Текст книги "«Контрреволюционер» Сталин. По ту сторону марксизма-ленинизма"

Слова… Слова…

Если кто не убедился ещё, что Сталин ко всей марксистской трескотне относился с иронией (по-гречески – ирония – означает употребление слова в несобственном смысле, как в словах «шибко умный ты, как я погляжу!»), – ох уж эта знаменитая сталинская ирония и юмор сквозь прищур глаз, то вот ещё одно свидетельство, от генерала Штеменко.

«И. В. Сталин вдруг спросил:

– А как думает молодой начальник Генерального штаба, почему мы разбили фашистскую Германию и принудили ее капитулировать?

…Оправившись от неожиданности, я подумал, что лучше всего изложить Сталину его собственную речь перед избирателями, произнесенную накануне выборов в Верховный Совет СССР 9 февраля 1946 года. Я сформулировал положение о том, что война показала жизнеспособность общественного и государственного строя СССР и его большую устойчивость. Наш общественный строй был прочен потому именно, что являлся подлинно народным строем, выросшим из недр народа и пользующимся его могучей поддержкой… Говорил о промышленной базе, созданной за годы пятилеток, о колхозном хозяйстве, о том, что социализм создал необходимые материальные возможности для отпора сильному врагу. В заключение сказал о высоких боевых качествах нашей армии, о выдающемся искусстве советских военачальников и полководцев.

Терпеливо выслушав меня до конца, И. В. Сталин заметил:

– Всё, что вы сказали, верно и важно, но не исчерпывает всего объема вопроса. Какая у нас была самая большая численность армии во время войны?

– Одиннадцать миллионов человек с небольшим.

– А какой это будет процент к численности населения?

Быстро прикинув в уме численность перед войной населения – 194 млн, я ответил:

– Около 6 процентов.

– Правильно. Но это опять-таки не всё. Нужно учесть и наши потери в вооруженных силах, потому что убитые и погибшие от ран бойцы и командиры тоже входили в численность армии…

Учли и это.

– А теперь, – продолжал Сталин, – давайте подсчитаем, как обстояло дело у Гитлера, имевшего с потерями более чем 13-миллионную армию при численности населения в 80 миллионов человек.

Подсчитали. Оказалось – больше 16 процентов.

– Такой высокий процент мобилизации – это или незнание объективных закономерностей ведения войны, или авантюризм. Скорее, последнее, – заключил Сталин. – Опыт истории, общие законы ведения войны учат, что ни одно государство не выдержит столь большого напряжения: некому будет работать на заводах и фабриках, растить хлеб, обеспечивать народ и снабжать армию всем необходимым. Гитлеровский генералитет, воспитанный на догмах Клаузевица и Мольтке, не мог или не хотел понять этого. В результате гитлеровцы надорвали свою страну. И это несмотря на то, что в Германии работали сотни тысяч людей, вывезенных из других стран…

Немецкие правители дважды ввергали Германию в войну и оба раза терпели поражение, – продолжал Сталин, шагая по балкону. – Подрыв жизнеспособности страны в первой и второй мировых войнах был одной из причин их краха… А какой, между прочим, процент населения был призван кайзером в первую мировую войну, не помните?

Все промолчали. Сталин отправился в комнату и через несколько минут вышел с какой-то книгой. Он полистал её, нашел нужное место и сказал:

– Вот, девятнадцать с половиной процентов населения, которое составляло в 1918 году 67 миллионов 800 тысяч.

Он захлопнул книгу и, снова обратившись ко мне, сказал:

– На Гитлера работали сотни тысяч людей, вывезенных в Германию и превращенных, по существу, в рабов. И всё-таки он не смог в достатке обеспечить свою армию. А наш народ сделал невозможное, совершил великий подвиг»[4]4
  Штеменко С.М. Генеральный штаб в годы войны. – М., 1989. – С. 557–559.


[Закрыть].

