Текст книги "Красный Франкенштейн. Секретные эксперименты Кремля"

5

Одним из главных вершителей судеб высшей советской элиты с середины 1920-х годов становится Лечебная комиссия ЦК. Это специфическое учреждение, которое занимается направлением на лечение по особому номенклатурному списку. Комиссия вызывает на консультацию к профессорам-специалистам партийных функционеров, и они получают исчерпывающую информацию о своем здоровье. В состав комиссии входят серьезные врачи-профессионалы, но независимость их мнений об обследовании и оперировании того или иного сановного пациента корректируется секретариатом Сталина.

Роль докторов, с точки зрения Иосифа Виссарионовича, была чрезвычайно высока. Если нужно было заставить своего политического противника на время покинуть Москву в самый выгодный для интриги момент, лучшего аргумента, чем сослаться на мнение светил науки, придумать не представлялось возможным. Ну а если враг не сдавался, в этом случае помощь хирурга или врача-анестезиолога становилась решающей. Особенно после того, как больной передается Лечебно-санитарному управлению Кремля. Здесь уже происходило практическое воплощение в жизнь идей Сталина относительно будущего ценных представителей советской власти.

В соответствии с приказами по Управлению делами Совнаркома от 2 августа и 15 сентября 1922 года право на персональное лечение в Кремлевской больнице имели «наркомы и их заместители, члены ВЦИК, ЦК ЦКК РКП, Исполкома Коминтерна и проживающие вместе с ними члены семей; члены коллегий наркоматов, ЦК Союза молодежи, Президиума ВЦСПС, а также лица по списку, утвержденному ЦК РКП»[118]118
  Кремлевская медицина. – М., 1997. – С. 87.


[Закрыть]. Вся номенклатура находилась в поле зрения Лечебной комиссии и, следовательно, Сталина, который через секретариат ставился в известность о перспективных пациентах. Малейшие недуги могли быть поводом для очередной смертельной рокировки в Кремле.

Так произошло и с Михаилом Фрунзе, народным комиссаром по военным и морским делам. Он появился в Кремле некстати. В начале 1925 года, когда Лев Троцкий был снят с поста председателя Реввоенсовета и наркомвоенмора, на его место назначили нейтрального Фрунзе, прославившегося освобождением Крыма от Белой армии. Сталину удалось провести в Реввоенсовет преданных себе людей и окружить главного военного СССР своими ставленниками. Первым заместителем Фрунзе стал друг вождя – Ворошилов, поэтому вопрос о хирургическом вмешательстве был для Фрунзе фактически предрешен.

Лечебная комиссия стала внимательно следить за состоянием здоровья наркомвоенмора, и, как только, находясь на отдыхе в Крыму, он почувствовал головную боль и недомогание, к нему срочно выехали врачи-консультанты. Они настояли на немедленном возвращении в Москву и госпитализации. Медики обнаружили у пациента язву и предложили срочно сделать операцию.

Иосиф Гамбург, врач, знавший Фрунзе, так описывает поведение приговоренного перед казнью: «Пока шло исследование больного, он был спокоен, шутил и смеялся. Но вот прошедшие один за другим консилиумы видных врачей установили, что на лицо явная картина язвенного процесса в области двенадцатиперстной кишки. Было решено прибегнуть к операционному вмешательству. С этого момента бодрое настроение покинуло Михаила Васильевича. На людях он держался спокойно, расспрашивал о делах и давал советы. Но когда посторонних не было, он становился озабоченным, задумчивым»[119]119
  Архангельский В. Фрунзе. – М., 1970. – С. 501.


[Закрыть].

Жертва пыталась упираться. Накануне операции наркомвоенмор отправил жене записку: «Я сейчас чувствую себя абсолютно здоровым, и даже как-то смешно не только идти, а даже думать об операции. Тем не менее оба консилиума постановили ее делать»[120]120
  Красная звезда, 1930. – 31 октября.


[Закрыть].

Все было тщетно: приговор обжалованию не подлежал. Чтобы окончательно сломить волю Фрунзе, вопрос о его операции вынесли на Политбюро и Иосиф Виссарионович вместе с заместителем Фрунзе Климом Ворошиловым стали самыми горячими сторонниками радикального лечения. Под жестким давлением партийных товарищей и двух консилиумов врачей с доктором Розановым во главе Фрунзе решился лечь под нож.

