Текст книги "Медиум. Явлинка"

Глава 3

Клина в свои девять лет уже очень хорошо умела разбираться в людях и знала, что Дерк – нехороший человек. Ее любимая Лана плачет всякий раз, когда он уезжает, а потом несколько дней не может восстановиться, наполниться энергией. «Горе иссушивает ее. Горе и разлука с любимым», – говорит Ма, а Ма тоже очень любит Лану.

«Это плохой любимый. Когда у меня будет любимый, он не станет меня бросать и заставлять плакать». Клина максимально сосредоточилась, над слегка вздернутой верхней губой выступили бисеринки пота. Она сидела в высокой траве абсолютно спокойно, не переживая, что расположившиеся неподалеку Лана и Дерк заметят ее – она умеет притаиться. Сколько раз она ловила их парочку – свою обожаемую Лану в объятиях Дерка – и оставалась невидимой для них.

Дерк был такой же, как Лана, как она сама. Лана уже объяснила ей то, что они отличаются от обычных людей, от таких, как Ма и ее брат Климуш. Они были «сверхчувствительные», «одаренные». Могли видеть и чувствовать чужую боль, например.

Почти все свое детство, сколько она себя помнила, девочка проводила время с Ланой. Она любила Ма, но ей было невыносимо скучно торчать среди сковородок и кастрюль, ее не интересовало противное, липкое, непослушное тесто и редкие разговоры молчаливого Климуша с матерью у плиты. У Ланы же творилось настоящее волшебство. Она научила Клину фокусам, от которых маленькая девочка испытывала блаженство.

Как-то раз, много лет назад, она вбежала к Лане на сияющий чистотой чердак. Лана называла эту комнату своим «кабинетом». Туда приносили больных людей. Клина тихонько садилась в углу и смотрела. В тот раз больным был мальчик, примерно ее возраста, лет пяти. Он не кричал, не плакал, посетители у Ланы вообще редко плакали, несмотря на то что им, должно быть, было очень больно. Этот мальчик часто дышал, а кожа его была белой, как зимний снег. Одна нога была замотана в тряпье и казалась намного больше другой. Они встретились глазами. Даже на расстоянии Клина чувствовала – ему жарко. Лана заметила, куда смотрит мальчик, и поманила девочку к себе.

– Это Тод, ему больно. Ты хочешь помочь?

Клина очень хотела помочь.

– Я научу тебя. Встань рядом с его головой. Вот так. А теперь положи ручки на его лоб. Так. Ему очень приятно, потому что твои ладошки прохладные, а у него жар. Температура его тела очень высокая – так бывает, когда люди болеют. Держи ладошки на его голове, а я займусь ногой. Хорошо?

Клина еще раз кивнула. Она была счастлива. На всю жизнь она запомнила то несравненное чувство, когда ее ладони тушили пламя в голове маленького Тода. Она почувствовала его расслабление, увидела, как он закрыл блестящие глаза и блаженно улыбнулся.

С того дня Клина присутствовала на приеме каждого, даже если его привозили посреди ночи. Девочка могла спать крепким сном до обеда, не слыша криков петухов и разговоров матери, но, если в дом вносили больного, невиданная внутренняя сила будила ее. Она чуяла их, ощущая чужие страдания, не как собственные, но как грозу – словно воздух вдруг становился тяжелым и густым, и именно в ее силах было вызвать спасительный дождь. Жадно наблюдая за Ланой, она всякий раз ждала того момента, когда ей разрешат приблизиться и тоже помочь. Лана попутно всегда объясняла ей что-то, направляла, помогала. Со временем она стала яснее видеть, что именно делает Лана с больными – она закрашивала плохие цвета.

Все цвета на людях Клина делила на хорошие и плохие. Хорошими были чистые, яркие: розовый, голубой, синий, белый, золотой, зеленый. Они светились и переливались изнутри. К Лане приходили люди с пятнами – грязными, темными пятнами, которые появились на хороших цветах, словно смешивая краски с грязью. Цвета этих пятен Клина считала своими личными врагами: серый, кроваво-красный, болотно-зеленый, грязно-желтый, коричневый.

