Текст книги "От Астраханского кремля до Рейхсканцелярии. Боевой путь 248-й стрелковой дивизии"

902-й СП в степи под Хулхутой

В степи не прекращались столкновения с бандами. 1-й батальон 902-го СП выслал две боевые группы для уничтожения «незаконных вооруженных формирований». Первая группа, выдвинувшаяся в направление Арван-Ашуна, никого не обнаружила, но вторая у местечка Хоро-Худжар задержала пять человек и отбила 40 голов скота. Степняки не оставались в долгу. 14 октября у колодца Красный Худук примерно 40 всадников атаковали отделение 902-го СП, сопровождавшее табун скота к Астрахани. Табун был потерян. Не справившееся с задачей отделение, не понеся потерь, отошло к позициям полка⁶⁰.

Погода быстро портилась. Прошли первые дожди, вскоре сменившиеся морозным антициклоном. Температура упала до 4–8 градусов мороза. Между тем многие бойцы были одеты в летнее обмундирование. Здесь тоже начались обморожения. В 771-м артполку насмерть замерзли четыре красноармейца. Если число погибших от холода в 902-м и 905-м СП было таким же, как в 899-м, то всего умерло до 100 человек. Это число вполне сочетается с общим уменьшением числа бойцов в дивизии за октябрь-ноябрь: убыль составила 1500 человек, из них убитыми и ранеными 900. Зимнее обмундирование было получено лишь 14 ноября⁶¹.

9 ноября штаб Сталинградского фронта издал боевой приказ № 9, в соответствии с которым 28-й армии предстояло пройти по элистинской дороге и освободить центральную Калмыкию.

Во исполнение приказа штаба фронта 13 ноября В.Герасименко издал боевой приказ № 9. Им предписывалось взять Хулхуту силами 34-й ГВСД, усиленной «катюшами» и танками. Сюда же из 905-го СП 248-й СД выделялся «лучший батальон». 899-й СП 248-й СД снимался с обжитых позиций у Сарпы и через Эрдинеевку также должен был подойти к Утте. 1-му батальону 899-го СП 248-й СД было нужно взять Омн Керюльчи, чтобы блокировать возможный маневр 16-й МД с северо-запада. Через несколько дней командование 28-й армии отказалось от операции против Омн Керюльчи, придя к выводу, что 1-му батальону 899-го СП лучше оставаться у совхоза № 1 °Cарпа⁶².

20 ноября начался штурм Хулхуты. Взятие сильного укрепрайона открывало дорогу на запад, к Яшкулю, а затем и Элисте.

Ведущая роль в операции была за 34-й ГВСД. Но боевое крещение испытал и 1/905-й СП 248-й СД. Он осуществлял отвлекающий маневр чуть южнее астраханской дороги. В 07.00 батальон начал демонстрационное наступление на высоту 3,3. Немцы активно отстреливались. Батальон смог выбить боевое охранение 60-го МП и повел беспокоящий огонь. Встревоженные немцы в 15.00 выдвинули вперед два танка и 70 пехотинцев, начавших спускаться по склонам высоты 3,3. Один танк нашим бойцам удалось подбить, после чего второй отошел назад, как и понесшая потери немецкая пехота. В 17.00 немцы предприняли еще одну контратаку, которая также была отбита. Полк понес потери. Погибло 26 красноармейцев, было ранено 54⁶³.

Впервые работала по противнику артиллерия 771-го АП. Выпустив более 500 снарядов, она подавила огонь 105-мм батареи немцев и двух минометных батарей⁶⁴.

Основная нагрузка легла на 34-й ГВСД и 152-ю ОСБР, понесшие существенные потери, но создавшие угрозу окружения гарнизона Хулхуты. На рассвете 21 ноября немцы, забрав раненных и оставив убитых, покинули Хулхуту и ушли на запад, на Утту и Яшкуль.

Не без зависти советские пехотинцы осматривали немецкие окопы. Василий Кравцов из 771-го АП 248-й СД позже вспоминал: «Когда заняли их окопы, заглянули в землянки и подивились, с каким комфортом они обустроились: стены фанерой обиты, одеялами утеплены. Похоже, здесь зимовать собирались»⁶⁵. Пока ударные части преследовали противника, в блиндажах немецких пехотинцев разместились бойцы 905-го СП.

