Текст книги "Повторный брак"

– Доктор, – наконец подала голос Степанова, – скажите прямо, сколько мне осталось?

– О чем вы, голубушка? – Семен испугался по-настоящему. Пожалуй, он зашел слишком далеко. – И думать не думайте, мы еще поборемся. Случай тяжелый и запущенный, но я вижу просветы, и они дают надежду, что все поправимо. Я вас не оставлю. По моим прогнозам, – он прищурился, словно снова начал вглядываться в одному ему видимые дали, – все произойдет в ближайшие полгода. Срок, как видите, большой и мы обязательно что-нибудь придумаем.

Она еще больше вжалась в стул, и глаза ее стали огромными. Семен продолжал вдохновенно вещать, не в силах остановиться.

– Я могу продолжить консультировать вас раз в неделю, приезжать к вам домой. Это, кстати, обязательно нужно сделать: почувствовать атмосферу, энергетику, отметить точки силы, произвести там перестановку согласно принципам фэн-шуй. Ничем нельзя пренебрегать, знаете ли…

– С фэн-шуй, по-моему, у меня все в порядке, – потерянно вставила Анна.

Семен отметил это ее замечание и продолжал нести свою галиматью, уже ничуть не опасаясь разоблачения. Перед ним сидел человек, еще более неосведомленный в оккультизме и магии. Анна всецело поверила ему, она привыкла доверять экстрасенсам. Да и как им не доверять? Вон в прессе постоянно печатают гороскопы, на телевидении сплошь экстрасенсы да сериалы про ясновидящих, инопланетян, зеленых человечков и всяких там шаманов. Попробуй устоять перед такой массированной атакой! Все это сыграло с Анной злую шутку. Да с ней ли одной? Похоже, вся страна пребывает в каком-то потустороннем трансе.

Внутренне Семен ликовал. Ничего плохого не происходит, он был уверен в этом. Никакого вреда он Анне не причинит. Наоборот, прославит ее в своей книге, запечатлит ее чувства, переживания, скрытую часть ее жизни. И даже поможет ей познать себя. А это лучший подарок человеку. Он знал совершенно точно, что наиболее полно человек раскрывается в экстремальной ситуации, мобилизует все свои силы, начинает бороться. Это Анне не повредит. А он соберет нужную информацию, получит точные факты и подлинные эмоции. И все это войдет в его роман. А потом, когда он закончит книгу, расскажет все это доверчивой простушке. Он уверен, эта женщина простит его. И даже будет ему благодарна.

Семен напрочь утратил способность трезво оценивать ситуацию. Все же какой-то беспокойный червячок сомнения шевелился в глубине его души. Подозрение, что он принял стремительное и малообдуманное решение, его не оставляло. Но дело было сделано. Сейчас перед ним сидела совершенно окаменевшая женщина. Своими словами он посеял в ней сомнения в ее благополучном будущем.

– Ну, так вот, Анна Викторовна, я навещу вас на дому через несколько дней. Допустим, во второй половине дня в следующую субботу. Вас это устраивает? Тогда и определим дальнейший ход борьбы с негативом. Договорились? А сейчас – покой, свежий воздух, хорошее, сбалансированное питание. И старайтесь медитировать хотя бы по часу в день. Настраивайтесь на позитив. Помните, у вас еще есть время, а это щедрый и бесценный подарок. Распорядитесь им разумно.

Семену уже хотелось, чтобы она поскорее ушла. Он больше не мог видеть ее окаменевшее лицо и остановившийся взгляд. Хотя он дорого бы отдал, чтобы узнать, какие мысли сейчас бродят в этой головке, что чувствует ее сердце.

Ее губы едва шевелились, когда она произнесла надтреснутым голосом:

– Спасибо, доктор, я буду вас ждать. Только я не верю, что все кончится хорошо… – и с поникшими плечами она направилась к двери. Казалось, она несет неимоверно тяжелый груз, который прижимает ее к земле и даже делает меньше ростом.