Клина заметила, что сама Лана, а еще сильнее ее руки светились золотисто-белым цветом во время исцеления. Водя рукой по грязным пятнам на теле человека, Лана словно разбавляла и затягивала их своей яркой краской.

– Мои ручки тоже золотистые, Лана. Я тоже могу, – говорила Клина, протягивая Лане свои мерцающие светом ладошки, и та мягко улыбалась ей.

– Можешь, малышка. Ты многое можешь.

Клина никогда не отводила взгляда от открытых ран, потому что они не казались ей страшными, не смущал ее и порой довольно резкий неприятный запах. Все это было словно нарисовано и не столь важно, настоящими же ее врагами стали пятна плохих цветов.

– Это человеческая аура. Когда человек болеет, она окрашивается по-другому в местах хвори.

– Да, я тоже хочу попробовать ее закрасить, как ты.

– Давай, милая, пробуй.

И у нее получалось. С каждым разом все лучше и лучше. Словно она была волшебницей, самой счастливой в мире волшебницей.

Дерк тоже был одаренный, но по-другому. Лана сказала как-то раз, что он может создавать заклинания, а боль ему видеть не дано.

Быть может, поэтому он не замечал, как Лана страдает из-за него? Клина как-то раз даже собиралась объяснить ему, но не хватило смелости. Этот высокий мужчина, казалось, никого не видел вокруг, часто задумчивый, молчаливый, обращал внимание только на Лану. Да и ту, с обидой подумала Клина, получается, не видел, раз боли ее не замечал. А Лана глаз с него не сводила. Когда Дерк приезжал, все порхала вокруг, сверкая своими золотыми локонами. Часто они вдвоем уходили шептаться в сад. Или поднимались в комнату к Лане, и Клина потом глаз не могла сомкнуть, слыша их стоны наверху.

Он приезжал к ним несколько раз в год, проводил одну-две ночи в доме и уезжал. Иногда приезжал с одаренными людьми, вот и в этот раз привез израненную девушку. Часто приезжал с Эйдеем. Веселый, добродушный Эйдей был полной противоположностью Дерку. Здоровенный, он мог так высоко подбросить Клину к небу, что ей казалось – она вот-вот взлетит. Они болтали обо всем, у Эйдея всегда было много веселых историй. Он рассказывал ей о месте, где вырос, – Родарии. О башнях, где обучали таких же одаренных, как она. Но ей, приговаривал Эйдей, повезло, что у нее есть Лана. Лана лучше обучит ее, чем вачаны Башен – так звали учителей в Родарии. Клина слушала с открытым ртом об океане Аитейне, о непроходимом Покаянном лесе. Хотелось ли ей туда? Может быть, когда-нибудь. Но пока все, что она любила, – было с ней. Она была так счастлива заботиться о больных вместе с Ланой, что большего ей не нужно было. Если уж и отправляться куда, то только с Ланой, и с Ма, и Климуша с собой прихватить, чего уж там. Хоть он нудный и угрюмый всегда.

Верн Дерк никогда ей ничего такого не рассказывал, он вообще крайне редко говорил с ней. Как можно любить такого человека? Хотя с Ланой он был вроде бы другим, смотрел на нее так… Словно хотел обнять взглядом. Девочка призадумалась. Все же нет, даже если они и любят друг друга, это какая-то неправильная любовь, раз она столько боли приносит Лане. Любовь должна приносить радость и деток, так ее учили. А их любовь приносит только слезы ее учительнице. Сколько раз Клина слышала ее всхлипы за закрытой дверью. Бывало, Лана не выходила из своей комнаты неделями и почти ничего не ела, когда верн Дерк уезжал. Ма только головой качала и вздыхала, а Клина не решалась постучаться.

