Текст книги "Черная Луна"

Когти Орла

Десять дней спустя

Норду

Получен сигнал «Эрнстфаль». Источник использовал канал связи, законсервированный двенадцать лет назад. Псевдоним источника – «Петр».

Сильвестр

* * *

Сильвестру

Примите незамедлительные меры по уточнению информации. Контакт с источником «Петр» разрешаю.

Навигатор

Вверх по склону холма медленно поднимался человек. Трава еще не высохла после ночного ливня, спутавшиеся зеленые пряди липли к сапогам, обвивали ноги. Склон был пологий, кое-где вода собралась в лужи, отсвечивала мутным стеклом. Высоко в небе залился песней жаворонок. Человек остановился и закинул вверх голову.

На вид человеку было за пятьдесят, волевое лицо отставного вояки, глубокие складки в углах рта, голубые, с прищуром глаза. Он был одет в полувоенную униформу российских дачников: камуфляжную куртку, темные брюки с накладными карманами и высокие армейские бутсы.

Человек смотрел вверх по склону. Монастырь скрылся за зеленой дугой вершины, только торчал белый шпиль звонницы. Луч солнца вспыхнул на золоченой маковке, как язычок огня на кончике свечи. Человек наскоро перекрестился, свернул с раскисшей тропинки и зигзагом стал подниматься вверх. Ноги ставил «лесенкой», крепко вдавливая ребро бутс в мокрую землю.

На вершине холма он остановился, вытер подошвы бутс о траву. Запахнул куртку, незаметно поправил сбившуюся кобуру, наполовину застегнул «молнию». Тропинка через десяток метров упиралась в ворота монастыря.

Оттуда, из низины, монастырь, подсвеченный клонящимся к закату солнцем, казался парящим над равниной. Здесь, вблизи, он неожиданно отяжелел, не хватало взгляда, чтобы проследить весь изгиб стены, сложенной из тяжелых черных камней. Монастырь, как кряжистый дуб, на века ушедший корнями в холм, властно довлел над округой, только свеча звонницы легко устремлялась в небо и, как на кончике свечи, на ее маковке горел золотой огонек. Человек уважительно покачал головой, осмотрев мощную кладку стен, сработанную из больших валунов, подогнанных так, что между ними не то что палец – спичку не просунешь. Монастырь, казалось, за века сросся с холмом.

Отец игумен сидел все там же, где он его оставил полчаса назад – на скамье у ворот. Только теперь перед стариком стояла молодая женщина, одетая в легкое летнее платье. Она что-то говорила игумену, нервно теребя кончики черного платка, а тот слушал, положив подбородок на клюку. Человек решил не мешать им, достал из нагрудного кармана пачку сигарет, отвернулся; закурил, блаженно выпустив дым;

Внизу плескалось зеленое море. Заливной луг, зажатый с двух сторон редким лесом, плавно спускался к озеру. Зеленое море травы припорошило желтым и васильковым бисером, кое-где тускло отсвечивала застоявшаяся в лужах вода.

Человек втянул носом густой, настоянный на цветущем разнотравье воздух, и пробормотал:

– Одним словом – господствующая высота. Ничего не попишешь. Умели раньше строить. – Он бросил взгляд на холм справа, был он гораздо ниже, со словно срезанной вершиной, густо поросшей кустарником. Судя по редким, скрюченным деревцам и густой темной траве, подступы к холму были сильно заболочены. Человек мысленно прикинул расстояние, траекторию огня, возможность скрытного выдвижения к монастырю и недовольно поморщился. – Умели раньше строить, повторил он.

У берега ярко вспыхнул солнечный блик. Оставшиеся на катере рассматривали монастырь в бинокль. Человек снял с головы армейское кепи, трижды провел ладонью по седым волосам. Блик еще раз вспыхнул и пропал.

Там на катере на троих оставшихся было два карабина «Тайга», охотничьей модификации знаменитого АК-47, помповое ружье и арбалет, принятый на вооружение американским спецназом. Все легально оформленное и хорошо пристрелянное. Запаса патронов и квалификации стрелков хватило бы, чтобы организовать в окрестностях малую партизанскую войну.

