Текст книги "Возмездие"

В преддверии А
Олег Овсянников

90-м посвящается

Этого не может быть, потому что быть может.

© Олег Овсянников, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Монотонный стук, пробиваясь сквозь нежелание просыпаться, заставил открыть глаза.

– Палыч! Ну какого черта?! Дай поспать, – недовольно прорычал Иван.

– К телефону пожалуйте, просют, – противным голосом пропели за дверью.

С неохотой вылезая из-под теплого одеяла, с трудом отодвинул развалившегося на кровати огромного кота. Опустив ноги, зашарил в поисках тапочек. Натолкнувшись на лежащего на ковре пса, в сердцах выругался: «Во жизнь, все в сборе». И, кряхтя, поплелся в коридор. Подхватив болтающуюся трубку, сердито выпалил:

– Говорите, что нужно? Услышав голос начальника, сразу смягчившись, затараторил. – Есть. Буду, конечно. Закончив разговор, потянулся.

Пройдя по коридору, повернул на кухню. За столом, накрытым простенькой скатертью, сидел пожилой взлохмаченный дед небольшого роста в нестираной майке. Трусы до колена, испещренные сюжетами из мультфильма «Ну, погоди!», прикрывали худые тонкие ноги, обутые в обрезанные солдатские сапоги. Потягивая папиросу, старик ехидно процедил:

– Ну, защитничек, в околоток требуют?! Ни сна тебе, ни покоя, служба! – сам себе ответив, весело рассмеялся. – Не ту ты профессию, Вань, выбрал. Жил бы у себя в станице, ездил на конике, шашечкой махал. Красота! Нет, в Москву приперся. Не пойму.

Старик, закинув ногу на ногу, с интересом уставился на возившегося у плиты соседа.

– Порченый ты, Палыч, – беззлобно отозвался Иван. Как будто кто виноват, что тебя при Сталине на Соловки упекли. Не надо было частушки про Калинина сочинять. Тоже мне диссидент. Ты лучше, будь добр, с Бармалеем утром погуляй и Леопольду пожрать дай. Чувствую, задержусь.

– С псом твоим прогулку совершу с удовольствием, собака интеллигентная плюс с достоинством. Как ты говоришь, порода называется – страфашист?

– Стаффордшир. Темнота, – смеясь, поправил Иван.

– Надо бы записать, – засуетился дедок, – а то народ интересуется. А вот насчет кота ты уж меня уволь. Подозреваю, как тебя нет, он на меня охотиться начинает, да и Бармалея баламутит. Вот, думаю, к специалисту обратиться, пусть растолкует, как это возможно: рысь с домашней кошкой скрестили. Может, какую премию получишь.

Иван, наливая кипяток в чашку, буркнул:

– А ты меньше в мою комнату лазай.

– Да, а как же его кормить? Через стенку? – картинно разведя руки в стороны, съязвил Палыч.

– Ну тебя, – отмахнулся Иван и не спеша направился к себе, слыша за спиной недовольное бормотание.

За два года проживания в коммуналке Иван настолько привык к импульсивному соседу, что по-своему привязался к одинокому желчному старику. Войдя в комнату, принялся переодеваться, с любопытством поглядывая на зверинец. В его отсутствие Бармалей перебрался на кровать, развалившись по-домашнему. Кот, устроившись на подушке, забросил задние лапы на собаку и, усиленно мурлыкая, делал вид, будто не замечает вернувшегося хозяина. Иван, закрыв входную дверь, на прощание бросил: «Бог с вами, наслаждайтесь». И подняв воротник куртки, вышел в ночь под мелко моросящий весенний дождик.

…Постучав в дверь с табличкой «Начальник», после глухого «войдите» перешагнул порог полутемного кабинета.

– Полковник, младший лейтенант Сазонов по вашему приказанию прибыл.

Из-за стола поднялся невысокий худощавый мужчина.

– Иван, что за обращение, издеваешься?! заметил он, еле скрывая улыбку.

– Никак нет. Господин – воспитание не позволяет говорить, а товарищ гусь свинье, по нынешним временам не положено, Андрей Степаныч. Так что извиняйте.

– Все ты шутишь, давай присаживайся, – посуровев, предложил хозяин кабинета. Пусть тебя в отделении дурачком считают, а мне все давно ясно. Юридический заканчиваешь, последний курс остался. От постового до офицера вырос. В личном деле в графе замечания единственная запись – «Безрассудно храбр». У вас все казаки такие?

