Текст книги "Рассвет"

– Ой-еи-яи-ео-о-о-о! Ба-та-рей-ка-а-а-а!

Перебравшись к брату на диван, Света закрыла глаза ладонью.

– Стыдобища какая! – Краска и впрямь залила ее лицо до самой шеи.

– Раз в году можно! – уверенно отрезала Настя, унося на кухню пустые бутылки.

Антон кашлянул, хрустнул пальцами.

– Я, пожалуй, тоже пойду… Мне завтра проект сдавать, а там работы еще – конь не валялся.

– Ты спать-то не забываешь, работничек?

– О, сплю я даже больше, чем надо. Поверь.

Свете показалось, что по лицу брата пробежала легкая тень. Беспокойство или что-то похожее. Тоскливо вздохнув, Света положила руку Антону на плечо.

– Ты хоть позванивай иногда, что ли, – она грустно улыбнулась и спросила с надеждой. – А то, может, останешься, а? Пока доедешь еще. Всяко сегодня работать не будешь. Завтра с утра, со свежей головой…

– Ну, скажем честно, «со свежей головой» это ты хватила, – перегибаясь через диван, вклинилась между ними Настя. – О чем болтаете, котятки? Ты ведь не собрался бросить сестру в ее единственный в году день рождения?

Она грозно посмотрела на Антона, и тот замотал головой. Не веря, Света широко распахнула глаза.

– Что, серьезно?! Остаешься?!

– Конечно, остается, – безапелляционно обрубила подруга. – Что ж, у него совсем, что ли, совести нету?

– Тошка? Ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!

Загнанный в угол, Антон пожал плечами, молчаливо соглашаясь со всеми доводами. Света довольно запищала и принялась подпрыгивать на диване.

– Вы такие клевые! – пьяно улыбнулась Настя, крепко обнимая Антона и Свету за шеи. – Если бы вы не были братом и сестрой, я бы предложила вам тройничок!

Антон смущенно отвел глаза, неловко высвободился из объятий. Света расхохоталась, легонько боднула подругу лбом. С Настей никогда на сто процентов не знаешь, шутит она или серьезно. Настя и трезвая не слишком следила за языком, а уж после десятка «Наглых обезьян»…

– Ладно, я отчаливаю.

Пошатываясь, Настя встала. Смерила Антона долгим оценивающим взглядом. Подмигнула с театральной игривостью.

– Если что, моя комната рядом с кухней, и дверь я не запираю.

– Тьфу на тебя! Настя, это же мой брат!

– Это для тебя он брат. А для меня – симпатичный бесхозный мужик, который спит в соседней комнате.

Света потянулась шлепнуть подругу по бедру, но та с неожиданной ловкостью увернулась.

– Ариведерчи, котятки!

Настя скрылась в своей комнате. Из-за неплотно прикрытой двери донеслось томное:

– Не запираю!

– Не переживай, – Антон очень серьезно посмотрел на сестру. – Я буду паинькой.

– Кто бы сомневался? Ты всегда был паинькой.

Он растянулся на диване, пристроив голову на коленях Светы. Странно, он всегда был старшим не только на словах, но и на деле. Надежным, заботливым. Мечта любой младшей сестренки. Но в этой позе он всегда казался ей маленьким мальчиком. Не слабым отнюдь, но ранимым и доверчивым, как щенок. Света зарывалась пальцами в густые черные волосы, вдыхая слабый аромат одеколона и мужского шампуня. Считала родинки на его лице, нажимая на них, как на кнопки. «Печатала», так это называл Антон.

– Эй, машинистка, – запрокинув голову, он хитро прищурился. – Подарок-то будешь открывать?

– Нет… Подожду до Нового года. – Света наклонилась и звонко чмокнула брата в нос. – Лучший мой подарочек – это ты! – отчаянно фальшивя, пропела она.

– Чудовищно! Не делай так больше! – скривился Антон. – Открывай давай. Я весь вечер потратил, заворачивая.

– И все равно завернул ужасно, – хмыкнула Света.

Она потянулась к журнальному столику, среди всех свертков и коробок безошибочно выбрав увесистый кирпичик. Мятые уголки, бумага в шотландскую клетку, кое-как перетянутая бантиком, и много-много скотча. Света деловито потрясла подарком возле уха, понюхала.

