Текст книги "Путешествия Никласа"

Запасливый негэнтроп

4/127, вечер. Вообще-то NGC 69307-3 – это на самом деле галактический кластер. В него-то я и собираюсь заслать негэнтропа, в одну из струн электровакуума, стягивающих материю в моей «одинокой» галактике в нормальную связную структуру. В назначенное время «Нептун» и его молодой коллега явились ко мне в лабораторию, и я достал с полки подходящий для забора газа сосуд. Сейчас в нем был чистый вакуум (даже нейтрино облетали его стороной).

– Вот тебе кассета мнемографа, – сказал я и вставил «Нептуну» в разъем чистую магнитооптическую плашку. – Замедли субъективное время насколько возможно! Это один из главных нюансов твоего путешествия.

При помощи энтропа мы переместили 7-дырокол на атомную дрезину и выкатили его в тамбур. Минутная перестройка организма – и наружу, к стартовому комплексу, верхом на дрезине. Из-за того, что мой дырокол снабжен повышенным количеством черных мини-дыр, масса его значительна – около шести тераграммов (вес, понятно, в миллиарды раз меньше).

Помощники к этому времени уже подготовили станцию, на которой я прибыл сюда. Копоть с маневровых дюз они отчистить не потрудились, зато бак химическим горючим и конвертер антиматерии были полны топлива. Мы вкатили 7-дырокол внутрь, установив его на место прежнего, фабричного (он сейчас стоит в транспортном блоке), и энтроп поспешно покинул «Пионер» на дрезине. А я огляделся, стараясь заметить неполадки. Но все было нормально, вот только пищевой блок почему-то был наполнен под завязку – через поцарапанное окошко виднелись обертки плазменного мороженого, банки с бозе-коктейлем и газированным неоном, брикеты с прессованным бензолом и даже тюбик с коллоидом натуральной клетчатки (а это деликатес). Похоже, «Нептун» смирился с бессрочной ссылкой в дикий космос и постарался скрасить ее.

– Я готов! – как-то слишком бодро вскричал он, будто пытаясь отвлечь меня от анализа его пищевых запасов.

Активировав транспортную программу, я мысленно вознес мольбу святым Хабблу и Копернику и выбрался под открытое небо. Для надежности действия «Нептуна» должны были направляться жесткими гамма-импульсами, чтобы ему ничего не удалось перепутать. Контейнер для сбора межгалактического газа я закрепил на внешней стене станции, в особом манипуляторе, чтобы чуткому негэнтропу не пришлось покидать эту стальную коробку.

По совести говоря, главным в этом путешествии было совсем не исследование газа, а пересечение квазара в 10-мерном пространстве-времени… Я так проложил траекторию, что ее 4-мерная проекция проходила точно через центр квазара, прямо сквозь буйство его мощных полей. Причем и в прямом, и в обратном направлении. То есть на самом деле бедный «Нептун» слетает на пятнадцать мегапарсеков (в десятки раза дальше, чем он думает), пересечет пояс квазаров и вернется, по дороге сделав недолгую остановку для забора пробы.

Мы с энтропом встали поодаль, за ограждением из поля, и наблюдали за стартом. Первые метры «Пионер» преодолел на антинейтронах, затем включился азотный двигатель, и в глазах зарябило от трех мощных факелов тепла и света. Выхлопные струи легко достигли почвы, и в небо взметнулись широкие пылевые смерчи. По трещинам потек углекислый газ, моментально испаряясь белым дымом, но мы под защитой силового поля были в безопасности. Эдак, без адаптации, можно и ожог заработать…

– Мой брат вернется? – встревоженно спросил «Хаос» на радиочастоте.

– Очень быстро, всего через двадцать минут, – заверил я. – Можешь послать ему плазменный привет.

