Текст книги "Скажи миру – «нет!»"

Надо было ждать наших. Но Танюшка была там, впереди, совсем близко. Она надеется, она же ждет меня!

Я был на сто процентов уверен – ждет.

Я заметил, что рефлекторно сжимаю и разжимаю кулаки. Если я приду – не факт, что ее отпустят. Совсем не факт, даже… даже что она все еще жива… (Я ужаснулся этой мысли.) Но если я не приду к ней – к еще живой! – чтоб хотя бы встать рядом с ней, чтоб ей было не так страшно, – как мне тогда вообще жить?

Как мне жить – без нее?!

Я начал сбрасывать снаряжение. Аккуратно сложил его – посреди тропинки. Переехать тут никто не переедет, украсть не украдут, а наши найдут и поймут…

Трофейный нож я сунул за опустевший ремень. И, подумав, надел перчатку – повинуясь невнятному наитию, боевому инстинкту – называйте это как хотите.

Я сделал несколько шагов и на каждом шагу оглядывался. Я до такой степени, оказывается, сросся с этими клинками и стволом. Без них я чувствовал себя голым.

Нет, не оглядываться. Иначе я начну бояться. Может быть, так сильно, что уже не смогу пойти туда…

…Через десять минут, после двух поворотов тропки, я вышел на росчисть. Она кольцом окружала высившийся на холме частокол – плотный, с воротами, которые были заперты и в которые тропка упиралась. Из-за частокола поднимались два дымка, но ни за ним, ни вокруг никого не было видно. И звуков никаких не раздавалось тоже.

Страх, появившийся было, когда я делал первые шаги от оружия, сейчас пропал, стерся. Абсолютное, холодное спокойствие снизошло на меня.

Я сделал по тропинке три или четыре шага и, остановившись, пошире расставил ноги, меряя взглядом частокол. И на нем, и вокруг него было пустынно. Меня не могли не видеть, несмотря на это, – не может быть, чтобы «замок» не охранялся. А раз видят и не спешат открывать…

Я улыбнулся. Я заставил себя улыбнуться. Я постарался, чтобы моя улыбка выглядела максимально спокойной, наглой и вызывающей. Чтобы ее увидели все, кто там есть и кто решил подержать меня у частокола, желая унизить и заставить поволноваться. Чтобы улыбка поджарила их, сволочей.

Потом я сел на пенек и начал насвистывать сквозь зубы.

Наверное, они этого не ожидали. Через какую-то минуту глухо застучало – ага, это засовы снимают… Потом ворота с деревянным скрежетом распахнулись. Я не смотрел туда, но боковым зрением увидел, что выходят человек восемь, все – с оружием. Кажется, их задело, что я не обращаю на них внимания.

Если бы они знали, чего мне это стоило! Нет, у меня не было страха – ни капельки, ни крошки, нисколько. Но была злость – настолько сильная, что тряслись руки, а во рту и горле пересохло.

Если бы речь шла обо мне, я бы боялся. Конечно, боялся бы. Но речь шла не обо мне.

Я не встал, когда прибалты подошли вплотную и окружили меня кольцом. До кончиков их мечей было можно достать вытянутой рукой, и я вдруг подумал, что я дурак, что они сейчас просто проткнут меня… и все.

Но вместо этого меня подняли – двое, за локти, сильно схватившись. Третий начал обшаривать меня, и я невольно скривился:

– У меня ничего нет. Я все оставил.

– А это? – рыжеволосый мальчишка, тот самый, сдернул у меня с пояса большой нож. Он говорил сейчас с сильным акцентом.

– А это не мое. Вашего человека.

Рыжий передал нож другому парню. Тот осмотрел ножны, подвыдернул и с лязгом вогнал назад лезвие. Сказал своему соседу:

– Нож Яниса.

– Что ж по-русски? – спросил я, одергивая одежду. – Позабыли свой язык?

Они рассмеялись. Тот, который рассматривал нож, холодно посмотрел на меня:

– Я литовец, а Велло – эстонец.

– Значит, без русского – никуда, – понимающе сказал я.

Похоже, они разозлились. Да не похоже, а так явственно, что я еще раз решил – убьют. Но вместо этого меня просто толкнули в спину – и расступились.

Оказывается, пока мы беседовали о лингвистике, из ворот вышел еще один персонаж. И теперь стоял вне круга, разглядывая меня.