– Еще на зуб попробуй…

– Это не духи, не украшение… – Света еще раз потрясла подарок. – Или украшение? Цепочка? Не-е-ет, это для тебя слишком банально… Билеты?

Закатив глаза к потолку, Света придирчиво покачала подарок в руке.

– Тяжеловато. Хм-м-м… Книга! Это книга?!

– Бинго! – засмеялся Антон. – Вскрывай уже, Шерлок! Тебе понравится.

Подцепив ногтем скотч, Света разорвала оберточную бумагу. Из-под шотландки показалась чуть потрепанная обложка. Черно-синие тона, размашистый акварельный рисунок, будто бы выполненный детской рукой. Темный лес и дом на пригорке, обнесенный палочками забора. Ярким пятном под двускатной кровлей выделяется горящее окно. Натурально горящее. Не теплый свет лучины или свечи, не тусклая желтизна электрической лампы, а рыжее зарево пожара, выскочившее из неплотно прикрытой печи. При первом же взгляде Свету кольнуло узнавание.

– Маршак. «Угомон». Господи, Тошка, где ты ее нашел?!

– Угадал? – вместо ответа довольно ухмыльнулся Антон.

– Еще бы!

– А я ее никогда и не терял.

Света быстро раскрыла книгу, перелистнула шмуцтитул, выискивая выходные данные.

– Тысяча девятьсот шестьдесят седьмой год! С ума сойти! Блин, да она старше нас двоих, вместе взятых! – пальцы метнулись к оглавлению. – Боже, и обложка та же самая. Мне кажется, даже запах тот же!

– Мне в детстве казалось, что домик на обложке горит. Поздний вечер, за окном дождливо. Все легли спать – Угомон всех уложил – и не заметили, как из печки вывалился уголек.

– Бр-р-р-р, жуть какая! Не выдумывай! Хотя, если честно, действительно похоже на огонь… И еще иллюстрации эти.

– Да, криповатые. Угомон этот бородатый, в капюшоне, как какой-то престарелый маньяк-педофил. Что он вообще делает поздно ночью у кровати чужого ребенка?! А учитывая, как мальчика в книге зовут, я в детстве думал, что это про меня, и старался заснуть побыстрее, чтобы, не дай бог, он не пришел. Представляешь, откроешь глаза, а там старикан в капюшоне и с бородой, и это ни фига не Дед Мороз!

– Да ну тебя! – хмыкнула Света. – Балбесина!

Пальцы задумчиво пробежались дальше, вместе со страницами перелистывая само время. Отматывая назад. Возвращая в детство.

– Сон приходит втихомолку, пробирается сквозь щелку… – Света поймала себя на мысли, что улыбается во весь рот. – Тошка, Тошка… Помнишь, как я в детстве тебя доставала, чтобы ты мне его прочел?

– Помню, конечно. Чуть ли не каждый вечер. Угрожала, что иначе не заснешь, шантажистка мелкая. – Антон прикрыл глаза. – Я точно так же маму доставал.

Он вновь довольно ухмыльнулся. Света попыталась улыбнуться в ответ, но губы скривились. В глазах поднялась соленая муть. Капля сорвалась с ресниц и разбилась о раскрытые страницы. Сухая бумага жадно впитала влагу, растянула по буквам темным пятном. Света торопливо захлопнула книгу.

– Свет, ты чего? – Антон приподнялся на локте. – Свет? Перестань, ну? Ты ни в чем не виновата. Мама умерла во сне еще до того, как ты родилась.

– Да. Знаю.

Света мотнула головой, и подступившие слезы разлетелись в разные стороны. Чувствуя себя донельзя глупо, она запрокинула голову, замахала руками перед лицом. Ни дать ни взять – экзальтированная дурочка из вечернего ток-шоу для домохозяек. Антон снял с ее носа соленую каплю, внимательно изучил, выгнув бровь с таким уморительно-серьезным видом, что Света, не выдержав, прыснула. Но смех получился натужным, истеричным.

– Прости… – кое-как успокоившись, выдавила она.

– Эй! Посмотри на меня. – Антон подсел ближе, положил ей руки на плечи. – Ну же, посмотри на меня. Спать ложатся все на свете, спят и взрослые, и дети… Помнишь?