Он поморгал световым передатчиком, размахивая при этом руками, но негэнтроп, наверняка в ужасе сидящий в углу жилого отсека, вряд ли что-нибудь заметил. За дальнейшим путем станции удобнее было следить с орбиты, и мы вернулись в дом. Энтроп отправился инспектировать владения (он не поверил, что «Нептун» скоро вернется, и поддался хозяйственному зуду), а я прошел в лабораторию и включил трансляцию изображения с «Зеницы». Инфракрасная камера отчетливо, немного сбоку показывала неказистую тушку станции «Пионер».

Если смоделировать кругооборот материи в моей Галактике, то получится великолепное зрелище. Его можно повесить на стене и любоваться им в минуты раздумий и отдыха. Я однажды видел такую динамическую картину, весьма талантливо сконструированную, в одном из офисов Гелиодезической Комиссии. Остывший газ поглощается черной дырой, по дороге закручивается по спирали и снова нагревается, и его энергия истекает обратно в межгалактическое пространство в виде мощных гамма-потоков. Они выбрасываются за пределы галактик в двух противоположных направлениях вдоль оси ее вращения. Скоро эти потоки сливаются в единый взрыв, равный по силе десяти миллиардам сверхновых, и газ внутри галактического кластера опять раскаляется. Черная дыра в такой активной галактике – космический термостат… И так десятки раз, пока сингулярность не поглотит все доступное ей вещество без остатка. Если бы я был космологом, непременно сказал бы чиновникам из ГК «раскаленное спасибо» (так, по-моему, говаривали предки).

Моя галактика, вполне возможно, именно такая, и через один-два миллиарда лет ее потрясет колоссальная космическая катастрофа, звезды сойдут с орбит и потеряют планеты. Бета испарится, несмотря на свою долгую и славную историю.

Через восемь минут после старта станция перешла в режим свободного полета, чтобы избавиться от вектора собственного ускорения, и еще через две секунды исчезла с экрана, направляясь за пределы галактики.

Марина-49

8/235, вечер. Никлас получил разрешение от Ли NGC 69307-1 Анны-32 с точным указанием времени визита. У него было в запасе около двух часов, и он успел подготовиться – убрал «лишние» конечности в особые пазухи на теле, втянул голову чуть ли не по самые уши и увеличил толщину шкуры за счет насыщенной титаном биомассы. Он семь минут распылял ее по коже, мысленно ругая любителей высокого тяготения. Хорошо хоть с воздухом у гражданки Ли проблем не было, и можно было обойтись без разных там фильтров и клапанов, от которых потом шелушится эпидермис в дыхательных путях. До формирующих тело полей, к счастью, дело тоже не дошло, да Никлас бы и не стал перекраивать организм ради получасовой беседы.

Планета Анны-32 крутилась на расстоянии в двадцать четыре миллиона километров от нейтронной звезды, и естественных источников света тут не имелось. Скорость вращения и масса планеты были ужасны. Никлас никогда не понимал людей, предпочитающих такие чудовищные условия жизни. Разумеется, ни о каких растениях и тем более животных говорить не приходилось – огромный искусственный камень, надетый на орбиту звезды, состоял из тяжелых металлов, керамики и их сплавов.

Однако Анне удалось превратить это скучное и мрачное место в нечто весьма элегантное! Благодаря быстрому вращению планетоида стало возможным устроить дом в форме своеобразного «аттракциона». Помещенный в глубины, он тянулся на несколько километров сверху вниз, и двигаться по нему можно было с невероятной скоростью. Повсюду имелись источники видимого излучения и регуляторы локального гравитационного поля, настроенные причудливым образом. Пока историк падал в глубину дома, тело у него успело сплющиться, потом вытянуться и получить несколько вмятин. К цели он прибыл изрядно взбодрившимся, с живо текущей по сосудам кровью.

– Я с нетерпением ожидала вас, – бархатно сказала Ли NGC 69307-1 Анна-32 на длинной радиоволне. Она лежала на поверхности парящего бензола, пронизанного ультрафиолетом, и гоняла мелкую стоячую волну по бассейну. – Вы голодны?

