Текст книги "Объем пустоты. Случайность"

Ракурс не позволял уточнить ещё одну деталь. Аркадий Константинович подошёл к столу и взял рабочую папку.

– …естественно посыпались вопросы к ним, зачем тратить так удачно выкроенное место на борту и массу полезной нагрузки, на это…

«Тьфу ты заладил».

Профессор открыл кипу и выудил нужное. С листочком он вернулся к экрану.

– …и ведь специалистов не абы откуда брали, с оборонных предприятий!..

Да, об этом я в курсе, мысленно улыбнулся профессор. Однажды Татьяна, помощница Ершова, обмолвилась, что был повторный запрос. Кого и зачем не было известно, и в один прекрасный день Юра снова появился в этих стенах. Приятным было появление знакомого, привычного лица, старый друг лучше новых двух. Да и знаком он был с делами, а значит, меньше хлопот с секретным делопроизводством. Очевидно этим и руководствовались сверху.

Аркадий Константинович почувствовал какой-то дискомфорт в душе. Ощущение было безликим, и профессор прислушался к себе. В ответ всплыло воспоминание. Однажды, когда Юра уже участвовал в работе, Аркадий Константинович, в очередной будничный вечер решил засвидетельствовать своё почтение зайдя в гости. Обычный вечер за обычными шахматами и философии о высоких материях. В какой-то момент витиеватая дружеская беседа перетекла в рабочие темы. Тогда профессор не обратил внимания, а сейчас этому как будто бы наклёвывалось объяснение. В тот вечер Юра очень уклончиво отвечал на вопросы по какой именно тематике он работает, хотя раньше не брезговали такими темами.

– …когда эти спецы трудились, к опытным инженерам из-за рубежа мало того, что не прислушивались, так супротив воли и игнорируя возмущение, выставляли вон…

Сбитый с толку профессор стоял у монитора. Пока мозг вспоминал зачем в руке листок и почему он прислонён к экрану, глаза рассеяно смотрели то на него, то на картинку. Наконец понимание вернулось. Во-первых, уличённая хорда, точнее тень, создаваемая ей, в точности повторялась на инфракрасном изображении. Здесь, судя по вспомогательной шкале интенсивности излучения, она более холодной, равномерно расширяющейся и сужающейся от начала и до конца, областью разделяла объект на части. Это было во-вторых. Симметрия этих частей была видна только на инфракрасном снимке. На экране же эта особенность не подтверждалась. Видимо дело в ракурсе.

– …а они заявили – для ускорения! Смех один. Чёрт его знает, что у них там на уме. Необходимая мера, во! Зачем утяжелять конструкцию ускорителями высокой мощности… Даже не так. Зачем так резко ускоряться в принципе? Можно дольше работать штатными двигателями и набрать, раз уж требуется, нужную скорость.

Молодой человек замолчал, потому что теперь и у него пропищал телефон. Он достал его и что-то читал на экране. Профессор щурился и пытливо жевал нижнюю губу. Он не сдавался в попытке подтвердить свою теорию. Конечно, скоро это можно будет сделать на компьютере, но ему не хватало терпения. Да и заняться особо было нечем. Парень потыкал пальцами в экранчик и убрал телефон.

– О чём это я?

– Ускорение, – медленно, как робот проговорил профессор. Он всё ещё пребывал в глубокой задумчивости.

– Да! Так вот, спрашивается – им-то какое дело? У нас штат секции состоит из высококлассных спецов, нам ли указывать?

Аркадий Константинович перехватил листок другой рукой.

– Развиваемым импульсом можно такую скорость вмиг набрать, – парень сделал паузу и поводил головой из стороны в сторону. Жест подчёркивал масштаб развиваемой характеристики, – что исследовательская станция превращается во что-то, в не исследовательское. Как это называется, ну когда, это…забыл.

