Текст книги "Шаль"

– Поеду на этом, мне так быстрее. Проводишь Милку? Смотри мне…

– Провожу, – коротко ответил парень.

– Да не надо, я сама доберусь, – несмело запротестовала девушка. Ей было неловко и страшновато остаться с ним наедине.

– Не скромничай, пусть до самой двери проводит, – подмигнула ей Таня и прыгнула в автобус.

Арсений как будто и не особенно хотел провожать девушку, согласился лишь из вежливости и сейчас, скучая, поглядывал по сторонам. Мила удивилась и немного обиделась. «Сам за эти два часа чуть дырку во мне не проделал, все смотрел…» – с досадой подумала она.

– Пойдемте? – Арсений неопределенно повел рукой.

– Я вполне могу добраться сама. – Мила старалась, чтобы ее голос звучал спокойно.

– Ну уж нет. Я же обещал Тане, а обещания надо выполнять. – И он, подхватив ее под руку, чуть ли не потащил за собой. – А вы тут какими судьбами? – спросил он, после того как они несколько минут шли молча.

– У меня каникулы, вот я и приехала.

– И как вам Москва?

Он почему-то упорно обращался к ней на «вы», чем смущал еще больше. Но постепенно она освоилась и начала рассказывать про то, что видела, что ей понравилось, а что нет. Он внимательно слушал, не перебивая, потом начал рассказывать что-то свое, и девушка с удивлением поняла, что он интересный рассказчик. Время пролетело незаметно, и, как ей показалось, они очень быстро дошли до метро. Пора было прощаться.

– Вам ведь тоже придется идти в армию? – задала она волновавший ее вопрос.

– Мне грозит следующий осенний призыв. Вот, ходил, советовался. Совсем не хочется, если честно.

– И отсрочек нет? И способов никаких перенести?

– Пока не знаю. Я попытаюсь, конечно… Пока не знаю, как. Но это совершенно неважно. Скажите, вы очень торопитесь домой?

Мила растерянно молчала, не зная, что ответить. С одной стороны, домой не хотелось, но сказать об этом вот так прямо…

– Я понял. Значит, нет. Мы сейчас с вами пойдем в одно место. Вам там обязательно понравится.

В тот вечер Мила с непривычки выпила гораздо больше обычного, и шум в голове все усиливался, предметы кружились, расплывались перед глазами. А Арсений все подливал ей шампанского в бокал. В кафе, куда он ее привел, было много шумной, нетрезвой молодежи, но ее это не напрягало, наоборот, она поддавалась общему настроению какого-то ожесточенного веселья. Уже поздно вечером они подошли к ее дому, она открыла дверь подъезда, и тут он почти насильно схватил ее, привлек к себе и с силой впился губами в ее губы. Потом исчез в темноте, не прощаясь.

Мила, которую до этого клонило в сон, вдруг почувствовала себя удивительно трезвой и выспавшейся. Она лежала без сна чуть ли не до утра, глядя в потолок, наблюдая за причудливыми тенями качающихся деревьев, слушая загадочные шорохи на улице, и думала, вспоминала…

«А вдруг он исчезнет и больше никогда не появится? Конечно, я познакомилась с ним через Люсю и всегда смогу взять у нее номер его телефона, но самолюбие не позволит мне искать его. Тем более, если он не появится, значит, это не более чем развлечение с его стороны».

К утру она с ужасом поняла, что влюбилась, но подумать об этом как следует уже не успела, потому что вдруг разом провалилась в сон…

Тетя Наташа слышала, как прокралась в спальню, стараясь не шуметь, ее племянница, как беспокойно ворочалась она в постели, и уже предвкушала, как расскажет об этом своей сестре. О том, что ее собственная дочь Люся дома в эту ночь даже не появилась, она почему-то не думала.

А в двенадцать часов дня Арсений уже звонил в дверь, разом развеяв все Милины ночные страхи.

Миле нравился его характер, волевой, решительный, уверенный в себе. Несмотря на то что они общались всего несколько дней, девушка успела немного узнать его. Обычно он не спрашивал ее мнения, даже о мелочах, но она принимала это за ухаживание и заботу о ней. Ей казалось, что он оберегает ее от лишних трудностей, ненужных обязанностей, ведь выбирать – это тоже работа. И он делает ее за двоих, облегчая ей жизнь.