Только в прошлый раз, ранней весной, Дерк вновь приехал на ночь и тут же уехал, а Лана после этого сильно заболела. Она уже не закрывалась у себя, просто лежала на кровати и почти не вставала. Большую часть времени спала, а над ней – Клина вошла в комнату и с ужасом увидела – появился противный, странный темно-зеленый свет. Не над самим телом, как бывает с другими больными, а выше, словно легкий туман парил над головой и грудью. Девочка осторожно попробовала разогнать его своими ручками, но ничего не произошло – туман не слушался ее. Она тогда очень испугалась, только ничего не сказала Ма. А что она могла сказать? Та все равно ничем не поможет. Клина с утра до вечера проводила у кровати Ланы, читала ей, пела. Лана, казалось, ее не слышала. Если не спала, лежала с открытыми глазами и смотрела в окно. Часто по бледному лицу текли слезы. Прошло неизвестно сколько недель, и Клина уже совсем отчаялась. Ма только головой качала и твердила про «разлуку» и «любовную тоску». А потом принесли мужчину, который упал с лошади и повредил позвоночник. И Лана вдруг встала, едва его в дом внесли. Уж Клина чуть с ума не сошла от радости. Плохой темно-зеленый туман потихоньку рассеялся. Едва Лана приступила к делу, как вновь засветилась золотисто-белым, хоть и не таким ярким, как раньше.

Вот тогда-то Клина и решилась. Дерк недостоин ее любимой, самой прекрасной на свете Ланы. Он заставляет ее страдать, и так ужасно, страшно болеть, а значит, она сделает все возможное, чтобы он больше не смог ее расстроить. Пройдет время, и Лана забудет его, она будет счастлива с ней, с Ма, с больными. Вылечится, как в этот раз, только теперь навсегда.

– Ты больше к нам не придёшь. Никогда, – она уже не в первый раз входила в транс, повторяя одни и те же слова, но сегодня подготовилась основательно. На коленях у девочки лежал небольшой исписанный клочок бумаги, абсолютно ей не нужный – за последние десять минут Клина успела выучить наизусть необходимые ей незамысловатые строчки.

– Ты больше к нам не придешь. Никогда. Ты больше не увидишь Лану. Ты никогда ее не расстроишь.

Спустя несколько минут она перестала узнавать и слышать собственный голос, мысли покинули маленькую головку. Разговаривать с Вселенной Лана научила ее совсем недавно. Клина была в восторге от ощущения солнечного тепла, наполняющего каждую частичку ее тела. Лана объяснила ей, что медитация – самый лучший способ восстановить силы, а еще это возможность исполнения желаний. Вот последнее как раз заинтересовало Клину больше всего. Она принялась каждое утро усердно тренироваться в медитации, желая заполучить золотистые волосы, как у Ланы. Только все ее попытки всегда заканчивались одинаково, как и в этот раз.

Внутри развернулась удивительно огромная пустота, а несмолкаемый голос шумел льющейся водопадом водой. Еще мгновение, и все озарилось ярким белым светом, сквозь тело хлынул благостный сладкий поток.

Клина не помнила, что случилось потом. Прекрасная, неповторимая вспышка счастья, за которой меркнет весь мир, все желания. И вот она уже проснулась на теплой земле. Верна Лана и противный Дерк исчезли. Ну вот. Она опять все проспала и не сумела «запустить» свое желание. Как всегда. Клина встала, стряхнула с платьица колоски и прилипшие соринки. Она пришла сюда сразу после завтрака, а сейчас солнце клонилось в сторону горизонта. Нужно спешить домой, а то Ма заругает. Девочка бросилась бежать по огромному полю, вдыхая свежий воздух. Высокая, выгоревшая под безжалостным летним солнцем, трава устало клонилась к земле. Август почти закончился.

Клина увидела дым и почувствовала его горьких запах одновременно. Черный столб тянулся от земли к синему небу. Горел ее дом на окраине города. Девочка ахнула и что было сил припустила вперед. Добежав до самого дома, она влетела в толпу соседей и остановилась. То, что она увидела, было слишком, слишком! Из самого ее нутра вырвался чужой надрывный звук – словно крик умирающей птицы. Чьи-то руки рядом зажали ей рот, обняли и с силой вжали лицом в платье, пахнущее рыбой и чесноком.

Глава 4

Вновь и вновь они спускались по каменным ступеням, переходили из одного зала в другой. Бесконечным переходам не было конца. Ее босые ступни сбились о неровные камни и кровоточили. Скудный свет одного-единственного факела в руке стража отражал их причудливые тени на стенах. Ивири оступилась и упала, больно ударившись коленями и разорвав платье.

