Текст книги "Черная Луна"

Дмитрий задумался, как шахматист, прозевавший сильный ход противника.

«Ну, мальчик, ну же! – мысленно подгонял его Белов. – Шевели мозгами».

– Вы правы в главном, Игорь Иванович, – начал Дмитрий. – Любое чрезвычайное происшествие, умышленное или нет, может быть использовано для дестабилизации обстановки. Идея временно переориентировать СОРМ[10] на политический террор принадлежит не мне, но здравый смысл в этом я вижу.

Белов расслабился, парень, сам того не осознав, угодил в ловушку:

– Кто же спорит, Барышников, да? – «Теперь тебе пора соображать. Интересно, подключится или мне дожимать придется? Давай, хитрюган, включайся, делай ставки!»

Тот тяжело завозился в кресле, посопел, потом выдал:

– Дим, может, я, дурак, чего-то недопонимаю… Но взорвать не бомбу, а общество – самоубийство. Или опасная игра. Как в «русскую рулетку». Либо кон сорвал, либо – башка вдребезги. Кто же на это пойдет?

– Оппозиция. Если почувствует, что проигрывает.

– Ха! – Барышников покачал головой. – Ты еще молодой, а я в партии всю сознательную жизнь состоял. Насмотрелся… Что-то не верится, что Дядя Зю горит желанием стать председателем нашего сидящего в глубокой заднице колхоза. – Он неожиданно цепко, как кот перед броском, впился взглядом в лицо Дмитрия. Только честно. Данные есть?

Вопрос был задан классно, как удар под дых. Белов мысленно зааплодировал, Барышников сделал даже больше, чем он ожидал. Осталось выяснить, ради кого. Но это можно сделать после.

– Основная цель расследования любого чрезвычайного происшествия, – начал Дмитрий после долгой паузы, – в первую очередь установить или исключить вероятность политической игры. Если нити ведут в политику, наши тут же включат «верховный перехват». Добром или нажимом заставят отказаться от намерений. Верхушку трогать не будем, но, если потребуется, нанесем удар по среднему звену. Компромат готов на всех. – Дмитрий перевел дух. – Но есть твердая установка не выходить за рамки конституции и правового поля. Роспуск Думы – шаг крайний, но вполне конституционный. Надеюсь, до этого дело не дойдет.

«Ага! Так тебе все и сказали, щегол пестрожопый!» – злорадно усмехнулся Белов. По выражению лица Барышникова догадался, что тот подумал примерно то же самое.

– Естественно, это должно остаться между нами. – Рожу хин посмотрел на Барышникова, потом на Белова. – На совещании об этом в открытую не говорилось, но, как я считаю, там присутствовали люди опытные, способные все понять без лишних слов. Наша задача – установить, что за внешне случайным ЧП стоят определенные политические силы, и своевременно об этом доложить. Все достаточно просто.

– А мы тут тупые, но исполнительные. Нам бы попроще, но доходчивее, вставил Барышников.

– Он прав, Дима. – Белов перешел на отеческий тон – основная часть игры была сыграна. – Опера, сам знаешь, народ циничный. Им горбатого лепить не надо. Стоит мне поставить задачу, как мои архаровцы в секунду, сообразят, что ищем не конкретного преступника, а политику.

– Я бы сказал – организаторов дестабилизации обстановки, – попытался возразить Дмитрий.

– Об организаторах хоть что-то может сказать только исполнитель, а не ты или я, погадав на кофейной гуще. – Белов отставил пустую кружку. «Дестабилизация»! Слово-то какое ввернули, можно подумать, что в Швейцарии живем. Коллективизация, канализация, проституция…

– Игорь Иванович, что же вы на совещании молчали? У вас, как выяснилось, весьма сильные аргументы против инициативы руководства. Возможно, и доказали бы свою правоту. – В словах Дмитрия был неприкрытый намек на утренний разговор.

«Щенок!» – зло подумал Белов, но заставил себя улыбнуться.

