Текст книги "Оружейник. Бой без правил"

Тряска меня отрезвила, привела в норму, заставила инстинкты утихомириться под напором разума. Все нормально, ничего такого не происходит, ты же видишь, что…

И тут впереди что-то взорвалось. Это был очень странный взрыв, тусклый, серый и абсолютно беззвучный. Земля вздыбилась, а затем из нее в воздух взметнулся целый сноп длинных, гибких, как осьминожьи щупальца, плетей.

Чтобы разобраться в происходящем, мне потребовалось лишь мгновение. Вьюнок! Цирк-зоопарк, это же вьюнок! Вот тварь ползучая, и откуда выползла?!

Я уже отвел машину достаточно далеко, чтобы не опасаться нападения хищника. Но вот мои товарищи… Сергей, майор, Соколовский, они ведь все еще оставались там… в пределах досягаемости смертоносных щупалец.

Загрохотавшие автоматные очереди оповестили, что мои товарищи еще живы. Слава богу!

– Держитесь! Я уже иду!

С этим криком я рванулся наверх, в распахнутый водительский люк. На ходу передернул затвор «АКС». Оказавшись снаружи, я буквально взвыл от пронзившей душу острой, жгучей боли. Зрелище было жуткое. Вьюнок праздновал победу. Большая часть его серых, покрытых россыпью черных точек щупалец сплелась в веретенообразный кокон. В тех местах, где жирные, сочащиеся ядом лапы сомкнулись еще недостаточно плотно, проглядывали лоскутья выцветшего камуфляжа.

– Сука! – заорал я и, как обезумевший, стал палить в похожую на ожившее дерево тварь, которая нежданно-негаданно выползла из старой ливневки.

Кто оказался жертвой чудовища, понять было невозможно. Рассмотреть оставшихся в живых и выяснить, кого не хватает, слишком долго и немыслимо сложно. Ослепленный ненавистью и злостью мозг требовал лишь одного – убивать. Немедленно убивать! И я выполнял этот приказ с упрямством и поспешностью умалишенного. Перед глазами стояло лишь пятнистое, поблескивающее, будто мокрая резина, тело, которое вздрагивало при каждом попадании пули. Вздрагивало, да и только. Щупальца не разжимались, и человек в их объятиях уже практически перестал биться. Сильный был человек, раз так долго боролся с таким могучим врагом… Матерь божья, сильный… камуфляж… рост… До меня вдруг дошло.

– Серега, нет!

Перед моим мысленным взором совершенно ясно встала рослая фигура морского пехотинца, его добродушная улыбка, его крепкие руки. Руки запомнились больше всего. Это потому, что видел я их гораздо чаще, чем лицо Сергея. Меня, слабого и больного, Сергей таскал на себе, оберегал и защищал. И перед моим лицом всегда были его руки, те самые, которые сейчас растворяет беспощадная едкая кислота.

– Нет, Серега, нет!

Обезумев от отчаяния и ярости, я кинулся вперед. Скатился по броне, грохнулся наземь. Даже не почувствовав боли, вскочил и помчался прямо на чудовищную гигантскую актинию, так стремительно расцветшую посреди мертвого поселка. Я успел пробежать метров десять, расстрелял целый рожок, но тут меня грубо схватили за плечи.

– Назад, полковник! – прямо в ухо прогорланил Соколовский. – Уже все… Уже кончено.

– Кончено?

Я в гневе повернул к нему лицо и окаменел. По щекам несгибаемого спецназовца текли слезы. Не стесняясь и не вытирая их, Костя прокричал Нестерову:

– Еще одну очередь, майор… чтобы наверняка.

Выпущенные Анатолием пули ложились точно в центр кокона, который вьюнок свил вокруг тела своей жертвы. Однако на сей раз все они предназначались совсем не инопланетному монстру.

Леший ввалился в БТР через люк над местом командира, грузно упал на сиденье справа и мрачно прогудел:

– Двигаем!

Как эхо его голоса, громыхнула закрывшаяся десантная дверь левого борта, и это означало, что все уже внутри.

– Двигаем, – согласился я и стронул машину с места.

