Текст книги "Игра длиною в жизнь. Юмор, сатира"

Черенок

– Здравствуйте, доктор.

– Здравствуйте, садитесь.

– Спасибо, но я пока стоя.

– Жалобы?

– Я на грабли наступил, доктор.

– А, так вы плохо видите? Это вам к окулисту, батенька. А я уролог. У– ро– лог!

– Я знаю, что вы уролог, мне к вам, а окулист подождёт. Можно я по порядку? Вчера мы с женой были на даче. Она грабила грядки, а я к ней начал приставать…

– О! А это уже мой профиль!

– Я к ней на счёт бутылки стал приставать, ну, чтоб она на бутылку мне дала. А то я же тоже работал, умаялся и мне с устатку…

– Ага. Так ведь вам к наркологу надо, друг мой.

– Я думаю об этом. Но прежде мне к вам. Так вот: жена грядки грабит, а я у неё на бутылку клянчу. Клянчу и клянчу, клянчу и клянчу. Короче, психанула она, и ка-ак жахнет мне по спине граблями. Слава богу – черенком. Черенок сломался…

– Понял. Вам – к хирургу! Со спиной! Всего доброго!

– Да что же это такое! К вам мне доктор, к вам! Спина подождёт! И хирург! И окулист! И нарколог!

– А невропатолог?

– И невропатолог подождёт! Уф! Как он разболелся опять!… Так вот: черенок сломался, грабли жена бросила, но денег мне на бутылку дала. Я деньги в кулак и бежать… Недолго бежал…

Черенок граблей этих, после того как жена его об мою спину сломала высотой стал как раз по моё достоинство. Я побежал и на грабли наступил, ну и прилетело мне этим обломышом по моему… достоинству.

– Ишь как всё срослось.

– Да хоть бы срослось.

– Мда. Вы действительно по адресу пришли. Ну, показывайте свой ЧЕРЕНОК.

Аварийная посадка

Лето, солнечный день. Огромная «ничейная» свалка, расположенная недалеко от дачного сектора. По свалке бродят люди, они что-то мирно ищут, и то, что находят складывают либо в мешки, либо сразу в рот. Где-то вдалеке копошатся дачники. Неожиданно на свалку плюхается военный самолёт. В кабине лётчика врубается до этого молчавшая связь.

Аэродром: Ноль пятый, ноль пятый, сокол ты наш, почему молчишь?!

Лётчик. Слышу вас, ноль седьмой!

Аэродром: Почему молчал, паршивец?!

Лётчик: Сбили меня, ноль седьмой. Связи не было.

Аэродром: Ты… что… как… Как сбили?! Ты что несёшь, ноль пятый?! Да… ты… Страна доверила тебе испытать новейший истребитель, который невозможно сбить никаким современным оружием! Докладывай!

Лётчик: Есть докладывать! Значит так. Лечу: включил систему «невидимка», отключил шум двигателя, лечу на низкой высоте, подо мной дачный сектор…

Аэродром: Ты что с ума сошёл, ноль пятый?! Думай, о чём говоришь в эфире.

Лётчик: А теперь думай-не думай, ноль седьмой! Послушался вас. Лучше б я летал себе над полигоном. Кто мне велел посмотреть как картошка нынче уродилась?!

Аэродром: … Посмотрел?

Лётчик: Посмотрел. Хорошо уродилась, окучивают. Меня дед какой-то, видать за одним, окучил из двустволки. Дробью. Главное, за что?! Крылом яблоньку его нечайно задел! Обидно, что бесшумный, не видимый, новейший, а он простой дробью… Пришлось сесть на свалку.

Аэродром: Спокойствие, ноль пятый. Мы тебя пеленгуем.

Тут люди, бродившие по свалке, окружают самолёт. Людей становится всё больше и больше. Вдруг словно по команде они подхватывают истребитель и тащат его к подъехавшей огромной машине – это скупщики металлолома.

Лётчик: Эй, ноль седьмой! Меня вместе с самолётом на металлолом несут сдавать!

Аэродром: Ноль пятый, не покидай самолёт! Я сейчас посоветуюсь!

Лётчик: Да я бы рад его покинуть, но не могу, люк заклинило! Только нос и могу высунуть!

