Текст книги "В лабиринтах темного мира. Похождения полковника Северцева. Том 2"

Заседание теневого кабинета министров

Все происходило без помпы. Всем был подан кофе, мне было подано какао.

– Андрей Васильевич, – начал свою речь Банкир, – совещание наше неофициальное, если что, то мы все порознь и пришли сюда только для того, чтобы получить информацию о ваших намерениях на ближайшее время. Собственно говоря, из администрации действующего президента звонили по всем учреждениям Билбордтауна и намекали на то, что лучше поддержать реального президента, нежели того, кого неизвестно как назвали преемником и кандидатом на выборы. И с вами сделать ничего не могут, потому что информация прошла по всем внутренним и мировым каналам связи и средствам массовой информации. Вот и мы пришли сказать, что внутренне мы с вами, а внешне – с тем, кто нами правит. Нам тоже жить нужно. И что нужно от нас?

– Нам поступила информация, что вы готовите крестные ходы, – сказал министр внутренних дел, – Я отряжу вам сопровождение из полиционеров и не допущу никаких беспорядков.

– Я со своей стороны, – сказал директор службы безопасности, – подготовлю активистов, которые будут выступать в вашу поддержку и локализовать враждебные проявления из противостоящего лагеря. На моей совести будет и обеспечением вас информацией об их намерениях.

– Тоже самое вы будете делать и для штаба действующего президента? – спросил я.

Все трое согласно мотнули головой.

– А у вас какая позиция? – спросил я Корепана.

– Все будет зависеть от ваших планов в отношении организованной преступности, – сказал он.

– Получается, что если мы будем требовать строгого исполнения законов, защищать наших граждан и искоренять преступность, то вы объявите нам войну? – спросил я.

– А что? – с вызовом и вопросом на вопрос ответил Корепан. – В тюрьмах ежегодно сидит свыше одного миллиона человек. Вы садите людей по любому поводу и без повода, вычеркивая его из списков вашего общества. Они вам не нужны, и они пополняют наши ряды. Посчитайте, сколько человек было осуждено в годы правления всех ваших генсеков и президентов. И это всё взрослые люди. Второе. Практически все ваши чиновники покупаются нами или являются родственниками отсидевших людей. Наши люди есть везде, во всех ваших властных структурах. Вы, кстати, подумайте, чьи приказы первыми выполнит ваша армия? – Корепан понял, что он перехлестнул, но закусил удила и понесся вперед. – Нам просто интересно посмотреть, как вы будете проводить свою кампанию, иначе бы мы выставили своего кандидата и получили все преференции, за которые заплатили.

– Вы говорите это так, как будто министр внутренних дел и директор службы безопасности находятся у вас на содержании, – сказал я. – Если это так, то борьбу с организованной преступностью мы начнем с них и мобилизуем всю страну на борьбу с преступностью, как с агентом мирового империализма, который бросил всех билбордянских преступников на разрушение нашей страны. Поверьте мне, девяносто процентов преступного элемента будут на нашей стороне, и мы не будем садить людей в тюрьму за украденную морковку или порцию мороженого. С вами будут бороться как с власовцами и разноцветными атаманами, грабившими страну. Потеря от вас будет небольшая. Мы не позволим вам быть ночным дозором, властью чёрной ночи. Либо вы будете легализовыать свои доходы и становиться нормальными бизнесменами, либо вас не будет в списке граждан нашей страны. Не пройдет и десяти лет, как преступления будут чем-то постыдным, а воры и бандиты будут огорожены красными флажками от общества.

– А ты не много на себя берешь, Корепан? – зловеще сказал министр внутренних дел. – Мы проведем действительную аттестацию всего личного состава и у нас не будет ни одного полиционера, который будет крышевать вас. А служба безопасности поддержит нас, не так ли? – он обернулся к директору службы безопасности.

– Естественно, – сказал тот.