«Незадолго до операции, – вспоминает доктор Гамбург, – я зашел к нему повидаться. Он был расстроен и сказал мне, что не хотел ложиться на операционный стол. Глаза его затуманились. Предчувствие чего-то непоправимого угнетало его. Он попросил меня в случае неблагополучного исхода передать Центральному Комитету партии его просьбу – похоронить его в Шуе, где он провел лучшие молодые годы на революционной работе. Он любил этот небольшой провинциальный город с какой-то нежностью, и мягкая его улыбка озаряла его лицо, когда он рассказывал о своей жизни среди шуйских рабочих.

Я убеждал его отказаться от операции, поскольку мысль о ней его угнетает. Но он отрицательно покачивал головой: мол, с этим уже решено. Ушел я из больницы в тот день с тяжелым чувством тревоги»[121]121
  Архангельский В. Фрунзе. – М., 1970. – С. 501.


[Закрыть].

Дальнейшее уже было делом техники. Накануне решающего консилиума Розанова вызвали к себе Сталин и Зиновьев. О чем был этот разговор – осталось тайной. И вот 29 октября 1925 года в 12 часов 40 минут началась историческая операция. Розанову ассистировали врачи Громов и Мартынов. Анестезиологом был выбран доктор Алексей Очкин. Для наркоза применялся эфир (60 граммов) и токсичный хлороформ (140 граммов). На операции присутствовали главврач Кремлевской больницы Александра Канель, сотрудники Лечебно-санитарного управления Кремля А. М. Касаткин, Л. Г. Левин и сам начальник лечебной комиссии ЦК П. Н. Обросов.

Уже во время операции анестезиолог принял фатальное решение увеличить дозу хлороформа вдвое, хотя это было опасно для сердца. При вскрытии брюшной полости хирурги не обнаружили язвы, имелся лишь небольшой рубец от язвы уже зажившей. Угроза смерти возникла сразу во время операции. И главной ее причиной был хлороформ. В связи с падением пульса во время наркоза пришлось прибегать к вспрыскиваниям, возбуждающим сердечную деятельность, и после операции бороться с сердечной недостаточностью. В реанимации Фрунзе приняли участие хирург отделения Розанова Б. И. Нейман и срочно вызванный штатный профессор Кремлевской больницы Дмитрий Плетнев. Операция длилась 35 минут, наркоз – 65 минут.

Состояние больного после операции резко ухудшилось. В пять вечера в больницу приехали Сталин и Микоян, намереваясь посетить больного, но к нему их не допустили и оставили лишь записку. Через 39 часов наркомвоенмор скончался при явлениях паралича сердца.

Сталин был в числе тех, кто нес гроб покойного к его последнему пристанищу к Кремлевской стене, где по заведенному обряду теперь хоронили знатных большевиков. Выступая на траурном митинге и внимательно вглядываясь в присутствовавших на Красной площади будущих пациентов доктора Розанова, Сталин сказал: «Может быть, это так именно и нужно, чтобы старые товарищи так легко и так просто спускались в могилу?»[122]122
  Сталин. И. В. Соч. – Т. 7. – С. 251.


[Закрыть]

Может быть…

Смерть Фрунзе стала настоящим скандалом. Она возбудила множество подозрений в среде большевистского нобилитета. Эта операция казалась жестоким назиданием оппозиционно настроенным потенциальным пациентам Кремлевской больницы. Для многих будущих жертв 37-го года, по-прежнему еще здоровавшихся со Сталиным, это событие стало грозным предупреждением.

В кремлевских коридорах почувствовали, что врачи могут быть не только спасителями, но и тихими палачами. Партийным идеалистам тогда хватило смелости устроить расследование. Под их давлением 3 ноября 1925 года «Правда» опубликовала заключение об операции, имевшее несколько туманных пунктов. «29 октября 1925 года у т. М. В. Фрунзе в больнице имени Боткина проведена операция профессором В. Н. Розановым, при участии профессора И. Грекова, профессора А. Мартынова и доктора А. Д. Очкина. Операция произведена под общим наркозом, длилась 35 минут. При вскрытии брюшной полости обнаружены диффузное увеличение привратника и небольшой рубец в начале двенадцатиперстной кишки, по-видимому, на месте зажившей язвы.