– Встать! – прорычал страж позади нее, и девушка ощутила острую сталь меча у себя между лопаток.

– Не ори и убери меч! – скомандовал второй, который шел впереди с факелом. Он наклонился и подал ей руку. – Вы не ушиблись?

Ивири поднялась, опираясь на его руку, отрицательно мотнула головой. Страж внимательно посмотрел на нее, отвернулся и продолжил ход. Оба стража были обычными людьми, в отличие от того лысого в алой мантии, который остался наверху. С ним явно было что-то не то. Ивири вспомнила его холодный взгляд, сковавший ее тело у дома Ланы. Но разве может взгляд обездвижить? Выходит, что может. Она голову даст на отсечение, что он обладал какими-то жуткими способностями. Всего лишь просто смотрел на нее, а Ивири не в силах была ступить и шагу, чтобы убежать. И еще – безумный страх завладел каждой клеточкой ее тела, от ужаса колени подкашивались. Стражники просто перекинули ее через круп лошади и повезли в неизвестном направлении, а она не только пошевелиться – ни единого звука издать не могла. Лысый в алой мантии ехал следом, она чувствовала его присутствие. Наконец они остановились у высоких ворот из черного металла. Им немедленно отворили.

– Не калечить! – прохрипел лысый, развернулся и направил коня прочь.

С его уходом почти сразу девушке стало легче. Она смогла приподнять голову и увидела, что они въехали во внутренний двор. Вокруг сновали люди в доспехах. Лошадь, на которую ее забросили, остановилась у дверей дома. Всадник спешился и, рывком стянув девушку, поставил ее на ноги. От резкого переворота в голове все поплыло, и она едва не упала. В то же мгновение дверь открылась и ее втолкнули внутрь.

Едва она переступила порог, шагнув в каменную темень, как страх и бессилие вернулись. Ивири взглянула на стражей – нет же, обычные мужчины, высокие, в блестящих доспехах. Казалось, влажные стены из черного грубо обтесанного камня сами источали этот вязкий холод. Они не спеша спускались вниз по ступеням. Нарастающий страх перешел в панику.

– Куда вы ведете меня? – Ивири попыталась обернуться, но стражник в ответ толкнул ее в спину. Ивири едва удержала равновесие, чтобы не упасть на впереди идущего стража. За что ее схватили? Что же она такого сделала? «Ведьма! Тащи ее отсюда и уходим, если не хотите поджариться!» – так крикнул страж в доме Ланы. Ивири содрогнулась. Обвинение в ведьмовстве. Вновь! И ведут ее к подземникам! Ужас пробрал до костей, внезапно стало тяжело дышать. Ивири хватала ртом воздух. Быть может, кинуться на стража, пусть убьют ее на месте, лишь бы не пытали! В этот момент ее конвой остановился перед тремя совершенно одинаковыми деревянными дверями. Девушку подвели к левой двери и остановились. Тот, который шел впереди, установил на подставку в стене свой факел и постучал. Послышался шорох, железный лязг, и дверь со скрипом отворилась. Шагнув внутрь, Ивири от удивления на миг забыла об испытываемом ужасе.

Они попали в большое каменное помещение с высоким потолком. У Ивири зарябило в глазах – повсюду, словно муравьи, сновали люди в длинных коричневых рясах (совсем как у мантара Роуха!) – среди которых попадались и бритоголовые в длинных алых плащах. Эти люди входили и выходили из зала через десятки тоннелей и переходов. Словно городская подземная площадь! Стражи слегка подтолкнули ее в спину, и они пошли сквозь толпу. Ивири ловила на себе жадные взгляды. Это все мантары! Они доносят подземникам обо всем, что касается ведьм в Варроке. Быть может, эти, в красных одеждах, и есть подземники…

– Стойте!

Бритоголовый мужчина в алом плаще шел к ним сквозь толпу, и прохожие расступались у него на пути, слегка склоняя головы. Он подошел к ним вплотную. Ивири съежилась от ужаса под сверлящим взглядом черных, как ночь, глаз. Холод, холод. Уже знакомый холод вполз в душу. Оба стража склонились, а идущий впереди сказал:

– Капитан, по вашему распоряжению в доме ведьмы обыскали все и выявили еще одну.

