Текст книги "Верь в меня"

Глава 3. Никто не услышит

Метания. Дамы в Амстердаме. О здоровье душевном. Мозгоправ Степанов. Снова удавленник.

…Денис поймал себя на том, что сидит, уставившись в одну точку. На кухне, в пальто, руки засунуты в карманы. Одна рука сжимает баночку со снотворным, в другой был телефон.

Денис ничего не рассказал Мишке, хотя надрались они в тот вечер основательно. Потом, когда литературная эпопея с Олафом закрутилась, а вместе с ней закрутились и отношения с Маргаритой, Мишка первым почувствовал что-то неладное.

– Ты чего-то, Дениска, странный стал, – сказал он вполголоса, когда они двумя семьями собрались у Вишнякова отмечать выход его первой книги. – Радоваться должен, как у тебя все вдруг пошло-поехало, как на хорошей смазке. Вон даже тесть твой доволен, хотя это вообще за гранью нормы… А ты, с одной стороны, вроде как и рад, а с другой… не пойму я. Не то чтоб подменили тебя, а… опаска какая-то в тебе появилась. Точно боишься чего-то.

Денис, как писатель, поразился чуткости своего лучшего друга. Того, который настоящий, с этой стороны. Мишка, конечно, был не лишен сочувствия и понимания, но при этом никогда не уходил в рефлексию, как Денис, зато умел искренне радоваться успеху других, особенно близких. Денис ему даже завидовал в этом, поскольку, кажется, умение радоваться успеху других – одно из самых редких и самых востребованных умений. В остальном его друг Мишка был, как говорится, совершенно адекватным человеком. «Я абсолютно от мира сего, дружище. Как говорят, от станка и от сохи», – частенько посмеивался сам над собой Мишка, хотя ни за станком, ни у сохи никогда не работал.

Во времена абитуры над ним пытался прикалываться весь будущий курс – имечко у него было прямо-таки мишенью для шуток. Михаил Юрьевич Пушкин. Нарочно не придумаешь. Но брутальный абитуриент с Урала, успевший к тому же послужить в армии, не где-нибудь, а в частях береговой обороны Северного флота, конкретнее – в Усть-Колымском, это быстро пресек, а с его кулачищами никому особо знакомиться не хотелось. Сам же он при знакомстве всегда коротко бросал: «Мишка» – и все тут, фамилию свою всуе трепать не позволял, и в жизни был так же определенен, лаконичен и прямолинеен.

Хотя в целом Мишка был очень добрым и светлым человеком – пока кто-то не начинал быковать на него или тех, кто ему близок. Сам он никого первым не задирал, даже на словах. Будучи от природы остроумным, он использовал свое остроумие для того, чтобы удивлять и радовать окружающих, а не обижать.

– Ну, так давай колись, что там у тебя за проблемы, – потребовал он, когда друзья вышли от семейств и прочих гостей покурить на лоджию.

– Так ведь опять пить придется, – усмехнулся Денис, не желая, чтобы тайна, поселившаяся в нем, начала разъедать не только его одного.

– А что, это уже таки большая проблема? – удивился Мишка. – Если надо для дела, и выпьем, и закусим. Только сейчас не очень налегай, а то раскиснешь. А нам еще разговоры разговаривать.

И Мишке снова пришлось остаться у Дениса ночевать. Мира с детьми понимающе удалилась к родителям. Конечно, часть правды пришлось открыть – самую безопасную часть. Где-то, когда-то краем уха Вишняков слышал, что самым «несмертельным» из всех семи смертных грехов Господь полагает прелюбодеяние, ибо человек крепок духом, но слаб плотью. Скорее всего, это придумали сами «прелюбодеи», чтобы не чувствовать себя смертно грешными, но эта версия Дениса устраивала, и Вишняков повинился другу по поводу Маргариты.

