Текст книги "Расстрелять перед строем"

С апреля 1931 года – командир взвода в составе 10-го местного стрелкового батальона МВО, затем (февраль 1931 г.) помощник командира и командир роты, начальник штаба батальона, начальник школы младшего начсостава полка все в том же 53 сп 18 сд.

В июне 1938 года назначен командиром 147-го стрелкового полка 49-й стрелковой дивизии. В этой должности участвовал в советско-финляндской войне 1939—1940 гг., за что был награжден орденом Красного Знамени. С мая 1940 года – исполняющий должность заместителя командира 156-й, с апреля 1941 года – 102-й стрелковых дивизий.

В июле 1941 года назначен командиром 459-го стрелкового полка 42-й стрелковой дивизии Западного фронта. В октябре 1941 года – командиром 300-й стрелковой дивизии 38-й армии.

В последующем командовал 304-й стрелковой дивизией 21-й армии на Юго-Западном, Сталинградском и Донском фронтах.

Из личного дела генерал-майора Меркулова:

«Части дивизии под его командованием под ударами превосходящих сил противника вынуждены были отходить и в конце декабря закрепились на рубеже Валуйки, Купянск. Зимой и летом 1942 г. дивизия вела оборонительные бои и предпринимала контратаки, с 7 июля – участвовала в Донбасской оборонительной операции. С 12 июля дивизия во взаимодействии с другими соединениями армии вела боевые действия в составе Сталинградского фронта. В конце июля она была выведена в резерв фронта, в дальнейшем в составе 21-й армии участвовала в Сталинградской битве. С.П. Меркулов в этих боях проявил личное мужество, твердость в управлении частями дивизии в оборонительных боях с превосходящими силами противника, знание природы общевойскового боя, умение организовать прочную оборону ограниченными силами. В ноябре—декабре 1942 г. дивизия в составе этой же армии Юго-Западного фронта участвовала в контрнаступлении под Сталинградом. При разгроме окруженной группировки противника в феврале 1943 г. дивизия, действуя на направлении главного удара Донского фронта, участвовала в рассечении, уничтожении противника и его пленении. “Смел и решителен. В операции от Клетская до Вертячий, командуя 304-й стрелковой дивизией, показал себя хорошим организатором, – отмечалось в боевой характеристике на него. – Под его командованием 304-я стрелковая дивизия занимала ведущее место в ударной группировке армии, прорвала оборону противника, овладела населенными пунктами Мелоклетский, Ореховский, Осиновский, Вертячий…” В этих боях С.П. Меркулов был ранен и направлен в госпиталь. В сентябре 1943 г. был назначен командиром 47-го стрелкового корпуса в составе 40-й армии Воронежского, затем 1-го Украинского фронтов. Под его командованием части корпуса успешно действовали в наступлении на киевском направлении, при освобождении украинских городов Лубны и Пирятин. В октябре корпус вел тяжелые бои при форсировании р. Днепр южнее г. Киев».

Боевые заслуги комкора подтверждают и представления к орденам. Например, в одном из них Меркулов представлялся к ордену Красного Знамени:

«Командуя 304 стрелковой дивизией в операции по прорыву обороны румыно-немцев у КЛЕТСКАЯ, ЯРКИ, разгрому немецкой группировки у СИРОТИНСКОЙ и завершению окружения Сталинградской группировки у ВЕРТЯЧИЙ, полковник МЕРКУЛОВ проявил лично отвагу, смелость и организующую роль командира.

Благодаря умелому командованию дивизией, 304 стрелковая дивизия, успешно прорвав оборону, сломила сопротивление врага и, ведя наступательные бои, преодолела четыре укрепленных оборонительных полосы противника, прошла за 10 дней с боями 151 км, освободила 7 населенных пунктов, МЕЛОЕ, КЛЕТСКУЮ, ОРЕХОВСКИЙ, КАЛАЧКИН, АКИМОВСКИЙ, ЛУЧИНСКИЙ, ВЕРТЯЩИЙ.

