Текст книги "Объем пустоты. Случайность"

Представители стран, те, что носят военную форму, согласно закивали. В том числе и полковник, сидящий рядом с Ершовым. Он кивнул и сверкнул глазами на профессора.

– Утечки допустить нельзя, – продолжил американец. – Все мы знаем исторически, как подобные явления влияют на коллективное бессознательное. Это может вылиться в беспорядки на апокалиптической почве или, что ещё хуже, в возникновение новых «религий».

В конце заседания секретарь подытожил в протоколе основные моменты, и народ начал расходиться. Сопровождающие делегаций провожали своих подопечных; разбредаясь, люди образовывали толкучки по интересам, обменивались любезностями.

В один из таких же тромбов сбились Ершов с помощницей, Аркадий Константинович и Катя. Ожидая снижения плотности потока людей, они стояли вдоль стеночки, деликатно улыбаясь проходящим мимо.

Сквозь человеческую массу к ним стремительно пробирался товарищ Минаев. Достигнув цели, он твёрдо, но аккуратно, чтобы не беспокоить иностранцев, увлёк в сторонку профессора.

– При подшивке материалов к делу не досчитались одной распечатки, – зашипел полковник. – Мне доложили, что в основном материалами пользовались вы и, как его там… Да вы понимаете, чем для вас чревата утечка?

Не подавая виду, приватную беседу слушал Ершов. Оценив обстановку, он не стесняясь вклинился в диалог.

– Постойте, – спокойно, придерживая огромные очки, как будто пытаясь лучше разглядеть военного, начал Виктор Евгеньевич, – о чём идёт речь?

Далее последовала блестящая актёрская игра: Виктор Евгеньевич состроил гримасу полную категорического признания своей оплошности; он, негодуя, шлёпнул рукой по ноге и покачал головой.

– Знаете, Аркадий Константинович тут ни при чём! – продолжался спектакль. – Если я правильно понял, вы интересуетесь снимком, одним из тех, первых.

Голова полковника, как башня танка, не хватало только щелчков редуктора поворотного механизма, повернулась к Ершову. Вслед за ней развернулось на месте грузное туловище. Локоть ошарашенного профессора, который не проронил ни слова всю сцену, перестали удерживать, и он сию минуту сманеврировал одним шагом назад. На лице Минаева появился недоверчивый прищур. В отражении гигантских линз очков Виктора Евгеньевича, облик офицера сократил дистанцию и теперь сверху вниз смотрел на него, ожидая оправданий.

Ершов нисколько не поменялся в лице.

– Она никуда не делась. Я, кажется, прихватил её вместе со своими бумагами. Неужели эта картинка позволила бы тайне утечь? Без специальных комментариев это всего-навсего россыпь бело-серых точек на чёрном фоне. Надо очень постараться, чтобы извлечь из неё хоть какую-то информацию.

– Дело в подходе. Если каждый будет «случайно прихватывать» материалы, – ёрничая спародировал его офицер, – то о какой сохранности тайны можно говорить? У себя в академиях будете хоть незаконченные работы нобелевских номинантов в метро раздаривать, а здесь – будьте добры! – Минаев ещё раз зыркнул на Аркадия Константиновича. Тот не заметил жеста, так как пытался осмыслить странную аналогию. – Бумагу сей-час-же мне на стол! Выполнять!

С этими словами офицерский круглый подбородок указал на коридор, явно требуя немедленного выполнения хозяйского пожелания.

Виктор Евгеньевич помедлил, перехватил другой рукой ручку портфеля и двинулся в указанном направлении. «Танк» медленно, заложив руки за спину, начал набирать ход следом.

– …а потом он начал пугать, цитирую: «бесплатной путёвкой в Сибирь, с бюджетным проживанием, питание включено».

Таня облизываясь смотрела на витрину, за которой стройными рядами выстроились всевозможные десерты. Она подняла стекло и извлекла тарелочку с красавчиком-кексом. Водружённая кондитером на его кремовую шапку вишенка тут же отправилась в рот.

– И что потом? – спросила Катя.