Туман немного рассеялся, да и новый день медленно, но уверенно вступал в свои права. Так что с ориентацией проблем не возникло. Серая громада стены и крупная оранжевая точка запирающего Северные ворота «КамАЗа» размеренно покачивались за бронестеклом водительского смотрового люка. Под стальное брюхо «триста второго» то и дело ныряли какие-то темные пятна, и мне пришлось поднапрячься, чтобы узнать в них те самые вещи, которые были вынуждены бросить отправляющиеся в неизвестность одинцовцы. Однако все увиденное лишь на мгновение задерживалось в мозгу. Там сейчас царила полная глухая пустота, и, не находя, за что бы зацепиться, картинки уносились прочь, словно опавшие осенние листья под ледяным шквалом.

– Всем приготовиться! – Громкая команда Загребельного помогла вернуться к реальности. – Ертаев, Павел, на выход. Остальным прикрывать. – После общей команды Андрюха повернулся ко мне: – Уверен, что пропихнешь, или, может, все-таки оттянем назад?

– Уверен, – упрямо кивнул я и тут же нажал на тормоз.

Две ловкие и стремительные невысокие фигуры юркнули в открывшиеся двери бортовых люков. Буквально через секунду я уже видел, как Пашка с Муратом выбивают колодки из-под колес грузовика. Точку в их задании поставил казах, когда снял «КамАЗ» с тормоза.

– Готово! – помахал он из водительской кабины.

– В машину, живо! – прогорланил в ответ Загребельный. Затем он втянул голову в люк и продублировал это известие персонально для водителя: – Слыхал? У них все готово!

Я все прекрасно слышал и ждал лишь, чтобы ребята вернулись. Когда оба наших десантника оказались внутри, врубил первую передачу и с лязгом вонзил нос бронетранспортера в передок самосвала.

Я давил и давил, и тяжелый грузовик начал отступать. Приваренные к его бортам стопоры, которые ранее оберегали машину от выката за пределы каменного коридора, прогнулись и, оставляя глубокие рваные борозды, скребли по кирпичным стенам. Слыша этот оглушительный скрежет, наблюдая, как сминается оранжевая кабина, я понимал, что несу разрушения, перечеркиваю старания сотен людей, положивших свои жизни на строительстве этого оборонительного бастиона, одного из последних форпостов обреченного человечества. Да только, видно, так уж суждено. Сегодняшний день был последним днем Одинцово.

Глава 9

Когда мы покинули город и за бортом поплыли поля с колышущейся на ветру мертвой грязно-желтой травой, мне немного полегчало. И это не потому, что я такой черствый, толстошкурый гад, моментально забывший о погибшем товарище. Просто так всегда бывает. Оставляя за спиной очередной город, мы оставляем в нем и целый ворох воспоминаний. Хороших или плохих, без разницы. Все это происходило там… в прошлом, с которым нас уже ничего не связывает, лишь нематериальная эфемерная субстанция, именуемая памятью. Да только вот память – дама ох какая капризная. Что хочет, то и творит. Будто в калейдоскопе она перемешивает самые разнообразные факты и события, а затем, повинуясь какой-то своей, частенько непредсказуемой логике, выплескивает их перед нашим мысленным взором. А уж если найдется, за что зацепиться…

Тут я увидел полдюжины ржавых, искореженных от взрывов боекомплектов, угловатых машин. Они появились прямо по курсу. Небольшая колонна замерла посреди проезжей части. Четыре «БТР-90» и два «БМП-4». Для меня существование этой колонны не являлось новостью. Я много раз проезжал мимо и знал, что она стоит именно здесь, на въезде в Лесной городок. Знал, да только под натиском последних событий эта информация начисто вылетела из головы. А вот сейчас пришлось вспомнить.

Так уж вышло, что я стал свидетелем их гибели. Вернее, не самого боя, а его окончания. Было это в самом начале войны. Мы не успели всего минут на десять. Когда бронегруппа подошла, челнок ханхов уже скрылся за облаками, а шесть наших боевых машин были охвачены пламенем. Горело все, включая в теории не горючие шины и краску на бортах. В тех местах, где она уже выгорела полностью, виднелся голый металл, который от разогрева тускло светился темно-малиновым цветом. И самое страшное… как всегда… ни одного выжившего.

