Текст книги "Крым в период немецкой оккупации. Национальные отношения, коллаборационизм и партизанское движение. 1941-1944"

• кроме того, предполагалось использовать передвижные радиоустановки[215]215
  ГААРК. Ф. П – 156. Оп. 1. Д. 26. Л. 38–39.


[Закрыть].

Помимо этих мероприятий штаб пропаганды проводил лекции, на которых выступали вернувшиеся из Германии рабочие или зачитывались письма тех, кто уехал в Германию[216]216
  РГАСПИ. Ф. 69. Оп. 1. Д. 708. Л. 141; Д. 1045. Л. 55.


[Закрыть].

В ноябре 1943 года, в результате наступления Красной армии, крымская группировка немцев была отрезана от основных сил. Несмотря на это, командующему войсками вермахта в Крыму генерал-полковнику Э. Йенеке было отказано в попытке прорыва с полуострова на «большую землю». Наоборот, Гитлер издал приказ, согласно которому Крым предполагалось превратить в «неприступную крепость». В связи с этим перед штабом пропаганды встал последний вопрос: как убедить население помочь немцам в обороне этой «крепости».

Первоначально было решено свести всю пропаганду к разъяснению тезиса, который должен был заставить задуматься многих в Крыму: «Что они думают делать и что их ждет в случае возвращения большевиков»[217]217
  ГААРК. Ф. П – 156. Оп. 1. Д. 26. Л. 33.


[Закрыть]. Поскольку население Крыма не было чем-то однородным, то каждой социальной группе предлагался свой ответ на этот вопрос:

• рабочие должны были работать;

• крестьяне – по-прежнему «обеспечивать всех продуктами питания»[218]218
  Окупацiйний режим в Криму… С. 95.


[Закрыть];

• бойцы добровольческих формирований – и дальше, в моральном единстве «плечом к плечу с немецкими солдатами сражаться, защищая от большевиков свою Родину и Европу»[219]219
  ГААРК. Ф. П – 156. Оп. 1. Д. 27. Л. 35.


[Закрыть];

• отмечая, что молодежь «утратила… интерес к вопросам мировоззрения», немецкие пропагандисты поучали, что особенно в эти дни «борьба с большевизмом не может решаться только силой… оружия. Эта война – вой на идей, война мировоззрений. И… молодежь должна быть готова… бороться с большевизмом… на фронте… но должна воевать и с самой душой большевизма – с его идеологией»[220]220
  ГААРК. Ф. П – 156. Оп. 1. Д. 27. Л. 106.


[Закрыть].

Ко всему же народу немецкая пропаганда, устами своих работников из числа местного населения, обращалась следующим образом: «В эти исторические дни решается судьба нашей Родины, ее освобождение и возрождение, а следовательно, и судьба каждого… человека. Эта гигантская борьба требует от нас непоколебимой стойкости, твердости духа… безграничной веры в победный конец и торжество справедливости». Нужно было «твердо верить, что наш могучий защитник и союзник – Германия… доведет эту борьбу до победного конца»[221]221
  Там же. Л. 98об. – 99.


[Закрыть].

Одновременно в рядах «борцов с большевизмом» признавалось и наличие колеблющихся, которые своим поведением кладут «пятно на общее дело, на общую семью народа». С ними предполагалось беспощадно расправляться, что должно было послужить предостережением всем сомневающимся[222]222
  Там же. Л. 116.


[Закрыть].

Как видно, оккупанты подготовили весьма внушительный список мероприятий, которые должны были сплотить крымское население и обеспечить его единство перед угрозой возвращения советской власти. Однако применить все это на практике в новом 1944 году помешало наступление Красной армии.

Глава 3
Крымско-татарский фактор в немецкой оккупационной политике

Крымские татары в 1941 году: от «кризиса лояльности» к коллаборационизму

Разумеется, крымские татары были не единственным народом Крыма и тем более СССР, некоторые представители которых усомнились в том, что нужно сохранять верность Сталину и его режиму. Но и не везде в СССР нелояльность населения приводила к военно-политическим последствиям такого уровня, как в Крыму. Трансформировать ее в «полноценный» коллаборационизм или нет, немецкое военно-политическое руководство и оккупационные власти на местах решали, исходя из целого ряда факторов и причин. Для Крыма же и крымских татар они были следующими.

