Текст книги "Я такой как все"

Глава 10
Девушка из Эстонии

В общежитии Горного института на Наличной улице жили студенты разных факультетов. В апреле 1989 года там проходила дискотека, где я встретил классную девчонку Иру. Мы потанцевали, и я влюбился. Всегда стараюсь довести дело до логического завершения, но в тот раз не удалось. В разгар вечера Ира исчезла: видимо, поднялась к себе. Мои поиски не привели к результату.

На следующий день я шёл мимо кафедры математики и увидел её.

– Ира, привет! – подскочил я.

– Я не Ира, а Рина.

Так, благодаря мимолётной встрече с девушкой Ирой, я познакомился с будущей женой. Правда, официально поженились мы только через 20 лет, но об этом позже. Да и встретились во второй раз мы только через два месяца, в июне. Я зашёл в гастроном на углу Гаванской улицы и Шкиперского протока купить колбасы. Смотрю – в очереди стоит та самая девушка с кафедры математики. Рина.

Я угостил её берёзовым соком за 11 копеек, а она имела неосторожность назвать номер своей комнаты. В ближайшую субботу мы с другом Эдиком, приехавшим в Ленинград из Воркуты, взяли бутылку вина и пошли в гости на Наличную. Рина жила с двумя подругами, так что мы с Эдиком попали в настоящую «малину».

На Малом проспекте Васильевского острова только открыли гостиницу «Гавань». Туда вскоре я пригласил Рину. Три рубля мы платили за вход в гостиницу, так как она входила в систему «Интуриста» и формально не предназначалась для советских граждан. Надо было подойти к стеклянной двери и показать швейцару ладонь с купюрой, после чего он открывал дверь, незаметно забирал деньги и пропускал в отель. В баре на последнем этаже заправлял Альберт, предприимчивый мужчина в очках. Официально пиво стоило 55 копеек, но все платили по рублю. Тем, кто просил сдачу, Альберт в следующий раз невозмутимо сообщал: «Пива нет». Весь визит в «Гавань», включая входную плату, пиво и хрустящую курицу гриль за три рубля, на двоих обходился в 10 рублей, что соответствовало пятой части моей месячной стипендии.

В тот раз я сильно напоил Рину и привёл к себе в общагу. Она, конечно, сразу мне отдалась – мало кто тогда мог устроить девушке такой вечер. Мораль проста: без денег с женщинами – никак. Я, конечно, шучу. Рина не меркантильна. Я её водил в кооперативные рестораны несколько раз, но потом деньги закончились. И тогда водить меня в рестораны начала Рина! Деньги у неё были, по моей версии, потому что она из небедной эстонской семьи, по её – благодаря экономному расходованию стипендии. Как бы там ни было, но ситуация, когда девушка за меня платит, была неприемлема. Мне стало стыдно, и я понял: пора зарабатывать НАСТОЯЩИЕ деньги! И я с удвоенной энергией стал заниматься своими спекулянтскими делами. Мотив был простой: хотелось водить красивую девушку по ресторанам. Я стал перевозить большие, чем раньше, партии товара.

Быстро разбогатеть, однако, не удавалось, я всё так же жил в общежитии, Рина переехала ко мне. Мы жили втроём с Андрюхой Павловым из Кингисеппа. Времена наступили голодные. Андрюхе мама раз в месяц привозила мешок картошки. Ею мы и питались – до сих пор не могу на картошку смотреть.

Однажды я отошёл из кухни за солью и, когда вернулся, сковороды с картошкой уже не обнаружил. Неписаное правило гласило: когда жаришь картошку, в последние пять минут отходить от неё нельзя – украдут, а потом пустую сковородку подкинут на кухню. У людей даже суп пропадал, и искать было бесполезно: только на нашем этаже жило 150 студентов.

В комнатах были клопы, мы их травили, но пропадали они ненадолго. Спасались тем, что отодвигали кровати от стен в середину комнаты, но они всё равно ползли на потолок, падали оттуда и кусались. Все эти бытовые неприятности вдохновляли меня к свершениям, тем более я видел, как удачливые спекулянты снимали или покупали себе квартиры, ездили на собственных машинах и постоянно ходили по ресторанам.

