Текст книги "Забытые герои войны"

«До последней капли крови»

Итак, командир 45-й пехотной дивизии вермахта официально объявил об окончании боевых действий в Брестской крепости 8 июля 1941 года, указав дату 29 июня. Сам майор Гаврилов, по памяти, этот день опишет так: «Рано утром почти вплотную к Северным воротам подъехала немецкая машина с радиорупором. На русском языке нам был предъявлен ультиматум: или капитуляция, или авиация сметет крепость с лица земли… На размышление был дан один час.

На созванное в это время партийное собрание… явились не только коммунисты и комсомольцы, но и все, кто мог, из бойцов. Сообщение мое было кратким:

– Нам обещают, – сказал я, – сохранить жизнь. Перед нами выбор: жизнь в фашистском плену или смерть в бою. Капитулировать – значит изменить Родине. А мы давали присягу сражаться за нее до последней капли крови. Я, майор Гаврилов, коммунист и ваш командир, остаюсь здесь. Пусть свое слово скажут коммунисты…

Каземат, в котором проходило это необычное собрание, наполнился гулом голосов:

– Изменников и трусов среди нас нет!

– Будем драться до конца… <…>

Нам был дан лишь один час, а мы хорошо знали немецкую точность. Рядовой Макаров записывал в протокол фамилии, я, Касаткин и другие члены партии тут же давали рекомендации. В числе тех, кто стал коммунистом: командир роты Терехов, медсестра Абакумова и многие другие, отличившиеся в бою.

Ровно через час, убедившись, что защитники крепости не намерены поднимать белый флаг, фашисты начали новую ожесточенную бомбежку, которая длилась несколько часов. От разрывов крупнокалиберных бомб сотрясалась земля, раскалывались и рушились здания. И хотя наш гарнизон был укрыт в капитальных подземных помещениях, мы понесли большие потери. Едва кончилась бомбежка, как все, кто остался в живых, несмотря на ранения и контузии, вновь оказались на своих местах. Всюду, где было особенно тяжело, появлялись коммунисты, в том числе и те, которые только этим утром вступили в ряды партии.

Гитлеровцы, уверенные в том, что они сломили волю защитников крепости к сопротивлению, ринулись в атаку без обычных предосторожностей. Но гарнизон жил и боролся. Бойцы Восточного форта открыли по фашистам пулеметный и ружейный огонь, забросали их гранатами. Неприятель снова вынужден был повернуть вспять.

Тогда фашисты пошли на крайнее средство. Они стали сбрасывать в фортовые окопы все, что могло гореть: масло, бензин, поджигали бочки и бутылки с горючим, пустили в ход огнеметы. Так прошел воскресный день 29 июня.

Утром следующего дня нас ждало новое испытание: озверевшие от неудач фашисты стали забрасывать двор и фортовые окопы бомбами со слезоточивыми газами. Но и в противогазах, напрягая последние усилия, наши бойцы продолжали вести ожесточенные бои, не давая врагу добиться своей цели.

Видя всю бесполезность подобных усилий, гитлеровцы решили всерьез сдержать данное ими обещание – стереть крепость и ее защитников с лица земли. В тот же день, 30 июня, была предпринята невиданная до сих пор бомбежка. К исходу дня, когда все вокруг пылало, гитлеровцы ворвались в расположение нашего гарнизона. Те, кто уцелел, в большинстве своем раненые и контуженые, были захвачены в плен. Но некоторым защитникам форта все же удалось укрыться в подземных убежищах. В их числе был и я».

После самой страшной немецкой бомбежки их осталось всего 20 человек с четырьмя пулеметами и с достаточным количеством боеприпасов и гранат. Не хватало только продовольствия. Сто граммов сухарей в день – это все, что могли позволить себе последние защитники Бреста. Начался новый этап борьбы, когда днем они прятались в казематах, а ночью вели прицельный огонь по противнику. При этом Гаврилов и его бойцы все еще надеялись прорваться на северо-восток Бреста к Беловежской Пуще.

