Текст книги "Орбита жизни. Судьба и подвиг Юрия Гагарина"

Принимать зачеты по технике пилотирования в группу Мартьянова был назначен командир звена Николай Иванович Новиков.

Мартьянов построил слушателей и представил их экзаменатору. Первым вышел из строя старшина и комсорг Гагарин.

– Как выполнял зачетные полеты по кругу? – спросил Новиков у инструктора.

– Отлично.

– Как материальную часть знает?

– Отлично.

– Летает уверенно?

– Гагарин немного опоздал к началу полетов – сдавал экзамены в техникуме. Но сейчас все наверстал. Ручку держит твердо. Летает хорошо.

– Проверим.

Юрий выполнил полет столь успешно, что у проверяющего возникло сомнение, не случайно ли с такой профессиональной отточенностью был проведен пилотаж. Новиков заставил курсанта вновь набрать высоту и повторить левый комплекс, в который входили: переворот, петля Нестерова, полупетля. «Конечно, отлично! Очень способный парень, – с радостью подумал Новиков. – Будет летать. И хорошо!»

Словом, в первых самостоятельных полетах Юрий почувствовал свою силу. И ему неудержимо захотелось стать летчиком истребителем, покорителем скоростей и расстояний. Когда ему после выпускной комиссии сказали, что его будут рекомендовать в авиационное училище, он подумал, что мечтам его суждено сбыться. Пока все его мечты сбывались. Сбудется и эта, только бы направили и приняли. А почему, собственно, его должны не принять? На здоровье он не жаловался, летать любил, и в «Ведомости индивидуальных оценок пилотов первоначального обучения, окончивших Саратовский аэроклуб ДОСААФ 24 сентября 1955 г.» против фамилии Юрия Гагарина значилось:

«Самолет ЯК 18 – отлично.

Мотор М 11 ФР – отлично.

Самолетовождение – отлично.

Аэродинамика – отлично.

Наставление по производству полетов – отлично.

Радиосвязь – отлично.

Общая оценка выпускной комиссии – отлично».

* * *

И вот он последний раз пришел на летное поле, остановился у учебного самолета с желтой шестеркой на фюзеляже, погладил рукой шершавую плоскость и тихо сказал:

– До свидания, старушка, большое тебе спасибо, многому ты нас научила. Мы теперь будем летать, – улыбнулся и, не оборачиваясь, зашагал к воротам.

Вскоре Гагарин получил направление в Оренбургское авиационное училище, а вместе с ним – справки и характеристики.

В характеристике из техникума было написано:

«Тов. Гагарин Юрий Алексеевич поступил в индустриальный техникум осенью 1951 г. на литейное отделение.

За все время пребывания в техникуме т. Гагарин был исключительно дисциплинированным учащимся, успеваемость его отличная.

Хороший физкультурник. Его общественная работа – секретарь ДСО „Трудовые резервы“.

Принимал активное участие в общественной жизни техникума и группы. Выступал с докладами на литературных конференциях техникума, являлся активным участником физико технического кружка.

Все просьбы и поручения дирекции, классного руководителя т. Гагарин всегда исполнял беспрекословно и относился исключительно добросовестно к порученной работе. Преддипломную практику проходил в ремесленном училище г. Ленинграда. Характеристика, выданная руководителями практики, говорит о хорошей теоретической подготовке т. Гагарина и о его серьезном отношении к работе. За отличное поведение и успеваемость в техникуме т. Гагарин имеет почетную грамоту и несколько почетных грамот от ДСО „Трудовые резервы“.

Директор Саратовского индустриального техникума – С. Родинов.

Классный руководитель – З. Акулова».

И снова Юрий с друзьями ехал на восток.