Если Арсений брал билеты в кино, то сам решал, на какой фильм они пойдут и какие места займут. Он же вставал в кассу, пока Мила прогуливалась где-нибудь в фойе и рассматривала афиши. На какой сеанс они идут, она узнавала только потом, но часто ей нравился его выбор.

– Есть элемент неожиданности… – шутила она.

Если они шли в кафе, то он сам выбирал столик, который нравился ему, заказывал еду. Ей казалось и это справедливым, ведь он угощал ее на свои деньги и имел право распоряжаться ими по своему усмотрению. А то, что ей не понравился салат или пирожное, она не показывала, боясь обидеть чересчур предупредительного кавалера.

«Мужчина должен решать за свою женщину все ее проблемы», – говорил он, а ей не хотелось спорить и производить впечатление склочного человека.

Но когда он пригласил ее домой, то наткнулся на невиданное сопротивление. Обычно покорная его воле, мягкая и уступчивая девушка отказалась наотрез, не помогали ни хитрости, ни уговоры.

Она сидела за столиком кафе напротив него, напряженная, полная решимости стоять на своем до конца, хотя на глазах ее уже проступили слезы, так жестко он с ней разговаривал и так давил на нее.

– Ты что же, думаешь, я хочу тебе плохого? Ты не доверяешь мне? – он как будто изумлялся и оскорблялся таким ее поведением, расценивая отказ как обиду.

Мила отрицательно покачала головой.

– Ну, хорошо, если нет, то я, пожалуй, приму твое решение. Я давить не буду. Просто сделаю выводы.

– Ну, зачем ты так? Ты же знаешь, что очень нравишься мне. Я бы не стала с тобой гулять, если бы это было не так, – с болью сказала девушка и подняла на парня глаза, полные слез. Но он, казалось, не слушал ее и по-прежнему был непреклонен:

– Тогда я сейчас просто уйду, и ты больше меня никогда не увидишь. Знаешь, почему я так сделаю? Думаешь, это обычная мужская уловка, шантаж… Все для того, чтобы затащить очередную дурочку в постель? Думай так, если хочешь, мне, видимо, тебя не переубедить. Но я смотрю на это иначе. Есть простая истина: если человек нравится, то нравится сразу. И любая девушка понимает это. И если я тебе нравлюсь, но ты мне не доверяешь, тогда о чем тут говорить? Или ты просто идешь на поводу каких-то дурацких предрассудков? Тогда это чистое притворство и игра, и с таким человеком мне тоже не по пути. Есть еще один вариант. Я тебе не нравлюсь, значит, ты мне целую неделю просто пудрила мозги. Ну что ж, я смирюсь, впредь буду умнее. Обидно, ведь ты мне стала очень дорога. Прощай.

Арсений поднялся из-за столика, вынул из кошелька купюру, презрительно кинул ее на стол и быстро вышел из кафе. Мила сидела несколько секунд неподвижно, не в силах пошевелиться, поверить, что это происходит с ней. Ее что – вот так бросили? Нет, не может этого быть. Ведь ей нравится Арсений…

Она выскочила из кафе. Сердце ее колотилось так, что грозило просто вырваться наружу. Ей казалось, что он не мог далеко уйти и она его сейчас догонит, но улица была пуста. Девушку охватило отчаянье, но тут кто-то сзади мягко обнял ее за плечи…

Он открыл дверь квартиры своим ключом.

– У тебя дома кто-нибудь есть? – спросила срывающимся шепотом Мила.

– Да, мать только.

Мила похолодела, ей вовсе не улыбалось знакомиться с родительницей Арсения.

– Но она не услышит, – он ободряюще улыбнулся и подтолкнул девушку в прихожую.

Но мама услышала. То ли она ждала сына у двери, то ли он слишком шумно ковырялся ключом в замке, но когда они тихонько вошли, в коридоре вдруг вспыхнул свет. Напротив них стояла женщина, кутавшаяся в теплую кофту. Она внимательно, с иронией наблюдала за ними. В глазах ее искрились смешинки.

– Что это вы крадетесь, как нашкодившие щенки? – усмехнулась она. – Проходите, гнать не буду.

– Познакомься, Мила. – Тон Арсения стал официальным и немного пафосным, он явно смутился, но старался не показывать этого. – Моя мама, Зоя Павловна, мой первый друг и товарищ. Мама, это Мила, ей переночевать негде.