«Кризис лояльности» крымско-татарского населения осенью 1941 года имел свои объективные причины, корни которых уходили глубоко в историю. Тем не менее в первую очередь этот кризис был связан с особенностями общественно-политического развития предвоенного СССР. В данном случае для Крыма эти особенности выглядели следующим образом. В ноябре 1920 года Крым был окончательно захвачен большевиками и стал частью СССР. Через год на его территории была создана автономная республика, которая хоть и не имела ярко выраженного национального характера, тем не менее делалась явно «под татар». И события последующих лет показали это как нельзя лучше. С начала 1920-х годов в Советском Союзе начинает осуществляться политика так называемой «коренизации». На Крымском полуострове ее разновидность получила название «татаризации» и была направлена на формирование национальных управленческих кадров, увеличение их числа во властных структурах, расширение сферы применения крымско-татарского языка, приобщение крымских татар к светскому образу жизни и вовлечение их в состав промышленного рабочего класса. Но, как и в других республиках СССР, политика «коренизации» насаждалась в Крыму через административные методы. Более того, явная непродуманность ряда ее мер способствовала не сглаживанию межнациональных отношений на полуострове, как никогда обострившихся в годы Гражданской войны, а, наоборот, только вела к их эскалации.

В 1928 году проведению «коренизации» вообще и «татаризации» в частности пришел конец. В политической жизни это ознаменовалось судом над председателем Центрального исполнительного комитета Крымской АССР В. Ибраимовым и фактическим отстранением крымских татар от управления республикой, в общественной и культурной плоскости – расправами над «татарскими буржуазными националистами». Все это, естественно, не могло не вызвать раздражения у татарской интеллигенции и тех татар-чиновников, которые уже считали Крым своей республикой. Последовавшая же за этим коллективизация только усилила такие настроения, но уже в более широких слоях крымско-татарского населения.

И еще один фактор. Первое десятилетие советской власти в Крыму большевики довольно снисходительно относились к мусульманской религии. Разумеется, атеистическая пропаганда, со всеми сопутствующими ей моментами, велась постоянно. Но все-таки это отношение не было таким, как к православию, поставленному, фактически, вне закона. Со свертыванием же политики «коренизации» закончилось и мирное сосуществование ислама и советской власти: атеистическая пропаганда стала более агрессивной, культовые сооружения стали отбираться у верующих или разрушаться, а священники подвергаться аресту[223]223
  Кырымал Э. Положение мусульманской религии в Крыму // Вестник Института по изучению истории и культуры СССР. Мюнхен, 1955. № 2 (15). С. 55–67.


[Закрыть].

Таким образом, все, что можно было сделать для «кризиса лояльности» у крымских татар по отношению к самой себе, советская власть сделала. С началом же немецкой оккупации Крыма эта нелояльность, в совокупности с историческими и прочими предпосылками, и дала те настроения, которыми не мог не воспользоваться такой осмотрительный враг и которые в результате привели к тому, что называется военно-политическим коллаборационизмом.

Тем не менее все это было не сразу, а постепенно. И военный, и политический коллаборационизм крымских татар возник не на пустом месте. Как можно убедиться, он не был «продуктом» только событий войны. В его основе лежали более глубокие причины: и исторического, и политического, и социального, и национально-религиозного характера. Но и к открытому сотрудничеству с оккупантами они сразу не могли привести. Поэтому первоначально (сентябрь – ноябрь 1941 года) коллаборационизм выразился в нелояльности части крымско-татарского населения по отношению к советской власти и представлявшим ее органам. И советские, и немецкие источники указывают на такие проявления нелояльности (а в ряде случаев и враждебности): дезертирство из рядов Красной армии и партизанских отрядов, нападение на отступающие советские части, разграбление партизанских продовольственных баз.

Летом 1941 года в Крыму из местного населения было сформировано четыре стрелковые дивизии, в двух из которых – 320-й феодосийской и 321-й евпаторийской – личный состав состоял преимущественно из крымских татар (в этих соединениях их было всего около 10 тыс. человек). Параллельно с регулярными частями шел процесс организации партизанского движения на полуострове, в ряды которого также было включено значительное количество крымских татар. Кроме того, крымские татары – жители горных и предгорных сел – принимали непосредственное участие в выборе мест дислокации партизанских отрядов и в закладке баз продовольственного и боевого снабжения для их личного состава[224]224
  Кримські татари: шлях до повернення. Кримсько-татарський національний рух (друга половина 1940-х – початок 1990-х років) очима радянських спецслужб. Збірник документів та матеріалів: У 2 ч. Київ, 2004. Ч. 1. С. 368.


