Текст книги "Россия сегодня. Через 100-летие великих революций"

Однако и Александр Пушкин, и Федор Достоевский, и Лев Толстой были не только людьми, глубоко любившими нашу страну, но и искренними христианами. Вера человека меряется отнюдь не отношением к церкви как институту. И вовсе не случайно великий русский язык породил поговорку «чем ближе к церкви – тем дальше от Бога».

Русская литература XIX века состоялась потому, что она стала литературой сопереживания, эмпатии, потому что она проникла в самую душу вечно попираемых людей, потому что она заставила людей взглянуть на самих себя со стороны и увидеть свое унижение и полное отсутствие всякой перспективы при бездействии. Ну а уж то, что последовавшее в XX веке действие не пришлось по вкусу двум процентам, надо отнести к проблемам меньшинств.

Тюрьма русского народа

Статья 1791 Уложения о наказаниях приравнивала неповиновение работников владельцам компаний к восстанию против власти. Санкции были совершенно одинаковыми и регулировались нормами ст. 284–290, 294 Уложения.

Статья 288 Уложения весьма ясно обращалась к крестьянам: «восстание против властей, правительством установленных, почитается и всякое возмущение крестьян или дворовых людей против своих помещиков, владельцев или управляющих».

Про вооруженные выступления мы говорить не станем. Понятно, что они сурово карались: каторга на срок от 15 до 20 лет (ст. 284 Уложения о наказаниях).

Если бастующие рабочие оружия в руки не брали, но, к примеру, побили кого-то из приказчиков, то срок каторги составлял от 12 до 15 лет (ст. 285).

Если никто из приказчиков не пострадал, однако владелец завода пригласил для устрашения казаков, выполнявших в то время функции ОМОНа, то забастовщиков отправляли на каторгу на срок от 4 до 6 лет (ст. 286).

Разумеется, на каторгу шли не все, а только активисты. В противном случае работодатели рисковали остаться без рабочей силы. Поэтому перечень карательных санкций для рядовых участников стачек был шире: ссылка в Томск, год арестантской роты или полгода смирительного дома. Разумеется, всех при этом пороли – и взрослых мужчин, и женщин, и работающих подростков.

Лишь для двух процентов населения символом той эпохи был «хруст французской булки». Для остальных булок не было, а были плетки, хлысты и розги, которые входили в жизнь подданного империи начиная со школы и сопровождали трудоспособный возраст.

Особенно активно пороли крестьян.

Причем порка предусматривалась не только за забастовку или собрание, но и за… «необоснованные жалобы». Более того, пороли даже за просьбы!

Согласно ст. 1907 Уложения, тем, кто подписал петицию, давали ровно 50 ударов розгами.

К розгам прилагался солидный штраф.

Сегодня это кажется парадоксальным, но в царской России накладывали разорительные штрафы просто за написание жалобы. Риски при написании бумаг были абсолютны, поэтому крестьяне предпочитали не писать жалобы, а просто поджечь усадьбу барина. Это было абсолютно рационально, поскольку поджигателей, в отличие от жалобщиков, находили не всегда[49]49
  Удивительным образом современное российское законодательство воспроизводит систему отношений, распространенную 110 лет назад. В 2010 году на шахте «Распадская», Кузбасс, в результате аварии погиб 91 человек. После этого несколько сот шахтеров перекрыли дороги и закидали камнями и арматурой ОМОН. На вопрос журналистов, почему они не создали профсоюз, шахтеры ответили: «При создании профсоюза все его активисты будут уволены в течение суток. А при перекрытии дороги то ли привлекут к ответственности, то ли нет. Перекрывать дорогу поэтому безопаснее».


[Закрыть].

Согласно статье 1165 Уложения, «ябеднические просьбы или воспрещенные законом от крестьян на помещиков жалобы» или иные недозволенные бумаги влекли за собой штраф от 10 до 50 рублей. За повторную жалобу или просьбу следовал уже арест, а если письмо уходило царю – то ссылка в Сибирь. Аналогичная статья действовала в отношении работников.