Мама Арсения была симпатичной, чуть полноватой блондинкой с платиновыми волосами.

– И ты, конечно, предложил ей свою помощь? – усмехнулась она. – А вы почему в темноте-то?

– Я думал, ты спишь, – замялся Арсений.

– Проходите, не стесняйтесь, – пригласила Зоя Павловна Милу, – Арсений бывает такой невежливый. Сын, предложи девушке чаю.

– Да не беспокойся, мам, – облегченно и радостно отозвался он, – мы только что из кафе.

– Ну-ну, – пробормотала она и, улыбнувшись, ушла.

Он привел ее к себе в комнату, усадил на кресло и внимательно взглянул в глаза.

– Надеюсь, ты не обиделась на меня. Я маме потом все объясню, – заверил он девушку, – это было нужно для приличий, чтобы не смущать тебя.

Мила послушно кивнула. Она решила в этом вопросе окончательно отдаться воле Арсения.

Огромная квартира поразила ее: высокие потолки, старинные обои на стенах, обстановка больше подходила для какого-нибудь дворянского дома.

– Мои предки были выдающимися преподавателями, учеными, – объяснил Арсений, – это от них такие хоромы остались.

– Может, мы с тобой поженимся, а, Милка? – сказал утром Арсений, задумчиво накручивая ее локоны на пальцы. – Ребеночка заведем…Ты ведь хочешь ребеночка?

– Ну, я не знаю… мне казалось, что еще рановато. Мы ведь совсем друг друга не знаем… – растерянно ответила Мила. Она была совсем не готова к такому повороту.

– А в постели тоже рано оказались? – с обидой спросил он.

Она промолчала.

– Это все ерунда. В тебе говорит твое мещанское провинциальное воспитание. Если люди любят друг друга, то терять время просто глупо и даже преступно. Ведь ты почувствовала что-то, поэтому и согласилась вчера поехать ко мне, – продолжил парень.

– Вообще-то я была против, – прошептала Мила.

– Брось, раз поехала, значит, хотела. А дети никогда не бывают рано, ты ведь совершеннолетняя, – безапелляционно и деловито продолжал Арсений, – дети, они ведь от любви, а ты же любишь меня. Правда ведь? – И он устремил на Милу пронизывающий взгляд…

– Ну, конечно, – поспешно закивала она.

– К тому же раньше родишь, потом не надо будет этот тяжелый период переживать, все проще будет, заботы, пеленки… А учиться всегда успеешь.

– Ну, я не знаю, наверное, это было бы замечательно, – нерешительно согласилась девушка.

– Жить пока здесь будем. Потом посмотрим.

– А как же твоя мама? – испугалась она. – Еще подумает, что я из-за московской прописки…

– Брось ты… Все нормально, ей-то какая разница. Только обрадуется, – уверил ее Арсений.

Мила удивилась: раньше между ними не было разговоров про любовь. Конечно, она испытывала к нему сильную симпатию, но считала, что на первой неделе знакомства говорить о любви просто несерьезно. Это чувство рождается не сразу, для этого должно пройти какое-то время. То, что произошло с ней за эту последнюю неделю, налетело как ураган, закрутило и перевернуло всю ее жизнь. Она была просто ошарашена и еще не успела разобраться в своих чувствах. Но Арсений упрямо стоял на своем и, не дав ей опомниться, предложил в этот же день перевезти к ним ее вещи.

Москва, июнь 2008-го

Разминка. Душ. Завтрак. Посуда – в мойку. Володя нашел в шкафу старые джинсы, свитер и, натянув все это, направился в лоджию. Начал с самого большого ящика, где хранились бабушкины вещи.

Сверху лежала старая бархатная скатерть. Красные с зеленым узоры заиграли в слабом свете пасмурного утра. Это была тяжелая парадная скатерть, не столовая. Одно время она даже висела как коврик на стенке у бабушкиной кровати.