[Закрыть].

В ходе осенних боев 1941 года оборонявшие Крым 51-я Отдельная и Приморская армии были полностью разбиты немецкими войсками и отступили в глубь полуострова. Причем если вторая из них сумела более или менее организованно отойти к Севастопольскому укрепленному району, то 51-я армия была фактически уничтожена. Согласно отчету штаба командования этой армии, только потери «пленными и пропавшими без вести» составили в ней около 32 тыс. человек (или почти 62 %) – по воззрениям военной науки того времени этого было более чем достаточно, чтобы считать соединение несуществующим. И большинство «пропавших без вести» – это личный состав двух крымско-татарских дивизий. В октябре – ноябре 1941 года они располагались на следующих позициях: 320-я – на Ак-Монае (Керченский полуостров), а 321-я – между Саками и Евпаторией. Наспех организованные, плохо обученные и вооруженные, брошенные в условиях паники и потери управления войсками, эти дивизии рассыпались при первых же ударах немецких войск. Часть их личного состава была пленена, подавляющее же большинство новобранцев разошлись по своим деревням[225]225
  Вяткин А.Р. Немецкая оккупация и крымские татары в 1941–1944 гг. // Восток. 2005. № 4. С. 39.


[Закрыть].

Так, еще в октябре 1941 года появились первые свидетельства о том, что крымские татары начали дезертировать из действующих в Крыму советских войск. Например, из 132 человек, призванных в действующую армию из татарской деревни Коуш, дезертировало и вернулось домой 120 новобранцев, а в деревне Стиля количество дезертиров составило 92 человека. По словам очевидцев, «мало того что татары дезертировали сами, но они, под видом дружбы, развращали и русских бойцов, убеждая их покидать позиции и обещая скрывать их в своих деревнях»[226]226
  ГААРК. Ф. П – 156. Оп. 1. Л. 31; Д. 35. Л. 62.


[Закрыть].

Более того, в ряде случаев отступающие советские войска сталкивались с неприкрытой агрессией со стороны татарского населения. Вот что, например, вспоминал офицер 184-й стрелковой дивизии пограничных войск НКВД лейтенант Онищенко, который в ноябре 1941 года отступал с небольшой группой к Севастополю: «Подойдя к Ялте, мы расположили бойцов в лесу, а сами пошли на окраину города, где встретились с шестью татарами. Поговорив с ними, узнали о занятии Ялты (противником). Попросили хлеба, (они) нам не дали и сказали: «Сдавайтесь в плен, немцы дадут хлеб и накормят». Мы сразу же ушли… Бойцы остались недовольны отношением татар и сказали, что хотя и голодны, но в плен не сдадутся, а доберутся к своим»[227]227
  Там же. Д. 1. Л. 31.


[Закрыть].

Для группы же военного моряка Ф.И. Федоренко встреча с татарами в ноябре 1941 года чуть не закончилась трагически. «Когда мы пришли в деревню Коуш, – вспоминал он, – нам сказали, что татары недружественно настроены в отношении частей Красной армии, и особенно к краснофлотцам. Мы были настороже. Под вечер, когда мы (еще) были в этой деревне, пришла одна машина с немцами. Татары побежали и сообщили им, что в деревне имеются советские солдаты. Но машина с немцами ушла. Мы здесь заночевали и на следующий день пошли в заповедник искать партизан. Здесь мы столкнулись с группой татар, которые растаскивали партизанскую продовольственную базу»[228]228
  ГААРК. Ф. П – 156. Оп. 1. Д. 58. Л. 41–42.


[Закрыть].

Дезертирство татар из партизанских отрядов в осенние дни 1941 года было также значительным. Например, по домам разошелся весь Куйбышевский партизанский отряд: 115 человек во главе со своим командиром Ибрагимовым (кстати, позже этот дезертир был повешен немцами, так как выяснилось, что он указал не все места, где находились запасы продовольствия его отряда). Такие же случаи произошли в Албатском и других партизанских отрядах[229]229
  Кримські татари… Ч. 1. С. 368.