В стране, где закон существует лишь на бумаге, потому что не гарантирует неотвратимости наказания, туризм по родным просторам превратился в занятие для самоубийц. Да и в городах не лучше. В любой момент, как на войне, жизнь может поставить тебя перед вопросом: либо – ты, либо – тебя. И не позавидуешь тому, кому нечем будет ответить.

За долгие годы человек успел тысячу раз убедиться, что жизнь – это война, на которой выживают лишь трусы, сумевшие спрятаться за спинами других, и те, кто, не раздумывая о высоких материях, успевает выхватить оружие первым и решить вопрос «кто кого» в свою пользу. Остальных, не умеющих себя защитить, жизнь затаптывает в грязь, превращает в тягловый скот или пушечное мясо. Ни трусом, ни тягловым скотом человек себя никогда не считал. Несмотря на возраст, в рукопашной схватке он мог дать фору тем-молодым ребятам, что остались на катере, один на один или один против трех – без разницы; о других, менее подготовленных, даже речи вести не стоило. Для более серьезных вариантов, когда физической силы не хватит, в кобуре под курткой грелся короткоствольный кольт.

Озеро, плавным изгибом раскинувшееся в низине, казалось старым зеркалом в темно-зеленой раме. Лес, у дальнего берега подступавший к самой воде, по пологим холмам уходил к самому горизонту.

Спокойная, благостная красота, окружавшая обитель, не могла обмануть человека в полувоенной форме, он отлично знал, что убивают везде: для смерти нет ни святых, ни заповедных мест. Где есть жизнь, там – и смерть.

Человек прищурил глаза от солнца и цепко, по известным ему ориентирам стал изучать местность. Справа правильной опрокинутой чашей темнел бок Николиной горы. Ложбина между монастырским холмом и Николиной горой упиралась в топкий берег озера, поросший жухлой осокой. В конце ложбинки темнела небольшая рощица ольховника и ивняка. Там и лежал Горюн-камень. Человек невольно провел ладонью по бедру, вспомнив жгучий ожог от прикосновения к камню. Солнце не могло так раскалить крутой бок камня, жар, идущий от него, имел другую природу, не обжигал, а прошивал насквозь тысячей невидимых стрел.

Тропинка, вынырнув из лощины, дальше змеилась вдоль берега, терялась на опушке сосняка. За поворотом озера она выводила к старому дебаркадеру. Второй год к нему причаливали теплоходы с гомонливыми туристами из двух столиц. Жизнь в забытом Богом поселке стали сверять по теплоходам: вторник – на Кижи, четвергобратно. Местное население, худо-бедно жившее рыбалкой и огородами, быстро переориентировалось на турбизнес. Дары лесов, озер и огородов пошли на продажу туристам, но чаще – бартером обменивались на водку.

Человек встал вполоборота к озеру, чтобы одновременно видеть крыши поселка за Николиной горой. От шоссе, километрах в десяти от поселка, отвилок уводил в лес, к зоне усиленного режима. В свое время это был еще один источник рабочих мест и нетрудовых доходов для местных жителей. Но ввиду общего упадка в государстве зона, пятилетку за пятилеткой исправно выдававшая положенное количество кубов пиломатериалов, нынче маялась от безделья.

Очевидно, это и стало причиной побега, а может быть, у зеков обнаружились неотложные дела на воле или с братвой что-то не поделили, сейчас это активно выясняла спецчасть зоны. Дело темное, как душа зека. Но достоверно известно одно – четверо, подняв на заточки конвой, ушли лесом, унеся с собой три «Калашникова» и пистолет.

Бежали грамотно, в ночь на четверг. Пока на дорогах выставляли заслоны и слали во все концы описания беглых, они спокойно отсиделись в поселке. Прятались в подвале у местного мужичка, приютившего беглецов по наколке давних друзей. В поселке все мужское население с правилами содержания заключенных и воровскими законами были знакомы не понаслышке, а бабы, кто не сидел, отлично их знали по рассказам мужей, сыновей и внуков. Заложить беглых считалось западло, и если кто из работавших на спецчасть зоны что и засек, то вовремя не отстучал. В четверг к пристани причалил теплоход, а отвалить собирался только наутро. Зеки к тому времени успели привести себя в божеский вид и переодеться в мужиковские шмотки. Лагерное тряпье утопили в нужнике, туда же, после недолгого совета, спровадили и мужика, предварительно полоснув ножом по горлу.