Когда тяжелая дверь за ней закрылась, Семен сжал лицо ладонями, пытаясь найти оправдание своему поступку: «Я напугал ее, я чудовище, но я клянусь, что не принесу ей вреда. Я злодей, но стану ей другом и буду поддерживать, пока в этом будет необходимость. А потом допишу роман и все ей расскажу…»

В нем сейчас шла мучительная борьба между человеком Семеном Лодкиным – в общем-то, неплохим, добрым парнем, и писателем Семеном Лодкиным, желавшим продолжить свой роман и готовым ради этого на все.

Верх взял писатель. Семен Лодкин приготовился наблюдать за объектом своего эксперимента. Он торопливо переписал из папки в записную книжку адрес Анны и оба телефона и через пять минут после ее ухода побежал к выходу. Надо спешить.

«Ладно, потом придумаю, что сказать Сашке…»

Она сидела на скамейке – одинокая, абсолютно растерянная в этом страшном мире, куда забросил ее своей волей великий экспериментатор. Семен из салона своей машины наблюдал, как на ее непокрытую голову падают хлопья снега. Он таял на ее волосах, но Анна не шевелилась. «Неплохая деталь», – отметил Семен. Наконец она встала и, даже не стряхнув с волос мокрый снег, пошла к своей машине. Отъезжая от тротуара, она забыла включить сигнальные огни и медленно выехала на дорогу, не слыша отчаянных сигналов раздраженных водителей. Семен последовал за ней, боясь упустить свою жертву, как охотник, выслеживающий дичь в джунглях, как маньяк.

В этот день, под старый Новый год, он будет с ней до самого вечера. Он должен все знать о ней и все видеть.

Глава 7
Анна

Анна не помнила, как вышла из кабинета экстрасенса, как подошла к гардеробу и приняла из рук старушки-гардеробщицы легкую норковую шубку. Еще полчаса назад она испытывала удовольствие, когда снимала и надевала свою обновку – шубку ей привезли на заказ из Греции. Сейчас она машинально просунула руки в рукава, медленно застегнула пуговицы, рассеянно кивнула гардеробщице и, ничего не видя, поплелась к выходу. На улице по-прежнему валил пушистый снег, засыпая все вокруг, делая землю нарядной и чистой.

Пожилая гардеробщица внимательно посмотрела ей вслед и покачала головой. Бледное лицо молодой красивой женщины могло испугать кого угодно, даже старенькую гардеробщицу, повидавшую всякое за долгое время работы в медицинских учреждениях. «Горе у нее какое-то, – с сочувствием подумала тетя Шура, – убивается-то как, бедняжка…» Но ничего не спросила у уже знакомой пациентки Анны Викторовны. В клинике не было принято докучать посетителям расспросами.

Анна сидела на скамейке, ничего не соображая. Кругом шумел город, по улице провели группу школьников. «Наверное, на экскурсию в Третьяковку, она совсем рядом, – вяло подумала Анна. Она продрогла, нарядные кожаные сапоги совсем не защищали от январского мороза. – Так я простыну. Ну и что? А чего мне теперь бояться? Даже если заболею, сейчас уже все равно…» Но озноб пробирал ее все больше, шубка не спасала, и она пошла к машине. Когда выезжала на дорогу, злобные водители начали сигналить неизвестно почему ей вслед. Всегда так. Не может ведь быть, чтобы она вечно нарушала правила! Анна проехала несколько метров и поняла, что печка в машине ее не спасает. Ее трясло. Хотелось выпить чего-нибудь горяченького, посидеть в тепле, успокоиться. Увидела «Кофейню», с трудом припарковалась. Пришлось подождать, пока какой-то говорливый парень не закончит болтать по мобильному и не завершит свой маневр. «Совсем о людях не думают…», – машинально осудила она беспечного водителя, пока втискивалась на его место между двумя машинами. В кафе она села за свободный столик, заказала капучино и пирожное с музыкальным названием «Ноктюрн». «Что теперь толку думать о диете? – с горечью подумала Анна. И музыка в этом кафе тоже была под стать пирожному с нежным и грустным названием – тихая и печальная какая-то. Но постепенно тепло и чашка ароматного кофе вернули ей способность нормально размышлять.