Больной трудно засыпал и оставался под наркозом один час пять минут».

Патологоанатом Абрикосов, производивший вскрытие, оставил без ответа вопрос: почему и как возникла сердечная недостаточность, приведшая больного к смерти.

Возмущенное Общество старых большевиков потребовало расследования и объяснений со стороны номенклатурных чинов. Казалось, соратники Ленина найдут виновника смерти товарища Фрунзе. Тогда же, в ноябре 1925 года, состоялось заседание правления Общества старых большевиков, на которое был приглашен нарком здравоохранения Семашко для выяснения обстоятельств, связанных с кончиной руководителя Красной армии. Глава советской медицины откровенно признал: единственной причиной смерти пациента было неадекватное проведение наркоза. На размышление наводило и то, что и больной, и врачи были против поспешной операции, но на ней настаивала Лечебная комиссия ЦК, о деятельности которой наркомздрав высказался негативно[123]123
  РЦХИДНИ. Ф. 124. Оп. 3. Д. 15. Л. 134–135.


[Закрыть].

Возможно, прав бежавший на Запад секретарь Сталина Борис Бажанов, утверждавший, что эта история была делом рук его коллеги – Григория Каннера, секретаря Иосифа Виссарионовича по темным делам.

«Я посмотрел иначе на все это, – вспоминал он, – когда узнал, что операцию организует Каннер с врачом ЦК Погосянцем. Мои неясные опасения оказались вполне правильными. Во время операции хитроумно была применена как раз та анестезия, которой Фрунзе не мог вынести.

Он умер на операционном столе, а его жена, убежденная в том, что его зарезали, покончила с собой»[124]124
  Бажанов Б. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. – СПб., 1992.


[Закрыть].

Таинственные организаторы смертельной операции Григорий Каннер[125]125
  Каннер Григорий Иосифович. Расстрелян 22 августа 1938 г. Расстрельные списки. Москва. 1937–1941. «Коммунарка», Бутово. – М., 2000. – С. 184.


[Закрыть] и Обросов[126]126
  Обросов Павел Николаевич. Расстрелян 15 марта 1938 г. Расстрельные списки. Москва. 1937–1941. «Коммунарка», Бутово. – М., 2000. – С. 304.


[Закрыть] не переживут эпохи великого террора. Им уже уготованы стандартные обвинения в «участии в контрреволюционной террористической организации» и в «провокаторской деятельности». Нежелательные свидетели должны были уйти в мир иной.

А вот исполнитель – Очкин, проводивший наркоз, ученик Розанова, переживет своих благодетелей. На анестезиологе лежала прямая ответственность за смерть Фрунзе. Но этот врач должен был остаться вне подозрений. И больше того, в 1937 и 1938 годах он отличился тем, что опубликовал в «Правде» и «Медицинском работнике» разоблачительные письма, требовавшие от органов НКВД политических казней «дипломированных убийц», его же вчерашних коллег-врачей[127]127
  Правда, 1937. – 29 января. Медицинский работник, 1938. – 10 февраля.


[Закрыть].

Скандальность ситуации с Фрунзе деморализовала Розанова настолько, что «хирург лучший» решил подать в отставку. Но ни Сталин, ни другие кремлевские функционеры не желали потери ценного врача. К Розанову в Боткинскую больницу приезжал глава Совета народных комиссаров Алексей Рыков. Ему удалось успокоить и переубедить доктора – Владимир Николаевич отменил свое эмоциональное решение. Такая забота власти о враче говорила об особом доверии: ему прочили пост заведующего хирургическим стационаром Кремлевской больницы на улице Грановского. Там предполагали сделать надстройку одного из корпусов и разместить будущее хозяйство Розанова. В стационар должны были войти три отделения: общей хирургии, отоларингологии и гинекологии. Примечательно, что отделение общей хирургии должен был возглавить Алексей Очкин, на котором лежала основная ответственность за смерть наркомвоенмора.