Аэродром: Как заклинило? Это плохо, очень плохо. Значит покинуть самолёт не можешь?

Лётчик: Пытаюсь! Никак! Только нос…

Аэродром: Ноль пятый, это литр.

Лётчик: Здравия желаю, товарищ… литр!

Аэродром: У меня три новости. Две хороших: поздравляю тебя с присвоением очередного звания!

Лётчик: Служу России!

Аэродром: Поздравляю тебя с награждением звездой героя России!

Лётчик: Служу России! А третья… какая… новость?

Аэродром: Как зовут тебя, сынок?

Лётчик: Вася.

Аэродром: Мы боимся, что рассекретится наш новейший истребитель, Вася, когда тебя в металлолом сдадут. Поэтому мы включаем самоуничтожитель самолёта. Прощай, герой! (Длинные гудки).

Лётчик: Как прощай? Но тут же невинные люди! Алё! Алё!!! Эй, люди, разбегайтесь, я сейчас взорвусь! Чего ржёте, идиоты?! Я говорю, сейчас взорву-у-усь!!! Вот она, смерть моя – красная лампочка, ишь как мигает. Три, два, один… Не понял… Ха! Ну, дед! Вот же, как выстрелил: самоуничтожитель даже вывел из строя! Нет, всё-таки наши дачники – особенный народ, знают что и куда засадить.

Эй, люди, у меня спирт есть, просуньте сюда ломик! Во-от, молодчаги! А ну-у, ещё давнём! Встречай подполковника-героя России!

Будет весело

Уборочная страда. Пшеничное поле. Доносится рокот комбайнов и мат хлеборобов. Прямо в поле тележурналистка берёт интервью у бригадира хлеборобов – Васи Твердолобова.

– И вновь в эфире телепередача «Интервьюшки». Сегодня мы поговорим не с депутатом, не с олигархом, не с банкиром, не, даже, с бандитом, сегодня мы поговорим с… простым работягой, бригадиром хлеборобов – Васей Твердолобовым. Что?! Не ожидали?! Ну-ну, не переключайте нас, будет весело. Вася, а ты и правда твердо… ну, лоб у тебя крепкий?

– А у нас в роду у всех лбы были и есть крепкие. Вон, бабка моя, та бывало так молилась, лбом половицу вышибала! А я, к примеру могу лбом доску из забора выбить.

– Всего досочку? Фи-и.

– Ну, если надо, могу и забор целиком уронить. Вам какой?

– Спасибо, пока никакой. Я же говорила, будет весело! Вась, а как нынче живётся сельскому труженику?

– Нормально живётся. Да если нас от семечек очистить, да водку нам, вместо сивухи, нормальную продать…

– Кстати, Вась, у тебя бригада-то пьёт?

– Пьют. Но – только после работы. Либо до… Во время работы ни-ни.

– Василий, однако в твоей бригаде все хлеборобы выполняют по две-три нормы. Чем ты вдохновляешь ребят на такие подвиги?

– А по старинке – кулаком. Два раза врежу – две нормы, три – значит будет три.

– А лбом не пробовал?

– Лбом? Не-е, убью – лбом.

– Я же говорила, будет весело! Вась, а ты вот всё пашешь, пашешь…

– Жну.

– …?

– Сейчас – жну.

– Поняла. Что уж ты думаешь, я в сельском хозяйстве ничего не понимаю. Вася, какая у тебя машина? На какую за свою жизнь нажнал?

– У меня? «Беларусь».

– А у меня джип. «Дискавери». Мы, кстати, на нём к тебе приехали. На служебной газели в такую глухомань не добраться же. Вась, скажи, а вот мины, оставшиеся с войны, или там трактора, с прошлого года забытые, не попадаются в полях, а? Сейчас совсем будут весело!

– Ну, если и попадаются – так что? Да моей бригаде любые препятствия по плечу! Я приказал всё сметать на своём пути, вместе с хлебом конечно, значит сметут. Да, кстати, а вы свой джип новенький где оставили?

– Джип? В поле… Ой, мамочки! До свидания, дорогие телезрители! Степан, мать твою, бросай камеру, бегом к джипу!