Она уже выбрала десерт и ждала коллегу, читай – подругу, с подносом в руках.

– Да ничего такого. Хотел поднять вопрос о компетентности Ершова и несоответствии им занимаемой должности.

Девушки направились к свободному столику у окна.

– Как это ничего такого? А если отстранят? Или того хуже…

– «Того хуже» не будет – заменить Виктора Евгеньевича сложно. У него колоссальный опыт, состоявшийся авторитет и завидные связи: наверху это прекрасно понимают. Даже не переживай!

– Ну всё равно, – как-то рассеянно сказала Катя, – мало приятного слушать ругань. Сколько вы там пробыли? Минут сорок?

– Я – да, примерно так. Потом меня отправили за материалом, Виктор Евгеньевич ещё оставался. А когда вернулась, кабинет был пуст. – Таня пожала плечиками. Она на мгновение о чём-то задумалась, перестав жевать, и туманно добавила: – Кстати, он сегодня больше не заходил.

Они некоторое время ели молча.

– Зачем он так поступил? Я, конечно, знаю, что они знакомы, но всё же.

– Знакомы? – правая бровь Тани устремилась вверх. – Не просто знакомы, они учились вместе. Не разлей вода они были. А потом кино: к ним на курс, по обмену, попала студентка из Франции. Белопольский увлёкся европейской диковинкой. По закону того же кино, дама взаимностью не ответила. Зато Ершов ей оказался по душе. Итог – порушенная дружба. После выпускного товарищи разбежались; Аркадий Константинович работал в обсерватории на Кавказе, потом перебрался на Урал; Ершов по карьерной лестнице вверх, возглавил отдел специальных вопросов. У Ершова свадьба. Но много лет назад жена его оставила и упорхнула обратно во Францию. А Белопольский всё дуется. Такие дела.

Девушки снова погрузились в свои мысли.

– Да уж, – после паузы прокомментировала Катя.

В обеденный зал кто-то с шумом ворвался. Именно ворвался, потому что так ахнул входную дверь об стену, что немногочисленные посетители разом повернули головы, иначе это было не назвать. То был Аркадий Константинович в натуральную величину, только весь взъерошенный и, несвойственно ему, остервенело оглядывающийся. Учинив беспорядок, он натянул виноватую улыбку и тихонько закрыл дверь. Потом он встал на носочки и вытягивал шею осматривая помещение. Увидев девушек, он направился к ним, пробираясь между столами, нелогично выбирая маршрут через узкие места, сбивая стулья и неудачно оставленные на столах, благо пустые, подносы, чертыхаясь и виновато извиняясь. Над головой он потрясал листком, а левой рукой прижимал к груди портфель. Не выпуская его, он рухнул на свободный стул, попеременно тряся перед лицами девушек убористо исписанным листом бумаги. Глаза его навыкате были полны мысли, но губы только немо шевелились. Таня спокойно взяла профессора за запястье и извлекла лист. Профессор сразу перестал корчить рожи и тяжело сопеть, участливо придвинулся поближе.

– Так, «В связи с …»

– Угу.

– Значит, всё-таки…

– Да, – сначала кивал головой, а потом говорил Аркадий Константинович.

– «… в данной ситуации, предлагаю…».

– Дальше, – фальцетом вскрикнул профессор, кашлянул в кулак и более сдержанно, но не переставая таращить глаза, продолжил, – дальше читай.

Текст гласил, что Виктор Евгеньевич по причинам, «никак не связанным с текущей деятельностью» (но при этом обсуждение их занимало увесистый абзац), временно оставляет пост руководителя и отбывает в непродолжительный отпуск. В конце стоял крыжик ознакомившегося, и его же приписка от руки рекомендательного характера.

Таня глазами пробежала текст и пожала плечами. Катя попросила лист. Аркадий Константинович терзал кончик галстука: наматывал его правой рукой на сложенные вместе указательный и средний пальцы левой руки и обратно; будто на бумаге что-то изменилось – тянул шею, норовя снова заглянуть в лист; портфель наконец-то был оставлен в покое и перекочевал на колени.

– Ну, не сказать, что неожиданно, конечно. Я же тебе говорила.