– Раньше были поголовно, сейчас большинство, – тут же нашелся Иван.

– Все, все, не развивай, – остановил Андрей Степаныч. – Дело, значит, такое. Часов шесть назад на Беговой улице из остановившейся машины вышел молодой парень, поднял обрезок трубы и раскроил головы двум своим приятелям, приехавшим вместе с ним. Сел на бордюр и впал в состояние невменяемости. Таким его и доставил вызванный наряд. Ничего не говорит, глаза в точку, рук-ног не разогнуть, боли не чувствует. Отошлем в «Сербского»на экспертизу. На месте происшествия работает наша бригада. Все бы ничего, да странные вещи происходят. Не успели доложить по инстанциям, из управления приказ – передать дело им, высылают своих для дознания. Через час являются орлы из ФСБ тоже по этому вопросу. Что за шумиха? Не нравится мне подобное, а главное, надоело, когда за пешку держат. Давай-ка, Вань, тебя стажером к следственной бригаде оформлю, дипломная работа, все как положено. А ты там приглядись. Смекалки хватит, так простачком, глядишь, и пролезет. Бери бумагу, отдашь капитану Кислицыну, он там, на месте. Порасспроси свидетелей, докладывать лично мне. Все понятно?

– Обижаете, Андрей Степаныч, – попытался изобразить недовольство Иван, – все будет сделано. Встав со стула, четко развернулся и вышел из кабинета.

В дежурной части, заметив муниципалов, регистрирующих задержанного, попросил подбросить до Беговой. Место происшествия увидел издалека. Группа людей, окруженная автомобилями с включенными фарами, выделялась среди тихой ночной улицы. Предъявив удостоверение, миновал кордон оцепления и, подойдя к капитану, вручил конверт. Пока тот читал, внимательно стал разглядывать окружающих.

– Ваня, рот не разевай, кишки простудишь, – начальственно пошутил Кислицын, – Если тебя опером решили заделать, ты уж повнимательней отнесись к заданию. Вон, лучше, иди у Соловьева протоколы осмотра забери. Да, к сведенью, потерпевших увезли, одного в морг, другого в больницу. Этого, кто их по башке треснул, задержали. Полный отморозок, им в психушке заниматься будут. – И уже отошедшему Ивану крикнул: – Можешь в машине посидеть, мы ее осмотрели.

Последняя реплика вызвала смех у двух мужчин, до этого серьезно прислушивавшихся к разговору. Один из них, подойдя ближе, спросил:

– Кто этот новенький?

Кислицын, отмахнувшись рукой, нехотя пояснил:

– Да из патрульной службы. Юридический кончает. Небось себя Пинкертоном считает, так, валенок деревенский, – и, потеряв интерес к теме, направился к машинам.

Иван без труда получил протоколы. Устроившись под уличным фонарем, погрузился в изучение сухого казенного языка свидетельских показаний. Из документов вырисовывалось банальное преступление очередного психа. И чем оно могло заинтересовать грозные министерства, было совершенно непонятно. Разыгравшуюся трагедию наблюдали двое: продавец коммерческой палатки, услышав крик, выглянул в окошко. Заметив два трупа и сидящего на асфальте мужика в окровавленной рубашке, забился в угол и, как поясняет, от страха потерял сознание. Пожилая женщина, гулявшая с собакой, описала все точь-в-точь словами начальника милиции: машина остановилась, один вышел, затем вернулся, трах-бах, побежала звонить, приехали, забрали. Если бы не просьба Птицына, которого в милицейских кругах считали высочайшим профессионалом, чуть ли не обладающим даром предвидения, Иван посчитал бы, что над ним просто пошутили. Переписав адреса свидетелей и вернув документы, нашел капитана и, отпросившись, решил пойти домой пешком, благо недалеко.

Зайдя в квартиру, столкнулся с Палычем. Нацепив свой единственный костюм, тот крутился у зеркала. Увидев Ивана, насупился.

– Чего так рано отпустили? С Бармалеем сам пойдешь гулять?

– Хочешь, ты иди. Только, Палыч, зачем костюм в шесть утра праздничный?