899-й СП несет потери у Шалды

Пока шел штурм Хулхуты, 899-й СП 248-й СД двигался по степи, не встречая никаких осложнений, исключая неорганизованность хозчасти. Куда-то запропастились вышедшие из Енотаевки машины с хлебом, а радиостанция фактически пришла в негодность: ее аккумуляторов хватало на 10–20 минут работы.

22 ноября в 10.00 по дороге, ближе к Утте (Ар-Тооста), полк обнаружил примерно 150 степняков, гнавших скот на запад. В завязавшейся перестрелке было убито 30 всадников и захвачено свыше ста голов скота – верблюдов, КРС, овец. Погиб один боец⁶⁶. Трех пленных после допроса расстреляли⁶⁷.

Организация боевой работы оставляла желать лучшего. Весь немногочисленный транспорт был отправлен в Черный Яр за продовольствием, и поэтому в Ар-Тоосте пришлось оставить 120-мм минометы. Это решение выглядит странным, поскольку кроме машин полк располагал некоторым количеством подвод.

24 ноября полк занял урочище Шалда в 20 км восточнее Яшкуля. Он был обстрелян дальним артогнем, после чего встал и окопался. На следующий день полк ожидали серьезные проблемы.

Под Яшкулем немцы выстроили вторую (после Хулхуты) линию обороны. Поскольку в 16-ом МД служило много ветеранов африканской кампании, рубеж получил наименование «линия Тобрук».

34-й ГВСД начала штурм Яшкуля, охватывая позиции противника с северо-востока. Командир 16-й МД генерал-лейтенант фон Шверин, приобретя богатый опыт маневренной войны в Киренаике, решил совершить бросок через степь. Он выдвинул батальон пехоты на грузовиках и 10–12 танков в обход из Яшкуля, южнее астраханской дороги, с тем, чтобы затем круто повернуть на север и выйти в тыл к 34-й ГВСД.

По этой дороге немецкая моторизованная колонна натолкнулась на 899-й СП, стоявший силами двух батальонов южнее дороги в урочище Шалда. Урочище являет собой незначительное понижение. Местность здесь совершенно плоская, и надо иметь особо пристальное зрение, чтобы разглядеть на ней подобие холмов. 899-й полк, хотя был на фронте уже три месяца, но с танкистами вермахта еще не сталкивался.

Существует два отличных описания событий у Шалды.

Первое из них составлено штабистами 771-го АП. В соответствии с ним, в 10.30 с востока появился немецкий батальон, поддержанный примерно 18 танками. В небе кружил FW-189, корректировавший работу артиллерии и эпизодически сбрасывавший бомбы. В ходе боя находившиеся здесь 4-я и 5-я батареи 771-го АП потеряли все 8 орудий. Еще 3 орудия потерял 899-й СП. Немцы лишились шести танков, в том числе двух сожженных.

Далее написано: «Пехота 899-го СП, в том числе рота автоматчиков, находившаяся впереди дивизиона, участия в бою не принимала, и отошла в направлении на запад. Несмотря на то, что артиллеристы остались одни, они не проявили трусости, остались около орудий, отбиваясь от танков и пехоты противника. Когда орудия были подбиты, расчеты во главе с командирами боролись с танками противника. Расчет 4-й батареи был выведен из строя полностью. Во главе с расчетом погибли три средних командира. Лейтенант Редько погиб геройски, когда орудие было подбито, вступил в бой с пехотой противника с обнаженной шашкой»⁶⁸. Замкомандира батареи гвардии лейтенант Юфа перед смертью зарубил клинком двух немецких пехотинцев⁶⁹.

Иная версия высказана в докладе капитана Яновского из штаба 899-го СП. Он пишет, что в 14.00 появилась «рама», а через час политрук конного взвода, проезжая мимо КП, где в это время находились все командиры подразделений полка, крикнул, что только что видел немецкие танки – двести штук! В действительности танков было 20. Они шли с востока и сопровождали батальон мотопехоты, подъехавший на 30–35 автомашинах. Были также замечены 12 мотоциклистов.