Это был мальчишка постарше меня – и повыше, с длинными светлыми волосами, перехваченными кожаной лентой. Одна прядь словно бы специально падала на правую сторону лица до самого подбородка. Из «земной» одежды на нем оставались только шнурованные сапоги. А меч он держал на локте – длинный и узкий клинок без ножен венчала рогатая рукоять.

Видимый синий глаз мальчишки изучал меня пристально и невозмутимо.

– Марюс Гедрайтис, – сказал он. – Я вождь этих людей. Это я хотел, чтобы ты пришел.

– Я пришел, – ответил я, – и без оружия. Отпусти девчонку.

– Ты русский? – вместо ответа спросил он.

– Да.

– Откуда?

– Ты не знаешь, это маленький город… Отпусти девчонку.

– Я не люблю русских. – Он словно не слышал меня. – Они из моих мест живыми не уходят.

– Послушай. – Я внезапно ощутил сильную усталость и захотел спать. – Я бы мог прийти сюда не один. Я мог бы сжечь вашу хибару. И устроить бойню. Но мы не хотим драться с вами или задерживаться на ваших, – я выделил это слово, – землях. Янис – тот парень, которого я убил, – напал на нас первым. Мы вам ничего не делали. Отдай девчонку, и мы уйдем.

За моей спиной засмеялись. Синий глаз обратился туда – смех отрезало, как ножом. Мальчишка вновь неспешно перевел взгляд на меня.

Неприятный взгляд. Взгляд…

Да, понял я. Он ненормальный. Из тех шизиков, которые способны подчинять себе волю других людей и лепить из нее что им угодно.

– Ты хочешь меня убить? – прямо спросил я. – Тогда ты получишь войну. Уверен, что сможешь ее выиграть? Лучше отпусти девчонку, и мы уйдем.

Марюс улыбнулся. Хорошо так, по-доброму.

Страшно.

– Ее отпущу. Как обещал. Но тебя убью.

Краем глаза я увидел, что в воротах стоят несколько девчонок – тоже с оружием. Безоружной среди них была одна Танька – светловолосая девчонка, такая же рослая, как и моя подружка, держала у ее бока широкий нож.

Татьяна глядела на меня остановившимися от ужаса глазами. Я ободряюще кивнул ей и вновь повернулся к Марюсу:

– Убить? Мою жизнь в обмен на ее? – Марюс кивнул. Я пожал плечами: – Хорошо. Я согласен.

– Олег! – закричала Танюшка. – Не смей! Не смей, слышишь?! – Блондинка дернула ее обратно и быстрым движением приставила нож к горлу. Танюшка закрыла глаза и оскалилась в гримасе отчаяния.

У меня перехватило дыхание, и Марюс поймал мой взгляд. Это было плохо – его глаз коротко сверкнул, и он, не поворачиваясь, скомандовал:

– Райна, убей ее. И его – убейте.

Он понял, что меня нельзя оставлять в живых – и Танюшку нельзя отпускать тоже. Прочел по глазам.

А я подумал, что, даже если меня сейчас ударят в спину несколько клинков, если Марюс выставит навстречу свой (а он успеет!) – я все равно успею добраться до него. И напружинился, чтобы сделать это – последнее в моей жизни дело…

 
Будем друг друга любить —
Завтра нас расстреляют.
Не пытайся понять – зачем,
Не пытайся понять – за что.
Поскользнемся на влаге ночной
И на скользких тенях, что мелькают,
Бросая тревожный свет
На золотое пятно.
 
 
Встань, встань в проеме двери —
Как медное изваянье,
Как бронзовое распятье —
Встань, встань в проеме двери…
 
 
Когда-то я был королем,
А ты была королевой,
Но тень легла на струну —
И оборвалась струна.
И от святой стороны
Нам ничего не осталось —
Кроме последней любви
И золотого пятна…
 

«Nautilus Pompilius»

* * *

Сергей даже не пытался никого оставить в лагере – ни раненых Саню и Олега Крыгина, ни девчонок. Только морщился, когда Андрей Альхимович орал на Арниса и Кольку, что они дебилы и что должны оставаться, а до этого не должны были бросать Олега. Логики в этом не было никакой. Поэтому Сергей подошел и дернул Андрея за плечо:

– Хорэ тебе. Спешить надо, а мы тут отношения выясняем.

Андрей опомнился. Никто толком не знал, что за противник им встретился, даже не знали, где располагается вражеский лагерь.