– Да так, гуляет там одна, учительница на пенсии, ну, мы с ней об искусстве беседуем. Ретро, так сказать, вспоминаем. Ты лучше Бармалея буди, пора.

– Кобелям на выгул, – съязвил Иван и, открыв дверь, позвал собаку.

Оставшись один, попил холодного чая, достал тетрадь и, проверив адреса, около 9 часов вышел из квартиры. Дом, где проживала свидетельница, нашел на удивление быстро. Облупленная пятиэтажная хрущевка ютилась в глубине двора за многоквартирной громадиной. Поднявшись по лестнице, отыскал нужную дверь и, позвонив, застыл в ожидании. Открыли почти сразу. Перед ним предстала плотная пожилая женщина в вельветовом халате.

– Извините, Пелагея Ивановна здесь проживает? – изобразив улыбку, задал вопрос посетитель.

– Ну, – как обрубив, ответила хозяйка.

– Лейтенант Сазонов, из милиции, по поводу ночного происшествия. Удостоверение посмотреть не желаете? – зашарив по карманам, предложил визитер.

– А на кой черт оно мне? Заходите. – И повернувшись, прошла в комнату.

– А не боитесь незнакомых в дом пускать, мало ли ограбят, – пытаясь завязать беседу, елейным голосом проговорил Иван.

– Уже ограбили, – послышалось с кухни.

– Это кто же?

– Государство, – отрывисто пояснила пожилая женщина. Ты вот что, милок, говори, чего тебе нужно, а то у меня свои дела имеются.

– Да меня в основном подробности интересуют. Может, за это время вспомнили. Мне, бабулечка, поскорее закрыть дело хочется.

– Деревенский? – прервав на полуслове, спросила хозяйка и, улыбнувшись, предложила: – Чайку не желаешь? Доставая варенье, назидательно пояснила: – Меня еще моя бабка учила, коль отец смурной с работы идет, встреть ласково, папулечкой-роднулечкой назови, сразу оттает. У нас на Руси и князей Красным солнышком величали. А раньше…

И Иван полчаса слушал историю прежней жизни Пелагеи Ивановны. И также неожиданно, наливая по третьему стакану, она, прервав воспоминания, проронила:

– Знаю, про что тебе досказать. Девка там была.

– Как это? – поперхнулся Иван.

– А вот так. Плащ красный вразлет, волосы – гривой кобыльей и шарф белый. Эти-то, на машине, и остановились. Один вприпрыжку сиганул. В руку вцепился, видно, всякие ласкости плести начал. Ну а та молчит. Взгляда от земли не отрывает. Потом глазищами как зыркнет, меня аж дрожь пробила. Мужик так и остолбенел вообще. Она дальше побежала, а этот за трубу. Вот, Ванечка, жуткая девка, – и Пелагея Ивановна, перекрестившись, сплюнула через плечо.

– Вы ее хоть запомнили? Описать сможете?

– Сдурел. Да о ней, кроме как тебе, никому и говорить не буду.

– Что так, – напрягся Иван.

– Да потому, видение это. Сама не уверена, наяву или привиделось.

– А, ну да, – оторопело почесав затылок, заметил собеседник. Спасибо за чай. Пора мне.

На улице, отупело постояв у подъезда, решил для себя «жалко бабку, туда же с винтами», и направился в отделение.

В дежурке развлекался Тарас – командир отряда ОМОНа. Красавец мужчина.

– Дывыся, Ваня! Шо, робить намерен? Як твоя цуцыня жеве?

Иван, вмиг преобразившись, подхватил игру и шутливым тоном продекламировал:

– Паду ли я стрелой пронзенный, иль мимо пролетит она.

Тарас, дурачась, с пафосом перевел:

– Чи гекнусь я дрючком проперти, чи мимо прошпендорит вин.

Все находившиеся рядом залились хохотом. Ни для кого не было секретом – эти двое были лучшими друзьями. И только чей-то приглушенный шепот «батя идет» прервал спектакль. Андрей Степанович, спустившись по лестнице, обвел взглядом присутствующих и, сурово покачав головой, поманил Ивана пальцем. Уже в кабинете, выслушав скептический доклад, недолго подумав, заметил:

– Ты никому ничего не рассказывай. Здесь все с психами связано. Вот дней через пять мотанись в «Сербского», с врачом пообщайся. Может, прояснится. На службу не ходи, у тебя сейчас сессия. Если что, звони домой. Все, свободен.