– Ох, ну елки-палки, – разливая по второй, горько вздохнул друг. – Ну, ты даешь, нашел, тоже мне, проблему. И ты вот из-за этого переживаешь?! Ну, поехали. И махни рукой. Сейчас буду читать тебе лекцию о войне полов…

Мишка за всю историю их дружбы прочел ему много всяких лекций по этому поводу и по другим поводам, и сейчас просветительский семинар продолжился, благо на следующий день не нужно было идти на работу…

Но это не помогло. Опаска, замеченная в Денисе бывшим однокурсником, как была, так и осталась. Да, «друг с той стороны» зацепил его крепко. И, похоже, он, и никто другой, помогал ему в исполнении его давней мечты – вскарабкаться на литературный олимп. И Маргариту ему наверняка подсунул именно он, еще тогда, в кафе. В случайности Вишняков давно не верил. Особенно когда касалось таких случайностей. Но не дьявол же толкнул Дениса к ней в постель…

Вот и выходит, что его инфернальный собеседник прав – он не делал Денису ничего плохого. Все плохое шло от самого Дениса. Слаб человек и грешен…

– Что же ты не остановил меня, Господи? – пробормотал он. – И что же ты меня не остановила?!

Сейчас он имел в виду Мирославу. Словно спихивал с себя вину и ответственность на жену. А почему она должна была его останавливать? Он что, ребенок малый, не понимал, чем все может закончиться? Или не хотел понимать?

И тут Денис внезапно обожгло, как ему тогда показалось, озарение: да ведь Мирослава… знала! Она знала все и молчала! Денис вскочил в величайшем возбуждении, торопливо прошел в прихожую, сорвал пальто, поскорее расшнуровал и сбросил зимние ботинки.

Да что же он слепой такой! Не видит в упор того, что перед носом…

Мирослава слишком хорошая жена. Она всегда была его опорой, его верным помощником, его… тенью. Она знала про него все. Напоминала о встречах, выездах. Знала, какого цвета рубашку и галстук следует выбрать для того или иного мероприятия. Первой читала любые его тексты. Вишняков никогда не задумывался о том, что может быть иначе. Жена всегда следует за мужем, она это и делала. И он принимал сей факт как должное – как многие, признаться, мужья. Значит, не могла Мира не почувствовать, как место «секретарши» при нем постепенно вытесняется другой женщиной. Мирослава обеспечивала мужу комфорт как физический, так и душевный. Поэтому… Поэтому разве она скажет ему, если даже и почувствует что-то?! Вряд ли она захочет идти на конфликт, способный разрушить сложившиеся отношения, она для этого слишком умна. И дорожит семьей…

– А я, получается, не дорожу?! – Денис понял, что прокричал это вслух, словно яростно возражая кому-то, и осекся. Крик в пустой квартире испугал его самого, и писатель загнанным зверем заходил из угла в угол.

Мишка, безусловно, прав. Денис ведет себя точно девственник. Не то чтобы он испугался, вляпавшись в обычный адюльтер. В том-то и дело, что адюльтер этот обычным не был, и за ним стояло куда большее, чем мог предположить когда-то и его друг, и любой другой человек, узнавший о нем хоть что-то. Перед Вишняковым острее, чем когда бы то ни было, встала проблема выбора. Писатель жил, занимался своими делами, ездил, писал, проводил семинары – точнее, ему казалось, что он ведет обычную жизнь, а на самом деле метался как загнанный зверь внутри самого себя, внутри самой проблемы выбора. Он пытался вырваться за эти рамки, но это было попытками зверя вырваться из ловчей петли. А петля медленно, но верно стягивалась. Потихонечку, но неотвратимо.

Он забросил писать роман «Дьявол в сердце ангела» совершенно. Прежний вариант казался Денису слишком наивным, примитивным, пресным. А новый не писался. Несмотря на все доводы нового «друга», сама мысль о том, что идею о добре нужно вывернуть наизнанку, пугала писателя. Аргументы, которые приводил дьявол в кафе на набережной Круазетт, Денис помнил, но помнил разумом. Они перестали убеждать его сердце, и в этом было все дело. Сердце Дениса не соглашалось с таким поворотом сюжета. Ведь зло – это зло, хоть позолоти его. А позолота с каждым днем стиралась, обнажая неприглядную основу. Даже не просто неприглядную – прямо скажем, пугающую.

