Текст книги "Забытый полководец. Генерал армии Попов"

Николай Павлович Симоняк, человек плотного сложения, на вид добродушный, но с приметной хитрецой в карих, узкого разреза глазах, говорил нам с П. А. Зайцевым:

– Так-то надежнее будет, когда еще дождемся вашего железобетона.

На северных участках границы с Финляндией, как и здесь, параллельно со строительством железобетонных сооружений войска строили полевые позиции.

По возвращении с Ханко в Ленинград я сразу же выехал по заданию командующего на выборгский участок границы, где также форсировались оборонительные работы.

В штабе округа в эти дни внешне все выглядело обыденным, спокойным».

Прибыв на место, командующий не просто отдал все необходимые распоряжения, но и лично сам контролировал их исполнение. Однако сверху поступали все новые задачи, которые росли как снежный ком: «В десятых числах июня была получена директива Наркомата обороны, которой назначалась большая комиссия под председательством командующего Ленинградским военным округом с возложением на нее задач выбора площадок для строительства аэродромов для базирования истребительной и бомбардировочной авиации по берегам Баренцева моря.

Подобное поручение никак не устраивало меня как командующего, не успевшего еще в должной мере изучить войска и приграничную территорию округа. Поэтому пришлось до работы комиссии провести намечавшуюся ранее по плану оперативной подготовки полевую поездку по частям 14-й армии для изучения вопросов и условий прикрытия и обороны мурманского и Кандалакшского направлений, на которых, по данным разведки, на территории Финляндии уже начали сосредоточиваться немецкие войска».

В ходе полевой поездки, генерал Попов непосредственно на местности должен был изучить всевозможные варианты вторжения противника на советскую территорию, а также отработать необходимые мероприятия по противодействию своих войск.

Б. В. Бычевский пишет: «Командующий войсками выехал на кандалакшско-мурманское направление, взяв с собой большую часть старших командиров. На Дворцовой площади многие кабинеты опустели. За командующего остался начальник штаба округа генерал-майор Дмитрий Никитич Никишев».

Свои впечатления Маркиан Михайлович зафиксирует в рабочей тетради: «Пребывание на границе лишний раз убедило меня в том, насколько откровенно немцы и финны подводят свои войска к нашим рубежам и готовят плацдармы для наступления. Так, например, при ознакомлении с пограничным участком в районе Куолаярви (Кандалакшское направление) по докладам командира 122-й стрелковой дивизии и начальника погранотряда было установлено, что в непосредственной близости от госграницы против Куолаярви несколько дней тому назад началось сосредоточение и развертывание немецких войск, а немного южнее – финских частей. Белые ночи не позволили провести эти мероприятия скрытно, и они отлично наблюдались погранпостами, особенно с вышек и с наблюдательных пунктов, оборудованных на высоких деревьях.

С достаточной точностью были определены районы позиций некоторых батарей, рубежи подготавливаемых позиций, которые, как правило, из-за скального грунта возводились путем взрывов, участки ремонтируемых дорог, на которых царило оживление, ранее не свойственное этому району.

Да мы и лично наблюдали, поднимаясь на некоторые вышки пограничников, отчетливо видимые группы немецких офицеров, сновавшие непосредственно по линии госграницы, с биноклями и картами, группы солдат, передвигавшихся в равных направлениях, машины, носившиеся по дорогам, и много дымов – очевидно, от полевых кухонь, так как в жаркий июньский день вряд ли кто-нибудь разводил костры.

Дважды за время нашего пребывания в районе Куолаярви на средних высотах в сторону Кандалакши пролетали самолеты с опознавательными немецкими знаками.

Было над чем призадуматься под свежим впечатлением всего виденного и слышанного за эти дни. А опытный и боевой командир дивизии, пользуясь случаем, заметил: "Тут дело совершенно ясное и сомнению не подлежит. Наступать они будут наверняка. Как было бы хорошо и нам сесть в оборону, закрепиться и подготовиться к встрече врага".

Признаться, я и сам думал об этом, взвешивая в уме все "за" и "против". "За" – явная необходимость и целесообразность занятия и подготовки обороны. "Против" – отсутствие на этот счет твердых директив и опасение, что принятые нами меры могут быть использованы противной стороной для всевозможных провокаций.