После первого курса в обычном магазине мне удалось по государственной цене купить несколько банок красной икры. Я сел в электричку на Финляндском вокзале до Репино, дошёл до музея-усадьбы «Пенаты», куда подъезжали автобусы с финскими туристами, и с помощью нехитрого выражения «сата марка» (сто марок по-фински) быстро продал всю икру раз в десять дороже, чем она стоила в магазине.

Когда я это провернул, то офигел. Бизнес казался лёгким и сулившим огромные доходы. Я сказал соседу по общаге Володе, что можно подзаработать. На следующее утро мы купили в гастрономе уже две сетки икры и приехали в Репино. После пары сделок с финнами я однажды увидел, как «шестёрки» с тонированными окнами окружают нас. Кто это – бандиты? Менты? Оба варианта не сулили ничего хорошего, и мы с Володей бросились бежать в разные стороны. Удирая по лесополосе, я на ходу выкидывал икру в кусты, а валюты на руках не было. Я хоть и спортсмен, но оперативник в кожаной куртке оказался быстрее. Он догнал меня, завернул руку за спину, велел собрать все разбросанные банки и повёз в Репинское отделение милиции.

Особый отдел, протокол, конфискация икры. Заполняю бумаги. Напротив сидит тот амбал-оперативник и говорит:

– Знаешь, почему ты счастливый?

– Почему?

– У тебя сегодня маленькая проблема.

– Как же маленькая? Вы же меня поймали…

– Если б тебя поймали бандиты, контролирующие это место, проблема была бы большая.

Ты залётный. Никогда здесь не появляйся.

Похоже, сами менты боялись бандитов больше, чем я. А может, и работали с ними в доле, крышуя «своих» мажоров. После этой истории в Горный институт пришло письмо о том, что я занимался фарцовкой, и меня уже второй раз захотели отчислить. Непонятно, как потом выдали разрешение на выезд в Польшу после такого послужного списка, наверное, единая информационная система отсутствовала.

В Репино я больше не ездил, зато в июле приобрёл бесценный опыт работы в советской торговле. Директор овощного магазина на углу Гаванской улицы и Малого проспекта Николай Николаевич взял меня торговать в ларьке овощами и фруктами. Этот ларёк до сих пор стоит – рядом с молочным магазином.

Там был свой, специфический бизнес. Взвесишь килограмм помидоров и перед тем, как высыпать в пакет, незаметно скидываешь одну штуку под прилавок. Особенно выгодно скидывать тяжёлые и дорогие бананы. А не воровать там нельзя. Например, привозят товар, говорят: «Принимай 100 килограммов помидор». Ты взвешиваешь, но там только 90 килограммов, говоришь, что не хватает, а тебе задают единственный вопрос: «Ты хочешь здесь работать?» В общем, жульничать приходилось в любом случае – ещё одна изнанка социалистической системы. До сих пор, когда хожу на рынок, очень внимательно слежу за пальцами продавцов.

В августе на «заработанные» деньги мы с Риной поехали на юг. Поскольку в детстве меня возили только в Евпаторию, я с удовольствием повёз в этот крымский городок свою возлюбленную. Все воспоминания об этой поездке затмил секс на пляже. Ничего удивительного? В общем, да, только мы занимались сексом днём при скоплении народа. Накрылись подстилкой и думали, что никто ничего не поймёт. Оказалось, мы ошибались.

Рина Восман,

жена Олега Тинькова:

Олег – парень сибирский, своеобразный, характерный – жизнь-то жёсткая в Сибири. А я помягче, поинтеллигентнее (смеётся).