Знали одно – друзей надо выручать, чего бы это ни стоило.

– Хоть бы знать, с кем дело имеем. – Санек проверил двустволку, которую отдал ему Колька. – Патроны давай сыпь в карман…

– Ты особо не трать. – Колька с плечом, перевязанным уже по-настоящему, озабоченно следил за его действиями.

– Не бэ. Ни одна картечина даром не пропадет по махновским гадам…

– Давайте скорее! – бушевал Сморч. – Ну чего ждем, бежать надо, их там, может, уже это…

Девчонки дружно поперли на Сморча, угрожая физической расправой, снова поднялся гвалт, и Сергей заорал, срывая голос, команду на выступление.

– Вадим-то где у нас? – уже на ходу спросил Игорь Басаргин. – А если тоже в ловушку попал?

– Не ной, Басс, – хмуро сказал Сергей.

И мрачно лязгнул палашом в ножнах.

* * *

Рукой в перчатке я перехватил лезвие нацеленного мне в грудь меча. Глаза хозяина клинка округлились, он дернул оружие на себя, но вяло, а остальные вообще не прореагировали – не ожидали! Я швырнул прибалта через себя, пригнувшись и одновременно вырвав у него меч, который полетел в светловолосую Райну, размахнувшуюся для удара в бок Танюшке!

Я не мог убить девчонку. Ну никак не мог! Но меч ударил Райну рукоятью в лоб, и она рухнула наземь, разбросав руки и выронив нож. Танюшка оттолкнула – ногой – еще одну, подхватила из ее ножен длинный нож. Я уже бежал к ней, на ходу уклонившись от брошенного топора. Поднял меч и, ощутив спиной резко ходящие лопатки Танюшки, испытал невероятное облегчение – словно все уже кончилось.

– Ты цела? – спросил я через плечо.

– Да, – выдохнула Танюшка. – Я знала, что ты придешь.

– Не бойся, все будет хорошо.

– Я знаю.

К нам подходили со всех сторон – мальчишки-прибалты, держа в руках оружие. Лица у них были… ну, что там объяснять.

– Дурная шутка у тебя вышла, Марюс, – стараясь говорить ровным голосом, обратился я к их вождю. – Ну что? Приказывай расстрелять нас из арбалетов.

Марюс поднимал на ноги мотающую головой Райну. Особого раскаяния я не ощущал, но был рад, что не убил ее.

А еще приходило удивление, что у меня все получилось. И непонимание – елки-палки, а как у меня это получилось?! Как в кино.

Только вот счастливого конца, похоже, все-таки не будет. Если не считать… да, если не считать, что я – с Танюшкой.

Меч был легче моего палаша, короче и шире, а рукоятка – какая-то неудобная. А, не важно… Я ощущал почти нетерпение – скорей бы нападали, что ли…

Они медлили. Скорей всего, мои решительные действия произвели на них впечатление, никто не хотел попасть под меч первым.

И Марюс одним точным движением перекинул свой меч в руку. Раскрутил его. Сделал короткий жест левой рукой. А потом широкими шагами пошел ко мне сквозь раздавшееся кольцо своих людей.

* * *

Из одиннадцати парней и восьми девчонок восемь и шесть соответственно были русскими. Еще один парень и одна девчонка были сербы, двое других парней – австриец и чех, еще одна девчонка – датчанка.

Их команды, группы, отряды, племена, компании погибли в схватках с урса в разное время и в разных местах (австриец кочевал по белу свету одиннадцатый год!), а они сами прибились к Лешке Званцеву. Вадим еще в пути начал догадываться, что поморский мальчишка тут главный.

Лагерь был разбит на холме – умело, со знанием дела и – как заметил Вадим – с расчетом на оборону. Постовых не наблюдалось, но, попав внутрь, гости поняли, что подходы к холму видны отовсюду.

Собрались все. «Местные» девчонки с интересом посматривали на парней, особенно на невозмутимого Северцева. Мальчишки оценивающе сравнивали оружие. Вадим, кстати, заметил, что на распорках у костровой ямы висят… доспехи. Явно самоделковые, но внушительные – кожаные куртки из сшитых или склепанных слой на слой толстых полос, деревянные или костяные наручья, шлемы из жестко выдубленной кожи…

– Помогают? – спросил Сморч у такого же рослого и крепкого, как он сам, парнишки. Тот пожал плечами:

– Да в общем, да…

Они тут же отошли в сторону, ведя оживленный разговор об оружии и доспехах.