Юрий Гагарин в детстве

На вокзале ребят провожал Дмитрий Павлович Мартьянов. На прощанье он сказал:

– Вы еще полетаете на таких машинах, которые нам и не снились, ведь, как говорится, за молодостью – будущее. Оренбург вам, я думаю, понравится, хотя он будет, пожалуй, поменьше Саратова. Я там учился в суворовском училище. А ваше, летное, стоит на высоком берегу Урала. Из окон видны река, лес и аэродром. Желаю вам удачи!

И вот уже Юрий стоит у ночного окна, за которым мелькают синие степи, столбы и белые стволы берез. Дым, освещенный полосами света, стелется по земле. Беспокойные мысли приходят на ум: «Только бы меня приняли, – думает Юрий. – Училище – это не аэроклуб. Здесь подход будет построже. Главное, чтобы врачи ничего не обнаружили».

Поезд шел на восток…

Военное училище

Приемные экзамены в Оренбургское высшее авиационное военное училище Юрию сдавать не пришлось: у него был диплом с отличием об окончании техникума и хорошая аттестация из аэроклуба. Но на медицинской комиссии ему «досталось». Впрочем, не больше, чем остальным. «Посмотрите сюда левым глазом, закройте правый, теперь наоборот. Что вы видите здесь? А что здесь? Дышите глубже, а теперь не дышите. Наклонитесь, выпрямитесь. Чем болели?..» Медицинская комиссия отсеяла некоторых его товарищей, другие не прошли на собеседовании по теоретическим предметам.

Юрий благополучно миновал приемную и медицинскую комиссии и стал курсантом. Для начала его остригли «под нулевку», выдали новое обмундирование с голубыми летными погонами. На погонах – крылышки. А затем новоиспеченных солдат построили и разбили по эскадрильям, звеньям, экипажам. Юрий узнал, что отныне его непосредственный начальник командир экипажа – старший лейтенант Колесников, командир звена – майор Овсянников и командир эскадрильи – подполковник Говорун. Командиром взвода был капитан Федоров. Эти люди в какой-то степени теперь должны были заменить молодым ребятам отцов и матерей, стать старшими товарищами и учителями.

Юрий был подготовлен, возможно, больше, чем другие, к суровой армейской жизни. Он любил порядок, и его не беспокоили ранний подъем и заправка коек, физзарядка, и «Курс молодого бойца» с долгими маршами и частыми стрельбами, чисткой оружия и нарядами быстро стал для него привычным жизненным распорядком. Юрий «втянулся в службу» и стал находить время, чтобы почитать или написать письмо в Гжатск.

8 января 1956 г. курсантов построили в актовом зале училища. Подтянутые, гладко побритые, с карабинами в руках, выстроились они перед развернутым знаменем части. Молодые воины давали присягу на верность Родине. А дальше пошла жизнь, заполненная и вовсе привычным для Юрия делом – учебой.

Интереснее всего Юрию были уроки в классах материальной части и теории полета, которые вел инженер подполковник Коднер. Узлы и блоки, снятые с настоящих самолетов, действующие модели систем управления и моторов, детали, окрашенные в разный цвет, – все это, как мальчишек, увлекало будущих летчиков, помогало быстро и наглядно усвоить назначение и взаимодействие частей и механизмов самолетов разных марок. Подполковник так занимательно рассказывал о «холодном» металле, что слушать его не надоедало. Анализируя конструктивные особенности разных типов машин, он находил любопытные сравнения, и Юрий невольно поражался богатством знаний этого человека.

Гагарин с детских лет отличался «техничностью» – способностью быстро понимать и запоминать назначение и взаимодействие различных частей всевозможных механизмов. Это проявилось еще в ремесленном. В техникуме он научился чувствовать «душу» чертежей и по разрезу и размерам представлять себе части машины в разных проекциях. Постепенно это умение «понимать» металл укоренилось, стало свойством его личности. «Техничность» помогла ему и на занятиях.