Он отличался от других всегда, с того момента, как мы познакомились. Был не такой, как все. Я приехала в Питер, мне было 20 лет – девчонка молодая, симпатичная, – и у меня было очень много знакомых. Но как только появился Тиньков, жизнь перевернулась. И вот так 20 лет пролетели. Олег говорит, что, мол, я была из богатой семьи, поэтому у меня водились деньги. Но на самом деле я немножко экономила. Он же гулял на все. Если у Тинькова стипендия, то все гуляют. Все девки, какие есть в общежитии, у него в комнате сидят. Девчонок любил (смеётся). Всякие там были: Машки, Светки, Ленки. На всю стипендию покупал шампанское, а потом месяц голодал, картошку жареную ел. Но он такой всегда – широкой души человек. Как только в его общежитии стала появляться я, девчонки исчезли. Добиться этого мне не составило никакого труда. Потихоньку я к нему переехала. В общежитии жили мы бедно. Есть было нечего. Убегали из института с третьей пары и часа три стояли в очереди за «синими птицами» в магазине. Так мы называли советских кур из-за их специфического оттенка. Жареная картошка и трёхлитровая банка томатного сока – это по тем временам был суперужин.

По возвращении из Евпатории я с удвоенной силой стал заниматься торговлей. Теперь уже летал в Сибирь и привозил оттуда видеомагнитофоны, телевизоры, холодильники, которые получали из Японии в обмен на уголь шахтёры. Поскольку шахтёрам это всё доставалось по так называемой ГОСУДАРСТВЕННОЙ цене, они рады были продать технику по цене РЫНОЧНОЙ. В чём смысл покупать по рыночной цене? Да в том, что в Ленинграде рыночная цена была вдвое или втрое выше, чем в Сибири.

Тогда же коммерсанты из Москвы и Ленинграда стали сметать в магазинах бензопилы и другие электрические приборы и возить их в восточноевропейские страны. В Кемеровской области – в городках и деревнях – эти приборы ещё продавались. Там я их и скупал с прицелом на продажу в Польше.

Глава 11
Здравствуй, Европа!

У Рины родители жили в Эстонии, а бабушка и дедушка по маме – в польском Щецине. Поэтому ей легче было выехать в Польшу, а мне пришлось получать одобрение разных инстанций, профкома и комсомола и т. д. Польша ещё входила в социалистический лагерь, поэтому в первый наш приезд осенью 1989 года мы даже заграничный паспорт не оформляли – достаточно было советского.

Мы приехали к варшавским родственникам Рины и сразу пошли на рынок Всходний. Восточный, – в переводе на русский. Там познакомились с поляком Юлиушем. Он рассказал, какие товары пользуются спросом, и мы начали возить их из СССР.

В Польше втрое дороже продавалось всё, что втыкается в розетку. Мы покупали телевизоры «Радуга» в магазине объединения Козицкого на Малом проспекте Васильевского острова, я их грузил в поезд, сходил в Варшаве, продавал по 200 долларов и возвращался. Точно так телевизоры возила и Рина: я загружал их в Ленинграде, а в Варшаве встречал Юлиуш.

В 1990 году мы усложнили схему. Всё лето Рина жила и торговала в Варшаве, а я мотался туда-сюда. Я летел в Сибирь, скупал в разных сельпо бензопилы «Тайга» по 200 рублей, вёз в аэропорт Кемерово, платил за перевес и летел в Ленинград. С вокзала вёз пилы на Гаванскую улицу, где мы арендовали комнату в коммунальной квартире. На следующий день – на вокзал, сутки в поезде – и я в Варшаве. Логистика отнимала массу времени, но дело стоило свеч: поляки за бензопилу платили 200 долларов; на эти деньги в России можно было взять ещё шесть-семь штук.

По субботам и воскресеньям мы торговали на варшавском стадионе. Я шёл против людского потока и кричал «псшедам дёшево», то есть «продам дёшево». И просил 200 долларов, тогда как мои знакомые не могли получить и 180. Это был один из первых моих уроков маркетинга: для высоких продаж не обязательны низкие цены, если есть хорошая реклама.

