Текст книги "Окопная правда войны. 1941–1945 гг."

Олег Смыслов
Окопная правда войны

Светлой памяти Сергея Ивановича Смыслова, геройски погибшего 1 декабря 1942 года, и всем солдатам-окопникам, павшим и живым посвящается…

От автора

Правда-истина на деле, истина во образе, во благе; правосудие, справедливость.

В.Даль

Окоп – фортификационное сооружение открытого типа для ведения огня и защиты личного состава и военной техники от средств поражения.

Военный энциклопедический словарь, 1983 г.

Через несколько лет мы будем торжественно отмечать очередной юбилей Победы в Великой Отечественной войне. Но война еще не ушла с нашей земли.

Очень часто бывая на Смоленщине, мне приходилось видеть обвалившиеся, обмелевшие и заросшие травой окопы, ржавые гильзы и ржавые пробитые каски. Груда металла, борта полуторок, резина и множество предметов военного снаряжения до сих пор разбросаны по лесам и в воде, в местах отступлений, переправ и кровопролитных сражений. Но самое главное это кости и черепа солдат, которые каждый год находят, и не только поисковые отряды.

Я пишу об этом с болью в душе как внук солдата-окопника, как сын ветерана Вооруженных Сил СССР, как офицер.

Мы, живущие в стране, победившей фашизм, до сих пор не похоронили с почестями своего последнего солдата, потому что и в XXI веке не знаем точное число погибших.

Мы до сих пор не наградили всех тех, кто кровью и потом заслужил свои медали и ордена в годы войны, потому что не всех еще разыскали. Да и разыщем ли?

Между тем каждый год от нас уходят ветераны. Почти не осталось окопников. А сколько их встретит следующий юбилей? Мы незнаем.

«Окопная правда» в литературе пришла к нам от плеяды молодых писателей фронтового поколения. Свою правду войны они противопоставили лакированным произведениям обласканных властью писателей. За что их клеймили. Однако, несмотря ни на что, они смогли донести до миллионов правду из окопа. Они доказали своими произведениями, что и там есть правда, которую нужно разглядеть. Собственно, война начинается с окопа, с передовой, с «передка». Там жили и умирали солдаты: восемнадцатилетние, тридцатилетние, сорокалетние. И еще моложе, и еще старше…

Однажды писатель Константин Симонов, выступая на конференции, сказал: «Никто не имеет права сказать, что знает войну досконально. Войну в целом знает народ, и народ надо расспрашивать о ней».

Не одно десятилетие и я расспрашивал народ о войне, работал в архивах, посещал библиотеки, много читал и записывал. И вот наконец решился донести до читателя накопленную мной «окопную правду» солдат, офицеров, генералов и маршалов Великой Отечественной войны. Но прежде в жанре литературной мозаики я попытался посмотреть изнутри на 22 июня 1941 г. и катастрофу Западного фронта. С чего, собственно, и начиналась наша Великая Победа над НАШЕСТВИЕМ Германии. Именно таким необычным словом назвал вторжение германских войск на территорию Советского Союза русский писатель Борис Васильев. В статье «Последний парад», опубликованной им в «Новой газете» в юбилейном 2005 г., он писал: «Потому что было НАШЕСТВИЕ, какого Россия не знала со времен зачатия своего. По сравнению с ним татаро-монгольское вторжение оказалось всего лишь набегом. Татары не трогали церквей и монастырей, и победитель немецких рыцарей на льду Чудского озера Александр Невский быстро уговорил их принять Россию в Орду на правах вассального государства.

Всякое историческое событие имеет свою отдачу. Мы испытали потрясение, которое сотрясает нас до сей поры».

И каждый раз, ступая на целину истории Великой Отечественной войны, мы только приближаемся к истине, разрушая мифы и разоблачая ложь, создаваемые «для нашего же блага» десятилетиями. Но история – наука точная. И мы, потомки Победителей, не имеем права забывать об этом. Ведь – память это участие. Участие не в переписывании истории, а в воссоздании ее на фактах «окопной правды».

Часть первая
Правда о катастрофе 1941 года

1. Информация разведки и отверженный труд

Совещание начальствующего состава по сбору опыта боевых действий против Финляндии проходило при ЦК ВКП(б) с 14 по 17 апреля 1940 г.