Телефон снова чирикнул, и парень вышел из кабинета. Профессор посмотрел на закрывшуюся дверь. Оставшись один, он снова прислушался к ощущениям. Они всё ещё были невнятными, хотя уже улавливалась близость их к помеси недоверия и затаившегося страха. Страха от ещё не известной, невидимой причины. Как будто подсознание уже выявило источник, обработало информацию, но передавать в сознание результат не спешило. Мужчина почувствовал взгляд на затылке. Он резко обернулся, но в кабинете никого не было. Профессор внимательно оглядел помещение. Померещилось. Он повернул голову обратно, где в упор на него смотрело лицо. Профессор отпрянул и выругался – испуг вызвало отражение его самого в матовой поверхности экрана. Он закрыл глаза, медленно и глубоко вдохнул и так же плавно выдохнул. Аркадий Константинович постоял так минутку, а когда разлепил веки, взгляд его упёрся в изображение. В этой невнятной ситуации астероид казался уже таким родным. Наваждение вроде отступило, но небольшой дискомфорт остался. Сердце кольнуло. Вот это уже было не нечто эфемерное, а вполне осязаемая физическая боль. Кольнуло ещё раз, и профессор сел на край стола. Всё тут же прошло.

Аркадий Константинович ещё понаблюдал за ощущениями в области груди, параллельно припоминая с чего он так распереживался. Нервы. «Не хватает ещё, чтобы крыша подтекать начала». Он встал и прогулялся вокруг стола. Вернувшись на исходную, профессор снова сел на стол, на этот раз уже удобнее расположившись на нём. Пришла мысль, что это несколько разгильдяйски, ведь он всё-таки руководитель – какой пример группе он показывает, и пересел в кресло. Царящий на столе порядок варварски нарушал снимок. Аркадий Константинович немедленно восстановил равновесие разбросанных снимков на столе. Положив его перед собой, профессор снова принялся изучать особенности геометрии объекта. За прошедшее время бумага уже была затёрта до дыр. Профессор вдоль и поперёк исследовал каждый миллиметр и, казалось, мог бы легко изобразить его по памяти. Но сегодня прибавилось пищи для размышлений. Само нахождение гряды в том же месте где проходит «холодная» поверхность, не новость, а вот внешние черты её стали загадкой. Профессор подбирал характеризующие слова. Гладкая? Ровная. В космосе много удивительных явлений, но на его памяти такого ещё не бывало. Плавная. Да, она как элегантный, выверенный художником мазок кистью. Но художник осознанно, в зависимости от желаемого результата, регулирует нажатие на кисть, управляет её плавным скольжением по холсту и создаёт шедевр. Искусственная. Стало как-то не по себе. Опять в груди, как в кувшине, начали смешиваться полярные эмоции. Получавшийся коктейль зарождающегося восторга, умиротворяющего спокойствия, благоговейного ожидания и опять страха неизвестности, или известности, но непонимания и скрытой тайны, охватил всё существо профессора. Не замечая времени, он сидел, уставившись в пространство перед собой расфокусированным взглядом. Мысли без всякого порядка плавали в голове. Безусловно, сейчас научное сообщество на пороге прорывного открытия. Беспрецедентный случай, и он, профессор, в числе первых. Вспомнился самый первый визит того собрания, где с нарастающим азартом обсуждались первые, и уже тогда сенсационные, крохи информации. Прошедшее время, занятое работой над проектом, почему-то затёрло настораживающие наблюдаемые тогда факты. Всплыл образ майора, стоявшего у окна, и риторический вопрос его о сверхскоростях космических объектов. «Искусственная» – как призрак витало среди мыслей-образов. Снова профессор очутился в том кабинете. Молодой человек, севший рядом. «…сбить с траектории или расколоть, или затормозить объект…», – вещал Ершов.

Внутри всё сжалось. Сознание, всё это время, как будто отгадывавшее слово по буквам, сложило всё воедино. Профессор запустил пятерню в волосы и, не вынимая руки, встал и ошеломлённый обошёл стол. Ситуация казалась нереальной. Лицо мужчины то хмурилось, отказываясь верить, то превращалось в страдальческую гримасу, понявшую весь масштаб кощунства человеческой твердолобости. За одним из таких мимических представлений его застал патлатый. Поднятые от удивления брови его ползли к чёлке.

– Вспомнил я, как это называется!