– А потому молчал, дорогой, – сказал он устало, – что, когда начальство ставит мне задачу, я начинаю думать, как мне с ней жить дальше. Но я же понимаю, что приставать к начальству с вопросом о смысле жизни глупо и некультурно. А жить-то как-то надо. Вот об этом, мужики, давайте думать вместе. – Он перешел на деловой тон. – Прошу докладывать соображения в порядке старшинства.

– Соображение первое. – Барышников похлопал себя по карманам брюк. – Забыл сигареты в пиджаке.

Белов подтолкнул к нему свою пачку «Золотой Явы», но тот вытащил сигарету из пачки «Кэмел», протянутой Дмитрием, от его же зажигалки и прикурил.

– Извини, Иваныч, решил обложить побором вновь прибывшего. – Барышников выпустил дым, прищурив один глаз, другим, с хитрой искоркой внутри, посмотрел на улыбающегося Дмитрия. – Соображение второе. В президентской Службе, оказываются, умные люди сидят. Грамотно сделали, что сосватали нам Димку. А что, Иваныч, я не прав? Пришел бы старый пер, вроде меня, или конь строевой, как ты, что бы народ подумал? Правильно. Что прислали куратора и надзирателя в одном лице. А тут сидит отличник, красавец, жаль, что не комсомолец. Ровня большинству наших архаровцев, а куда уже взлетел. Наглядная агитация! Одним словом, офицер по связи. Лучше и не скажешь. Это, Дим, не подкол, а отменная легенда. Для всех, кроме нас.

– Ну, честно говоря, доля истины есть. Примерно так я и представляю свои функции. – Дмитрий заметно оживился.

«Оно и понятно, давлеж кончился, можно и порозоветь личиком, – подумал Белов, опуская взгляд, чтобы не выдать себя. – Только никакой ты не офицер, а пешка. Проходная пешка. Оч-чень мечтающая стать ферзем. Только пешки сами не ходят, мальчик, их двигают. И сдается мне, ты это уже знаешь».

Глава десятая. ПОНЕДЕЛЬНИК-ДЕНЬ ТЯЖЕЛЫЙ

Дмитрий Рожухин продолжил доклад, но Подседерцев его уже не слушал. На листке рядом с пометками стал рисовать пересекающиеся загогулины. Вошел во вкус и принялся заштриховывать сектора наклонными линиями. Получалось красиво. «В ритме линий ощущается влияние позднего Кандинского», – наверняка глубокомысленно изрекла бы жена, травмированная общением с отечественной богемой. Подседерцев усмехнулся, любой более-менее опытный психолог, взглянув на его рисунок, сразу бы установил, что мысли автора носились где угодно, только не в служебном кабинете. Действительно, вторая половина понедельника не самое лучшее время для серьезных дел. Но других, увы, у него не было.

Кремлевский Двор и вся дворня – от особо приближенных до последнего дворника – жила одним – выборами. Подседерцев за годы работы в Службе насмотрелся и наслушался всякого, но то, что творилось в эти месяцы, уже не лезло ни в какие рамки.

Хозяин ставил трагифарс своего переизбрания со всепробивающим цинизмом и расчетливостью известного режиссера, охотника за призами международных фестивалей. Подседерцев даже поразился, насколько бывший партийный бонза с ухватками мелкого феодала оказался близок по духу совково-элитарному гению киноиндустрии с хамоватыми манерами светского льва. Оба на бюджетные миллионы ставили пьески собственного сочинения, где, пользуясь служебным положением главную роль героя и спасителя Отечества взяли себе, главную женскую отдали дочкам (пора их в свет выводить и приучать к славе, пора!), на роли второго плана определили родню и ближайших прихлебателей, остальное щедро, как мелочь нищим, раздали всякой шушере. Народу в этом шоу отводилась роль массовки на масленичном гуляний и рукоплещущей массы на премьерном показе. Верные соратники воровали, как во всяком благородном деле, по-черному, в меру потребностей, возможностей и фантазии. Знали – победа спишет любые расходы. А поражение… Его просто не могло быть. Уж кто-кто, а Подседерцев это знал точно.