17 апреля во время доклада начальника Главного разведывательного управления Генерального штаба И.И. Проскурова выступил Сталин. Обращаясь к 33-летнему комдиву, он сказал:

– У вас душа не разведчика, а душа очень наивного человека в хорошем смысле слова. Разведчик должен быть весь пропитан ядом, желчью, никому не должен верить. Если бы вы были разведчиком, вы бы увидели, что эти господа на Западе друг друга критикуют: у тебя тут плохо с оружием, у тебя тут плохо, вы бы видели, как они друг друга разоблачают, вам бы схватиться за эту сторону, выборки сделать и довести до сведения командования, но душа у вас слишком честная.

Но что мог возразить бывший летчик, который только семь лет назад окончил школу летчиков и Героем Советского Союза стал в 1937 г. не за работу в разведке?

Внимательно выслушав вождя, он попытался продолжить свой доклад дилетанта, но Сталин, вставляя короткие реплики, снова обратился лично к нему:

– Разведка начинается с того, что официальную литературу, оперативную литературу надо взять из других государств, военных кругов и дать. Это очень верная разведка.

Разведка не только в том состоит, чтобы тайного агента держать, который замаскирован где-либо во Франции или в Англии, не только в этом состоит. Разведка состоит в работе с вырезками и с перепечаткой. Это очень серьезная работа. Смотрите, вот сейчас идет война, они будут друг друга критиковать и разоблачать, все тайны будут выносить на улицу, потому что они ненавидят друг друга. Как раз время уцепиться за это и сделать достоянием наших людей. Эта работа непосредственно разведки, самая серьезная.

А вы это не считаете…

Работу разведки в этой войне признали плохой, а генерал-лейтенанта авиации И.И.Проскурова, командующего ВВС 7-й армии, 27 июня 1941 г. арестовали и 28 октября того же года расстреляли.

В июле 1940 г. на должность заместителя начальника Генерального штаба Красной Армии – начальника Разведывательного управления был назначен генерал-лейтенант Ф.И. Голиков. До сих пор это назначение называется неожиданным. Хотя о какой неожиданности может идти речь, если Голиков до этого командовал 6-й армией Киевского особого военного округа. Сначала при Тимошенко, а потом и при Г.К. Жукове (командующий КОВО с мая 1940 г.). Первый его и выдвинул, когда стал наркомом обороны…

Среднего роста, круглолицый, лысоватый блондин со светлыми глазами и дежурной улыбкой, давая указания, всегда говорил:

– Сделайте так…

Но как именно надо сделать, его подчиненные никогда не знали, презирая его за неопределенность. При их неудаче в своих глазах он подчеркивал:

– Я вам таких указаний не давал. Вы меня неправильно поняли.

Возвращаясь от вождя, Голиков любил информировать сотрудников о том, что думает «хозяин». И очень страшился малейшего расхождения информации своего управления с его мнением.

Информационный отдел Разведупра регулярно раз в месяц выпускал разведсводки, которые рассылались правительству, всем членам Политбюро, Генштабу, центральным военным учреждениям, штабам военных округов и войскам – до штаба корпуса включительно.

Помимо сводок там выпускали различные справочники, описания и наставления.

Следующий вид информации по грифом «Совершенно секретно» назывался – «Спецсообщения, или иначе – особо важные данные для Сталина, Молотова, Маленкова, Берия, Ворошилова, Тимошенко, Мерецкова и Жукова.

«Живая связь» как вид информации служила подтверждением документальной. Не реже одного раза в неделю офицер разведки Оперативного управления получал в информационном отделе все вновь поступившие данные, наносил их на карту и докладывал начальнику Генерального штаба. Кроме того, по инициативе заместителя игольника информационного отдела по Востоку Новобранца, там начали составлять «Мобилизационные записки», или иначе – доклады о военно-экономическом потенциале страны и о возможном масштабе развертывания армий.

Как-то подполковник Новобранец, закончив «мобзаписку» по Германии, отнес ее Голикову. Тот с неподдельным интересом рассматривал схему, где главный удар Германии был показан исходя из группировки на Москву. По записке, немцы могли применить молниеносную войну с целью сокрушить противника с первого удара. Для этого они намеревались ввести 220 дивизий.

После долгого изучения материала Голиков отложил документ, заявив:

– Ваши соображения верны, но это не более чем предположения. Не правда ли? Вот только фактически этих группировок нет.