– Вы меня просто не так поняли, – как-то неуверенно стал говорить Корепан. Зря он так сказал, думал, что умнее всех и забрался на высоту, дающую право на самостоятельный голос. – Мы тоже за власть, мы вкладываем деньги в экономику и сдерживаем уличную преступность. Мы тоже часть государственной машины, только нелегальная.

– Если вы часть государственной машины, – сказал я, – то на вас ложится задача по предотвращению карманных краж и грабежей участников крестного хода с нашей стороны. Вместе с полимилицией.

– Понял, так и сделаем, – сказал Корепан.

На том совещание и закончилось.

Крестный ход

Крестный ход был как крестный ход. Опущу всю организационную работу, она достаточно большая и любой крестный ход не стихийное событие, а хорошо подготовленной мероприятие.

Крестные хода проводятся по определенной причине, чтобы попросить у Господа Бога чего-то нужного, как правило, исцеления или дождя в засуху. Использовать крестный ход для агитации за кандидата в президенты начал я. Приоритет, так сказать, мой.

Восемь групп вышли из Билбордтауна со священниками с хоругвями и с молитвами на все восемь сторон света. Не надо меня укорять за то, что я назвал восемь сторон света, а не четыре. Сторон света больше, но я взял только основные: север, юг, восток и запад, прибавив к ним северо-восток и северо-запад, юго-восток и юго-запад.

За городом участников крестных ходов ждали автобусы, на которых они поехали по сельским населенным пунктам области. И так было во всех восьмидесяти девяти губерниях. Всего было задействовано порядка десяти тысяч человек и две сотни автобусов с наглядной агитацией, техническими средствами и подготовленными агитаторами. Сами посчитайте, нужны были огромные деньги, и они появились в виде пожертвований от добрых людей. Почему добрые люди не боялись делать пожертвования? Потому что не боялись и видели перспективу в смене власти, да и мы не афишировали наших спонсоров, благодарность будет потом, когда могущие помочь, но не помогавшие, будут кусать локти от злости на себя. Да и пусть злятся, все тёплые места будут розданы тем, кто не боялся попросить их.

У нас не было другого выхода. Все средства массовой информации сосредоточились на агитации за действующего президента, а для нашего штаба был организован полный отлуп по всем направлениям. Как обычно, у кого власть, у того и средства информации. Если стану президентом, то в первый же месяц организую приватизацию всех информационных каналов.

На день раньше нас были организованы крестные ходы в пользу нашего главного конкурента. Информаторы сообщили о нашем ноу-хау, сверху была дана команда и вот вам добросовестная конкуренция на деле.

Нужно отдать должное, что подготовка этих мероприятий прошла мимо силовых ведомств, я имею в виду министра внутренних дел и директора службы безопасности. Вернее, ничего не прошло мимо, прошло только мимо Билбордтауна. Все их подчиненные работали напрямую, минуя главных начальников. Есть над чем поработать после выборов, а я почему-то был уверен, что одержу победу в любом случае. Просто потому, что Велле Зеге Вульф никогда не получал такой откровенный нах.

Неизвестно по какой причине, но по маршруту правительственных крестных ходов были дожди и грозы, ломались машины, крестоходники дрожали от холода и страха, когда ночью около них выли голодные волки. Зато в наших крестных ходах светило солнце и высыхали дороги, а мы появлялись словно луч света в тёмном царстве и нас встречали с хлебом и солью, а также чарочкой на серебряном подносе.

Их встречи были обязаловками, а наши встречи – праздниками и весть о них разлеталась по всем сёлам и посёлкам и нас уже ждали, потому что доверенные лица делали чудеса, обращаясь к небу и вызывая небольшие подарки с неба для потенциальных избирателей.