[Закрыть]. Забегая вперед, следует сказать, что эта форма дезертирства не была такой концентрированной, как в действующей армии, и была растянута во времени до середины 1943 года, когда начался обратный процесс. Однако это отдельная история, с совершенно другими причинами[230]230
  Более подробно о партизанском движении на территории Крыма и о взаимоотношениях крымско-татарского населения и советских партизан будет рассказано в одной из следующих глав.


[Закрыть].

Естественно, и дезертиры из частей Красной армии, и из партизанских отрядов не стали сразу коллаборационистами. Тем не менее первый шаг ими был уже сделан, чем не могли не воспользоваться немцы. Известно, что еще в ходе боев за Крым некоторые дезертиры и гражданские лица из числа крымских татар служили при подразделениях вермахта в качестве проводников. По свидетельствам очевидцев, они вполне успешно «проводили их в обход и наперерез отступающим советским войскам»[231]231
  ГААРК. Ф. П – 156. Оп. 1. Д. 35. Л. 60.


[Закрыть].

Зимой 1941 года начался новый этап борьбы за Крым. После окончания боев с регулярными частями Красной армии немецкое командование решило положить конец партизанскому движению на полуострове. Усилия оккупантов были весьма значительными. Однако следует признать, что они вряд ли бы увенчались таким успехом, если бы не помощь некоторой части крымско-татарского населения, в основном партизан-дезертиров и тех, кто участвовал в закладке партизанских баз. Только благодаря этим лицам немцы узнали почти все места дислокации партизанских отрядов и разграбили подавляющее большинство запасов продовольствия и снаряжения для них.

Приведенные выше факты свидетельствуют о том, что процесс «подрыва лояльности» татарского населения к советской власти был действительно отчасти стихийным. С другой же стороны, нельзя не отметить, что почти одновременно с такими «стихийными проявлениями» немецкие оккупационные власти начинают использовать это недовольство в своих целях и исходя из собственных интересов. Не секрет, что одним из принципов немецкой оккупационной политики на территории СССР было явное или неявное противопоставление нерусских народов и национальных меньшинств народу русскому. В Крыму этот принцип нашел свое отражение в заигрывании оккупационных властей с некоторыми национальными группами, путем предоставления им определенных льгот и привилегий.

«В первые же дни образования Симферопольского городского управления, – писал один из свидетелей тех событий, – я видел целые волны караимов и армян, набросившихся на управление с желанием рвануть себе куски общественного пирога… Цивильные татары бросились в частную торговлю, караимы заняли счетные должности, а армяне – административные. Болгары, из-за своей малочисленности… заняли более скромные места: начальников цехов, хлебопекарен и мастерских… Все нерусские ставят себя в положение враждебности к русскому народу и его государственности»[232]232
  ГААРК. Ф. П – 156. Оп. 1. Д. 31. Л. 102.


[Закрыть].

Последняя фраза является ключевой для понимания всей немецкой национальной политики и национальных отношений на оккупированных территориях. Встречи частей вермахта с хлебом и солью в благодарность за «освобождение от русской власти» случались довольно часто в те дни, и в Крыму в том числе. Например, такое поведение татарского населения было зафиксировано в Бахчисарае[233]233
  ГААРК. Ф. П – 156. Оп. 1. Д. 35. Л. 60.


[Закрыть].

По словам командующего 11-й немецкой армией генерал-полковника фон Манштейна, «татары сразу же встали на нашу сторону. Они видели в нас своих освободителей от большевистского ига, тем более что мы уважали их религиозные обычаи…»[234]234
  Манштейн Э. фон. Утраченные победы. М.; СПб., 1999. С. 248.


[Закрыть].

Этот немецкий военачальник больше, чем кто-либо другой, понимал роль национального фактора в оккупационной политике. Поэтому сразу же после оккупации Крыма находившиеся под его контролем военные и гражданские инстанции разработали целый комплекс мер, который в документах советской разведки и партизанского движения получил название «политики открытого заигрывания с татарским населением». В целом эти меры носили разносторонний характер и заключались в следующем:

• разрешение на создание мусульманских комитетов, которые должны были представлять крымско-татарский народ перед германскими оккупационными властями и опекать его религиозно-культурную жизнь;

• разрешение на создание национальных добровольческих формирований – частей самообороны или «милиции»;

• восстановление старых и открытие новых мечетей;

• предоставление крымским татарам различных льгот (главным образом в экономической сфере), которых не было у остальной части населения;

• «более культурное» по сравнению с другими отношение к крымско-татарскому населению со стороны оккупационной администрации и немецких войск.