– Не уволили же. Отдохнёт пока, да и только, – с набитым ртом успокаивала подругу Таня. – Им, – она направила в потолок палец, – тоже надо силу показать, что ни-ни!

Профессор суфлёром непринуждённому диалогу девушек, то втягивал голову в плечи, то, наоборот, выгибал колесом грудь, выпячивал нижнюю губу и изредка произносил невнятные междометия.

– Пойдёмте, Аркадий Константинович, – прожевав последний кусочек сказала Таня, – я вас ознакомлю с текучкой.

Шли месяцы напряжённой подготовки миссии. С оперативно поднятой документации, с чертежей и схем сдувалась пыль. Шагнувшие вперёд с момента запуска «Розетты» технологии дополняли или полностью заменяли аппаратуру зонда, расширяя его возможности. Осмелевшие и освободившиеся от финансовых пут, благо объединённые страны-участницы не жалели ассигнаций, инженеры фантастическими темпами оживляли конструкцию.

Но если с технической частью всё складывалось удачно, то с программой полёта было сложнее. Планеты двигались в своём многовековом ритме, и Земля спешила по своей орбите, удалялась от Марса. Миновал самый удачный момент для пуска, и расстояние между планетами увеличивалось с каждым днём промедления.

Над этой проблемой и трудился в числе прочих Аркадий Константинович. Опираясь на этап постройки зонда и готовности носителя, его команда вновь и вновь пересчитывала программу полёта. По вечерам профессор не спешил домой. Оставшись один, в тишине и покое, он заново прогонял в голове объём дневных расчётов. Но как ни крути, небесная механика проста и неумолима. Требуемое количество топлива росло, утягивая за собой массу конструкции и уменьшая количество полезной нагрузки. Идеальная ситуация естественным образом сложилась бы через пару лет, и этот факт угнетал Аркадия Константиновича. Всё окружение замечало, как очередной несбыточный вариант сбивает его с ног. В такие моменты он замыкался, мог часами стоять у окна, широко расставив руки на подоконнике, и смотреть ввысь. Но каждое утро профессор был на рабочем месте раньше всех, полный энергии и сил, и ободряюще приветствовал подчинённых.

И вот в очередной вечер спина Аркадия Константиновича снова провожала коллег. Поднявшиеся плечи пиджака скрывали понуро опущенную голову. Профессор отбивал пальцем по подоконнику и что-то шептал себе под нос, не слыша и не видя ничего вокруг. Катя, прощаясь, кивнула последним уходящим домой и тоже начала собираться. Аркадий Константинович закинул руки за голову и с силой растёр шею. Затем повернулся – во рту у него был кончик галстука, при виде Кати который был тут же выплюнут – и меряя шагами кабинет направился вдоль окон.

– Аркадий Константинович, у вас круги под глазами в диаметре растут с каждым днём!

– Нет, при чём здесь круги, – рассеянно ответил он. – Не в кругах же дело-то.

Глаза его, как две стекляшки, взирали в пространство. Он вернулся за стол и снова принялся наминать шею. Катя захлопнула зеркальце, прибрала всё в сумочку и встала. Оглядев захламлённый творческим беспорядком из блокнотов, толстенных книг и огрызков карандашей стол профессора, она вздохнула и подбоченилась. Затем уверенно направилась устранять хаос.

– Хватит, давайте собираться, – говорила она, хозяйничая на столе. В воздухе, на верёвочке, конец которой каким-то образом был прицеплен к стэплеру, свисая с края стола, болталась ключ-карта начальника подразделения. Катя, недоумевая, взялась разбирать хэндмэйт, и карта упала на пол. Девушка, цокнув языком, полезла доставать её, следом зацепив увесистый том какого-то справочника. От грохота профессор, до этого отстранённо наблюдавший за уборкой, встрепенулся и оживлённо начал противостояние.

– Да…ну не надо…да ну, что же вы в самом деле… – деликатно отбирал он у Кати тетрадку, таща к себе её вместе с девушкой, – оставьте пожалуйста.

Победив, он вернул прежний порядок беспорядка и невинно уставился на Катю.