Для ясности, размер оброка в 1870 году составлял порядка 8–9 рублей в год, а в радиусе 25 км от столиц – 12 рублей. То есть размер штрафа за просьбу или жалобу был сопоставим с суммой оброка за пять лет. К 1913 году, когда товарность хозяйства и денежные доходы селян несколько возросли, в год (после уплаты десятирублевого налога) крестьянин зарабатывал 32 рубля[50]50
  Россия, 1913. Статистико-документальный справочник. СПб., 1995. С. 314.


[Закрыть]. Так что сумма штрафа была сравнима с годовым денежным доходом.

В селах ежегодно вспыхивало 60–70 выступлений. В 1902 году они переросли в массовые протесты, опередив на три года революцию в городах. Только в Харьковской и Полтавской губерниях было разрушено 105 помещичьих экономий. Для подавления выступления было стянуто несколько десятков тысяч солдат, однако нельзя было ввести гарнизон в каждое российское село.

Правительству пришлось идти на уступки. В 1903 году власти отменили круговую поруку, то есть правила, по которым за провинности одного человека отвечало все село. В 1904 году были отменены ненавистные порки (их ненадолго вернули в 1905–1907 годах каратели Столыпина, а в 1917–1920 годах белые правительства). В 1905 году было объявлено об отмене выкупных платежей (если бы не случилось восстания, обязанность крестьян платить помещикам сохранялась бы до 1955 года).

Но отмены выкупных платежей оказалось недостаточно. Крестьяне не получили главного – земли.

В 1905 году число бунтов превысило 3200.

Войска не очень охотно подавляли крестьян, поэтому роль пожарной карательной команды правительство поручило казакам. Массовые выступления продолжались еще несколько лет. В их процессе было сожжено от 3000 до 4000 усадеб. Поджоги преследовали вполне конкретную цель – не дать барину вернуться на прежнее место, чтобы в отсутствие «хозяина» вновь разделить землю.

Не менее решительно шла борьба рабочего класса.

Первая масштабная забастовка произошла в 1885 году на текстильном заводе в Орехово-Зуево. Завод принадлежал Тимофею Морозову, поэтому события вошли в историю как «Морозовская стачка». Изначально предприятие было создано на деньги старообрядческой общины. И Морозов, и значительная часть работников были старообрядцами. По мере течения времени Морозов завладел, что называется, контрольным пакетом акций, после чего стал снижать зарплату. За три года зарплата была снижена пять раз. Вовсю практиковались штрафы. С работников снимали деньги по любому поводу. В среднем недоплачивалось до 25 % зарплаты, а часть людей теряла половину заработка.

Забастовку прибыло усмирять шесть сотен казаков, укрепленных тремя батальонами солдат. Шестьсот человек были арестованы. Активистов отдали под суд. Спустя год суд присяжных оправдал организаторов стачки, но такого рода либеральности не приветствовались в империи Романовых, и без всяких судебных решений восемьсот работников фабрики были уволены и высланы из Орехово-Зуево.

Однако репрессивный ответ оказался неэффективен. В 1885 году в империи бастовало уже 25 000 человек. Каждый из них мог быть не только уволен, но и арестован. Но протесты ширились, потому что условия жизни были совершенно невыносимыми.

В 1891 году в Варшаве, Польша, российские работники впервые вышли на Первомай. Появились красные флаги. На следующий год в Лодзи, Польша, при разгоне первомайской демонстрации войска открыли огонь. Были жертвы.

Вскоре выступления развернулись во всех промышленных центрах России. Власти прибегают к расстрелам. В Ярославле гренадеры-фанагорийцы открывают огонь по работникам мануфактуры Корзинкина. Шесть человек убито, 18 ранено. Николай II очень рад. Он пишет резолюцию: «Спасибо молодцам фанагорийцам за стойкое и твердое поведение во время фабричных беспорядков».

Однако стачки продолжаются. В среднем в год проходит до 150 забастовок с участием свыше 44 тыс. человек.