– Полковник!

Из омута тягостных воспоминаний меня вырвала серия несильных, но настойчивых тычков в бок. Очнувшись, я скосил глаза на сидящего рядом Лешего:

– Чего тебе?

– Это твой обычный маршрут? – Подполковник кивнул на смотровой люк. – Ничего подозрительного не заметил?

– Ничего, – буркнул я.

С полминуты Загребельный молчал. За это время мы успели поравняться с погибшей колонной.

– Молодец, что машину спас. – Леший угрюмо глядел на проплывающие за бортом, изъеденные странной зеленовато-бурой ржавчиной остовы. – Заберись эта тварь внутрь… тогда все… тогда бы ножками топали как миленькие. А времени и так, сам знаешь, в обрез.

Слова Андрея заставили меня вспомнить. Включенная задняя передача… Неужели это все-таки была подсказка? Если так, то почему такая незначительная, робкая? Ведь окажись на моем месте кто-либо другой… Другой? Я задумался над этим словом. Разве мог за баранкой «триста второго» оказаться кто-то другой? Пока я жив, вряд ли. Цирк-зоопарк, тогда что же это получается? Знак был дан именно мне! Кто мог стать автором этого послания? Вариантов немного. Вернее, всего один. Главный! Холера его забери, неужели он вновь взял надо мной шефство? Или нет? Или это все игра моего воображения?

Своими мыслями я решил пока ни с кем не делиться, даже с Андрюхой. Уж очень они были сумбурные и противоречивые. Ну, а если я все-таки окажусь прав, и Главный играет на нашей стороне, то, тем более, не стоит расхолаживать коллектив. Как говорится, на Главного надейся, а сам не плошай.

Когда переезжали железку около Осоргино, Леший завел разговор вновь:

– Как дальше поступим? Сразу рванем к Нарофоминску или еще какие планы имеются? – Подполковник глянул на грязную потертую карту. – Надо решать, а то для шарахания из стороны в сторону у нас топлива маловато.

– Утро уже, – протянул я, задумчиво глядя на дорогу.

– Ну и?..

– Наш дальнейший маршрут во многом зависит от решения людей. Насколько я помню, время мы им дали до утра. – Я невесело усмехнулся: – Или хочешь поступить, как в былые времена? Никакой демократии. Все мобилизованы. Ради великой цели чего не сделаешь!

– Нет уж, – Загребельный отрицательно покачал головой. – Берем только добровольцев. На такое задание из-под палки не ходят.

– Добровольцы… – задумчиво повторил я это слово. – Двоих я, кажется, знаю.

– Пацан и девчонка, – догадался Андрюха.

– Они, – кивнул я.

Леший крепко задумался, покривился, прокашлялся, а потом выдавил из себя:

– Положа руку на сердце, скажу: не хочется мне тащить с собой всю эту насквозь штатскую компанию. Двое детей, вечно перепуганный заучка, плюс темная-претемная лошадка по фамилии Нестеров. Я уже и сам не рад, что при них завел весь этот разговор. – Андрюха наклонился ко мне и едва слышно добавил: – Может, лучше высадить их в Подольске, а в группу подобрать пяток крепких надежных парней? – В конце фразы по лицу моего приятеля вдруг скользнула какая-то мрачная тень, он невесело вздохнул и словно для себя самого добавил: – Ну, или больше… если понадобится.

То, что Загребельный усомнился в своих людях, я пропустил мимо ушей. Это он так… для страховки ляпнул. Ребята у него железобетонные, не струсят, не подведут. А вот что касается всех остальных… Оставить их в Подольске – на первый взгляд вполне разумное решение. Но, правда, только лишь на первый… Если вдуматься как следует, то выходило, что без аспиранта Харьковского авиационного нам никак не обойтись. Кому еще под силу разобраться в хитроумных инопланетных летательных аппаратах, коли не ему? Получалось, что Сергей Блюмер – это не обуза, а невероятно ценное приобретение, настоящая находка.

