Текст книги "Испытание страхом"

Я уже почти собрался отправиться на поиски младшего и пока по крайней мере здорового брата пресловутой Фукусимы, как в дверь тихонько постучали. И, che cazza, я знал, кто, потому открыл без всякого вопроса.

– Джинн и Дария занимаются какими-то исследованиями в Сети, – сказала Куинни, заходя в каюту, – и, хоть они мне ничего не говорили, я поняла, что мое общество им немного в тягость. А поскольку Фредди и Тень решили прогуляться по лодке, насколько я понимаю, с целью найти подходящую, не занятую никем, каюту, мне пришло в голову, что ты тут один скучаешь.

– С чего ты взяла, что я скучаю? – спросил я.

– С того, что Цезарь кукует в ангаре, – ответила она. – И мастерской для того, чтобы собирать всякие механические штуковины, здесь тоже не наблюдается. Я знаю, что это такое, не иметь возможности заниматься любимым делом, столкнулась с этим немного раньше: на антарктической базе казино так и не обнаружилось. Но я нашла себе другое занятие, и, кажется, все у меня получается.

Она говорила, а я смотрел на нее и думал: она пришла рассказать о том, как плохо, когда не получается заняться любимым делом? Или агитирует меня найти другое хобби? Или почему она здесь?

– Скучаешь без азартных игр? – спросил я, отойдя к своей койке. Рядом был небольшой рундук для личных вещей, среди которых у меня затесался планшет и, cazarolla, маленький 3Д-принтер. «Беретту» на таком не выстрогаешь, так, для всяких мелочей. Мало ли что может понадобиться – ключик какой-нибудь, инструмент, да хоть пуговица для штанов – не обращаться же к кураторам по каждой мелочи? – Хочу тебе предложить одну штуку…

– Звучит заманчиво, – сказала Куинни. – Надеюсь, ничего такого… предосудительного?

– Да кому тут нас осуждать? – хмыкнул я. – Фичам? В общем, присядь пока, я быстро…

Пока мы мило болтали, я нашел на планшете нужный образ и пустил на печать. Когда-то давно, говорят, карточные шулера умели определять масть и достоинство карты по огрехам печати рубашки. Но те времена прошли, и теперь карта изготавливалась уже с нанесенным изображением и с совершенно одинаковой рубашкой. Пятьдесят две карты принтер распечатал за полторы минуты. Я вынул новенькую колоду из лотка и перетасовал:

– Когда-то я неплохо рубился в покер, – сказал я Куинни, заинтересованно наблюдавшей за моими манипуляциями. – Возможно, у меня тоже есть к этому… сверхспособность? Просто она дремлет… вот я и подумал, не сыграть ли нам? Посмотрим, так ли ты в этом хороша, как говоришь.

– Ты уверен? – спросила она, прикрыв глаза.

– Ты что, боишься? – парировал я. – Кстати, чтобы придать игре серьезность, предлагаю играть на раздевание.

– Вообще-то, ты уже видел меня голой, – заметила она, протянув руку, чтобы взять у меня колоду. – И даже потрогал.

– Не откажусь повторить, но, боюсь, случай может представиться не скоро. Почему бы немного не потормошить естественный ход событий?

– А не боишься остаться без штанов? – поинтересовалась она с прежней своей насмешливостью. – Ты не знаешь, на что нарываешься…

– Neanche cazza. Вот еще, тоже мне, повод для страха.

– Ну, тогда держись у меня, – фыркнула она. – Сдаем по очереди, я с первой руки, согласен?

Я кивнул.

Куинни

Сверхспособности… они – как чувства. Мы можем быть не готовыми к любви или ненависти, можем искренне желать полюбить или возненавидеть, но нашим чувствам плевать на это с высокой крыши – мы любим и ненавидим независимо от нашего желания.

Едва я коснулась еще теплой после принтера колоды, то почувствовала какой-то ток, словно все мое тело пронизало высокое напряжение. Я могла вообще не задумываться, сила, исходящая изнутри меня, проходящая через мою татуировку, сама вела мою руку.