Агитировали и подкупали другие. Ему досталась черная работа. Сколько рук пришлось выкрутить, сколько предынфарктных состояний спровоцировать, сколько слез раскаяния выжать, сколько компромата организовать и предъявить – об этом никто никогда не узнает. Все работа шла под программным лозунгом шефа СБП: «Власть не отдадим. Вы семьдесят лет правили, дайте теперь порулить нам». Слова эти он произнес с прямотой матроса Железняка перед лидерами «красной» оппозиции после показательной репетиции штурма Думы президентским спецназом. Лидеры «красных» сразу побледнели лицом, и предвыборная драка стала напоминать договорный матч: результат известен и всех устраивает, осталось только положенное время побегать за мячиком.

Подседерцев отложил ручку, поднял взгляд на Дмитрия. Парень ему нравился. Исполнителен, в меру инициативен, знает свое место. Своего бывшего шефа Белова топил грамотно, без перегибов, работая на логике. Подседерцев отметил, что в словах Дмитрия сквозила легкое пренебрежение молодого и жадного до жизни к старому, обреченному уступить место. На этом можно играть, потому что это суть, ее можно скрыть, но не изменить.

– Хорошо, Рожухин. – Подседерцев с трудом подавил зевок. – Память у тебя хорошая. А теперь меня интересует общее впечатление. Прошел год, Белов сильно изменился?

Дмитрий помолчал, продумывая ответ.

– Мне кажется, Борис Михайлович, Белов какой-то озлобленный. Ершистый, конфликтный. Раньше за ним такого не замечал. – Дмитрий пожал плечами. – Я понимаю, что каждый имеет право на собственное видение и мнение, но не может быть особого мнения о принятом руководством решении.

– Да? – иронично усмехнулся Подседерцев. «Никогда человек так не откровенничает о себе, как обсуждая других». – Ты еще молод, Дмитрий, для тебя карьера пока заключается в точном следовании приказам. А Белов отслужил достаточно, чтобы знать, что результат никогда не бывает прямым следствием приказа.

– Что вы скажете, если на каком-то этапе он закусит удила и начнет действовать самостоятельно?

– А такая угроза есть? – насторожился Подседерцев.

– У меня сложилось такое впечатление, – уверенно кивнул Дмитрий.

Подседерцев покрутил в толстых пальцах ручку, несколько раз исподлобья бросил испытывающий взгляд на Дмитрия.

– Это опасно, – протянул Подседерцев. – Белов – опытный оперативник. Но он лишь руководитель среднего звена. Командир исполнителей, не более того. Допускаю, что он, как человек умный и опытный, может догадываться об истинных мотивах тех или иных инициатив руководства. Но он никогда не принимал решений, основываясь на политических мотивах.

– Но он быстро пристегнул политику к предстоящей операции, – вставил Дмитрий.

– Политика для него – абстракция. А для нас – ежедневная рутина. Подседерцев обвел широким жестом кабинет. – И эта контора не просто единственная реально работающая спецслужба страны, а политическая полиция. Политическая полиция – и ничего больше!

Ему нравилось не скрывать своего цинизма, слишком уж лучистыми при этом делались глаза Дмитрия. Парень явно ловил кайф от приобщения к миру сильных, властных и жестких мужчин. Но не знал, что попал в СБП по достаточно циничным соображениям. Подседерцев, «зачищая» провальную операцию, руководствовался святым правилом кадровых игр: никогда не награждать и не наказывать всех под одну гребенку. Неравенство создает разницу потенциалов, которая и порождает ток эмоций, симпатий, зависти и злобы. Белова, как основного носителя информации, выдавили из ФСБ, Барышникова поощрили повышением, последним перед пенсией, а Дмитрия Подседерцев забрал под свое крыло. Провал охоты за деньгами Дудаева обставили как крупную победу, поощрив всех участников. И заодно лишили их любой возможности покопаться в преданном забвению деле.

