Текст книги "Маскарад на семь персон"

Каверзу с лягушками придумал Игорь, чем заслужил у «деревенских» еще больший авторитет.

К концу последнего дошкольного лета он вытянулся так, что купленная загодя форма оказалась мала, пришлось уезжать с «дачи» на два дня раньше, чтобы, как сказала мама, совершить незапланированный, но необходимый набег на «Детский мир». Игорь любил этот магазин – шумный, пестрый, радостный – но сейчас ему совсем не хотелось в толпу покупателей. А хотелось еще раз – ну напоследок – пробежаться с ребятами по окрестностям, проверить, не завелся ли наконец в озерце крокодил, набрать поздней ежевики. Вот честное слово, разве мама не может купить эту чертову форму сама? Но мама говорила таким голосом, что было совершенно ясно: возражать бессмысленно, его мнение никого не интересует, сказано – возвращаемся в город – и точка.

Это изрядно отравило Игорю последние вольные деньки. Вот зачем она вообще нужна, эта самая школа? Ходи туда каждый день, сиди, пялясь на доску, да еще дома уроки делай. Из кружков, куда мама пристраивала его с неменьшей настойчивостью, чем в спортивные секции, можно было хотя бы, если не нравится, свалить. А в школу, будь добр, ходи, хочешь не хочешь, никого не интересует. Так надо.

– Нужно как следует учиться, чтобы, когда вырастешь, хорошо зарабатывать. Как папа, – объясняла мама.

– Так пусть папа меня и научит! – возмущался Игорь.

Но папа, дослужившийся к тому моменту уже до главного инженера не самого маленького предприятия, был всегда занят. Потрепав сына по голове, он сказал, что ничего страшного в школе нет:

– Я когда-то и школу, и институт закончил и, как видишь, жив остался и даже вполне так ничего себе жив. Учеба, знаешь ли, довольно интересная штука. Узнаешь, по каким морям пираты плавали или, к примеру, какой краской лягушек красить, чтоб они пятен на стенах не оставляли, – отец усмехнулся и подмигнул. – Так что давай манную кашу по чистому столу не размазывать, веди себя как настоящий мужчина.

Про «манную кашу по чистому столу» отец говорил, когда считал, что тема не стоит обсуждения. Но откуда он узнал про лягушек?!

Хуже всего было то, что Игоря записали совсем не в ту школу, что была под боком и куда пошли все дворовые приятели, а в дальнюю. Якобы потому, что она «лучше». Чем – лучше?! Тем, что до нее – топать и топать? Или тем, что там – ни единого знакомого лица не окажется?! Игорь попытался было спорить, но только и успел, что воскликнуть возмущенно:

– Почему туда?

– Я там учился. Отличная школа и не испортилась с тех пор. Я сам с нынешним директором разговаривал, очень правильный дядечка, – довольно сухо объяснил отец, и вопрос был закрыт, даже не открывшись.

Учиться оказалось еще скучнее, чем Игорь себе представлял. Читать он умел неплохо, считал тоже вполне прилично, а ни про какие пиратские моря никто им рассказывать, похоже, и не собирался. Сиди, царапай крючочки и палочки – ровнее, ровнее нужно, ну-ка постарайся как следует – тоска зеленая!

Все прежние друзья, попав в «ближнюю» школу, практически перестали быть… друзьями. Игорь и сам не понимал, как и почему это получилось. Но – перестали. А новых завести тоже почему-то не удавалось. Те, кто жил рядом, были знакомы еще до школы и держались отдельной компанией, а те, кого, как Игоря, пристроили «пусть и подальше, но поприличнее», в компанию тоже не сбивались, так и существовали – поодиночке.

Как-то на переменке Игорь увидел, как в углу за пустой пока раздевалкой двое мальчишек задирают третьего. Двое были Игорю незнакомы – видимо, они были из другого класса, а третий, тот, на кого «те, чужие» наскакивали, во время уроков сидел через две парты от него. Игорь вспомнил и фамилию – Громов.

– Ну ты, Мо-о-отя, – кривлялся один из нападавших, щелкая по лбу прижавшегося к стене Громова.