В этих боях дивизия захватила пленных 193 солдата и офицера, 492 винтовки, 915 автомашин, 4 склада с военным имуществом. Уничтожено и разгромлено: 7 батальон 13 пд, 2 кавполк 1 кд, 25 батальон 15 пд и части 44 и 384 пех. дивизий, уничтожено более 6700 солдат и офицеров, более 40 станковых и ручных пулеметов, 10 минометных батарей, 2 батареи 75 м/м орудий, 5 артбатарей и более 50 ДЗОТОВ и 100 блиндажей.

Полковник МЕРКУЛОВ вполне заслуживает правительственной награды орденом Красного Знамени.

Командующий 65 Армией

Генерал-лейтенант

БАТОВ…

17 декабря 1942 г.» (ЦАМО. Ф. 33.

Оп. 682525. Д. 10. Л. 509).

А вот как он характеризуется в другом представлении, к ордену Суворова 2-й степени:

«Гвардии полковник Меркулов С.П. в Отечественной войне участвует с июня 1941 года. Хорошо подготовленный командир дивизии, в обстановке разбирается быстро и правильно оценивает ее, решения принимает, хорошо продумав их, нацеливая основные усилия на объекты, решающие успех боя.

В проведении поставленных боевых задач настойчив, смел и решителен. Под его командованием дивизия занимала ведущее место в ударной группе армии, 19.11.42 г. прорвала сильно укрепленную оборону противника, овладела Мело-Клетской, Ореховский, Осиновский, Вертячий и др. с большим количеством опорных пунктов и узлов сопротивления. Захватила множество трофеев.

При уничтожении немецко-фашистских войск, окруженных под Сталинградом, преследуя и уничтожая живую силу и технику противника, захватила аэродром с большим количеством самолетов.

За боевые подвиги по уничтожению окруженных немецко-фашистских войск под Сталинградом дивизия под командованием полковника Меркулова преобразована в Гвардейскую дивизию.

За прорыв сильно укрепленной оборонительной полосы противника, за преследование противника и уничтожение его, полковник Меркулов достоин представления к награждению орденом Суворова 2-й степени.

Командующий войсками 65 Армии

Генерал-лейтенант /БАТОВ/…

10 января 1943 г.» (ЦАМО. Ф. 33.

Оп. 682525. Д. 25. Л. 30).

К этому можно добавить еще одну, но самую высшую награду: «За умелое руководство боевыми действиями корпуса при форсировании р. Днепр и проявленные при этом смелость и отвагу С.П. Меркулову было присвоено звание Героя Советского Союза».

Глава 6
Как это было

1

Командир разведроты лейтенант Зайцев те январские дни впоследствии назовет не иначе как «горячей порой»:

«…Начальник штаба дивизии подполковник П.Ф. Хамов, начальник оперативного отделения майор В.И. Петров, начальник разведки майор М.Ф. Чередник ежечасно требовали разведданных о противнике. В каком направлении отходят его главные силы? На каком рубеже собирается нас остановить? Какие подтягивает резервы? Чтобы ответить на эти нелегкие вопросы, каждые сутки несколько разведгрупп отправлялись во вражеский тыл.

12 января утром я доложил командованию о том, что противник закрепляется на рубеже Хлипновка, Смельчинцы. В Лысянке сосредоточилось 15 танков и батальон пехоты. В Погиблянке – много пехоты и танков, в Боярке пехота производит окопные работы.

– Вот что, Зайцев, – сказал майор В.И. Петров. – Копни тылы немцев поглубже. Не готовят ли они нам какой-нибудь “сюрприз”?

– Да, это нам очень важно знать, – подтвердил П.Ф. Хамов.

– Тогда разрешите сейчас отправить три разведгруппы и самому пойти в поиск? – обратился я к начальнику штаба.

Хамов, подумав, согласился.

– Завтра к утру постараемся быть здесь, – пообещал я.

– Завтра утром нас здесь уже не будет, – сказал майор В.И. Петров. – Сегодня ночью дивизия выступит в направлении Виноград, Толстые Роги. Завтра к 20 часам мы должны знать исходное положение в районе села Босовка. 14 января – снова в наступление. Звенигородка – вот наша цель.