– Ну как хотите! Опять на такси поедете?

Профессор моргнул, мол, да.

– Как хотите, – повторила девушка. – Завтра хоть не придите, суббота всё-таки.

Она повернулась и зашагала к выходу, по пути подхватив сумочку и плащ. В дверях она ещё раз обернулась – профессор как болванчик улыбался ей и смирно сидел за столом – и вышла из кабинета. Аркадий Константинович слушал удаляющееся цоканье каблуков, и глаза его снова стекленели.

Что с тобой не так, думал он, повернувшись к монитору, где буквы и цифры сплетались в сложные витиеватые формулы, окна со столбцами данных смешивались с двумерными визуализациями и графиками. Профессор подпёр кулаком подбородок и принялся небрежно листать отчёты. Сегодня этот патлатый что-то говорил о крайнем участке, вдруг всплыло в голове. Отыскав нужное Аркадий Константинович по диагонали пробежал каракули на листке. Ох и почерк, думал он, какая внешность такой и почерк, но парень умный, надо признать.

– «Данные о положении в пространстве не учитываются», – проговорил он вслух. Профессор прищурился, несколько раз приблизил и отдалил листок от глаз, разбирая, то ли вопросительный знак, то ли восклицательный стоит после предложения. – «Запрет на манёвр…резерв топлива…»

Аркадий Константинович отыскал в беспорядке мышку. Прокрутив столбец до оговариваемого участка, он стал изучать данные. Здесь код отличался от остальной программы, а под каждым прописанным действием был его дубликат с заметными правками.

– Не надо нам никаких или! – он навёл курсор и попытался стереть сомнительный фрагмент.

Программа огрызнулась всплывшим окном с текстом на английском. Насколько понял Аркадий Константинович, окно запрещало вносить изменения данному пользователю.

– Вот тебе раз, – профессор встал и зашагал к окну. На автомате принял привычную позу и прикусил нижнюю губу. Затем вернулся и снова пощёлкал клавишами – безрезультатно.

Раздался телефонный звонок. Звонил незнакомый номер.

– Алло.

– Аркадий Константинович, – говоривший, похоже, закурил, – всё трудитесь?

– Эм…да. А кто говорит?

– Поздний час всё-таки.

При этих словах профессор украдкой глянул на часы.

– …

– Поговорку такую слышали, про сверчков и их обязанность знать свой шесток? – размеренно, делая паузы, выдыхая дым, продолжал говоривший.

– Позвольте, я не… – кончалось терпение у профессора.

– Шли бы вы домой, Аркадий Константинович, – с казённой доброжелательностью сказали в трубке и звонок прервался.

Телефон лёг на стол, и профессор повторил маршрут до окна. Ничего не понимаю, зло повторял Аркадий Константинович, что это ещё за поучения. Он рванул трубку офисного телефона и набрал номер. Гудки до раздражения протяжно и долго мяукали в динамике, и наконец на том конце удосужились ответить.

– Сэм? Доброе утро!

– Доброе, господин профессор, – вежливо ответили там, узнав профессора по ломанному английскому.

– Линия защищена?

– Как всегда, господин профессор.

– Тогда слушай. Не мог бы ты посмотреть вот что.

Профессор, вспоминая иностранные слова, кое-как описал своё беспокойство.

– Минутку, сэр.

Трубка легла на стол, слышно было, как пальцы стучат по клавишам.

– Кхм… Да, соглашусь, – снова взяли трубку. Голос заметно оживился.

Параллельно профессор нервно постукивал картой по столу, ожидая перезагрузки компьютера. На том конце терпеливо ждали. Наконец экран снова загорелся, и Аркадий Константинович зашёл под другим пользователем. Машина затребовала ключ.

– Не мог бы ты, как это называется, чёрт (по-русски возмутился профессор), удалённый доступ, подключиться ко мне.

Из трубки снова донеслись щелчки и клацанье клавиатуры.

– Сделано.