Прошло целых десять дней, прежде чем стычка со случайно оказавшимися рядом немецкими пулеметчиками выдала их. Это было 12 июля. Немцы подняли нешуточную тревогу и атаковали. В этом бою погибло 9 бойцов.

Воспользовавшись паузой, которая могла закончиться с рассветом, Петр Михайлович с двумя уцелевшими бойцами снова укрылся в подземных щелях. Тогда и было принято решение этой же ночью прорываться сквозь окружение в разные стороны: на юг, на восток и на запад. Но попытка прорыва, когда все одновременно бросили по гранате и пустились бежать, не увенчалась успехом. Гаврилов остался один, пробившись лишь в северозападную часть крепости:

«У меня оставался один выход: вновь укрыться в одном из подземных казематов и дожидаться, пока фашисты снимут блокаду крепости. После долгих поисков я остановил свой выбор на маленьком угловом каземате близ полковой конюшни с двумя бойницами, дававшими хороший обзор местности и возможность отстреливаться. А чтобы не быть обнаруженным через дверь, я притащил в угол каземата кучу сухого конского навоза и замаскировался.

В этом убежище я скрывался три дня, пока нестерпимый голод не заставил меня отправиться на поиски какой-либо пищи. Так как я находился вблизи конюшни, то решил поискать что-нибудь из фуража. В темноте мне удалось нащупать в одном из помещений куски комбикорма. Я стал грызть их.

Затем по-пластунски дополз до обводного канала и напился. Так продолжалось несколько дней. Но затхлая, стоячая вода и пища, состоящая наполовину из мякины и рубленой соломы, сделали свое дело: у меня начались страшные рези в желудке.

Временами от голода и слабости я впадал в полузабытье. В минуты прояснения сознания передо мной с какой-то необычайной отчетливостью проходила вся моя жизнь. <…>

Лежа с закрытыми глазами в углу каземата, вспомнил десятки родных лиц – бывалых комбатов, опытных командиров, молоденьких лейтенантов, рядовых бойцов и сержантов. Многих, очень многих я знал по фамилии, почти всех – в лицо. Где они сейчас? Что с ними? Чего бы я ни отдал, чтобы оказаться вместе со всеми людьми, разделить с ними общую судьбу, как бы тяжела и трагична она ни была.

Нет, не смерть меня страшила тогда. С мыслью о ней, как о неизбежной, все мы, защитники крепости, давно примирились. Тяжело было умереть безвестным, вдали от своих, окруженным и затравленным врагами. «Только подороже отдать свою жизнь, – размышлял я, – это последнее, что ты можешь сделать для родной страны, для своего народа».

И рука, даже в часы забытья, инстинктивно нащупывала оружие, которое у меня осталось: два заряженных пистолета и пять гранат… С ними я собирался достойно встретить свой смертный час».

Сегодняшний сытый обыватель, сидящий на диване в квартире своих родителей у телевизора или за компьютером в очередном офисе в качестве планктона, скорее всего, покрутит своим белым, мягким и пушистым пальчиком у виска. Ему сложно понять майора Гаврилова. Вот сотрудничество генерала Власова с немцами как-то более доступно современному интеллекту. Понять же человека, умирающего от голода и сражающегося до последнего патрона, до последней капли крови под ежеминутным страхом смерти в крепости, которая давно взята, это звучит скорее фантастически и как-то совсем запредельно. Но ведь очень многое из нашего прошлого, что когда-то не вызывало не то чтобы удивления, а было той самой нормой именно для русского и советского человека, теперь удивляет. И действительно, есть в жизни доступное одним и недосягаемое для других!

Последний бой

Гаврилов не терял надежды выбраться из крепости. Он продолжал бороться за жизнь, но был уверен, что если придется, то отдаст ее как можно дороже.

День за днем Петр Михайлович ел комбикорм, а ночью пил воду из канала до тех пор, пока не началась острая резь в желудке, которая постепенно причиняла ему нечеловеческие страдания. И что он только не делал, чтобы не выдать себя. Удерживаясь от стонов, он кусал губы, но снова впадал в полузабытье, а приходя в себя, с трудом шевелил руками.