«Все, надо к психиатру, – решил Денис. – И жене позвонить наконец. Пусть приедет с детьми. Пусть будет как всегда. Тепло, уютно, немножко шумно… Пусть».

Мобильник остался в кармане пальто, Денис решительно пошел в прихожую и засунул руку в карман. Хотел набрать знакомый номер, но телефон в его руке вдруг взорвался призывной трелью так, что писатель чуть не выронил его. Звонила Маргарита.

– Ну что, как наши дела, талантливый мой? – раздался в трубке ее бодрый голос.

– Паршиво! – вырвалось у него поневоле.

– Надеюсь, твои все живы и здоровы? – после паузы с неподдельным участием осведомилась «боевая подруга», и он обрадовался этому участию.

– Спасибо, с ними все хорошо. – Дениса стало понемногу отпускать. – А я не могу себя в кучу собрать никак. В голове чехарда… сны идиотские… какая-то ерунда с самого утра творится…

– В голове? – почему-то уточнила Маргарита.

– В реальности! – ответил он нервно и замолчал. Маргарита тоже молчала, а когда нарушила молчание, ее голос звучал как-то виновато:

– Прости меня, это моя вина. Я тебя, наверно, совсем вымотала, трудяга мой… Вот что, давай пересечемся? Выходи скоренько, я на машине.

– В смысле… – не понял Денис, – что случилось?!

– У меня ничего, – ответила Маргарита, – а твой голос и правда меня пугает. Какой-то он потерянный. Тебе сейчас нельзя одному быть, я же тебя знаю, – тон ее сейчас был деловит и сдержан; это успокаивало. – Сегодня я тебя и пальцем не трону, клянусь. Мешать не буду. Накормлю, напою, спать уложу. Как Баба-яга добра молодца. Считай меня сестрой… нет, лучше и вправду Бабой-ягой. Каргой. Баньки вот только нет, зато есть джакузи. Но это после работы. Я знаю, после чего ты засыпаешь особенно хорошо. После семи-восьми написанных страниц…

И это была истинная правда, с которой не поспоришь. Денис для очистки совести заглянул в себя и спросил, сможет ли он сейчас писать дома? Нет. Явно нет. Пустота, маета, одиночество. А может, позвонить жене? Да, он соскучился, конечно… но осознание собственной вины удерживало его и…

Не просто удерживало – бесило, выводило из себя, словно внезапно зачесалось где-то внутри, там, где не почешешь. Это было очень непривычное ощущение. Словно он опутан по рукам и ногам и не может сделать ни шагу без оглядки на кого-то. А этот кто-то тебе всем своим видом и даже присутствием транслирует: «Ну и негодяй же ты, Вишняков. И добро бы просто негодяй – хуже того, ты тряпка, бесхарактерная сволочь». А что может быть хуже несвободы и чувства вины?! Особенно когда они поселяются внутри тебя и постепенно разъедают. Да и перспектива посидеть в уютной тишине за ноутом, вместо того чтобы срываться в ночи в дачный поселок…

– И знаешь, – продолжал голос Маргариты, – давай-ка ты уже попробуешь начать то, что все время откладывал. Я понимаю, тема серьезная. Но ведь не заказ какой-нибудь, не Олаф ради денег и славы. Это ведь твоя идея, твой chef-d’œuvre, нечто, идущее из самих потаенных глубин души! Подумай, сколько ты уже вложил в эту книгу, сколько бессонных ночей, исписанных и исчерканных тетрадей… сколько мучений и терзаний души, в конце концов! Значит, это настоящее, всамделишное. Потому что настоящее творчество – оно только так и приходит, через муки, через боль и страдания. Не мне тебе об этом рассказывать. А теперь-то ты мучаешь себя попусту какими-то мелочами и бытовыми проблемами. Подумай, может быть, именно они не дают тебе писать о… главном? О том, о чем столько думал бессонными ночами? О тех вопросах, что не давали тебе покоя? И не дают сейчас. Именно на ту тему, что кажется тебе сейчас вывернутой наизнанку. Да ты сам себя выворачиваешь, сопротивляясь самому же себе. Просто начни. Ты же знаешь, главное – начать, вступить в бой, ввязаться в драку, потом ведь все будет писаться само собой. И придет твой долгожданный драгоценный покой. Делай то, к чему зовет твоя природа. Природа – она такая. Птица не может не петь, писатель не может не писать, вот и пиши. Как говорится, встань, возьми постель свою и ходи…