– Вот смотри, – Аркадий Константинович снова открыл окно программы, спустился вниз и попытался подправить текст. Машина задумалась и снова затребовала ключ. – Ты можешь сделать так, чтобы…

Наконец настал день икс. Сентябрьский тёплый ветерок играл песчаными вихрями, носился среди редких кустарников и разгонял полуденное марево на бетонной дороге. Тишину изредка нарушали реплики переговаривающегося технологического персонала космодрома. Отчёты и команды вырывались из рупоров и эхом уносились в степь. Невидимая глазу кипела в жилах инфраструктуры работа по предстартовой подготовке.

Катя с Таней шли под ручку и осыпали вопросами Виктора Евгеньевича, поневоле ставшего экскурсоводом. Он ответственно отнёсся к временной должности и деловито, но с удовольствием повествовал об устройстве этого места. Целая делегация пешим шествием двигалась к смотровой позиции.

В толпе, натыкаясь на коллег, ничего не слыша, двигался Аркадий Константинович. Он шёл как к апостолам, не сводя глаз с махины тяжёлой ракеты-носителя. Она, словно зная свою необходимость и возложенные на неё надежды, стояла на стартовом столе, гордо задрав нос к небу. Могучее ступенчатое тело её, наполовину розовое от рассветных лучей, как мираж, слегка подрагивало в поднимающемся мареве. Дух захватывало от понимания того, сколько мощи, заключённой в двигателях, таится за неподвижностью и безмолвием. А за обтекателем скрывался драгоценный межпланетный разведчик.

Предполётная подготовка шла своим чередом. Сложный процесс не терпел спешки и народ уже успел заскучать. Особенно для профессора, то и дело уточнявшего у работников площадки, всё ли хорошо, время остановилось. Поэтому команду на обратный отсчёт Аркадий Константинович слушал как музыку. Народ оставил пустые диалоги и вялое созерцание окрестностей, и, кто, приоткрыв рот, кто, сложив козырьком ладони, уставились в главном направлении. Отсчёт начался, теперь команды отдавались по внутренней связи, а рупоры только оглашали остаток времени. Всё вокруг замерло.

Абсолютно бесшумно под ускорителями рассыпался ворох искр, и истекающий из сопел газ вспыхнул. Рёв реактивных струй разорвал тишину. Толпа затаила дыхание. Растущие облака дыма обволакивали стартовый стол. Профессор не сводил глаз с кончика обтекателя, возвышающегося над ними. Казалось, что ничего не происходит кроме театра динамичной пляски языков пламени, дыма и разносящегося по окрестностям грома. Но тут оголовье колосса потянулось вверх. Это ракета лениво оторвалась от поверхности. Из-за разницы размеров наблюдателей и ракеты создавалась зрительная иллюзия, медленный подъём казался чем-то нереальным. Работающие ускорители, шумя, словно подражая рыку какого-то мифического исполина, силящегося одолеть натиск, противостояли силе притяжения, и ракета всё увереннее набирала ход. Она полностью показалась из-за туч, и через мгновение устремилась ввысь.

Среди аплодирующих и поздравляющих друг друга людей больше всех сиял Аркадий Константинович.

Спустя полтора часа зонд уже лёг на курс и мчался навстречу страннику. Четыре месяца с небольшим понадобится ему, чтобы достигнуть орбиты Марса и ждать команды на сближение с объектом.

Аркадий Константинович сидел за одним из многочисленных пультов управления. Их панели, усыпанные обилием больших и малых верньеров и кнопок, переливались огоньками индикаторов. Местами на серой поверхности материала пульта имелись панельки сенсорного ввода. Профессор до рези в глазах всматривался в мониторы, почему-то тусклые экраны которых так неразборчиво выводили данные. Вот-вот нужно будет подать программе команду на корректировку курса. Действие было крайне важным, и вся ответственность лежала на профессоре. От усердия вены на висках вздулись, в затылке кто-то шурудил раскалённой кочергой, но Аркадий Константинович усилием воли фокусировался на экране.

В момент, когда нервы были натянуты до предела, вспыхнул красный огонёк. Видимо, для акцентирования его важности, размещён он был на отдельной площадке, в отдалении от прочих информационных индикаторов. Больше того, площадка была выкрашена в предупреждающую жёлто-красную диагональную полоску.