Однако благоразумие брало верх, и, посоветовавшись с командующим 14-й армией генерал-лейтенантом В. А. Фроловым, я приказал 122-й дивизии немедленно перейти к обороне, прочно и хорошо закрепиться, но сделать это умело, не повторяя ошибок немцев и финнов, которые создавали свои группировки очень откровенно. Белые ночи и нам не гарантировали скрытности развертывания и ведения оборонительных работ.

Командир дивизии заверил, что он все прекрасно понимает и примет все меры к тому, чтобы свои мероприятия максимально скрыть от немецкого наблюдения.

Я приказал командиру дивизии занимать оборону, закрепляться, ставить проволочные заграждения и мины.

По дороге в Мурманск мы с командармом обсудили во всех деталях обстановку на мурманском направлении, где в районе Петсамо, в непосредственной близости от границы, развертывались горнострелковые части немцев, недавно прибывшие сюда из Норвегии. В общих чертах это было известно из разведсводок Генштаба и пограничников, поэтому командарму оставалось только уточнить, что поведение немцев в районе Петсамо аналогично тому, что мы наблюдали в районе Куолаярви. То же сосредоточение войск, развертывание артиллерии на позициях, бесконечные, очень откровенные рекогносцировки немецких офицеров вдоль границы, большое оживление на всех путях, ведущих к нашей территории.

Полевая поездка подтвердила наши опасения, рождавшиеся в штабе округа, что на мурманское и Кандалакшское направления нацеливаются примерно по корпусу немецких войск, усиленных финнами, с очевидной задачей захвата весьма важных для нас пунктов – Мурманска, главной базы нашего Северного флота и единственного незамерзающего порта в этом районе, и Кандалакши, в результате чего врагу удалось бы перерезать Кировскую железную дорогу, по которой идет все снабжение Северного флота, 14-й армии и сравнительно большого населения Заполярья.

Мы считали совершенно необходимым распространить наше решение о переходе к обороне войск на Кандалакшском направлении на войска, предназначенные для прикрытия и обороны мурманского направления и побережий полуостровов Рыбачий и Кольский, о чем очень просил командарм и на что ему было дано разрешение.

В Мурманске мы подвели итоги нашей полевой поездки, внесли некоторые коррективы в разработанные ранее планы прикрытия, не меняя их основной сущности, – мурманское направление – две стрелковые дивизии, Кандалакшское – две стрелковые и одна танковая дивизии и, наконец, на кестеньгском направлении – один стрелковый полк.

Все мы отчетливо понимали, что для борьбы с создавшимися против нас группировками немецких и финских войск наших сил явно недостаточно, но никаких других возможностей мы не имели.

Мы могли полагаться на помощь, которую окажет нам Северный флот, на героизм, боевую выучку и стойкость наших воинов и в некоторой мере на тяжелый для наступающего характер местности.

Затем состоялось знакомство и первая встреча с командующим Северным флотом вице-адмиралом А. Г. Головко, с которым установилась впоследствии настоящая дружба, продолжавшаяся до последних дней его жизни. Северный флот по вопросам сухопутной обороны оперативно подчинялся Ленинградскому военному округу, и нам обоим было о чем поговорить, несмотря на большую переписку между штабами округа и флота по оперативному взаимодействию на случай войны. Естественно, что в первую очередь посыпались вопросы ко мне, причем вопросы, связанные с оценкой общей политической и военной обстановки, так как в условиях того времени всякая дополнительная информация по волнующим вопросам представляла насущный интерес.

К концу нашей встречи А. Г. Головко сообщил, что миноносец, выделенный для комиссии по выбору аэродромов, на котором я должен был отправиться, к выходу в море готов, и предложил уточнить время этого выхода.

Не лежала душа, как говорится, к этому расставанию с сушей почти на месячный срок. Однако не выполнить директивы наркома, конечно, было нельзя».

Маркиан Михайлович долго колебался, прежде чем решил позвонить маршалу Тимошенко. И вот на проводе Москва.

– Товарищ нарком, командующий войсками Ленинградского военного округа генерал-лейтенант Попов… – представился он и кратко доложил обстановку. В конце доклада откровенно заявил, что в этих условиях выход в море нецелесообразен.

– Хорошо, что позвонил. Выход в море пока отложим. Немедленно возвращайся в Ленинград, – строго ответил маршал.