Меню оказалось не хуже и не лучше, чем то, к которому успел привыкнуть Вадим. Точно так же пожаловались на отсутствие хлеба, но одна из девчонок добавила, что на Кубани есть поля с дикой пшеницей и рожью. Кто-то добавил, что есть они и в других местах. А кто-то настаивал даже, что есть группы, которые имеют настоящие поля, «культурные».

– Это на одном месте жить надо, – усмехнулся Лешка. – Мы такого не любим, да и мало кто любит.

Потом она рассказала вопреки своим же словам, как два года назад они были в Голландии, где на островах посреди болот живут около сотни человек. В основном – голландцы, но есть и другие; им тоже предлагали остаться. Парнишка-чех – лет тринадцати, очень курносый и черноволосый, но с ярко-синими глазами – рассказал, что он со своими друзьями (они были уроженцами Ческе-Будейовице и попали сюда во время турпохода по Шумаве) тоже пытался устроиться на постоянное место жительства в родных местах, но зимой на них напали урса.

– Они и зимой воюют?! – неприятно поразился Вадим.

Чех кивнул:

– Да, и они неплохо одеты…

Потом он добавил, что в то утро все его друзья погибли, а он сам был ранен. Урса сочли его мертвым, спокойно пояснил чех, нагнул голову и показал чудовищный шрам слева на шее. А потом его – уже обмороженного и почти умершего от потери крови – нашли Йово и Званка, сербские ребята, пробиравшиеся с юга. Они его выходили, а весной присоединились к русским уже втроем.

– Ну что, сегодня заночуете у нас, – предложил Лешка, – а завтра отправимся делегацией к вам.

– От нашего стола – вашему столу, – со смехом добавил кто-то.

Вадим хотел уже было согласиться, но с вершины одного из дубов вдруг раздался режущий разбойничий свист. Все повскидывали головы – гости только теперь заметили, что там среди веток надежно устроился почти невидимый снизу часовой. Он махал рукой куда-то на север.

– Горит! – крикнул он, свешиваясь вниз и не опуская руки. – Горит!

* * *

– Ты ловкий. – Марюс остановился в трех шагах от меня. – Но это тебя не спасет. И девчонку твою не спасет. Но ее мы теперь убьем не сразу. Да и тебя тоже, чтобы ты послушал, как она будет орать.

– А вот за эти слова, – я почувствовал, что улыбаюсь, – я тебя убью, Марюс. Я сказал.

Очевидно, он мне поверил. Да я и сам себе поверил – уж больно увесисто у меня это получилось, на Земле, где я бросался такими обещаниями в шутку, ни за что так не вышло бы.

– Мертвые не убивают, – сказал Марюс.

Короткий вскрик заставил всех обернуться. Рыжий арбалетчик падал ничком, из затылка у него струйкой била кровь. Прибалты непонимающе озирались… а из-за кустов у поворота дороги со страшным рыкающим криком «Р-рось!!!» высыпали какие-то вооруженные люди.

Даже я их сперва не узнал, а еще мне показалось, что их страшно много. Интересно, что я понял, кто это, услышав знакомый мне грохот Колькиной «зброевки».

Марюс что-то прокричал, и прибалты бросились к воротам. Двое кого-то тащили… На нас с Танькой внимания не обращали даже свои; пробежавший мимо Игорь Мордвинцев метнул топор в чью-то спину… Но к воротам не успели – они уже закрывались, с частокола свистнули несколько стрел, кто-то из наших закричал, и я пришел в себя уже за кустами. Сергей, тряся меня за локти, орал:

– Живой?! Живой?!

– Где Танюшка?! – Я оттолкнул его. Татьяна подошла неуверенно, даже чуть покачиваясь, и я…

И я ее обнял. А она вцепилась в меня.

Вокруг запаленно дышали наши ребята, но мне казалось, что мы одни на целом свете. Потом где-то рядом кашлянул Санек и сказал:

– Вот твое оружие…

…Застреленный Ленкой Рудь из арбалета рыжий и еще один, которого зацепил картечью Саня, лежали неподвижно. Тот, в которого попал топором Игорь, тоненько плакал и пытался ползти к воротам, но у него не действовали ноги и руки. Зрелище было ужасным. Наши девчонки смотрели на Игоря волчицами, он сам кусал губы и, кажется, еле сдерживал слезы. Одиноко звучал голос Арниса – держась за перевязанную голову, он пытался «наладить контакт» с соотечественниками.