А ровно два месяца спустя после печальной операции, проведенной Михаилу Фрунзе, 29 декабря 1925 года Розанов вместе с директором больницы Молоденковым отправляет в Институт экспериментальной эндокринологии специальное уведомление: «В ответ на № 2022 Боткинская больница сообщает, что ей желательно иметь на год количество обезьян до 50 штук. Породы желательно более крупные: гаймандрины[128]128
  Правильно: гамадрилы – обезьяны рода павианов, обитающие в степях и саваннах Африки и на Аравийском полуострове.


[Закрыть], павианы, хотя бы двух шимпанзе. Обезьяны нужны для экспериментов над ними и для трансплантации желез внутренней секреции людей»[129]129
  ГАРФ. Ф. 3316. Оп. 45. Д. 19. Л. 16.


[Закрыть].

Этот документ находится в подборке документов об экспедиции Ильи Ивановича Иванова в Африку. Исследователь Кирилл Россиянов в статье «Опасные связи»[130]130
  ВИЕТ, 2006. – № 1.


[Закрыть] пишет: «К тому же эти средства начали отпускаться лишь после того, как правительство приняло в сентябре 1925 года. решение о финансировании экспедиции Иванова. Поэтому мы не можем согласиться с О. Шишкиным, полагающим, что, создавая питомник, советское правительство было, прежде всего, заинтересовано в получении желез обезьян для операций омоложения. Нет также абсолютно никаких данных о заинтересованности в подобных операциях кремлевских “верхов” (“членов политбюро”, как пишет Шишкин)…»

Однако Россиянов невнимательно читал опубликованные мной документы. Ну, впрочем, возможно, биолог Россиянов и не должен разбираться в документах?

Письмо уже было подписано доктором Розановым, к этому времени возглавлявшим хирургическое отделение Боткинской больницы, а там, как писалось выше, до 1928 года оказывалась хирургическая помощь контингенту Санупра Кремля. «Именно там 23 апреля 1922 года немецким профессором Борхартом была сделана В. И. Ленину операция по извлечению одной из пуль…»[131]131
  Кремлевская медицина. – М. 1997. – С. 93.


[Закрыть]. Там же Розанов оперировал Сталина, Ногина и многих других вождей большевиков, пока наконец не перешел руководить хирургическим отделением собственно Кремлевской больницы. Это замечание тем более важно, что сами деньги на экспедиции Иванова выделялись не по линии Наркомата здравоохранения, что было бы логично, а по линии Управления делами Совнаркома – то есть того, что мы сегодня называли бы Управлением делами Президента Российской Федерации. Именно там до сих пор хранится Центральный медицинский архив Медицинского центра Управления делами и фонд 50 – Четвертое Главное управление при Минздраве СССР, как Лечсанупр стал называться в эпоху Брежнева.

Более того, в личном архиве самого Розанова[132]132
  Этот архив хранится сегодня у Федора Семенова. Автор выражает благодарность Ф. Семенову за предоставленный материал.


[Закрыть] хранится его статья «Трансплантация эндокринных желез», где он обращается и к деталям действий авторитетного французского врача: «Воронов настойчиво советует трансплантировать яички в мошонку, детально описывает технику прикрепления трансплантата, разрезаемого на дольки, как апельсин, к самому яичку хозяина»[133]133
  Архив Ф. Семенова. Машинописная рукопись Розанова «Трансплантация эндокринных желез». Л. 14.


[Закрыть]. А вот и совсем интригующий отрывок из документа, указывающий на посвященность кремлевского врача Розанова в технику работ с приматами в операционной: «Здесь же к месту будет сказать, что оперирование обезьян, особенно больших, представляет тоже известного рода затруднения: во избежание укусов и поранений, так как обезьяны очень злы, быстры в движениях и сильны, им приходится давать оглушающий наркоз в специально сконструированных клетках, и только после того, как она будет в достаточной степени оглушена, ее нужно быстро вытащить из этой клетки и, поддерживая хлороформный наркоз, переложить на операционный стол»[134]134
  Там же. Л. 16.


[Закрыть].

В дальнейшем мы увидим, как обезьяний питомник жил за счет спецсредств и сумм специального назначения и профессору Иванову пришлось даже пожертвовать двумя шимпанзе на операции по трансплантации.