Аркадий Константинович смотрел на него, внутренне умоляя вселенную услышать что-то отличное от его догадки.

– Динамическое поражение, вот как.

Правый монитор вспыхнул цветастой, очень качественной картинкой. В первые доли секунд изображение вызвало недоумение, картинка изменилась до неузнаваемости. Но это на первый взгляд. Глаза идентифицировали некоторые фрагменты и складывали в понятную картину. Профессор отпрянул от монитора. Тыльная сторона ног упёрлась в край стола, и инерция опрокинула тело. Машинально согнув в локтях руки, мужчина погасил падение. Пируэт длился меньше секунды, и всё время он не сводил глаз с монитора.

Всё такой же оранжево-красный Марс в окружении звёзд служил фоном освещаемому с одной стороны объекту, который не помещался в кадр, большей частью скрываясь за нижней рамкой снимка. Но то, что открывалось взору, было совершенно далёким от безжизненных космических камней. В солнечном свете поверхность в основном была светло-серой и относительно ровной. Отбрасывая тень, из округлой поверхности астероида торчало продолговатое нечто, круглыми провалами глядя прямо в камеру. Резкости снимка хватало, чтобы разглядеть сложную форму конструкции – блока из трёх цилиндрических тел – и обвивающее её инженерные сети и агрегаты, металлически поблёскивающие на свету. Основание узла было скрыто в тени ниши, где была устроена эта конструкция. То, в чём была выполнена эта ниша, напоминало головной щит – цефалон – давно вымершего морского членистоногого трилобита. Гладкая, бесшовная поверхность покрывала больший участок видимой части объекта. Ровно посередине щит имел изгиб, за которым чернела всепоглощающая тень. Но там справа можно было различить чуть тронутую светом законцовку второго агрегата, расположенного зеркально первому. Края этого панциря резко переходили в бугристую поверхность, словно он, как драгоценный камень был инкрустирован во что-то менее благородное.

На левой верхней части были видны следы катастрофы. Страшная рваная рана начиналась на гладкой поверхности панциря, тянулась наискось назад и превращалась в огромный кратер. Вывалившиеся наружу разорванные тросы и магистрали проводов, некогда скрывавшиеся в обшивке, взлохмаченными ворохами всюду безвольно витали в невесомости; торчали в разные стороны силовые элементы раскуроченного внешнего каркаса. То, что вспарывало остов, нещадно рвало и сминало внутренности в месиво, в котором виднелись проёмы и пустоты.

Снимок был сделан чуть под углом к оси, сверху, и взору открывалась та таинственная остроконечность. Она, подобно языку змеи, раздваивалась вначале и плавно расходилась сегментными телами обхватывая объект вдоль экватора. По крайней мере, так казалось, глядя на то, что было освещено. «Усы» начинались с узких тетраэдров, направленных прямо по курсу, а каждый следующий сегмент был прямоугольным и большим, чем предыдущий.

Кадр сменился. Станция заняла догоняющее положение оказавшись в тени. Свет, отраженный от поверхности Марса, тускло подсвечивал другой бок объекта. Тем не менее различались чёткие очертания лобового панциря. Он не занимал много площади, а окружающая его поверхность была, как скомканная и затем старательно расправленная бумага. Она была пустынной, только местами бледно озарялись выступающие элементы. Ракурс позволял увидеть боковое тело целиком. Ус изгибался синусоидой вдоль тела объекта и заканчивался в такой же связке, как и спереди, только кривая синусоиды была оборвана на подъёме, и конец торчал под небольшим углом вверх.

Огней не было, и лишь металлический блеск подсвеченных поверхностей технических узлов завершал образ рукотворного пришельца.