Немецкая пехота выпрыгнула из грузовиков и повела наступление на позиции 2-го и 3-го батальонов. 2-й батальон удержался, а 3-й, как деликатно выразился Яновский, отошел на лучший рубеж обороны. При этом немецкие танки раскатали оказавшиеся без прикрытия орудия 771-го АП и 899-го СП. Всего было потеряно 11 орудий, причем одно из них немцы захватили с собой. Помимо этого, 3-м батальоном были потеряны миномет и 3 станковых пулемета. В зоне обороны 2-го батальона позднее были подобраны 6 убитых немцев, включая офицера. Подбитых танков Яновский не отметил, но указал, что противник потерял две машины⁷⁰.

Ветеран 34-й ГВСД А.И.Суров также отмечает, что уничтоженных немецких танков в районе урочища Шалда он не видел, и, более того, по рассказам бойцов, артиллеристы даже не успели развернуть орудия.

Наконец, в журнале боевых действий 28-й армии говорится, что в 15.30 юго-западнее, южнее урочища Шалда появился немецкий батальон, сопровождаемый 10–12 танками. На протяжении часа немецкие танки разъезжали по степи, ведя дуэль с полковой артиллерией. Наши части понесли очень серьезный урон. В двух батальонах 899-го СП погибли 220 человек, 245 были ранены и 225 пропали без вести – то есть за день была выбита половина всего личного состава. Ранения получили командир полка майор Макаров и комиссар Пивоваров⁷¹. Кроме того, было потеряно три 76-мм орудия, 5 минометов, 9 ПТР, 3 станковых и 15 ручных пулеметов, 5 автомашин и 168 лошадей.

771-й АП лишился восьми 76-мм орудий и 76 лошадей, погибло 12 бойцов, пропало без вести 29, еще 22 бойца отправили в медсанбат. Таким образом, в 248-й СД за сутки было выбито из строя 753 солдата и офицера.

Даром немцам бой тоже не прошел. Один танк остался догорать в степи. Еще два были подбиты и взяты на буксир. В 16.30 немецкая пехота погрузилась в грузовики и вместе с танками ушла на север, обходя по длинной дуге 34-ю ГВСД⁷².

899-й СП подсчитывал потери. Прибывали повозки для эвакуации раненых. Раненный в обе ноги комиссар полка Пивоваров, который в «Боевом пути» характеризуется как культурный и всесторонне развитый человек, настоял на том, что будет эвакуирован последним⁷³.

В целом за декаду 20–30 ноября дивизия потеряла 258 человек убитыми, 353 раненными, 254 пропавшими без вести (всего 1065 человек), 11 орудий, 3 станковых пулемета и пять автомашин⁷⁴.

Западнее линию Яшкуля гвардейцам взять не удалось. 34-я ГВСД была загнана в степное озеро Дед Хулсун и потеряла до пяти тысяч бойцов, включая в это число утраты при штурме Хулхуты. Наступление 28-й армии выдохлось, и бои приняли позиционный характер.

248-я СД растянулась вдоль астраханской дороги. 899-й СП как наиболее подготовленный был выдвинут на передовую. Напротив него, на бугре Арца-Хартолга, стояли немцы. Высокий бугор посреди ровной степи закрывал с северо-востока путь на Яшкуль. Два других полка 248-й СД стояли в тылу – у Хулхуты и Сянцика. Южнее дороги 248-я СД выдвинула оперативную группу в Харгату, юго-западнее Утты. Здесь разместился взвод автоматчиков, оснащенный пятью ПТР и несколькими станковыми пулеметами. Ему был придан Т-34.

Большую проблему доставляло водоснабжение – если в немецком тылу находилось несколько ильменей, то в расположении советских войск имелось лишь несколько мелких колодцев, поэтому большое значение имела стабильная работа системы снабжения из Астрахани. А с этим возникли проблемы. Мелкий, но непрекращающийся дождь размыл дороги. Из Астрахани было просто невозможно выехать. В те дни начштаба армейской артиллерии полковник Бадковский записал в оперсводке: «Фуража осталось на 1 сутки, продовольствия на 1 сутки, горючего – на 2 заправки»⁷⁵. 905-й СП разместился в, казалось бы, уже обжитом за два месяца боев Красном Худуке, но испытал на себе все проблемы снабжения: «Не хватало воды, не было материалов для оборудования землянок и блиндажей, наступали уже сухие, бесснежные холода»⁷⁶.