Труднее было с тактикой. Преподаватель капитан Романов приносил на свои лекции многочисленные цветные схемы, исчерченные замысловатыми стрелами. Сперва Юрию тактика показалась сухой и отвлеченной дисциплиной, но вот Романов начал рассказывать о наиболее интересных действиях и операциях периода Отечественной войны – и тактика тоже стала близкой и наглядной. А сухие формулы воздушного боя стали ясными до осязаемости. Схемы больше не пугали Юрия своим отвлеченным смыслом. В конце концов Юрий давно привык «брать на вооружение» то, что ему преподают. «Это нужно запомнить!» – говорил он себе и запоминал. Много нового узнавал он в училище.

* * *

Но в общем все таки жизнь его была бы неполной, если бы не Валя… Почти с того самого дня, когда он с ней познакомился, она стала для него самым близким человеком. Оба они вдруг почувствовали, что им очень интересно быть вместе и говорить только друг с другом. Говорить о разном, но одинаково важном для каждого из них.

Среди курсантов и знакомых офицеров были ребята, которым очень легко давались победы на «сердечном» фронте. Посмотрит на девушку, пригласит в кино – и она влюбляется в него. А может, иные хвастали, что все так просто и быстро. Но тем не менее Юрий часто даже интересовался, как это у них все так лихо получается? Ему ничего не составляло найти общий язык с товарищами, у него было много друзей, но вот что касалось девчат, то с ними было сложнее. Веселые девицы, которым все равно, с кем проводить время, вызывали у него чувство неприязни – таким не доверишь свою душу. А серьезные казались ему неприступно умными: он не был уверен, что сможет найти с ними общий язык.

Порой ему становилось грустно и одиноко, особенно когда ребята получали увольнительные и отправлялись «на свиданки» к подругам.

Он думал о том, что хорошо бы встретить настоящего друга. Конечно, он не отдавал себе отчета, что имел в виду милую, сердечную девушку. Но почему-то именно о таком личном друге он все чаще и чаще думал в училище. Видно, казарменная жизнь, даже изрядно скрашенная новыми учебными предметами, спортом, общественными делами, походами в кино и книгами, все же оставалась казарменной, а строгая дисциплина – военной дисциплиной: у некоторых особенно «бравых» ребят уже были внеочередные наряды за «самоволку» и строгие наказания за другие провинности. Словом, он был в армии…

Это произошло вскоре после окончания «карантинного срока», на вечере, который каждую субботу устраивался в училище. На таких вечерах обычно бывали танцы или концерт самодеятельности. В этот зимний вечер старшина группы Гагарин тщательно начистил сапоги, пуговицы, пряжку ремня, пришил свежий воротничок и отправился вместе с друзьями в актовый зал.

Танцы только начинались. Духовой оркестр еще не «разогрелся» и играл вяло. Юрий первый раз попал на вечер танцев в училище и с интересом наблюдал за всем происходящим. Несколько пар медленно кружились в середине зала. Это были офицеры и старшекурсники. Ребята помоложе толпились тесными группами у стен и скептически посматривали на танцующих.

Постепенно подходил новый народ. Людей в середине зала становилось все больше и больше. Появились девчата. Многие из них, видимо, часто приходили в училище на танцы. Другие – это было сразу заметно, – как и Юрий, пришли впервые и пока присматривались…

Юрий не особенно любил танцы на народе. Так, где-нибудь на дружеской вечеринке, можно, как говорится, «оторвать от жилетки рукава», а здесь, где столько людей, чувствуешь себя как то неловко. Поэтому и он, и Юра Дергунов, и Валя Злобин, и Коля Репнин не спешили бросаться в водоворот танцев. Ждали, когда будет побольше танцующих, «знакомились с обстановкой»…