Экраны погасли. Осознание сути вмешательства в миссию вернуло профессора к реальности ледяной волной. Он с трудом принял вертикальное положение. В голове было пусто, и лишь две мысли с грохотом сталкивались друг с другом. Ликующий шок немыслимого момента сменялся вселенской тоской от возможно совершаемой сейчас ошибки. «Нужно предотвратить, – носилось в голове, – нельзя допустить». Профессор силился подчинить негнущиеся ноги. Подгоняемый адреналином, он шагал к выходу, всё ускоряясь. Выскочив из кабинета, профессор, насколько позволяло великовозрастное тело, понёсся вдоль коридора. Шёпотом распыляя проклятия, он миновал коридор и начал спускаться по лестнице. Воздух как будто загустел. Лёгкие жгло, но остановиться и отдышаться сейчас было бы фатально. Лестница казалась бесконечной и не проявляла сочувствия к старому человеку. Аркадий Константинович представлял, как сейчас за миллионы километров от Земли на станции активируются проклятые ускорители, за доли секунд разгоняющие её в сторону не иначе как корабля, превращая, некогда научно-исследовательский зонд в пушечное ядро. Как приобретённый им импульс сообщается телу корабля, нанося колоссальные разрушения и, будто не утолив жажду крови, сталкивает его с орбиты, роняя на поверхность планеты.

Зарезало глаза. Звук похожий на вопль досады, сдержали стиснутые зубы. Осилив лестницу, профессор направился к выделяющейся на общем фоне солидной двери.

«Не можете… не имеете права», – шептал он. Эмоции нахлынули с удвоенной силой. Страх. Страх замкнутого, запертого рамками излишней осторожности коллективного ума заставил подготовить упреждающий удар. Единоличное решение, принятое кем-то, кто видит во всём лишь угрозу, лишило сейчас его, Аркадия Константиновича, возможности погрузиться в поистине эпический момент. Этот долгожданный гость, будь он друг или враг, неважно, становится важнейшей вехой в истории и отправной точкой в новую эру человечества. И именно надменная единоличность того, кто, к великому сожалению, находится высоко и в силах распространять своё ограниченное видение на реальность, влияет на общее будущее. Нелепое действие перечеркнёт возможный прогресс и обречёт человеческую цивилизацию на неведение и деградацию.

Острая боль молнией пронзила грудь и устремилась в руку. Закружилась голова, и профессора повело в сторону. Он успел только выставить правую руку. Опёршись на стену, он позволил себе коротко отдышаться, свободной рукой ослабил петлю галстука. Глаза намокли, и сквозь эту пелену на фоне сливающегося воедино антуража дверь служила маяком. Оттолкнувшись от стены, мужчина продолжил путь. Тело предательски отказывалось идти ровным курсом, отчего не удалось сразу достигнуть цели. Влетев в стену правее двери, Аркадий Константинович, упираясь плечом в неё, всё-таки добрался до ручки и с силой дёрнул её. Ручка щёлкнула закрытым замком. Сильно давило грудь и вдохнуть получалось через раз.

Кабинет военного представительства был на клюшке, и профессор судорожно размышлял как остановить преступление. Тайфун переживаний всё ещё бушевал, но уже где-то на грани восприятия. В голове образовался вакуум, посреди которого всплыла картина рабочего компьютера на столе в кабинете, рядом с которым был телефон. Сам не зная зачем, Аркадий Константинович ещё пару раз дёрнул ручку. Опираясь на неё правой рукой, он развернулся и прислонился спиной к двери, собирая силы для рывка. Сипя, мужчина глубоко вдохнул ртом и зашагал по коридору обратно. Теперь его заполняло безразличие, окружённое ореолом безнадёжной тоски.

Неустойчивой походкой он добрался до лестницы и без остановки начал восхождение. После пары шагов в грудь снова выстрелило, отчего профессор припал на перила. Весь мир заполнился болью, и он медленно опустился на холодную каменную ступеньку.

С первого этажа донеслись голоса. Судя по их количеству, людей было несколько. Они что-то весело обсуждали, кто-то шутил, и кто-то хихикал.

Несмотря на ужасное состояние, у профессора пронеслась в голове мысль, что негоже вот так тут рассиживать взрослому человеку. Взявшись рукой за поручень, он попытался встать, но боль боднула его в грудь, выбив воздух.

Голоса становились громче. Аркадий Константинович сидел не в силах пошевелиться. Повернув глаза, сквозь колонны перил он увидел Катю, поднимающуюся впереди. Отчаянная попытка позвать её не увенчалась успехом, лишь сдавленный хрип вырвался изо рта.