Спокойный голос Маргариты был для Дениса бальзамом на израненную душу. Просто поразительно. Ему как раз не хватало аргументов для того, чтобы убедить себя, что черноглазый собеседник, в реальности которого он больше ни грамма не сомневался и даже осуждал себя за малодушие, пытавшееся придать всему логическое объяснение в виде алкогольного бреда, был прав. Не тянул его на свою сторону, а словно приоткрыл ему то, что Вишняков сам от себя тщательно пытался скрыть.

Этот дьявол не был чудовищем. Он не угрожал, не покупал и не шантажировал, хотя, Денис чувствовал это, хоть и не мог объяснить почему, мог и то, и другое, и более того. Он лишь рассказывал то, что другие сказать опасались. Не за это ли его прокляли люди? Не за правду ли, неудобную нам? Не за правду ли его назвали лжецом, как делали это тысячу раз со своими собратьями?

Ведь, если подумать, люди часто называют ложь правдой, а правду ложью. Все, начиная от страшных сотрудниц, клеймящих появившуюся в их коллективе симпатичную девочку потаскушкой только оттого, что та привлекательнее их, до какого-нибудь CNN, рассказывающего о несуществующих зверствах сирийского президента и скромно замалчивающих то, что происходит на базе Гуантанамо.

Ложь стала вторым дыханием человека, она въелась в души, как грязь въедается в поры кожи шахтера или трубочиста. Недаром в Псалмах говорится: всяк человек ложь. Недаром проницательный (пусть и вымышленный) доктор Хаус повторяет: все лгут. Нет ни одного человека, говорящего только правду, ни одного, кто оставался бы кристально честен, – и что, дьявол в этом виноват? Или мы сами? Даже если кто-то склоняет нас ко злу, разве мы сами не можем не склоняться? Люди мы или марионетки на веревочках?

А если мы не марионетки, если мы сами выбираем ложь – в чем вина «друга с той стороны»?

Маргарита и вправду заботится о нем. И слова нашла нужные, истинные, а они ведь из Библии. «Встань, возьми постель свою и ходи». А он ее почти ведьмой считать начал. Это несправедливо по отношению к ней, ведь она действительно делает для него только хорошее. И разве ведьма сможет произнести библейские слова без того, чтобы ее не перекорежило? Только странно они сейчас прозвучали. Но Денис отбросил эти сомнения. Маргарита была права. Надо встать и идти писать. Время настало.

«Ты сволочь», – устало повторил внутренний голос.

«Я знаю», – отозвался Денис.

И вдруг перед глазами его внезапно замаячило чье-то смутно знакомое лицо. Большие синие глаза смотрели на него не то чтобы укоризненно, но с какой-то всепрощающей скорбной любовью. Это… это была та самая женщина, что выдернула его сегодня из-под колес. Опять галлюцинации, это невыносимо, наконец!

– Я сейчас, – буркнул Денис в трубку Маргарите, которая терпеливо ждала и не перебивала его внутренний монолог. – Сейчас оденусь и выйду.

И, наскоро собравшись, выскочил из подъезда.

* * *

Три дня у Маргариты пролетели незаметно, но эти три дня превратились в тридцать страниц нового романа, «Дьявол в сердце ангела». Пролились огненным дождем сильных, горячих строк, уверенных, мастерских оборотов. Денис сам не ожидал от себя ни такой скорости, ни такой мощи – казалось, слова его книги гудят, как провода высоковольтной линии. С новой идеей, где старая выворачивалась с точностью до наоборот…

Денис писал словно в бреду, его натурально лихорадило, но горячкой больного это не было, и тому свидетельствовал объем написанного. Объем – и, еще больше, подчиняющая себе сила его слов.