Никлас подстроил речевой аппарат и оглядел низкое помещение без всяких признаков мебели. Оно находилось в самой глубине дома, ближе всего к центру планеты. Освещение тут имелось, причем довольно богатое – от инфракрасного до мягкого рентгеновского, и благодаря ему (и еще зеркальному потолку и стоячей волне) создавалось впечатление, что комната полна подвижных теней. Да еще этот источник ультрафиолета на дне бассейна…

– Чем угощаете? – Историк шагнул к скругленному краю, уловил движение руки хозяйки и скатился по крутому пандусу. Конечности он прижал к телу, даже уши втянул, поэтому войти в бензол получилось без плеска. Кажется, Анна-32 одобрительно булькнула.

Сама она походила на округлый диск с шестью ногами и двумя руками по обоим краям, а где у нее глаза, Никлас так и не понял. Сквозь матовую кожу женщины виднелся замысловатый узор внутренних органов, изящный и многоцветный. Историк глотнул бензола и выпустил струйку водорода из правого уха, пеня содержимое бассейна. Здесь оказалось не так плохо, как он опасался вначале – тяготение сносное, атмосфера пригодная, а общество приятное.

– Как вы знаете, – сказал он, выдержав паузу, – я занимаюсь подготовкой очередного издания «Клановой истории» сектора…

– Вы сообщили об этом. У меня есть предыдущее, и там собраны такие выдающиеся люди! Их истории очень поучительны и познавательны. Неужели вы посетили каждого героя своей великолепной книги?

– Она не совсем моя, помилуйте! Многие поколения историков…

– А вы попали в справочник своего сектора?

– Как всякий государственный служащий, я…

– Только не говорите мне, что хотите включить статью обо мне в книгу, все равно не поверю!

– Напрасно. Каждый человек во Вселенной по-своему интересен, о каждом…

– Только не обо мне. – Она вытянула три левых ноги, оттолкнулась ими от края бассейна и придала телу вращение. – У меня так мало получилось в жизни. Даже этот дом мне спроектировал мой бывший друг, сама бы я ни за что не догадалась построить его вертикальным.

– Зато у вас тридцать восемь детей, а это…

– Очень мало. Другие в моем возрасте выращивают уже по шестьдесят, а то и по семьдесят.

Никлас решил сделать паузу, чтобы сформулировать наиболее короткую и емкую фразу, о смысле которой нельзя было бы догадаться вплоть до ее последнего слова. Эти лингвистические изыскания продолжались не меньше минуты, но так ни к чему и не привели. Тогда историк перешел на средние радиоволны, надеясь сбить хозяйку с толку:

– Мне бы хотелось ознакомиться с вашими работами по биомоделированию и увидеть вашего последнего ребенка.

Кажется, ему удалось озадачить хозяйку: ноги у нее как-то импульсивно втянулись, и вращение тела, замедляясь, прекратилось вовсе, даже волны на поверхности бензола постепенно затухли.

– Почему это вас интересует?

– Редакция исторической литературы собирается расширить приложения, включив в них обзоры личных пристрастий и увлечений… Вы попали в репрезентативную выборку сектора! Поздравляю. Поэтому вам будет выслан персональный экземпляр «Клановой истории» (если планы редакции не поменяются) с упоминанием вашего имени! Вам неслыханно повезло, поверьте. Вероятность этого счастливого события – один к 2.286.897! Поистине удача улыбается вам…

Никлас надеялся, что Анна-32 прервет его словоизлияния, однако она упорно молчала, не подавая признаков жизнедеятельности. Исчерпав тему, он был вынужден заткнуться.

– Нельзя ли отказаться?

– Никак. Уже затрачены колоссальные средства налогоплательщиков. Позвольте, ведь это огромная честь для всякого! И почетная обязанность, – выделил он повышением амплитуды. – Что случилось, гражданка Ли NGC 69307-1? Я не верю своим слуховым рецепторам!