Однажды он очнулся от громких голосов: «Гитлеровцы разговаривали совсем рядом и шли прямо в мой каземат. Их, очевидно, привлекли мои стоны: они и меня самого часто заставляли пробуждаться. У моей двери раздались шаги кованых сапог. Значит, наступил мой последний бой. Я собрал остаток сил и, приподнявшись на локте, нажал на спусковой крючок пистолета. По раздавшимся воплям понял, что обойма выпущена не впустую.

Я не помню, сколько времени продолжался этот последний бой: может быть, час, а может быть, и дольше. Снаружи меня укрывали метровой толщины стены, а пулеметные очереди, пускаемые в амбразуры, поразить не могли. Это, конечно, отлично понимали фашисты. То и дело доносились их выкрики: «Рус, сдавайс!» Я молчал. Голоса приблизились к самым амбразурам. Тогда в одну и в другую я кинул по гранате. Одновременно со взрывами вновь раздались истошные крики, проклятья и стоны. Затем все это отдалилось и наконец стихло. Видимо, раненых унесли.

Я весь сосредоточился на одном: как эффективнее израсходовать оставшиеся у меня гранаты и последнюю обойму ТТ.

Герой Советского Союза П. М. Гаврилов

Тишина продолжалась недолго. Гитлеровцы дважды пытались подобраться к каземату с внешней стороны, с тыла, от дверей. У меня в обойме оставалось еще три патрона, но пустить их в ход мне уже не удалось. Неожиданно раздался страшный грохот, по глазам полоснуло пламя, и я потерял сознание».

Пройдут десятилетия, прежде чем в 2012 году Музею обороны Брестской крепости передадут копии уникальных документов, найденных немецкими историками в Федеральном военном архиве Фрайбурга. Согласно им, майора Гаврилова действительно взяли в плен 23 июля 1941 года солдаты из охранного батальона. Там же говорится, что Петр Михайлович стрелял из пистолета и ранил пятерых немецких солдат. При этом фамилия «Гаврилов» в документах не фигурирует. Там написано, что «арестовали старшего лейтенанта». И еще. Когда командира 44-го полка захватили, Брестская крепость была еще раз прочищена. Кроме семи трупов советских бойцов, там больше никого не обнаружили. Таким образом, можно утверждать, что майор Петр Михайлович Гаврилов был самым последним защитником Брестской крепости.

Плен и после плена

Майор Гаврилов очнулся в немецком госпитале. Рядом с ним лежали раненые советские военнопленные. Лечили их свои же пленные врачи. Именно от них Петр Михайлович и узнал дату своего пленения – 23 июля 1941 года…

Когда Гаврилова привезли в госпиталь, то врач Н. И. Воронович запомнил его таким: «Пленный майор был в полной командирской форме, но вся одежда его превратилась в лохмотья, лицо было покрыто пороховой копотью и пылью и обросло бородой. Он был ранен, находился в бессознательном состоянии и выглядел истощенным до крайности. Это был в полном смысле слова скелет, обтянутый кожей. До какой степени дошло истощение, можно судить по тому, что пленный не мог даже сделать глотательного движения: у него не хватало на это сил, и врачам пришлось применить искусственное питание, чтобы спасти ему жизнь.

Но немецкие солдаты, которые взяли его в плен и привезли в лагерь, рассказали врачам, что этот человек, в чьем теле уже едва-едва теплилась жизнь, всего час тому назад, когда они застигли его в одном из казематов крепости, в одиночку принял с ними бой».

После первого допроса Гаврилова снова принесли в госпиталь, уложили на ту же койку и больше не допрашивали. Но нужно было что-то делать, чтобы Петра Михайловича можно было успеть подлечить. И тогда лечащие врачи Ю. В. Петров и И. К. Маховенко заявили немцам, что пленный майор заболел тифом. Гаврилова тут же перевели в тифозный барак, где он провел несколько недель. Туда фашисты не показывались. Когда же он начал ходить, то те же врачи пристроили его работать в одной из лагерных кухонь. Благодаря им Гаврилов смог поправиться и выжить. А весной 1942 года лагерь для советских военнопленных в Южном военном городке Бреста расформировали, и Петр Михайлович после скитаний по другим лагерям оказался в Хаммельбурге в Офлаге 62 (XIIID).