Профессор подался вперёд, к пульту, чтобы выполнить операцию, но левая рука абсолютно не слушалась. Она плетью повисла вдоль тела. Драгоценное время шло, красный огонёк даже как будто бы стал настойчивее пульсировать, и мужчину охватила паника. Аркадий Константинович бегло осмотрел онемевшую руку и напряг правую. Она нехотя, но всё же пришла в движение. Сделав титаническое усилие, пальцы добрались до панели и отчаянно начали жать клавиши.

От происходившего дальше пошла кругом голова – к неподдельному удивлению и ужасу, нажимаемые кнопки с лёгким щелчком выскакивали из гнёзд и мягко, не больно, но очень ощутимо, шлёпали его по щекам и носу.

Профессор открыл глаза. Слева всё видимое пространство было занято неприлично пухлым пушистым туловищем. Фобос безжалостно лупил профессора по лицу, требуя еды.

– Тьфу ты! – в сердцах сказал Аркадий Константинович и начал вставать. Кот спрыгнул и победоносно направился на кухню.

Мужчина зевая дошёл до настенного календаря и бережно сдвинул картонную рамочку числа. Это действие стало трепетным ритуалом и выполнялось ежедневно. Четыре с лишним месяца назад большей части специалистов позволили разъехаться, только координаторы дежурили вахтенным методом в центре управления. В том числе и профессор предпочёл вернуться домой. Уезжая, он прикупил сувенирный настенный календарь, который занял почётное место возле кровати.

Аркадий Константинович окинул глазами прошедшее время в лице красных печатных цифр на белом фоне и вернул взгляд на сегодняшний день. Сегодня было особенным. Конечно, все предыдущие дни были особенными, безусловно. Дни томительного ожидания. Но сегодня станция должна была в очередной раз установить связь, получить указания и выйти на финишную прямую. Всё это время она уверенно шла через пустоту космоса навстречу неизвестному. Это самое неизвестное за прошедшее время никак себя не проявляло. Объект мирно висел на орбите Марса. О всех новостях сообщала Катя, частенько звонившая просто так, и даже пару раз навещавшая старика.

Фобос с лёгкой ноткой профилактического недовольства покинул кухню и разлёгся на столе в комнате. Он сыто жмурился, периодически поворачивался к двери, навострив уши, будто бы знал, что с минуты на минуту за ним придут. В дверь позвонили.

В половину шестого вечера того же дня профессор с Катей наводили порядок в пустовавшем несколько месяцев кабинете. Подтягивавшиеся со временем подчинённые сразу же вовлекались в процесс. В такой день пыль на мониторах была совершенно неуместной. Сюда, в кабинет, был оперативно проведён закрытый канал из центра управления.

Там сейчас тоже хватало работы. Несколько десятков людей нависали над пультами у компьютеров, внимательно изучая получаемые данные, обрабатывая их и вводя новые, вычленяя ошибки и погрешности. Программа полёта, конечно, была намного проще той, легендарной, к комете. В этой миссии не требовались множественные гравитационные ускорения, не требовалось отключение большинства систем для экономии энергии. Солнечные батареи станции были развёрнуты, и относительно близкое расположение к Солнцу достаточно обеспечивало её энергией, а существенный запас топлива допускал погрешность трат на манёвры. На пути зонд тестировал системы камер, проверял маршевые двигатели и двигатели ориентации. Сложная внутренняя структура его тоже требовала контроля. Будь то камеры, антенны, солнечные батареи, системы управления и научная аппаратура – за каждым агрегатом был закреплён специалист, а то и группа таких. В том числе обработке подлежал массив фрагментов фотоснимков, восстанавливаемых в цельную качественную картинку. Но сейчас в главной пультовой сфокусировались на проверке связи. В ответ на поступающие команды, навигационные камеры аппарата рассматривали звёздный узор, уточняя своё местоположение. Вогнутый диск антенны сохранял направленность на земные передатчики. Начинался крайний участок пути.