– Идемте, – бросила Анна в ультракоротком диапазоне, почти на грани слышимости – фоновое излучение наложило на ее ответ сильнейшие помехи. Она мощным гребком приблизилась к пандусу и споро вскарабкалась на него, цепляясь за шероховатый материал когтистыми лапами. Историк последовал за ней, опасаясь отстать. Благодаря более широкому шагу ему удалось войти в гравитационную шахту сразу вслед за Анной-32, и они тотчас взмыли на высоту в две-три сотни метров, остановившись примерно посередине дома.

– Ее зовут Марина-49, – услышал Никлас. Между ним и хозяйкой как будто пролегла полоса вакуума, в которой пропадали всякие эмоции Анны.

По винтовому эскалатору они переместились немного выше, очутившись среди замысловатого скопления разноцветных кристаллических и прочих структур. Небольшое, судя по всему, помещение благодаря сложной системе зеркал и разнообразных пространственных фигур с отражающими поверхностями превратилось в симпатичный «сад камней».

В комнате плавала смесь феромонов, характерная для простейших биоформ, и Никлас искоса глянул на Анну-32. Но та никак не прокомментировала запахи, просто шагнув за некий угловатый «сталагмит». На скромной двадцатиметровой площадке кружилось в танце два существа – одно походило на Анну-32 (только уменьшенную втрое), а второе как будто состояло из тысяч сочленений, напоминая спутанную модель молекулы ДНК. Историк поспешно вызвал в памяти язык феромонов, чтобы понять, о чем разговаривают танцоры, но без толку. Его нос смог уловить всего несколько слогов, плохо складывающихся в слова. Принять же участие в этом разговоре он бы вообще не смог. Кто же знал, что Марина-49 предпочитает общаться с помощью летучей химии? И владеет ли она нормальной человеческой речью – светом, гравитацией, наконец акустическими импульсами?

– У нее урок пластики тела, – сказала хозяйка. – Рядом с Мариной наша биоформа, она живет у нас уже триста сорок лет. Ее изготовил мой покойный муж по какому-то дурацкому каталогу. Тогда была мода на такие модели, по-моему. Они общаются феромонами, потому что биоформа по-другому не умеет – слишком уж простая у нее организация тела.

– Почему бы вам не завести новую, универсальную?

– Марина с детства знает только эту и не станет играть с другой. К тому же…

– Это память о вашем муже?

Перед поездкой историк, разумеется, изучил материалы Демографической Комиссии и знал, что Сидор-21 погиб при личном исследовании своей нейтронной звезды, зачем-то пожелав взять пробу вещества с ее поверхности с помощью гравитационного щупа (хотя никто его об этом не просил). Он слишком близко подлетел к звезде, и в автоматике его станции что-то фатально разладилось. Сидор-21 погиб, не сумев воспользоваться дыроколом. А вот его дочь (которую смелый ученый потащил с собой на экскурсию), к счастью, спаслась – Сидор впихнул ее в дырокол и отправил домой. Экспертиза Гелиодезической Комиссии заключила, что для эвакуации самого исследователя немного не хватило антиматерии, и во второй раз дырокол не сработал.

Это печальное событие произошло около трех лет назад.

– Знаете, я почему-то думала, что демографы предложат описать в «Истории» гибель Сидора-21.

– Но ведь вы бы все равно отказались, не так ли? – осторожно спросил Никлас.

– Конечно. Зачем увековечивать этакую глупость? Когда можно было использовать обычный автоматический зонд, он полез к звезде самостоятельно.

Анна-32, похоже, окончательно впала в раздражение, хотя амплитуда ее радиоволны и осталась идеально выверенной.

– В Комиссии понимают ваши чувства, поверьте.

Благодаря встроенному индикатору Никлас уже понял, что нервная система Марины-49 наполовину или даже больше состоит из кремния. И хозяйка дома, очевидно, догадывалась об осведомленности историка, ведь в отличие от семейной биоформы она явно обладала всем доступным человеку спектром восприятия. Сканирующие импульсы от гостя она вряд ли могла не уловить.

– Кажется, гелиодезисты тогда предложили вам снизить объем исследований ближнего космоса в два раза, – заметил историк. – И вы согласились.

– Конечно… Пойдемте отсюда.