Маргарита не обманула. Она не докучала ему, Денис сам к ней потянулся, и секс с ней уже ощущался как нечто такое, что принимается легко, как витамин для здоровья, без примеси какой-либо дьявольщины. Этот секс был как кофе, как энергетик или алкоголь – он вливал силы, словно магический платок Добрыни Никитича. После соития Денис лишь недолго лежал обессиленным – не больше пяти минут, а потом вскакивал и бежал к ноуту, чтобы работать – и Маргариту это не сердило, не расстраивало, как какую-нибудь другую женщину. Маргарита относилась к этому как к должному, она словно именно на это и рассчитывала.

Писалось так гладко, как никогда раньше. Вишняков уже не ломал голову над вопросами «почему», не искал ускользающую мотивацию героев и почти не лазил в интернет в поисках необходимых фактов. Моральные аспекты тоже не беспокоили его, как раньше. Так вот, оказывается, как это – быть творцом! В какой-то момент Денису показалось, что он играет на одном поле с Богом – Тот творил Вселенную, но ведь и Денис создавал свой мир, мир книги, которая должна полностью перевернуть все вокруг, сделать для мира больше любой революции!

Первым его читателем была Маргарита. Он настороженно следил за выражением ее лица, пока она читала. Если бы она принялась безудержно хвалить его или ободрять, то Денис, пожалуй, засомневался бы, но на лице ее было даже не сдержанное одобрение, а… удивление и уважение. Теперь она по-новому смотрела на него, не как раньше, не как на «барашка», о, нет! Такой взгляд бывает у сильной, свободной женщины, готовой тем не менее подчиниться воле мужчины, ее превосходящего. Так смотрела на мужа Яснорада в его любимом сериале «Рассказ служанки». И под этим взглядом Денис чувствовал себя Командором, хозяином жизни.

О да! Если несколько движений пальцев порождают такие сильные, наполненные властью строки – то тот, кто на это способен… едва ли не равен Богу!

Однажды, отдыхая, Денис прикрыл глаза и увидел «друга с той стороны». Тот улыбался.

– Говорят, Он создал вас по своему образу и подобию, – сказал черноокий, – и порой мне кажется, что это какая-то насмешка над Ним. Но когда я вижу тебя за работой, я… Да, именно я, я готов поклониться Творцу, в твоем лице, понятное дело.

Слова «друга» польстили Денису, но тут в его приятные мечты ворвался задумчивый голос Маргариты:

– Знаешь, а ты бы мог писать их параллельно. Ты вполне можешь это потянуть, побыть, выражаясь в терминах публикуемых графоманов, многостаночником. Кстати, о птичках – в тебе огромный потенциал, намного больше, чем у нынешних топов. Только носик не задирай, этот бриллиант еще требует огранки, а огранка бриллианта – дело очень трудное.

– Это как? – спросил Денис.

– Как у спортсменов, – пояснила Маргарита, – сначала поднимают один вес, потом другой, чуть больше… Тут главное и не останавливаться, но и не надрываться. А гнать по накатанной, скажем, Олафа и писать chef-d’œuvre, когда есть силы, уверенность в себе и мастерство, ты уже сейчас потянешь вполне и без надрыва.

Денис задумался, но думал недолго.

– Пожалуй, ты права, – сказал он, поражаясь, как легко ему далось это решение. С ощущением выполненного долга он уснул без всякого снотворного. Снотворным был ставший уже привычным «дружеский секс». В этот раз Маргарита позволила Денису доминировать, хотя писатель понимал – она по-прежнему направляет его, но теперь, как выражаются тематики, снизу. Доминировать Вишнякову понравилось, но в итоге он был вымотан физически чуть более, чем полностью, и заснул легко, глядя через полуприкрытые веки, как уносится к потолку сизый дым ее тонкой сигареты.

Ночью он проснулся от ощущения ветерка, который трепал его волосы. Открыв глаза, он… обнаружил себя стоящим на подоконнике. В школьные годы у Дениса было пару случаев лунатизма, потом это прекратилось, и вот вернулось, вероятно, оттого, что он оказался вымотан и физически, и интеллектуально.

Удивительно, но ни малейшего страха у него не было. Только какое-то странное любопытство, в чем-то даже предвкушение.