Один раз крестный ход наших конкурентов был прямо засыпан деньгопадом из однодолларовых бумажек. Все хватали эти доллары и распихивали по карманам. Денег было очень много и по звонкам с митинга стали прибегать люди из близлежащих поселков. Кто мог, бежал бегом, моторизованные приезжали на велосипедах, мотоциклах и автомашинах. Запасливые брали собой картофельные корзины, чтобы набить их доверху зелеными гринами. Устроители крестного хода были крайне удивлены и в них проснулась вера в Бога, хотя и Бес наживы тоже не дремал, они тоже активно собирали деньги. Но вдруг среди сборщиков денег раздался одинокий вой, потом к вою присоединилось еще несколько голосов, и вся оборудованная площадка для митинга одновременно закричала и заматерилась мужскими и женскими голосами. На купюрах вместо портрета американского президента красовалась физиономия нашего конкурента с американской улыбкой. Твою мать. Раздосадованные люди бросились с кулаками на организаторов хода и произошла короткая, но ожесточенная стычка, закончившаяся побегом агитаторов, которые были вообще-то согласны с избивавшими их людьми, потому что и они сами участвовали в набивании карманов никому не нужными бумажками.

Периодически на митингах конкурентов появлялись неразлучные Гномов Калигула с балалайкой и Адольф Козлов с матерными частушками. Всё, что говорилось до этого, забывалось начисто и начинался перепляс и пересып матерных частушек. Потом Адольф Козлов начинал скакать, разбрасывая везде золотые какашки и люди бросались собирать их, с боем добывая себе все больше и больше. И откуда у такого маленького козлика столько какашек, когда потом каждый участник митинга выворачивал дома на стол пригоршню этого дерьма.

Что они думали и рассказывали друзьям о кандидате, нам не было известно, но общий тон этих разговоров мы знали, а рейтинги конкурентов так резво поползли вниз, что купленные рейтинговые агентства не могли выправить положение дутыми для заказчика цифрами.

А сейчас представьте себе, как руководитель крестного хода по просьбе собравшихся вздымал руки вверх и просил благодати для тех, кто будет голосовать за меня. И вдруг с ясного неба неизвестно откуда начинали подать денежные бумажки в бордах и долларах (как правило, однодолларовые купюры, их много), но зато очень большая экономия избирательных расходов и рекламная продукция в виде помад, флакончиков духов, пачек сигарет, микробутылочек с коньяком и водкой как в Аэрофлоте, календариков с моей физиономией. Четыре мужика четырьмя бумажками по одному доллару могли купить хорошую бутылку водки и посидеть, поговорить по душам, обдумывая, где в следующий раз будет встреча с кандидатом, чтобы подхватить побольше волшебных бумажек, при помощи которых они могут отвести душу от всех трудностей, свалившихся на нашу страну.

Это и было концовкой избирательной встречи. Доходило дело и до стычек между избирателями, особенно за право обладания микробутылочками. Стоило кому схватить пару бутылочек, как друзья его восстанавливали справедливость по Божьим заветам.

Самый высший иерарх церкви не разрешал своим служителям на параллельных нашим крестных ходах обращать руки к небу и являть чудо, но под нажимом дал разрешение. При первых же попытках на людей падали разноцветные дожди, полчища майских жуков спускались вниз и с громким жужжанием устремлялись в огороды пожирать всё, что уже было в состоянии полуготовности на грядках и растениях. С отчаянными криками люди бросались в свои подсобные хозяйства спасать урожай, славословя обиходными выражениями приехавших представителей и самого кандидата.

А через два часа приезжаем мы. На улице уже солнечно, мы все в белых фраках, джаз-банд играет «У моей бабушки есть одна маленькая штучка», детям бесплатное мороженое, мужикам по стопарику хорошей водки, а бабам по бокалу вина. Всё в одноразовых пластиковых бокалах и рюмках с цветными портретами кандидата, которые остаются в семьях на долгую память. Буквально через несколько минут вся сельская площадь начинает приплясывать и припевать:

 
К нам приехал, к нам приехал,
Андрей Васильич дорогой….
 

И тут ведущий кричит:

– От имени Андрей Василича наш любимый Господь и Спаситель дарует вам благодать, – и вздымает руки вверх.

И тут на людей начинает сыпаться манна небесная в виде уже вышеописанного набора. На площади оживление и неразбериха, а когда все подарки были разобраны, то нас и след простыл, однако у людей осталась приятная память и знание, за кого им нужно голосовать на предстоящих выборах.