Вот он, сталинский подход в действии. Четкое разделение цифр и фактов, весьма научное, и трескотни из газеты «Правда» или речи перед избирателями…

В самом деле, а почему собственно, бы и не сказать народу, то, что было сказано в узком кругу генералов? Почему перед избирателями одно, а в генеральном штабе – другое? Не поймут? Да нет, не бином Ньютона… Тем более и речь-то идет о том, что власть берегла народ, оказывается, в отличие от Гитлера… Однако стилистически, так сказать, эти рассуждения не годятся и не подходят потому, что они лишены марксистской идеологии, которая обязательна и ритуальна для предвыборных речей. Там надо сказать, что именно «советский народ», «государство рабочих и крестьян» является победителем и именно потому победитель, что он «провел социалистические преобразования» перед войной…

А ведь эта идеология – совершенно троцкистская и противоположная тому, что думал и делал Сталин. Мы видим, что троцкизм жил и после войны, более того, и сам Сталин был вынужден выступать в популистском и троцкистском духе.

Поясним, причём тут троцкизм. Троцкизм это радикальный разрыв с предшествующей историей, с традицией, в которой остаются эксплуататоры и эксплуатируемые. Предшествующая история – вся сплошной мрак, в котором ничего не стоит того, чтобы взять его с собой в новый мир.

Никаких героев, нравственных ценностей, проверенных временем… все они дискредитированы тем, что служили эксплуатации. Тем более для троцкизма ненавистны всяческие институты типа государства, и сопутствующий государству патриотизм. Орудие в руках господствующего класса должно быть захвачено, повернуто против эксплуататоров, а затем, когда они будут уничтожены, отброшено. И если и государство следует защищать, то только социалистическое, то есть то, которое является тем самым орудием в борьбе с прежним миром и реакционными классами.

Вот троцкистское стихотворение, выражающее эту позицию.

 
Я предлагаю Минина расплавить,
Пожарского.
Зачем им пьедестал?
Довольно нам
Двух лавочников славить,
Их за прилавками
Октябрь застал.
Случайно им Мы не свернули шею.
Я знаю, это было бы под стать.
Подумаешь,
Они спасли Рассею!
А может, лучше было б не спасать?
 

Джек Алтаузен. Погиб в 1942 году в бою под Харьковом.

Надо было, как предлагал Смердяков у Достоевского, и с Наполеоном не сражаться, и тогда «умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила бы к себе. Совсем даже были бы другие порядки». Да и во все иные времена защита Отечества не имела никакого смысла с точки зрения этих «марксистов». Позиция Ленина во время Первой мировой, о «превращении империалистической войны в гражданскую» и о желательности «поражения царизма войне» из этой же серии… Да и сегодня всякие троцкисты, типа Константина Семина, рассказывают нам, что русские не победят и не должны побеждать, потому что сражаться за «яхту Абрамовича» не имеет смысла…

Сталин уже тогда (!!!) в Первую мировую войну не разделял позиции Ленина. Выступая за рабочих, а не за идеалы марксизма, Сталин четко понимал, что в случае поражения России жизнь рабочих ещё больше ухудшится. Господи, как просто! Но Ленину это не понятно, потому что у него другие критерии и мерки: его «рабочие» интересовали только как элемент марксистской теории, в которую он верил, как фанатик, верил в то, что она поможет, эффективна, как теория, приводящая к власти…

В 30-е годы Сталин начинает программу реабилитации героев русской истории. Александр Невский, Александр Суворов, Минин и Пожарский – это те, на ком воспитывается молодое поколение…

И вот, он же произносит речь о том, что победили мы благодаря тому, что народ у нас советский и мы провели предварительные социалистические преобразования, а социалистическая система показала свою эффективность в сравнении с капиталистической…

Сталин понимал, в отличие от троцкистов, великую роль исторической инерции и поэтому даже самих троцкистов и их риторику использовал, для того, чтобы не спорить с этой инерцией, а поддерживать её, плавно замедляя. В этом и есть гений Сталина-руководителя, он был с историей на ты, чувствовал и понимал её, не был оторванным от жизни теоретиком, готовым за свою теорию погубить живую жизнь… И кто-то после этого говорит, что Сталин был марксистом… Для Сталина ни одна теория не стоила того, чтоб быть её фанатиком. Сталин слишком часто разочаровывался в разных идеологиях, чтобы доверять безоглядно хоть одной из них.