Перед ним простиралась ночь. Не было ничего впереди – ни огней, ни смутных абрисов дремлющих городских зданий, вообще ничего – только антрацитово-черная тьма, в которой, подобно флуоресцентному океанскому планктону, зыбко переливалась звездная пыль. Внезапно от самых ног его что-то выстрелило вдаль. В бесконечное пространство протянулась… веревка. Толстый канат. Денису предстояло пройти над бездной. И этот факт тоже не вызывал у него тревоги. Канат так канат. Значит, этот путь предназначен именно для него, и, значит, нужно делать первый шаг, потому что стоять на месте глупо.

Денис сделал первый шаг, ощутив ступней шероховатость и надежность натянутого, как струна, каната. Он и не ожидал, что это будет так легко, что равновесие так просто удерживать, даже без балансира. Ему нужно было дойти… куда? Впереди засияла цель, ослепительная звезда. Вот туда ему и нужно. Он скользил над бездной уверенно и плавно, по-кошачьи мягко переступая ногами. Не оглядываясь. Он чувствовал, что может идти так бесконечно долго.

Но бездна решила иначе. Канат едва ощутимо задрожал. Так дрожит от напряжения любая туго натянутая нить. И внезапно сердце Дениса тоже слегка дрогнуло в унисон. Беспокойства по-прежнему не было, но мышцы его напряглись. Было бы смешно думать, что такой путь пройдет для него без сучка без задоринки… Он шел вперед уверенно и без колебаний.

Но канат снова пришел в движение. Теперь это была не дрожь от натяжения – он стал раскачиваться. Вишнякова тоже качнуло, и вот тут он впервые забеспокоился. Что-то хотело столкнуть его с намеченного пути. «Не оглядывайся», – шепнуло нечто внутри его. Но он оглянулся. Оказывается, Денис прошел не так много, но уже достаточно для того, чтобы оценить расстояние. За его спиной было открытое окно, мягкий, уютный свет лампы на кухне. Но это оказалась не кухня Маргариты, а его собственный дом, и за окном была его семья – Мирослава, Ваня и Катюшка. Писатель оторопел. Они не звали его, просто смотрели, но с такой любовью, что внезапно Денис… захотел вернуться. Впереди у него был холодный пустынный космос с ослепительно сияющей звездой, а его семья оставалась в одиночестве уютного дома…

Денис начал поворачиваться. Может быть, он хотел сказать, что не бросает их, что никогда не хотел их бросать, просто его путь такой, что… но он не сумел сформулировать свою мысль даже для себя. Канат вдруг принялся раскачиваться под ним с чудовищной амплитудой. Но Вишняков удерживался, непостижимым образом держался на ногах! Он расставил руки в стороны, и это чуть добавило ему равновесия. Но зато и канат повел себя самым издевательским образом – он ослабил натяжение и стал змеиться под ним, как… Денис бросил мимолетный взгляд под ноги и увидел, что под ним уже и не канат, а черная и лоснящаяся змеиная кожа. Да и ступни ощутили уже не надежную шероховатую опору, а нечто скользкое, упругое… Он стоял на колоссальных размеров змее, чья голова была где-то там, далеко, в беспредельной дали, где сверкала и манила ослепительная звезда… Нет, там были уже две звезды! И эти звезды вдруг сами начали стремительно приближаться к Вишнякову. Это произошло так неожиданно, что он утратил равновесие, но все еще стоял – на дрожащих полусогнутых ногах, с распахнутыми руками, тяжело дыша… Что приближается к нему? Огромное, треугольное… Змеиная голова! И это вовсе не звезды, это ее глаза, холодные, беспощадные, выжигающие. Голова чуть откинулась, раздувая капюшон кобры, и ринулась на него с молниеносной скоростью. Распахнулась огромная алая пасть с двумя длинными зубами кинжальной остроты, глотка была подобна огненному тоннелю. С каждого зуба стекала ниточка мутной вязкой жидкости…

Вишняков видел все в таких омерзительных подробностях, что его затрясло, и он окончательно потерял баланс. Единственное, на что его хватило, это откачнуться назад, чтобы свалиться не в зияющую огненную змеиную пасть, а просто в холодный космос… если уж смерть неизбежна, то лучше такая…

«Возвращайся…» – услышал он перед самым падением в никуда. Это был голос Мирославы… Денис вздрогнул и проснулся. Постель Маргариты, утро четвертого дня… Сама хозяйка на кухне варила ему кофе, и с ее стороны не было никаких неожиданностей, никаких «адских штучек»…

* * *

– Иди домой, – сказала Маргарита, когда Денис поспешно допивал кофе, с какой-то подсознательной опаской посматривая на нее. – Я теперь за тебя спокойна, уверена, что у тебя все получится.