У входа Ивана караулил Тарас. Выяснив про выходной, сейчас же постановил идти в гости. Прихватив водочки, с шутками ввалились в родную коммуналку. Расположились на кухне. Собирая на стол, крикнули Палыча, и тот в ожидании выпивки принялся помогать готовить закуску. Прибежал Бармалей, решив всем основательно мешать. Быстро управившись с бутылкой, чуть захмелевшие, сидели в уютной кухне, наблюдая в окно за непрерывно льющимся дождем. Тарас, закурив, обнял Ивана и, обращаясь к Палычу, с чувством произнес:

– Люблю вас, братцы. Вот живу здесь пять лет, а все как не в своей тарелке. Куда ни придешь, вокруг набыченные, каждый на понтах, слова искреннего не услышишь. Только и расслабляюсь среди своих. Чужой мне этот город.

– И не тебе одному, – философски изрек Палыч. Была святыня Руси, так нет, грязью заляпали. Вон, Петр I, пообщавшись с немцами, уразумел. Тута сидючи, величия не добиться. Видать, растолковал ему Лефорт знания магические, и заложил он Петербург. В нем бы и Ленин со всей сворой сатанинской не устоял: только сменив столицу, полной силы набрался. За восемьдесят лет со всего мира и террористов, и великих злодеев-революционеров свезли. Здесь они и корни пустили. Вот, думаю, негоже правителю возлежать средь плесени и гнили. Нет бы выбрать городочек потише, к примеру, Суздаль. Там тебе покой, благодать и кремль свой есть. Вот пусть туда все пиявки на поклон и прутся.

– А это не тебе решать, Палыч, – не отрывая взгляда от окна, тихо произнес Иван. За нас скоро в ООН думать будут. Так ловко Россию запутали, диву даешься. Нас, славян, меж собой в раздор поставили, подал голос Тарас. Надо же, придумали: белорусы, украинцы и русские враги друг для друга. Парадокс! Как им удалось, фокусникам, не пойму.

– Эх, пойду с Бармалеем гулять, – поднявшись из-за стола, подытожил Палыч. Вот в нем вся сермяжная правда, – показал пальцем на насторожившегося пса расстроенный старичок. Мы для него гнездо родное, он за нас в огонь и в воду. Да, Бармалюша, – потрепал по холке подбежавшую собаку.

Неделю мотался Иван по своим делам, сдавая зачеты в институте. И только звонок Андрея Степановича вернул его к забытому делу. Приехав в институт имени Сербского, долго на проходной улаживал обычные формальности. Найдя указанный кабинет, почти полчаса ждал врача. Появившись, тот стремительно проследовал через приемную и, пригласив посетителя, расположился в кресле. Ознакомившись с документами, отложил их в сторону и, сняв очки, задал вопрос:

– Что конкретно Вы хотите узнать?

– Да в общем, когда можно пообщаться с преступником? – ответил Иван.

– Ну, милый мой, это сложно. Вам что-нибудь говорит название кататония ступорная? Нет?! Объясню. Это отказ от реального чувственного восприятия физического мира. Для вывода из этого состояния мы применяем шоковый инсулин, далее необходим восстановительный период. И вот только затем будет ясно, что начнет изрекать пациент. Понятно?

– Не совсем, – делая глупое лицо, задумчиво протянул Иван.

– Хорошо. – Доктор нажал на расположенную на столе кнопку.

В открывшуюся дверь протиснулся квадратный мужик в белом халате.

– Вызывали, Петр Дмитриевич?

– Да. Будьте добры, пригласите из восьмой палаты профессора. И если несложно, пусть наденет белый халат. И дайте ему стетоскоп, а то еще разговаривать откажется.

Мужчина, не говоря ни слова, повернулся и вышел из кабинета. Минут через десять в дверь постучали.

– Войдите, – разрешил Петр Дмитриевич.

В кабинет прошмыгнул небольшого роста благообразный, ухоженный старичок в белоснежном халате. Его голубоватые глаза с нежностью смотрели на присутствующих. Пристроившись на стуле, он с серьезным видом обратился к хозяину кабинета:

– Слушаю Вас, коллега. В чем дело? – и застыл в почтительной позе, ожидая ответа.