– …Бегите-бегите, только вряд ли успеете, я сегодня малость перестарался с вдохновением, так что мои ребята не то что джип, танк по зёрнышкам раскатают. Пойду посмотрю – там, наверное, такое веселье!

Раздаётся страшный скрежет железа.

Гело. С Марса

– Я уже был под шефе, когда ко мне домой инопланетяшка заявился. Сам весь зелёный, лысый, с рожками на зелёной лысине – сантиметров по десять. С порога представился:

– ГЕло. С Марса.

– Николай, – говорю.– С пружинного завода. Прошу на кухню, Гело с Марса.

Сели мы на кухне: выпиваем, закусываем. Тут заявилась моя жена: усталая, нервная, но красивая как всегда. На кухню зашла и сразу давай кричать:

– Опять пьёшь?! И с кем пьешь?! Он же совсем зелёный!

Я говорю:

– Во-первых повод – сегодня первое апреля, день смеха, а это какой-никакой а праздник, во-вторых – он не такой уж и зелёный…

– Вот именно, – подал свой противный голос инопланетяшка.– Мне триста лет. И хотя я зелёный, но уже лет сто как женат.

Она ему:

– А скалочкой за сказочки не хошь?!.– И размахнулась, да призадумалась, не ударила – это она рожки у него углядела. Нормальные рожки, не рога какие-нибудь. Пружинки железные – сантиметров по десять. Люся моя подобрела:

– Да-а-а! Вижу что женат, потому и рогат.

Тут моя благоверная села с нами, выпила, познакомилась с этим Гело. Ещё выпила, запричитала:

– Ой! Жалко-то тебя как! И зелёный-то, какой! И жена-то тебе изменяет!

А сама его по рожкам при этом гладит, гладит. Смотреть противно: у этой руки в солидоле, а тот балдеет. Вдруг Люся говорит мне:

– Слышь, муженёк. Ты бы сбегал ещё за водкой. Как-никак гость у нас. Редкий.

– Не понял, – говорю.– Ты сроду меня за водкой не посылала!

Короче, ревность во мне взыграла. И тут я по столу кулаком – бах!

– Хватит, – говорю, – водки! И гостю пора домой, на Марс. Тебя проводить? – спрашиваю инопланетяшку.

А этот Гело как-будто меня не слышит. Вперился пьяными глазками в мою Люсю и вешает ей «лапшу» своим противным голосом на уши: мол, горы там у него на Марсе вот такой вышины, реки вот такой ширины, крокодилы, бегемоты… Ну, тут я совсем закипел, сгрёб его… Что теперь со мной будет, господин полицай? И как насчёт межпланетного конфликта?

– …Кхе! Полицейский. Кхе! Межпланетного конфликта не будет, Николай. А вот пятнадцать суток тебе будет. А инопланетянину, твоему приятелю-Олегу, слесарю пружинного завода, с кем ты кстати в одной бригаде работаешь, больничный дали, без оплаты.

Я понимаю, он первым стал чудить: подстригся под Котовского, зелёнкой себя измазал, рожки к присоскам приладил. Но зачем живому человеку эти самые пружины в голову вкручивать, а?! Сквозь присоски.

Ладно. Твоё счастье, что он не имеет к тебе претензий, говорит, что первое апреля, пошутить просто хотел, а тут жена твоя… Короче, освободишься, помиришься с ним и с женой. Чтоб всё было по-людски, понял?!

– Понял. По-людски. То-то я смотрю – рожки знакомые: пружинки – сантиметров по десять. Ну, Гело – Олег. Эх, Люся…

Перевёрнутые цифры

Шутить, ребята, тоже с умом надо. Мы тут с дружком моим закадычным, Валькой, в честь первого апреля подшутили над Петровичем, мастером нашим. Теперь не рады. А вроде бы безобидное дело провернули – при помощи отвёртки взяли да и перевернули на двери квартиры Петровича номерок: было 66, стало 99. Вот, думаем, придёт Петрович с работы, глянет на дверь и удивится: Что такое? Моя эта, или не моя квартира? А потом поймёт, что это шутка, посмеётся от души, человеку весело станет.