Через полчаса я словно очнулась – пока Призрак, голый до пояса и без обуви, вытаскивал ремень из джинсов, я смотрела на карты, еще не перетасованные (была моя очередь тасовать), и думала. Что я делаю? Я хочу показать Призраку свое превосходство? Но мое превосходство – не моя заслуга. Я не знаю, чья – может, Ройзельмана, может, матушки-природы, но не моя. И что я докажу, раздев его и оставшись одетой? Разве это то, что мне нужно?

Я сдала карты – и, зажмурившись, приказала сверхсиле молчать.

Это был поединок на равных – он действительно неплохо разбирался в покере, но и я, даже без помощи сверхспособности, играла более чем хорошо. Наш поединок стал еще интереснее, когда мы оказались в равных условиях. И все-таки он проиграл, хоть я и не пользовалась своей сверхсилой. Расставшись с последней деталью своего туалета, он сел, закинув ногу за ногу, посмотрел на меня и усмехнулся:

– По-моему, ты поддавалась.

– Я просто старалась играть честно, – пожала плечами я. На мне все еще оставались шорты и маечка-топик. – Ты действительно крут.

– Мне показалось, что я чувствую карты, – сказал он. – Но, наверно, это какой-то самообман.

– А как это было? – спросила я, стараясь не смотреть на него.

– Как будто что-то ведет твою руку. Это похоже…

– Будто по пальцам ток прошел, – сказала я тихо, понимая, что это действительно произошло – Призрак почувствовал карты так, как чувствую их я.

– У меня такое случается, когда я что-то собираю или ремонтирую, – кивнул он. – Но не мог же я действительно…

– Почему? – перебила его я, вставая. – Я ведь овладела магией, хотя, конечно, никакая это не магия, а просто еще одна сверхспособность… кстати, о магии…

– Что? – спросил он.

– Помнишь, я задолжала тебе песню? – спросила я, внутренне робея, потому что уже знала, что это за песня. Я никогда ее не слышала, я даже о ней никогда не слышала – память пришла откуда-то изнутри меня. – И танец. У моего народа когда-то давно была одна… песня, за которой следовал танец. И я спою эту песню для тебя. А станцуем мы вместе.

Кажется, он был озадачен:

– Ты будешь смеяться, но я совершенно не умею танцевать, – признался он.

Я улыбнулась, уже слыша странную музыку своей особенной песни:

– Я думаю, этот танец ты знаешь лучше меня. Ведь я его еще не танцевала ни разу, а ты, если не врешь, конечно, перетанцевал пол-Палермо…

И, не дав ему опомниться, я запела:

 
– Землю ночь накроет звездным покрывалом.
Без твоих объятий днем я тосковала,
Сильных рук любимых нежное касанье
Может ли приятней быть в любви признанье?
На исходе ночи, словно тень из рая,
Из твоих объятий быстро убегаю,
Пусть в тоске разлуки день скорей промчится,
Чтоб в твои объятья ночью возвратиться…
 

Наследники Гая Муция

Бракиэль

Я видел небольшую группу людей. Они были одеты в костюмы Проекта, но я никого из них раньше не встречал, к тому же большинство из них были заметно старше, чем участники Проекта. Люди были напуганы, и почему-то мне это нравилось.

– Разве ты не видишь? – сказала Нааме. – Они напуганы. Они не могут сопротивляться нам. Они всего лишь генераторы страха из слабой плоти…

Она говорила, а я смотрел, как, словно в замедленной съемке, на лицах людей страх уступал место решимости. Я знал, что будет, но не мог помешать этому. Красивая рыжая девушка вскинула что-то, что, как я понял, было оружием. И целилась она в Нааме.

– Нет! – закричал я, бросаясь между девушкой и Нааме. Наверно, следовало наброситься на эту девушку, обезоружить ее, но я не был уверен, что она не успеет выстрелить. Она успела, а я успел заслонить Нааме. О том, что девушка выстрелила, я мог только догадываться – не было ни вспышки, ни звука, ни трассы между стволом и целью – ничего, кроме внезапно возникшей раздирающей боли в груди и понимания, что я выиграл для Нааме несколько секунд.

Я знал, что у нее есть другой или даже другие. Знал, что она меня не любит. Знал – и все равно закрыл ее собой. Я также знал, что выстрел из странного оружия смертелен даже для меня. Я был уверен, что… Я был уверен, что погибну.