И вот так, без всяких газет, журналов, телевидения и интернета наша избирательная кампания набирала обороты, и слава о наших крестных ходах далеко обгоняла нас, а люди и местные священники с помощью святой воды и матов отгоняли наших конкурентов, ожидая нас.

Наши рейтинги росли как на дрожжах в теплый день в дачном туалете и когда невозможно подогнать ассенизаторскую машину для восстановления бывшего статус-кво. И тогда против меня был применен последний и безотказный козырь моего конкурента.

Тюрьма

Мою дверь начали пилить в пять часов тридцать минут летнего утра. Я лежал в постели и слушал, как ломаются режущие элементы у «болгарок». Всех сотрудников спецслужб можно смело называть болгарами, потому что у каждого из них в столе лежат по десятку запасных режущих кругов для этого безотказного инструмента, который никак не научатся делать в нашей стране.

Ровно в шесть часов утра моя новенькая немецкая дверь распахнулась и в квартиру влетело шестьдесят два человека в черных одеждах, в масках, с самыми современными автоматами, мотками веревок через плечо, с десятком прикрепленных к бронежилетам гранат оборонительного действия с радиусом поражения в двести метров, а масках и шлемах, как у космонавтов, но только черного цвета, у каждого по пять раций и все орут на разных языках и все наставили на меня и мою жену автоматы в готовности стрелять до посинения.

Теснота в помещении была настолько высокая, что два следователя, которые возглавляли это действо никак не могли пробиться, чтобы объявить о проведении у меня обыска в подозрении совершения какого-то ужасного преступления или в том, что я очень похож на человека, который совершил это ужасное преступление.

Для любой страны, кроме нескольких африканских, арест кандидата на пост президента событие чрезвычайное, но только не для нашей страны.

Обвинение было абсурдное, но у меня изъяли все ценности, немногочисленные украшения жены, все письменные материалы, мои погоны и медали. До орденов за службу я не сподобился. Причем, один следователь сорвался на визг, предъявляя понятым – моим соседям – мои воинские атрибуты, смотрите, какой личиной он прикрывался и что они найдут подлинных владельцев наград и погон полковника пограничных войск.

– А чего его искать, – хмуро сказала хозяйка соседней квартиры, – он сюда из армии полковником и приехал, и все соседи его за глаза полковником называют, потому что он полковник и не чета таким, как вы.

Следователь носился по квартире и пинал всё, что ему под ногу подвернётся. Мне его даже было жалко, приказали арестовать ни к чему не причастного человека, а он и не знает, что предпринять. И внутри него беснуются и дерутся два человека: подлец и честный человек. И, как правило, подлец побеждает. Арестован первый невиновный – орден и звездочка на погоны. Второй – еще орден и звездочка. Потом сто, двести, триста, четыреста, пятьсот арестованных и расстрелянных жертв и у человека глаза светятся от удовольствия. И вокруг его помощники с горящими глазами, горячим сердцем, воспаленными мозгами и дочиста вымытыми в крови руками. Все готовы уничтожить друг друга, да только вот нет времени на очистку тюрем и заполнение их новым контингентом. Всё-таки на всё это нужно время. И так продолжается до тех пор, пока не сдохнет тиран. Все ждут его смерти и когда она приближается, никто и пальцем не пошевелит, чтобы отогнать её. Все с вожделением наблюдают агонию некогда страшного человека. А потом наступает время покаяния. Все начинают стучать себе коленкой в грудь и говорить, что время было такое, если бы я отказался расстреливать, то расстреляли бы меня, а у меня, семья, дети, мамочка вот больная, к постели прикованная. Помилуйте, люди добрые, я хороший. Вот я первом классе был в костюме зайчика у ёлки пеню распевал: «В лесу родилась ёлочка, в лесу она росла», не расстреливайте меня, господа-товарищи. А его никто и не собирался расстреливать, а он всё канючит и канючит. Его как бы прощают, а он воспитывает подобного себе вертухая и исполнителя несправедливых приговоров.