Гуманитарии часто замечают, что всевозможными сектантами часто становятся именно технари. Как это получается? Гуманитарий учится в университете, на первом курсе прочитывает Платона и у него «открываются глаза», он, наконец-то, начинает понимать, как устроен мир. Он ходит, как ошалевший, и объясняет всё, что вокруг происходит, платоновскими категориями. Но дальше он читает Аристотеля и видит ещё более логичную систему, которая ещё лучше всё объясняет, но она, правда, не бьётся с Платоновой. Потом на 2–3 курсе он прочитает отцов церкви и узнает истины христианства, потом его поразит буддизм, потом к концу учебы он будет обожать уже Канта, Гегеля, а, в конце концов – не Маркса даже, а циничного Ницше. Влюбиться в какую-то теорию для него уже после всех его влюблённостей, это как проститутке потерять голову от цветов и шоколадки…

Технарь же ничего этого не знает, но свято место в душе пусто не бывает и без мировоззрения жить нельзя. Поэтому стоит ему прочитать хоть одну мировоззренческую книгу, будь то Бхагавадгита, будь то Сайентология, будь то Маркс, будь то Поппер, он становится фанатичным сектантом её и приверженцем, так как она «всё объясняет» в мире. Глупец не подозревает, что такие объясняющих идеологий – море, это свойство любой метафизики.

Ленин с его фразой «учение Маркса всесильно, потому что оно верно», есть пример такого узколобого недоучки, прочитавшего одну книгу… Кое-как образованный (какое образование может дать юридический экстерн, сразу же и забытый?), почти не работавший по специальности[5]5
  Владимир Ульянов в 1892–1893 гг. работал помощником у присяжного поверенного (адвоката) А.Н. Хардина (1842–1910) в Самаре (мелкие уголовные дела, «казенные защиты»). – Прим. ред.


[Закрыть], он запоем читает модные тогда книги только марксистской традиции, потому как зачем читать другие, если здесь и только здесь собрана вся истина?

Переживший вовлеченность в христианское богословие, и разочаровавшись в нём, переживший влюбленность в марксизм и самого Ленина и разочаровавшись в нём, увидевший, как ловко жонглируют марксистской фразой в своих интересах и выворачивают всё наизнанку, доказывают всё что угодно, Троцкий, Каменев, Зиновьев, Бухарин и вспомнивший в этой связи свою семинарскую юность и претензии к христианским богословам, Сталин уже никогда не мог больше влюбиться в теории. Нельзя вернуть себе интеллектуальную девственность. Сталин стал философом в греческом смысле слова. Софос – мудрец и философ – любитель мудрости, отличаются, по остроумному замечанию Гегеля, так же как пьяница и ценитель вина. Софос – мудрец, любит мудрость как пьяница любит вино, он зависим от него, пьет без меры, и без разницы, что именно пить, не может никогда напиться и дуреет. Ценитель вин, разбирается в сортах, годах и урожаях, никогда не теряя нюх. А нам говорят, что Ленин учитель Сталина… Смешно.

Сталин действует как партизан внутри марксизма и социализма. Недаром он и в войне очень любил партизанское движение, а партизанским отрядам уделял огромное внимание, считал очень важной боевой силой, важной составляющей победы, кстати говоря, которой они и были на самом деле. И сам он значительной степени был таким партизаном внутри марксизма, таким Штирлицем, который за счет этого же марксизма, через марксизм, этот же марксизм изнутри выворачивал, реформировал, превращал где-то в мёртвую труху, выхолащивал, а где-то наполнял совершенно другими смыслами.

Почему Сталина отодвигали в конце жизни от дел всё больше и больше? Потому что он уже находился, так сказать, на отдыхе, где много размышлял и как раз думал о том, как постепенно выходить из той системы, заложником которой он был. А он был именно заложником этой марксистской трескотни. Революция в этой огромной стране, в Российской империи, была совершена под знаменами Маркса, Ленина, свержения капитализма, буржуазии, олигархов, помещиков и так далее. Всё! Ты находишься в этой системе, ты из неё никуда. Ты не можешь прийти и сказать: «Ребят, это всё была ошибка, всё было неправильно». Тебя вся эта система вынесла на самый верх, ты находишься внутри неё и ты её возглавляешь! У тебя есть только ручка с синими чернилами. У тебя есть только этот дискурсивный аппарат. У тебя есть только шелуха этих лозунгов. Ты можешь говорить только об эксплуатации, о коммунистах, о новом строе, о новом мире, о людях свободного труда, о злых и страшных буржуях, которые нас раньше угнетали и так далее. Других чернил тебе не дали. Это всё, о чём ты можешь писать, это твоя данность. Ещё Аристотель отмечал в «Риторике», что оратор, который не говорит то, что уже знакомо людям рискует быть освистанным. Как минимум. Все мы рассказывали сказки детям и внукам и замечали, что они любят слушать два раза знакомую сказку, а не новую и тщательно следят, чтобы не было исправлений и ошибок в старой сказке. Так и народ.