Я взглянул на карту, прикинул расстояние: от Босовки до Звенигородки всего лишь 26 километров…

Через час три конных группы разведгруппы вышли на задание. Одну из них возглавил я сам. Сравнительно легко удалось пробраться через немецкие боевые порядки. Дальше продолжили движение на максимальной скорости. Миновали Лысянку. А вечером километрах в десяти севернее этого районного села, в небольшом лесочке обнаружили до батальона вражеских танков. Невдалеке еще лес – там тоже два батальона. Даже укрыться нам негде было. Хорошо, что сумерки уже плотно окутали землю.

С наступлением темноты танковые подразделения противника вышли из укрытий, вытянулись в колонны и двинулись параллельными маршрутами в направлении Бужанки.

Ранним утром 13 января мы разыскали штаб нашей дивизии в хуторе на подходе к Репкам. Я доложил Череднику о результатах разведки. Из добытых разведданных было видно, что противник готовится нанести мощный танковый контрудар…

– Вот вам и “сюрприз”… – мрачно сказал майор В.И. Петров, склонившись над картой.

– Да… – протянул озабоченно подполковник П.Ф. Хамов, – положение – хуже не придумаешь.

Действительно, дивизия в ходе наступления понесла большие потери, людей осталось 25—30 процентов штатного состава, боеприпасы и горючее на исходе, противотанковых средств крайне мало. Как назло, к тому времени не успел перевооружиться 134-й отдельный истребительно-противотанковый дивизион. В ноябре 45-мм пушки были переданы в стрелковые полки, а взамен их новые 76-мм ЗИС-3 еще не поступили. Остались в дивизионе 10 противотанковых ружей да стрелковое оружие.

В.И. Петров произвел какие-то расчеты по карте и сказал:

– Немецкие танковые колонны могут выйти в район Босовки утром четырнадцатого января. За сутки мы успеем кое-что сделать.

– Кое-что, конечно, – поддержал М.Ф. Чередник. – Но, по-моему, ситуация предельно ясна: своими силами такую танковую армаду не сдержать.

– Надо просить у командира корпуса противотанковый резерв, – согласился В.И. Петров.

К 20 часам 13 января 1944 года части дивизии, как и планировалось, сосредоточились в районе Босовки».

Босовка – село в Лысянском районе Черкасской области Украины. Расположено на северо-западе от районного центра пгт Лысянка на расстоянии 18 км и в 60 км от железнодорожной станции Ватутино.

ПНШ-1 старший лейтенант Лебединцев во второй половине дня 13 января был направлен в штаб дивизии за получением боевого приказа:

«После обеда последовала команда прибыть в штаб дивизии за получением боевого приказа лично командиру полка или начальнику штаба. Так как оба “приняли” за обедом, то не осмелились ехать в таком виде и послали меня. Я понимал, что получу за это взбучку от начальника штаба дивизии. Так и получилось. Начальник штаба дивизии подполковник Хамов Петр Филиппович отругал меня за то, что я сослался на “простуду” командира и начальника. Но тем не менее под свою роспись я получил боевой приказ на наступление. Прочитав его, я сообщил, что в полку только одна рота из девяти, да и та численностью со стрелковый взвод – не более тридцати человек. Начальник штаба ответил, что и в других полках не больше, а приказ выполнять нужно. “Когда вернешься в полк, непременно сообщи по телефону о прибытии”, – приказал он. Это подтверждение доставки приказа в полк всегда требовалось на всякий случай “для прокурора”.

Возвращаясь, в селе Босовка я увидел в одном из дворов Кошелева. Дымила кухня с ужином, и я зашел, чтобы предупредить его о полученном приказе и о том, что завтра с утра полку предстоит наступать. Весь его “батальон” с минометной ротой, противотанковым взводом, хозвзводом и связистами вместились в одной хате и летней кухне. “Можешь по котелкам пересчитать всю мою численность”, – сказал комбат. Я очень хорошо знал Алексея Варламовича, который мог в шутку разыграть Бунтина, Ершова, чтобы они поволновались, но меня он никогда не обманывал, тем более в трудные часы боя. Он пригласил поужинать вместе, но я спешил в штаб, разместившийся на юго-восточной окраине села. Здесь я застал уже спящими командира и начальника штаба и приложил немало усилий, чтобы растолкать их и рассказать о содержании боевого приказа. Оба понимали важность приказа, так как только в редких случаях они сами вызывались в штаб за его получением. По приказу требовалось в течение ночи вести разведку и делать засечку целей. Я хорошо понимал, как измучены солдаты батальона в предшествующих боях и на марше, и предложил направить на исходный рубеж роту автоматчиков, которая являлась последним штатным резервом командира полка. Ею командовал старший лейтенант Ораз Бердиев, туркмен по национальности, исполнительный и храбрый офицер. Автоматчики тоже не меньше устали, но могли днем отдохнуть. У них тоже из сорока положенных было не более двадцати человек.