Анна обладала мужским типом мышления, умела владеть собой и никогда ранее не испытываемое чувство паники ее пугало. Надо взять себя в руки. Ведь пока она чувствует себя вполне нормально. Ничего не болит, слабости нет. Только чувство страха никак не удается подавить. Но ведь в этом нет ничего удивительного. Такая новость кого хочешь ошарашит. Радикальная перемена участи… Если не болезнь, тогда что? Автокатастрофа? Разбойное нападение? Сумасшедший дом? Что за чушь лезет в голову… А ведь это скорее всего болезнь. Это у нее наследственное, от мамы… Какой ужас!..

Стоп, стоп, стоп… Она постаралась взять себя в руки. Допустим, что бы там с ней ни случилось, она проживет в полном здравии при нормальном рассудке еще… полгода. Кстати, а это много или мало? Если думать о незавершенных проектах, то мало. А если принимать отмеренное время как подарок судьбы, что ей и посоветовал экстрасенс, то это еще целых шесть месяцев, то есть сто восемьдесят дней жизни. Что ж, тогда нужно научиться дорожить каждым днем, ничего не откладывать на завтра. Постараться прожить это отпущенное судьбой время полноценно. Нужно обдумать, как лучше использовать эти полгода. Если задуматься, то это не так уж мало. Ведь он мог бы ей сказать, что у нее осталось две недели или того меньше. Ведь он же видит… Тогда совсем было бы ужасно, даже достойно подготовиться к смерти не успеть…

Так, а вот слово «смерть» надо немедленно выбросить из своих мыслей. Нет такого слова. Нет, нет и еще раз – нет! Во всяком случае, на эти полгода. А когда отсчет пойдет уже на недели, тогда хочешь, не хочешь, придется вспомнить об этой старухе с холодной острой косой. О неприятностях нужно думать по мере их поступления, – вспомнила она слова Сергея, своего бывшего мужа. Какие мудрые слова! Они всегда оставляют надежду.

Она попросила принести еще одну чашечку кофе. Жаль, второе пирожное ей уже не осилить. Теперь нужно понять, что такое полгода. Что это за такая временна́я категория, которую можно растянуть или сузить, в зависимости от того, на что собирается человек израсходовать это время.

Что она делала полгода назад? Сейчас январь, уже почти середина. А в середине июля она вернулась из Хорватии. Это была отличная поездка с приятным ей человеком, бывшим коллегой, Максимом. Во всяком случае, есть о чем вспомнить. Между ними не было бурной страсти, но ее устраивали нежные отношения и ощущение надежности с этим парнем. Он не был назойливым, с ним хорошо было помолчать и расслабиться. Уже одно это было приятно. Потому что однажды у нее уже был безнадежно испорчен отпуск неким докучливым другом Володей. Тот считал своим долгом постоянно опекать ее, не оставлять ни на минуту одну, и к концу недели Анна едва не выла от тоски. Такого плотного контроля она не выносила. Это было противно ее природе. Но попытки объяснить назойливому поклоннику, что у нее есть потребность иногда побыть в одиночестве, его очень обижали. В последний день отпуска они здорово поссорились, и уже в самолете он категорически заявил, что никогда не встречал девушки с подобным отвратительным характером. Анна радостно заверила его, что не сомневается – она хуже всех его бывших девушек вместе взятых, и со спокойной душой навсегда рассталась с ним в аэропорту.

С Максимом все происходило по-другому. Они не мешали друг другу. Урагана чувств не было ни в Хорватии, ни после возвращения в Москву. Максим совсем недавно развелся и все еще был «завязан» на прежней семье. У них обоих не возникало желания иметь тесные и продолжительные контакты, они вполне довольствовались взаимной симпатией и относительно регулярными встречами. Они просто отдыхали в обществе друг друга, уверенные в себе люди одного круга. Им было интересно общаться, и в постели они приносили друг другу радость. А на другие заморочки Анне попросту не хотелось тратить свои душевные силы.