Я закрыл ее собой и потом увидел, как солдаты набрасываются на людей, ведущих беспорядочный огонь, а Нааме склоняется надо мной, и от нее исходит нечто такое, что я описать не мог. Мне казалось, что она кричит, кричит, не издавая звука, где-то в безмолвии, в котором обитают наши души, ее душа зашлась в беззвучном крике, увидев, что моя душа, пораженная выстрелом неизвестного оружия, исчезает у нее на глазах…

– Кажется, вы видели кошмар, – сказал мой двойник, сидящий у меня на кровати. Я занимал крохотную одноместную каюту недалеко от огромной рубки подлодки, и, кроме моей версии, кажется, сотканной из космической черноты, других попутчиков у меня не было. Черный Бракиэль был фичей Нааме, а моя фича находилась рядом с ней. Именно потому я не полетел на «Левиафан», как намеревался. Я и так находился с ней рядом, хотя и не видел ее – она запретила мне смотреть до тех пор, пока не «придет в порядок». Я мог слышать ее, чувствовать ее запах, мог касаться ее, хоть иногда она и отстраняла мою руку.

– У вас участилось сердцебиение, – продолжил мой доппельгангер. – И давление подскочило. Мне это не понравилось, вот я вас и разбудил.

– Сколько еще до прибытия? – спросил я, потягиваясь в койке, отгоняя остатки кошмара.

– Сорок две минуты, – последовал ответ. – Через двенадцать минут общий подъем. Советую принять душ: через двенадцать минут напор в корабельной сети упадет.

– Спасибо, – я поднялся и направился в душ. Проклятый сон засел у меня в памяти, как репейник в хвосте дворняги. Кошмар казался слишком ярким, словно и не сном был, а… воспоминанием? Но о чем? Было это с нами когда-то или когда-нибудь случится? Со времени вступления в Проект я научился серьезно относиться к таким вещам, как сны.

Уже принимая душ, я вдруг понял, что женщина, стрелявшая в Нааме, была похожа на повзрослевшую Олгу. Похожа – и не похожа одновременно. Странно…

Выходя из душа, я твердо решил не заморачиваться по этому поводу. Если подсознание хочет мне что-то сообщить, пусть выражается определеннее.

Фредди

Ника… то есть Леди Н., конечно… так вот, Ника говорила на одном из занятий, что умение засыпать на какое-то определенное время – это «тихий голос вашей фичи». Удивительно, кстати, как наименование, придуманное, если мне не изменяет память, Джинном, распространилось в нашей среде. Кураторы называют фичей «тульпами», но у нас это название не прижилось, и кураторы, видимо, решили именовать фичей так, как нам удобно.

Так вот, если верить Нике, фича присутствовала в нас еще тогда, когда мы не осознавали этого, и чем могла, помогала – например будила в нужное время. А мне почему-то казалось, что такой способностью обладаю не я один. Например, в келье отца-настоятеля будильника не имелось, да и у остальной братии я этого устройства не замечал. Это что же, у них тоже есть фичи, что ли?

Я спросил об этом у Ники, и она ответила, что среди людей потенциальных носителей сверхспособностей много, но это не значит, что они когда-нибудь смогут ими воспользоваться. Она пояснила это на примере моих ног – я не чувствовал их, потому не мог и ходить.

Кстати, я все-таки начал ходить так же, как другие, после нашей атаки на нового друга Бракиэля, которому он все еще не придумал имени. Что-то, должно быть, стало на место у меня в голове, и теперь ноги стали в полной мере моими ногами… со всеми вытекающими отсюда последствиями – например, я обнаружил, что кроссовки мне дико жмут. Обратился с этим к Баракке, неофициально заведовавшему снабжением Проекта, и тот пообещал выдать мне другие, но уже по достижении базы.