Игорь вздохнул. Делать было нечего, ситуация без вариантов: во-первых, чужие лезут на своего (одноклассник, никуда не денешься), во-вторых, двое на одного, что вообще ни в какие ворота.

Уже через минуту «чужие», ошарашенные напором непонятно откуда взявшейся «группы поддержки» (путь и состоявшей из одного Игоря), предпочли удалиться восвояси.

Спасенный тихо выдохнул:

– Спасибо. Я совсем не умею драться. Это ужасно, да?

– Да ничего, бывает, – великодушно отмахнулся Игорь и собрался уже было идти в класс, но неожиданно спросил: – А почему он, ну тот, что цеплялся, почему он тебя Мотей называл? Странное слово какое-то. Вроде тети Моти, что ли?

Тот покачал головой:

– Меня Матвей зовут. Ты не знал?

– Откуда? – искренне изумился Игорь. – Училка-то всех по фамилии называет.

– Нехорошо говорить «училка», это грубо. Учительница, – тихо, но твердо возразил Матвей.

Вот и спасай такого! Действительно, настоящий Мотя!

Впрочем, дружить с Матвеем оказалось очень удобно. У него всегда можно было передрать домашнее задание или получить подсказку, если предыдущим вечером учебник бесславно отступил перед несущимися в окно криками: «Гарик! Пошли мяч погоняем!»

Поначалу, в первые школьные годы, все это были, конечно, сущие пустяки. Игорю просто нравилось опекать неприспособленного, как он считал, «мотю». Но постепенно Игорек ощутил и собственные выгоды, приносимые этим странноватым союзом. О нет, Игорь вовсе не был меркантилен – и уж тем более не чувствовал себя таким. С чего бы? Голова-то у него работала, разве нет? И уж, конечно, он мог распрекрасно справиться с любым из школьных предметов: ни в химии, ни в математике не было для него ничего «зубодробительного», любой параграф, любая тема становились понятны с одного прочтения. Но… даже один раз прочитать – это ведь время нужно потратить. Времени было решительно жаль. То ли дело в футбол погонять или в киношку веселой компанией смотаться. Это ж только в первом классе он никак не мог «влиться в коллектив». Даже вспомнить смешно! Уже классу к пятому он был душой и центром любой школьной компании – рослый, красивый, заводной, неистощимый на шутки и выдумки – типичный неформальный лидер. От лидерства формального – всякие там советы отряда – Игорь уклонялся весело и успешно. Скукота! Такая же бессмысленная трата времени, как и сидение над учебниками. Это вон Громова, вот уж чудак-человек, без книжки никто никогда не видел. И ни в одну компанию его не зовут. Только вместе с ним, с Игорем, и терпят.

В общем, как бы странно ни выглядел этот союз, они прекрасно дополняли друг друга.

Подсказывал Матвей виртуозно: с бесстрастным лицом, практически не шевеля губами – невозможно заметить! – но очень отчетливо.

И при этом, если весь класс вдруг оказывался не готов – например, из-за того, что вчера все дружно решили, что непременно нужно в кино, – Громов спокойно поднимал руку и получал очередную «пятеру». Его, кажется, совершенно не беспокоило, что остальным влепили по паре, да еще и дополнительных заданий навесили.

– Вот чего ты вылез? Помолчать не мог, что ли? – недовольно бурчал Игорь после урока, иногда сопровождая слова легким подзатыльником.

– Почему? – недоумевал Громов. – Я же был готов.

– Не по-товарищески потому что! – бесился Игорь. – Если весь класс не готов, всем пары точно не поставят, а тут нате вам, вылез, красавец! А остальным, значит, отдуваться.

– Когда я поднял руку, – возражал Матвей, – она успела вызвать только четверых, а вовсе не весь класс. До остальных, раз я стал отвечать, дело как раз и не дошло.

– Ой, ой, ой! – в раздражении Игорь начинал откровенно кривляться, отчаянно злясь на Громова, который явно был не прав, но говорил как-то так, что возразить оказалось трудно. – Ты их спас, что ли? Спаситель, тоже мне! А как насчет тех, кому пары влепили и после уроков оставили?