Ближе к полуночи они бросились к дебаркадеру. Шли в обход, через лощину. Там и пересеклись с послушником. А потом за такой грех удача от них отвернулась. Теплоход на всякий случай на ночь отогнали на середину озера. И слава богу, потому что ребята оказались крайними отморозками, судя по всему, не получись миром спрятаться на нижней палубе, захватили бы корабль, как ливийские террористы. Прогремел бы тогда поселок по всем сводкам теленовостей. А так пришлось рвать когти. За поселком нарвались на заслон, и погнали бедолаг, как травят зверей, грамотно и азартно. Вытеснили к болоту, загнали в топь. Один оступился и сразу отмучился, только пузыри пошли, трое засели на островке, огрызались короткими очередями. Лезть под пули и брать беглых живьем никто из вэвэшников не пожелал, и после непродолжительных уговоров накрыли островок ураганным огнем из всех стволов и покрошили зеков в лоскуты. Вэвэшники с чувством выполненного долга вернулись домой и наплодили стопку маловразумительных рапортов. А местный уголовный розыск за три дня раскрутил двойное убийство. Провинция!

«Оперов винить не надо, – подумал человек. – Ребята честно признались, был звонок сверху – дело не раздувать. Послушник, конечно, не Патриарх Московский, но шум мог выйти изрядный. В конце концов, их совесть чиста. Ширина колотых ран у послушника и мужика совпали, маршрут движения беглецов проходил через лощину, следы сохранились. А копать, почему послушник оказался ночью на Горюн-камне, осложнять себе жизнь. Медитировал он там на луну, в конце концов!»

– Здрасьте. Вы к отцу игумену? – раздался за спиной женский голос.

Человек дано уже засек шаги по мокрой траве, но обернулся только на голос.

– Да. – Он щелчком отбросил окурок. Женщина оказалась лет двадцати пяти. Любопытный взгляд из-под низко надвинутого платка. Натруженные, заветренные руки, яркий лак на коротко остриженных ногтях. Лицо открытое, в мелких крапинках веснушек.

– А вы, наверное, издалека? – спросила она.

– Из Пскова, – легко соврал мужчина. – Проездом. Вот заглянул в обитель, теперь можно дальше.

– А-а, – протянула женщина. – Вы, часом, не отец Игоря? Ну послушника, которого… – Она чисто женским жестом прижала пальцы к губам. Взгляд сделался болючим, как у смертельно раненного зверька.

– Нет, – покачал головой мужчина. Он уже знал, что отца Игорь не видел с детства и весть о гибели сына тот получит не скоро, его еще найти надо. А мать уже первые слезы выплакала, пока везла гроб с сыном в Москву. – Пусть земля ему будет пухом, – добавил он.

Женщина всхлипнула, опустив голову. Пробормотала что-то и быстро побежала вниз по тропинке.

Мужчина проводил ее взглядом, вздохнул и пошел к скамье.

Отец игумен все еще сидел в прежней позе, только крючковатые пальцы перебирали по гладко отполированной клюке. Взгляд сквозь толстые стекла очков был устремлен вдаль, туда, где небо сходилось с темно-зеленой каймой леса.

– Это она послушника нашла? – спросил мужчина, присаживаясь рядом.

– Да, Ольга, – пожевав блеклыми губами, ответил старик. – Все грех отмолить хочет. А в чем грех-то ее? Бабье это дело, кто же его осудит. Не проклял Господь Еву, а предупредил, что, познав смертную любовь, будет в муках рожать детей своих. А что без отца, и то не грех. Один Отец у нас. И Мария, если разобраться, не от законного мужа понесла, а от Него. Грех это или благодать, поди рассуди.

– Не по писаному судишь, отец, – покачал головой мужчина.

– А вера из головы идти не может. Я сердцем сужу. И болит оно у меня за Ольгу, как бы плод не скинула, такого страха натерпевшись. Утешаю как могу. Одного не сберег, так хоть другой пусть народится.