Тем временем шествие уже добралось до этажа, и девушка первая повернулась к лестничному маршу. В руках у неё был красивый небольшой тортик в форме чего-то смахивающего на астероид и две свечки, имитирующие ракету и астронавта.

Катя совершенно не ожидала увидеть профессора здесь, и когда он был обнаружен, девушка заулыбалась.

– Ой, Аркадий Константинович, с днём рождения! – последнее, что услышал профессор.

Лицо помощницы стремительно искажал испуг, кто-то из толпы уже бежал на помощь и что-то кричал. Но Аркадий Константинович ничего не слышал, веки его сомкнулись, и сознание растворилось в темноте.

Глава 3

В густой темноте лениво то появлялись, то исчезали разноцветные круги. Они хаотично плавали, смешивались в кляксы и распадались. В очертаниях некоторых проступали мутные силуэты и образы. Так было уютно и безмятежно, что наблюдать эту абстракцию можно было бы целую вечность. Она подкупала бессмысленностью и от того простотой, далёкой от мирской суеты, и не требовала участия. Только созерцание. Темнота отступала, и бледные образы приобретали чёткие грани и цвета.

Издалека раздался писк, и по изображению пробежала лёгкая рябь. Метаморфозы не прекратились, но взволнованные кляксы начали двигаться быстрее. Писк повторился. Туманные края образов стремительно расширяясь заполняли собой всё. Наконец изображение стало чётким, и на профессора снова смотрели чёрные провалы глазниц монстра. Матовая поверхность щита, шрам, рассекающий верхнюю часть, металлический блеск раскуроченных внутренностей. «Чужой» корабль. Суматошно вспыхивали осколки воспоминаний. Затмив всё, набатом гремела мысль: «Корабль хотели атаковать». Вспомнилась боль приступа, но, к удивлению профессора, грудь не обжог адреналиновый всплеск. Казалось, что нутро всё же кольнуло, но то была фантомная боль, не более. Аркадий Константинович догадался, что находится под влиянием медикаментов. Сознание крепло. Окружающий мир: гудение машин где-то, писк какого-то прибора совсем рядом, приглушённые голоса – всё это лавиной ворвалось в мозг. Профессор тщетно пытался досмотреть картинки, но они ускользали, испарялись, и на смену им пришла темнота закрытых век.

Аркадий Константинович открыл глаза. Помещение вокруг совершенно ожидаемо оказалось больничной палатой. Справа были два широких окна. Створка одного была приоткрыта, откуда и проникал внутрь шумный город и морозный воздух.

Прямо по курсу на стене висел большой телевизор. В его расплывчатом отражении профессор увидел себя увешанного трубками и капельницами. Рядом стоял неугомонный аппарат.

Палата была прямоугольной, и в дальней части имелся проём. В этом закутке открылась дверь, и в палату зашла медсестра.

– Как вы себя чувствуете?

– Здравствуйте. Да пока не пойму, – вежливо улыбнулся профессор. Первые слова дались ему с трудом.

Медсестра провела махинации с дозатором капельницы, прищепила палец мужчины пульсоксиметром, и, наконец, выключила пискуна. Аркадий Константинович попытался приподняться на локтях.

– Скажите…

– Лежите, лежите! Вам нужен покой.

– Безусловно. Но…

– Никаких но, Аркадий Константинович.

Она упрямо подбоченилась, и глаза поверх маски зыркнули так, что вопросов больше не оставалось. Профессор сконфузился, как будто нашкодивший мальчишка, и желал исчезнуть под одеялом. Злая тётя развернулась и направилась к выходу. Дабы вернуть достоинство, Аркадий Константинович сказал вслед:

– Воды можно?

Медсестра пошла обратно. На всякий случай профессор снова стёк под одеяло. Оказалось, что за прибором был холодильник. Женщина заботливо поставила на кровать небольшой переносной столик, на котором оказался стакан с водой и крошечная упаковка фруктового желе с ложечкой. Затем она поправила все медицинские сети так, чтобы профессор мог оперировать двумя руками. Ещё раз взглянув на прибор, женщина удалилась. Когда дверь открылась, из коридора послышались приглушённые голоса.