Эх… вечно я все хожу вокруг да около. Так к чему я вспомнил о фичах? А к тому, что нас с Тенью разбудили наши фичи, ровно за полчаса до прибытия. Мы вместе приняли душ – на этом настояла сама Тень, аргументировав это тем, что «сейчас все как ломанутся – напор будет никаким, волосы не промоешь»… ей виднее, а по-моему, когда вокруг тебя океан, беспокоиться о наличии воды странно. В душе у нас чуть было не случился рецидив вечерней страсти, но Тень меня отшила – ей надо было привести себя в порядок, а времени до прибытия оставалось мало. Впрочем, против моих ненавязчивых ласк она не возражала, так что водные процедуры прошли для меня вдвойне приятно.

Помывшись и одевшись, мы направились на главную палубу, располагавшуюся в «горбе» за рубкой. Здесь находился ангар техники, и поскольку мы прибыли раньше других, то отправились туда полюбоваться техникой нашей команды. В ангаре я столкнулся с Призраком, довольным, как эконом, прибравший к рукам бочонок хорошего вина. Я спросил у него, с чего это он цветет и пахнет так, словно в казино выиграл. Он ответил, что, во-первых, не в казино, а в карты, во-вторых, не выиграл, а проиграл, а в-третьих, fatti i cazzi tuoi, что бы это ни значило. После чего принялся что-то подкручивать во чреве своего железного друга, напевая какую-то попсу о ночных тенях, ускользающих поутру, чтобы появиться с закатом.

Лишь когда я отошел, то понял, что напевает он на каком-то странном языке, похоже, из группы бантустанских. Ни хрена себе…

Пока я здоровался с Призраком, Тень встретилась с Дарией и Куинни. Они о чем-то весело переговаривались, но с моим появлением замолкли.

– Секретничаете? – спросил я. – Дария, а где Джинн? Призрака видел, он Цезаря полирует, а Джинн как вчера пошел с местной сетью разбираться, так его и след простыл.

– Здесь я, – отозвался Джинн, появляясь в сопровождении Бракиэля. – Чуть подзадержался, хотелось все-таки разобраться с тем, что я нарыл. Вчера мне, хм, времени на это не хватило.

– И как, получилось? – поинтересовалась Дария.

– Глухо, – вздохнул Джинн. – Апистия режет моих ботов, как котят. Под что я их только не маскировал – режет, хоть ты тресни.

– То, что ты называешь Апистией, на самом деле фича одного из бывших кураторов, – сказал Бракиэль, глядя куда-то в сторону. Мы уставились на него:

– Как это «бывших кураторов»? – спросил Джинн.

– Помнится, Лорд упоминал, что раньше их было больше, – сказала Тень. Я, хоть убей, так и не смог вспомнить, когда это было.

– Проект начинали Лорд и одиннадцать его учеников, – пояснил Бракиэль. – Из этих одиннадцати остались трое.

– А что случилось с остальными? – спросила Дария. Она еще не поняла…

– Неоконы. – Бракиэль сказал это слово так, словно сплюнул. – Те, кто боятся перемен.

Я вспомнил свой сон, который привиделся мне о моем прошлом: страшного мужика с разодранным лицом… все это исполнилось правдой, это событие снимал дрон Апистии. Больше всего меня удивило то, что Нике тогда было только десять лет, хотя во сне я видел ее взрослой. Но что-то в ней было уже тогда, что-то такое, что заставило банду отморозков разбежаться по канализации, как крысы.

А Апистия… я видел, что представляли собой мои ноги после «благословения» – обугленные, страшные, местами прогоревшие буквально до костей. Она приложила руку, и через две-три минуты раны стали затягиваться! Вот это я понимаю, сверхспособность, а не мой жалкий телекинез…

«У тебя есть еще и абсолютная память, – напомнила мне фича. – Как у Надин, кстати. Абсолютная память была первой ее сверхспособностью».

Наше общение, вернее, затянувшуюся паузу, прервало то, что корабль легонько вздрогнул. Вообще, я никогда не плавал не то что на подлодках, даже на надводных судах, и меня поразило то, что движение почти не ощущалось, словно мы были не на корабле, а на стационарной базе.

– Прибыли, кажись, – сказал Призрак, подошедший к нам незнамо когда. – Cazzarolla, ну, конечно, прибыли, вон, и Леди М пожаловала.

Бракиэль встрепенулся и принялся смотреть по сторонам.

– Какая еще «Леди М»? – спросил я.

– Леди Мегера, – пояснил Призрак. – Я так нашу дорогую Апистию называю.