Ранее существовавшие в виде теоретических клубов, социал-демократы обрели точку опоры. В 1893 году Владимир Ульянов переезжает в Петербург и начинает агитацию среди рабочих. Он быстро размежевывается с другим марксистом – Георгием Плехановым. Водоразделом становится отношение к либеральной оппозиции. Плеханов рассматривает ее как союзника в борьбе с царизмом, молодой Ленин – как тормоз будущей революции.

Социал-демократы придают рабочей борьбе организованный характер. В 1896–1897 годах только в Петербурге бастуют десятки тысяч работников. Аресты были неэффективны. Казаков не хватало. Да и что могли сделать казаки? Встать за станки? Власти были вынуждены отступить.

Рабочее движение России добивается серьезнейшего успеха. В 1897 году издается закон о сокращении рабочего дня до 11,5 часов, а при ночной смене до 10 часов, и установлении праздничного отдыха.

Члены петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». Слева направо (стоят): А. Л. Малченко, П. К. Запорожец, А. А. Ванеев, слева направо (сидят):

В. В. Старков, Г. М. Кржижановский, В. И. Ульянов-Ленин, Ю. 0. Мартов. Санкт-Петербург, 1897 г.

Но каждый шаг давался с большим трудом.

С крестьянскими выступлениями российские власти боролись так, как будто это были оккупированные территории. Министр внутренних дел Петр Дурново писал киевскому генерал-губернатору: «Аресты теперь не достигают цели. Судить сотни и тысячи людей невозможно. Поэтому необходимо истреблять силой оружия бунтовщиков, а в случае сопротивления сжигать их жилища». Губернатор Курской губернии приказал полностью уничтожать села, оказывающие сопротивление. Губернатор Екатеринославской губернии (теперь Днепровская область Украины) – открывать огонь из артиллерии по деревням и селам, жители которых захватывают помещичьи земли.

На бастующие заводы высылалась конная полиция. В 1901 году на Обуховском сталелитейном заводе, получившем оборонный заказ, вспыхнула забастовка, так как дирекция ввела неоплачиваемые сверхурочные работы и уволила 70 возмущенных этим работников. Забастовка переросла в столкновения с полицией и войсками. Восемь рабочих были убиты, но администрации пришлось сократить продолжительность рабочего дня, восстановить уволенных и, напротив, рассчитать ряд самых ненавистных начальников. Однако было возбуждено уголовное дело, двух активистов приговорили к каторге, семерых – к тюрьме, а несколько сот человек были высланы из Санкт-Петербурга.

В 1905 году на фоне позорной войны с Японией и не менее позорного расстрела рабочей демонстрации на Дворцовой площади в России вспыхнули массовые забастовки, в ряде городов переросшие в баррикадные бои.

Царь был вынужден идти на уступки. Уже в феврале 1905 года он заявил о выборах в Думу, которую, впрочем, ограничивал чисто совещательными функциями. В апреле вопреки протестам РПЦ было разрешено переходить из православия в иные исповедания. Пришлось свернуть запреты в отношении старообрядцев.

Но забастовки продолжались, охватывая сотни тысяч людей. В июне 1905 года совершенно неожиданно вспыхнуло восстание на броненосце «Князь Потемкин». На корабле служили герои «Варяга», сражавшиеся против японцев у корейских берегов. Поводом послужило гнилое мясо, за отказ есть которое командир корабля пригрозил повесить недовольных. Накануне в Одессе, у которой стоял броненосец, казаки расстреляли рабочую демонстрацию, так что угроза была воспринята как реальная. В результате матросы уничтожили командиров и увели корабль в Румынию. Вспыхнуло восстание на военной базе в Севастополе. При его подавлении власти арестовали полторы тысячи моряков.

