продолжал стоять на месте, уставившись на незнакомца, как заворожённый. Наконец, любопытство взяло верх. Улучшив момент, львенок окликнул незнакомца: «Эй! Ты кто такой? В каком родстве ты с нами? С рождения не доводилось мне встречать таких, как ты. И, кстати, по какому праву ты вторгся в мои владения без приглашения?!»

Трепеща от неожиданного рыка, незнакомец выронил свои вещи, и рухнул перед львенком на колени. Голос его дрожал, когда в ответ он стал произносить: «Я, это… Я – „Строитель“. А в том, что ты меня не видел, нет моей вины! Меня все знают: четвероногие и двуногие, крылатые и хвостатые. Те, у кого есть шерсть, и те, у кого ее нет, как у меня!»

«А какая от тебя польза? На что тебе нужны все эти странные предметы, которые ты притащил с собой?» – строго спросил львенок.

Вопрос львенка явно придал мужества «Строителю». Голос его окреп. «Гиена попросила меня построить для неё надежный дом, чтоб защититься от человека: она боится его до смерти», – ответил он львенку.

«Скажи, ради Аллаха, где встретить „человека“? Поди, такого зверя в наших краях днем с огнем не сыщешь!» – деловито продолжил беседу львенок.

На это незнакомец ответил: «Придет и твой черёд! Наверняка, ты его встретишь! Хотя, он трус! И подобных встреч боится. Ладно, не мешай! Пора работу делать, а то мне в срок не выполнить заказ! Тут не до болтовни… Гляди-ка, солнце начинает припекать. В это время ничто тебя надёжней не укроет от солнца и не защитит от зноя, как крепкий и надежный дом!..»

«Постой, – сказал, поразмыслив, львенок, – пожалуй, сделай-ка дом мне! А уж потом построишь для гиены».

«Ну, что ты, – возразил „Строитель“, – так дела не делают! С гиеной я имею договор. А тебя впервые вижу! Нет, чтобы мне „лицо не потерять“, необходимо в срок выполнить заказ клиента. И, если хочешь, я построю тебе дом потом».

Львенок возмутился: «Ты не понял! Чтобы сохранить свое лицо, тебе придется дом построить мне, а не гиене! Ей места будет мало, когда я разозлюсь. И тебе не поздоровится! Мне дела нет до твоих обещаний! Вначале строишь мне! И точка!» Прорычав это, молодой лев для большей убедительности выпустил свои крепкие, острые когти и полоснул «Строителя» по набедренной повязке. Та разлетелась в клочья.

Это заставило «Строителя» уступить настойчивому львенку. «Ладно, ладно, – торопливо прокричал он, успокаивая льва, – если уж представитель знатного рода так настаивает, я подчиняюсь. Сделаю дом вначале тебе».

«Давно бы так, – подытожил гордо львенок, – пока не приструнишь холопа, он будет щеголять своей гордыней как мехом после линьки!»

Присев на корточки, «Строитель» смастерил из жердей прочный остов большого шалаша среди деревьев. Затем он крепко-накрепко привязал его основание к корням. После чего, натаскав травы и прутьев, стал аккуратно укладывать их сверху.

Когда всё было готово, остался узкий вход, сквозь который даже львенок еле мог протиснуться. Закончив наведение порядка, «Строитель» с поклоном предложил хозяину осмотреть новое жильё. Только львенок влез вовнутрь, «Строитель» проворно перекрыл ход жердью, которую держал наготове. Затем спокойно высек огонь и подпалил шалаш со всех сторон. Повалил густой дым. Львенок задыхался. Он метался в западне, но всё было напрасно: выхода не было. Осознав опасность, львенок пошел на хитрость. Он вкрадчиво сказал: «Взгляни, „Строитель“! по-моему, дом, что ты построил мне, недостаточно просторен! В нем мало воздуха! Выпусти-ка меня отсюда и расширь его!»

«Как сладки твои речи! – ответил тот, – продолжай, пожалуйста, приятно слушать твой прощальный вой! Только вот, по-моему, со строительством жилья ты поспешил, а с выходом из дома – опоздал! Я и есть тот самый „человек“, которого ты грозился сожрать при встрече. Прежде чем бахвалиться, тебе бы следовало поинтересоваться у старших, как я расправляюсь с вашим братом!»

Чувствуя, что вскоре изжарится совсем, львенок взмолился: «Клянусь, я буду впредь к тебе учтиво относиться! Я никогда не буду пренебрегать советами старших! Прости меня и выпусти отсюда!»

Увы, человек был непреклонен. Он сказал: «Об этом надо было раньше думать! А, снявши голову, по волосам не плачут!»

Вскоре львенка поглотил огонь. А человек пошёл своей дорогой.

Не можешь слушать – будешь знания своим опытом приобретать! А опыт не всегда бывает легким! Порой, за знания приходится страдать!

В этот миг Муса встрепенулся: «Что я слышу? Муэдзин55
  Муэдзин – у мусульман служитель при мечети, возглашающий с высоты минарета часы установленных молитв.


[Закрыть]? Уж не призыв ли это к утренней молитве?»

Аку сделал вид, что прислушивается. «А ведь и вправду, – подтвердил он, – это утренний призыв к молитве! По-моему, муэдзин немного поспешил: не может быть, чтобы так скоро наступил рассвет!»

Муса понял: возможность сбежать из дворца этой ночью, упущена. Дворецкий и стража уже на ногах.

Весь день Муса сожалел о неудаче. Что называется, «локти кусал». Он молил Аллаха, чтобы вечер наступил быстрее. А слуги уснули, как можно раньше, тем самым, предоставив ему новый шанс сбежать из дома. Наконец он услышал долгожданный, ласкающий его слух, храп стражников. Они уснули! Муса вновь направился к Аку за напутствием в дальнюю дорогу.

«Твоя настойчивость достойна похвалы, – заметил Аку, – сил всех правоверных мусульман не хватит, чтобы сбить тебя с пути к заветной цели! И уж куда там мне, с моими жалкими лапками да крылышками пытаться препятствовать тебе! Знаешь, если поторопишься сегодня, то к утру будешь уже далеко от дворца». Муса уже направился к двери, когда услышал совет Аку: «Возьми, на всякий случай, лампу. Прошлой ночью, я слышал, двое воров орудовали в доме одного почтенного вельможи. Так, городской страже теперь приказано задерживать любого, кого заметят ночью в городе без лампы».

Муса остановился в нерешительности у двери. «Откуда тебе знать, что случилось вне дворца прошедшей ночью, тем более, когда я точно знаю, что ты был в этой комнате, поскольку сам был в ней с тобой! Я, лично, ничего не слышал. И об аресте воров никто не сообщал»…

«Ну, знаешь, – возмутился попугай, – если ты мне не веришь, то совсем не дружишь с головой! Вспомни-ка ущелье Кимба! Да, если хочешь знать, какой-то вор пробрался ночью через окно в кладовую вельможи! Разостлал ковер, чтоб складывать в него краденые вещи, и только приступил обшаривать кругом, как, вдруг, второй воришка проник туда в дверь. Не ведая о том, что там сидит другой. Лишь только второй вор двинулся вовнутрь, как тот, что был внутри, услышал звук шагов. Решив, что за ним крадутся сторожа, он опрометью бросился к окну. Почувствовав движение, второй решил, что тут засада и бросился бежать в дверь, не солоно хлебавши. Так и получилось, что воры друг другу помешали воровать. Как говорится: «Вор у вора дубинку спёр!»