Бракиэль посмотрел на Призрака испепеляющим взглядом, а я просто попросил:

– Не называй ее так, бро. Она все-таки мне ноги спасла.

Призрак хотел что-то возразить, но тут заговорила Апистия.

Куинни

– Внимание всем участникам Проекта! – сказала Апистия. – Мы прибываем на подводную базу. Сейчас в порядке следования цепочек переходим в шлюзовую, дожидаемся, пока откроются двери, и вперед, по проходу. Пройдя шлюз на той стороне, дожидаемся остальных.

– Детский сад, – вздохнул Призрак.

– Владельцам транспортных средств просьба не беспокоиться – ваших железных друзей переправят на базу сразу по окончании перехода всех цепочек…

– Я никуда без Симбы не пойду!

Мы все – не только наша цепочка, вообще все участники, обернулись к тому, кто это сказал. Это был высокий, мускулистый темнокожий парень с хмурым взглядом молодого бычка. Что-то мне подсказывало, что он не из Африки, американец, наверно, или, может, европеец, несмотря на то, что явно загонялся по африканской культуре, прям как я. Вот и машину назвал африканским именем…

Апистия посмотрела на парня так, как до того Бракиэль на Призрака – таким взглядом можно гвозди забивать:

– Морфеус, это еще что такое? Если тебе не терпится пообщаться с Симбой, можешь телепортировать его на борт станции сразу по прибытии.

– Вы знаете, что у меня не получается, – ответил тот. – Симба очень тяжелый, а я только-только телепортацию освоил…

– Симба – это, наверно, тот робогрейдер, – тихо сказал мне Призрак и, видя мое недоумение, пояснил: – здоровущая cazzatta с ковшом, красно-желтая, ты его не могла не заметить.

Я неуверенно кивнула. Было что-то такое в гараже Проекта, видела мельком.

– Кажется, это твои проблемы, – равнодушно пожала плечами Апистия. – Хочешь – дожидайся, пока твою бандуру свезут на базу дроны, хочешь – сам тащи, если пупок не развяжется.

Призрак кашлянул и шагнул вперед:

– Парень дело говорит, – заявил он. – Даже Цезаря перетащить – та еще cazza granda, а уж его pacco di merde потяжелее будет, раз так в сто. Может…

– Не помню, чтобы я спрашивала твоего совета, – Апистия глянула на Призрака полыхающим взглядом. – Тем более, не помню, чтобы Лорд принимал тебя в состав кураторов.

– Я не куратор, – признал Призрак, – но и не андроид какой-нибудь, чтобы своего мнения не иметь, cazzarolla! Не понимаю, почему мы не можем…

Апистия… не знаю, как это назвать, мгновенно переместилась к Призраку, схватила его рукой за горло и приподняла подбородок:

– Почему? А потому, маленький засранец, что вас собрали не для того, чтобы вы друг другу помогали! Вы еще этого не заметили, но все цепочки конкурируют друг с другом. И с каждым днем эта конкуренция будет только обостряться. Кроме твоей цепочки и кураторов, здесь у тебя нет друзей, понял?

– Нет, не понял. – Это уже Джинн пришел на помощь другу. – Мне Надин другое обещала.

Апистия смерила его насмешливым взглядом:

– До того, как ваша цепочка притащила на базу неоконских дронов на хвосте? Или уже после?

Джинн скрипнул зубами, но встал ближе к Призраку – с правой стороны, потому что слева стояла я. Даже не заметила, как подошла к нему и взяла за руку, я сделала это машинально – зато я поняла, что вот уже минуту мурлычу себе под нос один мотивчик… Как там Призрак говорил, колдуй, баба, колдуй, дед? Говорят, три раза спетая, эта песня обладает способностью убивать. Я не была в этом уверена, но слова сами приходили мне на ум.