Шмыгнув носом, Света нашла-таки силы улыбнуться в ответ.

– Спит и ласточка, и слон, но не спит один…

– Антон.

– Ну вот!

Брат безошибочно раскрыл книгу на нужной странице.

– Стал он песни петь от скуки, взял от скуки книгу в руки. Но раздался громкий стук – книга выпала из рук!

– А знаешь, мы даже во дворе его вместо считалочки использовали. Раз-два, три-четыре. Кто не спит у нас в квартире? Всем на свете нужен сон. Кто не спит, тот выйди вон! Я всех девчонок на нее подсадила.

– Считалочки… – снисходительно хмыкнул Антон. – А ты вообще в курсе, что Маршак не только детские стишки писал? Он много переводил. Бернса, например. Это…

– Знаменитый шотландский поэт. Я знаю.

– Ну да, конечно. А еще он «Калевалу» переводил. Казалось бы, где Маршак и где «Калевала», да? Я думаю, он был великим мистиком. Не показным, как все эти графы Калиостро, а тихим, скрытным мистиком, который всю жизнь прятался под личиной добродушного детского писателя. У него даже в детских стихах порой такая жуть сквозит, никакому Лавкрафту не снилось. Просто не все это видят…

Антон широко зевнул, по-детски заплямкал губами.

– Всем на свете нужен сон, это точно. Мне бы сейчас определенно не помешал. И Свете тоже, я думаю.

Антон мягко поцеловал сестру в лоб.

– Давай дуй спать.

– Дую! Доброй ночи, Угомон…

В дверях спальни Света замешкалась.

– Знаешь, я иногда думаю, как все было бы, будь мама жива. Если бы все эти годы она была рядом…

Ответа не было. Зарывшись лицом в подушку, брат уже крепко спал. Видно, в самом деле намаялся за день. Света вернулась, заботливо укрыла Антона пледом. Убрала со лба непослушные вихры. Шепнула:

– Сладких сновидений!

Что снилось ее брату, один Морфей ведает, а вот Светины сновидения сладкими не были. Снилась какая-то старая больница, и она, в одной рубашке, как птица металась между запертых дверей в поисках выхода. Неприятное жуткое место во сне представало мрачным готическим замком, полным тайных склепов и замурованных ниш с истлевшими скелетами. Она тянула за руку ребенка, мальчишку, и по пятам за ними стелилась голодная тьма, полная чудовищ. Черные щупальца расползались по стенам, оплетали лампы и светильники, душили любой, даже самый робкий источник света. Света. Света! СВЕТА!!!

Женский голос истошно звал ее по имени. Голос, который она ни разу не слышала, но который был ей прекрасно знаком. Он поддел ее зазубренным крючком и вырвал из пучины сна, как рыбак подсекает беспечного окуня. Света очнулась, дрожа от озноба. Обхватила плечи, сквозь тонкую ткань ночной сорочки чувствуя колкие мурашки, покрывшие холодную кожу. Голова трещала. Тело расплачивалось за несчетное количество коктейлей, поднятых за здоровье именинницы.

Поеживаясь, Света накинула покрывало. Словно привидение выплыла из спальни. Лунное серебро, смешанное с желтками фонарных столбов, освещало квартиру. В гостиной на диване разметался Антон. Окно раскрыто нараспашку – вот почему так зябко. Света плотнее закуталась в покрывало. В кухне, ощупью, нашла пачку анальгина. Запила теплой водой из чайника. Постояла, борясь с тошнотой, пока таблетки не улеглись. Пол приятно холодил босые ноги. В полудреме Света вернулась в спальню и даже не заметила, что диван пуст.

Она рухнула на кровать и, едва коснувшись лицом подушки, заснула. Впала в черное бесконечное ничто. Выключилась. Она не видела, как Антон неживыми механическими движениями взгромоздился на подоконник. Ежась на ветру, он стоял, руками держась за створки, и глаза его были закрыты. Лицо беспокойно подергивалось, губы шевелились, нашептывая что-то звездному небу, но некому было услышать, понять, запомнить.