А обстановка постепенно становилась менее натянутой. И вскоре уже трудно было удержаться от соблазна и не пройтись в каком-нибудь немудреном танце вроде вальса или фокстрота. Вальс казался Юрию попроще для первого раза, и он ждал, когда шумный военный оркестр заиграет что нибудь вроде «Дунайских волн». Тем временем Юрий внимательно осматривал гостей. Были среди девушек и полные и худенькие, темноволосые и русые. Не так уж много было красивых, но зато очень много симпатичных, простых девчушек в нарядных платьях, тщательно отглаженных специально для такого случая. Взгляд Юрия скользил по рядам стульев, стоявших вдоль стен, останавливался то на одном лице, то на другом…

Ребята тихо переговаривались, но Юрий не прислушивался к их разговору. Он смотрел. Смотрел туда, где в простенке возле самых дверей остановились две скромные девушки. Одна в голубом платье, другая в темно красном. Ему почему то сразу понравилось то, что девушка в голубом держится строго и сдержанно: никому не кивает и не улыбается. Сразу видно, что она тут впервые – у нее еще нет знакомых. Юрий повернул голову, но взгляд его вновь почему то вернулся к худенькой невысокой фигурке, остановился именно на этой девушке. Лицо широкое, открытое. Ясные карие глаза смотрят спокойно из под черных ресниц. И каштановые волосы аккуратно уложены на затылке, а не завиты, как у большинства. Он пытался отвести взгляд, но глаза невольно вновь и вновь обращались к простенку возле дверей, где стояла та девушка.

Оркестр грянул вальс. «Эх, была не была!» – Юрий одернул гимнастерку и расправил под ремнем складки.

– Ну я пошел, ребята! – коротко бросил он и твердым шагом направился к девушке в голубом платье. Остановившись в шагу от нее, он щелкнул каблуками и чуть наклонил голову:

– Разрешите?

Девушка кивнула, и они медленно пошли на середину зала. Юрий сразу же почувствовал, что девушка танцует лучше его, временами она мягко пыталась взять инициативу в свои руки и вести его, когда Юрий сбивался. Но Юрий стал внимательнее вслушиваться в ритм, и дело пошло лучше. От девушки исходил легкий, чуть уловимый запах каких-то цветов, а волосы ее еще пахли морозным воздухом. Совсем неожиданно исчезла неловкость первых секунд. Девушка понимала каждое его движение. Порою она едва заметно улыбалась ему, когда он ошибался. Поэтому Юрий стал уверенное, а затем смелее.

– Как вас зовут? Мы уже столько танцуем… Пора и познакомиться, – сказал Юрий.

Девушка недоуменно вскинула на него глаза и сказала неожиданно официально и строго:

– А что, разве на танцах надо обязательно знакомиться?

– Желательно… Меня, например, зовут Юра. Фамилия – Гагарин. А вас?

– А меня – Валя. Горячева.

– Это по мужу? – лукаво заметил Юрий.

– Нет, по отцу, – в тон ему ответила Валя, отлично поняв скрытый смысл его вопроса.

Смутившись собственной напористости, Юрий, не находя нужных слов, несколько секунд танцевал молча, а потом, чтобы сгладить неловкость, прошептал:

– Вы хорошо танцуете, Валя, может, поучите меня?..

Валя ничего не ответила.

Едва отзвучал вальс, оркестр начал полонез.

Юрий мучительно ждал, когда же окончится этот длинный, нудный полонез. Две или три пары медленно, словно плавая, двигались навстречу друг другу посреди зала, а Юрий снова смотрел туда, в простенок. Все время смотреть было неудобно, но он все же заметил, как Валя что то оживленно рассказывала своей подруге. Та слушала, одна улыбаясь и чуть склонив голову.

Его наблюдения прервал чей-то вопрос:

– Ну, как?

– Что как? – не понял Юрий. Он был занят своими мыслями. Возбуждение, вызванное танцем, еще не прошло.

– Как девушка, понравилась? – это спрашивал Коля.

– Мне нравится, – просто ответил Юрий.