Бердиев понимал всю сложность возлагаемой на него задачи. У него не имелось даже пулеметов в роте, и я не мог ничего дать ему для усиления, так как это заняло бы время до утра. Я подчинил ему только двух телефонистов, чтобы они навели ему проводную связь».

Из боевого донесения штаба 48-го стрелкового полка:

«В течение ночи в границах полка действовала рота автоматчиков. Выдвинувшись к 20.00 13 января к восточной окраине Франкивка, рота “напоролась” на вражеское боевое охранение, которое, не приняв боя, отошло в населенный пункт. Вскоре гитлеровцы контратаковали роту и оттеснили на пятьсот метров. В течение ночи в этом населенном пункте отмечались пожары, пускались осветительные ракеты. На протяжении всей ночи был слышен гул работающих танковых двигателей, лай собак.

В 6.00 14 января подразделения полка выступили на смену 258-го стрелкового полка 136-й дивизии для занятия исходного рубежа. КП полка – юго-восточная окраина Босовка. Тылы полка – Шубены Ставы».

Как припомнит ПНШ-1 старший лейтенант Лебединцев, в этом «донесении не был отражен один факт, имевший место в ту ночь. Неожиданно появился бравый капитан, который представился командиром роты штрафников, которая поступала в распоряжение полка. Я очень обрадовался такому неожиданному подкреплению, но капитан попросил не строить особых иллюзий, так как это была рота из “эсэсовцев”. Так особисты и юристы называли самострелов-членовредителей, сокращенно “СС”, простреливавших себе обычно руку, чтобы попасть в госпиталь. В минувшие годы их иногда расстреливали по приказам командиров свои же товарищи без суда и следствия перед строем. А с 1943 года это делалось решением Военного трибунала дивизии, который определял им расстрел с заменой на штрафную роту, в которой они могли искупить свое преступление получением в бою ранения или боевой награды за отличие. А если погибали, то с них судимость снималась посмертно. Командир роты так и сказал, что завтра половина из них будет расстреляна в бою: или за отказ подняться в атаку или при самовольном отходе – за бегство. Очень неприятно было выслушивать такую откровенную браваду командира роты, которому за один год командования таким подразделением засчитывалось шесть лет выслуги, а нам только три года. Он пытался представиться командиру полка, но тот так и не проснулся, поэтому задачу ему ставил я сам. О ее действиях ни я, ни комбат Кошелев ничего потом так и не узнали».

2

Вспоминает командир разведроты лейтенант Зайцев:

«А утром 14 января гитлеровцы нанесли контрудар и прорвались к околице села. Подполковник П.Ф. Хамов приказал начальнику инженерной службы майору Р.Р. Эшенбаху организовать прикрытие штаба дивизии. Мне на ходу бросил:

– Зайцев, со своими разведчиками – в распоряжение майора!

Как сейчас помню холодное снежное поле, простиравшееся от крайних хат села, и немецкие танки, неторопливо выползающие из утренней морозной мглы, а за ними – густую цепь пехоты. И перед всей этой зловеще движущейся черной стеной, изрыгающей шквал огня, виднелись на снегу серые пятнышки. По мере приближения врага они медленно откатывались назад. Некоторые оставались на месте, словно растворяясь в снегу… То были бойцы одного из полков нашей дивизии. Мы бежали к ним на помощь. Четверо разведчиков держались кучкой возле меня. Совсем рядом – Володя Седых с автоматом на груди и бутылками с зажигательной смесью в руках.

– Приберег для особого случая, – сказал он, показывая их.