На мгновение он застыл, превратился в гипсовую статую. Мимические мышцы прекратили сокращаться. Рот скривился, не закончив фразы. Побелевшие пальцы отцепились от створок. Антон обернулся, закрытыми глазами обозревая темноту квартиры. Сквозь сомкнутые веки они глядели в спальню, где на кровати, спрятав руки под подушку, лежала его сестра.

Губы Антона дрогнули:

– Ты поймешь. Так нужно.

Он качнулся и выпал из окна спиной вперед. В те короткие секунды, что длилось падение, он успел сложить руки на груди и улыбнуться умиротворенно, как улыбается человек, принявший правильное решение.

Глава вторая. После Антона

У накрытого простыней тела топтались медики. Выверенными движениями собирали носилки, раскатывали глянцево-черный мешок для трупов. Парочка полицейских курила возле машины, и включенная мигалка попеременно окрашивала сосредоточенные лица в красный и синий. Поодаль тихо переговаривались соседи и случайные прохожие, хмурые, серые, как нынешнее утро.

Света уже не выла – лишь тихонько всхлипывала. Всклокоченная, бледная, за неполный час постаревшая лет на десять, она до боли сжимала кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Деловитые медики с красными от недосыпа глазами застегивали мешок. Жужжание молнии, неправдоподобно громкое, напоминало гул осиного гнезда. Черная ткань поглощала Антона, скрывая изломанное тело, череп с трещиной на затылке, восковое лицо с кровавыми потеками над верхней губой и в уголке рта.

Все, чего Свете сейчас хотелось, – отмотать время назад, чтобы сидеть рядом со спящим Антоном всю ночь. Всю жизнь, если потребуется. Все, что она могла, – кусать губы и кутаться в плед, принесенный заботливой Настей. Жалкий кусок ткани, все еще хранящий запах брата.

Немолодой оперативник с седой щеткой усов глядел на нее в упор, по-рыбьи раскрывая рот. Рядом Настя, помятая спросонок, жестикулировала, шевелила губами, изливая на него ответное молчание. Звук исчез, подавленный звенящей тишиной. Оробел в присутствии смерти, спрятался. Света бы тоже с радостью спряталась. Забралась с головой под одеяло, пережидая, пока ночной кошмар сгинет, оставив после себя лишь гнетущие воспоминания, которые иссушит восходящее солнце. Но солнце взбиралось на небосвод, лениво цепляясь за ветки деревьев, а темное пятно на асфальте не думало высыхать.

Подталкиваемая медиками, мимо проплыла каталка. Моргнула вспышка телефона. Кто-то сделал фото. Сегодня запостит у себя на страничке. Может быть, даже продаст снимок какому-нибудь новостному ресурсу. Дверцы труповозки сомкнулись, скрывая продолговатый черный мешок. Колыхнулась толпа, расступилась, пропуская машину. И вновь сомкнулась, жадная, любопытная, равнодушная к чужому горю. Докурив, скрылись в патрульной полицейские. Оперативник, оглаживая усы, отвел Настю в сторонку. Безмолвно. Беззвучно.

И, осознав, что еще немного – и тишина сомнет ее, расплющит, точно асфальтоукладчик, Света отыскала свой голос.

– Почему?! – закричала она, разрывая безмолвный кокон, что спеленал ее с головы до ног. – Почему-у-у-у?!

– Так надо… – прошелестел ветер. – Ты поймешь…

Но Света не понимала. Она не знала язык ветра. В роще у дома воронья стая граем встречала новый день и новую смерть.

Впервые в жизни Света напрямую столкнулась с формальной стороной смерти. Само собой, до того ей случалось бывать на похоронах. Давно, еще в детстве, они всем классом провожали старенькую учительницу физики, и еще один раз – пару лет назад, одногруппник попал в страшную аварию. Но заниматься похоронами самостоятельно не доводилось. Света даже не знала, куда увезли тело брата. В эти тяжелые, исполненные муторной душевной болью дни Света как никогда благодарила судьбу за Настю.

Подруга записала все данные, надиктованные оперативником. Сама звонила в морг, уточняла дату вскрытия, ездила проплачивать холодильную камеру и ритуальные услуги. В редкие моменты ясности рассудка отрешенная Света совала ей деньги, но Настя лишь отмахивалась – потом, потом, свои люди, сочтемся. Она дежурила у постели и бегала за водой. Кормила чуть ли не с ложечки, хотя есть Свете не хотелось совершенно. Даже на звонки отвечала. Один такой врезался в Светину память.