Бывало, я прилетал в Новосибирск, брал такси и мотался по сельпо, райпотребкооперациям, скупая всё электрическое. В городах уже всё раскупили спекулянты, а в деревнях электрика ещё лежала. Иногда на пять минут заскакивал к маме в Ленинск-Кузнецкий, чем сильно её удивлял, – она-то думала, что я в Ленинграде, на лекции.

⁂

Как-то Юлиуш рассказал нам о бизнесе, которым занимались поляки. Они возили сигареты в Берлин. Пачка там стоила одну немецкую марку – вдвое дороже, чем в Польше. С моим советским паспортом можно было въезжать в Польшу, но не в Германию. Но я рискнул ехать с ним. Я просто протянул паспорт немецкому пограничнику, он не стал разбираться и просто поставил красный штамп.

Немцы знали, что поляки торгуют сигаретами, ходили по вагону и спрашивали: «Зигареттен, зигареттен?» В польском поезде возить товар было сложно, и я придумал подсаживаться в советский поезд Ленинград – Варшава – Берлин, договариваясь с проводниками о провозе сигарет в больших объёмах: я забивал сигаретами резервуар для угля, немцы его никогда не осматривали.

В Берлине меня поразил контраст между капитализмом и социализмом, Западной и Восточной частями. Как раз в то время разрушали знаменитую Берлинскую стену. Я сел на поезд S-Bahn, который следовал из Западного Берлина в Восточный. Это была фантасмагория: из чёрно-белого кино попал в цветное.

Я вышел на станции Zoologische Garten и окунулся в очень вкусные запахи. Кругом горели огни, светилась реклама, на уличных лотках продавались тропические фрукты: киви, бананы, ананасы. Ничего подобного не было ни в СССР, ни в Польше. Там, в Западном Берлине, окончательно разрушились коммунистические иллюзии, и подтвердились слова моего папы о том, что капитализм – это круто.

О встрече с поляком

Однажды я хотел поменять злотые, но пункт уже закрыли. Ко мне подошёл пожилой поляк:

– Что ты хотел?

– Поменять деньги, у меня немецкие марки, а нужны злотые, чтобы поесть.

Вид, наверное, у меня был неважный, поэтому поляк завёл меня в бар, купил бутерброд и чай.

– Русский?

– Да.

Он стал мне рассказывать об освобождении Польши советскими войсками. В 1944 году поляки подняли восстание, но поддержки от Красной армии не получили, и немцы восстание подавили. По его версии, русские специально не помогли полякам, чтобы избавиться от тогдашних «диссидентов». Говорил и о насилии русских по отношению к местному населению. Для меня, воспитанного на том, что мы спасли всю Европу, это был шок. И вот я сижу в этой Европе, голодный, меня кормит спасённый нами поляк, рассказывает, какие мы плохие.

– А зачем ты меня накормил?

– У меня нет предубеждения к тебе, ты бедный голодный студент, но вы должны знать эти факты.

Тогда я понял, что одни и те же исторические события могут быть интерпретированы по-разному. Советская версия сильно отличалась от польской: командующий Первым Белорусским фронтом, а затем министр национальной обороны Польши Константин Рокоссовский утверждал, что польское восстание вообще не было согласовано с Красной армией.

Хочу поехать в Берлин и сходить в этот дурацкий зоопарк – в конце 1980-х я не мог себе этого позволить, ведь билет стоил несколько марок. Хочу посмотреть на рекламные вывески, давшие мне вдохновение и силы. Ощущение «как у нас всё плохо» и желание стать богатым я испытал именно там.

В Берлине нам с Риной приходилось спать на вокзале. Как-то, гуляя по улице, мы увидели отель и объявление, что номер стоит 50 марок в сутки. Сейчас это прозвучит пафосно, но я сказал: «Рина, поверь мне, наступит время, когда я заработаю денег, и мы сможем жить в этом отеле».

Потом я уже не рисковал ездить в Германию без загранпаспорта. Мотаться стала Рина. Помимо сигарет там хорошо покупали юбки и рубашки. Мы на базаре в Варшаве брали чёрные турецкие юбки с поясом и рубашки милитари «под джинсу» с надписью US Army. Рина стройная, поэтому надевала на себя пять – семь юбок и столько же рубашек.