Впереди бежал рядовой Тюска, низкорослый, очень подвижный разведчик. Он маячил перед глазами, мешал мне наблюдать за противником.

– Возьми левее! – крикнул я ему, слова потонули в грохоте боя.

Я упал на снег, длинными очередями стал отсекать пехоту от танков. Цепь гитлеровцев сломалась. Кто-то из наших смельчаков там, впереди, бросился навстречу танку, нырнул в черную воронку и оттуда перебил его гусеницу гранатой. Танк повернулся бортом к нам, будто специально показывая жирно намалеванный крест. В ту же секунду где-то слева от нас хлопнула “сорокапятка” и влепила снаряд прямо в этот крест! Танк вспыхнул огромным огненным факелом. Вдохновленные этой картиной, мы снова рванулись вперед. Еще раз хлопнула “сорокапятка”, и еще один танк, клюнув носом, остановился и зачадил. Из горящей машины выскакивали гитлеровцы и тут же мешками падали, скошенные нашими пулями.

Остальные танки замедлили свое движение, вражеская пехота залегла. И мы тоже залегли, ожидая выстрелов нашей “сорокапятки”. Но пушка молчала. Гитлеровцы, наверное, раньше нас поняли, что с противотанковой пушкой что-то случилось, и резко прибавили скорость. Один из танков вырвался вперед и стремительно помчался прямо на нас. Седых, скрипнув зубами, прохрипел:

– Товарищ лейтенант, прикройте меня… – вскочил и бросился навстречу бронированной махине.

– Ты куда? Назад! – крикнул я, но было поздно.

Зайцем петляя по снегу, бросаясь то вправо, то влево, то вдруг замирая на месте, Седых чудом увертывался от пулеметных очередей. Я понял его замысел: скорее достичь “мертвой зоны” и поджечь машину. Я стрелял из пулемета короткими очередями, целясь в смотровые щели. Только так мог помочь отважному и дерзкому воину. Пули, высекая искры из брони, с визгом рикошетили. Но вот танковый пулемет на какое-то мгновение умолк – то ли я на него “повлиял”, то ли стрелявший по какой-то причине замешкался, то ли что-то в оружии не ладилось, но этих считаных секунд разведчику хватило, чтобы стремительно сблизиться с танком, швырнуть на его лобовую броню бутылку с зажигательной смесью, потом забежать сбоку и другую бутылку разбить на моторной части.

– Ну молодец! – кричал я. – Какой же ты молодец!

Еще через минуту-две мы были уже возле подбитых танков и, укрывшись за ними, хлестали очередями по пехоте, не давая фашистам поднять головы.

Но вот умолк мой пулемет, превратившись сразу в ненужный металлолом, – кончились патроны. Эх, какая досада!

– Товарищ лейтенант! – крикнул Седых, показывая рукою вправо.

А там нам во фланг заходили вражеские танки. Сколько их? Три, четыре, шесть…

– Надо отходить, – сказал Седых, – передавят они нас здесь.

Да, против танков с голыми руками не пойдешь.

– Отходи, ребята! – скомандовал я.

Растянувшись жиденькой цепью, откатывались к селу.

Танки били по цепи из пулеметов и пушек, пехота – из автоматов. У крайней хаты к нам присоединился Ясырев. Вместе с Тюской он бежал последним, стреляя по гитлеровцам длинными очередями из пулемета. Вдруг позади меня разорвался снаряд. Оглянулся – там, где только что был Тюска, дымилась небольшая воронка, а снег вокруг нее – в кроваво-красных пятнах… Почувствовал, как мурашки пробежали по спине, все поледенело внутри. Тем же разрывом был отброшен далеко в сторону Ясырев.

“Неужели убит?” Я поспешил к нему.

Гулко хлопали танковые выстрелы, вздрагивала земля. Следующий снаряд разорвался рядом со мной, ослепив ярким пламенем. Ощутил сильнейший удар и провалился в страшный огненный ад…»

На рассвете 14-го старший лейтенант Лебединцев все же смог разбудить командира полка Бунтина и начальника штаба Ершова. Со слов Александра Захаровича, дальше все происходило таким образом:

«Командир ушел на свой КНП, который выбрал ему начальник разведки капитан Гетманцев примерно в одном километре от штаба прямо на скирде соломы, так как в округе больше не имелось ни одной высотки. По логике вещей мне, не спавшему пару ночей, полагалось бы уснуть. Но я предчувствовал неминуемую беду хотя бы потому, что у противника появились танки и штурмовые орудия, что всегда предвещало вражеское наступление.