Для кого были предназначены эти таинственные два шимпанзе? На каких таких рабочих и крестьян было не жалко двух весьма дорогих валютных приматов?

ГАРФ. Ф. 3316. Оп. 45. Д. 19. Л. 16

Страница 14 статьи Розанова «Трансплантация». Из личного архива Федора Семенова

Страница 16 статьи Розанова Трансплантация. Из личного архива Федора Семенова

Глава 4
Русский Франкенштейн

1

В знаменитой книге Мэри Шелли, опубликованной в 1818 году, рассказывается о честолюбивом хирурге Франкенштейне, уроженце Трансильвании, замыслившем сотворить совершенного человека с помощью скальпеля и ланцета. «Он приблизился: его лицо выражало горькую муку и вместе с тем злобное презрение» – так описывает автор искусственное создание. Рукотворное чудовище в декорациях готического романа требовало: «Мне нужно существо другого пола, но такое же отвратительное, как я».

Образ, созданный Мэри Шелли, был своего рода образом негативной и опасной науки, готовой создавать химер инстинкта познания.

Сама идея романа возникла в 1816 году. Год выдался холодным и ветреным, сегодня даже предполагается, что это было следствием извержения вулкана Тамбароа в Индонезии.

Желая укрыться от непогоды, чета Шелли и сводная сестра Мэри – Клер Клермонт приняли предложение лорда Байрона поселиться на вилле Диоддати на берегу Женевского озера. Здесь, помимо поэта, жил и личный врач поэта Джон Вильям Полидори. Необходимость как-то скоротать дождливые вечера привела Байрона к идее свободной любви, свингерства, а паузы между этими занятиями он предложил заполнить рассказами историй о призраках и привидениях. Он сам и подал пример, вспомнив одну из легенд о вампирах. Его врач Полидори также был склонен рассказывать истории о кровососах.

Впечатлительная Мэри в ту же ночь увидела во сне молодого, одержимого ученого, склонившегося над своим инфернальным творением в полной растерянности. Это и было началом идеи великого произведения о гротесковом монстре, сшитом из частей трупов.

У доктора Франкенштейна было четыре реальных прототипа. Первый – это Луиджи Гальвани, врач из Болоньи, который, как и многие ученые его времени, был покорен новой и загадочной силой – электричеством.

История рассказывает, что однажды Гальвани был в меланхолии, и, чтобы вывести его из уныния, жена решила приготовить ему деликатес – суп из лягушачьих лапок. Когда ученый ожидал обещанного блюда, прогремел гром, и итальянец заметил, что каждый раз при вспышке молнии лапки очищенных лягушек подергивались.

Гальвани предположил, что разряды электричества влияют на мышцы животного. Желая проверить эту связь, он дотронулся до лапок лягушки металлическим скальпелем, заряженным электричеством. И именно в этот исторический момент лапка мертвой лягушки резко дернулась.

В 1791 году итальянец опубликовал свои изыскания в работе, которая полностью изменила бытовавшие аспекты физиологии человека и животных.

Племянник Гальвани, второй прототип Франкенштейна, Джованни Альдини, пошел еще дальше: вместо лягушек он стал использовать собственно трупы, а мрачным экспериментам придал характер научного общедоступного аттракциона, с которым объехал пол-Европы.

Одно такое представление он устроил в Лондоне, в Королевском хирургическом колледже, в 1803 году. Главным действующим лицом этого публичного опыта стал труп только что повешенного преступника по имени Джордж Форстер. Когда провода помещались в ухо и рот Форстера, его челюсть начинала дрожать, а прилегающие мышцы ужасным образом искажались. Если провода подсоединялись к прямой кишке, все тело покойного содрогалось в конвульсиях.

Третьим прототипом Франкенштейна обычно называют шотландского ученого Эндрю Ура, также экспериментировавшего по методу Гальвани.

Но самым главным прообразом Франкенштейна стал немец Конрад Диппель. Он действительно родился в замке Франкенштайн в земле Дармштадт, был алхимиком, астрологом, хиромантом и оккультистом. Он писал и религиозные труды, как, например, опус Orthodoxia Orthodoxorum.