В общем, у тебя есть Ленин, культ которого ты сам создал, чтобы спрятаться за него, для более эффективного руководства – живи с этим. Попробуй из имеющихся у тебя четырех букв «ж», «о», «и» и «а» сложить слово «счастье» – вот тебе такой пазл.

Более того, на тебя устремлены миллионы глаз, которые в тебя инвестировали все надежды и говорят: «Он, главный, сейчас он всё сделает, всех врагов уничтожит, коммунизм построит и счастье», и так далее.

Нужно при этом выкрутиться так, чтобы действительно построить, а не развалить, как некоторые требуют, всё окончательно, даже снести память о страшной угнетающей Российской империи, а действительно начать строить что-то божественное, что-то хорошее, действительно, строить храм для людей, в том числе создать государство, империю, при этом не нарушая того, заложником чего ты оказался, не нарушая этого дискурса.

И он берется за эту задачу. Он взял из этих четырех букв «ж», «о», «и» и «а» и сложил слово… Правда, не «счастье», так как не удалось достигнуть коммунистического счастья, но он за время своего правления сложил другое слово – слово «победа».

Устаревшая сталиниана

Уникальность новых книг о Сталине спустя десятилетия – в том, что живость Сталина сегодня факт и попытка его мумифицировать в сознании масс не дает результата. Открытие новых фактов о Сталине впечатляет таким количеством неизвестного свидетелям, но известного нам, что сталиниана советских и времен, увы, почти неинтересна. Несмотря на то, что это вроде бы писалось с позиции свидетелей.

Вот К. Симонов «Глазами человека моего поколения. Размышления о И.В. Сталине». Ну что говорить? Неинтересно почти всё. Причина налицо: полное отсечение глубины вопроса. А нам нужно – как раз в глубину! Там корневая система сталинизма! Которая прорастает и сегодня.

Вот сложная ситуация с Штеменко. С его увольнением в 1952 году. Сталин отзывает Василевского в сторону.

Цитата «После этого мы ушли. Первый ушёл Штеменко. Потом мы с Соколовским. Штеменко так и не сказал за всё заседание ни слова. Когда я, уходя последним, уже был в дверях, Сталин позвал меня обратно. Я зашёл, поняв, что он хочет говорить со мной, с одним из нас троих.

– Чтоб вы знали, товарищ Василевский, почему мы освободили Штеменко. Потому что он всё время пишет и пишет на вас, надоело. Поэтому решили освободить.

Так Сталин объяснил мне тогда причины снятия Штеменко. Впоследствии я мог убедиться в правильности его слов, держа в руках документы»[6]6
  См.: Симонов, К.М. Глазами человека моего поколения. Размышления о И.В. Сталине. – М.: АПН, 1989.


[Закрыть].

Что дают эти свидетельства? Это слова Василевского Симонову. Что это нам дает, кроме иллюзий? Что это дает по существу вопроса – конфликта Штеменко и Василевского? И волнует вопрос качества транскрипции этого конфликта писателем, пусть и с погонами, Симоновым? По сути, ничего. Мы сразу идем к ошибке в оценке действий Сталина. И это вроде бы слова и тексты свидетелей событий, знающих Сталина лично.

Мы полагаем, что в свидетельстве событий больше подлога, чем в раскрытии Логики Истории и раскрытии истинных Идеологем и мотивов действий исторического лица. Или мы полагаем, что свидетель не имеет ангажированности? Как раз наоборот! – Как раз свидетель и заперт в тиски ангажемента! Вот Симонов пишет о Жукове и передает слова Жукова (причем без рефлексии). Стыдно читать. Что это, если не примитивная агитация за Жукова против Сталина? Вот фрагмент, где Жуков рассказывает, как он воспитывает Сталина.