Главный маршал авиации А. А. Новиков хорошо запомнил ту поездку. В своих мемуарах он расскажет об одном примечательном эпизоде: «В мае – июне 1941 г. в штаб округа шли сообщения о развертывании немецких войск на мурманском и Кандалакшском направлениях. С 10 июня в Финляндии началась скрытая мобилизация и переброска войск к нашей границе. Население приграничных районов эвакуировалось в глубь страны. В первых числах июня у границы все чаще стали появляться группы финских и немецких офицеров.

Активизировалась деятельность вражеской агентуры. Захваченные нами лазутчики подтвердили наличие в Финляндии значительных сил фашистских войск. Немецкие самолеты все чаще и чаще нарушали воздушную границу СССР. Но пресечь их полеты мы не могли. Незадолго до войны начальник оперативного отдела штаба округа генерал П. Г. Тихомиров сказал мне, что специальной директивой Генштаба запрещается выводить войска к границе и летать нашим самолетам в 10-километровой приграничной полосе.

Безнаказанность гитлеровских летчиков производила угнетающее впечатление. Иной раз рука сама собой тянулась к телефонной трубке, чтобы тут же вызвать командира той или иной истребительной авиадивизии и приказать ему немедленно сбить нарушителя.

Однажды я все же не стерпел. Случилось это во время полевой поездки ответственных работников штаба округа на северные участки советско-финляндской границы. Под Кандалакшей в Куолаярви Попов сделал остановку.

Я и сейчас, будто наяву, вижу тот июньский день, солнечный, тихий, почти безоблачный. С высотки, где мы находились, открывался великолепный вид на лесные, подернутые голубоватой дымкой дали. Все, у кого были бинокли, неотрывно смотрели в сторону государственной границы. Пограничники сообщили командующему о начавшемся выдвижении немецких войск к нашей территории. Действительно, над недавно безмолвными лесами там и сям висели полосы пыли. Это могло быть только от интенсивного движения больших масс людей и техники.

Прошло минут 15–20, и в полуденную тишину ворвался рокот мотора. Рокот, переходя в гул, быстро нарастал и приближался. И вот чуть в стороне от нас, четко фиксируясь на чистой лазури неба, показался воздушный разведчик со свастикой на плоскостях. Он летел на крейсерской скорости, и всем стало ясно, что немцы ведут фотосъемку приграничного района.

– Да что же это наконец! – воскликнул Маркиан Михайлович и резко повернулся ко мне. – Неужели мы ничего не можем предпринять и позволим этому наглецу совершить свое дело?

Я хотел было промолчать, ведь Попову и самому было известно, как велено поступать в таких случаях, но не сдержался.

– Конечно, можно, товарищ командующий! – быстро ответил я. – Нужно лишь ваше приказание посадить на ближайший полевой аэродром звено или эскадрилью истребителей и разрешить летчикам сбивать нарушителей границы. Наглецов как ветром сдунет.

– Да-а! – с досадой протянул Попов и тяжко вздохнул.

По этому вздоху я понял, как даже командующий округом скован в своих действиях, и, подосадовав на свою бестактность, подумал, что в других западных приграничных округах положение, наверное, еще хуже, что и их командующие, вероятно, вот так же смотрят на наглые полеты немцев и только молча ругаются от собственного бессилия.

Тогда я, конечно, не только не знал, но даже не предполагал, как далеко зашли гитлеровцы».

В Ленинград командующий возвращался поездом «Полярная стрела». Весь день 21 июня прошел в вагоне. Маркиан Михайлович смотрел в окно: «На редких здесь полях мирно трудились колхозники, а по бесчисленным озерам и рекам сновали рыбачьи лодки и баркасы».

На всех крупных станциях в вагон командующего на доклад заходили коменданты. Но пока все было спокойно. А из головы никак не выходило: «Перед отъездом начальник Ленинградского торгового порта сообщил мне о том, что немецкие торговые суда, обычно в большом количестве стоявшие у стенок Ленинградского порта, начинают спешно покидать порт, не закончив грузовых операций.

Казалось очень подозрительным и поведение сотрудников германского консульства в Ленинграде. Как нам стало известно, днем они резали на мелкие части множество бумаг и документов, а по ночам, примерно между 24 и 1 часом ночи, когда в условиях белых июньских ночей относительно темнеет, жгли их, поливая керосином, в топках своей котельной. Более того, жены сотрудников консульства, обычно заказывавшие себе наряды у ленинградских портних, примерно в эти же дни всячески торопили портних с выполнением работ или просто забирали у них свой материал, не останавливаясь перед уплатой неустойки».