В СИЗО номер один города Билбордтауна меня препроводили обычным порядком. Привезли, передали дежурному с решением об аресте как особо опасного преступника. По этому случаю вызвали и начальника СИЗО, пожилого подполковника, на старости лет защитившего диссертацию по истории и теории тюремного дела в Билбордтаунской области.

– Ба, Андрей Васильевич, – широко улыбнулся он и разведя руки как для объятий, но спохватился и пожал мне руку. Во времена свободы мне приходилось встречаться с ним по общественным делам, и он мне даже подарил свою диссертацию с дарственной надписью. – Какими судьбами? А, впрочем, судьбы у нас всех одинаковы, мы только меняемся местами, сегодня ты по одну сторону решетки, а завтра я или они, и только надзиратели все время загружены одной и той же работой. Сами понимаете, работа у нас тяжелая. Царь Питер, царствие ему небесное, говаривал, бывало:

– Тюрьма – есть ремесло окаянное, и для скорбного дела сего потребны люди твёрдые, добрые и весёлые. И в нашем следственном изоляторе такие люди и служат. Сами понимаете, что мы принимаем на себя основную роль в перевоспитании лиц, переступивших закон. И мы же закладываем основу психолого-педагогического воздействия на нарушителей и именно здесь начинается истинное раскаяние в совершенном преступлении. Только у нас человек попадает в систему воспитательного воздействия, единую для всех учреждений исполнения наказаний. Тайный советник и Астраханский губернатор В.Н Татищев слово тюрьма описал следующим образом:

– Тюрьма – есть слово не славянское, прежде называлось порубь, погреб. Темница, по-немецки «тюрьме», «башня» по-татарски, по-славянски «вежа» и «стрельница». Первые тюрьмы появились в Европе в шестнадцатом веке. А в Билбордии первые тюрьмы появились в Борде и Питерсбурге в начале восемнадцатого века. Так что не мы были родоначальниками тюремного дела.

Мы прохаживались с начальником по коридорам как старые знакомые под удивленные взгляды следователя, привезшего меня сюда.

Спохватившись, начальник посмотрел документы о моем задержании и дал команду определить меня в общую камеру, так как СИЗО было переполнено.

Перед посадкой сделали опись вещей и дали расписаться в том, что у меня ничего нет.

– Счастливо, Андрей Васильевич, – попрощался со мной начальник СИЗО, – люди в камере сидят солидные, в законе, думаю, что найдете с ними общий язык.

– Вот, бляха-муха, и сбылась билбордянская пословица: от сумы и от тюрьмы не зарекайся, – подумал я и шагнул в камеру.

Камерные отношения

– Здравствуйте, люди добрые, – сказал я, войдя в камеру. – Зовут меня Андрей, фамилия моя Северцев, статья 58-я, десять прим, я кандидат в президенты нашей страны. Дозвольте приземлиться на вашем аэродроме на неопределенное время.

Пауза несколько затянулась. Семь человек сидели за столом, на котором стоял алюминиевый чайник и восемь алюминиевых кружек, и внимательно смотрели на меня. Оценивали, кто это и как с ним вести.

Это был и экзамен для меня, согнусь ли я под взглядами и буду ли шестерить перед новыми соседями, потому что сидели не новички, а действительно люди авторитетные в уголовно-тюремных делах.

Пауза стала затягиваться на неприличный промежуток времени. Нужно что-то делать. Я увидел свободную койку на втором ярусе, подошел к ней и положил свои туалетные принадлежности и стал заправлять подушку и то, что можно было назвать простыней под одеяло солдатского образца 1914 года. Раз у людей нет желания разговаривать, то и не нужно к ним лезть со своими разговорами. Хотя и в тюрьме соблюдаются некоторые элементы вежливости при поступлении новых постояльцев: либо здороваются, либо нападают кодлой, чтобы показать, кто здесь хозяин. А здесь все хозяева и никто не решается взять верховодство. Как говорят, если пьянку нельзя предотвратить, то ее нужно возглавить, то и я подошел к столу, сел на свободное место и сказал:

– Предлагаю попить чай, с собой ничего сладкого нет, но обещаю, что скоро будет.