Только получилось всё не так, как мы думали. Получилось так, что Петрович из-за нашей шутки в больницу попал. Узнали мы с Валькой про эту беду и сразу же, после смены, в больницу – нашего любимого мастера навестить. Медсестра нас не пускает, кричит: «Да вы что! Да вы что! Человек в ужасном состоянии!» Ладно Валька догадался – шоколадку с собой прихватил, ну и денег. Мы ей шоколадку и деньги, она нас – к Петровичу.

Заходим в палату – уууу! Вы когда-нибудь мумию видели? Так вот мумия выглядит лучше. Встали мы возле койки, и вдруг к Петровичу сознание вернулось. Смотрит он на нас отрешённо и говорит слабым голосом:

– А-а, это вы, слесаря мои, высо… высоко… квалифицированные.

– Петрович, что произошло с тобой? – спрашиваю я, выкладывая на тумбочку фрукты.

– Ни фига хорошего, – отвечает зло Петрович. А у самого глаза в слезливой пелене. Шутников развелось. Узнаю кто это сделал – убью.

– Да ты расскажи толком, что случилось, – говорю. А Валька, смотрю, уже пот с лица вытирает, шмыгает, сморкается в полотенце Петровича.

– Эх, Валентин, добрая душа. Не шмыгай за меня так, не сморкайся в полотенце чистое, гад! – хрипит Петрович.– Я выкарабкаюсь.

И стал Петрович рассказывать, что с ним произошло:

– Вчера, когда я вас с работы пораньше отпустил, прихожу домой, гляжу на дверь:

Что такое? Моя эта, или не моя квартира? Девяносто девятая же надо мной, через три этажа! И тут соображаю – подшутили какие-то, сволочи. Я в квартиру, а тут – звонок в дверь. Открываю – мужик на пороге: амбал шесть на девять. Вламывается тот без приглашения и давай меня бить без предупреждения. Я кричу: «За что?» «За то, что ты, – говорит он, – с моей женой снюхался. Она во всём призналась. И адресок мне твой сообщила.» Сказал и в окно меня – швырк. Я уже в полёте кричу: «Дурак! Моя квартира шестьдесят шестая, а не дев…» Не докричал я, что хотел. Потому что асфальт меня встретил. Не ласково. Хорошо, кто-то «скорую» вызвал, и хорошо что моя квартира на третьем этаже, а не на шестом как у девяносто девятой. И вот я здесь. Эх, узнаю кто надо мной подшутил – убью чесно-слово.

Петрович закончил свой рассказ. Я закусил губу. А Валька, брызгая слезами, признался во всём. Ну и дурак. Потому как Петровича тут же в реанимацию увезли. Еле откачали.

Но теперь Петрович на ногах. И мы с Валькой круглую смену на ногах. И ещё: были мы когда-то высо… высоко… квалифицированными слесарями, были у нас с Валькой пятые разряды, а теперь – вторые. Я попробовал перевернуть пятёрку вверх ногами, действительно – перевёрнутая пятёрка походит на двойку. Так что шутить, ребята, с умом надо.

Новый вид

– Валь, ты спишь? Спит… Вот, пришла же в голову мысль, на ночь глядя. Почему так говорят: курица – не птица, баба – не человек? Хорошо, допустим, баба не человек. А кто она тогда? Енот-полоскун? Тепло. Слониха? Ну, в общем-то, правильно. Кобыла – во! Потому что всё время пашет, хотя бывает и не пашет. Всё время. Пила? Нет – рыба-пила. А причём здесь рыба? Рыба – существо немое, а эта бесконца: кар-р-р! кар-р-р! Может всё просто: баба – это кобыла-полоскун из семейства каркающих. Нет, мне всё-таки кажется слово полоскун – оскорбительным. Блин! Баба, кто ты? Дай ответа. Не даёт ответа. Не даёт!

– Я щас так дам!

– Ой! Это я во сне, Валя. Приснилось чёрте-что.

– Спи немедленно!

– Ага, сплю… Баба – это мужаедка.

– Кто мужаедка?! Ты сам – животное, которое капусту трескает в нашем огороде.

– … Аграфена Казимировна что-ли – соседка наша?

– Щас прихлопну как муху! Мне завтра на работу рано вставать!