Ивири забыла, как дышать.

– Я вижу, – его густые угольные брови и борода странно контрастировали с блестящей обритой головой, – Следуйте за мной.

Он пошел впереди, и теперь уже абсолютно все таращились на Ивири. Свернув в один из переходов, они оказались в зале поменьше, но также наполненном людьми. Потом они свернули еще раз и еще. Она никогда не сможет выйти из этого лабиринта в одиночку. Впереди замаячили двери, по размеру превышающие остальные, которые раскрылись сами собой, едва к ним приблизилась четверка. Они прошли внутрь, и Ивири, не успев оглядеться, внезапно поняла, что теряет сознание – словно кто-то принялся огромными порциями выкачивать из нее воздух, свет, жизнь. Она споткнулась, упала на землю и застонала.

– Что, ведьма, тошно стало? – вдруг зло спросил капитан и пнул ее сапогом в ребра. От удара дыхание резко перехватило, девушка скрутилась клубком, не в силах подняться.

– Тут тебе нет силы, – он грязно выругался и сплюнул ей на спину.

Липкий ужас, оставшийся на жертвенном камне в маленькой приморской деревне, овладел разумом.

– Убейте! – прохрипела девушка.

– Капитан… – попытался было что-то сказать сопровождающий ее стражник, но тот перебил его:

– Свободны!

Бритоголовый капитан схватил Ивири за волосы и поволок по каменному полу. Она завыла от боли и страха, пыталась встать, но ноги не слушались.

– О смерти просишь? Правильно, сучка, ты у меня еще не так просить будешь!

Вдруг он резко ее отпустил, пнул сапогом, и она отлетела к стене, ударившись головой о камень.

– Погрейся, ведьма. Я еще вернусь.

Грохот закрытой двери, шум железных засовов. Ивири дрожала, боясь пошевелиться. Кромешная темнота вокруг, холодный, влажный камень. Наверное, она ненадолго потеряла сознание, потому что, когда пришла в себя, не сразу поняла, где находится. Ее глаза, постепенно привыкшие к темноте, смогли различить едва видимый отблеск коридорного факела, проскальзывающий сквозь решетку под потолком. Пошарив руками, она наткнулась на воду – это была небольшая лужица. Девушке страшно захотелось пить, не раздумывая, Ивири припала губами к этой лужице. Вода была ледяная. Она умыла лицо и расплакалась.

– Не плачь, милая, не теряй сил зря, – неожиданно совсем рядом прозвучал женский голос.

Ивири подпрыгнула от испуга.

– Какой толк их беречь, Тия, – усталый мужской голос, на этот раз – с другой стороны.

Ивири подняла голову и почувствовала, как по лицу стекает теплая струйка. Кровь? Наверное, ударилась головой.

– Кто здесь? – Голос так дрожал, что ее едва можно было понять.

– Никто, девочка. Здесь уже давно никого нет, – тот же мужской голос.

Было ощущение, что обладатель голоса совсем рядом. Ивири попыталась встать, но не смогла, ударившись об потолок. Каким низким он был! Она села.

– Кто это говорит?

– Не слушай Мигорта, милая, мы тут, в соседних камерах.

– Это т-тюрьма? – от страха и холода ее начала бить крупная дрожь.

Глупый вопрос. Глаза уже совсем привыкли к темноте. Ее камера была квадратной. Она расставила руки и смогла без труда упереться в соседние стены. Ни встать, ни лечь в полный рост тут невозможно. «Их держат в гробах под землей». Да, так говорили рыбаки у вечерних костров, рассказывая о ведьмах, которые попадали в руки подземникам. Великий Правитель завершил Ведьмин Век, изгнав ведьм из Варрока. Он создал особую армию – подземников. Они вылавливали ведьм в городах и заточали их в подземельях, чтобы те не приносили добрым людям вреда. В мелких поселениях на службе у подземников были мантары. «Тебе повезло, что я не отдам тебя подзменикам, дочка! Я сам выгоню из тебя дух зла! Ты мне еще спасибо скажешь! От подземников живыми не возвращаются!» – визжащий голос мантара, казалось, звучал в этой пещере. Ивири обняла себя руками, глубоко задышала, не давая панике власти.