Сегодня мы бы сказали, что это был ученый широких интересов.

10 мая 2018 года я побывал в замке Франкенштайн на одной из вершин горного хребта Оденвальда. Несмотря на зловещую литературную славу, эти руины выглядели романтично. С высокой башни открывался вид на идиллические долины, убегавшие к Дармштадту и Гейдельбергу.

Диппель выкрадывал трупы с местного кладбища для своих медицинских исследований, что в XVII веке, когда он жил, считалось обычным делом, и искал философский камень, который позволил бы ему превращать любые металлы в золото.

Тем не менее молва сразу же нарекла этого исследователя опасным ученым, а его эксперименты по поиску эликсира жизни – дьявольскими. «Эликсир жизни» он все-таки создал, и этот препарат – концентрат из костей животных, крови и других жидкостей, дистиллированных в железных колбах, получил название «масло Диппеля». Жизнь оно не продляло, но являлось мощным стимулятором мышц.

О Диппеле как прототипе Франкенштейна мы можем говорить с уверенностью. Известно, что о нем чете Шелли рассказал один из братьев Гримм – Якоб, когда супруги путешествовали по Рейну. Это рассказ можно считать вдохновляющим: на берегах этой реки и сейчас стоят романтические замки. Так что разговор с немецким сказочником был наполнен всевозможными легендами и преданиями. Возможно, в дальнейшем, путешествуя из Гейдельберга в Дармштадт, Шелли вновь услышала легенды о Диппеле. И надо сказать, что таких Франкенштейнов, как этот ученый, в Германии было в избытке. В Гейдельберге и сегодня в замковом музее можно обнаружить целые экспозиции, посвященные алхимическим опытам и эликсирам, которые искали ученые эпохи Просвещения.

Русский же «Франкенштейн» имел не менее амбициозные планы, чем его европейские коллеги, но мечтал не о создании отвратительного монстра, а об идеальной обезьяне, точнее, о необычном существе, полученном искусственно и способным занять на лестнице дарвиновской эволюции свободный промежуток между человеком и человекообразными.

Нашего «Франкенштейна» звали Илья Иванович Иванов. Он был уверен, что однажды его час пробьет и мир облетит сенсационная весть. Но путь к предполагаемой славе пролегал через парадные подъезды советской бюрократии.

Один из них располагался в доме на Чистопрудном бульваре. Перед входом висела заклейменная советским гербом медная доска с надписью «Народный комиссариат просвещения». 24 декабря 1924 года здесь, в Наркомпросе, произошло странное событие. Когда очередное, 53-е, заседание президиума Государственного ученого совета близилось к концу и многих уже клонило в сон после занудных вопросов, связанных с утверждением производственного плана научно-художественной секции и дискуссией по поводу принуждения отделами народного образования покупать с их складов книги, запрещенные ГУСом, на трибуну поднялся бородатый, лохматый математик Отто Юльевич Шмидт. Он прочитал собравшимся докладную записку некоего профессора Иванова об искусственном скрещивании человека с обезьяной. Члены ГУСа слегка оторопели от необычного демарша. Они видели много экспериментов за бурные годы советской власти, однако такой и для них был экстраординарным. Но все же, рассудив о глубоком естественно-научном значении предстоящего опыта, президиум постановил: «Поручить научно-технической секции ГУСа для проработки данного вопроса образовать комиссию из биологов и врачей»[135]135
  ГАРФ. А-298. Оп. 1. Д. 2. Л. 135.


[Закрыть]. Это, конечно, было не два и не полтора. Так что автор докладной записки товарищ Иванов приступил к составлению новых документов на имя народного комиссара просвещения Луначарского и других советских чиновников.

Илья Иванович не был похож ни на сумасшедшего, ни на афериста, решившего погреть руки на наивных материалистах. Внешне он чрезвычайно напоминал сказочного доктора Айболита, несущего исцеление больным зверушкам. Он действительно искал средства от некоторых заразных болезней домашнего скота, но, кроме того, вот уже много лет профессор Иванов занимался искусственным оплодотворением животных методом зоотехнии. Благодаря успехам в этой области он стал чрезвычайно авторитетным специалистом даже в Европе. А в России сам академик Иван Павлов считал его эксперименты по гибридизации животных весьма перспективными. На открытиях Иванова и сегодня держится мировая наука выращивания и разведения домашнего скота. Но ученому было мало лавров зоотехника. Он был честолюбив и ради научного познания готов совершить фантастический шаг. Но длительное время держал в тайне свою дерзкую научную идею.