Дальше шли книги. Все они неплохо сохранились. Черно-оранжево-красный Шекспир, серые томики Мопассана – полный огоньковский комплект, мушкетеры Дюма, много-много Золя, собрания сочинений Чехова, Бунина, Льва Толстого. Отдельные издания советских классиков: «Далеко от Москвы» Ажаева, «Брестская крепость» Смирнова, «Волоколамское шоссе» А. Бека… А вот и томики серии «Пламенные революционеры». Это то, что он читал в детстве, приходя к дедушке. Странным казалось то, что книги, которые он брал у деда, и те, которые изучались в школе, вроде бы были одинаковые, но все же чем-то отличались друг от друга. Хорошо было то, что уже знал содержание «Войны и мира», ее героев – прочел еще до того, как начали «проходить» в школе. Но в школьной программе это были какие-то другие герои. Имена те же, и говорят и делают то же, но все равно – другие люди. Объяснения учителей, пояснения в учебниках – одно, а его понимание содержания этих книг – другое.

Куда же теперь все это девать? По первоначальному замыслу, библиотеки в квартире не предполагалось. Это квартира для интернета, в котором все уже есть. Все необходимые книжки благополучно перекачаны в сеть, а новые все прибывают.

Бумажным изданиям здесь места не было. Степанков разложил книги стопочками у камина в гостиной. Провел пылесосом по корешкам, приятно запахло книжной пылью. Стало уютнее. Для книг придется заказать или купить шкаф. Стекло или дерево? Ладно, надо будет позвонить дизайнеру.

Во втором ящике – фотографии. Тяжелые альбомы из дома деда с бабушкой и родительский альбом. Самый старый – с лаковой китайской крышкой, а на ней – птичка из белой кости. Здесь – бабушкины предки. Ее дед, отец, дяди и тетки, братья, сестры. Со стороны деда – неизвестные родственники. Никаких кринолинов и кружевных зонтиков – все рабочие, мастеровые, которые пришли в город из села, с твердым взглядом и неестественно вытянувшиеся перед фотоаппаратом. Но было же в деде откуда-то врожденное благородство. Степанков хорошо это чувствовал и помнил.

Фотографии родителей в молодости. Вот улыбается беременная мама, отец держит ее за руку на фоне какого-то необычного памятника. Степанков такого не помнил. А вот отец в армии. Отец с друзьями. Маленькие фотографии «с уголком» для паспорта. Нет родных со стороны отца – матери, отца, деда… О родителях отец не говорил, как будто их никогда и не было. Ни сестер, ни братьев.

А что будет у него, у Владимира? Что он расскажет своим детям? Надо отобрать лучшие фотографии, самые близкие, дорогие, важные… Отсканировать, оцифровать, записать на диск, отпечатать, отдать в багетную мастерскую, чтобы сделали одинаковые рамки. И развесить на стенах. Пусть его близкие будут с ним. Пусть станут безмолвными, но участливыми спутниками его жизни. Решено.

Он продолжал рыться в ящиках. За окном темнело. Пора и перекусить. Степанков, путешествуя мыслями в прошлом, разогрел в микроволновке котлеты с гречкой, машинально жевал, думал о суете жизни и даже о вечности.

Вот что значит – разбирать архив, особенно своей семьи.

В следующем ящике он обнаружил потертый проигрыватель с набором старых пластинок, тут же перенес все это в гостиную, воткнул штепсель в розетку. Загорелся зеленый огонек. Первая попавшаяся пластинка – русские романсы в исполнении Бориса Штоколова. «Утро туманное, утро седое…» – запел, словно откуда-то издалека, густой бас. Голос заполнил комнату, заставил бросить работу, усадил в кресло. Надо было только слушать… слушать… Старенький проигрыватель работал прекрасно. Для него и для пластинок придется сделать отдельную тумбу. Пластинка не шипела, и низкий голос с приглушенным, спрятанным глубоко в душе рыданием сообщал слушателям о вечной тоске по милым и давно ушедшим людям. Федор Шаляпин да Борис Штоколов были самыми любимыми дедушкиными певцами. Бабушка с мамой любили Лемешева, Козловского, Кристалинскую, Новеллу Матвееву, Вертинского. Отец – Окуджаву и Высоцкого. Это были песни детства Володи Степанкова, и сейчас он был там, среди родных и близких. Песни из подворотни под три примитивных аккорда его никогда не пронимали.

Так, книги и пластинки пересмотрены. Самовар завтра начистит Неля, и он определит ему место. Завтра же к вечеру вызовет дизайнера Алешу. Конечно, в концепцию свободного пространства и аскетического минимализма живая жизнь не вписывается. А может, в минимализме и жить-то нельзя? Это все ведь уловки рынка, быстро преходящие веяния моды и шоу-бизнеса. Идем на поводу у общества потребления? Хотя «техно» – это, конечно, вещь.