– Кстати, о политике, Борис Михайлович, – встрепенулся Дмитрий. – Белов не уверен, что во время выборов кто-то пойдет на теракт. Считает, что все это политические интриги.

– Пусть почитает сводки – по десять звонков на день с угрозами взрыва! И Чечня под боком.

– Звонят шизофреники и школьники. А насчет Чечни… Я был в Буденновске и Первомайском. – Дмитрий выставил вперед твердый подбородок. – Рейд по незащищенным тылам – дело простое. А спланировать и осуществить серьезную акцию в столице, простите, у них на это мозгов не хватит.

Подседерцев резко развернулся, грузно навалился на стол, выложив пудовые кулаки.

– Умный, как я погляжу… Я тебя в Чечню посылал для того, чтобы ты пороху понюхал и на кровь насмотрелся. Но главное, чтобы на своей шкуре убедился, каково бывает, когда за дело берутся наши доблестные генералы. Понравилось, когда в Первомайском мордой в дерьмо сунули? Неужели тогда не понял, что эти дураки в штанах с лампасами не то что страну, собственную дачу защитить не смогут!

– Были такие мысли. И не у меня одного. – Дмитрий побелел лицом. – Я же помню, как ребята бросали в кадрах на стол удостоверения. Половина добиралась из Первомайского своим ходом. Мне один рассказал, что деньги на билет занимал у пехотного майора.

– Вот-вот, – Подседерцев сверкнул глазами. – Дураков у нас столько, что им главное не мешать, все сами развалят.

Подседерцев развернул кресло, подставив грудь холодному» ветерку, вырывавшемуся из решетки кондиционера. Как все крупные телом жару переносил с трудом.

– «Офицер по связи»! – хмыкнул Подседерцев, покачиваясь в кресле. – Он тебя за стукача принял, ты не находишь?

– Возможно, – Дмитрий дрогнул голосом.

– Не конфузься, как гимназистка. Белов не дурак, должен понимать, что ты просто обязан на него стучать. Согласен?

– Да.

– С чем согласен – стучать или что Белов не дурак? – поддел его Подседерцев.

– Белов не дурак, значит, в свое время стучал. Иначе до сих пор ходил бы в младших операх, – после секундной заминки ответил Дмитрий.

Подседерцев развернул кресло, по-новому посмотрел на Дмитрия.

– Правильно мыслишь! – Он вновь подставил грудь под струю воздуха. Только позволь уточнить. Стукач – патология, необходимое зло, с которым надо смириться. К сожалению, многие в такой извращенной форме понимают лояльность руководителю. Своего рода ритуальная жертва божеству. Не думал об этом? – Он удостоверился, что Дмитрий весь превратился в слух. – И занимаются этим отверженные, кого не взяли в команду лидера. А члены команды не стучат, а обмениваются информацией. Действие одно, а суть разная. Информация для команды – капитал, коллективная ставка в игре. Выпадет наша фишка – победим, нет – будет чем заплатить за проигрыш.

– И какую информацию должен добыть я? – Дмитрий, сидевший за приставным столиком, чуть развернул кресло, чтобы лучше видеть шефа.

– Не добыть, а сохранить. – Подседерцев расстегнул две пуговки, распахнул на груди рубашку. – Розыск – дело опасное. Особенно когда отрабатывают «центральный террор». Угроза может оказаться мнимой, а побрякушки на грудь повесят реальные. Вот и рвут когти, копая на километр вглубь. А в условиях такого трудового подъема можно накопать всякое. Мне бы очень не хотелось, чтобы информация о кое– каких наших инициативах попала в чужие руки. Я достаточно ясно выразился? – Он оглянулся на Дмитрия, тот кивнул, но по лицу было видно, что ничего не понял. – Уточняю, нельзя дать повод обвинять нас во всех смертных грехах.