Стрела угодила в Кольку – сегодня ему не везло. Попала в правое бедро, он, скрывая испуг и боль, старался равнодушно следить за тем, как Олька, сидя на корточках, готовится его оперировать.

– Я с плеча начну, – ласково сказала она, – пулю-то надо вытащить… Ты не бойся, я быстро все сделаю…

Валька Северцева – с аркебузой на коленях – уже открыто сидела возле Кольки, следя за ним жалобными глазами.

– Уперлись. – Арнис подошел ко мне. Глаза он прятал – наверное, все еще чувствовал себя виноватым. – Только ругаются.

– Они что, вообще с ума спятили?! – У меня прорвалась наконец злость. – Напали, чуть не убили… Что им нужно?! Мы же из одной страны, черт бы…

– Понимаешь, Олег… – Он наконец глянул мне в глаза печальным взглядом. – Ну если честно, у нас не любят русских. Очень многие не любят. В Прибалтике. Я просто не рассказывал.

– Да за что?! – завопил я. Арнис отвернулся. Я махнул рукой. Потом дернул его за плечо: – Скажи им, в конце концов, чтобы забрали своего, ну невозможно же слушать!!!

Арнис закричал – сорванно и зло, не похоже на себя взмахивая рукой. Потом быстро присел – в дерево у его щеки вонзился (и даже не задрожал, так глубоко вошел!) арбалетный болт. Хлопнула аркебуза Танюшки – моя подружка выстрелила в ответ тут же.

– Надо поджечь частокол, – сказал, подходя, Олег Фирсов. – Подпалить на… – Он покосился на Танюшку и энергично закончил: – И дело с концом!

– Дуб, – ответил Сергей. Он подошел неслышно и встал рядом.

Фирс немедленно оскорбился:

– Че-го?!

– Дуб, – терпеливо повторил Сергей. – Частокол сделан из дуба, чтобы его поджечь, нужно под стеной разводить настоящий костер. Мне вообще кажется, что нам надо просто уходить.

– Нет, – отрезал я.

Сергей удивленно посмотрел на меня, его глаза потемнели.

– Что так? – медленно спросил он.

– Я кое-что кое-кому обещал, – пояснил я. – Но я никого не тащу с собой.

Сергей промолчал, отошел, держа руку на оружии. Я вернулся к Арнису.

– Иди отдохни, – сказал я ему. Литовец молча набычился и остался на месте. К нам подбежал Бэн – взволнованный, но докладывавший весьма четко:

– Это, сюда через лес, Санек сказал, идут люди. Не урса, много, и наши с ними, Санек сказал, что Сморч – точно.

– Они что, взяли наших в плен? – насторожился я, уже не ожидая от жизни ничего хорошего. Бэн растерянно задумался, потом решительно замотал головой:

– Нет, они просто вместе идут.

– Черт… – почти простонал я. – Сергей! Посмотри тут! Бэн, пошли глянем.

Он зарысил впереди меня.

Санек стоял, героически скрестив руки на груди, около опушки. Отсюда отлично было видно, как через пустошь метрах в ста от нас идут люди – много, десятка полтора, все с оружием, Бэн рассказал точно. Я узнал и Вадима, и Сморча, и Севера – и тоже точно, они шагали вместе со всеми, держа оружие наготове, и Вадим нам активно замахал.

– Так, – вбил я гвоздь, ощущая резкую радость. – Кажется, к нам идут союзники.

* * *

Вообще говоря, я – мы – не вправе были ожидать от пришельцев какой-либо помощи – с какой стати им влезать в совершенно постороннюю распрю? Что с того, что они русские? После конфликта с прибалтами моя вера в соотечественников сильно пошатнулась… Но совершенно неожиданно выяснилось – стоило мне назвать имя Марюса! – что его хорошо знают и новоприбывшие. Более того, у ребят Лешки Званцева оказались какие-то счеты с прибалтами, историю которых они отказались освещать подробно. Но счеты были, судя по всему, глубокие и серьезные. Кто-то даже радостно пробормотал: «Вот они где обосновались…» А скуластый Лешка объяснил мне:

– Эти прибалты – сволочи.