– Это не тюрьма, а склеп, в котором хоронят заживо, – вновь прошелестел мужчина.

По верху всей стены шла железная решетка, и девушка вгляделась в неясные очертания. За толстыми решетками с обеих сторон маячили еле видимые в темноте головы.

– В рот мне уши! От твоей болтовни только хуже, Мигорт, и они это знают. Ты играешь им на руку, – в голосе женщины звенела сталь. – Ты можешь сдаться, сломаться, я не осуждаю… Если не чувствуешь больше в себе сил противостоять, проваливай отсюда. Служи своему новому хозяину. Но не разливай тут свой липкий страх и уныние, Наррака тебя побери!

– За что вас тут держат? – спросила Ивири.

Мужчина хмыкнул, но промолчал. Ответила женщина:

– За нашу силу, девочка. Как тебя зовут?

– Ивири.

– Я Тия. Сколько тебе лет?

– Семнадцать.

– Молоденькая еще. Давно ты проявилась?

– Я… что?

– Давно ли ты проявилась?

– Я не понимаю…

Послышался шорох. Ивири почувствовала, как что-то едва ощутимое, теплое скользнуло по ее волосам, и вздрогнула.

– Силы небесные! – приглушенно воскликнула Тия. – Какой у тебя дар, милая?

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – она отодвинулась от решетки, насколько позволяли размеры клетки. Опять эти разговоры о каком-то даре. Она не ведьма!

– Что значит, ты не понимаешь?

– Она не понимает, Тия. Ее никто не проявил.

Ивири оглянулась. Рядом с ней за решеткой виднелось темное очертание головы мужчины – Мигорта. Женщина в соседней камере ахнула и замолчала.

– Проклятые вачаны! – воскликнул он.

– Не кляни их, Мигорт.

– Как могли проклятые вачаны проворонить явлинку?!

– Может быть… какой-то сбой… – в голосе Тии послышалась мольба.

– Не обманывай себя, женщина! Это дурной знак.

– Что бы ни случилось, не кляни их, Мигорт! У тебя помутился разум.

– А вы… ведьмы? – Ивири сглотнула.

Она не могла не задать этот вопрос. Мужчина опять хмыкнул. Черты его лица были не различимы во мраке.

– Ведьмы. Только, скорее всего, не те, о которых тебе рассказывали няньки. Ты откуда сама будешь?

– Из Кирана. Это деревня в предгорье Ашрум.

– Ну и как же попала сюда?

Ивири замешкалась. Как так вышло, что она здесь очутилась? За что?! Что она совершила? Ни единому человеку не причинила зла за всю свою жизнь и вот…

– Не доверяешь – не говори, – ей показалось, он ухмыльнулся, не так истолковав ее молчание.

Ивири испугалась в этой гробнице потерять собеседника. Женщина тоже молчала.

– Я выросла в Киране, – торопливо повторила она. – Это маленький поселок на берегу Удайского моря. Я никогда никому не делала зла. Как-то раз в деревню пришел медведь… Рыбаки хотели убить его, а я… У меня получилось отвести его от деревни. Он ушел и никого не тронул. Я думаю, он и не опасен был, люди просто испугались, а если бы не испугались, увидели бы, что он добрый. Но все решили, что я ведьма, раз медведь послушался меня и ушел. Меня схватили… Мантар решил изгнать из моего тела злые силы. Я почти умерла. Но меня чудом спасли. Два странника. Они привезли меня в Рукрин к целительнице Лане, она меня вылечила, а через несколько дней – сегодня – пришли стражи, спалили ее дом, убили всех, а меня привели сюда, – она замолчала, выдохнув.

– Лана… убита? – сдавленный голос женщины.

– Я не знаю, я видела убитыми ее слуг, но верну Лану – нет, – быстро ответила Ивири, – Я очень надеюсь, что ей удалось спастись! Вы ее знаете?

– Ох, милая Лана! – Женщина заплакала.

– Это ее кузина, – прохрипел Мигорт.

Ивири потрясенно замолчала.