Все как обычно: пиликнул телефон Антона, Настя сняла трубку. Отрывисто поздоровалась и долго-долго молча слушала собеседника, постепенно темнея лицом. Глядя на нее, Света до смерти перепугалась, что вновь произошло ужасное, непоправимое. Она попыталась отобрать телефон у подруги, но та отвела руку, решительно встала, вышла в другую комнату и уже там заорала на невидимого собеседника.

– Он умер! Умер, как вы не понимаете?! У вас вообще совесть есть?! Что вы за человек такой?!

На мгновение замолчала, словно набирая воздух для нового вопля, но ответила неожиданно тихо и холодно.

– Подождете, ничего страшного. Квартира проплачена до конца месяца. Месяц кончается через две недели. И если хоть что-то из вещей пропадет, я ваш маленький бизнес скормлю налоговой инспекции. Надеюсь, мы друг друга поняли, – с нажимом закончила Настя.

Она вышла из комнаты, пунцовая от ярости. Подчеркнуто вежливо попрощалась и швырнула трубку на диван.

– Этот козел звонил… у которого Антошка квартиру снимал. Говорит, новые жильцы въехать хотят. Тварь… Свет?

Она присела возле подруги на корточки, сжала ее колени.

– Надо будет в ближайшие дни поехать и разобрать все. Свет?

Света притянула ее к себе, уткнулась зареванным лицом в макушку. Так и сидела, а Настя покорно ждала, пока подруга успокоится. Слезы катились устало. Вспомнилась старая сказка о женщине, что от горя выплакала глаза до полной слепоты. Новые жильцы, въезжающие в квартиру брата, стали последним кусочком мозаики, на которой, как оказалось, были изображены угрюмые сосны и взбегающее на холм, утыканное крестами кладбище.

Поехать разбирать вещи брата через пару дней не получилось. Подготовка к похоронам отнимала уйму времени, а вечером попросту не оставалось сил, чтобы тащиться на другой конец города. Туда, где Света так и не побывала, но где – она знала это совершенно точно – каждая мелочь будет напоминать об Антоне. Если бы не Настя… Если бы не Настя… Да, Света иногда поглядывала на злополучное окно с абсолютно нездоровым интересом.

Тяжелее всего дался поход в ритуальную фирму. Вид похоронных атрибутов, выставленных на продажу, добил Свету окончательно. В отличие от морга, здесь не пахло разложением и тленом. Напротив, благоухал сандал, а от девочек с профессиональными печатями скорби на лицах тянуло «Диором» и «Живанши». Не хватало воздуха, хотя душно не было: кондиционер принудительно гонял прохладу по комнатам, заставленным крестами, искусственными венками, макетами памятников и… гробами. Света дышала старательно, словно делала упражнение, думая только о том, как бы не грохнуться в обморок. Настя поддерживала ее под локоть, отчего Света чувствовала себя старой и немощной. Развалиной.

– …красный бархат…

– Что? – переспросила Света.

Пухлая девушка из ритуальной службы сложила на дородной груди пальцы, унизанные золотом. Соболезнующая маска прилипла намертво, но глаза отражали тоску, рутину. Девушка хотела домой, пить кофе с коньяком и смотреть сериалы.

– Красный бархат, – терпеливо пояснила она. – Обивка. Не очень дорого и смотрится достойно. Есть лакированный вариант, но по деньгам почти вдвое дороже…

Свету замутило. Любую, даже самую неприглядную смерть здесь стремились обрядить покрасивее. Исподволь давили на жалость, невзначай роняли фразы в духе «родные и близкие достойны самого лучшего», «они с нами, пока мы заботимся о них», и тут же демонстрировали каталог костюмов или широким жестом охватывали выстроенные вдоль стен надгробия. Как будто умершим не все равно. Как будто Антону, с пробитой ребрами грудной клеткой, с выпирающими из-под кожи шейными позвонками, Антону с головой, треснувшей, как переспелый арбуз, не все равно, в каком костюме его зароют.