Нута Клинг, служивший в соседней 159-й ОСБР, вспоминал: «Шли от колодца к колодцу, по 30–40 километров в день. Возле колодца все сбивались в кучу, но первым делом надо было напоить лошадей, залить котлы полевых кухонь, а в нашей батарее повозки с минометами и боеприпасами (боекомплект к одному 120-мм миномету – 40 мин, а это 20 ящиков) тянули, кроме коней, еще и верблюды. Вода в колодцах была соленая, молочного цвета. Пока доходила очередь до бойцов, воды уже почти не оставалось»⁷⁷.

Правда, потеплело – температура днем держалась на уровне 2–3 градусов выше нуля, что не могло не радовать бойцов.

Вскоре пребывание в бездействии у Яшкуля начало утомлять советское командование. Положение дел на фронте в это время было не очевидно, Манштейн вел сражения по деблокаде Сталинграда, немецкий фронт в целом держался, и в штабе армии возникло ощущение, что может повториться история с трехмесячной осадой Хулхуты. Заместитель Герасименко генерал-майор Тихомиров написал докладную записку своему начальнику: «Стояние на одном месте у Яшкуля бесцельно. Надо что-то предпринимать: или переходить к обороне и отвести войска к Утте, или переходить в наступление, предварительно введя 248-ю СД в боевые порядки наступающих войск»⁷⁸.

Предложения Тихомирова заключались в следующем: в течение двух-трех дней ввести 248-ю СД в боевые порядки севернее Яшкуля. Тылы в Хулхуте, Сянцике и Утте должны были охранять 52-я и 159-я ОСБР. Авиацию следовало перебросить из Астрахани на обустроенный немцами и отбитый у них полевой аэродром в Утте. 34-я ГВСД должна была штурмом овладеть Олингом, а 248-я СД – зимовьями и курганами севернее и северо-восточнее Яшкуля. Южнее Астраханской дороги 152-й ОСБР следовало занять развалины хурула и помочь 899-му СП овладеть Ацха-Хартолга, а затем атаковать Яшкуль с востока. После этого 248-я СД и 152-я ОСБР совместными усилиями должны были взять Яшкуль, а 34-я ГВСД – пройти от Олинга на дорогу Яшкуль-Элиста⁷⁹.

Эпизод у Сянцика

В 13.10 12 декабря 902-й СП, расположившийся у Сянцика, обнаружил у себя над головой FW-189. «Рама» сделала круг и ушла на запад. Офицеры не обратили на нее особого внимания. Полк вышел из Хулхуты. Там его сменила 159-я ОСБР Цыганкова. На ночь полк остановился у колодца Сянцик, в совершенно незащищенной плоской местности западнее Хулхуты. Учебный батальон расположился севернее дороги, а 1-й, 2-й и 3-й батальоны южнее дороги, с запада на восток. Как отметил спустя несколько дней в своем приказе В.Герасименко, «902-й СП не организовал круговой обороны, построив ее исключительно фронтом на запад, стыки между батальонами не были обеспечены пулеметами и артогнем. Противотанковая оборона также была организована только в одном направлении с учетом появления танков с запада»⁸⁰. Немцы пришли, естественно, откуда их не ждали.

Вот как описывает этот день политрук роты 902-го СП 248-й СД Петр Илюшкин:

«…А мы все идем и идем, с трудом вытягивая ноги из чавкающей осенней жижи, поливаемые нудным ледяным дождем. И вот уже кто-то упал в эту мерзкую холодную грязь, заснув на ходу. Уставшие от бесконечного ночного перехода солдаты, эти безусые мальчишки, молча подымают товарища и продолжают движение.

На этом огромном пространстве нет ни лесов, ни гор, ни каких-то других естественных укрытий. А есть лишь унылая калмыцкая степь, ровная, как стол, с небольшими песчаными бурунами да руслами полувысохших речушек.

Идем мы только ночами, с рассветом останавливаясь на дневной привал. В глухой, холодной, насквозь промокшей степи нас никто не ждет: нет здесь ни крыши над головой, ни даже пучка сухой соломы под боком.

После того, как протопаешь почти без отдыха – под дождем и пронизывающим ветром – часов пятнадцать, то в буквальном смысле валишься с ног от усталости. А тут – жесткий приказ: «Вырыть окопы полного профиля!».