В октябре отдельные забастовки переросли во Всероссийскую политическую стачку, в которой приняло участие два миллиона человек, то есть больше половины всех российских рабочих. Полностью было парализовано железнодорожное сообщение, и машинисты издевательски предлагали жандармским полковникам поработать на паровозах самим. В городах было отключено электричество. Прекратила работать почта. Замолк телеграф. Бастовали шахтеры, ткачи, металлисты, сотрудники магазинов и учащиеся.

В Петербурге был отдан приказ расстреливать демонстрантов при их отказе расходиться. Это были не пустые слова. Власти повсеместно прибегали к насилию.

В результате в Москве, Ростове-на-Дону, Екатеринославе (Днепр), Харькове, Нижнем Новгороде, Польше вспыхнули вооруженные выступления. На практике они представляли собой акции небольших групп, обладавших охотничьими ружьями и револьверами. Оружие лишь отчасти было покупным. В основном рабочие мастерили оружие сами, а в Сормове даже изготовили самодельную пушку.

Разумеется, все эти выступления были подавлены в течение нескольких дней.

Но действия работников имели результат.

Властям пришлось пойти на создание в стране парламента, выборы в который, впрочем, проходили по совершенно искаженной схеме и который долго не просуществовал. Была отменена цензура, разрешены профсоюзы и партии, сокращена продолжительность рабочего дня и повышена зарплата.

На селе пришлось отказаться от выкупных платежей от крестьян к помещикам. Эти платежи были введены в 1861 году в обмен на освобождение. К 1905 году крестьяне заплатили свыше 1,5 млрд рублей и должны были еще столько же. Окончательный расчет предполагался только в 1955 году! И исключительно первая русская революция – с ее крайне жесткими формами – вынудила правящий класс отказаться от дальнейшего выдаивания денег с нищего селянства.

Но в целом после 1905–1907 годов власть не извлекла никаких выводов.

События на Ленских золотых приисках 1912 года это продемонстрировали.

Прииски принадлежали фирме Lena Goldfields, владельцами которой были русские, англичане и немцы. Сама фирма была зарегистрирована в Лондоне с целью ухода из-под налогообложения. Для работы на приисках использовали вахтовиков.

Зарплаты были высокие и превышали московские вдвое. Но половина денег уходила на наем жилья, рабочий день продолжался до 16 часов, а трудиться приходилось в глубоких шахтах по колено в воде, причем зимой – в Якутии! – работы не приостанавливались. Все магазины принадлежали работодателю, и купить нужный товар можно было, лишь получив «в нагрузку» что-то совершенно ненужное.

На приисках вспыхнула забастовка, поводом для которой послужила продажа тухлого мяса. Директор департамента полиции телеграфировал в местное жандармское управление: «Предложите ротмистру Трещенкову непременно ликвидировать стачечный комитет». Стачком арестовали. Рабочие вышли на демонстрацию солидарности с товарищами. Жандармерия открыла огонь по демонстрантам, устроив настоящую бойню. Было убито 170 человек и ранено не менее двухсот. Выступавший на заседании Думы министр внутренних дел Макаров под аплодисменты членов «Союза русского народа» заявил: «Так было, так будет!».

Не стоит удивляться, что такое отношение не могло устраивать российских работников и они боролись за перемены.

Жизнь работников в империи

Чего же добился рабочий класс России ценой тяжелого труда и кровопролитной социальной борьбы к концу эпохи Романовых?

К началу Первой мировой войны средняя заработная плата на заводах составляла 260 рублей в год или примерно 22 рубля в месяц[51]51
  Россия, 1913, Статистико-документальный справочник. СПб.:
  Институт Российской истории РАН, 2005.
  URL: http://istmat.info/node/236.


[Закрыть]. Разница между регионами была не столь значительна, как сегодня, и в Москве, например, среднемесячная зарплата работников составляла 25 рублей, на престижном Путиловском заводе Петрограда – до 50 рублей.

В Петрограде килограмм мяса стоил 0,5 руб., курица (в ней 4 кг веса) – рубль, килограмм масла – рубль, десяток яиц – 30 копеек, буханка хлеба – три копейки. Чтобы сравнить с современными питерскими ценами, эти цифры надо умножить примерно в две тысячи раз. Такой эксперимент позволит легко убедиться, что цены относительно зарплат были тогда более высокими, чем сегодня.