Марина-49, так и не обратившая никакого внимания на мать и ее гостя, продолжала урок танца, копируя по мере сил движения биоформы. Никлас сделал еще одну безуспешную попытку понять их речь и вышел вслед за Анной-32 в соседнее помещение. Тут, видимо, девочка отдыхала после занятий, купаясь в мягком ультрафиолете и парах бензола.

– Я хотела как можно дольше держать свои медицинские опыты в тайне, – сказала Анна. – Но раз уж вы поняли, что моя дочь… Слушайте. Во время аварии на станции в ее обшивке открылась брешь, и Марина получила очень большую дозу жесткой радиации. Ее нейроны стали разрушаться один за другим, словно по эстафете, и началось это сразу во множестве точек ее организма. Особенно в мозге, конечно. Если бы я промедлила хотя бы несколько дней, она бы погибла. У вас на глазах умирал ваш ребенок?

– Нет, – пробормотал историк.

– Попытайтесь меня понять. Мой муж погиб, и у меня осталась только Марина-49. Остальные наши дети давно вступили в брак и живут отдельно, знаете ли.

Она продолжала рассказ, общий смысл которого Никласу стал ясен уже из предисловия. Анна-32 поступила единственно возможным способом, задав программу для нанороботов и введя с их помощью в организм дочери почти килограмм кремния. Крошечным автоматам удалось залатать «пробоины» в нервной системе девочки, но больше половины ее родных нейронов невозвратно погибла. Марина-49 выжила, потеряв все воспоминания и навыки, приобретенные за десять лет жизни. Восстанавливать их пришлось с помощью записей мнемографа, но разве сравнятся такие искусственные записи с подлинной памятью?

– Вы можете делать что хотите, хоть подавайте на меня в суд Центра, – устало подытожила хозяйка. – Но я никогда не признаю свою дочь биоформой. Даже если вся Вселенная примется твердить, что это так.

Никлас не стал на это ничего говорить, потому что никакие слова тут помочь не могли. Марина-49, формально будучи биоформой, в глазах этой женщины оставалась человеком. Хвала Копернику, этот случай не потребует от него кривить душой и подделывать отчет. И автоматический инспектор все равно бы когда-нибудь выявил искусственность девочки. Скорее всего, чиновники из ДК просто хотели убедиться в своих подозрениях на счет Марины-49, не собираясь что-либо предпринимать. Не настолько же они тупы и жестоки…

– Я попробую убедить начальство исключить вас из репрезентативной выборки по сектору, – кисло сказал историк. Хозяйка даже не усмехнулась в ответ.

«Святой Фридман! – подумал он по дороге к дыроколу. – Неужели эти чинуши переведут ребенка в каталог биоформ только лишь по формальным признакам?» Увы, Вселенная бездушна, и человек на ее просторах – лишь атом среди множества подобных себе… У законов природы не бывает исключений, почему они должны быть у законов общества?

«Великий Белл, если бы демографы собирались наказать Анну-32, они направили бы к ней автомат, а не живого человека», – мрачно, но с надеждой заключил Никлас.

У «Ежа-2» проблемы

4/130. «Нептун» вернулся из путешествия спустя час после его начала. И тем не менее он успел поглотить половину своих припасов, а коллоид клетчатки и вовсе подчистил до последней молекулы. Но я на него не сержусь, потому что он привез полную кассету впечатлений. Увы, просмотреть их на трансляторе мне не удалось! Там такая мешанина импульсов от самых неожиданных участков тела (сердца, таламуса, процессоров, даже почек), что транслятор выдает ошибку.

Пришлось заказывать программу расшифровки в Этической Комиссии. Они затребовали подробное обоснование моего «сурового» обращения с биоформой (хорошо, что негэнтроп не видел их текст, иначе этот тип не преминул бы укорить меня за «эксплуатацию», а потом годами грозил пожаловаться в ЭК). Особенно чиновник упирал на то, что посылать «Нептуна» было нецелесообразно, потому что с его задачей справился бы любой автомат. В общем, я долго придумывал причину использования «Нептуна» – мол, он сам попросился в полет и так далее. Сегодня в полдень наконец получил долгожданную программу дешифровки и тотчас загрузил ее в компьютер, так что впечатления моего славного негэнтропа, надеюсь, скоро будут доступны.