Мужчина покосился на старика. В профиль он напоминал Ивана Грозного из фильма Эйзенштейна. Глубокие, как порезы, морщины, хищный нос, тонкие губы, нижняя чуть выпячена. Седые волосы на остром подбородке свились в раздвоенную бородку. Глаза глубоко запавшие, наполовину скрытые низко нависшими всклокоченными бровями. Телом он уже был по-стариковски худ, но, видно, еще силен, как бывают сильны жилистые, тонкие в кости мужики.

«Что-то в нем еще осталось от того, кем он был двадцать лет назад. Если он сюда пришел замаливать грехи, то минимум лет сто решил прожить, – с усмешкой подумал мужчина. – В военной разведке святых не держат».

Ученая степень философии, степень магистра богословия в католическом университете, степень, попутно полученная в ходе выполнения задания – нужно было отрабатывать легенду, восьмая ступень посвящения в дзен-буддизм как результат работы в Индии. Остальное надежно засекречено под грифом «Хранить вечно». Если уход из разведки еще можно как-то объяснить, то отказ от преподавательской карьеры в столичном вузе и постриг в монахи поставил всех в тупик. И прежних сослуживцев, и коллег по кафедре. Со своими данными и подготовкой он мог рассчитывать на быструю карьеру в Церкви, но почему-то удалился от столичных дрязг и интриг в дальние обители, где чудом уцелели церковные книги. Из епархии в епархию за ним следовала любовно собранная личная библиотека, где большинство книг были странные, а порой – страшные.

Что нашел он в них, что хранил в памяти, какие грехи хотел отмолить? Об этом знал только он – один из лучших Инквизиторов[1] Ордена.

– Я был у камня, Петр, – тихо произнес мужчина.

Старик кивнул, бледные губы дрогнули в улыбке.

– Рука не болит?

– Вообще-то болит. – Мужчина непроизвольно потер ладонь о колено.

– Вот теперь ты готов к разговору, Сильвестр. – Старик не повернул головы. – То, что я скажу, ты не найдешь ни в одном протоколе. Более того, я сделал все возможное, чтобы сыскари побыстрее закрыли дело. Начнем с мальчика. Игорь был со странностями, монастырь, особенно наш – не для него. Я сам уговаривал его не принимать постриг. Пожил в тиши, отдохнул душой, окреп в добре, пора и в мир. Здесь он себя сгубил бы, работать надо много, обитель ветшает, а братии всего два десятка человек. А мальчик был тонкий, с такой, знаешь ли, болезненно чувствующей душой. Путь себе давно избрал, хотя сам того еще не осознал. Рисует чуть ли не с пеленок. Талант, несомненно, от Бога. Только недолгий. Не выдержал бы он всего, что Бог своим избранникам посылает, сломался бы. Уже надломленный сюда пришел.

– Психически больным? – уточнил Сильвестр.

– А что есть психология? Наука о душе, если перевести с греческого. Но разве материалисты могут изучать душу, в существование которой не должны верить?

Все, на что способна современная психология, это измерять, подсчитывать да строить гипотезы о том, о чем представления не имеет. Это не психология, а высшая физиология и физическая биология, если быть точным. А истинная психология – это наука о Душе, о ее странствиях, метаниях и муках. Но сразу же спрошу: а какова цель блуждания Души? Ответ прост: восхождение к Богу. Или к Нему, или в Ад, другого нам не дано. Случается, что души заблудшие сами устремляются в бездну, кто по слабости, кто сознательно, дабы, испытав всю мерзость Ада, опалить в Геенне огненной скверну и струпья душевные и чистыми, как вновь родившиеся, вознестись в Царство света. – Петр помолчал, поглаживая бородку. – В этом смысле – да, Игорь был больным. Он пришел сюда, порвав с сектой сатанистов. Пришел с растерзанной душой и заледенелым сердцем.

– Наркотики, оргии, зомбирование?

– Да, полный набор, – горько вздохнул Петр. – Я беседовал с ним не один раз. И знаешь, Сильвестр, сколько сейчас ни перебираю в памяти его рассказы, не могу найти зацепку. Не было в его секте ничего серьезного, дурь одна и помутнение рассудка. К подлинному сатанизму отношения не имели. Все знания из дешевых книжек и фильмов ужасов, не обряды, а поселковая самодеятельность.