И если оглянуться назад, то полгода – это совсем мало. Как будто вчера они загорали на жестких камнях полуострова Истрия на берегу Адриатического моря, подложив под себя поролоновые коврики. Плавали рано утром с маской и ластами, чтобы поиграть с косяками серебристых рыб, пока их не распугали отдыхающие. Значит, это было ее последнее двухнедельное счастье? На следующее лето она скорее всего уже не сможет никуда поехать. Отпуска у моря больше никогда не будет. А на свете осталось столько стран, в которых она хотела бы побывать. Может быть, именно там, на Истрии, под жаркими июльскими лучами солнца она и повредила свою карму? И это вызовет ужасную болезнь.

Анна содрогнулась. Но ведь она не загорала топлес! Это европейские дамы бальзаковского возраста не боялись подставлять свои далеко не совершенные груди солнечным лучам. Они с Максимом посмеивались над телесами дочерна загоревших дам, даже выявили одну закономерность – чем старше дама, тем откровеннее у нее пляжный наряд. А ведь тетки должны были хоть немного соображать. Их мужья, тоже часами распластанные на пляже, лениво охраняли своих подруг. Лениво, потому что на них никто не зарился. Мужчины и женщины весь день валялись под солнцем, их черные тела, казалось, вот-вот задымятся.

Анна всегда загорала в купальнике. Максим поддразнивал ее, что она боится появиться на публике с голой грудью, потому что, мол, слишком старомодная и задавлена советским воспитанием. Но она всю жизнь боялась другого – радиоактивного излучения солнца.

Страх опять охватил ее, внутри все похолодело, опять начал бить озноб. «Не думать, не думать!.. – произносила она про себя, как заклинание. – Еще успеется, когда эти шесть месяцев подойдут к концу. Ведь никакой диагноз ей не поставлен…»

Она невидящим взглядом уставилась в окно. Сейчас надо решить, чем в первую очередь заняться в оставшееся ей время. Наверное, завершить то, что она уже начала. А с другой стороны – кому нужны ее проекты? Стоит ли тратить на это свои последние дни? Кстати, она ведь заказала пластиковые окна, уже договорилась с фирмой, что в мае ей установят новые окна. Чтобы будущей зимой не дуло из всех щелей и не приходилось тратить время на их заклеивание. Но ведь будущей зимы у нее уже не будет. Значит, пластиковые окна ей тоже не нужны. Не забыть бы позвонить на фирму, снять заказ. Анна достала свой ежедневник и сделала короткую запись.

Сегодня она взяла на работе отгул, чтобы пойти на свадьбу подруги и собственного, пусть и бывшего, мужа. А что же будет, когда она заболеет? Оформят ли ей больничный? А потом? Переведут на инвалидность и бросят подыхать одну дома? Не она первая, не она последняя… В таких случаях о безнадежных больных равнодушные люди говорят – «отработанный материал». Впрочем, почему она думает о «безнадежной болезни»? Ведь есть еще тысячи вариантов «перемены участи». Может быть, посоветоваться с другим… специалистом? А вдруг он скажет то же самое? Или еще хуже… Нет, надо еще раз поговорить с этим странным Лодкиным, так причудливо меняющимся раз от разу. Впрочем, все они странные. Но Лодкина ей очень хвалила одна знакомая, которой она всецело доверяла.

А пока она себя хорошо чувствует, ей что, ходить каждый день на работу, как ни в чем не бывало? Продолжать бороться за увеличение дивидендов акционеров, годовых бонусов своих сотрудников, раздавать подчиненным поручения, отстаивать перед начальством интересы своего отдела, проверять и подписывать исходящие бумаги? Она проведет эти полгода в своем инвестиционном отделе. Как всегда, надо будет срочно готовить аналитические документы, служебные записки, полугодовой и годовой отчеты. И пока ее держат ноги, она будет каждое утро приходить в банк и работать целыми днями напролет. Результат – кипы как нужной, так и никому не нужной документации, вызывающие аллергию на пыль.