Как оказалось позднее, на той же скирде разместился и командир дивизии полковник Коротков с начальником артиллерии, оператором, разведчиком и начальником связи. Наступал туманный рассвет. Земля была покрыта глубоким снегом, мороз не более десяти градусов. Завтракали с наступлением рассвета. Как только стали видны окрестности, сначала доносился только шум танковых двигателей, а затем появились и сами танки. Они медленно выползали из многочисленных здесь населенных пунктов и занимали исходное положение для атаки. Сейчас уже невозможно установить, сколько их было развернуто на этом участке. Помню хорошо, что за цепью танков по снегу пробиралась пехотная цепь автоматчиков, а за ними самоходные орудия поддержки танков. Они с места начали бить по нашим полевым орудиям, не окопавшимся за ночь и стоявшим на прямой наводке. Некоторые гаубицы подвозились даже на крестьянских волах, так как не было бензина для тягачей. На орудие имели по пять снарядов. Как можно было ставить задачу на наступление с таким количеством боеприпасов и отсутствием пехоты в частях?

О чем думало командование фронта и армии, ведь и они ничего не знали о готовящемся наступлении противника».

3

На скирду командир дивизии полковник Коротков с майором Петровым поднялись с наступлением рассвета. Именно с нее и открылась вся жуткая картина развертывания вражеских танков и пехоты противника. Прекрасно понимая, что о наступлении теперь не может быть и речи, а отражать атаки танков и самоходок просто нечем, Коротков берет телефонную трубку и нервно ожидает соединения с командиром корпуса. Когда раздался сонный голос генерала, он кратко доложил обстановку, после чего почти закричал:

– Прошу вас переподчинить мне корпусной противотанковый резерв и немедленно выдвинуть в полосу дивизии для отражения танкового удара.

– Еще не начался бой, а ты уже резервы просишь, – со злом ответил на том конце Меркулов и отключился.

За свою многолетнюю службу Коротков прекрасно знал один из главных принципов, действующих в армии как в мирное, так и в военное время: «Слово к делу не пришьешь!» Поэтому, повернувшись к начальнику оперативного отделения дивизии майору Петрову, он тут же приказал:

– Вот что, Петров! Он потом откажется, я его знаю. Пиши шифротелеграмму и немедленно отправь ее к начальнику штаба дивизии. Пусть передаст по радио и получит квитанцию.

Текст этой шифровки был примерно следующим:

«Ввиду отсутствия орудий в противотанковом дивизионе. Сдали на склад 45 км. Должны получить 76 мм. Прошу Вас переподчинить корпусной противотанковый резерв и немедленно выдвинуть его в полосу дивизии для отражения танкового удара противника».

Подписав ее, Петров тут же отправил в штаб дивизии начальника разведки майора Чередника. Шифровальщик дивизии закодировал написанный Петровым текст и передал в корпус. Чередник лично присутствовал при передаче ее по радио и до последнего ждал получения «квитанции» о приеме ее корпусным радистом.

4

«В тот же день на рассвете командир 1-го батальона 48-го стрелкового полка старший лейтенант Алексей Кошелев с группой солдат выдвинулся вперед на небольшую высотку, – рассказывает А.Н. Зайцев. – Там, в рощице, обнаружилось боевое охранение противника. Двух гитлеровцев стрелки взяли в плен, остальных перебили.

Невероятная картина открылась перед комбатом и его бойцами за высоткой, в широкой низине. В исходном положении для наступления двумя линиями стояли десятки вражеских танков, пехота, артиллерия. А за ними, километрах в трех, в предбоевых порядках двигался второй эшелон.

Кошелев немедленно доложил командиру дивизии обо всем увиденном (у комдива с батальонами была прямая связь).

– Продолжайте наблюдение. Будьте готовы к действиям, – сказал полковник.