– Может, вербовочная сеть? – подсказал Сильвестр.

– Очевидно, – кивнул Петр. – Но Игоря чаша сия миновала. К сожалению, из его рассказов я так и не смог вычислить, шел там активный отбор или нет. Честно говоря, не очень старался, случай уж больно заурядный. О чем сейчас и жалею.

– Считаете, что его убили сатанисты? – понизив голос, спросил Сильвестр.

– Знаю! – Петр стукнул клюкой о землю. – В день его смерти Дьявол сидел рядом со мной, на твоем месте.

Сильвестр покосился на старика. Захотелось развернуть его лицом к себе, увидеть безумие в блеклых подслеповатых глазах, но тог упрямо смотрел прямо перед собой. В стеклах очков плавали солнечные блики.

«Мне проще, – подумал он. – На мне висит всего лишь „силовое обеспечение“. Привык иметь дело с крепкими мужиками с задубленными душами, им сам черт не страшен. Но и они иногда ломались. Жутко и мерзко вспоминать, во что превращается раздавленный человек. А как корежит душу „инквизиторов“, всю жизнь балансирующих между адом и раем, даже представить страшно».

– Успокойся, Сильвестр, – усмехнулся старик, прикоснувшись сухими птичьими пальцами к колену Сильвестра. – Я здоров. Насколько может быть здоров человек, чья душа не раз прошла по всем кругам ада. А их больше, намного больше, чем придумал Данте. – Он пожевал блеклыми губами, потом продолжил, но уже четко и кратко, как на докладе:

– После обедни в обитель пришли туристы. Разбрелись кто куда. Я не запрещаю, красть у нас нечего, а им в поселке больше заняться нечем. Вошел в часовню, там Игорь иконостас расписывал. С ним была девушка. О чем они говорили, не знаю, услышал только ее последнюю фразу: «Ты же знаешь, он умеет ждать». Услышали мои шаги и отскочили друг от друга.

– Героин умеет ждать – один из постулатов наркоманов, – задумчиво произнес Сильвестр. – Игорь сидел на игле?

– Хуже – ЛСД. «Наркотик гениев».

Сильвестр присвистнул.

– Нет, хроническим наркоманом не был. – Игумен потряс седой головой. – Ему хватило трех заходов, чтобы нарваться на «бэд трип», как они говорят. После этого наркотик не принимал. Смысла уже не было, психику разодрал в клочья.

Сильвестр понял, о чем идет речь. Вместо фантастических райских видений наркоман рискует погрузиться в параноический бред, и тогда перед вспыхивающими в мозгу галлюцинациями блекнут все видения Апокалипсиса. Иногда достаточно одного «бэд трипа» – «плохого путешествия», чтобы навсегда лишиться рассудка.

– Не знаю, почему, но сердце заныло от предчувствия беды. Не наркотик она имела в виду, а то, что гораздо страшнее. Я под благовидным предлогом отослал Игоря. А девушка выскочила из часовни, смешалась с туристами. Тогда я пришел сюда и стал ждать. – Старик провел ладонью по толстой доске древней скамьи, почерневшей от времени. – Люблю здесь посидеть, душа отдыхает. Окликнул ее, когда выходила за ворота, попросил присесть, поболтать со стариком. – Он покачал седой головой. – Ох и сила же от нее шла! Я даже опешил сначала. А она, представляешь, знала о ней и наслаждалась своей властью.

– Что за сила? – Сильвестр опять искоса посмотрел на старика.

– Как от камня. – Он положил пальцы на раскрытую ладонь Сильвестра, ту, что еще хранила ожог от прикосновения к Горюн-камню. – Та же сила, беспощадная, нечеловеческая. Жизнь отнимет или подарит, слезинки не уронив. Я понял, крутить бесполезно, и сразу сказал: «Оставь Игоря в покое». И знаешь, что она ответила?

Сильвестр пожал плечами. Пальцы старика, цепкие и сильные, как когти птицы, вонзились ему в ладонь.