На вокзале в Берлине это жуткое шмотьё цыгане покупали за марки. Куда они его девали – совершенно непонятно, ведь качество вещей было отвратительное. Однако на их продаже мы зарабатывали хорошие деньги. Цыгане за 15–20 минут раскупали всё, и Рина ехала обратно в Варшаву.

Из Европы мы возили газовые баллончики, пистолеты, картриджи. Всё это хорошо продавалось в Питере. К окончанию лета 1990 года мы смогли заработать несколько тысяч марок. На них я купил компьютер и вёз его рейсом польской авиакомпании LOT. Но в аэропорту Пулково чуть было не погорел. Таможенник посмотрел на мою подозрительную физиономию и сказал: «Молодой человек, а вы остановитесь». Я сделал вид, что плохо его понял, таможенник отвлёкся, и мне удалось проскочить.

Продав компьютер, я полетел в Тюмень и купил свою первую «девятку» цвета «мокрый асфальт» то ли за 25, то ли за 35 тысяч рублей. С длинным крылом – для тех, кто понимает. Номер машины был с серией «ТЮ», и я автоматически стал «тюменским». Водить я почти не умел, и Сергей Абакумов помогал мне гнать машину. При въезде в Ленинград он сказал, что устал. И я сел за руль. Как я рулил вдоль Московского универмага – это надо было видеть! Но всё же доехал до Васильевского острова.

Рина была недовольна: «Я всё лето горбатилась, возила на себе по 10 юбок, а ты взял и машину купил». И она была права: в Европе мы экономили на всём, часто голодали – валюту тратить было жалко. Например, в Германии кебаб стоил одну марку, а в Союзе на эту марку можно жить целую неделю. Мы отказывали себе в ужине, заменяя его сексом. Голодали, чтобы заработать деньги. А я, как последняя свинья, взял и купил себе «девятку»! Рина, прости! Но помнишь, как мы на этой «девятке» всего за три часа с Васильевского острова добирались до твоего родного Кохтла-Ярве?

Уже тогда Эстония пыталась выйти из состава СССР, что ей окончательно удалось в августе 1991 года. Через несколько месяцев радостные эстонцы в одностороннем порядке ввели визовый режим для россиян, и для поездки в Кохтла-Ярве стало требоваться намного больше времени. А с середины 1993 года визу перестали оформлять непосредственно на границе – только в петербургском консульстве Эстонии на Большой Монетной улице. Отношения между странами безнадёжно испортились, эстонцы обвиняли русских в «оккупации», а те их – в «апартеиде» по отношению к русскоязычному населению. Только мы с Риной всё это время демонстрировали, что русские могут прекрасно уживаться с эстонцами.

Я купил машину на все деньги, потому что был уверен: скоро заработаю ещё. Так и получилось. В 1990 году я познакомился с Андреем Рогачёвым, который позже создал розничную сеть «Пятёрочка» и стал самым богатым человеком Петербурга. На паритетных началах мы создали фирму «ЛЭК-контакт». 50 % было у него, а 50 % – у меня с братьями Пахомовыми, известными как Ильичи. Начались мои более «осознанные» поездки в Германию уже с заграничным паспортом. Рина же сидела дома и радовалась подарочкам из Европы вроде ананасов.