– Я сплю, Валя, сплю. Му – жа – хло – пка.

– Да будешь ты спать, или нет, пустобрёх алкогоидный?! Тьфу на тебя!

– Мужаплюйка.

– Заткнись, водкажруй!

– Мужакляпка.

– Что ты там сказал? Не поняла, говори громче!

– Мужакляпка из семейства глухо-слышащих, но громко-каркающих.

– Не поняла. Говори громче, я сказала!

– Точка. Спи, Валя. Спи, родная. Ты у меня самая красивая, самая добрая. самая умная. Ты, Валя, человек! Спи.

– То-то. И ты давай – спи. А то пну!

– Я сплю, Валя, сплю… Мужакляпка кривоногая… Ой-ё-ёй! Хр-р-р!!!

– Фу-ух! Вроде угомонился. О, как храпит. Гимадрилчик, ты мой, амбредышащий из семейства рукозадых. Кстати, вот почему говорят: мужик должен быть чуть симпатичней обезьяны? Хм, пришла же в голову мысль, на ночь глядя…

Сволочь!

Токарь Тутункин влетел в цеховой душ и стал осматриваться, но как-то странно он осматривался – он постоянно тёр глаза.

– Эй, мужики! Направьте, в пустую кабинку! Чёрт, ничего не вижу. Скорей, помогите кто-нибудь!

– Вообще-то это не мужская душевая, а женская, – подала я голос.

– Да-ну?! – Тутункин весь превратился в удивление и инстинктивно прикрыл причинное место мочалкой.

– И вообще-то здесь никого кроме меня нет, Федя, – добавила я с такой томностью на какую только могла быть способной.

– Точно – кроме тебя никого нет? – осторожно спросил Тутункин и часто-часто захлопал ресницами. И вот, наконец-то, он проморгался. Он дико обрадовался этому и, увидев окутаное горячим паром голое женское тело, воскликнул:

– Так это ты, Наташка?!

– Я, – отозвалась я манящим эхом.

Тутункин затушевался:

– Понимаешь, Наташка, крановщица моя любимая, припозднился я.

– И я… припозднилась.

– Ага. Я станок прибирал, без защитных очков, идиот, ну и пыль мне глаза набила: не вижу ничего, хоть тресни. Вызвонил я коллег своих: Тряпичкина с Кукиным. Довели они меня до раздевалки, раздели и в душ впихнули. Ах, черти! Значит они меня вместо мужской в женскую душевую привели. Ах… А чё вода кругом, пар?

– А это я пооткрывала горячую воду, люблю, знаешь, с парком мыться, Федя, – с жаром произнесла я.

А ещё я подумала; «Три ведра грязи в обеденный перерыв на его станок вывалила. Защитные очки в конце смены, как последняя воровка украла. С девчонками договорилась, чтобы не мешали. Тряпичкину и Кукину по пятьсот рублей заплатила! И всё это, получается, зря?!

– С парком? И я люблю – с парком. Так, говоришь, кроме тебя здесь никого нет? – Тутункин обнадеживающе кашлянул в кулачок.– Тогда я пристроюсь, Натаха? По-быстрому?

– Конечно, пристраивайся, милый, – прощебетала я.

И он пристроился. В кабинку – самую дальнюю от моей. Моется. Сволочь!

Игра длиною в жизнь

– Этой ночью мне, наверное, не уснуть, как хорошо… Милый, давай поиграем в города.

– Родная моя, ты прямо как маленькая. Ну, давай. Москва. Тебе на а.

– Архангельск. Тебе на к.

– Киев.

– Сочи.

– А почему Сочи-то?

– А потому что в Сочи, любимый, мы познакомились.

– Тогда, Нижний Тагил.

– А почему Нижний Тагил?

– А потому что здесь мы поженились, любимая. И здесь мы теперь живём.

– Тогда… Поскрепухинск!

– Э, не понял, сладкая моя?

– Завтра к нам моя мама приезжает – в гости, из Поскрепухинска. Я же сама из этого города. Забыл, сладкий мой?

– А, ну, милости просим, милости просим.

Спустя пять лет.

– Что-то не спится. Может, в города поиграем?