В Петрозаводск поезд прибыл 22 июня около 4 утра. На перроне генерала Попова ожидали генерал-лейтенант Ф. Д. Гореленко, секретарь ЦК Карело-Финской ССР и начальник Кировской железной дороги. Они стразу же «сообщили о полученном распоряжении из Москвы: вагон командующего от поезда отцепить и вне графика безостановочно доставить его в Ленинград, для чего выделить отдельный паровоз. Этот паровоз уже готов, и через несколько минут можно отправляться.

Распоряжение о срочной доставке вагона командующего в Ленинград, естественно, вызвало у них озабоченность и настороженность. Однако в тот час и в те минуты мы могли только предполагать, что назревают какие-то события, несомненно, связанные с войной. Мы ничего не могли объяснить товарищам, а так как маневровый паровоз уже тянул вагон по путям станции, пришлось наскоро рассказать об обстановке и решениях, принятых на севере, т. е. на участке 14-й армии, и предложить командарму Ф. Д. Гореленко, на участке которого финские части уже были выдвинуты к границе, срочно привести войска в боевую готовность и занять ими оборону по плану прикрытия.

Мы с членом Военного совета корпусным комиссаром Н. Н. Клементьевым ломали головы в догадках, что означает это распоряжение о срочной доставке нас в Ленинград. Что это не случайно, а вызвано какими-то особыми событиями, сомнений быть не могло. Больше, конечно, не спалось, временами мы включали радио, но советские станции, как обычно, в это время молчали, а из-за границы передавалась легкая, преимущественно танцевальная, музыка. Это было в ночь перед началом войны».

Когда до Ленинграда оставалось половина пути, поезд сделал первую остановку. На часах было около 7 утра. В вагон командующего вошел комендант станции с противогазом, который, представившись, доложил:

– Товарищ генерал, остановка вызвана необходимостью проверить буксы, и будет очень короткой, а дальше поезд проследует без остановок.

Маркиан Михайлович обратил внимание на заметную взволнованность коменданта. Как оказалось, «час тому назад по селекторной связи из Ленинграда передали только для сведения начальника станции и коменданта сообщение, что немцы около 4 часов утра отбомбили на западе ряд наших городов и железнодорожных узлов и после сильного артиллерийского обстрела перешли границу и вторглись на нашу территорию. Им обоим приказано приступить к проведению мероприятий по плану отмобилизования».

И вот поезд тронулся и гораздо быстрее, чем раньше, помчался к городу на Неве. Незаметно прошла самая короткая и самая светлая из белых ночей…

Было 10 часов, когда состав «Полярной стрелы» мягко подошел к вокзалу. Не успел поезд остановиться, как в вагон командующего вошел встречающий генерал-лейтенант Пядышев и доложил обстановку: «Около 1 часа ночи была получена директива наркома, предупреждавшая о том, что 22–23 июня возможно нападение гитлеровских войск на нашу страну. Директивой требовалось привести войска в боевую готовность и занять огневые точки в укрепрайонах на госгранице. Штаб округа тут же был собран по боевой тревоге, и войскам направлены были соответствующие указания. Около 5 часов утра стало известно, что после бомбардировочных ударов по ряду наших городов, портов, аэродромов и железнодорожных узлов, вслед за сильной артиллерийской подготовкой, немцы на западе перешли границу и вторглись на нашу территорию.

На всем протяжении финской границы пока было спокойно. В 4 часа утра немецкие самолеты летали над базой Северного флота – Полярный. Ленинград и другие объекты на территории округа бомбардировке не подверглись. Все войска приступили к выполнению задач по плану прикрытия и отмобилизации. В штабе округа находился генерал армии К. А. Мерецков, прибывший утром как представитель наркома».

С вокзала сразу же выехали в штаб. Это был не просто воскресный, а солнечный и довольно жаркий день. На Невском проспекте царило вполне обычное оживление. И хотя о начале войны официально еще не было объявлено, слухи о ней среди горожан ходили полным ходом. Об этом рассказал Маркиану Михайловичу шофер, старый ленинградец, тут же добавив: «Хотя пока никто этому не хочет верить».