– Так это у нас не чай, а чифирь, – сказал один, тот что постарше.

– Чифир так чифир, – сказал я, – в гостях носом не воротят.

Мои слова вызвали что-то подобие улыбок у моих сокамерников. Один взял чайник и налил в мою кружку что-то чёрное как смоль, хотя на свет был вид крепко заваренного чая. Себе они тоже налили.

– За всех присутствующих, – сказал я как бы тост и сделал хороший глоток горячего варева. Заварка была крепкая и во рту сразу появилась оскомина, а зубы стали скрипеть друг о друга.

– Откуда же пятьдесят восьмая взялась? – сказал один из сокамерников. – Ее, помнится, в шестидесятые годы Хрущев Никита и прикорешил вместе с Берией.

– Не скажите, уважаемый, – сказал я, – пятьдесят восьмую раздербанили на части и поместили в раздел десятый кодекса, как преступления против государственной власти. Так что, если у них будет желание, то любую вашу статью можно будет перевести в раздел десятый.

– Это как же так? – угрожающе загудел верзила с пудовыми кулаками. – Кто им это позволит это сделать?

– А кто им это запретит? – ответил я вопросом на вопрос. – Я хотел сделать, чтобы Конституция и законы страны соблюдались неукоснительно, и сейчас мы с вами товарищи по несчастью и сидим в одной камере. Так кто им помешает? Только мы с вами, а больше некому.

И мы все засмеялись.

– Слушай, а что можно сделать, чтобы вертухаи были похожи на людей? – задали мне очередной вопрос.

– Ну, братаны, вы и мастаки задавать сложные вопросы, – засмеялся я. – Вот, давайте рассмотрим пример. Два друга, Колян и Петруха. Одного посадили в камеру, а второго поставили его стеречь у камеры. И все. Дружба закончилась. Стали смертными врагами. А почему? Да потому что Петрухе дали мундир и власть, причем бесконтрольную над Коляном, и он эту власть употребляет на полную мощь. Вот приходит он домой, снимает форму и его начинает грызть совесть от того, что он по-зверски относится к своему другу. И с каждым днем эти угрызения совести становятся все меньше и меньше, а потом совесть пропадает совсем. Возьмите кино. Там менты, которые без мундира, то есть сыщики, намного душевнее, чем те, которые в мундирах.

– Не, кореш, не скажи, – возразили мне, – они что в мундирах, что без мундиров – одинаковые. Их чем-то кормят таким. Я бы вот послушался нашего участкового, так сейчас поди бы генералом был и не сидел бы в этой камере.

Рассказ снова вызвал смех. Стали вспоминать, сколько полиционерских генералов сидит и сколько из них умерли во время следствия или покалечились, или с жизнью счеты свели.

– В полимилицию я бы ни в жисть не пошел, – сказал пожилой зек. – В такой службе не запачкаться нельзя, да и на любой службе тоже. Даже мы, законники, и то мараемся о всякое дерьмо чуть ли не каждый день. А что вот ты с евреями делать будешь? Расплодилось их несчетно и нам конкуренцию составляют, свою мафию организовывают и перекрывают нам все пути легализации доходов.