Арнис, кажется, не услышал. Но я спокойно предупредил, глядя прямо в глаза помора:

– Вон тот мой парень – литовец.

– Я сказал – эти прибалты, – тоже не отвел взгляда Лешка.

Раненный топором мальчишка снова закричал: жалобно, сорванно, уже совсем не по-человечески. Лешка подошел к кустам, примерился взглядом и вдруг выпустил стрелу – по дуге вверх.

Я видел, как она, набрав скорость в падении, вошла точно между лопаток раненого. Почти до оперения. Руки и ноги мальчишки дернулись, и крик оборвался. Лешка хладнокровно достал еще одну стрелу и выпустил ее в частокол – она свистнула между заточенных верхушек двух бревен. В ответ выстрелили из арбалета. Лешка засмеялся:

– Ну, они наши, – сказал он мне. – Ты давай со своими оставайся тут, а мы пойдем на другую сторону, зажмем кольцо и… – Он сделал жест, словно отрывал кому-то голову.

Меня даже немного покоробил этот жест и беспечный тон. Я уже попривык к мысли об убийстве урса, я охотно прикончил бы этого ненормального Марюса… но там же были еще мальчишки и девчонки, совершенно обычные, живые…

Этот Лешка смотрел понимающе. И я, разозлившись сам на себя, деловито спросил:

– Мы что, их будем измором брать? У них, наверное, запасы…

– Не измором, – возразил Лешка. – Стемнеет – подожжем частокол.

– Ха, – вырвалось у меня. – Спичками? У меня еще зажигалка есть…

– Работает? – слегка завистливо поинтересовался Лешка. – Нет. У нас есть смола в глиняных горшочках. Как гранаты зажигательные…

…До темноты мы шлялись под стенами. Никто не стрелял, хотя временами за частоколом виднелось движение. Я отогнал всех наших раненых – Кольку, Арниса, даже Саню с Олегом Крыгиным – подальше и отдал под свирепый контроль девчонок, которые, дай им волю, и абсолютно здоровых уложили бы на долгий отдых. Кое-кто отправился на охоту, и еще до темноты горел костер, а на нем (точнее – под ним, в земляной печке) пеклось мясо. Наши успокоились, стянулись к огню. А я продолжал стоять за кустами, рассматривая частокол.

Меня так увлекло это занятие, что я не заметил, как подошла Танюшка. Обратил внимание только когда оказалось, что она стоит рядом.

– Я не спросил, – вырвалось у меня. Танюшка кивнула. – Тебя не тронули?

– Я даже не успела толком испугаться, – призналась она. Потом добавила: – Я испугалась, когда увидела, что ты пришел. Один, без оружия…

– Они так сказали, – пояснил я. – Я даже не думал, что буду делать. Просто пришел, а потом все само получилось.

– А если бы наши не успели? – Танюшка вздохнула, поправляя перевязь корды за плечами.

– Но ведь успели же…

– Но если бы? – настаивала Танюшка.

– Я бы погиб раньше, чем убили тебя. – Я сказал это и, смутившись, уставился на носки своих туфель. Попросил жалобно: – Тань, хватит, ну чего ты какую-то ерунду спрашиваешь…

– Не ерунда это, Олег, – слегка поучительно заметила Танюшка. И замолчала, рассматривая верхушки деревьев.

У меня не нашлось, что сказать. А Танюшка присела на полуповаленный ствол и похлопала возле себя. Я сел тоже, вытянув ноги и положив палаш поперек колен. Так мы и сидели, молчали и любовались тем, как солнце садится за прибалтийский форт. Дымок в вечернем свете стал лиловато-розовым, очень отчетливо разносились звуки.

– Дождь будет, – сказал подошедший Вадим. Он держал меч на предплечье, без ножен.

– Ты тоже против? – поднял я голову. – В смысле – против штурма?

– Ничего я не против, – флегматично ответил он. – Может, и возьмем.

– Раньше за тобой такой агрессивности не наблюдалось, – заметила Танюшка.

– Ладно, стоп, – попросил я и, встав, оперся ладонью о дерево, возле которого стоял Вадим. Понизил голос: – Раз уж ты с этим Лешкой первым повстречался, то постарайся еще одну вещь сделать. – Вадим изобразил полное внимание. – Постарайся узнать, что у него и его ребят такого против Марюса.