– …только не долго! – сказала медсестра.

Сначала помещение заполнилось ароматом небезвкусного парфюма, и следом из закутка появилась Катя. Она держала пальто через локоть, а на плече висела сумка с ноутбуком. За ней, шурша пакетами, появился Юра.

– Как вы? – сходу спросила девушка. – Вы нас так напугали!

– …затем начал действовать заложенный алгоритм. Не знаю, запускался ли он с центра или автоматически, но как только зонд прицелился основной камерой, тут же пошёл сигнал на ускорение. Программа полёта законфликтовала с суицидальным решением системы и отключила двигатели. Протестующий алгоритм пытался снова запустить процесс, на что центральный компьютер ответил перезагрузкой. Зонд развернулся, повторно сверяясь с астронавигатором, а к тому времени управление перехватили в центре. Какой же там скандал был, Аркадий Константинович! – проникновенно рассказывала Катя.

Она сидела на краю кровати, скрестив ноги. Ноутбук стоял на столике перед профессором, и он, щурясь, листал фотографии. Когда страшное осталось позади, он наконец-то мог спокойно наслаждаться варварски отобранной у него возможностью созерцать пришельца. Лекарства ещё действовали, иначе бы он отплясывал от счастья.

– …теперь все требуют создания чёткой иерархии и прозрачности организации, и всеобщей доступности принимаемых решений. Сейчас все с докладами у глав государств, что оправдывающиеся военные, что негодующие учёные – все со своим видением ситуации.

Катя остановилась. Глаза её на секунду сделались стеклянными, потом она вздохнула и добавила: – Удивительно, правда? Я до сих пор не могу поверить.

Человечество невольно вступило в новую эру. Получив доказательство того, что среди содержимого всей вселенской пустоты маленький голубой шарик в Солнечной системе – не единственная колыбель разума, люди начали объединяться. Наверно, это заложено природой, инстинкт стаи, держаться вместе, сплачиваться перед общим неизвестным. В новых реалиях по всему миру прекращаются или сводятся к минимуму разногласия и конфликты. Распри стали несущественными и бессмысленными. Сворачиваются космические программы – теперь все возможности и ресурсы мобилизованы ради достижения одной цели. Которая, кстати, так эффектно появившись, никак себя не проявляет. Зонд-разведчик назойливой мошкой витает у корабля, но тот безмолвствует. Никто не атакует, не пытается связаться или прогнать прочь.

Всё держится в тайне. Неизвестно как бы отреагировала большая часть людей, если даже посвящённые расходятся во мнениях. Разведчик, идущий впереди авангарда захватчиков, и пора хвататься за оружие? Ковчег с беженцами? Или же мирный исследователь? Как бы там не было, единогласно решено самим сделать первый шаг.

Аркадий Константинович сидел в тени невысокого, в пару этажей здания. Солнце хоть и было ещё высоко, но уже медленно спускалась к горизонту. Несмотря на это, на улице было очень жарко и не спасал даже лёгкий хлопчатый летний костюм.

Профессор с закрытыми глазами прислушивался к ощущениям. Лёгкий морской бриз приятно холодил кожу. Ветер менялся и с гор приносил пряный аромат местной флоры, что тоже приносило удовольствие. Лень было шевелиться, и профессору показалось, что он даже задремал. Не став сопротивляться, он положил подбородок на руки, придерживающие трость, томно и шумно вздохнул. С того приступа Аркадий Константинович изрядно постарел, осунулся и стал как будто бы ниже ростом. Но блестящие жизненной искрой глаза совершенно не вязались с внешним видом. На что, конечно, не обращали внимания врачи и убедительно рекомендовали чаще посещать санатории. Где-то неподалеку поставленный армейский голос чеканил команды. Аркадий Константинович невольно повернул голову по направлению звука, но глаза открывать не стал. «Это, конечно, не санаторий, – подумал он. Голос замолчал, и профессор вернулся в расслабленное позу. – Но тоже сойдёт».