– Много цветов заказывать не нужно, – доверительно сообщила ритуальщица. – А то, знаете, завалят могилу букетами, так что и не видно ничего. Пять-шесть букетов будет в самый раз.

Свете захотелось заорать. Схватить эту сонную курицу за грудки, встряхнуть как следует. Отхлестать по щекам, крича в одутловатое лицо, что нормально не будет, потому как нет ничего нормального в мире, где человек без видимых причин выходит в окно. Где от небытия отделяет один крошечный шаг и быстротечное падение. Где все хрупко, тонко, как едва ставший лед, под которым бесшумно скользят игольчатые гребни и темные плавники древних тварей, – и завтра в окно может выпасть кто-то из твоих друзей. Близких. Ты сама.

Требовательно запиликал телефон, на осколки разбивая зарождающуюся злость. Света тяжело вздохнула, прислонилась к подруге, странным образом успокаиваясь от тепла ее тела. На экране горел номер тети Лары. Знаками показав «я на минутку», Света отошла в сторону. Палец завис над иконкой в виде красной трубки – выслушивать очередные соболезнования хотелось меньше всего. За минувшие дни она слышала их достаточно.

– Да, теть Лар, – она все же приняла вызов.

– Ну как ты там, кровиночка моя? – тетя Лара с ходу сорвалась в сюсюканье.

– Да ничего, теть Лар, держусь.

– Крепись, родная, крепись. Тебе сейчас надо быть сильной. Такое горе и на такие хрупкие плечи, ох-хо-хо-о-о… Как ты сама с этим справишься, бедная ты моя?

– Ты не приедешь, да? – догадалась Света.

Выхолощенный голос давно забыл, как выражать эмоции, но на том конце линии переполошились.

– Ты только не сердись, кровиночка моя! Не сердись! Я сама себе места не нахожу, но никак не вырваться. С работы не отпускают, да и, если честно, денег нет ни гроша лишнего. Три кредита на мне висят, еле концы с концами сводим.

– Я понимаю, – тускло ответила Света. – Я все понимаю, теть Лар.

– Я знала, что ты поймешь. Ты у нас всегда была умницей. – Тетя Лара зашмыгала носом, шумно высморкалась. – Ты крепись там, не отчаивайся. Жизнь идет, время лечит, ну… И д-да, вот еще…

Она замялась, явно собираясь сказать что-то неприятное, хотя Света не могла представить, что может быть неприятнее тетки, не едущей на похороны племянника, которого растила как родного сына. Кредиты у нее, надо же! Света презрительно скривилась.

– Я отцу вашему звонила, рассказала про Антошу. Он очень-очень соболезнует, но приехать не сможет. Младший у него заболел, а жена в командировке. Он за няньку…

– Теть Лар, – Света устало прикрыла глаза, – мы с ним уже года три не созванивались. А не виделись все пять. Зачем ты мне все это рассказываешь?

– Ну, так-то оно, конечно, так, но все ж родная кровь… отец ведь…

– Биологический, – строго поправила Света. – Все, извини, у меня сегодня еще очень много дел.

Пока она наскоро прощалась с тетей, подошла Настя.

– Кто не приедет? – беря подругу под локоть, поинтересовалась она.

– Никто… – буркнула Света.

– Никто… Отец? – догадалась Настя. – Не бери в голову. Отцы порой бывают настоящими засранцами.

– Твой такой же? Ты поэтому про него так мало рассказываешь?

– Мой… А нечего рассказывать. – Настя задумчиво накрутила локон на палец. – Мой живет на работе. Иногда даже ночует там. Ладно, пойдем уже, давай закончим с этим.

Ритуальщица словно и не прекращала разговора. Заученно раскручивала клиента на деньги, не подозревая, что чудом избежала сокрушительной истерики.

– …подушечка под голову. Все равно будет не видно, так что можно побюджетнее…

– Я хочу, чтобы все было достойно, – неожиданно твердым голосом перебила ее Света. – Сделайте так, чтобы все было достойно.

Ритуальщица ничем не выдала эмоций, но отрешенные глазки ее вдруг загорелись неподдельным интересом. Позже, оплачивая счет, Света пожалела о своем опрометчивом высказывании. Нет, ей не втюхали самый дорогой памятник и позолоченное надгробие, все позиции оказались в средних пределах или даже чуть ниже. Участливая девушка просто внесла в счет все возможное, включая лампадки, свечи и даже носки. Услуги похоронной бригады, катафалк, место на кладбище, аренда ритуального зала и поминки сожрали все сбережения, которые Света откладывала на квартиру.