И вместо вожделенного отдыха солдаты, вчерашние школьники, берут лопаты и долбят сырую промерзшую глину. Это так изнурительно, что у многих лопаты валятся из рук. Они падают в вырытую по колено яму и тут же засыпают. И никакой силой их невозможно растолкать и привести в чувство!

Вот и получилась эдакая слабинка: жалея солдата, офицеры как бы не замечали, что окопы вырыты не в рост, как положено. Залег солдат, не видно его снаружи – и хорош! Ведь это ж не постоянный огневой рубеж, как на фронте, и вечером полк двинется дальше, оставив только что вырытые траншеи. Тем более, что полк находится во втором эшелоне и двигается следом за наступающими частями – на расстоянии одного ночного перехода.

Однако именно эта жалость и обернулась для нас страшной трагедией.

В то серое холодное утро мы, как обычно, остановились на днёвку. Солдаты вырыли мелкие окопчики и попадали в них спать – до подъёма на обед.

А нас, политруков подразделений, вызвал к себе в укрытие (накрытую брезентом яму) начальник политотдела полка Шаренко.

Мы плотно набились в эту мокрую холодную яму, стараясь занять «спальные» места – поближе к задней стенке – в надежде незаметно «прикимарить» во время комиссарской агитбеседы.

Шаренко восседал перед нами на ящике из-под макарон, придвинув поближе нещадно коптящую керосиновую лампу. Осипшим, простуженным, монотонным голосом он начал свою обыденную «волынку», наводящую на всех страшную дремоту:

– Здесь, в походно-боевой обстановке, мы должны не только не снизить, но наоборот, еще более усилить политическую и пропагандистскую работу в массах. И в этом плане я решил прочитать вам ряд лекций. Сегодня я расскажу о срыве союзными державами открытия второго фронта, что не позволило нам завершить разгром врага уже в этом, сорок втором году.

С этими многообещающими словами Иван Данилович надел свои старенькие очки и раскрыл толстенную потрепанную папку с конспектами политбесед, заставив всех внутренне содрогнуться: «Ну, все, капут! Не видать нам отдыха, как своих ушей! Наши-то все спят уже…».

Нежданное спасение пришло от политрука роты противотанковых ружей Карчевского, высокого красавца, умевшего «заговаривать зубы» не только полковым красоткам, но и, ежели придется, любому начальству.

– Товарищ майор! Ваши лекции настолько важны и актуальны, что их необходимо изучать буквально построчно, очень вдумчиво и внимательно! – «запел» наш борец с танками, «пожирая» своими магнетическими глазами начальство. – Но для этого ваши тезисы надо срочно размножить на машинке и раздать в каждую роту! Мы все досконально изучим, а потом и прослушаем вашу беседу.

При этих благозвучных словах Шаренко глубокомысленно задумался, снял очки, и хрипло произнес:

– Пожалуй, ты прав. Ну-ка, парторг! Сегодня же чтоб машинистка размножила тезисы лекций! И немедленно раздать в подразделения…

Радуясь находчивости Карчевского, никто не ведал, что тот, отговорив комиссара от двухчасовой лекции, спас от неминуемой гибели весь политсостав полка.

Отложив в сторону свой «гроссбух», Шаренко сообщил свежие новости о положении на фронте. А затем долго и нудно внушал, чтобы мы не позволяли солдатам подбирать и читать немецкие листовки. Слова его не имели «политического» смысла. В них скрывалась суровая проза фронтовой жизни.

– Если увижу у кого в роте обосранную немецкую листовку, голову оторву! – свирепо возвысив голос, завершил он свой инструктаж. А я вспомнил «агитку» немцев, посвященную известному приказу Сталина № 227 («Ни шагу назад!»).

На переднем плане, на фоне руин, были изображены (с реальной фотографии) убитые советские солдаты. Позади, как бы из-за гор, виднелась голова Сталина – с большими усами и испуганным взглядом из-под мохнатых бровей. Под ним – стишок:

 
«Ни шагу назад!», – приказал тебе Сталин,
Умри возле стен Сталинградских развалин!
А сам уж давно убежал за Урал,
Штаны он от страха свои замарал.
 

На обороте же было обещание: «Русский солдат! Сдавайся в плен! Фюрер гарантирует тебе жизнь и возвращение к семье».