О первой, второй и третьей мерах оккупантов более подробно будет рассказано ниже. Здесь же следует остановиться на экономических льготах и привилегиях, так как на первых порах именно они являлись главной причиной «кризиса лояльности» крымских татар по отношению к советской власти и положительного отношения к власти новой. По словам народного комиссара внутренних дел Крымской АССР майора государственной безопасности Г.Т. Каранадзе, немцы применяли по отношению к татарам следующие «хитрые приемы» в течение зимы 1941/42 года:

• если у остального населения они силой отбирали часть имущества, главным образом продукты питания, то у татар ничего не брали;

• татарскому населению за проданные продукты питания оккупанты давали столько, сколько татары сами просили, тогда как у представителей других национальных групп продукты забирались под угрозой оружия;

• бывшим «кулакам» возвратили то, что им раньше принадлежало: виноградники, фруктовые сады, скот за счет колхозов, «причем немцы высчитывают, сколько приплода могло быть за годы, прошедшие после раскулачивания, и выдают его из колхозного табуна»[235]235
  Кримські татари… Ч. 2. С. 266–267.


[Закрыть].

В дополнение к этому необходимо сказать, что для татар была проведена организация специальных магазинов, где только они могли покупать продукты питания. Наиболее активным коллаборационистам передали лучшие домов, приусадебные участки и колхозный инвентарь. Кроме того, например, в Симферополе патенты на торговлю выдавались сначала татарам, затем грекам и армянам, а уже в последнюю очередь русским.

Наконец, в том же донесении майор Каранадзе указывал еще на один «хитрый прием» оккупационных властей. «Немецкое командование в Крыму, – писал он, – издало специальный приказ для своих войск, в котором рекомендовалось не трогать татар, не обижать их». В данном случае имеется в виду приказ генерал-полковника фон Манштейна от 11 ноября 1942 года, в котором он предписывал следующее: «Всем задействованным против партизан войскам еще раз довести до сведения, что в этом деле важна помощь гражданского населения, особенно татар и мусульман, ненавидящих русских. На эту помощь нужно рассчитывать и опираться во всех случаях. Дисциплина и порядок в задействованных войсках являются лучшим средством пропаганды в этих мероприятиях. Для этого необходимо не допускать каких-либо неоправданных действий против мирного населения. Особенно требуется корректное обращение по отношению к женщине. Необходимо постоянно уважать семейные традиции татар и мусульман и их религию. Также требую неукоснительного уважения к личному имуществу, сохранности скота, продовольственных запасов сельских жителей… Я особенно подчеркиваю, что реквизиция продовольствия возможна только с разрешения офицеров в ранге не ниже командира батальона и только тогда, когда нет другой возможности обеспечить снабжение войск. Эти реквизиции (только необходимых продуктов) можно проводить только в больших и богатых населенных пунктах. В горных районах я это делать запрещаю»[236]236
  Германские документы о борьбе с крымскими партизанами… Вып. 1. С. 263.


[Закрыть].

Этот документ можно вполне назвать программным, так как его основные пункты, указавшие необходимый стиль поведения оккупационных властей по отношению к крымско-татарскому населению, оставались неизменными до середины 1943 года и способствовали перерастанию первоначальной нелояльности к советской власти в военно-политический коллаборационизм.

Политическая деятельность крымско-татарских националистов

Осенью 1941 года на территории оккупированного немцами Крыма началось создание крымско-татарских мусульманских комитетов – одной из форм прогерманских коллаборационистских организаций. На первый взгляд это было вполне заурядным событием: в том или ином виде подобные организации создавались во всех подконтрольных Третьему рейху регионах СССР. Тем не менее именно сотрудничество крымско-татарских националистов с военно-политическим руководством Германии как в капле воды отразило все противоречия ее «восточной политики». И отсутствие единой концепции этой политики, и борьбу националистов за предоставление широких политических прав, и недоверие различных немецких инстанций к представителям антисоветской эмиграции, и конфликты этих инстанций за влияние на националистические организации. Наконец, деятельность крымско-татарских коллаборационистских организаций является показательной с точки зрения использования исламского фактора во внешней политике нацистов.