Идиллию снова нарушили. Мозг распознал звук ударившегося в щит баскетбольного мяча. За ним последовали раздосадованные междометия. Мяч ударился об землю и скакал со всё уменьшающейся амплитудой. Звук приближался пока не превратился в шелест катящегося по газонной траве мяча. Что-то мягкое коснулось левой ступни.

Профессор открыл глаза. Всё верно: баскетбольный мяч лежал рядом. За сетчатой оградой площадки стояли четверо молодых мужчин. На крепких подтянутых телах троих из них была одинаковая спортивная форма. Короткие свободные шорты и майки красного цвета имели небольшие нашивки с эмблемой, представляющей собой планету Земля, на которой стоит безликий человек и правой рукой тянется к звезде. На противоположном полюсе, у основания эмблемы, была вышита чёрными буквами аббревиатура Содружества Наций Планеты Земля. У четвёртого была синяя форма с такой же эмблемой.

– Штравной! Штраф-ной – русский язык давался японцу с трудом. Он говорил серьёзно, при этом настойчиво указывая на кольцо, но, услышав себя, заулыбался. Затем тонкие губы на узком круглом лице расплылись в хохоте. Карие миндалевидные глаза лукаво зажмурились. Майка, покрывающая плечи, лямки которой были завязаны на груди, свалилась с содрогающихся от смеха плеч. Смех охватил всех присутствующих. Похожий на него мужчина задорно схватил школьным захватом первого и растормошил кулаком его каре каштановых прямых волос. В отличие от первого, у озорника была короткая по бокам стрижка с хвостиком на макушке. Раскосые серые глаза над высокими скулами овального лица горели азартом.

За дружеским поединком смотрел загорелый мужчина. Руки его были на поясе и плечи вздымались смеясь. Хоть он и стоял спиной к профессору, эту позу и смех Аркадий Константинович легко узнавал.

– Аркадий Константинович, бросьте, пожалуйста! – повернувшись, сказал Юра. Он ещё не насмеялся и говорил отрывисто.

Тот, что с голым торсом, Шоу, вырвался из захвата и простым, но элегантным приёмом повалил второго на прорезиненную поверхность площадки и тут же подал руку поверженному. Поверженный же, Тору, проигнорировал жест и, выгнувшись и оттолкнувшись руками, выбросил корпус вперёд, эффектно вскочил, вмиг оказавшись на ногах. Оба картинно приняли вымышленные боевые стойки и снова расхохотались. Затем тоже повернулись к профессору и помахали.

Профессор, с улыбкой наблюдавший за ними, помахал в ответ и, кряхтя потянулся к мячу. Рядом возник человек и проворно подхватил мяч. Аркадий Константинович поднял глаза.

– А, Кирилл Александрович, доброго дня! – подавая руку для рукопожатия начал вставать профессор.

– Сидите, сидите, – торопливо потянулся к нему мужчина. Крепкая рука ответила на жест. На вид ему было около сорока пяти лет. Раздувшиеся от притока крови бицепсы пульсировали венами. Видимо, упражнения он закончил только что, потому что он тяжело дышал и капельки пота дорожками стекали по вискам, опадая на полотенце вокруг шеи. Он был ростом чуть ниже среднего, но косая сажень в плечах визуально увеличивала очертания. Квадратная голова с тяжёлой нижней челюстью кивнула вслед рукопожатию. Освободив руку, он отёр полотенцем лицо и площадку коротко стриженных тёмных волос. Затем густые брови нахмурились над большими зелёными глазами. Мяч из одной руки перекочевал в другую, и мужчина развернулся лицом к баскетбольной площадке.

– Ишь чего придумали – бросьте. Молодые орлы, сами бы да сбегали, – громом раздалось на всю округу. – Что за неуважение?

Парни на площадке вытянулись по струнке.

– Сволота, – с улыбкой добавил Кирилл. Мяч размашистым броском был отправлен через ограду. – Хватит играть. В душ и на ужин.

Человек в синей форме подобрал инвентарь и удалился через дальний выход с площадки. Молодые люди, по пути шутя и дурачась, направились к командиру. Пока Шоу надевал майку, Тору попытался схватить его, но тот ловко парировал атаку прыжком в сторону. Минуя выход, Юра подпрыгнул и несколько раз подтянулся на перекладине прохода.