Цитата: «Уже в тот период, когда я стал заместителем Верховного Главнокомандующего и между выездами на фронт иногда по месяцу, по два работал в Москве, я однажды сказал Сталину, что все его ближайшие помощники, я в том числе, издергались и измотались до последней степени.

Он с некоторым удивлением спросил: “Почему?”

Я сказал ему, что, когда он работает по ночам, мы тоже в это время работаем. И пока нам не становится известным, что он уехал и лег спать, мы не уезжаем и не ложимся спать. А утром, когда он спит, у нас самое горячее время, мы вынуждены работать. Он встает в два часа и начинает работать, а мы, уже проработав к этому времени всё утро, находимся в любую минуту в готовности к его вызову. Так идет день за днем, месяц за месяцем. И люди измотаны этим.

Пока я ему всё это говорил, он несколько раз переспрашивал меня, уточнял, даже выразил удивление тем, что никто не ложится спать, пока не лег он. Потом сказал:

– Хорошо. Обещаю вам, что больше не будут звонить вам ночью.

И действительно, с того дня до самого конца войны он ни разу не позвонил мне позднее двенадцати часов ночи. Один раз позвонил ровно в двенадцать, но свой разговор со мной начал с вопроса: «А вы ещё не ложились спать, товарищ Жуков?» Я сказал, что нет, только собираюсь. Он задал какой-то деловой вопрос, не из числа самых существенных, и, сразу закончив разговор, сказал: «Ну, прощайте, отдыхайте»[7]7
  См.: Симонов, К.М. Глазами человека моего поколения. Размышления о И.В. Сталине. – М.: АПН, 1989.


[Закрыть].

Только наивный может сделать из этого вывод, что Сталин воспитывался Жуковым. Сегодня мы знаем весь путь Жукова – от военного до интимного – и можем совершенно однозначно сказать, насколько Сталин иронически относился к Жукову как военачальнику и человеку. Но у Симонова этого скепсиса другой стороны нет, – так зачем нам такая сталиниана? И признать, что Сталин использовал Жукова строго в «топорных» миссиях, Симонов тоже не сможет. Наоборот – в словах Жукова о Сталине Сталин предстает таким стратегом, как и он, Жуков, но только Жуков «кое-что» понимал и в тактике.

Цитата: «Личные эмоции уживаются в этих записях с несомненным стремлением к той справедливости в оценках, которая, как мне кажется, вообще присуща Жукову, несмотря на всю резкость, а порой и непримиримость его характера».

<Жуков>: «В стратегических вопросах Сталин разбирался с самого начала войны. Стратегия была близка к его привычной сфере – политике, и чем в более прямое воздействие с политическими вопросами вступали вопросы стратегии, тем увереннее он чувствовал себя в них.

В вопросах оперативного искусства в начале войны он разбирался плохо. Ощущение, что он владеет оперативными вопросами, у меня лично начало складываться в последний период Сталинградской битвы, а ко времени Курской дуги уже можно было без преувеличения сказать, что он и в этих вопросах чувствует себя вполне уверенным.

Что касается вопросов тактики, строго говоря, он не разбирался в них до самого конца. Да, собственно говоря, ему как Верховному главнокомандующему и не было прямой необходимости разбираться в вопросах тактики»[8]8
  См.: Симонов, К.М. Глазами человека моего поколения. Размышления о И.В. Сталине. – М.: АПН, 1989.


[Закрыть].

При этом Жуков не сшивает два плюс два, противореча себе в следующем фрагменте.

Цитата: <Жуков>: «Куда важнее, что его ум и талант позволили ему в ходе войны овладеть оперативным искусством настолько, что, вызывая к себе командующих фронтами и разговаривая с ними на темы, связанные с проведением операций, он проявлял себя как человек, разбирающийся в этом не хуже, а порой и лучше своих подчиненных. При этом в ряде случаев он находил и подсказывал интересные оперативные решения.