– Да как же нет! – почти закричал подполковник. – Ведь это же не сам я придумал. Каждая дивизия нами точно установлена. И не только ее дислокация, состав, организация, но даже командир. Как можно не верить достоверным сведениям?

Голиков небрежно бросил «мобзаписку» в сейф и сухо отрезал:

– Можете идти. Вы свободны!

Как и сам Сталин, генерал-лейтенант считал, что главные силы Германии находились во Франции для нанесения решающего удара по Англии. Усиленная бомбардировка Лондона и подготовка к форсированию Ла-Манша служила прямым доказательством этого плана.

Сотрудники же Разведупра были убеждены в особой форме дезинформации Гитлера.

Спустя время станет известно, что операция против Англии под названием «Морской лев» была не чем иным, как отлично спланированной и проведенной дезинформацией.

Как же разоблачили ее подчиненные Голикова?

В. Новобранец с удовольствием рассказывал об этом после войны:

«Дело в том, что у немцев не хватало десантных перевозочных средств, и фактически операция не могла быть осуществлена. После Дюнкерка в Англию возвратилась 300-тысячная армия. На ее базе англичане сформировали окало 40 дивизий, из них 5 танковых; была построена мощная береговая оборона. Чтобы преодолеть сопротивление английской армии, нужно было перебросить не менее 60 немецких дивизий, из них 8-Ютанковых. Для этого требовалось много десантных средств. Я уже не помню цифру, полученную при наших расчетах, но, по подсчетам самих немцев, для переброски в первом эшелоне 30 дивизий требовалось 145 пароходов, 1800 барж, 400 буксиров, 900 катеров, 100 парусных судов, не считая флота для прикрытия и поддержки операции. Таких судов у немцев не было.

Поэтому Гитлер никогда и не помышлял о вторжении на Британские острова. У него были другие планы: склонить Англию к миру – отсюда и миссия Гесса, – и напасть на Советский Союз.

20 марта 1941 г. на стол вождя легла очередная докладная записка Ф.И. Голикова.

В “Высказываниях и вариантах возможных боевых действий германской армии против СССР” подчеркивалось: “За последнее время английские, американские и другие источники говорят о готовящемся якобы нападении Германии на Советский Союз…

Из наиболее вероятных вариантов действий, намеченных против СССР, заслуживают внимания следующие:

…Вариант № 3, по данным нашего агентурного источника на февраль 1941 года: “Для наступления на СССР создаются три армейские группы: 1-я группа под командованием генерал-фельдмаршала Бока наносит удар в направлении Петрограда;

2-я группа под командованием генерал-фельдмаршала Рунштедта – в направлении Москвы и 3-я группа под командованием генерал-фельдмаршала Лееба – в направлении Киева. Начало наступления на СССР ориентировочно 20 мая”.

По сообщению нашего военного атташе от 14 марта из Румынии, упорно рассматриваются слухи о том, что Германия изменила свой оперативный стратегический план войны. В разговоре с нашим источником немецкий майор заявил: “Мы полностью изменяем наш план. Мы направляемся на Восток, на СССР. Мы заберем у СССР хлеб, уголь, нефть, тогда будем непобедимыми и можем продолжать войну с Англией и Америкой”.

Полковник Риошану, бывший товарищ министра в Румынии, в личной беседе с нашим источником сказал, что Главный штаб румынской армии вместе с немцами занят сейчас разработкой плана войны с СССР, начало которой следует ожидать через три месяца. Немцы опасаются выступления СССР в тот момент, когда они пойдут в Турцию.

Желая предупредить опасность со стороны СССР, немцы хотят проявить инициативу и первыми нанести удар, захватить наиболее важные экономические районы СССР, и прежде всего Украину.

По сообщению нашего военного атташе из Берлина, по данным вполне авторитетного источника, начало военных действий против СССР следует ожидать между 15 мая и 15 июня 1941 года.

Вывод:

1. На основании всех приведенных выше высказываний и возможных вариантов действий весною этого года считаю, что наиболее возможным сроком начала действий против СССР являться будет момент после победы над Англией или после заключения с ней почетного для Германии мира.

2. Слухи и документы, говорящие о неизбежности весной этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской и даже, может быть, германской разведки…»

Двадцать лет спустя после войны профессор В.А. Анфилов случайно встретился с маршалом Голиковым в Архиве Министерства обороны СССР в Подольске.

– Помните ли вы свою докладную записку Сталину от 20 марта 1941 г.? – спросил он бывшего начальника Разведупра.