Мысленно Денис облегченно вздохнул. Вернувшись домой, он сразу позвонил жене.

– Мира! – даже не произнес, а словно выдохнул он в трубку. – Извини, малыш, меня прорвало просто. Пишу как проклятый, представляешь?! Только сейчас из-за ноута вывалился, в ужас пришел. Ну. Прости, прости, ты же знаешь, у мужика всегда работа в голове на первом месте… Мира, мне в издательстве намекнули, что у романа есть шанс! Я сейчас не про Олафа…

– Ты молодец! – искренне обрадовалась Мирослава. – Поздравляю. Только… Мы очень соскучились. Я почему-то так и поняла, что ты пишешь, поэтому и не звонишь… Ванька буквально на голове скачет, Катюша нормально… Только…

Она сделала паузу, словно следующие слова дались ей с трудом:

– …Ты все-таки появляйся иногда на горизонте, хорошо? Хоть звоночек на пару слов. Ваньке и несколько минут разговора с тобой в радость будет. Видел бы ты его глаза. Он от каждого телефонного звонка подпрыгивает, и…

«Ма-ам, это папа, да?! – услышал Денис. – Дай трубку, ну да-а-ай!»

В мобильнике зашелестело, зашуршало и застучало.

– Па-ап! – радостно завопило в ухе. – Ты когда приедешь?! Я научился стоять на руках! Немножко падаю, но все равно немножко стою! Как ты показывал!

– Просто шквал! – с одобрением рассмеялся Денис. – Я приеду за вами завтра! С утра и выеду. Вы там не болеете?

– Нет, пап! – в голосе Вани послышалась неподдельная радость. – Мы не болеем! Только мама все время…

Денис услышал, как Мирослава поспешно отобрала у сына телефон:

– Все хорошо, Дениска. Теперь все хорошо. Мы тебя очень-очень ждем. Приезжай!

Денис понял, что не успел сказать сын – что мама все время плачет.

– Приеду завтра утром. Все будет хорошо, – твердо сказал он в трубку и сжал зубы так, что они скрипнули. В тот момент он верил в то, что говорил, потому что сам хотел этого. А что «хорошо», Денис и сам не знал, но какая разница.

* * *

…Наутро его старенькая машина не завелась. Он беспомощно копался в ее внутренностях, хватаясь то за сальник, то за свечи. Звонил Мишке, описывал проблему, чуть только не завывал, пытаясь показать, как именно барахлит нынче мотор. В конце концов Мишка сдался:

– Старик, веришь, нет, я сейчас в загоне, приехать не могу, а дистанционно ни черта не понял, что у тебя там за проблемы. Ставь на фиг в ремонт, или хочешь, меня подожди, приеду, покумекаем, но это только вечером…

Денис, вздохнув, стал вызывать такси. Казалось бы, чего проще? Но механический голос в трубке оповестил его, что все линии заняты.

– Да ладно… – недоверчиво пробормотал Денис, упорно нажимая на кнопки.

Попытавшись вызвать машину по всем имеющимся у него номерам такси, Вишняков каждый раз чертыхался – было или занято, или недоступно, как будто вся Москва разом куда-то рванула и почему-то именно на такси.

– Какого… – воскликнул писатель и, раздраженно подбежав к дороге, поднял руку. Обычно этот нехитрый прием срабатывал всегда и везде. Но сегодня машины шли мимо, игнорируя голосующего. На миг их поток напомнил Денису змею из давешнего сна, но вскоре наваждение рассеялось, оставив лишь неприятный холодок.