– Есть, – ответил комбат.

Видимо, комдив все же надеялся, что придет корпусной противотанковый резерв…

Кошелев скрытно вывел свой батальон на высотку и приказал самым тщательным образом замаскироваться. Алексей Кошелев был в полном смысле самородком. Он даже полковой школы не кончал. Его лучшей школой стали ожесточенные бои с гитлеровцами. Пять раз был ранен и трижды сильно контужен. Его ратные подвиги отмечены шестью боевыми орденами».

5

Тот короткий январский день Александр Захарович запомнил на всю оставшуюся жизнь:

«…события разворачивались стремительно, хотя немцы атаковали на самой малой скорости, делая остановки для стрельбы. Их пехота пробиралась по глубокому снегу, ведя огонь из-за брони танков. Первым свой КНП на скирде покинул комдив со свитой, а за ними наш командир полка с начальником артиллерии, так как немцы подожгли солому зажигательными пулями. Я наблюдал бегство начальства в бинокль. Огнем прямой наводки дивизионной и полковой артиллерии подбили пять или шесть танков противника, но остальные упорно продвигались к селу Босовка и обходили ее с окраин. Первыми начали выскакивать из села, расположенного в широком овраге, обозники на санях. Немецкие танки расстреливали их из пулеметов, а снарядами били по нашим умолкшим орудиям без боеприпасов. Отвозить орудия было не на чем – тягачи без бензина отстали. Артиллеристы подрывали гаубицы.

Занимаемый нашим штабом дом был крайним. Впереди глубокий овраг, танки не могли его преодолеть. Может, поэтому Бунтин успел оторваться и появился в штабе разъяренным, выкрикивая только два слова: “Стоять насмерть!” Я успел вызвать до этого штабные санки и отправить писаря с боевыми документами и знаменосца с Боевым Знаменем в Шубены Ставы. В углу штаба стоял ручной пулемет с диском. Я взял его, а Забуга коробки с запасными дисками, и мы выбежали к сараю, где стояла телега. С нее я расстрелял весь диск по наступающей пехоте. Видел падающих то ли от моих попаданий, то ли от страха немцев. Бунтин закричал: “Спасать командира!” – и бросился с Ершовым в следующий овраг, сползая на заднице, потом на четвереньках карабкаясь на подъем. Все это запечатлелось в моем мозгу, как на киноленте, до мельчайших подробностей. Я видел животный страх, хотя и сам осознавал величайшую опасность быть убитым или брошенным при ранении. Теперь Забуга вел огонь уже по спускающимся в первый овраг вражеским пехотинцам, которые спускались тоже на том же месте, на котором сидят. Вот где бы пригодились ручные гранаты, но их не было ни у нас, ни у немецкой пехоты.

После того как Бунтин и Ершов скрылись за сараем бригадного стана, я, Забуга и несколько посыльных бросились следом за командованием спускаться в овраг. На подъеме я заметил, как рикошетировали пули вокруг, как рядом со мной посыльному в спину попали три пули и вырвали белую вату телогрейки, а он упал замертво. Видимо, закончились патроны в магазине у немецкого автоматчика, и я успел перевалиться за каменную изгородь, по которой тут же прошла новая очередь. Пустой пулемет мы оставили в овраге, разбив приклад. Броском на полусогнутых мы успели забежать за сарай, где находились командир с начальником штаба. Невдалике разорвался снаряд, и у Бунтина от попадания осколка потекла кровь на виске. В панике он заорал: “Начальник штаба, принимайте у меня командование полком, я ранен”. Последний, как попугай, продублировал во всю глотку: “Лебединцев, назначаетесь начальником штаба полка, организовать оборону и ни шагу назад”. В это время Забуга спустился по пожарной лестнице и доложил Ершову, что скоро танки сомкнуться, и мы останемся в окружении в селе. Бунтина потащил адъютант и его сожительница. Я показал примерное направление выхода из села и предложил Ершову бежать вместе, но он задал мне самый глупый вопрос: “А ты меня сможешь вынести, если ранят?” Я махнул рукой и бросился под откос, перебежал улицу и оказался на околице с небольшим подъемом. В это время зарычала “катюша” и вокруг начали рваться ее снаряды. С этого раза мне навсегда запомнился шквал огня, которого так боялись немцы».