Итак, по порядку. В конце декабря 1941 года в Бахчисарае был создан так называемый мусульманский комитет, который возглавили Д. Абдурешидов и два его заместителя – И. Керменчиклы и О. Меметов. Через несколько дней комитет переехал в Симферополь. По замыслу его основателей, эта организация должна была представлять всех крымских татар и руководить всеми сферами их жизни. Однако начальник полиции безопасности и СД СС-оберфюрер О. Олендорф, при поддержке которого она была создана, сразу же запретил им называть комитет «крымским», оставив в его названии только слово «симферопольский». В этом качестве он должен был служить только примером районным мусульманским комитетам, которые стали создаваться в других городах и населенных пунктах Крыма в январе – марте 1942 года (за исключением Севастополя, мусульманские комитеты были в дальнейшем созданы также в Евпатории, Ялте, Алуште, Карасубазаре, Старом Крыму и Судаке)[237]237
  Романько О.В. Мусульманские легионы во Второй мировой войне… С. 61–62.


[Закрыть].

Персональный состав Симферопольского мусульманского комитета состоял из 18 человек: президента, двух его заместителей и пятнадцати членов, каждый из которых отвечал за определенную сферу деятельности. Все члены комитета в обязательном порядке утверждались начальником полиции безопасности и СД генерального округа «Таврия»[238]238
  РГАСПИ. Ф. 625. Оп. 1. Д. 12. Л. 87об.


[Закрыть].

Согласно уставу, главной целью создания комитета было содействие немецкой оккупационной администрации во всех направлениях ее деятельности. Решением же каждого конкретного вопроса должен был заниматься соответствующий отдел, которых в структуре комитета было создано пять:

• 1-й – по борьбе с бандитами (то есть с советскими партизанами) – собирал сведения о партизанских отрядах, коммунистах и других «подозрительных элементах», которые могли мешать немецким и татарским интересам (отдел работал в тесном контакте с соответствующими службами начальника полиции безопасности и СД);

• 2-й – по комплектованию добровольческих формирований;

• 3-й – по оказанию помощи семьям добровольцев (занимался снабжением сотрудников мусульманского комитета, родственников и семей добровольцев, служивших в частях вермахта и полиции, а также нуждающегося татарского населения);

• 4-й – пропаганды и агитации (в ведении этого отдела находились все вопросы национальной культуры, так как в уставе комитета прямо было сказано, что «все они тесно связаны с пропагандой»; кроме того, его руководителю подчинялись крымско-татарские пропагандисты в «добровольческих организациях», кураторы народного образования, учреждений культуры и искусства, а также персонал редакции газеты Azat Kirim («Освобожденный Крым»);

• 5-й – религии (занимался открытием мечетей и обучением мулл, а также духовным окормлением татарских добровольцев; кроме того, это был единственный отдел, директивам которого могли подчиняться отделы религии районных мусульманских комитетов)[239]239
  BA-MA, RH 20. Armeeoberkommandos. Bd. 7: AOK 16 bis AOK 17, RH 20–17/713, Statuten des Tatarischen Komitees Simferopol, s. 1–3.


[Закрыть].

Штат каждого отдела состоял в целом из 4–5 человек: руководителя, его заместителя, секретаря отдела, переводчика, машиниста или писца. Отдел пропаганды и агитации, как один из важнейших и специфических, имел в своем штате еще и должность пропагандиста. Каждый член каждого отдела и все члены мусульманского комитета работали не на общественных началах, а получали соответствующее штатному расписанию жалованье: от 800–900 оккупационных рублей у руководителя и 500 – у секретаря (в 1941–1944 годах десять оккупационных рублей равнялось одной оккупационной марке). Председатель комитета и его заместители получали по 1100 рублей. За год получалась значительная сумма. Так, согласно отчету начальника полиции безопасности и СД фонд заработной платы Симферопольского мусульманского комитета составил в 1943 году почти 140 тыс. оккупационных рублей (почти 12 тыс. рублей в месяц).