Теперь Павел и Лиза Орловы. Я сразу вспомнил, что и впрямь хотел оставить их в Подольске. Точно! Так и сделаю! Хотя… Лиза – отличный снайпер. Пашка смышленый и верткий разведчик. Единственное, чем они уступали «крепким надежным парням», о которых мечтал Леший, так это своими возможностями в рукопашной схватке. Да только вряд ли нам предстоит кулачное махалово. С кем махаться-то? С кентаврами, что ли? Мысль о шестилапых монстрах, а также куда более серьезных опасностях, поджидающих нас на Проклятых землях, заставила опомниться. Нет! Ни за что! Оставлю ребятню в поселке, и точка!

Последним в списке стоял Нестеров. Вот к его-то кандидатуре отношение выработать никак не удавалось. Майор мог одновременно быть как необычайно ценной боевой единицей, так и источником повышенной опасности. Кроме этого, его персона делала нас объектом возможной диверсии. Вопрос «с чьей стороны?» я пока решил опустить. Черт его знает, с чьей. Тыкать пальцем в сторону ханхов было несколько преждевременно. Так что, учитывая все вышесказанное…

Сделать вывод я так и не успел. За спиной раздался негромкий окрик:

– Дядя Максим!

Пашка подобрался совсем близко, его белобрысая, неумело остриженная голова возникла чуть ли не возле самого моего плеча.

– Чего тебе? – буркнул я, обернувшись.

– Вам товарищ капитан просил передать, – пацан запнулся, словно припоминая текст донесения. – Там… на востоке… Будто горит что-то.

«Там… на востоке» – это совершенно иное, чем «там… с левого борта». «Там… на востоке» означало: где-то очень далеко. А значит, прямой немедленной опасности пока нет. Понимая это, мы с Лешим едва заметно друг другу кивнули. Это был еще и знак согласия. Ни у меня, ни у Андрюхи не имелось возражений против короткой остановки.

Парковать БТР у обочины не имело смысла. Остановился прямо посреди широченной ленты Киевского шоссе, на которую мы выкатили минут десять назад. Оглядевшись сквозь люки, амбразуры и уцелевшие приборы наблюдения, мы не обнаружили ничего подозрительного. Что ж, раз так, то, пожалуй, будет совсем не грех вдохнуть свежего воздуха.

Едва приоткрыв крышку люка, я сразу понял, что утро сегодня какое-то не такое, можно даже сказать, особенное. Низкие плотные облака, надежно скрывавшие солнце, отливали отнюдь не своим обычным грязным золотом. Сегодня в их окрасе преобладали багровые тона. Багровый восход! Кто-нибудь когда-нибудь видел багровый восход? Закат – да, но восход!.. Я поглядел на восток, туда, где, по моим расчетам, сейчас и находилось дневное светило. Горизонт пылал красками расплавленного металла. Воздух там был плотным и тяжелым. Он будто состоял из миллионов раскаленных нитей. Желтые, оранжевые и красные, они намертво сшивали небеса с земной твердью.

– Красиво, – подал голос Леший. Подполковник полностью выбрался из люка и, распрямившись во весь свой богатырский рост, замер рядом с башней.

– Это случаем не Подольск горит? – предположил я, присаживаясь на край люка.

– Нет, не Подольск, – отрицательно покачал головой Загребельный. – Чтобы так рассветить, надо сотню Подольсков сжечь.

Судя по всему, наш диалог услышали внизу. С лязгом распахнулись десантные люки позади башни, хлопнула откинутая дверь левого борта. На броню вскарабкались Нестеров и Соколовский, а все остальные члены нашей команды дружно высыпали на клейменный пунктиром дорожной разметки асфальт.

Сперва все молчали. Величие и масштабность зрелища к сему очень даже обязывали. Только ведь так не могло продолжаться вечно. Насладившись багровой мистерией, попривыкнув к ней, неугомонный человеческий мозг стал искать себе новое занятие. Теперь ему позарез требовалось выяснить: а что ж это за диво такое тут нарисовалось? Версия с пожаром уже прозвучала и была отвергнута, поэтому следовало срочно измыслить что-нибудь иное, этакое…

– Прямо вулкан какой-то! – воскликнул Клюев, обернувшись к нам.

– Э… прапор, ты когда-нибудь вулкан видел? – толкнул его в спину Мурат Ертаев.