Как вспоминает генерал Б. Г. Бычевский, «Маркиан Михайлович Попов принял Ленинградский округ только в феврале 1941 г. Но до начала войны успел уже объездить всю его огромную территорию от Баренцева моря до полуострова Ханко. Командующий слыл непоседой, и мне всегда почему-то казалось, что служебный кабинет тесен для него».

Стоит лишь добавить, что молодого командующего любили, уважали и ценили. Он как-то особенно отличался от иных умом и человечностью. Большая редкость для генерала, военачальника и сегодня.

Часть вторая

Без добродетели нет ни славы, ни чести.

А. В. Суворов

Война – неотъемлемая часть конкуренции, такой же борьбы человеческих интересов и поступков.

Карл фон Клаузевиц

Командующий войсками Северного фронта

Прибыв в штаб на Дворцовую площадь, Маркиан Михайлович сразу же прошел в кабинет начальника штаба. Там уже находились сам хозяин кабинета, начальник оперативного отдела, начальник разведывательного отдела и другие генералы, и офицеры, склонившиеся над картами, разложенными на большом столе. Генерал армии К. А. Мерецков, прибывший из Москвы, говорил в это время по телефону.

Генерал Никишев доложил командующему: «…все идет по плану и войска выдвигаются в свои районы в соответствии с их задачами, и показал недавно полученную директиву наркома, требующую от всех приграничных округов активных действий, с тем чтобы уничтожить вражеские силы в районах, где они нарушили нашу границу. Далее директива требовала ударами нашей авиации "уничтожить авиацию на аэродромах противника и разгромить основные группировки его наземных войск", но на территорию Финляндии и Румынии налетов до особых указаний не делать».

Генерал Тихомиров докладывал следующим: ему «после больших трудов удалось связаться с операторами Северо-Западного фронта и получить от них некоторую информацию, из которой следовало, что войска 8-й и 11 – й армий под ударами превосходящих, преимущественно танковых, сил противника почти на всем протяжении оставили линию госграницы и отходят в глубь нашей территории».

Наконец закончил свой разговор Мерецков и, поздоровавшись, сказал: «Из Генштаба трудно добиться каких-либо данных о положении у наших соседей, но ясно одно: против Западного фронта противник развернул наступление также крупными силами и местами уже глубоко вторгся на нашу территорию, особенно на стыке с Северо-Западным фронтом. Везде идут упорные бои».

В 12 часов все присутствовавшие по приемнику услышали заявление правительства о вероломном нападении Германии на Советский Союз. Начались непрерывные звонки: из армий, из Северного и Балтийского флотов, из Генштаба. Все требовали немедленных и исчерпывающих ответов. Но их не было…

Далее М. М. Попов рассказывает: «Наметив с Д. Н. Никишевым план работы на ближайшие часы, мы с К. А. Мерецковым спустились в мой кабинет, пригласив с собой начальника разведывательного отдела штаба округа П. П. Евстигнеева для того, чтобы во всех деталях разобраться в обстановке на финской границе и прежде всего уточнить характер группировки, созданной финнами и немцами против нас.

Доклад П. П. Евстигнеева, подкрепленный целым рядом документов, убеждал в том, что на мурманском и Кандалакшском направлениях развернулись по одному немецкому корпусу, усиленных финскими войсками.

На петрозаводском направлении и против Карельского перешейка, как и предполагалось, развернулась главная группировка финнов в составе 12–14 пехотных дивизий и 4–5 пехотных дивизий и 4–5 отдельных бригад, из них более половины против Карельского перешейка.

Соотношение сил на любом из рассмотренных направлений и на всем театре военных действий складывалось явно не в нашу пользу.

Трудно было найти причины тому, что ни немцы, ни финны не начали сразу же наступления одновременно с развертыванием боевых действий на западных границах нашей страны.

Возможно, таков был план войны – начинать наступление против Ленинграда лишь после того, как обозначиться значительный успех на западе, или же первоначальная пассивность противника объяснялась недостаточной готовностью финнов и гитлеровских корпусов на севере. В те часы было трудно найти ответы на эти вопросы, но следовало сделать только один вывод, что наступление на нашем участке фронта может начаться в любой день и даже в любой час. Соответственно этому следовало принять меры к усилению обороны…»

О том, в каком положении и состоянии война застала войска Ленинградского военного округа под командованием генерал-лейтенанта М. М. Попова, говорится в научном труде «1941 год – уроки и выводы»: «Все войска прикрытия находились в пунктах постоянной дислокации и в лагерях, 1-я танковая дивизия перевозилась из района Пскова в район Алакурти. 11-я стрелковая дивизия начала передислокацию в состав 8-й армии Прибалтийского военного округа, 52-я стрелковая дивизия выдвигалась на мурманское, а 104-я стрелковая дивизия на Кандалакшское направления.