В общем, взрослый мужчина должен был тратить на питание в месяц не менее 4–6 рублей, то есть порядка 25 % заработка. Положение женщин было хуже, так как их зарплата была на 30–50 % меньше. В своем большинстве рабочие имели крестьянские корни и традиции большой семьи. Но уже при рождении второго ребенка доля затрат на еду в общих расходах резко возрастала и достигала 60 % всех семейных затрат.

При этом экономия на продуктах оборачивалась туберкулезом и анемией. В 1899 году на бумагопрядильной фабрике в Богородске Московской губернии (ныне город Ногинск) в ходе исследования были установлены красноречивые факты[52]52
  Богословский С. М. О санитарном положении рабочих на одной фабрике // Сведения о заразных болезнях и санитарно-врачебной организации в Московской губ. М., 1899. № 12. С. 30.


[Закрыть]:

Понятно, что более 10 рублей в месяц на питание могли потратить только мастера и приказчики. Но заметим, что даже их заработок был недостаточен для поддержания нормального здоровья. Так что борьба за зарплату означала в буквальном смысле слова борьбу за жизнь.

Заводских столовых не имелось, а в немногочисленных имевшихся работодатель держал высокие цены. В 1908 году обследование быта на текстильных фабриках северной столицы показало: первым блюдом в большинстве являлись капустные щи. Вторым блюдом была обычно поджаренная картошка с салом или с постным маслом. Но такое разнообразие могла себе позволить только половина работников[53]53
  Кирьянов Ю. И. Жизненный уровень рабочих России. М., 1979. С. 171.


[Закрыть].

То есть половина рабочего населения столицы питалось только щами и хлебом. Щи варились не каждый день. Очень часто они готовились сразу на неделю. Шахтеры в Донбассе на завтрак имели кулиш с хлебом, на обед – кашу и мясной борщ, а на ужин – остатки от обеда. На ситцевых фабриках в Шуе обед составляли постные щи и каша, а белый хлеб работники видели только по праздникам.

Разумеется, люди старались разнообразить свой стол. Но на рынке доступных продуктов преобладал фальсификат. В 1914 году Петербургская городская лаборатория признала недоброкачественными 78 % продаваемого хлеба (невыпечен и с личинками мух), 43 % молока (грязное и разбавленное), 26 % коровьего масла, 29 % мяса и рыбы.

Но люди живут не только для того, чтобы не умереть от голода. Им еще надо в буквальном смысле слова иметь крышу над головой.

Одним из наиболее развивающихся промышленных регионов стал угольный Донбасс. Здесь на реке Кальмиус энергичный валлиец Джон Юз основал металлургический комбинат, ставший крупнейшим в России. Британец переселился в особняк, выстроенный в стиле ренессанс. Работники жили в «балаганах» и «каютах». Первые представляли собой «довольно длинные здания с несколькими жилыми отделениями, большими и малыми; но внутри их было грязно, и они до тесноты были наполнены жильцами». Это считалось благоустроенным жильем. «Каюты» являли собой землянки, обложенные досками или камнем. Пол там был тоже земляной. Таким образом был обустроен быт на 14 заводах, 36 шахтах и семи железных рудниках.

В Петербурге «кают» не было. Все же город представлял собой столицу, да и в силу холодного климата загонять работников в неотапливаемые землянки было бы слишком расточительно. Здесь преобладали иные отношения.

По обследованию 1908 года, только 22 % работников могли позволить снять себе квартиру. Причем в каждом третьем случае речь шла о коммуналке. Еще 40 % снимали комнаты, а 38 % – полкомнаты, угол, койку или полкойки. Полкойки означало, что днем на кровати спал один человек, а ночью другой, в зависимости от графика сменности. Так жила наиболее квалифицированная и образованная часть российского пролетариата.