– Вот здесь товарищ интересуется, почему невозможно после шокового инсулина сразу же общаться с больным, – с серьезным видом сформулировал вопрос доктор.

– Понятно, – старичок встал со стула. Заложив руки за спину, принялся прохаживаться вдоль стола. Возможно, воздействие вирулентных процессов на цикличность спиралевидного восприятия подавляет активное эго доминанты сознания, аккумулируя замкнутость гипертрофированного пространства в подсознание, воспроизводя эффект Демплера открытого и изученного мною еще в семидесятые годы. Последующее воздействие этого метода показали: развернутые релаксации демоплазмы способны принять разумную форму с помощью плаценты.

– Николай, – позвал санитара сквозь непрекращающийся монолог врач.

Явившийся мужик, подхватив подмышки вещавшего профессора, покинулкабинет.

– А с кем он сейчас разговаривал? – чуть заикаясь, отреагировал изумленный Иван.

– Ни с кем. Это наш пациент. Спрашивайте, что хотите, часами декламировать может. Специально для посетителей держим. Вот таким и ваш подопытный стать может. Психиатрия самая непознанная наука. Признать душу – значит, нам здесь делать нечего. А нет ее – тогда вообще страшно становится.

– Извините, Петр Дмитриевич, а вы пьете? – спросил Иван.

– В каком смысле? – удивился доктор.

– В прямом. Шампанское, коньяк, водку. Я к тому, может, вечером посидим.

– Да в принципе можно, – растерянно отозвался врач.

Уже почти все покинули заведение. Официант скучающим взглядом обвел редкие парочки, сидящие в полутемном зале ресторана. Горящая свеча в стеклянном колпаке бросала причудливые тени на лица сосредоточенных собеседников. В основном говорил плотный мужчина в очках, разгоряченный алкоголем, он с жаром жестикулировал.

– Пойми, если человека поместить в абсолютно темную и тихую комнату, его разум полностью отключится через несколько дней или недель. Он осознанно отрицает понимание реальности мира. Но при этом добровольный отказ от чувственного восприятия позволяет соприкоснуться с неведомым началом правящей силы. А если индивидуум предпочел злой путь следования, и момент контроля отсутствует, на поверхность вырывается все враждебное, до этого загнанное в темницу подсознания. Маниакальные убийцы, насильники признают, что не смогли справиться с губительным желанием. И если степень разрушающей зависимости берет верх над всем комплексом контроля, сознание выключает разумную действительность. Человек превращается в зверя. Но это происходит крайне редко, как правило, что-то заставляет не допускать подобного, толкая человека на самоубийство. С вашим клиентом мне ничего не понятно. После выхода из забвения он тут же впал в крайний суицид. Желание уйти из этого мира настолько сильно, что мы вынуждены держать его связанным. И потом, Иван, ты мужик нормальный, не подведешь, этим случаем сильные мира сего заинтересовались. Иностранные специалисты приезжали. С нами беседы приватные о секретности провели. Петр Дмитриевич, помолчав минуту, налил полную стопку коньяка. Выпив залпом, поморщился. Подумав, неожиданно выпалил: – Эх, была не была. Пакость какая-то происходит, а понять не могу. Это четвертый пассажир такой. Клиника болезни у всех одинаковая – ступорная, выводим тут же суицид. Боремся бесполезно, смерть. А главное, в редкие минуты откровения одно и тоже пишут. Более ничего, ни звука.

– А что, если не секрет? – подался вперед Иван.

Доктор схватил салфетку и, достав ручку, принялся старательно карябать. Передав бумагу собеседнику, вытер покрывшийся испариной лоб.

– Да здесь значки какие-то, – удивленно рассматривая написанное, пробормотал Иван.

– Во, во, никто понять не может, – устало отозвался доктор.

– Вы мне, Петр Дмитриевич, не могли бы лучше имена и фамилии пациентов написать.

– Нет. Даты, когда прибыли, пожалуйста, а инициалов не ведаю. И врач, склонившись к столу, резко проставил на бумаге колонку цифр.

Расстались почти друзьями. Иван, посадив в такси подвыпившего психиатра, на прощание дружески пожал руку.