Активные действия наземных войск на границе с Финляндией начались только 29 июня, поэтому войска округа были в основном развернуты в соответствии с планом прикрытия.

Вместе с тем даже в этих условиях группировка войск начала создаваться с запозданием на 3 суток, так как имелось распоряжение Главного Командования: "Мероприятия по развертыванию не проводить и не давать финнам повода для провокации". Явным просчетом Генерального штаба явилось также недостаточное прикрытие петрозаводского направления. Войска 23-й армии на Карельском перешейке заняли крайне невыгодный рубеж на государственной границе. Наиболее целесообразным рубежом для организации обороны, как показали последующие события, был рубеж в 15–30 км от границы.

В составе округа имелось 3 стрелковых и 2 механизированных корпуса: 15 стрелковых, 4 танковые и 2 моторизованные дивизии, 1 стрелковая бригада».

Что же касается предвоенных планов обороны границы, то в Ленинградском военном округе она планировалась следующим образом: «… на фронте 1670 км по принципу прикрытия наиболее важных направлений. Оборона первого участка границы, от Баренцева моря до Ладожского озера, шириной около 1000 км возлагалась на 14-ю и 7-ю армии, второй участок, между Ладожским озером и Финским заливом, обороняла 23-я армия.

Войска округа организовывали 5 районов прикрытия (РП). РП № 1 обороняла 14-я армия во взаимодействии с 5 погранотрядами, силами Северного флота и его береговой обороной, прочно прикрывая направление на Мурманск. РП № 2 занимала 7-я армия, прикрывая ухтинское, ребольское, петрозаводское и оловецкое направления, 23-я армия, обороняя РП № 3, выполняла основную задачу войск округа, надежно прикрывая Ленинград. РП № 4 и 5, обороняемые 65-м усиленным стрелковым корпусом и 8-й отдельной стрелковой бригадой, совместно с силами Балтийского флота прикрывали северное побережье Эстонской ССР, полуостров Ханко и вход в Финский залив.

Все 5 районов прикрытия были разделены на 15 участков. Количество участков, их состав и задачи определялись размерами фронта обороны и важностью прикрываемого направления.

В непосредственном распоряжении командующего округом оставался 1-й механизированный корпус (без танковой дивизии), 70, 177 и 191-я стрелковые дивизии, а также 5 авиационных дивизий.

Всего для прикрытия границы в округе планировалось использовать: армий – 3, стрелковых корпусов – 4, механизированных корпусов – 2, дивизий – 23 (в том числе: стрелковых – 17, танковых – 4, механизированных – 2), авиационных дивизий – 8, артиллерийских пазков РГК – 8, укрепленных районов – 7.

При благоприятных условиях обороняющимся войскам и резервам армий и округа предписывалось быть в готовности к переходу в наступление».

Ночь с 22 на 23 июня 1941 г. для командующего стала второй бессонной и гораздо более напряженной. Одному Богу было известно, сколько он выкурил тогда папирос. Но на всех границах округа она прошла без происшествий…

Поздно ночью генералу Попову доложили, что войска округа почти везде заняли свои районы согласно плану прикрытия. И это была очень хорошая новость: «… в наших условиях было равносильно занятию обороны, причем без всяких помех со стороны противника». Не радовала только обстановка, складывающаяся у левого соседа, в которой смогли разобраться только утром 23-го: «…Северо-Западного фронта. Первый день войны был для него очень тяжелым. На рассвете 22 июня войска 8-й и 11-й армий, причем хорошие, кадровые, в должной мере обученные и подготовленные, не успевшие еще сосредоточиться и развернуться на границе и занять оборону, подверглись мощному удару танковых и моторизованных дивизий немцев, поддержанных массированными ударами авиации и артиллерии. Несмотря на героическое, а местами прямо-таки отчаянное сопротивление, наши войска были вынуждены отходить по всему фронту, в ряде случаев недостаточно организованно. Связь систематически нарушалась, поэтому штабу фронта трудно было определить положение большинства дивизий и даже штабов некоторых корпусов.