– Зачем же тогда на нас все вешать? – удивился Дмитрий. – Вполне бы хватило СОРМа ФСБ. Кстати, это и насторожило Белова. И так на СБП все косятся, а тут мы еще по собственной инициативе становимся головной организацией по борьбе с политическим терроризмом.

Подседерцев плавно развернул кресло. С минуту молча разглядывал притихшего Дмитрия. Тяжелое лобастое лицо закаменело.

– Это не наша инициатива, – произнес он, понизив голос. – Шефу, чтобы ты знал, эту идею подарили. Отказаться было невозможно. Все ясно? Остальное додумай сам.

Дмитрий отвел взгляд. Он уже кое-что понимал в придворных играх, но что бывают такие подставки, даже не подозревал. В самый канун раздачи наград их Службе грамотно сосватали абсолютно провальное дело. Хозяин шел на выборы, как возвращаются с хорошей попойки. За одну руку его тащила команда «молодых реформаторов», за другую – их заклятые враги. При таком раскладе Хозяин был уверен, что дотащат обязательно, никто не рискнет бросить. А центральное положение гарантировало, что вынужденные компаньоны не набьют друг другу морду. Все знали, что после второго тура к торжественному застолью пригласят лишь одну группу. Усадить по левую и правую руку враждующие группировки – значит испортить себе праздник. Кто-то загодя решил избавиться от конкурентов, услав их на выполнение особо важного задания. И не поспоришь. Телохранители обязаны хранить покой и авторитет Тела, а не плясать перед избирателями.

«А ведь могут еще круче подставить! – ужаснулся Дмитрий собственной догадке. – Шлепнут из гранатомета по кортежу. Или мину подорвут на митинге. А еще хуже – захват заложников. И не в кишлаке, а в Москве, допустим, в офисе агентства „Интерфакс“. Репортажи пй всем каналам гарантированы. Хозяин за такое всем пинка под зад даст!»

– Вижу, сообразил, – заключил Подседерцев, внимательно наблюдавший за Дмитрием. – Вот такая тут политика. Твоя задача – не дать засветить наших людей. О любой инициативе Белова, о малейшей догадке, что в стране существует сеть хорошо обученных людей, способных совершить серьезное дело, немедленно докладывай мне. Остальное – моя забота.

– Все понял, Борис Михайлович, – кивнул Дмитрий.

– И еще. Не верь ни единому слову Белова. Все, что он тебе плел, игра в поддавки. Не ты его щупал, а он тебе лапшу на уши вешал. Не обижайся, но это так. – Подседерцев потянул к себе папку, давая понять, что разговор окончен.

Дмитрий встал.

– Кстати, что там произошло у родственника Белова? – Подседерцев хитро усмехнулся. – Вернее, у молодого человека, которого он представил как своего родственника, так будет правильнее.

– Не знаю, – растерялся Дмитрий. – Решил не спрашивать.

– Напрасно. Выглядело бы вполне органично, – цокнул языком Подседерцев.Вот на этой нестыковочке он тебя и раскусил. Был прекрасный повод сменить тему, тем более что сказал он о своих взглядах на террор достаточно. А ты вместо человеческого любопытства стал демонстрировать служебное рвение.

– Учту на будущее.

– Обязательно! Белов – опер высокого класса, а подвести к нему я могу только тебя. Иначе будет неорганично. – Подседерцев смягчил тон. – Ты уж постарайся.

Дмитрий сделал серьезное лицо.

«Ничего, молодой, потерпишь, – подумал Подседерцев. – Попал в команду, забудь о самолюбии., Здесь, как на корабле, накроют из главного калибра – все дружно ко дну пойдем. И капитан, и юнга».

– Разрешите идти, Борис Михайлович? – Дмитрий привстал.

– Чтобы ты знал, у племянника Белова отобрали права, техпаспорт, а машину отвезли на штрафную стоянку. – Подседерцев усмехнулся, увидев лицо Дмитрия. – Ты что, подумал, что это я организовал? Глупый, элементарное совпадение. Ладно, на сегодня с тебя хватит. Иди домой!