6

В одном из своих последних писем к Д.И. Салтыкову бывший разведчик Д.И. Сергиенко о тех январских днях свидетельствовал:

«В ночь с 13 на 14 января 1944 года воины нашей дивизии шли всю ночь, преследуя противника под сильным мокрым снегом. На рассвете вышли на окраину села Босовка тогда Киевской области, а в настоящее время Черкасской. Разведка доложила, что враг закрепился и ждет появления наших войск, чтобы ударить неожиданно. Поступила команда остановиться и занять оборону. Перешли овраг, очень устали, промокли насквозь, сутки не спали и не отдыхали. Бойцы попадали прямо в мокрый снег и тут же уснули. Привал длился недолго. Рано утром меня разбудил посыльный из разведотдела штаба дивизии и передал приказание мне и лейтенанту Гусеву срочно прибыть к начальнику разведки Череднику. Когда мы явились в штаб, майора Чередника там не было. Сказали, что он на передовой и велел подождать. Мы вышли на улицу и услышали, как на переднем крае поднялась сильная стрельба и до нас донесся шум танков. По тревоге прибежали штабники. Среди них находились командир дивизии и начальник разведки. Они скомандовали: “Быстро погрузить на транспорт штабное имущество!” Все, кто с нами был, спешно стали выносить ящики и грузить на повозки. Когда все уложили в сани, коноводы подвели лошадей, запрягли, усадили сверху штабников и уехали за село. Шум танков и стрельба усилились, они быстро приближались к расположению штаба, мы поспешно спустились в ложбину, по которой начали отходить.

Противник не дал нам возможности окопаться. Все наши войска еще не успели подготовиться к отражению атаки танков. Солдату, когда он в окопе, танки не страшны. Враг ждал именно такого момента, когда полки оказались в открытом поле, измотаны и обессилены в наступательных боях. Воспользовавшись нашей слабостью, он подтянул танковые части и пошел давить людей и технику. Танков с десантом автоматчиков было много. За ними шли самоходные артиллерийские установки. Эта лавина, изрыгая огонь, уничтожала все на своем пути. Казалось, невозможно было спастись. Видим, обстановка складывается тяжелая. Мы с лейтенантом Гусевым побежали в расположение своего батальона, но оттуда уже все снялись и отошли на окраину села. Не найдя никого из своего подразделения, мы тоже укрылись от немецких танков в ближайшем рву и бежали, пока не встретили подводу пункта сбора донесений. Лейтенант сел в повозку и уехал, а мне пришлось добираться пешком, потому что на санях не хватило места».

7

А.З. Лебединцев:

«Неожиданно из овражка вылезли шесть человек пеших разведчиков во главе с их командиром, старшиной.

Мы очень обрадовались, что увидели своих, и примкнули к ним. Мы поднялись на пригорок и встретили еще троих связистов из корпуса. Они тоже присоединились к нам, наступила темнота. На такую беду, какая с нами произошла, нам впервые вместе с приказом на наступление выдали всего один экземпляр топокарты этого района. До этого как минимум по пять экземпляров выдавали. Конечно, карта была у адъютанта командира. У меня в те годы была обостренная зрительная память на местность, и я помнил стороны горизонта. Но тогда ориентировался по принципу: где пожары, там немцы, надо идти туда, где нет всполохов. В темноте присоединился с десяток корпусных саперов, которые отрывали землянку комкору. Шум боя постепенно затихал. Впереди послышался скрип снега и понукание лошадей. А после начали различать русскую речь. Видимо, и нас заметили и окликнули: “Кто такие? Одного ко мне”. Я по голосу узнал начальника разведки майора Чередника и поспешно назвал себя, так как там уже защелкали затворами оружия. Это была окраина села, видимо, Шубеных Ставов. Из хаты вышел подполковник Хамов. Он обрадовался, что у меня человек двадцать войска, и тут же приказал людей не распускать и следовать далее с Чередником в направлении села Новая Гребля, где занять оборону и всех отходящих подчинять под свое командование.