Скандальный Совет

8/237. Как старику Иану-1 удалось заполучить протокол заседания Кланового Совета, Никласа не заботило. Может быть, ему по должности полагалось иметь копии подобных вещей. Впрочем, Петров DFS-0976 исполнил собственное обещание, и довольно.

Посвятив половину вчерашнего дня моделированию поверхности (для Ирины), историк с облегчением уединился в библиотеке и загрузил транслятор кассетой, полученной от старого демографа. Запись была общей, не персонифицированной, а потому в ней полностью отсутствовали всякие личные эмоциональные оценки. Но так было даже лучше, ведь Никласа интересовала только формальная сторона этого давнего дела.

Запись датировалась 4/70/12:00, то есть всего за шесть дней до начала официальной экспансии Леонида-87 за пределы родной Галактики. В начале, конечно, состоялось традиционное перечисление всех новых членов клана (детей и молодых жен), затем тех, кто отдал вещество своего тела межзвездному пространству. Таких, как обычно, оказалось на две-три тысячи меньше. Естественно, Никлас не стал знакомиться с полными списками, ограничившись несколькими именами из начала и конца. Эта информация и так поступала в его рабочий компьютер с обычной клановой рассылкой… Так же как и названия всех звездных систем, присоединенных кланом к уже арендуемому им пространству или, напротив, возвращенных Гелиодезической Комиссии.

Ассоциация 8 (служебная копия Петрова DFS-0976 Иана-1)

Председательствовал в тот раз, как и сто шестьдесят один год назад, патриарх Петр-1. Выглядел он представительно и бодро, однако предпочитал помалкивать и даже, кажется, дремал с открытыми глазами. Как и большинство из тех, кто захотел присутствовать на этом внеочередном мероприятии. А захотело так много, что шарообразный амфитеатр (диаметром около километра) в центре планеты Петра-1 был практически заполнен.

Когда оглашение списка закончилось, все разом зашевелились, будто инфузории на стекле микроскопа, и обострили собственное восприятие. Глава клана завладел входом транслятора и объявил на всех частотах:

– Один из наших уважаемых родственников, Деев NGC 69307-1 Леонид-87, дважды нарушил закон, воспользовавшись нелицензированным транспортным устройством. Если в первый раз это не имело серьезных последствий и послужило лишь причиной небольшой утечки молекул неона в 10-мерное пространство-время, то во второй… Транспортная комиссия представила обоснованное заключение, что Леонид-87 точно знал, к чему приведет распыление нейтронного пучка в его приборе, который он назвал 7-дыроколом. Иначе как сознательную диверсию указанный поступок, с точки зрения ТК, рассматривать нельзя.

– Пытался ли кто-нибудь вникнуть в суть конфликта Леонида-87 и транспортников? – спросила симпатичная молодая женщина с крупной лысой головой.

Тут, разумеется, выступил чиновник от Комиссии, им оказался Смит NGC 69307-1 Паоло-16. Слушая этого самовлюбленного шарообразного типа, Никлас с неудовольствием отметил, что Паоло не включил отчет об этом совете в свою запись.

– ТК самым скрупулезным образом вникла в существо вопроса! – запнувшись, возгласил Смит. Поначалу, как было заметно, он нервничал, но собственный громкий голос и нейтральное внимание клана Деевых приободрили его. Или же, не исключено, необходимость перейти со светового кода на нормальные радиоволны заставила его поначалу стушеваться. – Я лично проанализировал все случаи с посылками наших клиентов и выявил их повреждение единичными нейтронами высокой энергии. Упаковки получили микроотверстия…

Смит продолжал в том же духе еще не меньше минуты, и аудитория в нетерпении завозилась. Тысячи Деевых, собравшихся со всех концов галактики на внутренней поверхности сферы Совета, желали точно знать, что двигало их родственником, когда он запустил в дырокол нейтроны. Их не интересовали повреждения посылок – для этого есть страховые корпорации. Петр-1 чутко уловил настроение Совета и улучил момент, чтобы прервать поток ненужных слов.