– Ну я же не виноват, что они были не готовы…

– Ты никогда ни в чем не виноват! Праведник! Может, у тебя уже крылышки ангельские прорезаются? Нет? Лопатки не чешутся еще?

На это Громов только пожимал плечами и чуть виновато улыбался. Он на самом деле был такой – правильный. Образец для подражания. Игоря это изрядно бесило – временами, но обычно он смотрел на столь странное свойство скорее с юмором. В самом деле, ну что с таким Мотей поделаешь?

Классе в седьмом-восьмом у Моти появилось еще одно прозвище – Громозека.

Ничего, вот ничегошеньки общего не было у Громова с чудным инопланетным гигантом из мультика про Алису Селезневу. Ну кроме созвучия с фамилией. Разве что эта самая инопланетность. У мультипликационного профессора археологии она была буквальная, а у Моти… Ну он ведь правда казался не от мира сего. А раз не от «сего», значит, от какого-то другого, разве нет?

В общем, прозвище прилипло – не оторвать.

К этому времени Игорь уже окончательно убедился, что в качестве компании для веселого времяпрепровождения нудный Громов не годится абсолютно. То ли у него были какие-то свои представления о веселье, то ли он не считал веселье необходимым элементом жизни, то ли вообще не знал, что это такое. Игорь склонялся к последнему варианту. И все попытки как-то расшевелить «книжного червя» бросил. Тем более что вопрос с «компанией» решился как бы сам собой, когда в один прекрасный день Игорь лениво брел после уроков в сторону дома.

Потом он думал иногда: что было бы, если бы он тогда пошел не через скверик, а дворами? Как бы все повернулось? Впрочем, подобные мысли посещали его редко: что толку в «если»? Сложилось и сложилось, чего гадать? И уж точно он не думал ни о чем «таком» тогда, сворачивая на аллейку пылающего последней осенней пышностью сквера.

Возле автомата с «Колой», гордо сверкающего на фоне стареньких собратьев с «простой газировкой», переругивались двое парней лет восемнадцати или даже чуть постарше, пересчитывали мелочь – на два стакана не хватало. Да и одеты парни были небогато. ПТУ, наметанным взглядом определил Игорь, в крайнем случае – техникум. Химичка, когда возмущалась чьей-нибудь, как она выражалась, беспредельной ленью, цедила сквозь зубы: «ПТУ по тебе плачет!» С химией у Игоря был полный порядок – где-то на собственных способностях выезжал, где-то с громовской подмогой – так что под «обстрел» химички он не попадал никогда. И «ПТУ» казалось ему не пугающим, а… притягательным. Как будто в этом слове звучала какая-то… вольность, что ли. Ну если там «ждут» тех, кто ленится, а?

И он – не торопясь, как будто случайно, – подошел. И остановился рядом.

Сам еще не понимая зачем. Словно толкнул кто-то.

– Чего тебе, пацан? – ощетинился тот из парней, в ладони которого поблескивала пересчитываемая мелочь, – высокий, тощий и какой-то весь вихлястый, как марионетка на веревочках. И волосы у него были пегие – как пакля, из которой делают прически дешевым куклам.

Парни, конечно, были старше, но все же не настолько, чтоб глядеть на рослого Игоря как на малолетку. Какой же он «пацан»? Но он подавил секундное раздражение и, будто и не заметив пренебрежительного тона, дружелюбно предложил:

– Может, вас угостить?

Второй, пониже и покоренастее, с темными, заметно косящими глазами, взглянул на непрошеного благодетеля с подозрением:

– С чего это?

Игорь пожал плечами:

– Да просто так, собственно. Я как раз располагаю кое-какими свободными финансами, почему бы не помочь хорошим людям.

– С чего это ты взял, что мы хорошие? – ухмыльнулся пегий.

– Ну как же! – безмятежно улыбнулся Игорь. – Ругаетесь негромко, автомат не только не пинаете, но даже гадом не обзываете, то есть в своих проблемах окружающую действительность не вините.