Умирать оказалось неожиданно дорого.

Катафалк – широкая «газель», приспособленная для перевозки усопших, – подпрыгивал на ухабах. В такие моменты, ловя равновесие, Света хваталась за гроб и тут же отдергивала руку, словно обжегшись. Мерещилась трупная вонь, тяжелый, тошнотворный аромат морга, хотя нос опух, покраснел и вряд ли мог адекватно воспринимать запахи. Молчаливые крепкие парни в одинаковых фирменных робах сидели вдоль борта. Под их ногами позвякивали свертки с инструментами. Все выглядело совершенно не так, как в кино. Не было траурной процессии, люди в черных плащах не толпились у свежей могилы, не секло дождем широкие купола зонтов. Духовой оркестр не играл похоронный марш.

Буднично машина заехала на кладбище, пристроилась рядом с двумя точно такими же, что отличались лишь логотипами ритуальных фирм на кузовах. Еще одно напоминание, что люди мрут каждый день и ее горе не уникально. Света вывалилась из салона, тихо радуясь, что уже несколько дней жила только на кофе. Долгая тряская дорога и духота подкатывали к горлу едкой желчью. Прохладный ветер, напитанный ароматом сосновой хвои, приятно обдувал разгоряченное лицо. Пока Света стояла, старательно унимая тошноту, мимо пронесли гроб.

У самого склона холма чернела яма в обрамлении земляных насыпей. Жирная почва, рассыпчатая, похожая на песочное тесто, сминалась под ботинками парней из похоронной бригады. Вокруг могилы стояли какие-то люди, совсем немного – на кладбище поехали лишь автовладельцы, – но, вспоминая прощание в траурном зале, Света с недовольством отмечала, что и там народу собралось едва ли намного больше. Она не видела их лиц, не соображала, мужчины это или женщины. Темные силуэты, обычные статисты из жизни Антона. Сейчас они скорбят, неловко бормочут слова поддержки, но вряд ли вспомнят о брате уже через месяц.

Света не желала признаваться в этом самой себе, но в глубине души, в самом потаенном месте, зрела обида на брата. Горькая, отравляющая все и вся, она грозила перерасти в злость, из которой разгорится испепеляющая ненависть. Ей хотелось сохранить об Антоне самые теплые воспоминания, но мерзкий червивый голосок день ото дня, час за часом подтачивал сестринскую любовь, казавшуюся прежде незыблемой. Перед глазами вставало удивленное лицо Антона в струйках запекшейся крови. Червивый голосок глумливо визжал: «Он тебя бросил! Поганый трус! Предал тебя и сбежал на тот свет! Какой мразью надо быть, чтобы так поступить с родной сестрой?! Что за сволочь способна на такое?! Он же знал, что у тебя нет никого ближе! Знал! Зна-а-а-ал!»

Но еще хуже становилось, когда мерзкий голосок замолкал и из-под него пробивался другой, морозно-спокойный, с притворным любопытством вопрошающий, а где, собственно, находилась любящая младшая сестра, когда ее брат бросился навстречу асфальту? «Где? В соседней комнате? Пьяная в хлам? Хороша поддержка, нечего сказать! Да что ты знала о нем, эгоистка? Самовлюбленная дрянь! Ты хоть раз спросила, что его гложет, какие у него проблемы? О да, и он отвечал – никаких! А ты радостно забывала об этом еще на полгода! Ты снимала по верхам и ни разу не докопалась до сути! Ты плохая сестра! Ты отвратительный друг!»

Мышцы натруженных рук вздулись, бережно опуская гроб в могилу. Белые полоски ткани, заменяющие веревки, полетели вниз, крест-накрест. Отрешенная Света тискала Настину руку. Теплая ладонь сочувствующего человека – вот то немногое, что удерживало Свету от прыжка в могильную яму и отчаянной попытки ногтями сорвать тяжелую крышку, вытащить наружу брата, которого по ошибке запихнули в жуткий деревянный ящик.