– Она сказала: «Кто ты такой, чтобы указывать Лилит? Иди, молись своему Распятому, пока я не сорвала Покров Богородицы и не сбила замок на Вратах. Потом будет поздно каяться и молиться!»

– Что это значит? – Сильвестр освободил ладонь от вцепившихся в нее пальцев старика. На коже остались белые пятна.

Старик прижал крест к груди, словно боялся, что тот сорвется с цепи.

– Возвращайся в Москву, Сильвестр, и передай Навигатору, что в мир вернулась Лилит. Она прольет реки крови, но добьется своего. Здесь, – он ткнул пальцем в сторону лощины, – она принесла первую жертву Сатане. Святая кровь пролилась в святом месте. Теперь ее можем остановить только мы.

Сильвестр надолго замолчал. Взгляд блуждал по раскинувшейся внизу долине, а мысли бешено метались в голове, пока не улеглись в странную, но законченную мозаику. Осталось задать лишь несколько вопросов.

– Я понял, почему ты не рассказал это милиции. Но почему не попытался остановить парня?

Старик тяжело вздохнул.

– Мой грех! Предложил ему исповедоваться, но он сказал, что не готов. Ушел в храм и молился. Я не стал мешать. Кто я, чтобы вставать между ним и Богом?

– А утром его нашли заколотым на камне, – закончил за него Сильвестр. Как она выглядела, эта Лилит?

– Молодая, лет двадцать – двадцать пять. Походка энергичная, нервная. Движется очень плавно, как кошка. По говору – москвичка. Речь правильная, девочка образованна и хорошо воспитана. Не гнусавит и не тянет слова, как нынче модно. Голос мелодичный, возможно, музыкальное образование.

– И все? – недоверчиво посмотрел на него Сильвестр.

Старик снял очки, повернул лицо к Сильвестру.

– Смотри мне в глаза, Сильвестр! – Он высоко закинул голову, подставив лицо солнцу.

Сильвестр сначала не понял, чего от него хочет старик, потом ужаснулся. Глаза были мертвыми. Зрачки не сузились, отразив солнечный луч.

– Уже второй год они не видят солнца. – Старик вновь отвернулся. – В обители об этом знал только Игорь. Сам догадался, но тайну хранил. А девчонка знала, что я слепой. Понимаешь, знала и заранее все рассчитала! Она из тех, от кого он здесь укрылся. Но он ей доверял, иначе не стал бы разговаривать. Предполагаю, что письма ей писал, из них она все и узнала.

– А как же ты живешь? – выдохнул Петр.

– Мне повезло, слепота наступала медленно. Было время подготовиться. Псалтырь и Писание знаю наизусть, и святоотческие писания помню много лучше тех, кто над ними денно и нощно корпит. В обители каждый камешек знаю. И тренировал себя нещадно, готовясь к слепоте. – Он наклонился, пошарив на земле, подобрал два камешка, один протянул Сильвестру. – Брось, только не далеко.

Камень Сильвестра шлепнулся в грязь метрах в трех от скамьи, тут же, цокнув по его боку, рядом лег камень Петра.

Сильвестр удивленно хмыкнул. Стрелявших на звук он встречал не раз, но те были зрячими.

– Уверен, из твоего пистолета попал бы туда же, – усмехнулся старик. – Не удивляйся – от тебя пахнет ружейной смазкой. Запах ни с чем не спутать.

– А как пахла она?

– Чуть-чуть духами, горячим телом и почему-то дымом, – ответил старик. Туристы с теплохода пахли иначе.

– Ты узнал бы ее, если бы встретились еще раз?

Старик налег грудью на клюку, словно хотел вдавить ее в землю.

– Не дай Бог! Я знаю многое о Лилит, Сильвестр. Любой инквизитор обязан знать. Знал, но до конца не верил. А встретил – и впервые в жизни так испугался. Не за тело, нет! За душу. Не знаю, поймешь ли ты меня. – Пальцы нащупали крест на груди. – Стар я для Дикой Охоты. Пора идти к Горюн-камню.

Старик неожиданно затих, закрыл глаза. Из-под морщинистых век по щеке поползла слеза. Ветер, долетевший с озера, теребил жидкую бороду.