– Нет, братаны, – сказал я, – тут дело не в евреях или в армянах, а в нас самих. Вы, да и мы тоже, разобщены полностью, каждый сам по себе, а они все коллективом, и они все родственники-знакомые и друг за друга горой. Кто вам мешает так же делать? Никто. Сами себе мешаете. А про евреев я вам сейчас анекдот расскажу. Было это в советские годы, еще при Хрущеве. Объявили в Борде, что в самом крупном магазине икру будут продавать по шестьдесят копеек за килограмм. А дело было как раз тридцать первого декабря. С утра у магазина очередь километра на три. Стоят, мерзнут. В двенадцать часов вышел директор и сказал, что евреям икру продавать не будут. Евреи ушли, а все зааплодировали. В три часа снова директор объявил, что приезжим икру не будут продавать. Приезжие ушли, а очередь снова зааплодировала, понаехали тут, понимаешь. В пять часов директор объявляет, что продавать будут только ветеранам Отечественной войны. Очередь сильно убавилась. В семь часов директор снова объявляет, что обслуживаться будут только ветераны войны 1812 года. И очередь разошлась. Остался только один старичок, старенький-престаренький, замерший до такой степени, что говорить не мог. Завел его директор в свой кабинет, налил рюмку водку и спрашивает:

– Вы член партии?

Старик кивает головой, типа, да еще с 1917 года.

– Вы же понимаете, – говорит директор, – что в интересах пропаганды мы должны были показать, что у нас все продаётся и все очень дешево.

– Я-то понимаю, – говорит отогревшийся старичок, – но я не понимаю, почему евреев самыми первыми отпустили!

Хохот в камере стоял такой, что в дверь несколько раз заглядывали надзиратели, а один раз мелькнула и голова начальника СИЗО.

– Весёлый ты человек, кореш, – сказал коллектив заключенных, – а не боишься ты пролететь на выборах как фанера над Парижем?

– Если не убьют, то не боюсь, – сказал я. – Если говорить о фанере, то это значит говорить о смерти. Был во Франции такой летчик по фамилии Фаньер. Еще перед Первой мировой войной летал он над Парижем, врезался в Эйфелеву башню и погиб. А потом революционер Мартов сказал, что российское правительство несется к своей погибели как Фаньер над Парижем. А у нас в Билбордии всегда так – слышим звон, да не знаем, где он, вот и стали говорить о фанере над Парижем, если человеку в чем-то не повезет. Я хочу, чтобы в стране была власть народная, и чтобы народ управлял государством через демократически избранных представителей. Моя бабушка всегда говорила про власть «оне», мол, оне живут сами по себе, и мы живем сами по себе. А народ должен иметь право избирать и менять не справившихся с делом представителей во власти. Вот я за что.

Наши разговоры затянулись заполночь. Говорили обо всем. О военной службе. Об отношении к преступности. О легализации теневых доходов. Об обучении детей. Естественно, что большинство состояний составлялось не вполне честным и легальным путем, а владельцы состояния хотели быть не с разбойничьей повязкой на пиратском бриге, а быть уважаемыми сэрами и пэрами, а их детишки получать образование в престижных учебных заведениях и становиться элитой, и это право должно быть у всех, а не только для своей кодлы.

– А ведь это не ваша камера, – сказал я, когда мы укладывались спать.

– Начальник нас собрал вместе, – сказал один из сокамерников, – говорит – тут привезут интересного типа, потолкуйте с ним. Вот мы и потолковали. Ты нам понравился, здесь тебя никто не тронет, а с утра мы разошлем малявы корешам, чтобы поддержали твою кандидатуру.

Утром у меня уже были другие сокамерники. То есть, в камеру вернулись те, кого попросили на ночь перебраться в другие камеры.

Читатель будет очень разочарован тем, что я не стал описывать нравы в тюрьме. Тем, кто желают узнать о них поподробнее, можно просто бросить камень в витрину самого дорого магазина и начать увлекательные приключения по местам содержания уголовных преступников и познакомиться с ярчайшими представителями их класса, или, как сейчас говорят, социальной группы, и в эти группы входят их представители. Возбуждение ненависти к одной из социальных групп ведет возбуждение уголовного дела, так что я об уголовниках ничего не скажу, чтобы и на меня не возбудили за это уголовное дело.

В тюрьме я просидел ровно неделю. Как ни за что взяли, так и без объяснений выпустили. Билбордия, однако. Не понять ее ни умом, ни сердцем, и аршином не обмерить, и управлять ею нужно так, как дитем непослушным.