Кто-то прошел мимо. По доскам гулко ударили комья земли. Провожающие выстроились коротенькой вереницей, и Света истерично хихикнула. Показалось, что могильщики сейчас заорут, как ярмарочные зазывалы: «Настоящий покойник! Всего один сеанс! Соблюдайте очередь!» Комья земли все громче колотили о крышку гроба, словно каждый норовил взять горсть побольше и швырнуть посильнее. Уже не глухой стук, а грохот горного обвала. Методично. Страшно. Окончательно. Это могильщики взялись за лопаты, споро закапывая гроб – и Антона, Тошку, братишку, – возводя над ним аккуратный вытянутый холмик. Чудовищный звук все нарастал и нарастал, покуда не заполонил кладбище, мир, Вселенную. И тогда Света поняла наконец, что это она – она сама – сидит на дне глубокой черной ямы, и на голову ей сыплется жирная земля, застревает в волосах, забивается в рот, залепляет ноздри. В этом звуке крушение надежд сплелось с торжеством смерти. Неизбежность правила безраздельно. Любимые люди обращались в бездушных сломанных кукол. И это был страшнейший из всех слышанных ею звуков.

Даже когда они возвращались домой, в мерном гуле мотора ей чудился тяжелый земляной стук. Для себя Света решила, что никогда больше не явится ни на одни похороны. Всю дорогу с кладбища она думала лишь о том, что не позволит, ни за что не позволит, чтобы с ней обошлись так же. Только кремация. Только огонь.

Поминки устроили в небольшой кафешке рядом с домом. За столом, накрытым на двадцать пять персон, сидело чуть больше десятка человек, включая их с Настей. «Насколько же замкнутым человеком надо быть, чтобы на твои похороны явилось так мало народу? – думала Света. – Или не быть, а стать? Когда Антон превратился в затворника? Он же всегда был обаяшкой, душой компании, и девочки вокруг него вились, как пчелы у цветка. Еще каких-то года три назад…»

Точно, три года назад. Света кивнула собственной догадке. Именно тогда внимательный и заботливый брат вдруг начал реже звонить и почти перестал заходить в гости. Что случилось с ним тогда, три года назад? Наркотики исключаются, экспертиза показала, что он и пьян-то особо не был. Может, задолжал кому? Но Света видела выписки с банковской карты. На счете брата лежала кругленькая сумма. Такие деньги не валяются без дела, когда из тебя выбивают долги страшные люди.

Над столом витали обычные поминочные разговоры. Пили, не чокаясь. Люди с натянутыми улыбками на постных лицах вспоминали о покойном хорошее и только хорошее. Как-то раз мы с Антоном поехали в лес и заблудились… Однажды я серьезно влип, и мне понадобилась помощь, тогда Антон… Как-то Антоха познакомил меня с одной девочкой, но забыл сказать, что ему она тоже нравится… Как Света и подозревала, срок давности всех баек был не меньше трех лет. Большинство историй начиналось словами: «К сожалению, в последнее время мы с Антоном мало виделись».

«Не твоя вина! – радостно завизжал червивый голосок. – Это не твоя вина! Это все он! Предатель! Трус! Кидала!»

«Заткнись!» – мысленно приказала Света, и голосок, к ее несказанному удивлению, действительно заткнулся.

Тяжело отодвинув стул, она встала из-за стола. Громко кашлянула, привлекая внимание. Полупустая рюмка пахла спиртом, вызывая омерзение. Света открыла рот и вдруг поняла, что будет говорить долго. Что ей необходимо выплеснуть скорбь, разделить ее с этими людьми, покуда они еще готовы это сделать.

– Антон… – хрипло начала она. – Антон был моим братом…

Съемная квартира Антона ничем не напоминала холостяцкую берлогу. Все тут было чисто, прибрано, все на своих местах – не то что в их «девичьей светелке». Даже пахло приятно: стиральным порошком, кофе и какими-то благовониями – на подоконнике нашлось блюдце с остатками прогоревшей ароматической палочки. Скромная однушка: кухня и гостиная, она же спальня. Диван собран, постельное белье аккуратно сложено в изголовье. Точно Антон знал, что вывозить вещи предстоит сестре, и стремился облегчить ей задачу. Света протяжно всхлипнула.