Вот из-за этих-то листовок как раз и переживал наш политначальник Шаренко.

Зная, что русским не выдают бумаги ни для курева, ни для других неотложных надобностей, Геббельс приказал печатать листовки на мягкой бумаге. Расчет был (и не напрасный) на то, что пойдет русский Иван по нужде и, пока будет справлять свою потребность, обязательно прочтет фашистскую агитку.

Поэтому я заканчивал свои политинформации в своих взводах следующим образом: «Ребята, ходите по нужде подальше от своих окопов, чтобы Шаренко не видал! «.

…Когда я уходил из политотдела (ямы, накрытой брезентом), меня окликнул секретарь комсомольской организации полка – разбитной и веселый лейтенант – и попросил назначить время проведения комсомольского собрания в роте.

– Ладно! – буркнул я, а про себя подумал: «Вот еще одна зануда покою не дает. Шиш тебе с калмыцкой солью, а не собрание!».

Когда я, наконец, добрался «до дому», вся моя рота, скрючившись в мелких неудобных окопчиках, спала мертвецким сном. Только одиноко торчал, по пояс высунувшись из траншеи, молодой лейтенантик.

Дождавшись, когда я подойду ближе, он бойко вскочил на бруствер и, вытянувшись в струнку, четко доложил:

– Товарищ старший лейтенант, отдельная рота автоматчиков находится на дневном отдыхе! Никаких происшествий за время вашего отсутствия не произошло!

…Лишь вчера догнал он на марше полк и получил назначение в нашу роту. С него еще не сошел курсантский шик, и он, вчерашний школьник, видимо, очень гордился, что наконец попал в настоящую боевую обстановку. К тому же ему доверили командовать резервом штаба полка!

– Вольно! Садись, в ногах правды нет. А я немного вздремну. Буди, если что, – сказал лейтенанту и, положив голову на сапог спавшей тут же медсестры, мгновенно уснул.

– Товарищ старший лейтенант! Вставайте! Кажется, боевая тревога! – услышал я и вскочил как ошпаренный.

– К-к-кажется, т-танки! – тут же, заикаясь от волнения, тревожно закричал лейтенант, передавая мне свой бинокль.

Я глянул в окуляры и будто перед самым носом увидел бронированные чудовища в ядовитой буро-желтой камуфлированной окраске, с четкими крестами на башнях. Один за другим они медленно, как некие сказочные монстры, выползали из степной балки, разворачиваясь в боевой порядок.

– Тревога! – истошно заорал я, и этот клич как эхо подхватили проснувшиеся командиры взводов и отделений. Из штаба опрометью прибежал командир роты Арсланов, бывший у командира полка на совещании и там прикорнувший в траншее

– Петро! – крикнул он мне, тяжело дыша. – Беги в штаб и жди указаний. Я тут управлюсь сам! Не забудь сигнал – три красных ракеты!

Когда я прибежал в штаб, по всей территории полкового лагеря уже рвались снаряды танковых пушек и миномётов противника. Один из них рванул метрах в тридцати от меня, заставив ткнуться в землю.

Когда осыпались комья грязи, больно ударив по спине, я посмотрел вверх. И заметил, как в воздухе кувыркаются и плавно оседают какие-то бумаги. Быстро вскочив, чтобы прыгнуть в штабную яму, заметил на месте, где находилась землянка политотдела, зияющую воронку. А с небес продолжали падать тезисы шаренковских лекций.

В штабной землянке царила тревога. В углу радист монотонно повторял позывные штаба дивизии. Рядом, сидя на корточках, полковой писарь Оля Кудрявцева спешно упаковывала в ящик штабные документы. Начальник штаба лежал (с высокой температурой) на кучке соломы, накрытый шинелью, его сильно знобило.

– Танки атакуют третий батальон! – выкрикнул из траншеи наблюдатель. Командир полка майор Кроха выхватил у радиста микрофон и открытым текстом начал взволнованно кричать: «Нас атакуют танки и пехота! Да, да, танки и пехота! Сколько? Не менее двадцати! Откуда взялись? А хрен их знает! Срочно высылайте танки и противотанковую артиллерию! Быстрее окажите помощь!». И, обернувшись к стоящему рядом высокому старшему лейтенанту, приказал: «Карчевский! Подымай свою роту ПэТээР и беги вперед! Прикроешь третий батальон!». Карчевский метнулся к выходу. И вскоре его рота, пригибаясь и волоча за собой длинные противотанковые ружья, устремилась туда, где третий батальон яростно пытался отбиться от фашистских танков.