Ему что-то сказали, но он не слышал: он испытывал сейчас странное, неведомое раньше, ощущение угловатой неловкости и вместе с тем какого-то душевного подъема. Словно две противоположные стихии боролись в его душе. И от неразрешенности и неясности этой борьбы ему было не по себе. Взгляд его ненароком встретился с ее взглядом, но она почему-то сощурила глаза, как их щурят, глядя на яркий свет. «Плохо видит, близорукость», – подумал Юрий и неожиданно понял, что Валя тоже пытается его рассмотреть. От сознания этого ему вдруг стало легче. Музыканты заиграли фокстрот, и Юрий рванулся к Вале.

Но подошел он, как и подобает кавалеру, степенно и, когда Валя положила ему ладонь на плечо, сказал:

– На полонез я вас не пригласил, потому что я его, честно говоря, плохо танцую. – Юрий слукавил и почувствовал, что Валя поняла его уловку. Но снова девушка ответила совершенно неожиданно:

– А я его тоже не танцую!

– Вот и хорошо, я никак не мог дождаться, когда он кончится, – откровенно выпалил Юрий.

Валя снова ничего не ответила, но так на него посмотрела, что он смутился. «Зачем же вы так?..» – словно говорил ее взгляд. Но она счастливо улыбалась. И это Юрию очень нравилось. Он тоже широко улыбнулся, и его голубые глаза по мальчишески заискрились.

Валя держалась без кокетства и желания казаться лучше, чем о ней могут подумать. Все было так, словно они уже давно знакомы. И от сознания этого у него было легко на душе. Он понял, что подруга Вали одобрила ее выбор и подбодрила девушку. Но от этого Валя стала лишь сдержаннее и немногословнее. Ну что же, это вполне понятно. Юрий решил пока больше ни о чем Валю не спрашивать, а стараться повнимательнее танцевать, чтобы – чего доброго! – не наступить ей на ногу. Она это оценила.

– Вы не так плохо танцуете, как говорили…

– Стараюсь, – рубанул Юрий и почувствовал, что снова краснеет. Валя опять улыбнулась. Улыбнулась как то мило и умно. Тщательно обдумывая каждое слово, Юрий спросил:

– Значит, можно вас пригласить?

– С удовольствием еще потанцую. Только через раз.

Юрий действительно закружил девушку. Оба они уже успели немного устать и оба хотели разобраться в ворохе неожиданных, новых и пьяняще приятных чувств. Нет, это, конечно, не было усталостью – скорее какое-то трепетное ощущение, которое Юрий боялся нечаянно разрушить. Словно в руках у него был хрупкий, необычайно ценный предмет и он знал: одно неосторожное движение – и не останется даже осколков… Теперь он боялся сделать это движение.

Юрий пропустил танец и на очередной тур вальса снова пригласил Валю.

– Вы умеете держать слово, – заметила она, – а я уже думала, что вы обо мне забыли…

Юрий почему то ожидал, что услышит что то именно такое и сказанное именно таким тоном. Он понял: теперь можно говорить о чем угодно. И стал расспрашивать Валю о том, где она живет и кем работает. Валя охотно рассказывала обо всем, что его интересовало, и в свою очередь задавала вопросы. Неожиданно этот скучный вначале вечер превратился для него в большое, светлое событие. Вечер пролетел мгновенно. А Юрию казалось, что они еще ничего не успели сказать друг другу. Увольнительной у него не было, и они простились у входа, договорившись о встрече. Юрий почти не сомневался, что она придет.

…Теперь они часто встречались. Благодаря Вале этот город с красивой набережной вдоль Урала, с говорливой речкой Сакмарой стал для него почти родным. Много часов они уже проходили вдвоем, и Юрий отлично изучил маршрут от училища до телеграфа, где работала Валя, и от телеграфа до улицы Чичерина, где Валя жила.

Они уже настолько подружились, что однажды Валя пригласила Юрия к себе.

– Хорошо бы ты зашел к нам завтра. Как раз мама приехала. Вот и познакомишься с ней.