– Как же, хорошо помню, – без тени смущения ответит маршал. – Ведь в ней были изложены факты, которые потом подтвердились.

– Вот именно. А как Сталин отнесся к ним? – Он их оценил также, как и я.

– Почему вы сделали вывод, который отрицал вероятность осуществления наложенных планов Гитлера? Вы сами верили этим фактам или нет?

– А вы знали Сталина?

– Я видел его на трибуне Мавзолея Ленина, когда стоял в парадных расчетах.

– Ну вот, а я ему подчинялся, докладывал и боялся его. У него сложилось мнение, что пока Германия не закончит войну с Англией, на нас не нападет. Мы, зная его характер, подстраивали свои заключения под его точку зрения…!

* * *

Летом 1940 г. начальник Разведуправления НКВД СССР П.М. Фитин вызвал к себе старшего оперуполномоченного младшего лейтенанта ГБ 3. Рыбкину. Когда она зашла, Павел Михайлович поднялся из-за обширного письменного стола и вышел навстречу. Пожав руку, он пригласил Зою Ивановну присесть, указав ей отведенное место. Сам же сел напротив. Подчеркнутая вежливость подсказывала женщине серьезность предстоящего разговора. Она не ошиблась, Фитин сразу же перешел к делу:

– Мы задержали матерого разведчика абвера, некоего Нелидова Александра Сергеевича. 47 лет, бывшего офицера армии Деникина. Находясь в эмиграции в Германии, его завербовала немецкая разведка, а с приходом к власти Гитлера он стал агентом абвера. Участвовал в ряде военных игр генерального штаба совместно с разведкой. В 1939 г. сам Канарис направил его в Чехословакию, а потом в Польшу. В Варшаве его разоблачили и арестовали. Содержали во Львовской тюрьме. С нашим приходом в Западную Украину Нелидова выпустили, но потом разоблачили и отправили в Москву как разведчика Германии. Вам поручается лично заняться Нелидовым и получить от него полную информацию по Германии.

Зоя Ивановна Рыбкина подготовила план работы с Нелидовым. Его ежедневно приводили к ней в кабинет. Невзрачный человек около пятидесяти лет с проседью в аккуратно подстриженных волосах вел себя по-лакейски. «Да-с», «никак нет-с», «слушаюсь», «как прикажите, гражданин начальник», – все эти отжившие слова резали слух молодой женщине. Однако впоследствии ей удалось отучить его от привычки прибавлять к какому слову букву «с» и многого другого. А самое главное, вытащив Нелидова из состояния скованности и растерянности, ей удалось расположить его к себе, успокоить и заставить работать с полной отдачей.

Каждый день (с утра до 6 вечера и после трехчасового перерыва до 2–4 часов утра) Александр Сергеевич готовил свой материал в виде начерченных карт-схем, показав не только глубокие знания в оперативном искусстве, но и отличную память на цифры.

Как-то Рыбкина обратила внимание на изображенные на этих схемах синие стрелы, направленные на границу Белоруссии.

– Что это у вас такое Александр Сергеевич? – поинтересовалась она.

– В одной из последних военных игр, Зоя Ивановна, Минск предполагалось занять на пятый день после начала немецкого наступления, – объяснил Нелидов.

– Как это на пятые сутки? – рассмеялась Рыбкина. Сначала Нелидов смутился, а потом стал в буквальном смысле клясться, что именно так рассчитано в штабе Верховного главнокомандования вооруженных сил Германии. Когда это передали Фитину, тот не выдержал:

– Ну и заливает же этот подонок. На пятый день и уже Минск!

Следующим с картами-схемами, начерченными Нелидовым, ознакомился начальник Разведуправления РККА Голиков. Сначала он задумчиво разглядывал материалы, а потом вдруг начал иронизировать:

– Итак, они решили врезаться клиньями. И, подумайте, на пятый день намерены забрать Минск. Ай да Кейтель, силен. Силен!

Когда он начал свертывать в трубку карты, лишь добавил:

– Это весьма и весьма интересно!

Кроме тревожной информации от разведок Красной Армии и НКВД, к Сталину поступала подобная информация и по линии Наркомата иностранных дел. Советские полпреды постоянно, в течение 1940-го и первой половине 1941 г. слали депеши с сообщениями о надвигавшейся на страну угрозе.