– Я потеряла с ней связь сегодня утром, – сквозь рыдание донесся голос Тии, – Подумала, может… это я… до конца ослабела. Скажи, – женщина за решеткой зашевелилась и Ивири увидела, как толстые прутья решетки обняли белые худые пальцы, – Скажи мне! Там была девочка, маленькая Клина, что с ней?

– Клину я не видела утром, – Ивири покачала головой, – Я видела только тетушку Кару и ее сына Климуша. Мертвыми…

Послышались глухие всхлипы. Пальцы исчезли с решетки.

– Они начали брать целителей, – тихо сказал Мигорт.

– Но за что они так поступили с верной Ланой? – спросила Ивири. – Она же столько людей лечила! Тетушка Кара говорила, что к ней со всего Рукрина ходили.

– Лана была сильным медиумом, таким же, как когда-то был я, твоя соседка Тия, остальные наши невольные соседи. И ты могла стать такой же, девочка, но не успеешь, видимо. У всех нас была внутренняя сила, все мы были одарены природой. Правителю не нужны сильные медиумы. Но от нашей силы он не откажется, – послышался сухой смешок.

– М-медиумы, они что, делают что-то плохое?

– Медиумы – пусть и необычные, но люди, и вольны делать выбор между добром и злом. И все эти пытки, эта тюрьма – чтобы подтолкнуть нас сменить сделанный однажды выбор. Если бы ты задала мне этот вопрос год назад, я без колебаний ответил бы, что служу свету.

Он говорил загадками, Ивири не поняла ответа, но в ее голове возникло очень много других, более важных вопросов.

– Тут сидит много людей?

– Много – не много, я не считал. Сколько из них людей, а сколько рабов…

– Рабов?

– Мы быстро теряем свою силу в подземельях. Нас запугивают, ломают, пытают неволей. И несчастные становятся рабами, потому что счастье любит свободу.

– Я не понимаю…

– Позже поймешь, – Мигорт хрипло закашлялся.

Ивири задумалась.

– Рабами? То есть мы должны будем служить кому-то?

– Да, – вновь смешок, – служить бездумно и безупречно, Ивири, не как нанятые служки, а как пожизненные рабы. Эти подземелья рассчитаны на то, чтобы ломать людей и забирать силу медиумов. В стены подземелья замка Уорк вплетены черные заклинания его древних строителей. Ты медиум, а потому чувствуешь это – страх и бессилие. Рано или поздно медиумы сдаются и соглашаются добровольно отдать свой дар в обмен на жизнь раба. Те же, кто стоит до конца, лишаются всего – силы, дара, разума. Уорк сжирает их.

– Мы в подземельях Уорка? Это замок, в котором живут Верховные Правители Варрока?

– Он самый.

– Отсюда нельзя сбежать?

– Я не слышал, чтобы кому-то удавалось, – вздохнул Мигорт.

Ивири прикусила губу:

– Вы говорите, что я тоже… этот… медиум. То есть ведьма? Так ведь в народе говорят? Тогда почему я не могу лечить или колдовать? Почему вы и эти лысые пещерники видите, что я ведьма, а я – нет? Я же ничего не умею!

Резкий смех Мигорта напоминал хриплый лай собаки. Ивири от неожиданности вздрогнула.

– Столько лет отказываться от службы Башням, чтобы на закате жизни в гробнице просвещать явлинку!

Снаружи в коридоре послышался шум. Мигорт замолк, затихли всхлипы Тии. Ивири вжалась в противоположную от входа стенку своей клетки. Света стало чуть больше. Мимо, тяжело ступая, прошли огромные ножищи в тяжелых кожаных сапогах. Звук отпираемой по соседству камеры. Ивири успела заметить мелькнувшие худые ноги, грязное тряпье. Она хотела подползти ближе к решетке, но в этот момент тяжелая железная дубина с силой ударила по прутьям, и она отшатнулась. Звонкий лязг загудел по подземелью.

– Лежать, вшивые животные!