К исходу дня противнику удалось отбросить наши войска от госграницы, на отдельных участках выйти к Неману и даже переправиться через него, т. е. вторгнуться на нашу территорию на глубину от 20 до 45 км.

Тяжелая обстановка складывалась и на обоих флангах Западного Особого военного округа, где наши войска отступили примерно на такую же глубину.

Оценивая происходящие события, мы приходили к выводу, что первый день войны оказался для наших Вооруженных Сил, да и для всей страны очень тяжелым, что немало встревожило и нас, проведших этот день в относительно спокойных условиях».

В то же утро назначенный постоянным советником при Ставке Главного Командования генерал армии Мерецков порекомендовал Попову «приступить к выбору и рекогносцировке возможных оборонительных рубежей между Псковом и Ленинградом, с немедленным вслед за этим развертыванием на них оборонительных работ с привлечением свободных войск, а главное – местного населения».

Несмотря на опасения, «не вызовет ли это нездоровых и упадочнических настроений», несмотря на необходимость тщательного согласования этого вопроса с руководителем Ленинградской городской партийной организации А. А. Кузнецовым, генерал Попов тут же отдал соответствующие распоряжения. Первым он вызвал генерала Пядышева, которому поручил подготовку рубежей на юго-западе Ленинграда. Следом был вызван окружной инженер Бычевский, которого генерал Попов предупредил: «Будем создавать дополнительные оборонительные рубежи на псковском направлении в районе Луги. Подробные указания получите у генерал-лейтенанта Пядышева». А 24 июня на базе управления, объединений, соединений, частей и учреждений Ленинградского военного округа, был сформирован Северный фронт…

Как вспоминал главный маршал авиации А. А. Новиков, тогда командующий ВВС ЛВО, поступающие в округ сообщения о бомбардировках немецкой авиацией Риги, Каунаса, Минска, Смоленска, Киева, Житомира и Севастополя, не стали для него неожиданными. Однако та легкость, с какой немцы глубоко проникали на советскую территорию, поражала и настораживала. По его мнению, следовало «принимать срочные меры, чтобы избавить Ленинград от участи городов, подвергшихся яростной бомбардировке в первые же часы войны». То есть требовалось проявить свою активность в воздухе, предупредив тем самым вероятные действия авиации противника и их последствия.

Когда соответствующий план был готов, Новиков доложил о нем командующему. Маркиан Михайлович согласился, но предупредил, что прежде этот вопрос нужно согласовать с Москвой. Очень скоро «добро» было получено.

А. А. Новиков свидетельствует: «Для ударов по вражеским аэродромам в Финляндии было выделено 540 самолетов. В операции участвовали ВВС всех общевойсковых армий Северного фронта – 14, 7-й и 23-й, морских флотов и фронтовая авиагруппа.

Впервые в истории наших ВВС к одновременным действиям привлекалось такое количество боевой техники, причем на всем фронте – от Выборга до Мурманска. В какие-то сутки предстояло увязать массу больших и малых вопросов, скоординировать действия сухопутной и морской авиации, частей и соединений по месту и времени, определить методику бомбоштурмовых ударов, их последовательность, выбрать маршруты и первоочередные цели. Операция была рассчитана на шесть суток.

Первый удар по вражеским аэродромам был нанесен 25 июня в 4 часа утра. Поскольку к операции привлекались значительные силы истребительной авиации 23-й армии, что заметно ослабляло воздушный заслон на Карельском перешейке, то для защиты Ленинграда мы оставили весь 7-й истребительный авиакорпус ПВО и 39-ю истребительную авиадивизию.

Днем 24 июня командующий Северным фронтом М. М. Попов и член Военного совета фронта Н. Н. Клементьев утвердили план воздушной операции. На исходе суток мне доложили, что в большинстве частей и соединений подготовка к удару в основном закончена.

Рано утром 25 июня я был на узле связи, размещавшемся в полуподвальном помещении здания штаба округа. Последние приготовления, уточнение данных, короткие переговоры с командирами авиасоединений, и на аэродромах заревели моторы. Воздушная армада из 263 бомбардировщиков и 224 истребителей и штурмовиков устремилась на 18 наиболее важных аэродромов противника.