– Игры закончились! – кажется, Апистия вышла из себя – мне даже почудилось, что от нее исходит волна жара. – Началась жизнь, и то, что вы видели, еще цветочки. Неоконы считают нас угрозой, и, надо сказать, обоснованно – если мы решим свести с ними счеты, прятаться будет негде, из рая вытащим и в аду найдем. Но лишь когда вы подрастете, когда возмужаете… если сумеете. И взаимопомощь вам в этом не поможет! Тот, кто полагается на помощь друга, слаб, а силен лишь тот, кто рассчитывает только на себя. Так что бросайте вы это дурное занятие. Кстати, если вы думаете, что всемером справитесь с Куратором – ангард[9]9
  Ангард – фехтовальный термин, означающий «стать в стойку». В переносном смысле – предложение начать поединок.


[Закрыть]!

– Брейк. – Интересно… минуту назад Лорда в помещении не было, и появиться ему было неоткуда. То ли он все-таки присутствовал, но невидимый, то ли он умеет телепортироваться – хрен поймешь. – Апистия, я вижу, что тебе не терпится показать меру своей крутизны, и решительно против этого. Хватит нам потерь, тем более не надо потерь от friendly fire. Неоконы только этого и добиваются.

– Мой Лорд. – Все пламя, пылавшее в глазах Апистии, мгновенно погасло; казалось, ее зрачки затянуло изнутри льдом. – Мне кажется, нам следует принять меры – вы же видите, насколько серьезна ситуация. Мало того, что эта цепочка возомнила себя коллективным воплощением Спасителя, они еще и…

– Дерзают с тобой спорить, – улыбнулся Лорд. – Апистия, они дети, а дети все одинаковы. Вспомни себя…

– Я никогда не была ребенком, – перебила его Апистия. Улыбка Лорда стала шире:

– Физически ты была взрослой, обе половинки твоего я, но психологически – не так давно вы все были детьми. Вы и сейчас порой ведете себя, как дети. Так что оставь семерку Надин в покое, разбирайся со своими. У тебя хорошие показатели, не стоит портить их непедагогическим избиением чужих подопечных… И потом, как ты объяснишь это Надин? Насколько я знаю, вы ведь уже помирились?

– Я, – оп-па, а Апистия, кажется, смутилась. Интересно, как это – она никогда не была ребенком? Родилась взрослой? И что это за две половинки личности? Имеется в виду ее фича?

– Именно ты, – кивнул Лорд. – Иди к своим, командуй высадкой, а я пока прогуляюсь с ребятами по лодке и объясню им несколько животрепещущих истин.

Странно… Лорд говорил абсолютно спокойно, как-то даже расслабленно, но меня не покидало ощущение, что за этим внешним спокойствием, расслабленностью таится нечто такое… страшное. По-настоящему страшное. И если это нечто когда-нибудь вырвется на волю, прорвав внешнюю оболочку снисходительного спокойствия, небо над всеми нами скукожится, как шагреневая кожа. Я и оглянуться не успела, как уже семенила за Лордом, все еще держась за руку Призрака…

Тень

Лорд отвел нас в самый конец палубы. Мы миновали импровизированный ангар, где стоял грустный Симба, рядом с которым «Таннин» Бракиэля казался крошкой, миновали широкий проход и оказались в тесном помещении, буквально зажатом между каких-то невообразимо больших шахт.

Лорд непринужденно оперся на одну из них:

– Когда этот кораблик был молод, таких шахт на нем было шестнадцать, – сказал он. – И каждая заряжалась баллистической ракетой с тремя зарядами, каждый из которых мог превратить в радиоактивную пустыню город вроде Нью-Йорка. Потом двенадцать шахт удалили, чтобы разместить многочисленные лаборатории, а четыре оставили – чтобы спутники запускать. Я, в общем-то, для этого их и использую.

Вы провели на лодке полночи и часть дня, но об этом, наверно, даже не подозревали, правда? Спешу вас огорчить: вы не знаете еще очень, очень многого. Но делаете выводы о том, о чем не знаете, и выводы очень категоричные. Разве нет?

Взять ту же Апистию. Леди Мегеру. За прошедшие двое суток она провела две операции. Очень тяжелые, очень сложные. Она спасла жизнь двух человек, включая вашего куратора и члена вашей цепочки. Она принимала решения, после которых более впечатлительные врачи ночами не спали. Она, сжав волю в кулак, приняла решение ампутировать конечности вашей Льдинки – ни антибиотиковая блокада, ни нанореконструкторы, ничего не могло остановить сухую гангрену, пожиравшую плоть Леди Лёд – лишь ампутация отсекла для нее путь к важнейшим органам.