– По телику только, – сознался десантник.

– А я видел, на Курилах. – Казах потер лоб, припоминая. – Не похоже ни хрена.

– Солнце это восходит, мужики, – подал голос Соколовский. – Ничего, кроме солнца, быть не может.

– Солнце? – пожал плечами Мурат.

– Скорее всего, солнце, – согласился Сергей Блюмер.

– Точно, солнце, – сказал Нестеров, козырьком приложив ладонь ко лбу.

Все продолжали смотреть, как восток все больше и больше окунается в кроваво-красное свечение. И было в этом что-то сверхъестественное, опасное, но вместе с тем притягательное и завораживающее. На такое зрелище хотелось смотреть и смотреть, может, даже до того последнего мига, когда самого тебя поглотит великое благодатное пламя.

– Никогда не видела такого восхода. Будто мы и не на Земле вовсе. – Лиза произнесла это очень задумчиво, можно даже сказать, печально.

– Что-то подобное обнаружили автоматические станции, которые изучали Венеру, – поддержал девушку Блюмер. На пару секунд Сергей задумался, а затем добавил: – Но мы же не на Венере. Земля и Венера – планеты, совершенно непохожие друг на друга.

Для кого-то слова аспиранта ХАИ стали намеком на тайну, для кого-то отголоском старой мечты о покорении иных миров, а вот на такого старого скептика и прожженного реалиста, как я, они возымели совсем иное действие. Я вздрогнул и не удержался от негромкого проклятия:

– Твою мать, это ведь…

– Что еще?

Леший спросил очень тихо, но с таким напором, с каким умеют спрашивать только опытные чекисты, люди, которым отвечают все и всегда. Хорошо, что мне нечего было скрывать.

– Возможно, светятся инертные газы или еще какие-нибудь другие примеси в верхних слоях атмосферы. – Я поднялся на броню и встал рядом с приятелем.

– И что это значит? – Загребельный сразу насторожился. Чутьем старого матерого волка он почувствовал, что происходит что-то неладное, нехорошее, да только пока не мог въехать, что именно.

– Их чересчур много. Необычайно много для Земли.

– Нас травят? – Подполковник непроизвольно сжал кулаки.

– Полагаю, дела обстоят гораздо хуже. – Так вышло, что сказано это было достаточно громко, а потому на меня тут же уставились еще и Соколовский с Нестеровым. Пришлось расширить круг участников разговора до четверых: – Какая-то хрень творится с атмосферой… она меняется, подстраивается под что-то…

– Или под кого-то, – добавил Мурат Ертаев, оповещая, что за ходом нашей беседы следят и внизу.

Похоже, мы и впрямь стали говорить слишком громко. Неведомый, невидимый некто подслушал. Он тут же решил лишить полковника Ветрова всех доказательств его смелой гипотезы. Багровый восток стал быстро тускнеть. Краски выцвели, картинка смазалась. Складывалось впечатление, что художник, набросавший этот смелый эскиз, вдруг опомнился, устыдился своих фовистских экспериментов и тут же кинулся приводить пейзаж к канонам грязного, серого и до тошноты жизненного импрессионизма. Буквально через несколько минут вокруг уже простирался тот самый мир, который мы так хорошо знали.

– Все, представление окончено, – мне оставалось лишь констатировать очевидный факт. – Солнце поднялось выше. Очевидно, под таким углом эффект не наблюдается.

Мне никто не ответил, да и вообще вокруг повисла гробовая тишина. Слышалось лишь дыхание стоявшего рядом Лешего. Он глубоко втягивал ноздрями воздух, как видно, стараясь уловить в нем новые незнакомые примеси. Зря старался. Очень немногие газы можно вот так запросто учуять носом.

– Почему мы не видели этого раньше? – наконец осмелилась подать голос Лиза.

Как по команде все повернулись ко мне. От этих жаждущих правды глаз, от горящей в них надежды, что сейчас подскажут и научат, я почувствовал себя Лениным на броневике.

– Наверное, это стало заметно совсем недавно. Может, свою роль сыграли температура атмосферы, всплеск солнечной активности или еще что… – пришлось отвечать первое, что взбрело на ум. Скорее всего, именно поэтому уверенности в моем голосе было малость поменьше, чем у вождя мирового пролетариата.