К слову сказать, летом 1941 года вермахт оборудовал всего один лагерь для офицеров Красной армии на территории рейха. Он размещался в районе полигона Хаммельбург в Нижней Франкии к северу от Вюрцбурга, где уже во время Первой мировой войны находился лагерь для военнопленных.

Предположительно во второй половине июля 1941 года в этот лагерь прибыли первые эшелоны пленных. Численный состав там рос быстро: 10 августа в Хаммельбурге находилось 4753 офицера. Поскольку осенью 1941 года среди советских военнопленных разразилась эпидемия сыпного тифа и большинство лагерей было поставлено на карантин, Хаммельбург закрыли. Только с апреля 1942 года туда опять стали прибывать эшелоны с пленными.

В середине августа 1941 года в Хаммельбург прибыла группа сотрудников тайной государственной полиции (гестапо) для того, чтобы выявить среди пленных так называемых «особо опасных элементов» (политработников, интеллигентов и евреев). До лета 1942 года было выявлено и расстреляно в концлагере Дахау не менее 1100 офицеров.

В общей сложности в этом лагере было зарегистрировано 18 000 советских офицеров.

По воспоминаниям одного из советских военнопленных офицеров, в центре Офлага «находилось десятка полтора двухэтажных кирпичных казарм, складов, конюшен и административных зданий, а во все стороны расползались улицы стандартных деревянных, в основном трехкомнатных, бараков. Лагерь был разделен на 9 блоков, из них 3 русских. С прибытием нашей группы население этих русских блоков стало около четырех тысяч человек. Все три русских блока и один блок, где находились казармы немецких солдат охраны, были по одну сторону центральной части, а по другую был лагерь английских, канадских и американских пленных офицеров. Эти блоки были совершенно изолированы…»

В этом лагере немцы пытались использовать и профессиональные знания советских командиров. Например, там был создан военно-исторический кабинет, который возглавлял полковник Захаров. В работе кабинета также участвовали комбриг М. В. Богданов, комбриг А. Н. Севастьянов, полковник Н. С. Шатов, подполковник Г. С. Васильев и еще до 20 полковников и подполковников. Кабинет просуществовал до весны 1943 года, а затем был переведен в Нюрберг. Все участвующие в его работе находились на особом довольствии и получали особый паек.

«С июня 1942 г. всех пленных офицеров Красной армии от младшего лейтенанта до полковника включительно, имевших гражданские специальности, стали отправлять на работу в военную промышленность. Из Офлага Хаммельбург многих офицеров отправляли на авиазаводы «Мессершмитт» в Регенсбурге. В марте 1943 г. на заводе работали две тысячи советских военнопленных офицеров. Примерно треть из них – военнослужащие ВВС Красной армии, в основном авиатехники. Остальные две трети – из разных родов войск, офицеры, призванные из запаса, имевшие среднее или высшее техническое образование».

Петр Михайлович до своего освобождения в мае 1945-го работал в рабочей команде грузчиком на элеваторе. Как он сам напишет впоследствии: «Это были страшные годы…» Но он выдержал с честью и их, потому что сравнительно легко прошел фильтрацию, был восстановлен в звании майора и уже осенью 1945 года получил новое назначение.

«Оно выглядело несколько неожиданным, – подчеркнет в своей книге С. Смирнов. – Этот человек, который только что перенес страшный, истребительный режим гитлеровских лагерей и испытал на себе все бесчеловечные издевательства врага над людьми, оказавшимися в его власти, сейчас был назначен начальником советского лагеря для японских военнопленных в Сибири.

Казалось бы, человек мог ожесточиться там, в плену, и теперь в какой-то мере вымещать все, что он пережил, на прямых союзниках врага. Но Гаврилов… сумел с исключительной гуманностью, образцово поставить дело содержания пленных в лагере. Он предотвратил эпидемию тифа среди японцев, ликвидировал злоупотребления со стороны японских офицеров, через которых снабжались пленные солдаты. Я видел у него документы с выражением благодарности по службе за хорошую постановку дела в лагере.