Сталкиваясь с теми, у кого не хватало на что-то денег – особенно если речь шла о каких-то копейках, – Игорь почему-то начинал ощущать превосходство. Хотя его собственных заслуг в том не было: в карманных деньгах его практически не ограничивали (впрочем, лишнего он никогда не запрашивал, зная невидимую, но явственную границу позволительного), и обеспеченность была для него чем-то вполне обыденным, привычным. И тем не менее чувствовать, что кто-то слабее тебя – в данном случае финансово, – было очень приятно.

– Ты чо, пацан, умный, что ли? – окрысился темноглазый.

– А вы разве нет? – еще дружелюбнее осведомился Игорь.

Высокий вдруг расхохотался:

– Ну угости, коли так. Ты вроде ничего пацан…

Серый и Косой не выделялись ничем особенным, кроме разве что полной, какой-то даже эталонной серости. Игорь посмеивался про себя, думая, что незатейливое отыменное «Серый» (звали «пегого» Сергеем) удивительно подходит не только своему носителю, а и его приятелю тоже. Больше всего этой парочке нравилось сидеть, точа семечки и пялясь в телевизор. Точнее, в видик – у Серого имелся видеомагнитофон, чем он страшно гордился, а вот денег на видеокассеты, даже на прокат их, не говоря уж о покупке, как правило, не было. Это Серого смущало или раздражало – смотря по настроению.

Игорю к моменту этого знакомства уже откровенно не хватало компании для «пошляться» и хотелось почувствовать себя взрослым, хотелось «огней большого города» и вообще чего-нибудь поострее школьных дискотек, проходивших всегда под бдительным присмотром двоих-троих учителей – скучища!

С Косым и Серым было куда как веселее.

Встречались обычно возле гаражей неподалеку от дома Игоря. Закуток был тихий, взрослые туда не заглядывали. Очень удобно. Если скажешь «приходи на наше место», никто и не догадается, где это. Впрочем, и говорить-то не приходилось, «наше место» за пару недель стало традиционной точкой, где можно встретиться, перед тем как двинуться «навстречу приключениям». Приключения, правда, были не бог весть какие, но все-таки повеселее, чем с одноклассниками учителей обсуждать. Пару дней они втроем смотрели у кого-нибудь дома видик – Игорь финансировал еду, напитки и очередную кассету, – а потом пару дней шастали, как он это называл, в поисках приключений. Ну то есть по всяким местам, которые были самому Игорю, что называется, не по возрасту. А в компании явно взрослых Серого и Косого его воспринимали как такого же. С ними можно было и в бильярдный клуб зайти, и даже в пивную. Платил, разумеется, тоже Игорь, которому это даже нравилось. Таким образом он словно бы придавал себе значимости.

Впрочем, видик – под чипсы с пивом, не то что какие-нибудь сопляки! – это тоже круто. У самого Игоря видеомагнитофона не было до сих пор: отец искренне полагал, что это пустая трата времени, и заводить дома «дурную машинку» отказывался категорически. Хотя вполне мог бы, в отличие от многих и многих сограждан «попроще». Все-таки для большинства видеомагнитофон оставался пока экзотикой. Так что Игорь чувствовал себя неким небожителем, когда, пренебрежительно сморщившись, бросал на перемене: «Да надоел уже этот видак хуже горькой редьки! Но куда ж нынче без него! Мхом порастешь!» Так что не такую уж он жертву приносил, когда пялился с Серым и Косым в очередной боевик (а то еще и порнушку, не, ну чисто поржать).

Но шляться по вечерней Москве казалось, конечно, куда более захватывающим и острым удовольствием. Не обязательно даже было заходить в злачные места – можно просто на крышу залезть или еще что-нибудь в этом роде. Но это действительно заводило: адреналин бил в голову и в ноги, в животе становилось холодно, в голове позванивало и шумело – даже без всякого пива – короче, круто! Может, со стороны их развлечения и выглядели глуповато, думал иногда Игорь, но это ведь развлечения, они и не должны быть сильно умными, главное, чтоб в ушах звенело, разве нет?

Игорь звал с собой и Матвея, но тот, как правило, отказывался. Так же тихо, но твердо, как когда-то сказал, что «училка – это грубо, нельзя так говорить». Так же, как однажды, когда Серый и Косой, закурив, предложили и Игорю с Матвеем, сделал две затяжки и, покачав головой, вернул сигарету Серому: «Спасибо, мне больше не хочется».