Наем комнаты стоил примерно 15 рублей в месяц и был возможен лишь для работников, получавших 60 рублей, то есть для очень квалифицированной части рабочих. Но комната могла быть обустроена и в подвале. В этом случае она стоила вдвое меньше.

Во второй столице доля рабочих, проживавших в отдельной квартире, была также незначительной: среди печатников Москвы в 1907 году она составляла 5,2 %, среди металлистов в 1914 г. – 6–9 %, среди текстильщиков в том же году – лишь 1 %.

Условия проживания тех, кто снимал угол, очень выразительно описаны в одном из обследований, проведенных в Петербурге: «Площадь пола, занимаемая… кроватью, и носит общее употребительное название „угла“. Если угол занят целой семьей или девушкой, то кровать отгораживается ситцевыми занавесками (пологом), подвешенными на веревочках; в таком отгороженном углу живет иногда семейство из 4 даже 5 человек: муж и жена на кровати; грудной ребенок в подвешенной к потолку люльке; другой, а иногда и третий – в ногах…».

Как правило, комнаты снимали семейные люди с детьми, а углы снимали одинокие работники. С точки зрения размера жилплощади на одного человека никакой разницы в условиях жизни между ними не было. В 1910 году в Донбассе 20 % работников проживали на площади менее 3 кв. м на человека, 48 % на площади от 3 до 5 кв. м, 21 % на площади от 5 до 7 кв. м, и только 11 % – на площади свыше 7 кв. м[54]54
  Кирьянов Ю. И. Жизненный уровень рабочих России. М., 1979.
  С. 245.


[Закрыть].

Здравоохранение

Здравоохранение – это не только число больниц и врачей на душу населения. Это в первую очередь санитария, которая невозможна без водопроводов и канализации.

Известно, что в Берлине спустя год после введения в строй канализации заболеваемость холерой снизилась вдвое, а вскоре эта болезнь исчезла вообще. Таким же образом изменились показания заболеваемости брюшным тифом в Петербурге после строительства в 1889 году очистных сооружений на водозаборе.

В 1912 году из 1082 городов России водопровод имелся только в 192 городах. Но в основном была обеспечена только подача воды, без очистки. Фильтрация существовала только в 58 городах империи (для сравнения, в Германии системы забора и очистки воды существовали в 98 % городов с населением более 20 000 человек).

Но и в тех местах, где были построены сети, чистую питьевую воду получала лишь часть жителей, в основном в престижных районах. В Симбирске, к примеру, водопровода не было в 84 % домов.

Канализация имелась только в 38 городах[55]55
  Статистический ежегодник России. 1912 г. М., 1912. Л. 6.


[Закрыть].

В 1910 году в 72 губерниях прокатилась эпидемия холеры. От нее погибло 110 тысяч человек, что составило 48 % заболевших. Врачи напрямую увязали заболевание с отсутствием чистой питьевой воды.

Жилищный фонд был неблагоустроен в прямом смысле этого слова. Не было электроэнергии, центрального водоснабжения, сам размер жилплощади в расчете на человека был крайне мал, а квартплата высока.

По статистическому обследованию 1913 года, в Симбирске при населении 54 000 человек насчитывалось всего 8280 домохозяйств, то есть, проще говоря, в одном доме или квартире в среднем жило семь человек. 17 % квартир располагались в подвале или полуподвале. Имелись землянки. Плата зависела даже не от площади, а от кубатуры и составляла один рубль за кубометр в год в подвале и два рубля за кубометр чуть повыше.

Стесненность была и в столицах. Хотя в среднем в Санкт-Петербурге на одного жителя приходилось 12 кв. м жилплощади, 46 % работников, как мы отмечали выше, снимали полкомнаты. То есть в буквальном смысле слова ночевали с незнакомыми людьми.

Также отметим, что, по статданным 1912 года, из 1,4 млн городских домов деревом и соломой было покрыто 700 тысяч кровель, а еще двести тысяч были покрыты дерном и тому подобным материалом. Число каменных домов не превышало 20 %[56]56
  Статистический ежегодник России. 1914 г. Пг., 1915. Отд. V,
  «Сведения о городских поселениях». С. 1–3.