– Но завтра у нас кросс на десять километров. Я буду мокрый, а если приду последним, то и злой, как черт. А у вас нужна дипломатия… Да еще в такой день. – Юрий засмеялся.

– Подумаешь, улица Чичерина, так уж дипломатия! Чем проще – тем лучше. Все у нас очень хорошие и встретят тебя попросту. Вот отбегаешь – и прямо приходи.

Юрий не мог отказаться. Действительно, пора уже было познакомиться с родителями Вали.

– Хорошо, я приду, но в случае чего ты пеняй на себя… – пошутил Юра и снова засмеялся.

Он так и пришел прямо с кросса в лыжном костюме, на котором еще не успел растаять снег.

Встретили его действительно просто и сердечно.

Валина мать, Варвара Семеновна, только что вернулась от родственников из Калуги и привезла лесных орехов. Она поставила на стол их целую вазу, и Валя с Юрием начали их грызть. Это занятие заменяло им необходимость разговаривать. У Юры после пробега по морозу было чудесное настроение, и к тому же он чувствовал себя в этом доме желанным гостем. Обед готовил Валин папа – повар санатория, он делал это мастерски.

…С Валей Юрий вел себя естественно и привычно, как с товарищем, с которым знаком уже много лет. Да и Валя держалась просто: без кокетства и капризов. Они уже знали друг про друга почти все, и им казалось, что у них много общего. У обоих детство было нелегким, у обоих самостоятельная, большая жизнь только начинается и обоим еще нужно немало узнать и многому научиться. И ей и ему никогда не забыть тяжелых лет войны, которая изуродовала их детство, сделала еще в юности серьезнее и взрослее.

Юрий часто рассказывал Вале о полетах, об авиации. И хотя он всегда говорил искренне, Валя улавливала в его рассказах не только увлеченность, но и какую-то таинственную значительность. А Валя не любила говорить о своей работе. Да и что она могла рассказать такого значительного и героического? Валя работала на телеграфе, мечтала о другой профессии. Как то она сказала об этом Юрию.

– А тебе самой чем бы больше всего хотелось заниматься?

Валя не смогла сразу ответить. Она раздумывала о том, что любая работа, должно быть, приносит пользу людям. Но какое дело ей будет ближе и интереснее, этого она пока не знала. Поэтому она сказала неуверенно:

– Наверное, медициной. Самое полезное для людей дело.

Юрий помолчал, а потом заметил:

– Вообще-то дело подходящее, но ведь медицина тоже имеет свои специальности: есть терапевты, есть хирурги, есть стоматологи. А тебе по твоему характеру, наверно, лучше всего быть детским врачом. Дети – они народ симпатичный. Их всегда жалко, когда они болеют. Взрослый человек часто сам знает, что ему делать, а ребенку… ему помощь нужна. Это ты очень хорошо придумала – стать врачом. Только в институт сразу не удастся, придется в медучилище. Хочешь, я узнаю, какие там условия приема?..

Валя кивнула. Они тихо шли по вечереющей улице. Медленно кружился и падал крупный влажный снег, и снежинки давно уже плотным слоем покрыли и его шинель, и платок Вали, и ее плечи. Снежинки висели на ее длинных ресницах. Юрий заметил это и наклонился к самому ее лицу.

– Ты что? – Валя чуть отстранилась.

– Ничего, хочу снежинки сдуть. У тебя на ресницах целый ледник.

Валя улыбнулась. Мягко, сердечно, доброй улыбкой.

Юрий сдул снег и, крепко обняв Валю за плечи, поцеловал ее в глаза, в щеки, в губы. Валя ответила ему, а потом, словно спохватившись, оттолкнула:

– Юрка, кто-нибудь увидит!

И они долго шли молча. Почти у самого дома Вали Юрий, взглянув на часы, заторопился:

– Через полчаса кончается увольнительная! Я должен бежать.