– Никак моя жёнушка детство вспомнила.

– Ну.

– Ладно. Москва. Тебе на а.

– Архангельск.

– Киев.

– «Кулинария»!

– А причём здесь «Кулинария»?

– Притом! Я тебя просила после работы зайти в «Кулинарию» – купить торт? У ребёнка завтра день рождения!

– Знаю – помню, три годика. Завтра и куплю, успокойся… Ёжик!

– Кто ёжик, какой ещё ёжик?

– Я сегодня ему ёжика купил. Живого. В кладовке сидит, смешной такой.

– Какой ты всё-таки у меня хороший. Ах-да, совсем забыла… Поскрепухинск!

– Господи!

– А как же завтра без моей мамы, дорогой?

– Ну-да, ну-да…

Спустя ещё десять лет.

– Ах, какая ночь, с улицы весной пахнет, тихо… Слышь, муженёк, может, в города поиграем?

– Ты что, за день не устала? А я устал. Отстань! Ладно, Москва.

– Архангельск.

– Киев.

– … Чуешь – сирень цветёт. Позавчера такая же чудная ночь была, а тебя не было.

– Опять? Я тебе сто раз говорил – в командировке был.

– Козёл.

– Лахудра.

– Алкоголик!

– К… корова.

– А..а.. короче, кобелина! Поскрепухинск!

– Знаю-знаю. Тё-ща моя, ла-ско-вая! Да не пинайся ты!

– Сволочь, детей разбудил.

Спустя ещё десять лет.

– Двадцать пять лет уже живём – ужас!

– Кошмар!

– В города играть будем?

– Не, спать будем. Что за привычка – пинаться? Москва.

– Архангельск.

– Киев.

– Волоколамск. Врезать бы тебе!

– Ну, хватит.

– А что хватит? Где у тебя любовница-то? В Волоколамске.

– Была, хватит, ну…

– Командировщник хренов. Скажи детям спасибо, а то не за чтобы не простила.

– Дети взрослые, они всё понимают.

– Понимают… Кстати, Поскрепухинск!

– Хр-р-р!!!

Спустя ещё пятнадцать лет.

– А не плохо всё-таки на пенсии, а? Хочешь – спишь, хочешь – не спишь. Дед, в города поиграем?

– Ох, какие города ещё? Ты вроде бы не такая старая, чтобы из ума выжить. Ну, вот тебе – Москва.

– Архангельск.

– Киев.

– Сочи.

– А почему Сочи-то?

– А потому что, дед, в Сочи мы познакомились.

– Тогда, Нижний Тагил.

– А почему Нижний Тагил?

– А потому что здесь мы поженились, здесь мы прожили сорок пять лет. Здесь родились у нас дети.

– И внуки.

– И внуки…

– Дед, Поскрепухинск!

– А?!

– Глухня!

– Сама ты… Блин! Вот кто всех на этой Земле переживёт так это твоя мама!

– Мама есть мама, милый…

– Это верно,… любимая… Что ж, милости просим, милости просим…

Ухо Хира

Дело было летом.

Я, жена моя Верунька, друг мой сердешный Валька и его жена-подружка гражданская – Тонька со дня рождения возвращались – от тёщи моей, Клавдии Петровны, шли. Вы спросите: при чём тут Валька с его подругой фронтовой? А я всегда, когда к тёще на пьянку какую идти, Вальку с собой беру. А он ещё кого – из жён гражданских. Не любит тёща Вальку, скандальный он, и за меня горой. Надо – не надо. В общем – не любит – вот и беру. Верунька, конечно, иногда высказывает своё мнение, на сей счёт, но когда я грожусь ещё своих дружков – Генку с Петрухой с собой взять, а они ещё кого, из жён гражданских, Верунька моя затыкается. Затыкается и молчит, как когда-то, сохранившийся от моей прабабушки граммофон молчал, но – о граммофоне – позже.

Итак, дело было летом. Шли мы весёлой компашкой домой из деревни Корешки в деревню Вершки, шли лесом, так короче. В один «прекрасный» момент у нас с Валькой бражка наружу запросилась, одновременно, такое бывает с людьми. Мы дамам вежливо сказали: «Тп-р-р-у-у-у!», а сами с тропинки сошли. Только выбрали дерево покрепче, только пристроились, слышим – топот какой-то не нормальный приближается к нам. Мы мужественно журчим. И тут вылетает на нас из кустов мумитроль эдакий и встревает между нами. Что ж, журчим втроём.