Ранняя биография Ильи Ивановича Иванова напоминает поэтапное движение вперед целеустремленного трудоголика-педанта. Как и Оскар Фогт, Иванов был ровесником Ленина. Илья Иванович родился в 1870 году в Курской губернии, в небольшом городке Щигры. В 26 лет уже окончил Харьковский университет и определился с главным увлечением жизни – изучением роли половых желез в процессе оплодотворения млекопитающих. Свои первые шаги в исследовательской науке Иванов начал в Институте экспериментальной медицины. Он изучал метод искусственного осеменения животных, открытый итальянским ученым Лацаро Спалланцани еще в 1780 году. Более 100 лет эта техника находилась без движения, но молодой и амбициозный ученый Иванов взялся за разработку данного метода искусственного осеменения животных и весьма преуспел в нем.

Склонный к поиску, ученый много колесил по Европе. В начале века Иванов очутился в Париже, в Институте Пастера. Там в лаборатории русского ученого Ильи Мечникова велись исследования секретов придаточных половых желез, выяснялось их значение в процессе оплодотворения животных. В это время австриец Штейнах и французы Камус и Глей осуществили опыты, во время которых у морских свинок и кроликов были удалены эти железы. Ученые считали, что роль этих органов в оплодотворении решающая, так как после такой операции самцы не могли оплодотворить самок. Иванов же выяснил причину такого бесплодия – просто сперматозоиды не попадали в половые органы женских особей.

Вернувшись на родину, Илья Иванович предлагает расширить практику применения искусственного осеменения в России, где была острая нужда в быстром росте поголовья племенного скота. Иванову удалось открыть опытные хозяйства и познакомить животноводов с техникой этого прогрессивного метода. В 1908 году при поддержке академика Павлова Иванов организовал физиологическое отделение лаборатории Ветеринарного управления в Санкт-Петербурге. Илье Ивановичу предложили встать и во главе Ветеринарной лаборатории Министерства внутренних дел. МВД нуждалось в породистых лошадях и быстром увеличении их поголовья. А вскоре и барон Фальц-Фейн приглашает ученого продолжить опыты по акклиматизации и гибридизации на знаменитой ферме Асканья-Нова. Здесь открылась станция экспериментальной зоотехники, филиал столичной лаборатории Иванова. В степях Таврической губернии были успешно одомашнены и акклиматизированы африканские антилопы коба. Их стадо свободно паслось на здешних лугах, подобно домашнему скоту. Но главные открытия Иванов совершил в области зоотехнии. Ученый писал: «Искусственное осеменение, как показали мои опыты, может быть с успехом проведено даже в том случае, когда получить от самца его семенную жидкость невозможно или ввиду его крайней дикости и силы, или ввиду трудностей, связанных с его поимкой живым. В этом случае самец может быть подстрелен и затем кастрирован; естественная семенная жидкость может быть заменена искусственной спермой – взвесь семенных клеток в той или иной среде, благоприятной для жизни сперматозоидов. В этом случае из придатков семенных желез берется сперматозоидная масса, разбавляется тем или иным раствором и впрыскивается обычным путем в вагину или шейку матки самки. Если после кастрации, проведенной стерильно, семенные железы сохраняются также в условиях стерильности при температуре, близкой к 0, то сперматозоиды сохраняют свою подвижность и функциональность в течение нескольких дней – до 7–8. Таким образом, путем искусственного осеменения можно вызвать зачатие от отца, который к моменту осеменения не только уже умер, но и вообще больше не существует в природе. Так, например, семенные клетки домашних животных, сохранявшиеся вышеуказанным способом и использованные для осеменения, могут вызвать зачатие тогда, когда самец, выработавший эти семенные клетки, уже был съеден»[136]136
  ГАРФ. Ф. 3316. Оп. 45. Д. 18. Л. 108–109.