И он снова крепко обнял и поцеловал Валю. Она приникла к его мокрому от снега плечу. Ему страшно не хотелось уходить от нее в этот вечер, но ничего не поделаешь: служба есть служба!

– Послезавтра я узнаю об условиях приема и позвоню тебе! – крикнул Юрий и побежал в ночь.

– До свиданья, Юрок! – услышал он ее голос и, обернувшись, махнул рукой…

* * *

А учеба шла своим чередом, становилась все интенсивнее, все сложнее. Формулы, глиссады, чертежи…

«Учиться трудно, – пишет он в это время в Саратов своему другу одноклубнику, – времени свободного остается очень мало, но настоящим летчиком я все же стану».

Незаметно подошла весна. Готовились к первомайскому параду. Начались полеты на тех же ЯК-18, с которыми Юрий уже успел познакомиться в аэроклубе. И это немного разочаровывало Гагарина. Хотелось чего-то нового, интересного, а тут опять те же самые машины. Правда, задания выполнять приходилось другие, более сложные, и перед глазами уже не маячила голова инструктора…

…Летний лагерь пятой эскадрильи расположился на самом берегу Урала. Сразу же за аэродромом тянулся лес, в лесу стояли палатки. По предложению Юрия ребята соорудили на берегу купальню и вышку для прыжков в воду. Очень хорошо после трудной работы в жаркий день, когда голова трещит от грохота моторов, а ладони пропитались керосином и маслом, разбежаться и броситься в ледяную воду…

И снова лето промелькнуло так быстро, словно деревья мимо лыжника, стремительно мчащегося с горы. Все одинаковое, похожее, трудное смешалось и растворилось во времени.

Осенью эскадрилью послали на работу в колхоз – убирать картошку.

В колхоз письма не приходили, и Юрий волновался: как там Валя? Она стала для него близким человеком. И проверка расставанием только лишний раз убедила его в том, что это именно так.

Порою по вечерам, когда лили холодные затяжные дожди, он сидел у ночного окна, по которому, словно слезы, катились капли, и думал о том, что в эти минуты делает Валя? Он отлично представлял себе все, чем она могла заниматься. Его беспокоило то, что она не пишет. Он не знал, что всему виной размытые дороги и плохая работа сельской почты. «Здесь идут проливные дожди…» Эта строка песни почему-то крепко засела у него в мозгу и не хотела уходить.

В колхозе Юрий часто вспоминал все, что связано с домашним уютом, с теплом. Вспоминал он и беляши, которые так вкусно готовил Иван Степанович, отец Вали. Вспоминал и далекий Гжатск, Гагарин твердо решил съездить домой в ближайший отпуск, после того как он вновь встретится с Валей.

Вернувшись, из колхоза, авиаторы начали готовиться к ноябрьскому параду. Строгое казарменное положение, ежедневные строевые занятия заслонили от него Валю, и увиделись они лишь седьмого ноября, когда училище торжественным маршем проходило по улицам Оренбурга. На площади Юрий заметил Валю, и Валя узнала его в рядах. Она улыбнулась и помахала ему рукой. А на следующий день они встретились и весь праздник провели вместе. Пожалуй, это были самые приятные дни за все последние годы. Тепло близких людей согревало Юрия. В те дни он почувствовал, что, наверное, теперь они всю жизнь будут вместе…

Дома, в Гжатске, во время отпуска он сказал матери, что думает жениться.

В Оренбург Юрий возвратился почти на неделю раньше срока. Валя без объяснений поняла, почему он так быстро приехал…

Если не считать перемен в его личной жизни, то самым примечательным и памятным событием было знакомство с новой техникой, а затем и полеты на МИГах.

Новые истребители казались Юрию верхом совершенства.