Домой явился за полночь. Долго сидел на кухне, тупо рассматривая необычные каракули. Затем, пройдя в коридор, снял трубку телефона, набрав номер, долго ждал ответа. Услышав знакомый голос, извинился за столь поздний звонок. Только попытался пересказать услышанное в ресторане, как Андрей Степанович, тотчас же прервав, попросил через полчаса ждать во дворе. Зайдя в комнату, обнаружил лежащего на постели Бармалея. Хлопнув собаку по заднице, долго ловил спрятавшегося под кроватью пса. За всей процедурой нехотя наблюдал Леопольд, расположившийся на диване, но вскоре, потеряв интерес к происходящему, закрыл свои зеленые глаза и, развалившись, предался блаженству. Иван с трудом надел Бармалею ошейник и, прихватив куртку, покинул квартиру.

Выйдя на улицу, вдохнул полной грудью ночной весенний воздух и, почувствовав нетерпеливый порыв собаки, заспешил вглубь двора. Вскоре у детской площадки притормозила старенькая голубая «шестерка», из нее вышел невысокий мужчина, одетый в серый реглан, и направился к еле приметной беседке. Из кустов послышался устрашающий рык, но властный голос, прикрикнув из темноты, прекратил грозное рычание на полутоне. Появился Иван и, подойдя к мужчине, вежливо поздоровался.

– Как доехали, Андрей Степаныч?

– Не нарушая правил, – зябко поежившись, ответил Птицын. – Рассказывай, и поподробней.

Раннее утро застало собеседников сидящими на лавочке, в ногах примостился пес, давненько не проводивший столько времени на улице.

– Ладно, Вань, все ясно. Давай-ка во второй половине дня поезжай в статистическое управление, покопайся в архиве. Там Рафик командует, он когда-то у меня в подчиненных ходил. Попрошу, пусть посодействует. Но сдается мне, там уже порядок навели. Ты, если дела не найдешь, по газеткам хронику происшествий тех дней проверь, и поаккуратней. Чувство у меня нездоровое. Захочешь увидеть, позвони. Так, ни о чем потрепись, трубку положишь, через час на этом месте встретимся. Ну, бывай, – Андрей Степанович, поднявшись, хлопнул Ивана по плечу и заспешил к своему автомобилю,

…В архиве, любезно встреченный худощавой интеллигентного вида дамой, долго объяснял, что конкретно его интересует. В течение часа перерыв всю картотеку того периода, не обнаружил ни одного досье с подобной картиной преступления. И только прикинувшись добродушным увальнем, упросил порыться в газетах. В «Московском комсомольце», за три дня до указанной доктором даты поступления первого больного, в разделе происшествий обнаружил разыскиваемое сообщение.

Выскочив из здания Петровки, подгоняемый внутренним азартом, поймал такси. Нетерпеливо бросив: «В редакцию газеты МК», блаженно расслабился всалоне машины. Предъявив удостоверение, у постового узнал номер комнаты отдела происшествий. В редакции был обычный газетный кавардак. В комнате, куда заглянул Иван, симпатичная девушка печатала на машинке, двое молодых парней, склонившись над компьютером, сосредоточенно обсуждали какую-то формулу и на осторожно произнесенное Иваном «здравствуйте» даже не отреагировали. И только стоявшая у окна пожилая женщина с кружкой в руке, повернув голову, внимательно посмотрела на посетителя.

– Слушаю Вас, – доброжелательно произнесла она.

– Мне нужен корреспондент, который ведет хронику происшествий за неделю, спросил Иван.

– Позвольте, а Вы кто будете? – и взяв протянутое удостоверение, внимательно сверила фотографию с оригиналом.

– Это Вам Лёнечка необходим. Вы его на лестнице посмотрите, он туда курить пошел.

У окна, на подоконнике, сидел средних лет мужчина, нехотя пуская клубы дыма в потолок. Иван, в очередной раз представившись, путаясь, попытался объяснить, что ему нужно из статьи, написанной Лёнечкой полгода назад. Поначалу равнодушно слушая, тот по мере рассказа оживился, затем, будто осененный воспоминаниями, соскочил с подоконника и, схватив Ивана за руку, весело затараторил:

– Точно, точно, осенью. Да такое забыть невозможно. Мы туда примчались, еще кровь не замыли. Свидетельница там была, где-то у меня адрес записан, – и, перейдя на «ты», предложил: – Стой здесь, сейчас принесу.

Не успел Иван выкурить сигарету, вернулся Лёнечка и, протянув пару листов с печатным текстом, гордо произнес:

– Целую статью написал, редактор не оценил, до двух строчек урезал.