[Закрыть].

Отношения с владельцем экзотической фермы Асканья-Нова бароном Фальц-Фейном складывались не гладко. Аристократ отличался заносчивым характером и высокомерием, а эти качества, как казалось Иванову, не способствовали успеху дела. Илья Иванович решил расстаться с фермой и посвятить себя только проблемам искусственного осеменения, и прежде всего гибридизации. Они сулили невиданные перспективы. Достаточно было обладать необходимой научной информацией и смелой фантазией, как тут же открывался путь к созданию биологических драконов, сочетавших в себе качества разных животных. Природа представилась Иванову в виде детского конструктора, обладающего неограниченными возможностями для человека с дерзкими мечтами.

Искусственное осеменение позволяло уподобиться Богу, и такое подобие не могло не вдохновлять. В 1908 году Иванов оплодотворил лошадь спермой самца зебры и получил гибрида, названного зеброидом. Удачный опыт был применен им при скрещивании зубров с бизонами, а новые особи, полученные в результате, стали называться зуброидами и бизоноидами. Здесь Иванова ждала удача. Если зеброиды и мулы, полученные еще в Асканья-Нова, потомства не давали, то новые гибриды диких быков принесли приплод. Ощущение успеха и победы над упрямой природой привели Иванова к смелой мысли «использовать метод искусственного осеменения млекопитающих для постановки опытов гибридизации между различными видами антропоморфных обезьян и между последними и человеком»[137]137
  Там же. Л. 108.


[Закрыть].

Профессора вдохновляли идеи Чарльза Дарвина, высказанные им в труде «Происхождение человека и половой подбор»: «Если допустить, что человекообразные обезьяны образуют естественную подгруппу, то, зная, что человек сходен с ними не только во всех тех признаках, которые общи ему с целою группою узконосых, но и в других особенных признаках, каково отсутствие хвоста и седалищных мозолей, а также вообще по внешности, – зная это, мы можем заключить, что человечеству было дано начало некоторым древним членом человекообразной подгруппы»[138]138
  Дарвин Ч. Происхождение человека и половой подбор. – СПб., 1896. – С. 143.


[Закрыть].

Предположения англичанина о существовании в прошлом некой низшей формы, от которой собственно и произошли люди, русский ученый решил подтвердить экспериментально. Иванову казалось, что он стоит на грани великого научного открытия, которое обессмертит его имя. Он настолько уверовал в свою непогрешимость и удачу, что стал рассматривать свой труд как миссию, обращенную к человечеству.

«Опыты искусственного осеменения самок антропоморфных обезьян семенем человека и обратно человека семенем обезьян в смысле вероятности положительных результатов значительно уступают вышеупомянутым опытам[139]139
  Имеется в виду гибридизация между отдельными обезьянами.


[Закрыть]. Однако необходимость и своевременность постановки их от этого нисколько не уменьшается. Эксперименты в этом направлении, независимо от характера их результатов, имеют исключительный интерес как один из подходов к экспериментальному выяснению степени родства между человеком и его ближайшими родичами в животном мире»[140]140
  ГАРФ. Ф. 3316. Оп. 45. Д. 18. Л. 107.


[Закрыть], – утверждал профессор.

В 1910 году в австрийском городке Граце на съезде зоологов Иванов прочитал доклад о предполагаемом сенсационном скрещивании и его практической возможности. Но практической эта возможность была только в сфере теоретической. В царской России Иванову не позволили бы совершить столь революционный эксперимент, хотя технически никаких проблем уже не существовало. Вообще выступление русского ученого было признано скандальным и смелым: Иванов открыто заявлял о необходимости отбросить все моральные возражения, которые считал вздорными, упирая на то, что не человек будет совокупляться с шимпанзе, а всего лишь их клетки[141]141
  Iwanow, E. Die wissenschaftliche und praktische Bedeutung der Methode der kunstlichen Befruchtung bei Saugetieren // Verhandlungen des VIII. Internationalen Zoologen-Kongresses zu Graz, 15. 20 August 1912 / Hrsgb. R. von Stummer-Traunfels. – Jena: Fischer, 1910. – S. 623–631.


[Закрыть]. Какие ж тут проблемы?