За последние три года Анна сделала большой скачок в своей карьере. Она даже не исключала возможности в скором будущем попасть в члены правления банка. Для этого у нее имелись все основания. В этом году у нее как у ведущего сотрудника получился очень приличный годовой бонус, то есть премия, которая напрямую зависела от прибыли, полученной банком за год при ее прямом участии. Работа для нее стала самым важным делом в жизни. Банк заменил ей семью с тех пор, как она рассталась с мужем Сергеем. А ведь они могли завести детей, может, семья тогда бы и не распалась. Но оба только начинали карьеру и считали, что с детьми всегда успеется. Может быть, если бы она тогда родила, ее аура была бы сильной и чистой?..

Она вспомнила разговор двух сотрудниц, своих подчиненных, во время обеденного перерыва несколько дней назад. Одна из них делилась со своей подружкой впечатлениями от посещения врача.

– Я ей говорю: доктор, а не поздно мне в тридцать шесть лет рожать? Вот и моя пятнадцатилетняя дочурка меня затерроризировала, говорит, после тридцати пяти резко возрастает риск рождения неполноценного ребенка. И откуда она всего этого набралась? С одной стороны – вроде как предостерегает меня. Но теперь-то мне страшно! Вдруг и вправду рожу больного ребенка?.. А доктор меня успокоила: да это в ней просто эгоизм заговорил. Вы очень правильно делаете, что решили родить. Кормление грудью в таком возрасте – отличный способ профилактики онкологических заболеваний молочных желез. Она засмеялась. – Представляешь, как теперь здраво медицина относится к нам – старородящим?

– Да, времена меняются. Мне соседка рассказывала, что лет пятнадцать назад, когда в тридцать пять с первой беременностью пришла в женскую консультацию, врач с медсестрой за ее спиной шушукались: «Надо же, надумала в такие годы рожать! С этими старородящими намучаешься, пока до родов доведешь!..» Она половину беременности от них со слезами уходила. А ведь наблюдаться приходилось каждые две недели. Мужу надоели ее слезы, он пошел с ней вместе к врачу. Говорит: теперь я жену буду все время сопровождать. Пусть хоть раз со слезами от вас выйдет, я вам тут устрою! Фельетон в «Известиях» о вас напишу. А он у нее журналист. Все притихли, испугались, стали ее «милочкой» называть. А она как родила – к ним ни ногой. Хорошо, что теперь есть выбор – в какую хочешь клинику ходи, только деньги плати. Никто тебе и слова обидного не скажет.

Почему-то Анне запомнился этот разговор. Может, ее поразило само слово «старородящая». А может, потому что она никогда не задумывалась, что кормление грудью, оказывается, еще и полезно для женского организма. И сейчас эти слова всплыли, как будто она их только что услышала. Теперь она, наверное, постоянно будет думать об упущенных возможностях, которые могли бы сохранить ее здоровье.

Анна опять себя одернула. В ее ситуации совершенно неконструктивно думать о том, что могло быть. Нужно думать о том, что ее ждет. И готовиться к этому. Как бы ни было тяжело. Но мысли все возвращались и возвращались к ее потерянным возможностям. Диссертацию дописать она уже не успеет, а ведь такой классный материал подобрала! И второе высшее образование теперь тоже ей не понадобится. А ведь она так старалась, работала, рассчитывала на длинную жизнь, на успешную карьеру, и все у нее получалось. Ей всего двадцать девять лет, а она заведует отделом в крупном коммерческом банке, у нее в подчинении шесть человек. К ее мнению прислушиваются известные экономисты. Она хорошо пишет и говорит, умеет увлечь слушателей. И вот теперь, когда она все это освоила, всему научилась, стала опытным специалистом, судьба выбрасывает ее за борт.