Слышу – Валька зубами начал клацать, я украдкой поглядел на непрошеного гостя, ещё раз поглядел. Братцы – инопланетянин! Ну, вылитый инопланетянин: глаза выпуклые, хоботок вместо носа, уши как у слона, на голове меж волосиков две антенки торчат, щупальца вместо рук и ног, и весь, весь зелёный. Мы с Валькой закончили подмывать дерево и Он закончил. Закончил и промурлыкал, словно кот Матроскин:

– А я ваш язык знаю, земляне.

Такое бывает. С инопланетянами.

Валька стал зубы изо рта выплёвывать, а я набрался смелости и спросил:

– С Марса?

– С Альфы-Центавры, – промурлыкал инопланетянин.

– Так, обниматься не будем, – предупредил я, – но познакомиться надо. Меня Фёдор зовут, а это друг мой – Валька.

– Так точно! – подтвердил Валька и, тряхнув чубом, щёлкнул каблуками резиновых сапог. Они щёлкнули. Такое бывает. В какой другой раз бы не щёлкнули, а тут аж искры посыпались.

– А тебя как звать? – спрашиваю.

– Хирамильтон, – гордо представился инопланетянин, скрестив пару щупальцев, что вместо рук, на зелёной груди.

– Хир, значит, – сказал я.

– А мы идём с дня рождения тёщи Фёдора, – ни с того, ни с сего вдруг похвастался Валька.

– И мы – летим, – сообщил Хир.– На Плутон летали, к тёще моей на день рождения, а тут биотуалет сломался, пришлось совершить вынужденную посадку на Землю.

– Вот так совпадение! – радостно разинул беззубый рот Валька, я же пробурчал недовольно:

– Бедная Земля, ладно свои, уже чужие гадят.

Тут у Хира его слоновьи ухи запикали.

– Что такое? – поинтересовался я.

– Жена потеряла меня, – развёл виновато щупальца, что вместо рук, Хир.

И ухи его опять – пи-пи-пи!

– Ну, блин, у тебя и ухи! – восхитились мы с Валькой.

– Это что-то вроде нашего мобильника?

– Гораздо многофункциональный. Вы не подумайте – они не настоящие. Аппарат такой.

– Эх! Щас бы выпить! – вдруг резанул вдохновенно Валька.– За мир между планетами всей вселенной.

– А у меня есть, – промурлыкал Хир.– Своё, но на пригодном для вас спирту.

Такое тоже бывает. А вообще спирт – он и… везде спирт.

– Вот это по нашему, – повеселел я.

Только Хир вытащил из зелёного кармана блестящую фляжку, только повернул пробку, слышим – треск, хруст и знакомый топот. Вылетает на нас второй мумитроль. Я сразу понял – инопланетянка, по причёске «я попала под метеоритный дождь».

Инопланетянка, дико пища что-то на своём, выхватила у муженька фляжку и потащила его в лес, очевидно к летающей тарелочке. Сообразив, что остаёмся без выпивки, я и Валька ухватились за Хира с другой стороны. Некоторое время происходило соревнование «по перетягиванию инопланетянина». В конце концов жена Хира чем-то сверкнула и мы с Валькой одновременно потеряли сознание. И такое бывает. Бывает даже в целой стране люди одновременно теряют сознание.

Когда очнулись – никого. Повздыхали мы о фляжечки неземной и отправились к своим женщинам. Те, понятное, заждались, поэтому мы получили по полной.

Вы скажите, всё это утка, враньё. Не торопитесь, братцы, делать выводы.

Помните – я про граммофон старинный заикался? Так вот, приходите ко мне в гости, и вы услышите, какие он чёткие звуки из старых пластинок извлекает. Сто лет молчал, а как я к нему ухо от Хира присобачил, так он лучше всякого домашнего кинотеатра запел. Правда, иногда какое-то пиканье раздаётся, но это ничего, это не мешает.