– А мы-то, идиоты, надеялись, что воздух очищается, – горестно и вместе с тем зло прорычал Нестеров. Милиционера словно оставили последние силы, и он грузно опустился на башню.

– Видать, нас и вовсе вычеркнули из списка… окончательно и бесповоротно, – задумчиво пробурчал у меня за спиной Загребельный. – Если дело уже и до атмосферы дошло…

Это было сказано только для меня. А если бы кто и услышал, то все равно вряд ли понял. Зато я понял, ох как понял!

– Но мы ведь до сих пор не чувствуем этих изменений, – донесся из группы, стоявшей у борта бронетранспортера, голос Сергея Блюмера.

– Пока не чувствуем, – поправил аспиранта Соколовский, – только лишь пока.

От этого замечания авиастроитель как-то сразу скис. Похоже, у него имелась какая-то теория, но капитан одним махом вышиб из-под нее весь фундамент.

– И чего теперь делать? – несколько потерянным голосом поинтересовался прапорщик ВДВ. – Эта хрень… она ведь происходит повсюду, от нее ведь не спрячешься, не сбежишь.

Не знаю, как кто, а я подумал, что этот вопрос адресован именно мне. И на него у меня имелся лишь один вариант ответа:

– Сперва найдем эти чертовы платформы, а потом видно будет.

– Платформы? – Нестеров поглядел на меня, как на маньяка, который собрался воспользоваться своей бомбой на борту ввинчивающегося в штопор авиалайнера.

– На кой хрен нам теперь это оружие, пусть даже и суперсовременное? – развил идею милиционера Клюев. – Застрелиться можно и из нашего, проверенного.

Что я мог на это ответить? Рассказать им правду? Пересказать туманные намеки Главного, мол, «неважно, куда идти, главное для чего». Потребовать немедленно, сию секунду, проявить разум, человечность, любовь и доброту? Убеждать, что если исполнить все это, то на Землю снизойдет прощение, и мы заживем, как и прежде? И самое приятное – уже не придется никуда идти!

Когда я оторвался от своих раздумий и вернулся к реальности, то обнаружил, что все смотрят на меня и ждут объяснений.

– Я точно знаю, что надо идти в Белоруссию.

Объяснение у меня получилось не ахти какое. Серое вещество еще вроде не синтезировало ответ, а язык его уже вытолкнул. И произошло это как-то очень быстро и легко, будто вовсе и не я говорил, будто слова произнес кто-то другой, стоящий у меня за спиной. Захотелось даже оглянуться. Правда, сделать это я не успел.

– Ну, товарищ полковник… Ну, вы того… – позабыв обо всякой субординации, Клюев повертел пальцем у виска. – Не в себе маленько.

Сразу стало понятно, что это «не в себе маленько» – самое мягкое выражение, которое прапорщик сумел подобрать. На самом деле ему жуть как хотелось выдать кое-чего покрепче.

Тут меня и клемануло. Цирк-зоопарк, думаю, ради тебя же, червяка ничтожного, стараюсь, ради всех вас! А вы вон как! Развели мы тут с Лешим демократию, хочу – не хочу… В жопу все это! Построить всех, и бегом марш исполнять приказ…

– Товарищ полковник, – тихий и какой-то слегка потерянный голос Кости Соколовского прозвучал совсем рядом, – подкиньте до Подольска, очень прошу.

Вот и все! После этих слов у меня внутри что-то сразу сломалось. Пропала и злость, и решимость, и боевой запал. Стало как-то пусто и уныло. Пришло понимание: мы с Андрюхой теперь одни, никто в нас не верит, никто за нами не пойдет. Даже Лиза с Пашкой, казалось бы, самые верные и преданные друзья, и те призадумались.

– Грузитесь, – произнес я обреченно. А когда никто не двинулся с места, в сердцах гаркнул: – В машину, я сказал!