В банке все будет по-прежнему, а ее в этой жизни уже не будет. Сначала, сокрушаясь, будут вспоминать о ней: «Такая молодая, такая умница, отличный работник и организатор, и надо же…» Потом станут вспоминать все реже и реже, на смену старым коллегам придут новые люди, с которыми она не работала, и все – вспоминать о ней уже будет некому. А ее место займет какой-нибудь новый сотрудник. Получается, что она вполне заменима.

Для чего же она приходила в этот мир? Чтобы писать аналитические документы о деятельности и операциях банка? Чтобы усовершенствовать российскую финансовую систему? Но ведь это могли сделать и другие. Ну не так четко, не так красиво, не так элегантно. Но тоже вполне грамотно. И ее хозяева, владельцы банка, нашли бы этих других людей. Вон сколько людей каждый год заканчивают факультет «Финансы и кредит», как раз ее специальность. Так что без нее вся эта машина не рухнет. Ладно, с этим все ясно…

Но двадцать девять лет – это ведь еще так немного! Можно родить детей, успеть их вырастить, защитить кандидатскую, затем докторскую. Особенно почему-то жалко неродившихся детей. Получается, что на ней их род прервется. Мама умерла от мучительной болезни десять лет назад в пятьдесят два года. Как она об этом не подумала! И Лодкин не стал ей говорить правду, все утешал, обнадеживал, но голос у него был какой-то неуверенный. Наверное, на роду у них написана такая судьба. Бабушка протянула с этой болезнью до семидесяти. С наследственными болезнями не шутят.

Когда-то мама предостерегала ее:

– Анюта, у нас плохая наследственность. Все женщины нашего рода страдают от мигреней.

Анна боялась головных болей, видя, как от них мучились мама и бабушка. И что же? У нее-то самой голова не болела никогда. Разве что во время гриппа. А вот от рака мама умерла первой, и только через четыре года после нее – бабушка. Так что о наследственности Аня просто не успела подумать.

Итак, как же ей прожить оставшиеся полгода? Совершенно одной, в своей большой квартире? Если бы у нее был муж… Но она сама выгнала его три года назад.

В какой-то момент, она даже не запомнила в какой, муж вдруг стал для нее прочитанной книгой. Сначала ты читаешь ее с огромным интересом, не можешь оторваться, а затем острота притупляется. От героев ждешь новых поступков – а они вдруг становятся какими-то пресными, вялыми, неинтересными. Ждешь динамичного развития сюжета, а он буксует, повтор следует за повтором, приближается банальный конец. А у тебя уже пропал весь интерес, и так ясно, чем все закончится. Так не лучше ли поставить эту книгу на полку и не терять на нее свое время?

Именно так она и поступила со своим мужем. Однажды ей показалось, что если они не расстанутся, то ее жизнь попросту закончится. Ничего у нее уже не будет интересного и хорошего. Никаких неожиданных поворотов. Вот только этот скучный, вечно чем-то занятый мужчина, которого она уже давно видит насквозь, и от этого ее одолевали уныние и скука.

К своим двадцати восьми годам Серега оставался высоким нескладным парнем, рано начинающим лысеть. И если он умел быть точным и собранным на работе, отличался педантизмом и особой аккуратностью, то дома он преображался и к себе относился крайне небрежно. Ходил в своих вечно растянутых тренировочных штанах с пузырями на коленях и во фланелевых рубахах с обтрепанными обшлагами. У него начал намечаться отчетливый животик, на котором едва сходились старые рубашки, но он отказывался их выбрасывать. Видите ли, в десятом классе это были его любимые рубашки. Штанами он тоже дорожил, потому что на первом курсе это были его любимые штаны. И вообще – дома он хочет чувствовать себя свободным, не ходить же по квартире в костюме и галстуке, как на светском рауте. Он раздраженно смотрел на жену, сопел, пыхтел и упрямо защищал свои старые тряпки. Потом начинал злиться – мол, с какой это стати она им недовольна? Так продолжалось довольно долго. В конце концов Анна махнула на все рукой и перестала его отчитывать. Постепенно они прекратили выходить вместе куда-нибудь по вечерам и выходным. Анна предпочитала компанию своих подружек, а он – старых и новых друзей.