В 1940 г. первые тревожные сведения начали поступать в НКИД из Советского полпредства в Германии. Так в апреле оттуда информировали о наличии в Германии значительного количества антисоветской литературы.

В декабре 1940 г. на имя полпреда СССР в Германии В.Г. Деканозова поступило анонимное письмо на немецком языке. Неизвестный автор предупреждал о намерении Гитлера «будущей весной напасть на СССР». Среди его доказательств были и такие:

«5. Формируется новая армия из призывников 1901–1903 гг. рождения. Под ружьем находятся также военнообязанные 1896–1920 гг. рождения. К весне 1941 г. германская армия будет насчитывать 10–12 миллионов. Кроме того, трудовые резервы, подразделения СС, СА и полиция составят еще 2 миллиона человек дополнительно, которые будут вовлечены в военные действия.

6. Верховное командование разрабатывает два плана окружения Красной Армии:

а) удар от Люблина по реке Припяти (Польша) до Киева. Другие части наступают из Румынии в районе Буковины в направлении реки Тетерев;

б) удар из Восточной Пруссии в направлении Мемель – Вильно – Березина – Днепр до Киева. Южное продвижение, из Румынии…»

Особо значительной была активность турецких дипломатов, которые не только обращали внимание советских коллег на действия Германии, но и однозначно трактовали их как вероятную угрозу СССР.

Так временный поверенный в делах Турции в Берлине Алкенд в беседе с полпредом СССР в Германии Деканозовым в январе 1940 г. сказал:

– В Германии сейчас бездействует армия в 50 дивизий, и неизвестно, для чего эта армия предназначена. Фюрер в один прекрасный день прикажет направить армию на Балканы, а то и в Россию совершенно неожиданно для других.

В марте 1941 г. Деканозов информировал советское руководство: «В середине января в Варшаву прибыли части четвертой армии из Франции, которые разместились в окрестностях Варшавы и ближе к границе…

Ежедневно на восток идут поезда с вооружением (орудия, снаряды, автомашины и строительные материалы)».

К письму Деканозов приложил немецко-русский разговорник, выпущенный для солдат вермахта. «Есть данные, что такими книжечками снабжены все германские солдаты на германо-русской границе».

Убеждая советское руководство в том, что нападение Германии дело ближайших месяцев, Деканозов в апреле 1941 г. отправил в Москву специальный доклад о разного рода событиях и слухах, ходивших в Берлине, «о предстоящем столкновении СССР с Германией».

Таким образом, от множества источников трех ведомств шла информация в Кремль к Сталину о том, что Германия в ближайшее время развяжет войну. И если сроки начала военных действий назывались самые разные, тем не менее все они сходились в одном: война неизбежна!

17 июня 1941 г. начальник Главного разведывательного управления НКВД Фитин повез Сталину очередной обзор агентурных данных с общим выводом в заключении: «Все военные мероприятия Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью закончены, и удар можно ожидать в любое время».

В кремлевском кабинете вождь был один. Когда Фитин вошел вместе с наркомом госбезопасности В. Меркуловым, Сталин сразу обратился к нему с претензией:

– Начальник разведки, не надо пересказывать спецсообщение, я внимательно его прочитал. Доложите, что за источники это сообщают, где они работают, их надежность и какие у них есть возможности для получения столь секретных сведений.

В ответ Фитин достаточно подробно рассказал об источниках информации. Он запомнит эту встречу с вождем на всю жизнь: «Сталин ходил по кабинету и задавал различные уточняющие вопросы, на которые я отвечал. Потом он долго ходил по кабинету, курил трубку, что-то обдумывал, а мы с Меркуловым стояли у дверей. Затем, обратившись ко мне, он сказал: “Вот что, начальник разведки, нет немцев, кроме Вильгельма Пика, которым можно верить. Ясно?” Я ответил: “Ясно, товарищ Сталин”. Далее он сказал нам: “Идите, все уточните, еще раз перепроверьте эти сведения и доложите мне”».

Один из руководителей разведки советских органов безопасности генерал-лейтенант П.А. Судоплатов вспоминал: «В 1992–1993 годах, в пылу критики Сталина, нашего посла в Германии Деканозова обвинили в том, что он явился “распространителем” дезинформации о неизбежности войны с Германией. Как же обстояло дело в действительности?