Вдруг громко и протяжно ударил колокол. Все смолкло вокруг, остался только этот тягучий звон, медленно поплывший над долиной, туда, где земля сходилась с небом.

Печоре

Срочно принять в разработку пассажиров теплохода «Серов», совершавшего в июне с. г. круизный рейс по маршруту Питер – Москва с заходом в Ильмень-озеро. Установить женщин в возрасте 20-25 лет, предположительно проживающих в Москве, с высшим или незаконченным высшим образованием.

Собрать установочные и характеризующие данные на ближайшее окружение Сосновского Игоря Леонидовича, 1976 г. р., москвич, русский, студент Строгановского училища. Особое внимание уделить интересующимся эзотерикой, «черной магией» и т. п. При получении информации о сохранении контакта с объектом в период его пребывания в обители либо отсутствии в Москве в июне с. г. информировать немедленно.

Сильвестр

Навигатору

Получена информация о смерти «Петра», произошедшей от естественных причин в ночь на 10 июня с. г.

Розыск объекта по линии «Печоры» результатов не дал.

В составе группы выдвигаюсь к Ильмень-озеру для проведения дополнительных поисковых мероприятий.

Сильвестр

Неделю спустя

У черной арки окна, поставив ногу на низкий подоконник, стоял человек. В монастыре на нем была камуфлированная куртка, а теперь – строгий темно-серый костюм. За прошедшие недели лицо его осунулось и побледнело, глаза в мелкой сеточке морщин покраснели от недосыпания. Он с усилием провел ладонью по седому бобрику волос, словно пытаясь содрать стянувший голову стальной обруч. В темной комнате он был один и только поэтому позволил усталости проклюнуться наружу. На людях он загонял ее внутрь, годы уже давали себя знать, выносить пытку многодневным напряжением становилось все труднее, но он давно уяснил, что тот, кто взялся вести за собой других, обязан быть сильнее и мужественнее подчиненных, иначе – какой он командир.

Рация в его руке стала через равные промежутки выдавать: «Ноль-тричетыре… Ноль-три – пять… Ноль-три шесть». Пункты наблюдения, добавляя единицу к коду «объекта», докладывали об успешном прохождении им контрольных точек.

Черная «ауди-600» въехала в скудно освещенный переулок.

Человек поднес рацию к губам и отчетливо прошептал:

– Ноль-три – семь. Спасибо всем. До связи.

Ворота особняка распахнулись, машина, тихо урча, вползла во двор. Охранник, как инструктировали, потушил свет у подъезда и включил яркие прожекторы по периметру забора. Секундная вспышка должна ослепить наблюдателя, если таковой имелся в близлежащих домах, и надежно заблокировать приборы ночного видения. Стена света укрыла от посторонних глаз человека, быстро покинувшего машину и прошедшего в заранее распахнутые тяжелые двери. Тут же погасли прожекторы, и внутренний двор особняка залил бледный свет шарообразных плафонов.

Человек отвернулся от окна. Помассировал уставшие глаза. Постоял, медленно раскачиваясь с пятки на носок. Резко выдохнул, словно перед прыжком в воду, и вышел из комнаты.

В кабинете у круглого стола его уже ждали трое. Последний, прибывший только что на «ауди», как раз усаживался в кресло. Сидевший спиной к камину самый старый из собравшихся вопросительно посмотрел на вошедшего.

– Кабинет дважды проверен двумя разными бригадами техников. Третий раз проверил я лично. Все чисто. Ваше прибытие проконтролировано. «Хвостов» не было. Машины осмотрены, радиомаяков и прочей спецтехники не обнаружено.

– Прекрасно, – кивнул ему старший. – Вы остаетесь, Сильвестр.

Человек кивнул, протянул руку к выключателю. Люстра под потолком погасла. Теперь кабинет освещался только огнем, плясавшим в камине. Плотные шторы закрывали оконные ниши, но Сильвестр знал, что никаких окон в кабинете не было. Знал он и то, что за стеной работает мощный генератор, наводя помехи на любое электронное оборудование, работающее на ультракоротких и коротких волнах. Кабинет намеренно погрузили в полумрак и укрыли невидимым пологом силового поля. Люди, собравшиеся здесь, всегда старались держаться в тени. Они знали, только незримая сила – истинная. Страшно и непоборимо – только неявленное.