Можно было бы и загулять, скрывая свои романы от Сергея. Он бы все равно ничего не заметил, так как верил ей безоговорочно. Претенденты на «загул» были. Притом разного возраста и как бы на разные потребности. И отец ее подруги Алки – немолодой философ Илья Наумович Найман, которому в основном нужна была внимательная слушательница. Впрочем, иногда он позволял себе украдкой провести горячей рукой по ее спине, вызывая у нее неожиданное волнение. И огромный красивый спортсмен – Ваня Онышко, брат ее другой подруги, Олечки. Он приглашал ее на все соревнования по толканию ядра, на которых всегда боролся за первое место. Но почему-то всегда занимал второе или третье. Говорил, что из-за нее, потому что она опять не пришла поддержать его. Был еще один, похожий на Есенина голубоглазый библиотекарь Вася Сапожников, с задумчивым выражением лица, слегка траченным оспой, натура чрезвычайно романтическая. Он звонил из Ленинской библиотеки и приглашал ее на творческие вечера известных поэтов и писателей. Иногда она с подружками приходила. Тогда Вася расцветал от счастья, его лицо покрывалось ярким румянцем, и он очень от этого страдал. Боялся, что в глазах Ани выглядит слишком провинциальным. Он писал стихи и однажды заявил, что у него больше стихов, чем у Пушкина. Но читать ничего не давал. Приходилось верить ему на слово. Общаться с ним было интересно, потому что нельзя было предугадать, какие новые идеи выдаст этот мальчик из глубинки, живший у больной тетки в качестве няньки. Однажды Вася с апломбом заявил, что его стихи – пройденный этап. Он уже приступил к роману в тридцати томах и ясно представляет характеры всех героев: их будет «полтыщи», а сейчас он детально изучает географический атлас России, потому что действие будет происходить в семидесяти городах. Нужно хорошо знать географию, чтобы чего-нибудь не напутать. Через несколько месяцев Анна поинтересовалась, как продвигаются дела с эпохальным тридцатитомником.

– Очень даже хорошо, – оптимистично ответил Вася. – В голове вырисовываются главы восьми первых томов.

– Ну, ты их хоть записывай, что ли, – посоветовала Анна. – А то из головы все вылетит, если не записывать. Такой объем, шутка ли!

– А зачем мне записывать? – удивился Вася. – Я и так все помню. Вот куплю компьютер, тогда и начну текст набирать. А так – зачем делать двойную работу? Мне это невыгодно. Столько времени зря угрохать!

Его зарплата была так мизерна, что на компьютер он мог копить всю жизнь.

Время от времени у Ани возникали поклонники и среди служащих банка. Но их ухаживания не доставляли ей никакого удовольствия. Не хотелось заводить банальный «служебный роман». К тому же все было так предсказуемо – цветы, конфеты, приглашение в ресторан или на модный спектакль. Все по натоптанной дорожке и ужасно скучно. Ей вполне хватало своего легко предсказуемого мужа.

Так что в поклонниках недостатка не было. Но ей хотелось свободы, воздуха, простора. Хотелось быть хозяйкой своей жизни. Ходить куда хочет, встречаться с кем ей интересно, принимать в своем доме тех людей, которых выбирает она, а не слушаться разумных соображений своего степенного и занудного мужа, про которого ей было все ясно до конца его дней. Их отношения погубило тогда благополучие и однообразие жизни.

Но вот ее подруга Мария считала, что они слишком рано начали свою совместную жизнь.

Анна задумалась, а и правда, почему у них с Сергеем так получилось? Ведь все начиналось так хорошо…