Все районные мусульманские комитеты имели такую же структуру и в своих действиях в целом руководствовались (хоть и не официально) указаниями Симферопольского комитета. Разумеется, на содержание этих комитетов уходило гораздо меньше средств. В некоторых же районах их члены работали на общественных началах[240]240
  BA-MA, RH 20. Armeeoberkommandos. Bd. 7: AOK 16 bis AOK 17, RH 20–17/713, Der Etat für das Tatarenkomitee Simferopol für das Jahr 1943, s. 1.


[Закрыть].

Простое перечисление отделов Симферопольского комитета показывает, что он и аналогичные организации на местах были весьма ограничены в своей деятельности. В целом ее можно свести к трем основным направлениям:

• помощь в организации татарских коллаборационистских формирований и все, что с этим связано (так или иначе, этим занимались все пять отделов),

• пропагандистская обработка крымско-татарского населения (4-й и 5-й отделы) и

• посредничество и контроль в распределении тех экономических льгот и привилегий германских оккупационных властей, которые они предоставили татарскому населению (3-й отдел)[241]241
  Ефимов А. Некоторые аспекты германской оккупационной политики в отношении крымских татар в 1941–1944 гг. // Профи. 1999. № 6–7. С. 17.


[Закрыть].

Тем не менее, несмотря на полный запрет политической деятельности со стороны немецкой оккупационной администрации, лидеры крымско-татарских националистов не оставляли надежды получить более широкие полномочия, вплоть до провозглашения в Крыму татарского государства и создания собственной национальной армии. Эта «борьба» продолжалась с переменным успехом до апреля – мая 1944 года и закончилась полным поражением крымско-татарских националистов – на этом этапе им ничего от немцев добиться не удалось. Лето 1944 – весна 1945 года – период борьбы за политические права в эмиграции. Однако там уже действовали совершенно другие люди, которые хоть и добились определенных политических преференций со стороны нацистов, но слишком поздно – Красная армия уже стояла на Одере. Слово «борьба» в предыдущем предложении намеренно взято нами в кавычки, так как историю взаимоотношений татарских комитетов и нацистской оккупационной администрации таковой можно назвать только весьма условно. Тем не менее эти взаимоотношения имели несколько кульминационных моментов, когда конфликт все-таки был налицо. Это:

• так называемая «компания меморандумов»,

• вопрос о воссоздании крымского муфтиата и

• взаимоотношения с представителями крымско-татарской эмиграции.

«Компания меморандумов» (будем называть ее условно так) была связана с претензиями членов Симферопольского мусульманского комитета на руководство все ми сферами жизни крымских татар. Естественно, что со временем такие претензии должны были перерасти в борьбу за политические права и свободы (и вполне возможно, что в борьбу уже без кавычек). Однако в данном случае все ограничилось только меморандумами. Так, в апреле 1942 года группой руководителей Симферопольского комитета (Д. Абдурешидов, И. Керменчиклы, Г. Аппаз и др.) были разработаны новый устав и программа деятельности этого органа. При этом были выдвинуты следующие главные требования, предполагавшие:

• восстановление в Крыму деятельности партии «Милли Фирка»[242]242
  «Милли Фирка» – с крымско-татарского – «Национальная партия». Образована в июле 1917 г. группой молодых интеллигентов, получивших образование в Турции и Западной Европе. Основатели и члены Центрального комитета партии – Н. Челеби Джихан (Челебиев), Д. Сейдамет, Г. Айваз (редактор центрального органа партии газеты «Миллет»), Х. Чапчакчи, А. Озенбашлы и др. Партия придерживалась национал-демократической идеологии и выступала за построение светского общества. Некоторые члены находились под влиянием идей пантюркизма (Д. Сейдамет). В разные периоды политические цели партии варьировались от «национально-культурной автономии» крымских татар до создания «независимого Крымского ханства». В ноябре – декабре 1917 г. в Бахчисарае по инициативе партии был созван курултай (конгресс) крымско-татарского народа, который избрал национальное правительство – Директорию. В январе 1918 г., после установления в Крыму советской власти, партия ушла в подполье. После захвата Крыма германскими войсками (весна 1918 г.) часть членов партии пошла на сотрудничество с ними (Д. Сейдамет и др.). Уход оккупантов из Крыма и установление власти пророссийского 2-го Крымского краевого правительства Соломона Крыма означали провал планов части членов партии по созданию на полуострове независимого Крымского ханства. С захватом Крыма белой армией в партии произошел раскол: левое крыло выступило за поддержку большевиков и Советской России, а правое пошло на сотрудничество с белогвардейцами. После окончательного установления советской власти в Крыму (ноябрь 1920 г.) большинство членов левого крыла партии вступило в Коммунистическую партию, а сама «Милли Фирка» была запрещена. В дальнейшем многие из них были репрессированы (1920-е гг.), другие осуждены в 1930—1940-х гг. Часть же членов партии перешла с конца 1920-х гг. на нелегальное положение (Политические партии России. Конец XIX – первая треть XX в. Энциклопедия. М., 1996. С. 361–362).