Другой на месте Апистии никогда бы не решился на это: лишить молодую, цветущую девушку сразу всех ее конечностей. Другой бы пытался спасти хоть что-то – и проиграл бы. Иногда в жестокости куда больше добра, чем в слюнявом гуманизме. Леди Лёд в коме, но ее жизнь в безопасности, и даже сейчас Апистия с помощью своих сверхспособностей неотрывно следит за ее состоянием и в случае малейшего сбоя немедленно отправится на «Левиафан», чтобы лично схватиться с той, у которой, по мнению некоторых, невозможно отнять ее добычу, со Смертью. А для вас она – Леди Мегера, цепная сука Проекта, да, Призрак?

Я увидела, что Куинни крепче прижалась к Призраку, словно пытаясь защитить его от слов Лорда. А сам Призрак побледнел, как настоящий призрак. К счастью, Фредди, то ли случайно, то ли намеренно, разрядил ситуацию:

– Ни рук, ни ног… как же она теперь?

– Мы дадим ей новые руки и новые ноги, – сказал Лорд. – Нам это подвластно. Надин, несмотря на слабость от ранения, уже выращивает для Леди Лед новые конечности – и тоже неотступно находится рядом с ней. Вам кажется, что мы, кураторы, далеко от вас, но мы всегда рядом – пока вы в нас нуждаетесь. Но вам надо самим строить свою жизнь, и тут уж мы ничем не поможем. Поэтому чему вы должны научиться – полагаться исключительно на себя. Не на нас, не на друг друга, а только на самих себя. И пока вы этому не научитесь, все ваши сверхсилы и фичи бесполезны. Это ясно?

Я машинально кивнула, но несколько неуверенно: полагаться только на себя? А как же Фредди? Как же Дария? Неужели полагаться на них неправильно?

– …и учитесь думать хотя бы на два шага вперед, – продолжил Лорд. – Вы кажетесь сами себе умными, взрослыми, самодостаточными, но делаете одну глупость за другой, а почему? Потому, что не думаете. Поясню на самом простом примере.

Скажите, ведь каждый из вас задумывался о том, что делает в Проекте Олга, не так ли? Вам казалось, что она случайный здесь человек: сверхспособностей нет, фичи нет, да и родители у нее свои, не приемные. И она моложе вас. На основании этого вы решили, что Олга не относится к детям R, а потому удивились, когда она все-таки завела себе фичу и стала демонстрировать, пусть и куцые, но сверхспособности. Тут вы зашли в логический тупик и подумали даже, уж не обманываем ли мы вас, говоря, что сверхспособности – это наследие Ройзельмана, правильно?

Мы вновь закивали – по крайней мере ход моих мыслей Лорд описал довольно точно.

– Видите? – с торжеством в голосе продолжил Лорд. – Маленькая логическая ошибка в самом начале приводит к катастрофически неверным выводам. А все почему? Потому, что все ваше внимание сконцентрировалось на Олге… – Лорд улыбнулся. – Кто знает, сколько лет было Августу?

Мы переглянулись.

– Лет сорок пять, наверно, – неуверенно сказал Джинн.

– Какие вы все-таки нелюбопытные, – усмехнулся Лорд. – Но ты попал пальцем в небо, Августу действительно сорок пять. Он родился в две тысячи четырнадцатом, в августе, через полгода после Макса… ну, вы не знаете, кто такой Макс, да и не важно. А важно то, что в том же году, в ночь со второго на третье мая, Лев Ройзельман был арестован по обвинению в… – На лице Лорда появилось выражение отвращения. – Бесчеловечных опытах. «Сдал» его властям собственный учитель и друг, которому Лев доверял, как самому себе, которому искренне хотел помочь и помог…

Взгляд Лорда стал рассеянным, он словно смотрел сквозь нас в то прошлое, о котором говорил. Внезапно я поняла, что для него это очень личная история. Для Лорда Ройзельман был не просто учителем или кумиром – он являлся близким ему человеком. Отец? По возрасту вроде бы подходит, да и внешне между ними имеется определенное сходство…