Все, кто был в землянке, захватив оружие, выскочили в траншею. Начальник штаба тоже взял автомат и попросил сидящую рядом медсестру: «Галя, помоги мне подняться!». Та попыталась было протестовать: «Товарищ майор, с такой температурой вам надо лежать…».

Обычно очень вежливый, тактичный и сдержанный, начштаба вдруг резко и грубо прохрипел:

– Болеть успеем на том свете! А сейчас надо бить эту сволочь!

С трудом передвигая ноги, он тоже вышел в траншею.

Оля Кудрявцева, взяв гранаты, встала рядом с мужчинами. На ее миловидном нежном лице читалась крайняя решимость – подорвать себя гранатой в смертельную минуту.

Мы увидели, как танки, ведя беглый огонь, неумолимо приближались к переднему краю нашей обороны. Солдаты, поднимаясь из окопов, бросали гранаты. Но результат был нулевым.

Прямо на наших глазах немецкие танки, зайдя с правого фланга, следуя один за другим, принялись утюжить окопы третьего батальона. Это было ужасное зрелище!

Не в силах смотреть, как гибнут в своих мелких окопчиках солдаты, не имея возможности ни отбиться, ни спасти свою жизнь, майор Кроха невольно прикрыл рукой глаза.

А танки, расправившись с передовым батальоном, развернулись в сторону штаба. Все, мы были обречены!

Но тут «панцеры» напоролись на дружный огонь противотанковых ружей Карчевского, а также оправившихся от неожиданности наших артиллеристов.

Конечно же, «напоролись» – это слишком громко сказано. Ведь расчеты ПТР, выброшенные вперед навстречу бронированной лавине, не защищены окопами и потому просто обречены на верную гибель.

Ведь противотанковое ружье – это оружие ближнего боя, и прицельно стрелять по уязвимым местам танка возможно только с очень малого расстояния! Немец из башни отлично видит стрелка и расстреливает его уже с дальней дистанции.

Тем не менее, факт остается фактом. Ребята Карчевского каким-то чудом сумели отразить первую, самую страшную, атаку танков. Но многие, конечно же, навечно остались лежась в этой липкой холодной грязи…

– Илюшкин, – повернувшись ко мне, приказал командир полка, – подымай роту, прикрой огнем Карчевского! Любой ценой не подпускайте к нему автоматчиков!

Я высунулся из траншеи и одну за другой отстрелил в сторону передовой три красных ракеты.

Оглянулся назад и увидел, как выскочили наши автоматчики. «В третий взвод!», – прокричал мне Арсланов.

Я понял, что он не был уверен в новом молодом командире взвода.

Подождав, пока цепь третьего взвода поравняется со штабной траншеей, я присоединился к солдатам.

В этот момент командир взвода, тот самый молоденький лейтенант, что будил меня по тревоге, на миг приостановился, картинно выбросил вверх руку с пистолетом, и срывающимся юношеским фальцетом закричал: «За Родину! За Сталина! Вперед!».

Через минуту он словно споткнулся и упал впереди меня. Перевернув его вверх лицом, я увидел широко раскрытые глаза, вмиг остекленевшие. Тут же подбежавшая медсестра расстегнула ворот, пощупала пульс и молча кивнула – мол, готов.

…Далее все было как в тумане. Помню лишь, как бежал в цепи своей роты. Как потом лежал в черной – на фоне выпавшего ночью снежка – воронке и стрелял по наступающей за танками пехоте, и как остро пахло горелой взрывчаткой.

…Впереди меня, шагах в пятидесяти, укрывшись за небольшой кочкой, вел огонь противотанковый расчет из двух солдат. «Бах-бах-бах!» – слышался бой их ружья. А прямо на них стремительно накатывал, расстреливая из пулемета, немецкий танк.

Ребята лихорадочно стреляли и тут же быстро перезаряжали оружие. Но танк, не снижая скорости, неумолимо надвигался на расчет.