Если полёт отличался простотой, подлёт к цели являлся задачей по сложности превосходящей проводимые когда-либо миссии. Не зная массы и силы притяжения, учитывая крошечный, по космическим меркам, размер объекта, можно было бы легко проскочить мимо. К тому же временная задержка усложняла весь процесс. Поэтому сейчас в центре управления за пультами витало напряжение.

В кабинете профессор с командой смотрели на большие настенные экраны. На одном сейчас передавали кадры камеры астронавигатора, сменяющиеся с небольшой задержкой. Чёрный фон был усеян множеством звёзд. Огоньки сливались в сплошную искрящуюся массу, и узнать хоть какие-то человеку было не под силу. Машина же, накладывая на них заложенные в бортовую систему сведения, смекала и работала двигателями ориентации, разворачиваясь основной камерой к объекту.

Ранее спавший монитор вспыхнул изображением. Это было так внезапно, что все присутствующие разом затаили дыхание. На экране кадры частенько сменялись, складываясь в заторможенное видео. Аркадий Константинович отметил про себя, насколько далеко шагнули земные технологии, полвека назад и речи не шло о почти прямой трансляции с межпланетного аппарата.

На зрителей плавно надвигался Марс. Рыжевато-красная поверхность планеты была в центре экрана. От обилия красок и различимых элементов впечатления были колоссальными. Глаза Аркадия Константиновича бегали по экрану, не зная за что зацепиться. Полярные шапки из замёрзшего углекислого газа, огромный, действительно самый большой вулкан в Солнечной системе – Олимп – были как на ладони, будто профессор сам сейчас наблюдал всё это в иллюминатор.

Изображение пропало. Аркадий Константинович напрягся, не случилось ли чего.

Зонд, работая соплами двигателей ориентации, принял требуемое положение.

Экран снова вспыхнул, и у профессора отлегло. Марс всё так же был в центре. Аппарат начал притормаживать, и в объектив центральной камеры, слева и справа, попали хвосты газовых струй. Поработав синхронно несколько секунд, правый двигатель увеличил тягу, и изображение поползло в сторону. Планета медленно смещалась к левому краю экрана и замерла, едва коснувшись его. Монитор снова погас.

Соседний экран продолжал транслировать чёрно-белые навигационные снимки. Объект в данный момент, согласно расчётам, находился за планетой и вот-вот должен был выйти из тени. Аппарат готовился вычленять из сотен неподвижных звёзд один движущийся огонёк. Объектив его сфокусировался на небольшом видимом участке, где кусочек планеты серой дугой слева, граничил с россыпью звёзд. Изображение замерло. На самом деле съёмка продолжалась, просто картинки одного и того же сменяли друг друга. Профессор, да и все присутствовавшие, неустанно водил глазами вдоль горизонта поверхности планеты.

Первым изменение заметил молодой мужчина, сидевший на краешке стола правее профессора. Он вскочил и выбросил руку вперёд. Засаленные патлы его при этом веером вздыбились и осели. Электроника тут же нанесла поверх изображения квадратные скобки, выделив и сфокусировав внимание на изменении. Теперь отчётливо наблюдалось движение. Серо-белая точка, чуть больше окружающих, короткими рывками смещалась, удаляясь от поверхности Марса. Казалось, будто она отделилась от серой массы диска и устремилась в космос по прямой. В реальности же она двигалась по эллипсной орбите, на которой её и должна встретить станция.

В центре управления все облегчённо выдохнули. Цель появилась ровно там, где и ожидалось. Конечно, удивляться здесь особо нечему – орбита объекта не менялась с момента появления и по ныне, и появление его в намеченном секторе было предсказано. Но месяцы ожидания и напряжение вылились в улыбки и радостные возгласы при появлении странника на экране.

Телеметрия зонда докладывала на Землю состояние всех систем. Как и следовало ожидать, несколько минут сложного процесса почти исчерпали запас аккумуляторов, и солнечные батареи пока не успевали его восполнять. Дав себе волю выплеснуть эмоции, команда центра подобралась и продолжила работу. Зонду передали последние вводные на автономное сближение, и в ближайшие полтора часа он будет следовать программе, периодически отсылая в центр данные.