[Закрыть] (многие члены Симферопольского комитета были в прошлом членами этой партии);

• создание татарского парламента;

• создание татарской национальной армии;

• создание самостоятельного татарского государства под протекторатом Германии.

Эти устав и программа была поданы на рассмотрение в Берлин, однако их утверждения не произошло. Нам же эта история интересна с той точки зрения, что с этого момента крымско-татарские коллаборационисты на территории полуострова разделились на два лагеря. И авторы этого меморандума со временем стали представлять первый из них, который был готов добиваться своих целей даже путем тотального сотрудничества с оккупантами[243]243
  ГААРК. Ф. П – 151. Оп. 1. Д. 41. Л. 15.


[Закрыть].

Возникновение второго лагеря связано с именем одного из лидеров крымско-татарского национального движения 1917–1920 годов А. Озенбашлы. До августа 1943 года этот деятель проживал в Павлограде, куда его сослала советская власть, и работал там врачом-невропатологом. Летом 1942 года несколько представителей Симферопольского мусульманского комитета навестили Озенбашлы. Как нетрудно догадаться, их целью было пригласить его в Крым. И националисты, и немцы (с разрешения которых была предпринята эта поездка) понимали, что, пожалуй, во всем СССР нет больше такого влиятельного крымско-татарского лидера. При этом и члены комитета, и оккупанты преследовали совершенно разные цели. Последние хотели воспользоваться авторитетом Озенбашлы среди крымских татар и тем самым как бы освятить свою политику на полуострове. По их замыслам, призыв к сотрудничеству с немцами со стороны такого человека не оставил бы равнодушным ни одного крымского татарина. Националисты в принципе хотели того же, но совершенно для противоположных целей: с помощью такого авторитетного лидера, каким являлся Озенбашлы, они надеялись получить от немцев больше политических свобод. Однако, как свидетельствуют многочисленные источники, этот опальный политический деятель был принципиальным противником сотрудничества с оккупантами в той форме, в какой это ему предлагалось. Поэтому он особенно и не спешил в Крым. Члены же комитета и немцы настаивали. Чтобы как-то успокоить их, а заодно и проверить степень немецкой готовности идти на уступки крымским татарам, он в ноябре 1942 года написал меморандум, в котором изложил программу сотрудничества между Германией и крымскими татарами, основные положения которой заключались в следующем:

• признание крымских татар коренным народом Крыма и народом-союзником Германии;

• признание прав крымских татар, заработанных пролитой ими кровью;

• свободное возвращение на родину всех крымских татар, находящихся в изгнании или оказавшихся за пределами Крыма по другой причине;

• возвращение всем крымским татарам их земельных владений, которые они утратили в годы коллективизации;

• возвращение религиозным организациям их земельных владений – вакуфов;

• создание пользующегося доверием народа религиозного и национального центра.

В январе – феврале 1943 года этот меморандум был передан во все основные немецкие инстанции, которые занимались «восточной политикой». Более того, Озенбашлы настаивал, чтобы с ним был ознакомлен весь татарский народ. Однако выполнение подобных требований не входило в планы нацистского руководства, поэтому начальник полиции безопасности и СД счел «более благоразумным» не давать ход этому документу на территории Крыма. В Германии же он также не возымел никакого действия, как крымско-татарская эмиграция ни старалась популяризовать его[244]244
  Kirimal E. Der nationale Kampf der Krimtürken mit besonderer Berücksichtung der Jahre 1917–1918. Emsdetten, 1952. S. 315.


[Закрыть].