Сильвестр занял место между старшим и прибывшим последним.

Старший налил в высокий стакан минеральную воду. Несколько мгновений разглядывал столбик пузырьков, взрывавшихся на поверхности. Потом поднес стакан к губам и сделал долгий глоток. Передал стакан сидевшему справа. Тот, сделав глоток, передал соседу. Получив в руки стакан, Сильвестр вопросительно посмотрел на старшего.

– Да, Сильвестр. Сегодня нам понадобится твой совет. Ты здесь на правах Трикстера[2]. Нас слишком мало, чтобы принять верное решение. Надеюсь, что ты не дашь нам забраться слишком высоко или опуститься до банальности.

– Благодарю. – Сильвестр залпом осушил стакан. Вода была самой обычной, но он вдруг почувствовал, что холодная струя, проникнув внутрь, растопила усталость, голова сделалась ясной. Ритуал очищения сработал.

– Сначала узнаем, что привело нас сюда, – сказал Навигатор, выкладывая на стол кожаный мешочек.

Каждый из прибывших достал свой. Сильвестр в этом обряде не участвовал, его роль уже определили.

Три руки одновременно нырнули в мешочки, погремели чем-то костяным внутри и выложили на стол по одной белой фишке. Сухие пальцы Навигатора перевернули по очереди каждую фишку. На всех трех был выгравирован один и тот же знак.

– Да, руны никогда не врут, – удовлетворенно произнес Навигатор и откинулся в кресле.

В кабинете повисла тишина, лишь тихо потрескивал огонь в камине.

Сильвестр знал, что в мешочке у каждого было по двадцать пять рун, попытался прикинуть вероятность выпадения такой комбинации, но потом отбросил эту мысль. И так было ясно, трижды выпавшая руна «Хагалас» – знак страшный. «Хагалас» – силы разрушения. В Мир тонкий и Мир явленный ворвалась стихия, вне человеческого контроля и разумения. Трижды усиленная тройным повторением, она обрела магическую власть над всеми собравшимися за этим столом и грозила сокрушить все, что они берегли и охраняли.

– Пусть будет так, – произнес наконец Навигатор. – Начнем по порядку. Обстановка на вашей линии? – обратился он к сидевшему по правую руку.

– Если в двух словах… – Тот покрутил свою руну в сильных пальцах, потом убрал в мешочек. – Контрразведывательная активность в пределах нормы. Все сориентировано на безопасность первого лица в ходе выборов. От планов введения чрезвычайного положения отказались, но держат этот вариант про запас. Все зависит от состояния здоровья Первого. Не исключаю, что могут пойти на крайности. Хотя мне известна позиция МВД: удержать страну от массовых беспорядков хотя бы неделю они, увы, не в состоянии. А выводить армию на улицы – полное самоубийство. Неразложившихся частей практически не осталось, но боятся не столько перехода подразделений на сторону оппозиции, сколько самостоятельной роли армии в политической драке.

– На что же они рассчитывают? – резко бросил старший.

– На что рассчитывает человек, загнанный в угол? – усмехнулся говоривший. – Власть из рук упускать нельзя – это единственное, что засело у них в голове. Одной рукой вцепились в кормушку, второй гребут из нее все, что ухватят…

– Что у вас. Консул? – обратился старший к сидевшему напротив. Если первого Сильвестр раз-другой видел по телевизору, то второму удавалось держаться в тени. Про него Сильвестр знал лишь, что дважды отклонял предложение занять пост посла в европейской стране. Службу начинал в обществе советско-китайской дружбы, из бывшего союзного МИДа ушел сразу же после «Бури в пустыне». С тех пор, пользуясь старыми связями, время от времени выполнял негласные поручения тех, кто считал, что вершит международную политику. О своем мнении об этих людях, так и не научившихся выбирать галстуки и не избавившихся от повадок областных бонз, в известность никого не ставил. Равно как и о своем ранге в Ордене. Сила посвященного – в неведении непосвященных.