Однако служить в армии ему пришлось недолго… и он был уволен в отставку, на пенсию. Пенсию ему определили небольшую – в то время бывшим пленным не засчитывали годы войны в срок армейской службы, и жить на эти средства было нелегко».

Да и послевоенная жизнь для Петра Михайловича Гаврилова стала еще одним испытанием на прочность.

Учительница младших классов Альвединской школы Анна Козлова с горечью рассказывала: «Наша первая встреча с Петром Михайловичем состоялась в 1947 году. Послевоенное время было очень тяжелым. Бедность и голод хозяйничали в каждом крестьянском дворе. Петр Гаврилов, встреченный жителями села как враг народа, стал жить в землянке с матерью. Работал пастухом, помогал собирать колхозный картофель. Мы дружили семьями. Он частенько с матерью захаживал к нам в гости, мылись в бане, чаевничали. О войне он говорить не любил. Лишь изредка, после дотошных расспросов, рассказывал, что ему пришлось перенести. Вспоминаю случай. Осень. Идет уборка второго хлеба на колхозных полях. Лошадь тащит за собой телегу, из которой выпадает картофель. Петр Михайлович идет следом и собирает его. А люди, видя это, подкидывают ему еще: мол, «на, ешь, враг народа»! Самые наглые позволяли себе подойти сзади и пнуть его».

Другая жительница села, Анна Богомолова, о Гаврилове вспоминала следующее: «Вернулся он на родину со второй женой Марией. Первую супругу Екатерину Григорьевну и десятилетнего сына Колю он потерял во время бомбежек. Так они и жили в землянке втроем – мать и он с женой. Петра больше всего пугало, что вот-вот за ним прилетит «черный ворон». В 1949 году его вызвали в райцентр к секретарю парткома. «Теперь все кончено, точно заберут», – говорил он. К его удивлению, он был назначен директором кирпичного завода. Проработав в Пестрецах, снова приехал жить в деревню. Через некоторое время Петр уезжает в Казань и возвращается обратно».

В общем, на родине жизнь не сложилась, и пришлось Гаврилову попытать счастья в Краснодаре, где он долго служил в довоенные годы. Именно здесь, отказывая себе во многом, Петр Михайлович построил на окраине города небольшой скромный домик. Именно здесь очень круто изменится и вся его дальнейшая жизнь.

«В Брестской крепости остаемся навсегда»

Письмо бывшего бойца 44-го стрелкового полка А. Бессонова о встрече со своим командиром писатель С. Смирнов получил буквально через неделю и сам тотчас же написал Гаврилову. Он рассказал, как ему пришлось искать его: «Писал, что, по моему мнению, там, в Брестской крепости, он совершил подвиг выдающегося героизма, и я верю – недалеко то время, когда народ узнает об этом подвиге и Родина по достоинству оценит мужество, самоотверженность героя».

А еще через две недели С. Смирнов приехал в Краснодар: «На вокзале вместе с Бессоновым меня встречал Гаврилов. С любопытством вглядывался я в этого человека, о котором столько думал и которого так долго искал. Это был худощавый пожилой человек с несколько изможденным широкоскулым лицом, казавшийся на вид старше своих 55 лет. На нем были старенькая офицерская шинель и ушанка военного образца. Он сразу же повез меня к себе – в маленький саманный домик на дальней окраине Краснодара. Там нас встретила его вторая жена Мария Григорьевна, радушно принявшая меня.

В домике было чисто, аккуратно, но по всему чувствовалось, что хозяева живут далеко не в полном достатке. Этот домик был построен руками самого Гаврилова и его жены, и я догадывался, что им пришлось во многом отказывать себе, чтобы обзавестись своим жильем и кое-каким хозяйством.

Зато гордостью их был большой и заботливо ухоженный виноградник, раскинувшийся около дома. И когда мы сели завтракать, на столе появилось молодое вино собственного изготовления, и, конечно, первый тост был провозглашен за героев Брестской крепости.