Почему-то переломной точкой стал не «курительный опыт», а одна на первый взгляд совершенно невинная прогулка. К тому, что Матвей вечно занудствует, отказываясь «замотать» математику или махнуть на последний сеанс в кино, Игорь привык давно, классе, наверное, в пятом, даже удивляться перестал. Но прогуляться по замерзшему пруду в соседнем парке предложил не он, а Серый. Матвей же, чуть нахмурившись, покачал головой: мол, лед еще слабый, опасно, зачем на рожон лезть.

Смешно, ей-богу! Так ведь самый смак и есть в том, чтобы лезть на рожон! Только полный Мотя этого может не понимать. Игорь, пустив в ход все свое обаяние, приятеля все-таки уболтал.

Нет, ничего страшного не случилось, никто не провалился, лед оказался не настолько слаб. Ветер смел с него весь снег, и в глубине ходили какие-то темные тени. Игорь, посмеиваясь, рассказал, как деревенские пацаны когда-то пугали его крокодилом. Может, в этом московском пруду тоже зазимовал крокодил? Они, все четверо, с непонятным азартом вглядывались в мутную ледяную поверхность: вон туда тень двинулась, айда за ней!

Назавтра Игорь сидел за партой один – промерзший на пронизывающем ветру Матвей подхватил жесточайшую простуду. Даже по телефону отвечал еле-еле, как будто протискивал слова сквозь хрипы и сипение. Игорю даже стало немного стыдно – зачем он потащил Громова на пруд? Но, с другой стороны, разве он, Игорь, виноват в том, что тот такой хлюпик? Если ты такой умный, чего не закаляешься? Впрочем, говорить этого и без того страдающему приятелю Игорь не стал. Но и звонить больше не звонил, не говоря уж о том, чтобы навестить. Да и к чему? Сидеть с постной рожей, выражая сочувствие страдальцу? Ну так страдалец сам виноват, что болезни поддался.

«Страдалец» оправился только недели через две. Влетев в класс перед самым звонком – почему-то в понедельник просыпаться было особенно тяжело, так что прибегал Игорь всегда в последнюю минуту, – он увидел за партой знакомо склонившуюся над книгой голову – все как всегда, будто ничего и не случилось.

– Выздоровел, значит? – спросил он довольно глупо.

– Да, спасибо, – негромко ответил Матвей, не отрывая глаз от раскрытого учебника.

Игорь чувствовал, что надо сказать еще что-нибудь, но что? Пошли гулять после уроков? Наверняка откажется, скажет, холодно, болел ведь только что. Позвать в гости – в выходные? Тоже глупо, неделя только началась. Спросить, что задали… ах да, Матвей же только что пришел, откуда ему знать.

Промаявшись так весь день, назавтра Игорь просто пересел к Борьке Лынько. Тот не блистал ни интеллектом, ни особым дружелюбием, но других свободных мест все равно не оказалось, а в морской бой Борька играл виртуозно. Биологичка даже сделала им замечание.

По правде говоря, сидеть с Лынько Игорю вовсе не хотелось, он рассчитывал, что Громов на первой же перемене подойдет и спросит, что за новости, почему пересел и все такое. Или записку пришлет. Сделает первый шаг. Ну хоть какой-нибудь! Игорь, разумеется, даже не станет говорить, что Громов сам виноват, нечего было в молчанку играть. И вернется на прежнее место, на их вечную третью парту в крайнем ряду. И все наладится, все станет, как всегда было.

Но Матвей смолчал.

Нет, они не ссорились – разве можно поссориться, не обменявшись ни словом? И ничего похожего на традиционно школьное «он с ним не разговаривает» тоже не было – равнодушно бросали друг другу «привет-привет», обменивались по необходимости какими-то репликами, Громов даже подсказывал «тонущему» у доски или на контрольной Игорю – как раньше. И домашку дать списать не отказывался. Но… и все.