Он через стол протянул Дмитрию руку и, не дожидаясь, пока тот выйдет из кабинета, развернулся лицом к кондиционеру.

Белов прошел через проходную, резво сбежал по лестнице и замер, увидев ряд припаркованных вдоль Лубянки машин. Вокруг многих уже суетились хозяева и их пассажиры. Торжественный разъезд сотрудников был в полном разгаре.

– Ты чего, Игорь Иванович? – притормозил рядом Барышников. – Приступ склероза?

– Вроде того. – Белов забряцал ключами. – Вот блин, непруха!

– Неужели угнали? – Барышников округлил глаза.

– Хуже. Дал племяннику покататься, а у него все что можно отобрали, а тачку увезли на штрафную стоянку. – Белов сунул бесполезные ключи в карман.

– Без доверенности рулил?

– Без денег! – Белов с досады сплюнул под ноги. – Морда его, видите ли, подозрительной показалась.

– Ну, я их где-то понимаю. – Барышников глубокомысленно насупил брови. Племянничка я твоего видел. Шкаф два на два, о загривок оглобли ломать можно. А попросили денег – у него не оказалось. Конечно, подозрительно. Когда это было? – перешел он на деловой тон.

– Утром. Так замотался, что из головы вылетело. Краснопресненская ГАИ, упредил Белов следующий вопрос. – Решать надо быстро, завтра своих на дачу везу.

– Нет проблем. – Барышников достал из кармана записную книжку. – Постой здесь, я сбегаю звякну одному мужику.

Белов отошел в тень, закурил. Постарался успокоить себя мыслью, что так начавшийся день и должен был завершиться непутево.

Барышников вернулся через десять минут. Судя по лицу, новости принес неутешительные.

– Такие дела, Иванович. Попал ты на бабки. – Он посмотрел на клочок бумажки, зажатый в пальцах. – У племянника доверенность просрочена, так мне сказали. Машина в угоне не значится, но решили дождаться владельца. У тебя два варианта: ехать за ней сейчас, но придется оплатить содержание машины на стоянке. Или приехать завтра после обеда, мой знакомый отдаст бесплатно. Что выбираешь?

– А сегодня и бесплатно он не может?

– Сегодня не его смена. Сам понимаешь, кто что охраняет, тот с этого и имеет.

– Ну, блин, порядки!

– А когда были другие? – Барышников покрутил в пальцах бумажку. – Есть промежуточный вариант. Мужик – мой сосед. Можем сразу вдвоем к нему поехать. Под сто грамм уговорим позвонить в отдел, чтобы тачку сегодня же отдали. Как мысль?

Белов посмотрел вокруг, все плавилось от жары, в воздухе висела осязаемая удушливая дымка. Солнце едва коснулось крыш домов, до заката еще далеко, а ночь, судя по всему, будет душной. Пить в такую погоду ни малейшего желания не было.

– Нет, Михаил Семеныч, после вчерашнего водка в горло не полезет. Да и какая разница: сегодня вечером, но в сиську пьяным, или завтра, но трезвым.

– Разница, заметь, принципиальная! – хохотнул Барышников. – А на дачу как поедешь?

– Да не дача это, развалюха в деревне. Мы грузовик заказали, мой табор до конца лета уезжает. Хотели вещи в грузовик, а сами на машине. Но раз не получается, то не надо и дергаться. В кузове поедут, не развалятся. – Белов кисло усмехнулся. – Да и какая теперь, на хрен, дача!

– Может, пока война не началась, по пиву? – предложил Барышников и сладко улыбнулся, словно в объемное брюхо уже потекла холодная струя живительной влаги.

Белов облизнул сухие губы. Мысль была коварной, но притягательной. Интуиция подсказывала, что домой он сегодня попадет не скоро. И уж точно не трезвым.