Теперь оба экрана погасли. Аркадий Константинович почувствовал тяжесть в ногах. Когда на экране появился объект, он привстал и на полусогнутых ногах стоял до сих пор. Опомнившись, он сел и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Катя наполнила стакан водой и принесла профессору. Он взял стакан, но пить не стал.

– И что теперь?

– Теперь он сам будет сближаться. Зонду подкорректировали курс и сообщили ряд действий. Орбита объекта известна, скорость рассчитается автоматически. Зонд поравняется с целью на касательной к орбите, синхронизирует скорость и примкнёт к ней спутником. – Профессор осмотрел стакан на свет. В жидкости расплылась улыбающаяся рожа патлатого. Аркадий Константинович поморщился и сделал глоток.

– Сам? Звучит так просто, – улыбнулась девушка.

– Да уж, – громко крякнул профессор, сделав ещё пару глотков, – звучит просто. Бортовой компьютер сейчас на пределе, обрабатывает массу информации. Делать это надо быстро, очень быстро, на таких-то скоростях, и всю работу выполняет автоматика. Ей виднее, она на месте принимает решение. А вмешательство человека, ещё и с задержкой во времени, только мешает.

– А если что-то не сработает?

– Насколько я знаю, у некоторых агрегатов есть дублёр. Кроме, кажется, двигателей. – добавил профессор, смотря на Катю сквозь дно стакана.

– Наоборот, как раз двигательная установка там проработана хорошо.

В подзорной трубе снова оказался тот неопрятный парень. Мешковатая коричневая кофта на нём смотрелась странно среди окружающих в костюмах.

– Есть у меня знакомый, – продолжал он, – из технической ячейки. Он мельком рассказывал, что там чуть ли не форсажные камеры встроены.

Профессор скептически нахмурился и поставил стакан. На левом экране появилось чёрно-белое изображение. Объект был ближе, фокус камеры был только на нём. Аркадий Константинович встал из-за стола, подошел к экрану, брезгливо обогнув парня, и стал рассматривать картинку.

– Так вот. Там военные вносили какие-то доработки. Информация, кстати, даже для некоторых работников секции была закрыта. Но кое-какие сведения есть. Суть, на некоторых двигателях повышена тяга.

У Кати пропищал телефон. Она посмотрела на экран, тут же погасила его, коротко улыбнулась и направилась к выходу. Уходя, она поманила ещё пару парней и девушку, скучавших до этого в дальней части кабинета. Тем временем профессор прилип к экрану, тщетно пытаясь разглядеть хоть какие-нибудь интересные детали.

– …удивительно, что документацию, – не обращая внимания на то, что его никто не слушает продолжал вещать молодой человек, – и вообще всю текучку технической секции, рассматривали представители министерств обороны разных стран. От них она возвращалась с правками, а в штат секции даже включали военных инженеров. Надо сказать, правки и внедрения были абсурдными…

– Ты-то в этом что понимаешь? – начал раздражаться Аркадий Константинович. Он поневоле слушал трёп.

– Ну так, мелочи, – нисколько не обиделся парень. – Рассказываю, как есть, за что купил, как говорится.

Профессор вернулся к монитору. Занимательным казалось распределение отражаемого света объектом. Солнце освещало видимую поверхность полностью, но привычный, свойственный космическим валунам рельеф, пока не был виден. Она по большей части была светло-серой и однородной. Кстати, припомнилась Аркадию Константиновичу деталь, которую заметили ещё на самых первых изображениях. Это небольшое заострение с концов, слева и справа. Из одного края в другой через всё тело как будто проходила изгибающаяся, судя по строгой симметричной разнотонности её – выступающая, поверхность. Причём она имела не хаотичную безобразную форму, а ровную, стремящуюся к треугольной. О том, что эта гряда выступает, говорила тонюсенькая тень, сопутствующая ей на всём протяжении. Всё же рельеф был. Такие же волоски теней виднелись ближе к правому краю. Небольшие чёрные витиеватые жилки, видимо, были тенями, отбрасываемыми краями кратера или разлома.