…Прибыв домой и внимательно ознакомившись с записями, Иван напрочь лишился добродушного настроения. Только сейчас до него дошло, насколько серьезное дело попало ему в руки. И еще не веря до конца в общую картину сложившихся эпизодов, решил сейчас же проверить свои умозаключения.

Свернув на Бауманскую, такси, проехав до конца Большой Почтовой, уткнулось в девятиэтажный дом.

– Ну, кажись, этот, – устало констатировал водитель.

Расплатившись, пассажир вышел, остановившись у подъезда, зачем-то подождал, пока отъехавшая машина не скрылась за углом. На шестой этаж пришлось подниматься пешком, лифт отсутствовал. Ознакомившись с содержимым табличек квартиры, позвонил три раза. За дверью послышался настороженный старческий голос: «Кто там?»

– Извините, можно мне увидеть Валентину Васильевну, – пытаясь не испугать, смягчил голос Иван.

– А Вы по какому вопросу? – не открывая, продолжила бабушка.

– Из милиции, могу удостоверение показать, мне необходимо с ней поговорить.

Дверь медленно распахнулась, осветив темный коридор и стоящую маленькую сухонькую старушку.

– Вы уж простите, что так назойливо расспрашивала. Ко мне редко приходят, виновато пояснила она. – Входите, пожалуйста. Проводив гостя в свою комнату, подождала, когда он расположится в кресле, и только после этого осторожно присела на краешек дивана. Мне Вас, право, и угощать нечем. Могу предложить чай с сухарями. Видите ли, пенсия не позволяет, приходится экономить.

Все это было сказано с такой обреченностью, что Иван почувствовал озноб стыда и, не зная как себя вести, невнятно что-то забормотал.

– Да Вы не стесняйтесь, – улыбнувшись морщинками глаз, заметила старушка. Вы говорите, зачем пришли.

– Валентина Васильевна, Вы не могли бы вспомнить о происшествии у кинотеатра «Ударник» осенью прошлого года, – как можно мягче поинтересовался Иван. И заметив беспокойство в суетливом движении рук, добавил: – Вы не волнуйтесь.

– Да нет, ничего, – пояснила Валентина Васильевна, – столько меня спрашивали об этом. И словесный портрет составляли, – бабушка, не выдержав, тихонечко зашмыгала носом. Как могла, помогала вашим сотрудникам, а когда обратилась сама за помощью, про меня просто забыли. Это так несправедливо.

– Бабушка, да что у Вас случилось?

– Моя соседка, Марья Николавна, умерла. Сын ее, Вадик, проходу не дает, заставляет поменяться комнатами с каким-то другом. Да все бы ничего, но это где-то в Текстильщиках, там ни телефона, ни метро рядом нет. А он грозится убить. Каждый день приятели к нему приходят, пьют, музыка всю ночь гремит.

Еще долго слушал Иван тихое причитание очень пожилого человека. Расспросив обо всем и узнав, что у нее никого нет из близких, пообещал помочь.

…Из открытых окон в ночь улицы неслись звуки тяжелого рока, выставленный динамик наполнял окрестности невнятным писком очередного модного пузочеса. В комнате расположились шесть молодых, с короткими стрижками парней. Некоторые подергивались в нелепом танце, остальные, собравшись у стола, пытались опорожнить наполовину пустую батарею бутылок. Облако табачного дыма, извиваясь, висело над компанией. Брякнув последним аккордом, кассета замолчала. Один из них небрежно прокричал:

– Джонни, поставь забойные.

Сидящий на полу у магнитофона накаченный юнец пьяно ухмыльнулся:

– Окей, ща сделаю, – и принялся рыться в коробке с дисками.

Никто и не заметил, как появился плотный мужчина с простоватой улыбкой на курносом лице. Перекрывая гомон, он неожиданно звонко выпалил:

– Здорово, таблетки, здесь, что ли, клуб мужиковедов и заднепроходцев зависает?

В наступившей тишине только один из присутствующих растерянно поинтересовался: «Ты кто?»

– Внук вашей соседки, Валентины Васильевны, – все так же улыбаясь, пояснил вошедший.