– Я понимаю дело так: изобретение Леонида-87 позволяет на много порядков увеличить емкость существующей транспортной сети, но Комиссия не желает принимать его в эксплуатацию. Это так?

– Но это немыслимо! – возопил Смит. – Почта работает сотни тысяч лет, вся индустрия, промышленные заказы, система расчета траекторий… Вы понимаете, каких усилий потребует внедрение этого пресловутого 7-дырокола? К тому же видные ученые сомневаются в его существовании.

– Ложь! – заявил Леонид-87. Поскольку рассматривалось его персональное дело, он имел право подавать реплики в любой момент. Расположился «изгой» в компании дяди Жана-6, старавшегося выглядеть как можно менее заметным (что при его фигуре было затруднительно), и нескольких сверстников (очевидно, братьев и сестер). Они с восхищением глядели на Леонида-87. – Экспертиза ГК подтвердила соответствие параметров устройства заявленным!

– Ну… Я имею в виду корпоративных физиков…

Далекие от главы клана участки сферы пошли рябью, тела родственников заволновались, а из их среды донесся высокочастотный свист. Они выражали неодобрение. Видимо, на этот внеочередной Совет прибыла молодежь, которая обычно предпочитает веселиться на планетах Центра, а не участвовать в собраниях клана. Ее реакцию на Смита нетрудно было предугадать.

– Гелиодезисты всегда думают только о своих звездах! – крикнул слегка «потекший» от волнения транспортник. Он все еще надеялся убедить клан с помощью чеканных фраз. – Им безразлична безопасность перевозок!

– И все-таки их экспертиза всегда точна и не подлежит сомнению, – мягко заметил Петр-1, одновременно посылая в адрес неспокойной части Совета низкое шипение на частоте триста девяносто мегагерц. Там немного поутихли, устрашенные «сединами» патриарха. – А корпоративная наука ориентирована, разумеется, на потребности заказчика.

– Я не хочу обсуждать этот вопрос, – отрубил Паоло-16 и непроизвольно замигал, словно древний планетарный маяк. – Эффективность вашего дырокола, даже если он существует, не доказана. Мне присылали статьи из «Вестника единой Вселенной»…

– Никто из их авторов не отрицает главные положения моего доклада, – сказал виновник дискуссии.

– Да вы что же, думаете, будто термоядерный реактор изобрели? – гнул свое Смит. – Еще на заре развития транспортной сети предлагались варианты многомерных дыроколов. Тогда они не получили поддержки! А ведь предки были не глупее нас и умели глядеть вперед. Неимоверные затраты средств, усилий энергетиков, антиматерии – и все для того, чтобы через полмиллиона лет вам сказали спасибо?!

Этот тип все-таки не совсем растерял задор и умел порой подметить главное, не отвлекаясь на второстепенную чушь. «Галерка» промолчала, а Паоло-16 победно вытянул шею, и глубине его полыхнуло.

– И ведь это уже второй случай диверсии, – вкрадчиво добавил он.

Никлас, отделенный от событий годами и мегапарсеками, мысленно поежился, а в аудитории спустя секунду поднялся подлинный белый шум – разобрать, кто и что кричит, было невозможно. Все перепуталось, и весь этот хаос обрушился на глупую голову несчастного Смита. Тот еще постоял в горделивой позе, а потом не выдержал и втянул конечности в шарообразное тело. Внутри у него бушевало багровое пламя страха и неприязни.

– Никакой диверсии в первый раз не было, – наставительно молвил Петр-1, утихомирив родственников одним резким, «парализующим» нервы сигналом (такую смесь частот нередко применяют молодые и не слишком опытные мамаши, когда обычные средства успокоения на ребенка не действуют).