Материальную часть, а проще говоря – новую технику, Гагарин всегда усваивал быстро. И на этот раз машина настолько заинтересовала его, что раньше многих товарищей он не хуже механика знал реактивный двигатель: и компрессор, и камеры, и свечи, и форсунки, и газовую турбину. Наверное, если бы это понадобилось, Юрий собственноручно сумел бы собрать их и разобрать, даже если бы его разбудили среди ночи.

Но вот первый вылет. Юрий все делает по наставлению. Правая рука на ручке. Левая на секторах газа. Ноги – на педалях. Запел «пускач» – пусковой моторчик, а затем взревели двигатели. Вот тут-то и выяснилось, что МИГи гораздо сложнее в полете, чем это могло показаться с первого взгляда. Большая скорость предъявляла к пилоту совершенно новые требования.

Быстрые, легкие, маневренные, эти самолеты заставляли пилота работать интенсивно и напряженно. Не так просто было на них вести стрельбы и делать фигуры высшего пилотажа, даже взлетать и тем более приземляться.

В одном из полетов ведущим был Гагарин, а в задней кабине «спарки» сидел капитан Колосов.

Юрий уверенно поднял машину в воздух, хорошо выполнил полетное задание, но посадил машину неважно.

– Плохо, сержант! Посадку провели с высоким профилем, – коротко сказал капитан, хотя в душе он был доволен тем, как Юрий выполнял все фигуры и маневры. Да и маршрут он построил правильно.

Юрий помрачнел: он сам чувствовал, что посадил машину неважно. Но он не совсем ясно знал, что именно нужно сделать, чтобы получилось, как надо. Юрий внимательно расспросил инструктора. Потом долго беседовал с командиром звена и работал на тренажере. К нему подошли летчики.

– Что ты, Гагарин, тут возишься? Разобрался в теории – значит, в следующем полете все будет нормально. Пойдем-ка перекинемся в баскет…

– Нет, ребята, сейчас никак не могу. Плохо чувствую машину. А зря летать тоже не хочется, попусту керосин жечь…

Юрий очень хотел быть уверенным, что он действительно понял свою ошибку и знает, как ее исправить. Он во всем любил ясность. И никогда не хотел отставать от других – другие могут, значит, сможет и он! И, возможно, даже лучше, чем они!

Но в общем то таких горьких минут было немного. Юрий хорошо усваивал теорию, быстро схватывал главное на практике. И на классных занятиях и во время полетов он шел одним из первых. Это в значительной степени объяснялось тем, что теперь он ощущал какое-то внутреннее равновесие, какую то уверенность в себе, он определил это словом «стабильность».

Только однажды сплоховал Юра, переоценил свои знания и получил тройку по теории двигателя. Он вышел и грустно пошутил: «Срезал меня Резников!» Но было но до шуток: первая тройка в жизни! Через пять дней он пересдал предмет, и в зачетке появилась пятерка. А нужно заметить, что обычно после второго «захода» высший балл не ставили. Но Юра отвечал действительно отлично, и тут даже строгий преподаватель Резников не мог иначе оценить его знания.

Учеба шла в основном гладко. Однако жизнь ставила перед ним все новые проблемы. Конечно, пока они не могли помышлять о женитьбе. Валя терпеливо ждала, когда он окончит училище. Но Юрий знал, что и тогда ей еще придется много раз ждать. Ждать, пока он устроится на новом месте службы, ждать его из командировок, ждать из полетов. Такая уж доля жены летчика – всегда ждать.

9 марта, в день его рождения, Валя подарила ему две свои фотографии: на одной она была снята в его любимом нарядном платье, на другой – в белом халате. Этот белый халат тоже очень много значил для них – Валя определила свой новый путь и начала учиться в медицинском училище. На обороте одной из фотографий она написала:

«Юра, помни, что кузнецы нашего счастья – это мы сами. Перед судьбой не склоняй головы. Помни, что ожидание – это большое искусство. Храни это чувство для самой счастливой минуты. 9 марта 1957 года. Валя».