В мае 1941 г. Деканозов был вызван в Москву для консультаций. Тогда между ним и немецким послом графом Шуленбургом состоялись беседы. Из рассекреченных теперь записей этих бесед следует, что немецкий посол в Москве открыто заявлял советскому дипломату, в недалеком прошлом начальнику внешней разведки НКВД, о своей озабоченности растущей напряженностью в германо-советских отношениях, грозящей столкновением, и о необходимости их улучшения. Деканозов немедленно доложил не только в форме записи беседы, но и лично Сталину и Молотову о встречах с Шуленбургом. И вот здесь советское руководство в силу своего менталитета допустило серьезнейшую ошибку. Оно не могло себе представить, что Шуленбург беседовал с Деканозовым по собственной инициативе, без санкции Берлина. Даже когда Шуленбург подчеркнул Деканозову, что он излагает свою личную точку зрения о необходимости предпринять шаги в виде совместного обмена нотами и принятия Коммюнике о стабильности германо-советских связей, в Кремле восприняли его слова как точку зрения влиятельных политических кругов Германии. Роль Шуленбурга Сталин, Молотов, Берия, безусловно, переоценивали. От его бесед с Деканозовым ожидали начала проработки возможной встречи с немецким руководством на высшем уровне. Не случайно Деканозов 1 мая 1941 г. стоял на трибуне Мавзолея вместе с руководителями партии и государства. Это лучше всяких слов говорило немцам, что он, заместитель наркома иностранных дел, очень близок к руководителям Советского Союза.

5 мая Деканозов был приглашен на завтрак к Шуленбургу. По ошибочному указанию Кремля мы подкинули дезинформацию о том, что якобы Сталин выступает последовательным сторонником мирного урегулирования соглашений в отличие от военных кругов СССР, придерживающихся жестких позиций военного противостояния Германии. Затем последовало печально известное заявление ТАСС от 14 июня 1941 г. о безосновательности слухов относительно войны с Германией.

Намерения немцев и неизбежность войны стали еще более очевидными, когда нашей контрразведке с помощью агента военной разведки Г. Кегеля при участии З. Рыбкиной удалось установить совершенную прослушивающую аппаратуру в помещениях немецкого посольства, где Шуленбург и военный атташе вели доверительные беседы между собой.

Это было очень большим достижением нашего контрразведывательного аппарата и его технических подразделений, смонтировавших аппаратуру. К сожалению, это удалось сделать только в майские праздники 1941 г.

Кобулов, Меркулов, Берия часто бывали у Сталина в мае-июне 1941 года. Они лично докладывали разведывательные и контрразведывательные материалы. Однако самые убедительные данные о сроках нападения появились за два-три дня до начала войны. Их немедленно доложили на самый “верх”. Это были записи разговоров Шуленбурга, который прямо говорил, что он очень пессимистично настроен в отношении военных планов Гитлера, связанных с Россией. Эта запись легла на стол Сталину и окончательно убедила советское руководство, что война разразится в самое ближайшее время».

Касаясь видных военачальников Г. Жукова и адмирала Н. Кузнецова, Судоплатов считал, что «им не следовало бы упрекать друг друга в пренебрежении данными разведки. Например, Кузнецову, который в записке Сталину излагал сообщение военно-морской разведки о сроках нападения, приписывают вину за организацию руководства о сроках нападения немцев. Дело в том, что Кузнецов действительно сообщал о не подтвердившихся сроках, но, к сожалению, каждый раз цитирование документа в нашей исторической и мемуарной литературе подчинено конъюнктуре. Жуков упрекает Кузнецова в том, что капитан первого ранга Воронцов, наш военно-морской атташе в Берлине, докладывал ему о действиях немецкого командования, опираясь на данные нескольких источников, дававших разные сообщения. Но ведь не процитирован весь документ, где говорится, что источники информации ненадежны и дано задание перепроверить их, после чего эти сведения не подтвердились. О том же самом идет речь и в записках генерала Голикова – что сведения о начале войны, поступавшие в марте-апреле 1941 г., действительно оказались неточными.

Существенное значение имеет и то, что доклады Голикова и Кузнецова весной 1941 г. направлялись Сталину в то время, когда немецкие силы не были еще полностью развернуты на нашей границе и вопрос о немедленном начале военных действий не стоял.

Генштаб верно оценивал возможности противника и делал правильные выводы. По складывающейся ситуации начало военных действий представлялось маловероятным до июня».