Стараясь заглушить душевную боль и разочарование, я гнал БТР на полной скорости. Я стремился слиться с машиной и в этом единении обрести хоть немного покоя, хоть каплю былой уверенности и рассудительности. Как там с покоем, не знаю, но рассудок ко мне понемногу стал возвращаться. Именно это и позволило заметить, что «восьмидесятка» как-то подозрительно раскачивается. Пришлось тут же сбросить скорость.

Сидевший на соседнем сиденье Леший узрел в моих действиях совершенно другой мотив:

– Да, вот там, метров через полста, сворачивай.

Загребельный указал на расположенный по середине автомагистрали отбойник. Метров двадцать заграждения было начисто снесено, а стальные стойки, которые его удерживали, смяты и вдавлены в асфальт. Во всем этом безошибочно угадывался автограф, оставленный колонной тяжелой бронетехники.

– Зачем? – не понял я.

– Не обязательно тащиться аж до Алабино. – Подполковник еще раз сверился со своей замусоленной километровкой. – На Подольск можно свернуть и здесь, как раз развязка будет. Тогда двинем через Троицк. Дорога, может, и похуже, зато вдвое короче.

Голос у Загребельного был спокойный, такой, как всегда, будто ничего и не произошло. А может, и впрямь ничего? От этой неожиданной мысли я сперва даже опешил. Однако когда при съезде на разбитый большак нас хорошенько тряхнуло, мозг, наконец, сумел преодолеть ступор и заработал в нужном направлении.

Задача перед нами стояла особая, такую еще никто и никогда не решал. Значит, и команда для нее должна подобраться тоже не совсем обычная. Кто знает, вдруг какая-нибудь старушка – божий одуванчик с ее тихой житейской мудростью будет нам в сто раз полезней, чем этот узколобый прапор с гранатометом? Ну, про старушку это я, конечно, загнул, но ход мыслей, в общем-то, правильный. Спасать мир должен тот, кто этого достоин, а не какие-то там совершенно случайные люди, пусть даже великолепно владеющие оружием.

Твердо решив перетрясти весь Подольск сверху донизу, но разыскать таких, я вновь почувствовал себя человеком, на которого возложена необычайно важная миссия. И ее первая часть – добраться до Подольска. Осознав это, я тут же сосредоточился на дороге.

В этих местах я бывал всего один или два раза, и то очень давно, в самом начале моей, так сказать, коммерческой деятельности. Раньше в Троицке тоже жили люди. Вернее, не в самом городе, а в каком-то селе на подъезде к нему. То ли Ильинка, то ли Игнатовка, короче, будем проезжать, вспомню. Я как-то пробовал предложить им свои услуги, да только все зря. Тогда, в послевоенное время, с оружием и боеприпасами проблем не было, а о пушках и крупнокалиберных пулеметах еще никто даже и не помышлял: нужды просто не возникло. Вдобавок ко всему, среди местных оказалось довольно много военных из тех частей, что стягивали к Москве. Так что, учитывая все вышеперечисленное, мне отказали. Дали воды набрать, и на том спасибо.

Кстати, уже потом, где-то через полгода, в Подольске повстречал я одного майора, того самого, с которым общался в селе под Троицком. Поведал он довольно жуткую историю о последнем дне, вернее, ночи, их маленького поселка. Вот именно так я и узнал о появлении на Земле ночных чудовищ под названием «призраки». Это уже потом они стали обыденным, чуть ли не привычным злом. А тогда это был шок, леденящий ужас для всех, кто вместе со мной слушал сбивчивый, приправленный соплями, слезами и самогонным перегаром рассказ чудом уцелевшего офицера.

Оставив за спиной покосившийся дорожный знак с перечеркнутой надписью: «Верховье», мы продолжили путь среди когда-то плодородных крестьянских полей. В последний предвоенный сезон их засеяли каким-то злаком, может, даже и пшеницей. Боже ты мой, какие воспоминания! Пшеничные поля! Ветер гоняет золотистые волны, и туго налитые колосья тихо шуршат, будто ласковый и нежный прибой. Да… все это было когда-то. Совсем в другой жизни и в другом мире. Сейчас же взгляду открывались темно-коричневые заросли, очень похожие на спутанную шерсть грязного и нечесаного чау-чау.