Как шутил совсем по другому поводу отец, прошла любовь, завяли помидоры. Почему именно помидоры, Игорь не знал, но к сложившейся ситуации шутка подходила идеально. А что ж, не горевать же теперь, вот еще не хватало!

Ну и ладно, пусть помидоры, хмыкал он мысленно. «Oh, East is East, and West is West, and never the twain shall meet», как писал Киплинг, которого любила цитировать «англичанка». Перевод она читала, презрительно поджав губы: «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись», и добавляла, что знакомиться с поэзией по переводу – все равно что есть вместо настоящего яблока нарисованное. На англичанкино презрение Игорю было наплевать, а про Запад и Восток – очень понравилось. Это было… жизненно. И совсем не про географию, а про людей. Он ведь ничем не хуже Мотьки. Да, наверное, и Мотька ничем не хуже его, только почему-то все время пытается главного изображать. Ну или воспитателя. Вот кто ему дал право Игорю замечания делать? Подумаешь, правила у него на все есть! Вон Серый с Косым старше, а Игорю чуть не в рот смотрят. И ни про какие правила не вспоминают. И вообще, с ними гораздо веселее.

А уж когда обе бабули в апреле перебрались «на дачу» – вообще красота настала! Особенно в выходные, когда родители туда же отправляются – «подышать нормальным воздухом». Прямо праздник, честное слово! Никто над ухом не зудит, никто над душой правилами не размахивает. Когда с собой на дачу пытаются тащить, всегда можно отговориться, что много задают, а еще школьная волейбольная команда без него пропадет. Отец уважительно кивал – и Игорь оставался сам себе хозяином.

Видик теперь смотрели у него в квартире, все-таки это было гораздо приятнее, чем в обшарпанной двушке у Серого, где кухня размером с носовой платок – вдвоем и не разминуться. Да и облезлое там все какое-то… А у Игоря – чисто, просторно. Главное – к вечеру воскресенья, когда возвращаются с «дачи» родители, прибрать следы посиделок.

В одну из суббот зашел вдруг Громов. Зашел под каким-то дурацким, совершенно надуманным предлогом – что-то там про домашку по биологии. Уж будто по телефону нельзя все выяснить, непременно нужно в дверь трезвонить. Игорь даже запаниковал слегка, подумав, что это отец что-то забыл. Знакомить отца с Серым и Косым Игорю как-то… не хотелось. Не то чтобы родители стали бы ругать, это вряд ли. И уж точно не потому, что Серый с Косым явно относились к тем, кого мама именовала «неподходящими знакомствами». Для нее, может, и неподходящие, а Игорю – в самый раз. Но почему-то ему казалось, что и отец его выбор не одобрит.

Вон как Громов. Зашел, поглядел на маячившего в дверях кухни Серого и хмыкнул что-то себе под нос. Ладно хоть вслух ничего не сказал. Без его замечаний проживем! Вот зачем, спрашивается, вообще приходил? Игорю вспомнилось, как на литературе изучали «бессмертную комедию «Ревизор» Николая Васильевича Гоголя». Пьеса показалась ему глупой, сюжет – насквозь надуманным (ну не идиоты ли они там, в самом-то деле – увидеть в невзрачном и наверняка бедно одетом хмыре высокопоставленного чиновника?). Но слова Городничего почему-то запомнились: «Сегодня мне всю ночь снились две необыкновенные крысы… пришли, понюхали и пошли прочь». И сейчас показалось, что Громов – как те «необыкновенные крысы»: пришел, понюхал и пошел прочь. Зачем, спрашивается?

Впрочем, долго Игорь об этом не думал. Что ему до Громова? Есть и более интересные темы. Тем более что учебный год вскоре закончился, и времени на «интересное» стало гораздо больше.

Ехать в деревню, конечно, все-таки пришлось, но «дачные радости» удалось сократить до одного месяца – размеров родительского отпуска. Ну тут уж было просто не отвертеться. Отец произнес свою любимую фразу про манную кашу на чистом столе – и пришлось, вздохнув, собираться. Хотя вздыхал Игорь не слишком искренне: раскаленный, воняющий бензином асфальт ему уже поднадоел, и провести конец лета среди природы казалось вполне привлекательной идеей. Он лениво бросал в сумку какие-то футболки и думал: купаться… Купаться… Купаться! И еще – в лес! И спать не в душной квартире, а в гамаке под яблоней: утром, еще не разлепив глаза, протягиваешь руку и – опа, в ладонь ложится увесистое сочное яблоко…

Вернувшись после отпуска в Москву, Маликовы обнаружили квартиру ограбленной. Подчистую.