Рина Восман,

жена Олега Тинькова:

Мы мотались в Польшу, чтобы заработать деньги. Огромное число раз я ездила из Варшавы в Берлин, нацепив на себя кучу рубашек «под варёную джинсу» в стиле милитари и страшные чёрные юбки с золотыми пряжками на резинке. Олег ездить не мог, так как у него не было заграничного паспорта. Цыгане расхватывали всё это на вокзале минут за 20, только успевай следить, чтоб не обманули. Непонятный для меня бизнес. Кому-то ведь такое шмотьё было нужно… Цыгане платили марками. У меня в голове не укладывалось, как можно потратить две марки в Германии на пепси-колу, для меня это были безумные деньги. На эти две марки можно было в России жить несколько дней. Поэтому брали с собой сэндвичи, воду – лишь бы не тратить валюту. Однажды я попала в стрессовую ситуацию. Обычно таможенники – мужчины, и они закрывали глаза на то, что женщины везли на себе одежду на продажу. Но тут я попала к таможеннице, и она стала меня раздевать. В итоге нас с поляком Юлиушем посреди ночи сняли с поезда. Мы всю ночь просидели на перроне. Мимо ходили немцы с собаками, которые нас обнюхивали. Полное ощущение, что снова наступил 1943 год. Мы просидели до утра, и нас вернули в Варшаву ближайшим поездом. Хорошо, что не конфисковали товар. Малой кровью обошлись.

С первой нашей поездки в Европу Олег привез ксерокс, со второй – три, а после третьей уже и на «девятке» цвета «мокрый асфальт» с длинным крылом ездил.

Параллельно в моей судьбе появился Николай Никитич Журавлёв, председатель правления «Кузбасспромбанка», созданного на базе кемеровского областного управления «Промстройбанка» СССР. Именно он выдал первый в моей жизни банковский кредит. Для фирмы «ЛЭК-контакт» мы взяли четыре миллиона рублей под 30 с лишним процентов годовых, сразу обналичили и привезли в Питер, где конвертировали в немецкие марки.

Николай Никитич Журавлёв,

бывший президент «Кузбасспромбанка»:

Я в банке встречался с огромным количеством клиентов, но Олег Тиньков оставил о себе самое лучшее впечатление. Он пришёл, рассказал о своих делах и попросил кредит. Мне понравились его рассуждения, и мы ему дали миллион рублей. На эти деньги он покупал вещи и продавал потом поштучно. Приходил и к нам в банк – сотрудницы были падки на всё это. Стали давать больше – все кредиты Олег гасил аккуратно. Потом он перешёл на более серьёзный бизнес – начал открывать магазины, торгующие техникой. Несмотря на 40-летнюю разницу в возрасте, мы сдружились. Я наблюдал, как Олег работал. Он видел чёткую и ясную цель, быстро и свободно входил в дело, легко находил общий язык с людьми, умел налаживать хорошие отношения. Ему это дано от природы.

Меня поражает его работоспособность. Он очень энергичный и схватывает всё на лету. Поэтому я нисколько не удивился когда узнал, что он открыл производство пельменей, а потом – пивзавод в Питере. Он любопытен. Мы с ним бывали в Центральном банке на разных совещаниях, он интересовался банковской работой, хотел понять её суть.

Честно говоря, если б у нас было на всю Россию таких человек 50, они б смогли поднять экономику. Думаю, и с работой министра финансов Олег прекрасно бы справился.

Валюту я не вполне легально – в матрасе и, чего уж там, в собственной заднице – провозил в Германию. Там я довольно крупными партиями покупал картриджи и порошки для них. Андрюха всё это дело реализовывал в Питере.

Однажды я чуть не потерял всё, когда вёз весь наш капитал в Германию. Ночью соседи по купе уснули, и я потихоньку вспорол матрас, положил в него деньги и зашил. На таможне надо было сворачивать матрас и ждать офицера. Он меня сразу огорошил:

– Ну что, доставай деньги.

– Какие деньги?

– Из матраса.

Катастрофа. У меня проступил холодный пот. Мне грозила не просто потеря всех денег, но уголовное преследование и, возможно, тюрьма.

– У меня нет никаких денег.

– Ну как нет? Есть…

Таможенник начал прощупывать матрас, причём именно в том месте, где зашиты деньги! Но ничего не почувствовал! Свернул матрас и сказал: «Действительно нет».

Что это было? То ли один из соседей стуканул, то ли таможенник пытался взять меня на понт.

Моя версия: Господь в очередной раз уберёг меня от БОЛЬШИХ проблем.