Цвет старой ржавчины контрастно оторачивала линия черного леса. Она отделяла мертвое пшеничное поле от тяжелой свинцово-серой пелены низких облаков. Эта чернота казалась какой-то противоестественной, нереальной, словно не принадлежащей этому миру. Должно быть, именно так чернеют врата преисподней.

Лес сейчас и впрямь представлял собой серьезную опасность. Его облюбовали такие твари, о которых и услышать-то страшно, не то что увидеть. Именно поэтому никто из здравомыслящих людей туда и не совался.

Сразу вспомнилось, как однажды, двигаясь по Волоколамскому шоссе, я услышал рев, прозвучавший из лесной чащобы. От него задрожала земля, а БТР закачался. Собственно говоря, это был даже не рев, а что-то непонятное. С таким звуком стонут гигантские трюмы старых ржавых сухогрузов, когда неистовый шторм заставляет их тереться о пирс. Ну и страху я тогда натерпелся! Вот такие леса нынче, что тот под Истрой, что этот, вблизи Троицка.

Я еще раз вгляделся в черную стену, и мне вдруг показалось, что она движется, что она ожила. Мрак, смерть и ужас хотели вырваться за пределы своих владений. Они уже даже предприняли первые попытки. Местами на полусгнившем пшеничном поле виднелись подозрительного вида черные округлые подпалины. Когда в одной из них я разглядел два искореженных авиационных двигателя и торчащий над ними обломок киля, на котором все еще тускло алела красная звездочка, все прояснилось. Какая-то истребительная эскадрилья приняла бой в небе над Троицком. Им еще повезло. После того как самолеты развалились в воздухе, у пилотов оставался шанс спастись на парашютах. Мне же доводилось видеть такие воздушные сражения, в которых наши крылатые машины исчезали моментально, беззвучно и безвозвратно. Легкое биение воздуха, короткая белая вспышка, и все… конец.

Помимо воли я покосился на небо. Конечно же, ни серебристых молний краснозвездных истребителей, ни угрюмых громад инопланетных боевых платформ там не обнаружилось, однако этот взгляд все же кое о чем поведал. Новый день уже вовсю вступил в свои права.

– Который час? – нарушил я гнетущую тишину и глянул на сидевшего рядом Лешего.

– Десять скоро, – ответил мой приятель. – Ты думаешь о том же, о чем и я?

– Если ты о туннелях, то да. Они должны были уже давно открыться. Кентавры пошли гулять по нашей планете.

– Мне кажется, на северо-западе их открывается гораздо больше, чем здесь.

– Похоже, – кивнул я. – Это подтверждает уже то, что первые стада кентавров пришли именно со стороны Новгорода и Питера.

Теперь кивать настала очередь моего приятеля. Он так усердно опускал и поднимал голову, что раскачал «восьмидесятку». Шутка, конечно, мне это просто так показалось.

– Дорога здесь ни к черту! – прорычал Леший. Подполковник инстинктивно поднял руку и уперся ею в броню, тем самым пытаясь противостоять неожиданным рывкам и качке.

– Дорога нормальная, – мрачно ответил я. – Амортизаторы ни к черту. Масло теряем. Видать, ничего в этом мире не проходит бесследно, в том числе и пребывание под прессом баррикады.

– Починимся… – начал было Андрюха.

– Сложно. Амортизаторы менять надо, – произнося это, я снизил скорость. Хоть мотать не так будет.

– Грех было ребят не подкинуть. – Загребельный словно подбадривал меня, проявлял солидарность с решением доставить людей в безопасное место.

– Ничего, подкинем. Мы уже почти в Троицке.

В этот момент на глаза мне попался знак: «Ильичевка». Ах, да… конечно… Ильичевка! Не Ильинка или Игнатовка, а Ильичевка. Именно в деревне, названной в честь… В голове промелькнул идиотский вопрос: «А в честь кого названа? Ленина или Брежнева?»

Скорее всего, Ленина. Хотя если учесть патологическую тягу многозвездного генсека ко всяческому превознесению своей ненаглядной персоны… Э, куда это меня понесло? Не все ли равно, в честь кого названа эта деревушка? Важно, что именно здесь жили те люди, те несчастные, чью жизнь выпили, высосали до капли чудовища, пришедшие из потустороннего мира.