– Шесть месяцев Ройзельман провел за решеткой, – продолжил Лорд. – Вышел он настоящим изгоем. С трудом сумел получить работу. От него все отвернулись, особенно те, кто был ему чем-то обязан. Особенно они… именно потому он и потерял из виду второго…

– Вы хотите сказать, что Август – ребенок R? – спросила я. Лорд посмотрел на меня с интересом:

– Не совсем. Его отец… с ним Ройзельман связывал большие надежды, и отчасти эти надежды оправдались, намного позже. Отец Августа был влиятельным, богатым и глубоко несчастным. Он всю свою жизнь добивался положения в обществе, а когда добился, понял, что жизни осталось всего ничего. Тогда мужчина постарался прожить остаток жизни, как говорится, полной грудью. Женился на молодой красавице, победительнице какого-то конкурса красоты. Он очень хотел сына и наследника, но что-то не получалось, и тогда он обратился ко… он обратился к Ройзельману. Тот, хоть и был молод, уже успел засветиться как раз в вопросах практической репродуктологии.

Исследуя половые клетки Гарри и его жены, Ройзельман обнаружил интересный эффект – яйцеклетка молодой женщины отторгала семя ее мужа, словно вирус. Срабатывала иммунная система, сам организм работал, как противозачаточное средство. Ройзельман решил проблему, но в качестве… скажем так, моральной оплаты, позволил себе внести некоторые изменения в геном будущего ребенка. Он не знал, получится ли у него с Максом, нормально ли сработает его ноу-хау, и решил подстраховаться.

Но за то время, что Ройзельман был в тюрьме, произошло слишком многое. Гарри застукал свою беременную жену во время «развлечений» с пилотом своего «Оспрея», выгнал ее из дому и развелся с ней. Он платил женщине неплохие алименты, не по решению суда, а сам – поскольку ребенок носил его ДНК… отчасти. Он оплатил образование своего сына, но когда захотел с ним встретиться, тот ответил отказом. А я… я думаю, что мать Августа настроила сына против его отца. Что до Ройзельмана, тот следил за Августом до самого Года Кометы. Потом ему стало не до него. А потом он умер.

Кадык Лорда судорожно вздрогнул, словно он сдерживал бронхиальный кашель:

– Я заметил Олгу случайно. Сначала обратил внимание на творчество ее отца – он не только мастерски вскрывал подковёрные игры неоконов, но и консультировал фильм о Ройзельмане, который снял Хэрингтон. Я попытался с ним встретиться, но он все время был в разъездах, а после и вовсе пропал. Зато я увидел Олгу и сразу понял – она из наших…

– Из наших? – спросил Призрак. – Са… простите, Лорд, можно задать вам вопрос?

– Боже, Призрак, какой ты деликатный! – улыбнулся Лорд. – Тебя кто-то покусал? Задавай, конечно, о чем речь.

– Вы тоже из детей R? – в лоб спросил Призрак.

– А сам как думаешь? – улыбнулся Лорд. – Впрочем, любая твоя догадка будет далека от правды. Скажем так, я действительно имею отношение к Проекту Ройзельмана. Но я немного больше, чем ребенок R. Тем не менее у меня и у вас одна ДНК, или, как говорили в старину, мы с вами одной крови. Так что мой ответ – да.

– Cazzo non e chiaro, – проворчал Призрак. – Как и не спрашивал.

– Не ищи простых ответов, figlio mio, – снисходительно заметил Лорд. – Простые ответы у попов, а в жизни всегда все сложно, piccolo stronzo. Фредди, что ты хотел спросить?

Мой молчаливый гигант нерешительно взглянул почему-то на меня, словно ища поддержки. Я тихонько сжала пальцами его ладонь.

– Сэр, вы говорили, что дадите Льдинке новые руки и ноги, – сказал он. – Но ведь они все равно будут чужими, правильно? Вы видите в нас сверхлюдей, но мы еще не стали ими. Мы пока еще простые подростки. Леди Лед сильная, но я хорошо знаю, как это – быть без ног. Я помню. Я хорошо помню, как когда-то Апистия спасала мои ноги. Это было похоже на чудо. Потому я верю, что вы сможете вернуть Льдинке утраченное. Но каково ей будет до этого?