Металл – красиво, удобно, функционально. Но куда при этом девать книги, пластинки, альбомы с фотографиями? Может, Мишка что-нибудь подскажет? Надо, в конце концов, позвонить ему, они же так толком до сих пор и не поговорили.

Все. Сил больше нет. Он провозился со всем этим «наследством» целый день. «И как только люди в архивах работают? Зачем я всем этим занимаюсь?» Он принял душ из тонкой лейки нагревателя, улегся в кровать. Согрелся под одеялом.

Не спалось…

Москва, ноябрь 1998-го

В этот день у Степанкова была назначена важная встреча. Как всегда, собранный и готовый к атаке, он сидел на заднем сиденье машины, опустив веки. Сейчас он казался похожим на хищника перед стремительным ударом, его сонный вид был обманчив. Хотя в такие моменты он действительно ни о чем не размышлял, давно взял за правило – обдумывать все заранее, а перед самой встречей расслабляться. Но расслабление это полно внутренней энергии, он был подобен сжатой пружине. Они уже подъезжали, когда внезапно позвонил референт главы фирмы. Сославшись на непреодолимые обстоятельства и извинившись, он сообщил, что встречу придется перенести. Мол, у них срочная налоговая проверка или что-то в таком духе.

– Черт, – в сердцах выругался Степанков, – какая досада.

Намечался важный контракт, который никак нельзя упустить, время терять не хотелось, мало ли что может случиться. Он уже настроился на серьезный разговор, и теперь нужно выпустить пар, сбросить избыток адреналина. Но сейчас только середина дня, с работы не уедешь.

– Куда поедем, Владимир Иванович? – спросил Юрий.

«Сколько учу, по этикету охраннику не полагается первому начинать разговор», – подумал он с раздражением.

– Давай обратно в офис.

Охранник кивнул и профессиональным движением выкрутил руль, разворачиваясь на узкой улице. Ордынка, Якиманка, Крымский Вал, ЦДХ. Знакомые до боли маршруты. А вот и художники. Мнутся на морозе.

Мысли его были далеко, рассеянный взгляд блуждал по рядам с картинами отстраненно и чуть брезгливо – и посетители, и продавцы одеты бедно и выглядят как-то бесприютно.

«Халтурщики. Продают невесть что наивным иностранцам. Паразитируют на искусстве. Сомнительная продукция низкого качества», – с раздражением подумал Степанков. Вдруг что-то приковало его взгляд. Он вздрогнул и попросил водителя остановить машину. Юрий удивленно глянул на шефа, но тут же выполнил приказ. Степанков принялся пристально рассматривать толпу, пытаясь понять, что же привлекло его внимание. Обычный человек проехал бы мимо, подумаешь, мало ли что померещилось, всякое бывает. Жизнь, наполненная миллионом мелких хлопот и огромным количеством информации, подчас ненужной, не оставляет времени на вдумчивое восприятие. Если на все обращать внимание, все запоминать, можно просто сойти с ума. Все-то мы делаем быстро, на ходу, суетясь и как бы проглатывая кусочки драгоценной жизни, повторения которой, увы, не будет.

Но Степанков не был бы столь успешным предпринимателем, «поднявшимся» в считаные годы, если бы не научился воспринимать мир чуть иначе. В отличие от многих богатых людей свое состояние он сделал в том числе и благодаря четкой работе интеллекта, умению видеть последствия событий и тонкие ниточки, связывающие эти самые события между собой.

И тогда он еще не знал, зачем попросил остановить машину, но понимал, что это нужно сделать.

Фигуры в темной одежде копошились у картин, мимо шли редкие прохожие. Вдруг в одном из продавцов ему почудилось что-то до боли знакомое, а когда тот повернулся, он узнал Мишку.

Степанкова, умевшего четко контролировать свои эмоции, неожиданно бросило в жар.

Что же это творится? Что он тут делает? Продает свои работы? И это Мишка, талантливый живописец, подававший такие надежды? Степанков попытался вспомнить, когда в последний раз видел друга. Давно это было. Еще до дефолта.

– Давай в офис, – сухо сказал он.