К этому надо добавить, что у него был свой метод овладения конкретным материалом предстоящей операции, метод, который я, вообще говоря, считаю правильным. Перед началом подготовки той или иной операции, перед вызовом командующих фронтами, он заранее встречался с офицерами Генерального штаба – майорами, подполковниками, наблюдавшими за соответствующими оперативными направлениями. Он вызывал их одного за другим на доклад, работал с ними по полтора, по два часа, уточнял с каждым обстановку, разбирался в ней и ко времени своей встречи с командующими фронтами, ко времени постановки им новых задач оказывался настолько хорошо подготовленным, что порой удивлял их своей осведомленностью»[9]9
  См.: Симонов, К.М. Глазами человека моего поколения. Размышления о И.В. Сталине. – М.: АПН, 1989.


[Закрыть].

Так владел Сталин всё-таки оперативным мастерством или нет? Принимал тактические решения или нет? Что мы можем почерпнуть из двух противоположных заявлений Жукова? Вроде да, но вроде бы и нет?

Амбивалентность сталинианы крайне вредная штука, как показано на этом примере, где не появляется человек, который свершил то, что свершил. Именно поэтому нам не интересны ни слепые крайности обвинительной сталинианы, ни слепые крайности оправдательной, ни амбивалентной сталинианы.

Мы хотели бы основать новую сталиниану, которая бы стала заниматься Субъектом истории, а не Отражением чьих-то ангажементов. И самый очевидный способ – вникнуть в убеждения Субъекта Истории, в идеологемы, которые имели генеративный характер. Это дает нам возможность не скользить по поверхности, не понимая, почему Сталин говорил одно, а делал другое, а понимать глубину замысла и его реализации. В конце концов, нам, потомкам, это и важно понять: Сталин это наше национальное достояние или историческое недоразумение или что-то ещё? Чему учить наших детей – продолжать дело Сталина или разбазарить его на ярмарке убогих амбиций?

Прежняя сталиниана на этот вопрос ответа не дает.

А для чего нам нужно понимать, что такое настоящий сталинизм? Эпоха Сталина и сталинизма была одним из высших достижений российской истории, а наша Великая Победа действительно производит впечатление самой главной победы в русской истории. Да, был мощнейший взлет везде и во всём, что только ни возьми. И практики, которые были связаны с хозяйствованием, и гигантский научный взлет, и культурный мощнейший расцвет. Было восстановление религиозной жизни, развитие искусства, техники, которая уже потом, после смерти Сталина, выведет нас в космос, даст нам мирный атом. Также было сделано огромное количество и других заделов, например, в биологии с её огромными планами по преобразованию природы. Куда ни глянь – везде всё бурлило, всё делалось правильно и все планы были правильными, как показал позже опыт. Просто поразительно, что практически все решения, которые Сталин принимал в совершенно разных областях, оказываются эффективными и дальновидными.

Поэтому мы должны эти практики Сталина освободить от трескотни и шелухи, от того, за чем они спрятаны, собственно, от этой лексики социализма, марксизма, ленинизма, должны начать это всё реально изучать и обращать внимание не на те слова, которые там говорятся, а на то, что реально делалось, не на то, как это всё оформлялось потом в документах или решениях сьездов, а на определенные механизмы принятия решений, которые там, несомненно, применялись.

Ведь не может Сталин быть специалистом во всех абсолютно вопросах: и в архитектуре, и в музыке, атоме и экологии. Но во всех отраслях, а государство всегда работает как гигантский механизм, оно работает эффективно. Где-то когда-то какая-то идея появлялась. Как получалось, что она появляется? Как получается, что её кто-то схватывает? Какой путь она проходит до того момента, когда она утверждена и потом воплощается в жизнь? Эти все моменты, эти все практики нужно просто превратить в алгоритмы. В конце концов, так же в алгоритм превратить способы обсуждения и принятия решений в военной области. Как это делалось, как происходило планирование военных операций на фронтах? Всем известно, что были какие-то зеленые столы, что по ночам они сидели над картами, Сталин трубку курил, но как конкретно принимались решения, и что было критерием оценки качества предложений. Экономия средств? Неожиданность для врага? Может быть, какой-то комплекс критериев? Есть куча мемуаров разных полководцев. Конечно, много лжи и самопиара в этих мемуарах, поэтому нужно тоже внимательно смотреть, сопоставлять, вычленять одно, второе, третье. Такого рода исследования есть, но их мало, и ещё предстоит основную работу проделать. Если мы хотим постичь высший этап нашей истории и её высшего руководителя, мы должны эту работу проделать, для того чтобы воспользоваться этим ценнейшим опытом.