Похожего мнения придерживается и известный военный историк М.И. Мельтюхов. В своем уникальном труде «Упущенный шанс Сталина» он пишет: «Анализ доступных материалов по истории советской разведки накануне войны показывает, что, несмотря на наличие довольно развитой разведсети, она не смогла добыть и представить руководству материалы, которые давали бы однозначный ответ на вопрос о намерениях Германии летом 1941 г. В такой же ситуации оказались и разведки других великих держав, поэтому вряд ли стоит, как это делает Ю.А. Горьков, утверждать, что советская разведка работала плохо как до войны, так и в ее начале. Скорее, ближе к истине мнение В. Сахарова, который считает, что агенты добыли максимально возможный объем информации. Но в условиях целенаправленной дезинформации и высокоэффективных мер по сохранению секретности, проводимых германскими спецслужбами, эта информация оказалась слишком противоречивой. Слабость аналитического аппарата спеслужб в Москве не позволила сузить поступление германской дезинформации в Кремль, что в итоге дезориентировало советское руководство».

* * *

По убеждению Судоплатова, «военное руководство и окружение Сталина питали иллюзию, будто мощь Красной Армии равна мощи сил вермахта, сосредоточенных у наших западных границ». И действительно такая иллюзия существовала.

После франко-немецкой войны 1939–1940 гг. над изучением опыта этой войны работала целая группа офицеров Разведуправления Генерального штаба. «Что же нового и поучительного мы нашли у немцев? – писал В. Новобранец. – В оперативном искусстве – ничего нового. Наше оперативное искусство стояло тогда выше немецкого. Метод ведения армейских и фронтовых операций с концентрическими ударами и последующим окружением у нас изучали еще в 1937 г. и даже раньше. Средством развития тактического прорыва в оперативный у нас была конно-механизированная группа (КМП, а у них – танковая армия (4–5 танковых дивизий и 3–4 мотодивизий). Новым было появление танковой армии – большого оперативно-стратегического танкового объединения. У нас же высшей единицей был механизированный корпус (две танковые бригады и одна стрелково-пулеметная), но накануне войны эти корпуса расформировали. (…) Новым в тактике немцев были строго согласованные действия авиации, танков и артиллерии с пехотой. Авиация, танки и артиллерия сопровождали наступление пехоты и обеспечивали успех».

Но правильно ли был изучен этот опыт? И был ли он изучен вообще?

По мнению профессора В.А. Анфилова, «гигантомания политического и военного руководства в строительстве Красной Армии весной 1941 г. явилась большой ошибкой. Вследствие этого Красная Армия не усилилась, а ослабла».

Например, одновременное развертывание и формирование соединений и частей в короткие сроки в результате привели к снижению боеспособности Красной Армии. Отсутствие последовательности в работе по повышению мобилизационной готовности приграничных округов также способствовало этому процессу. Соединения и части просто не укомплектовывались до установленных штатов. И все это подкреплялось некоторой «раздвоенностью» в действиях советского политического и военного руководства. Войну ждали и признавали ее неизбежность, но при этом сроки войны искусственно отодвигались.

Выступая на совещании высшего руководящего состава РККА в декабре 1940 г. начальник Генштаба генерал армии К.А. Мерецков сказал:

– Мы должны в кратчайший срок перестроить нашу армию, действительно довести ее до высокой боевой готовности, добиться такого положения, чтобы мы постоянно по требованию правительства в любое время могли выступить в поход.

Но именно такое стремление перестроить армию в кратчайшие сроки сказалось на всей перестройке армии отрицательно. К слову, на совещании широко рассматривался опыт Гражданской и мировой войн, приводились примеры из боевых действий в Испании, на Хасане и Халхин-Голе, в советско-финляндской войне. Но это был не самый необходимый опыт перед Великой Отечественной войной. Там все теоретически предвидели и многое знали из собственной практики, но до конца не понимали или не хотели понимать современности. Например, в понятие начального периода войны некоторые из выступающих вкладывали то же содержание, как это было в Первую мировую войну, а разработанная современная наступательная операция по докладу Г.К. Жукова отражала насыщенность техническими средствами и военную мысль периода 1932–1934 гг.

Выступивший на совещании генерал Д.Г. Павлов в заключение доклада во всеуслышание заявил:

– Но то направление, которое я здесь слышал, оно дает мне право заявить, что сегодня мы стоим на совершенно правильном пути по использованию механизированных корпусов, их взаимодействия с авиацией и мотопехотой…