Эта идея родилась у Степанкова не сразу, он тогда долго мучился, все ломал голову, как помочь Мишке. «Как черт тогда под руку толкнул», – думал он потом. А начав, уже не мог отказаться. А ведь сначала мысль показалась ему удачной. Еще бы: он сможет помочь другу, не унизив его достоинства, оставшись в тени.

Через пару дней он вызвал сотрудника своей службы безопасности, работавшего в офисе.

– Будет тебе особое задание, Слава, творческое, – улыбнулся он парню и протянул ему фотографию.

Тот взял ее и начал с интересом рассматривать. Видимо, засиделся в конторе, надоело штаны протирать.

– Поедешь на Крымский Вал, найдешь этого человека, если он, конечно, там будет. Это художник. Скорее всего продает свои картины. Во-первых, попробуй узнать про его жизнь поподробнее, чем занимается, чем дышит, каковы успехи, финансовое положение. Во-вторых, твоя задача – сделать вид, что тебе очень понравились его картины, изобразить из себя представителя какого-нибудь богатого западного любителя живописи, потенциального покупателя. Потрись там для начала несколько дней, посмотри, какая публика ходит. Если нужно гардероб подновить – скажи, решим вопрос. Делай что хочешь, наплети что-нибудь. Главное, чтобы он не догадался, что ты подставное лицо. Почитай каталоги, книжки про живопись полистай, чтобы не видно было, что дилетант.

Слава радостно кивнул и заверил, что все сделает как надо.

Михаил дул на красные руки, чуть подпрыгивая от ноябрьских холодов. Как назло, пальто он сегодня надел тонкое, теперь не хватало еще простудиться. Весь день на улице, надо хотя бы о здоровье думать.

– Это ваши работы? Сколько стоит вот эта картина?

Он чуть вздрогнул, быстро обернулся, недоверчиво посмотрел на покупателя.

– Ну да, это мои работы… Понравились?

Молодой человек спортивного вида задумчиво стоял над его лучшей работой, пристально вглядываясь в нее. «Осень на Патриарших». Михаил написал ее пару лет назад, все не хотел продавать, но вот недавно все же решился.

– Так сколько стоит-то?

Михаил, поджав губы, сказал:

– Пятнадцать тысяч.

– Ого! Впрочем, работа весьма, весьма…

– А вы, молодой человек, живописью интересуетесь? – чуть язвительно поинтересовался художник.

– Честно говоря, не совсем я. Есть заказчик, просил меня подобрать что-нибудь… такое… Вот совсем как у вас.

Михаил насторожился. Обычно он называл другую цену, поменьше. Но парень не был похож на тех, кто покупает картины, скорее, спрашивал от нечего делать, и Михаил не боялся прогадать. А теперь пожалел – вдруг отпугнул клиента? Но вроде этот даже не поморщился…

Слава подробно докладывал о каждой своей поездке. Степанков откидывался на спинку кресла, закладывал руки за голову и слушал, пытаясь представить себе, как все происходило.

– Ну и как вообще?..

– Познакомился я с ним. Поговорил.

– И что?

– Да видно, нелегко ему пришлось. Я прямых вопросов не задавал, но ясно стало, что после августа 98-го дела у него пошли совсем плохо, люди сейчас больше о хлебе думают, чем о зрелищах. Покупателей совсем мало стало. Вот и пришлось на улицу идти.

– Купил?

– Купил пока небольшую картину, для начала. Намекнул, что есть покупатель заграничный, может быть, заинтересуется.

– А он?

– Ну, вначале отнесся недоверчиво, но потом, как услышал про коллекционера, обрадовался, все давал телефон свой и просил звонить, если что. Приглашал к себе, мол, у него там много работ. Ну, я, как вы и говорили, телефон не взял, попрощался и ушел.

– Ладно, молодец, хвалю. В следующий раз через месяц поедешь. Купишь уже картину подороже.

С тех пор Слава регулярно ездил на Крымский Вал, каждый раз возвращаясь с покупкой. Степанков строго-настрого приказал ему не торговаться, и Михаил, видимо, почувствовавший это, потихоньку повышал цены. Он даже внешне изменился, расправил плечи, воспрянул духом.

Степанков подолгу рассматривал картины, пытаясь определить, о чем думал их автор. Так хочется позвонить ему, встретиться, обнять друга так, чтобы у него затрещали косточки… Но пока рано, надо дать ему время встать на ноги, чтобы он не чувствовал себя ущербным.