Шум постепенно утих, все ждали продолжения патриаршей речи. Глава клана тоже не спешил, давая возможность транспортнику выступить. Наверное, он надеялся, что тот еще как-нибудь проявит себя, городя нелепые и лживые слова, однако Паоло-16 обиженно затаился.

– Прошу всех, кроме Леонида-87, выдвигать варианты решения, – сказал Петр-1.

Активные члены клана, у которых к этому моменту созрели предложения по наказанию Леонида-87, стали сбрасывать на компьютер наблюдателя из Этической Комиссии, сидевшего в соседней комнате, свои варианты. Наблюдатель отсеивал неприемлемые типа «Оставить все как есть» и «Поощрить килограммом антинейтронов», оставляя те, которые отвечали степени тяжести правонарушения и превосходили ее. Спустя несколько минут анализ исходов был представлен Совету клана.

Патриарх озвучил его, начав с наиболее распространенных предложений:

– Изъятие специфической памяти о физике пространства и запрет на ее активизацию. Общественные работы на планетах Центра в течение сорока тысяч часов. Публичное отречение в «Вестнике единой Вселенной» от идеи внедрения 7-дырокола. Бесплатное строительство 7-дыроколов до полного оборудования ими всех обитаемых галактик Вселенной. – Глава клана едва заметно усмехнулся, тут же помрачнев. – Экспансия…

Очевидно, на этом список заканчивался, потому что Петр-1 погрузился в тяжелое молчание. Наверное, он никак не мог сообразить, какому жестокому дебилу пришла в голову мысль отделить молодого Деева от его клана. Иначе трактовать последнее слово было нельзя, потому что право на заселение пустой галактики давалось тому, кто не в состоянии ужиться с родичами – и для официального отделения требовалось решение Кланового Совета. Постепенно эта «экспансия» дошла до сознания каждого из собравшихся, все стали озираться и крутить глазными яблоками, будто ожидали, что предложивший такое чудовищное решение родственник вскочит и стукнет себя ладонью по груди, крича: «Как я здорово пошутил, а?». Но никто не признался.

На лице самого Леонида плавала откровенная улыбка, а вот прячущийся за ним Жан-6 выглядел так, будто оказался голым под метеорным дождем – ему было страшно и стыдно одновременно. Впрочем, Никлас идентифицировал эти чувства так ясно только потому, что он знал, кто предложил последнюю форму наказания. Она была несоразмерно жестока.

Естественно, никто и не думал, что Леонид-87 выберет ее, предпочтя или общественные работы, или изъятие физических знаний, или публичное отречение. Сооружение 7-дыроколов, естественно, могло вызвать только улыбку, хотя формально и походило на наказание. Человек мог потратить тысячи лет, только путешествуя от одной обитаемой галактики до другой.

Деев долго не думал, он давно все решил:

– Я выбираю экспансию.

Между ним и кланом в ту же секунду выросла незримая, но ледяная стена отчуждения. Больше никто не хотел знать этого человека, предавшего собственный клан ради каких-то неведомых и непостижимых целей. Только Петр-1 бесстрастно сказал, будто заставляя себя:

– Принято.

Деев Никто Леонид-1 покинул планету патриарха сразу перед молчаливым сотрудником Этической Комиссии.

Конец ассоциации 8

Запись оборвалась в нужном месте, не запечатлев лишних подробностей Совета. И так, прямо скажем, она не изобиловала деталями, будто некто из ЭК вычистил из нее личностное восприятие того, кто вел запись. А может, это вообще фиксировалось автоматическим инспектором?

Никлас повертел запись пальцами и задумался: что дальше? То, что Жан-6 – сентиментальный кретин, историку давно было известно, величие Петра-1 вскрылось также не на этом Совете, а триста лет назад, когда к нему перешло руководство кланом. Разве что выяснить имя чиновника из Этической Комиссии, не отфильтровавшего «экспансию» из списка? Никлас проглядел служебную информацию к записи и нашел этого человека – его звали Ким NGC 69307-1 Хван-18.