– Узнать? – уточнил Вадим. Хмыкнул и кивнул: – Ладно, попробую и доложу. Сейчас и начну.

Он ушел, а мы вновь остались одни. Я больше не садился. Танюшка, глядя в сторону частокола, вздохнула:

– А мы сильно изменились. Сильно-сильно… даже страшно немного.

– Не немного, а очень, – вырвалось у меня, и я на секунду почти решил, что уведу ребят из-под этих стен.

Но только на секунду. Потому что тут было нельзя прощать нанесенных обид. Никому и никогда – а они обидели Танюшку. Даже не меня…

…Вадим с Лешкой подошли через двадцать минут. Вадим остановился подальше, делая вид, что он тут посторонний. А наш неожиданный союзник подошел вплотную.

– У нас все готово, – сказал он. И вдруг добавил: – Было время – и не очень давно, – когда мы с этим Марюсом пересеклись на берегах Балтики. Прибалты напали на наших девчонок в лесу. Одну убили. А другую сперва изнасиловали. Убили потом. И не сразу… Потом я потерял двух ребят, когда пытался отомстить. Но этот Марюс все равно вывернулся… Я и не знал, – лицо Лешки ожесточилось, – что мы стоим лагерем буквально рядом с ним!

– Слушай, Леш, – осторожно начал я, – а тебе не кажется… ну, диким, что ли, все это? Мы воюем с урса и тут же – сами с собой.

– Я этого не начинал, – отрезал Лешка. – Ну что, вашим раздавать смолу?

* * *

Это было даже красиво – летящие в вечернем небе кометы, рассеивающие свистящие огненные капли. Потом эти кометы падали – некоторые за частоколом, некоторые разбивались о него, и по кольям текло янтарное пламя. Мы услышали крики. Очевидно, внутри если что и загорелось, то это быстро потушили. А вот с кольями они ничего сделать не могли. Кто-то высунулся было над острием, но в него точно вонзилась стрела, и тело повисло между зубцами. Я видел, как оперение стрелы вспыхнуло.

– Сейчас займется, – сказал Лешка. – Дуб не дуб, а все равно займется.

В частокол – на этот раз именно в частокол – точно ударилась вторая – последняя – порция горшков, и еще в полудюжине мест начал расползаться тягучий медленный огонь. Изнутри принялись стрелять из арбалетов вслепую, но неудачно – попробуйте делать это, если находитесь фактически внутри разгорающегося огненного кольца!

– У них там девчонки, – сказал Сергей, стоявший рядом со мной с обнаженным палашом. – У них там девчонки…

– У меня тоже есть девчонка, – сказал я, не думая, услышит Танюшка или нет.

Частокол занимался. Где-то в стороне ударила Колькина двустволка, кто-то закричал.

– Опять тушить попытались, – заметил Андрюша Соколов.

– Скорее просто бежать, – ответил Лешка. – Ладно, сейчас разгорится – и начнем. Потихонечку… А девчонки, Сергей, – ты ведь Сергей? – они тоже будут сражаться. Ведь ваши стали бы? И наши бы стали, и все тут сражаются… Ага, это вот уже дерево горит, – удовлетворенно добавил он. – Мы вот таким манером… не помню уже когда – у урса на Украине лагерь сожгли. Ох, повеселились…

– Да почти в самом начале, года три назад, – вставил новый знакомец Сморча, крепыш, которого звали Ромкой. Подбежал австриец Клаус и сообщил, что с другой стороны частокола уже полыхает вовсю.

И вот тут меня что-то толкнуло.

– Я пойду туда, – сообщил я и двинулся за кустами, слыша, как Лешка сзади напевает:

 
И когда оборвутся все нити
И я лягу на мраморный стол,
Я прошу вас,
Не уроните – бум! —
Мое сердце на каменный пол…
 

Песня была знакомая. Тщетно стараясь вспомнить, откуда же я ее знаю, я не заметил, что следом увязалась Танюшка…

…Чертов инстинкт меня не подвел. То ли там частокол оказался послабее, то ли прибалты его обрушили сами. На горящих обломках и возле них сражались несколько пар и групп, сложно было даже понять, кто где. Возле пламени темнота казалась еще гуще, но я увидел возле самого пролома Марюса. Сжимая в одной руке меч, он другой тащил Райну.

– Стой! – крикнул я. Марюс повернулся. И увидел меня. Даже в неверном свете огня, даже на расстоянии я увидел в глазах прибалта злое отчаяние. – Стой, Марюс! – Я перескочил через горящее бревно. – Мы еще не договорили.