А потом мы в течение нескольких дней беседовали с Гавриловым, и я записывал его воспоминания. Он рассказал мне всю историю своей интересной, но нелегкой и сложной жизни».

Сергей Сергеевич Смирнов (1915–1976) лично очень много сделал для увековечения памяти героев войны, а также для восстановления доброго имени бойцов и командиров, попавших в годы войны в плен. Его выступления в печати, на радио и телевидении того времени внесли поистине великий вклад в поиск пропавших в годы войны и ее неизвестных героев. Например, после выхода на радио в 1955 году цикла передач под названием «В поисках героев Брестской крепости» П. М. Гаврилов смог восстановить членство в партии. Следом в Министерстве обороны будет пересмотрен вопрос о его пенсии, которая будет значительно увеличена. А затем Указом Президиума Верховного Совета СССР от 30 января 1957 года за образцовое выполнение воинского долга при обороне Брестской крепости в 1941 году и проявленные при этом мужество и героизм Гаврилову Петру Михайловичу будет присвоено звание Героя Советского Союза. И в этом же 1957 году выйдет книга С. Смирнова «Брестская крепость», за которую автор в 1965 году будет удостоен Ленинской премии и награжден орденом Ленина.

Но и это еще не все. В 1956 году, когда Гаврилов приехал в Брест на 15-ю годовщину обороны крепости, то одна из жительниц города пришла к нему в гостиницу и сообщила, что его первая жена жива и находится где-то в доме инвалидов в Брестской области. Петр Михайлович нашел Екатерину Григорьевну, четыре года как парализованную, и забрал с собой в Краснодар. В том же 1956 году нашелся и приемный сын Петра Михайловича Николай, который служил в армии.

Так вот однажды жизнь никому не известного защитника Брестской крепости, командира 44-го стрелкового полка майора Гаврилова обрела новое рождение. Он стал активно заниматься общественной работой, совершая поездки по всему Советскому Союзу. Его избрали в депутаты Верховного Совета СССР. Возможно, благодаря этому он прожил достаточно долгую жизнь.

Петр Михайлович Гаврилов скончался в Краснодаре 26 января 1979 года и был похоронен с воинскими почестями на гарнизонном мемориальном кладбище Бреста.

Михаилу Шиманскому, будучи корреспондентом газеты «Известия» по Беларуси, довелось встретиться с Гавриловым осенью 1971 года на открытии мемориального комплекса «Брестская крепость-герой». И он спросил Петра Михайловича:

«…– Вы держались в крепости в течение 32 суток, больше, чем кто-либо другой из ее защитников. Что было для вас тогда самым тяжелым?

– Как вам сказать, – начал неторопливо. – Если говорить о самих боях, то, кажется, тяжелее того, что мы испытали в крепости, для солдата уже и быть не может. Но мы ведь были военными людьми. Через тридцать лет после окончания войны о Брестской крепости известно многое, все восхищаются стойкостью и героизмом ее защитников. Тогда же мы об этом не думали, да и не было времени на такие мысли. Мы честно исполняли свой воинский долг, и я не хочу говорить сейчас пафосно, хотя, понимаю, для вас, журналистов, такие наши слова важны и нужны. Конечно, самое тяжелое и обидное, что мы в крепости так и не дождались помощи наших войск, хотя ждали ее каждую минуту. Сейчас-то мы понимаем, что она и не могла прийти, но тогда ведь ничего не знали, что немцы уже далеко на востоке за Брестом…»

Известно, что древнерусского воина-богатыря называли ВИТЯЗЕМ. Петр Михайлович Гаврилов тоже был РУССКИМ ВИТЯЗЕМ Брестской крепости, сражавшимся в ней с 22 июня по 23 июля 1941 года до последнего патрона, до последней капли крови. Поэтому даже враг сохранил ему жизнь…

Все в том же 1971-м Петр Михайлович скажет: «…мы в Брестской крепости остаемся навсегда, иначе и быть не должно…»

И он действительно остался там навсегда.