[Закрыть]. Огромная масса людей жила в подвалах, погребах, сараях и землянках. Отсюда, кстати, возникли и коммунальные квартиры в двадцатых годах, когда работники переселились в жилые помещения своих бывших начальников.

Вторым фактором здоровья любой нации является питание. Народ царской России – той самой, что «кормила всю Европу», – постоянно недоедал. Особенно острой проблема питания была в деревне, которая каждые два-три года проходила через недород, то есть голод из-за переменчивой погоды и вызванных этим неурожаев.

В городах состояние здоровья напрямую зависело от уровня доходов. Новосельский, исследуя смертность по Санкт-Петербургу, доказал, что смертность в бедных кварталах была в 2,15 раза выше, чем в районах города, где жила богатая публика. Соответственно, чем ниже была зарплата, тем выше была смертность. Отсюда и обратный вывод: борьба рабочего движения за рост зарплат была без преувеличения борьбой за жизнь[57]57
  Новосельский С. А. Смертность и продолжительность жизни в России. Пг., 1916


[Закрыть].

Третий фактор здоровья населения – это, собственно, сама система больниц, поликлиник и кабинетов врачей.

В 1913 году на одного врача в России приходилось 7500 пациентов. То есть на крупный город с населением в сто тысяч человек имелось всего 15 докторов, включая узких специалистов (стоматологов, фармацевтов, хирургов и т. д.). В столицах было, понятно, получше, но за их пределами ситуация резко ухудшалась. В 84 городах (!) не имелось ни одного врача вообще.

В сельской местности ситуация была катастрофична. На одного доктора приходилось 20 300 человек, и достаточно почитать автобиографические рассказы Михаила Булгакова, чтобы оценить всю нищету положения[58]58
  Отчет о состоянии народного здравия и организации врачебной помощи в России за 1913 год. Пг., 1915. С. 58–59.


[Закрыть]. Для ясности, много это или мало, отметим, что сегодня средняя численность муниципального района в России 6500 человек. То есть в среднем на три района по меркам России, которую мы потеряли, приходился один доктор.

Разумеется, антисанитария и отсутствие системы здравоохранения влекли за собой высокую смертность, в первую очередь детскую. В известном выражении про «семерых на лавках» содержится большая нечестность. На лавке из семерых оставалось только трое, иногда четверо. Остальные лежали рядом с церковью, на кладбище.

Младенческая смертность в России в конце XIX – начале XX века[59]59
  Новосельский С. А. Обзор главнейших данных по демографии и санитарной статистике. 1916; Новосельский С. А. Смертность и продолжительность жизни в России. Пг.: Тип. МВД, 1916.


[Закрыть]

Буйным цветом процветали инфекционные заболевания.

Их уровень в несколько раз превосходил европейский.

В таблице нет туберкулеза, но он был настоящим смертным бичом в Европе начала XX века. По оценкам Новосельского, туберкулез был причиной 40–45 % случаев смерти людей среднего возраста.

Какой же была продолжительность жизни в других европейских странах? – в Англии она составляла 44 года, во Франции -45 лет, в Германии, в Скандинавии – 51–52 года. Даже в неблагоприятной Австро-Венгрии продолжительность жизни составляла 38 лет. В России – 32 года.

Менялась ли ситуация со смертностью и медицинским обеспечением в России? Конечно, менялась. Прогресс неостановим, и с 1903-го по 1913 год число докторов выросло на целых 5400 человек. Но выросло и население, поэтому если в 1903 году на 100 000 жителей приходилось 13 врачей, то в 1913 году – 14 врачей. Развитие налицо, но оно настолько медленно, что, очевидно, не соответствует задачам.

Притом сказанное относится и к военной медицине. Отсюда санитарные потери России по сравнению с армиями европейских держав, очевидно, были более чувствительными.