– Это просто не твой день, – раздалось сзади, и кто-то засмеялся. Денис вздрогнул, оборачиваясь посмотреть на того, кто в открытую насмехался над ним. Но нет – мимо, беседуя, проходили два абсолютно незнакомых человека, и фраза адресовалась совсем не Денису… «Так я до паранойи допрыгаюсь», – подумал он, и наконец рядом визгнули тормоза.

Денис открыл дверь салона. За рулем старого «Москвича» (Денис даже успел подумать, что сто лет не видел их на дороге – все сплошь иномарки) сидел пожилой мужчина, худой, словно вяленая тарань, с острым носом, напоминающим птичий клюв. Едва обрадовавшийся Вишняков сказал адрес, как старик бесстрастно назвал просто-таки астрономическую сумму.

Денис подумал, что ослышался, и переспросил. Мужчина обернулся, и Денис увидел, что его левый глаз был мертвенно-белым. В старину это, кажется, называли бельмом.

– Я вам должен два раза повторять, молодой человек? – скрипучим голосом прокаркал он. – Двести долларов, пожалуйста. И потрудитесь платить в валюте, а не в рублях.

– Но… почему? – спросил обалдевший Денис.

– Потому, что время такое, – ответил старик. – Пенсионный возраст подняли. Завтра, может, обратно на завод погонят за хлебную пайку. Зато церквей понатыкали, плюнуть некуда. Вы едете?

– Н-нет… – выдавил из себя Денис.

– Только время с вами потерял, – рыкнул старик. – Черт бы вас побрал.

И, захлопнув жалобно крякнувшую дверь ветерана отечественного автопрома, умчался восвояси, оставив Дениса в недоумении стоять у дороги.

– Да что за черт, – расстроенно пробормотал Вишняков.

Вдруг он вспомнил, как Мирослава говорила ему, что если дела с утра не задаются, лучше не пытаться штурмовать неприступную их крепость, а просто переждать. Вероятно, она была права, и сегодня как раз такой случай.

Денис набрал номер жены. «Абонент выключен или находится вне зоны действия сети», – сообщил ему издевательски-приятный женский голос, обертонами напоминавший голос Маргариты. И Вишняков сдался. Запер машину и поплелся обратно домой. А куда еще было деваться? Не пешком же идти в Новую Москву? Придя к себе, Денис разделся и попытался еще раз набрать Мирославу.

– Здравствуйте, – ответил в трубке голос автоответчика. – Вы позвонили в ритуальное агентство «Геката». Ваш звонок очень важен для нас. Если вы желаете подготовить тело к погребению, нажмите один. Если вас интересует вопрос кремации…

Денис вздрогнул и быстро сбросил звонок, потом недоуменно уставился на экран мобильного. Он почти никогда не пользовался телефонной книгой, набирал все номера по памяти, благо их немного было у него на контакте. И, надо же, ввел вместо префикса мобильного оператора стандартный код Москвы. Тьфу, пропасть.

Денис еще раз, на этот раз уже внимательно, набрал номер Мирославы, только для того, чтобы узнать, что абонент по-прежнему выключен и в зону обслуживания пока не возвращался. У Дениса появилось желание выпить. Вместо этого он сел за макбук, открыл то, что наработал за несколько дней у Маргариты…

– Ого! – воскликнул он, по диагонали прочитав пару страниц. – Ничего себе косяк!

Он давно взял себе за правило наутро перечитывать то, что было написано вчера. На другой день голова обычно гораздо свежее, и «вылежавшийся» за ночь текст куда лучше поддается редактированию. Денис сам не заметил, как его затянула работа. Сами собой находились образы, один оригинальнее другого, будто его руку вел кто-то невидимый. Голова работала ясно, как никогда. Он не замечал течения времени; чувствуя голод, заскакивал на кухню, делал себе наспех бутерброд, проглатывал, не различая вкуса. Но один раз, когда особенно заурчало в животе, даже рассердился – еда Маргариты была несравненно вкуснее…

Завершая очередную страницу, он услышал в прихожей голоса и с удивлением заметил, что за окном уже почти ночь. Голоса принадлежали Мире и детишкам; в их многоголосицу врывался ворчливый басок Ивана Николаевича.