– Как ты нас назвал, окурок? – медленно цедя слова, пришел в себя хозяин – высокий акселерат в длинной майке с аппликацией черепа на груди. Да мы тебя, вошь лобковая, порвем. И сорвавшись на крик, бросился на Ивана.

Не успев сделать и пару шагов, изумленно уставился на влетевших в комнату троих бойцов в бронежилетах, касках, с дубинками в руках. Минуты не понадобилось, чтобы уложить всю компанию на пол. Закинув руки за голову, те, не шевелясь, исполняли команды. Иван подошел к Вадику, подняв за шиворот, поставил на ноги.

– Слушай внимательно, – не повышая голоса, пояснил он, – еще раз бабушка на тебя пожалуется, ноги переломаю. А сейчас ложись, и двадцать минут никому не дергаться.

Отпустив обмякшее тело, нападавшие покинули тихую квартиру. Садясь в автобус, Иван весело хлопнул по руке здоровяка.

– Удружил, Тарасик, не забуду.

– Да шо ты, право, тоже мне работа, – улыбаясь, ответил омоновец.

…Андрей Степанович, пропустив Ивана вперед, закрыл дверь на цепочку. Вышедшая в коридор жена, мило улыбнувшись, предложила:

– Есть будете? У меня рагу готово, – и, заметив, как муж недовольно покачал головой, засмеявшись, отрапортовала: – Докладываю. Стол накрыт, ждем Юрия Петровича, вам стараться не мешать. Изобразив почтение, дождалась команды «вольно» и поцелуя в щеку.

Пройдя в комнату, Птицын, посадив Ивана за сервированный стол, посуровев, стал объяснять:

– Сейчас придет мой старый друг, не последний человек в психиатрии, профессор да и вообще светлая голова. Доверяю ему, как себе, жизнь честность проверила. Все в точности расскажешь. Ну а пока тяпнем по маленькой, – и, откупорив бутылку, хотел уже было налить две стопки, как низкий бас от дверей, пристыдив, загудел:

– Нехорошо, Андрюша, раздавай на троих.

Обернувшись, Иван увидел мужчину с брюшком, державшего в руке большой круглый торт.

Только за чаем Андрей Степанович перешел к делу.

– Юра, помнишь, тебе про недавнее преступление на Беговой рассказывал, а теперь послушай, что Иван раскопал.

Тот, поставив чашку, прокашлялся.

– Значит так. У кинотеатра «Ударник», если свернуть с моста направо, не доезжая до набережной, остановились две машины. Вышедшие, человек семь в длинных плащах и кепках, затосковали, ожидая, пока один из них сходит за шампанским. Как потом выяснилось, собирались ехать на дачу. Сутулый юноша лет восемнадцати, недавно взятый в группировку, развязной походкой направился к магазину. Чувствуя за спиной мощь братвы, он с брезгливостью оглядывал суетливо мелькающих перед ним обывателей. Оставшиеся ждать, открыв двери иномарок, слушали нравившуюся в их кругах музыку. И заметив возвращающегося ни с чем гонца, решили – забыл деньги. Но произошло неописуемое. Приблизившись вплотную, тот, выхватив нож, стал наносить удары любому подвернувшемуся под руку. Пять человек получили тяжелые ранения, двое скончались на месте. Прибывшая милиция с трудом обезвредила преступника. Что послужило причиной нападения, не установлено. Вот так, Юрий Петрович, написано в статье журналиста, побывавшего через час на месте преступления. Официального досье в архиве не существует, мне известно – задержанный через три дня был доставлен в «Сербского» в том же состоянии, что и последний, с Беговой. Диагноз идентичен: после выхода из кататонии суицид и в финале смерть. Оба в редкую минуту сознания нацарапали иероглифами непонятное слово. Но самое интересное не это. Удалось разыскать свидетельницу, которая видела следующее, зачитываю дословно: «Разрезая толпу, у входа в магазин, к набережной будто пролетела девушка в красном плаще. Каштановые волосы и белый шарф веером разлетались по ветру. Сутулый молодой человек в кожаной куртке догнал и, грубо одернув за руку, заставил остановиться. Придерживая за рукав, нехотя тыкал пальцем в плечо, недовольно выговаривая девушке, понуро стоящей перед ним с опущенной головой. Затем та гордо выпрямилась, взглянула в глаза, парень дернулся и застыл. Развернувшись, она стремительно скрылась за углом дома».