Ну то есть почти. В стеллаже на месте новенькой стереосистемы зияла пустота, рядом уныло болталась полуоторванная дверца, отовсюду свисало не заинтересовавшее грабителей тряпье, кухня была усыпана грязной мешаниной гречки, чая, сахара, раздавленных в пыль макарон – видимо, в банках искали ценности.

Мама, побледнев, кинулась копаться в огромном встроенном шкафу, где лежали отцовские инструменты, лыжные ботинки, сами лыжи, стопки старых журналов и прочий никуда не помещающийся хлам. Вынырнула из недр шкафа она довольно быстро – уже разрумянившись и крепко прижимая к груди серенькие картонки сберкнижек:

– Не нашли!

Игорь подумал, что найти-то, может, и нашли, но какой смысл воровать сберкнижки без паспортов. Вот если бы они значились «на предъявителя»… Впрочем, разоренной квартиры было и в самом деле очень жаль.

– А замки-то не взломаны, родными ключиками открывали, – констатировал, качая головой, седоватый щекастый оперативник. – Так что давайте, граждане потерпевшие, вспоминайте: кто когда ключи терял – и где, главное, – кто в дом вхож, у кого была возможность дубликаты сделать. Давай, молодой человек, с тебя начнем. Расскажи-ка мне, какие приятели к тебе в гости приходят, имена, фамилии, где живут…

Одноклассники заходили редко и ненадолго, а Серого с Косым Игорь приводил только тогда, когда дома никого не было, поэтому он на голубом глазу заявил, что никакие приятели к нему домой не приходят.

Дядька недоверчиво покачал головой:

– Что, неужели и одноклассники не бывают? Что ж так?

Мама, явно обидевшись на бесцеремонное обращение, резко оборвала грубого опера:

– Никто к нему не ходит, оставьте мальчика в покое! И наши знакомые – все очень приличные люди, это немыслимо – кого-то из них подозревать! Наверное, подобрали ключи, мне сослуживица рассказывала, их так же обокрали… какие-то… я слово забыла… Ну вы сами должны знать, вы за это зарплату получаете, вот и ищите! Вместо того, чтобы на приличных людей подозрения наводить!

– Поищем, – покладисто согласился оперативник, захлопывая потертую дерматиновую папку.

И ушел.

Ночью Игорь не сомкнул глаз чуть не до рассвета. Ворочался с боку на бок, пил на кухне воду – прямо из носика чайника, за что мама ему всегда выговаривала, опять ложился. А сон все никак не шел – клубившиеся в голове мысли не давали ему ни единого шанса. Может, зря Игорь соврал, что никто не приходил? Громов же заходил и другие ребята… иногда. И… Серый с Косым. Но не может быть, чтобы они имели к ограблению какое-то отношение… Конечно, не может. И разве годится… как там мама сказала? «Подозрения наводить»? Действительно. Пусть Серый с Косым и не очень-то тянут на «приличных людей» (по крайней мере, в мамином понимании), но это не значит, что можно их ментам закладывать? Разве это по-товарищески?

Да и, в конце-то концов, что он, Игорь, мог теперь поделать?

Но заснуть все никак не удавалось. Как будто это он виноват. И бабушка Зина из-за него за сердце хваталась. И мама плакала так горько – не столько из-за взломанной коробки с наличностью и пропавшей шубы, сколько из-за опустошенной шкатулки с кольцами, сережками и цепочками.

– Вот это колечко, – она гладила пальцем пустое бархатное нутро крошечной синей коробочки, – твой папа мне подарил, когда делал предложение. А вот эти сережки, – серая коробочка была побольше, – когда ты родился. А этот кулон купил мне в Прибалтике, он был янтарный, с пузырьками, как будто светящийся…

– Ну ладно, ладно, чего слезы лить? – грубовато утешал ее отец. – Все живы? Все здоровы? А барахло еще наживем, какие проблемы?