Марюс оттолкнул Райну. Та остановилась около горящего пролома. Я шагал к нему, доставая дагу.

– Не трогай ее, – попросил Марюс, кивнув в сторону Райны, следившей за мной стеклянными глазами. – Тебе я нужен.

– Где-то я это уже слышал, – заметил я в ответ. – Но ты не бойся. Мне она и правда не нужна. Можешь считать, что я играю в рыцарей, но ты прав – мне нужен ты.

– Я вот он. – Марюс достал длинный нож.

– Ты сам виноват в том, что происходит, – сказал я. – Можно было кончить дело миром, если бы не ваша ненависть.

– Да, я ненавижу вас, русских. – Марюс улыбнулся. – Вот за это и ненавижу – за то, что вы даже не понимаете, почему вас ненавидят.

– Понимаю, – жестко ответил я. – За то, что я не проткнул твою девчонку. Еще там, около ворот. За это действительно стоит ненавидеть. Особенно если сам поступаешь по-другому… Но я тебе сейчас еще добавлю причин для ненависти. Если победишь – можешь убираться. С ней.

– Райна, – сказал Марюс, – подожди. Сейчас мы уйдем.

* * *

Прижав тыльную сторону ладони к губам, Танюшка молча смотрела, как под наклонившимся полыхающим частоколом в багряных и черных тенях быстро и страшно перемещаются две лязгающие сталью фигуры. В левой руке Марюса – опущенной по телу – алым сверкал длинный и широкий, чуть изогнутый нож. Марюс не бил им, но этот нож был страшным – отблески пламени косо ложились на его перекошенное лицо, на искривленный рот, выплевывавший при каждом ударе: «Ыарх!.. Ыарх!.. Ыарх!..»

«Звиаг!.. Звиаг!.. Звиаг!..» – отзывалась, брызжа искрами, сталь. Левую руку Олег держал за спиной. Удары и отбивы были молниеносны. Нет, совсем не так дрался Олег на дорожке. Общей осталась лишь быстрота.

Олег стремился убить. Даже с немцем он дрался не так на том поединке. «А ведь это… из-за меня! – поняла Танюшка и, ощутив странную гордость, выругала себя: – Дура, эгоистка чертова! Он же жизнью рискует! По-настоящему!»

Отскочили. Марюс вдруг превратился в черно-алый волчок, страшно вскрикнула сталь. Танюшка закусила губу – широкий нож мелькнул у живота Олега, но из-за его спины выметнулся кулак в перчатке с зажатой шведским хватом дагой – выбитый нож полетел по воздуху и со стуком вонзился в горящие бревна. Дага перевернулась по-испански – и пропахала кровавую черту по правому боку литовца, снизу вверх. Марюс отскочил, сгибаясь, прижимая к располосованному боку локоть, меч его опустился.

Олег нанес страшный удар – отвесный, сверху вниз. Марюс вскрикнул – меч вылетел из его руки, выбитый попаданием выше эфеса. Палаш Олега уперся в горло Марюса – под челюсть – и поднял литовца на ноги. Олег напирал, заставляя Марюса пятиться.

– Дай мне поднять меч, – услышала девчонка голос литовца.

– Не нужен он тебе. – Олег довел Марюса до частокола – бревна пошатнулись, посыпалась горящая щепа; Олег на миг отстранился, и Марюс, пригнувшись, молнией бросился на него, ударил плечом в живот, свалил. Они вместе покатились по склону. Частокол, с натужным скрежетом выдрав из земли основание, рухнул в облаке легких искр, метнувшихся в небо. Если бы не Марюс – так подумать! – пылающая масса прихлопнула бы обоих, как мух…

Марюс был сильнее, но быстро слабел от раны. Дагу Олег потерял, однако в какой-то момент, действуя ногами, как кот в драке лапами, отшвырнул пытавшегося задавить его весом Марюса, прыгнул сверху – плашмя, как на мягкий матрас, – а в правой руке мелькнул быстро выхваченный метательный нож. И исчез – Танюшка не сразу поняла:

Олег ударил ножом с такой быстротой и силой, что рука стала невидимой. Ноги Марюса дернулись. Олег оттолкнулся рукой от земли и, тяжело встав, начал замедленными движениями растирать лицо обеими ладонями.