«Сейчас он раздавит их! А потом – моя очередь!» – мелькнула страшная мысль, приводящая в дикий ужас. Этот ужас так и заставлял вскочить и бежать куда-то прочь. Только бы увернуться, спастись, выскочить из когтей неотвратимо накатывающей смерти!

Но бежать абсолютно бессмысленно. Тем более, что солдаты-пэтээрщики уже не стреляли, уткнувшись лицом в мокрый грязный песок. Это – и моя смерть!

Но что это?! Один из солдат приподнялся почти из-под гусениц чудовища и взмахнул рукой…Сильный взрыв, огонь, дым… А танк прет и прет, раздавив наших ребят…

«Ну, все! Вот она, моя последняя секунда на этом жестоком свете. Прощай, моя родная сторонушка, прощай, моя семья!» – мелькнула мысль, когда я всем своим существом вжимался в дно совсем неглубокой воронки.

Земля вокруг дрожит. Страшный рев все ближе, ближе…

И вдруг он умолк. Позволив сквозь грохот боя четко услышать лающее немецкое «Шнель, шнель!»…

Осторожно приподняв голову, увидел в десятке метров развернутый бортом немецкий танк. Из башни, высунувшись по пояс, головой вниз висел вражеский танкист. Еще один валялся внизу, у гусениц. А двое выживших попытались бежать, да были скошены нашими автоматчиками.

Присмотревшись к камуфлированной боковине башни, я четко различил крест. А чуть пониже – буро-коричневую фигурку медведя. Вот кто чуть не разодрал меня в своих смертоносных когтях!

– Петро! Хорошего зверя завалили ребята?! – это ко мне в воронку запрыгнул разгоряченный боем Арсланов. – Че молчишь? Небось, душа в пятки ушла? Не боись! Смотри, они уже как крысы назад покатили! Это пэтээрщики молодцы, четыре танка подбили. А с пехтурой мы как-нибудь управимся!

…Получив такой неожиданный отпор, немцы откатились к балке и замешкались, дав нам спасительную передышку.

И тут же все, кто остался жив и мог шевелить руками, не ожидая команды, начали окапываться. Поняли ведь, что именно от глубины окопа зависит сама жизнь.

Между тем немцы тоже времени даром не теряли. Уже вскоре они, разделившись на две группы, с обеих сторон одновременно атаковали левый и правый фланговые батальоны.

На этот раз «блицкрига» не получилось – окопы там оказались поглубже. И танки, прокатившись по ним, не смогли задавить ни одного бойца. «Ожив», те продолжали вести огонь.

Поняв, что бой затягивается, немцы решили обойти полк с флангов и нанести удар по штабу с тыла, где в обороне оставался лишь комендантский взвод и группа разведчиков. К этому времени у наших орудий не осталось ни одного снаряда, а рота ПТР была наполовину выбита. Других же противотанковых средств в полку не было.

– Как подойдут вплотную – последний патрон мой, – так думал я, зная, что кому-кому, а политруку пощады от фашистов ждать не придется.

Но именно в этот критический момент случилось чудо: в воздухе появились наши штурмовики. Их было мало – всего-то три или четыре. К тому же, пролетая на бреющем полете, они давали по врагу лишь редкие пулеметные очереди. Можно сказать, они лишь имитировали атаки. Очевидно, «ильюшины» возвращались с боевого задания, и им приказали сменить курс, чтобы хоть как-то поддержать попавшую в беду пехоту.

И случилось чудо! Танки развернулись, а пехота поспешно начала подбирать своих убитых и раненых.

…Они исчезли так же внезапно, как появились, оставив после боя всего лишь пару подбитых танков и несколько вполне исправных мотоциклов. Некоторые свои поврежденные танки немцы утащили на буксире.

Мы с Арслановым поднялись из воронки и, шатаясь от усталости, пошли на позиции третьего батальона. Конечно же, там мы увидели страшную картину: в своих мелких окопчиках лежали, в самых разных смертных позах, останки раздавленных бойцов. Не уцелел никто! Более шестисот здоровых, полных сил молодых ребят, горевших желанием до конца сражаться за свою родную землю, погибли под гусеницами немецких танков, успев сделать всего лишь несколько выстрелов из своих трехлинейных винтовок. Понесла большие потери и рота противотанковых ружей, которая приняла на себя главный удар врага.