Ее охватила дрожь, и девушка забилась в угол. Изредка откуда-то доносились приглушенные крики, и каждый раз Ивири вздрагивала от этих звуков. Несколько раз она пробовала заговорить с Тией, но женщина не отвечала, и Ивири оставила свои попытки. Она чувствовала себя виноватой перед ней. Вдруг Лану схватили из-за нее – из-за того, что та помогла Ивири? Если она действительно ведьма, в ней должно быть что-то плохое, а верна Лана приютила ее у себя, не выдав пещерникам. Неизвестно, сколько прошло времени, быть может, несколько часов, с тех пор, как забрали Мигорта. Тянулись минуты, Ивири свернулась клубком на каменном полу, закрыла глаза и представила свое синее бескрайнее море, теплый летний ветер, брызги соленых волн. Она проснулась от того, что замерзла – дрожала так, что зуб на зуб не попадал. В камере было по-зимнему холодно. Ивири принялась растирать закоченелыми руками предплечья. Странно, но ноги не околели, хотя ужасно ныли и болели – она дотронулась до ступней и поморщилась – они были разбиты. Ощущение времени полностью покинуло девушку. Она окликнула Тию, но та не отозвалась. Хотелось есть и пить.

Загремели двери. По коридору вновь кто-то шел. Несколько человек. Ивири увидела ноги стражника и длинные черные одежды его спутника. Они остановились напротив ее камеры, послышался звук отпираемого замка, дверь открылась. Ивири вжалась в стену, боясь увидеть бритоголового капитана, но в проеме показалось лицо неизвестного старика. Он согнулся вдвое, чтобы разглядеть девушку в низкой клетке.

– Выходи, дитя, – сказал он и, кряхтя, разогнулся. Ивири подчинилась и выползла из своего укрытия. Старик протянул на удивление сильные и такие теплые руки, помогая ей подняться с колен, несколько раз прищелкнул языком, сокрушенно покачал головой, разглядывая девушку.

– Пойдем.

Они прошли мимо низких клеток и Ивири оглянулась. Бесконечные ряды терялись в глубине помещения. Были ли в других ведьмы-медиумы? Вокруг стояла мертвая тишина.

– Идем, идем, – повторил старик, мягко беря ее под локоть и направляя к выходу.

Они вновь шли по лабиринту подземелья, однако теперь не спеша поднимались вверх. Крученые лестницы становились все изящнее, воздух теплел. Ивири с трудом передвигала разбитыми ногами, но стражники не подгоняли ее, а кое-где, напротив, поддерживали под руки.

– Ты можешь идти дальше? – заботливо спросил старик, когда девушка не смогла подавить стон, ступив израненной ногой на камень.

Ивири кивнула. Чем выше они поднимались, тем легче ей становилось дышать. «Неважно, куда меня ведут, лишь бы подальше от этих гробниц. Мигорт был прав, подземелья убивают. А сейчас я чувствую, как вновь возвращаются силы… Жив ли он сейчас?» – вспомнила она. «Ведь его вытащили из гробницы раньше. Быть может, так же, как и ее, провели по этим лабиринтам… Ах, только бы выжить! И что угодно, лишь бы не пытки! О чем он там говорил? „Отдать свой дар в обмен на жизнь раба“. Но ведь я ничего не умею, не понимаю в этих проклятых дарах!»

Они поднимались долго, пока не свернули в один из дверных проемов и не вышли в широкий коридор, ярко освещенный факелами и свечами. Ивири старалась внимательно запоминать все вокруг. Она твердо решила, что выживет и сбежит. На полу лежал темно-красный ковер с таким глубоким ворсом, что израненные ноги девушки провалились в шелковую мякоть по щиколотки. Стены украшали огромные картины, на которых расцветала земля Варрока – вот весенняя оттепель на реке, стайка птичек нарисована, как живая, а на другой колосится золотом пшеница в поле. На одной из картин был нарисован высокий воин в боевых доспехах, а позади него маячила армия в таких же одеждах, как и у стражей, сопровождавших сейчас девушку и старика. Ивири, впервые увидев настолько большие, цветные и реалистичные картины, на миг обо всем забыла, с удивлением открыв рот. Но старик все так же мягко, но настойчиво вел ее под руку. Они пересекли длинный коридор и остановились у высоких дверей. Без всякого стука двери распахнулись, и в лицо девушке ударил яркий дневной свет.