– Как они? – спросил профессор. Он всё-таки поднялся и встал рядом с Кириллом.

– Отличные ребята, – тут же, без тени сомнения ответил он. В его голосе профессор слышал удовлетворение наставника. – Заметный результат среди остальных. Цвет поколения. Молодые, горячие и жаждущие. Они хоть и близки к пониманию, но всё же не до конца осознают грядущие тяготы и возложенные на них надежды. Оно, может, и к лучшему, не будут лишний раз геройствовать, ни к чему нам тратить эти перспективные жизни, даже в такой ситуации. Они не жалуют страха, не умеют отступать. Мелкие переживания, конечно, есть, но это не тот глобальный, деструктивный страх. Здесь уже моя тревога. Им не льстят возможные слава и почёт, нет. Они хотят побеждать, окончательно и бесповоротно. Грамотные специалисты в своих областях, очень крепкие физически. Думаю, всё у них получится.

– Вы хотели сказать – у вас всё получится, – улыбнулся Аркадий Константинович.

– Да. Всё у нас получится, – не поворачивая головы ответил Кирилл.

– Как идёт подготовка?

– Стараюсь выжать из них всё – тяжело в учении, легко в бою, как говорится. Шоу надо подтянуть работу в скафандре. На тренировках под водой заметно нервничает. Сейчас результат значительно лучше, чем те же полгода назад. Спасибо, кстати, вашему товарищу. Ершов, кажется, Виктор Евгеньевич. Он добился того, чтобы нам выделили отличного специалиста по подготовке. Аня Канева нестабильно переносит центрифугу, тоже работаем.

– Уже предполётные подготовки? – изумился профессор.

– Да. Я посчитал, пусть, какими бы сильными они ни были, уже сейчас попробуют каково это, – он неопределённо покрутил запястьем. – Хочу полную картину видеть, чтобы дальше строить программу.

Профессор ничего не ответил, лишь кивнул соглашаясь.

– Группа сплочённая. Командный дух у них крепкий, особенный какой-то. С первых дней и до сих пор крепнет. Жалко было бы разорвать группу. Я мельком видел результаты других экипажей – там есть отличные ребята. Единицы по некоторым показателям на волосок опережают моих, – продолжал переживать за свою группу Кирилл. Замечал он или нет, твёрдый голос командира иногда приобретал мягкие, отеческие нотки. – Как бы замен не произошло.

Из здания, в тени которого шёл диалог, вышли четыре молодые женщины. Среди них была Катя. Они шли, втроём окружив четвёртую. Она что-то оживлённо рассказывала, а остальные слушали, опасаясь упустить детали.

У девушек были мокрые волосы, а фигуры обёрнуты широкими пляжными полотенцами, поверх купальных костюмов. У той, что была в центре внимания, на шее висели плавательные очки. Среднего роста и изящного телосложения она ступала аккуратными детскими ступнями по траве газона. На красивом овальном лице, с аристократически заострённым подбородком, янтарного цвета глаза искрили азартом. Маленький рот с тонкой верхней губой, под тонким, слегка сплюснутым на кончике носом, активно двигался – девушка торопливо говорила, норовя поскорее подойти к кульминации. В какой-то момент она даже остановилась, задохнувшись от быстрой речи, и закончила тираду. Девушки разом прыснули. Высокая темнокожая брюнетка захохотала, закрыв ладонями лицо. Затем они сползли ниже, показав заслезившиеся большие, светло-карие глаза. Тоже стараясь быть тактичной, стоявшая слева от рассказчицы девушка закрыла ладонью рот, но не выдержав в голос расхохоталась. Будучи ростом чуть выше виновницы истерики, она уткнулась лбом ей в плечо. При этом пряди мокрых светло-русых волос облепили ей лоб и щёки. Полотенце с неё спало, обнажив цельный спортивный купальник с такой же эмблемой, как на форме баскетболистов. Катя свободной рукой держалась за живот, пытаясь поднять с пола выпавший пакет с купальными принадлежностями.