После этого отцовского заявления – точнее, когда Игорь про него вспомнил – на сердце у него как-то сразу полегчало. Он даже к Серому домой не пошел, подумал: вот встретимся на «нашем» месте, тогда и спрошу. Ну не то чтобы спрошу, а так, поинтересуюсь: где были летом, чем занимались. Потому что не брякнешь же в лоб: вы случайно дубликат ключа от моей квартиры не делали? Тут же в глаз получишь – и правильно. Нельзя же… обвинениями бросаться. А осторожненько расспросить о летнем времяпрепровождении – вполне нормально.

Но на «наше место» никто не приходил. Игорь честно маячил там недели две подряд, но Серого с Косым как корова языком слизнула. В итоге он все-таки ткнулся пару раз к Серому домой, но на звонок никто не открыл.

Громов, с которым после каникул – последних летних каникул! – отношения стали почти нормальные, услышав о краже, никаких эдаких замечаний отпускать не стал. Хотя Игорь и опасался, что тот может брякнуть что-нибудь о «неподходящих знакомствах» – он ведь видел! Но Мотя – хоть и Мотя – ничего, к счастью, не «брякнул».

К счастью – потому что тогда пришлось бы опять возвращаться в режим «вооруженного нейтралитета», чего Игорю совершенно не хотелось. Во-первых, после исчезновения Серого и Косого в его жизни образовалось слишком много пустого пространства – а Громов это пространство вполне успешно заполнял. Во-вторых, с ним было гораздо удобнее готовиться к выпускным экзаменам, точнее, не к самим экзаменам, а к всяческим контрольным и опросам, которыми их в последний школьный год буквально затерроризировали. Это Игорь так время от времени пошучивал: мол, учителя пользуются последней возможностью всласть над нами поиздеваться, вот и гоняют по полной программе. Первый раз это вышло случайно: он хотел сказать «на всю катушку», но каламбур слетел с языка точно сам собой, и парень стал повторять остроту при каждом удобном случае. Чтоб хоть немного расцветить «предвыпускное» существование, по правде говоря, довольно унылое – сплошные учебники и никаких развлечений.

Во время подготовки к экзаменам Игорю даже казалось иногда, что Громова он видит чуть не чаще, чем собственных родителей. Поступали они тоже вместе. Игорь, хотя с химией и биологией у него был полный порядок, о медицине не думал никогда, но Громов свой выбор сделал давно и прочно: только первый мед и только фармакология. Почему – Игорь не знал, да, признаться, и не интересовался. Мед так мед, фармакология так фармакология.

Совершенно неожиданно одобрил выбор отец:

– Хорошая профессия, настоящая. А я грешным делом опасался, не придется ли тебе мозги вправлять, – он раскатисто хохотнул, как смеялся всегда, желая смягчить нарочитую грубоватость слов. – Поступишь – отдам тебе дедов «Москвич», чего он в гараже гниет. И перебрать-почистить помогу, будет бегать лучше новенького.

Водить Игорь выучился на школьных уроках по автоделу – пока девочки возились с тряпочками и кастрюльками, мальчики занимались настоящим мужским делом – им даже права в конце года выдали! Так что получить в свое распоряжение машину – пусть даже не новую – это было, безусловно, круто. И не какой-нибудь там «горбатый» «Запорожец», «Москвич» – машина вполне серьезная.

Поначалу, в эйфории «я поступил! и «у меня есть машина!» Игорь даже хотел на обещанную первокурсникам в сентябре «картошку» поехать на собственной машине. Но как-то… не сложилось. За день до отправления на него «напал» внезапный грипп. Очень обидно. Правда, отступил несвоевременный недуг столь же скоропалительно, сколь и случился. Только-только хватило времени получить у доброй участковой справку с освобождением от сельхозработ. Нет, ну а что? Сперва экзамены, потом давай в колхозе спину надрывай, комаров корми? Отдохнуть-то надо перед учебой или нет? Там, говорят, латынь… ужас!