Текст книги "Моя маленькая Британия"

Аббревиатура ПОПО, обозначавшая правительственную программу предотвращения уголовных преступлений, звучала нормально по-английски, но вдруг обнаружилось, что в Турции так называют пятую точку тела. И хотя турецкие матери употребляют безобидное слово по отношению к своим младенцам, пришлось заменить его на ППО – чтобы никто из живущих в Великобритании 200 тысяч турок не обиделся.

И слову «проститутка» теперь не место в официальных документах, вместо него следует писать «особа» – так говорилось в инструкции, выпущенной перед самой отставкой Тони Блэра. Годы его премьерства были отмечены расцветом политкорректности, о которой британцы вспоминают каждый день – кто с откровенным раздражением, кто с опаской.

Одну женщину чуть не задавила машина. Когда она в волнении описывала приметы скрывшейся автомобилистки полицейским, те отчитали ее за слово «толстая». «Ну не могу я подобрать другого слова», – оправдывалась она, чувствуя, как сама превращается в преступницу.

Попросила бы совета – у многих полицейских имеется справочник с альтернативными словами и фразами. Вместо «азиат» надо говорить «пакистанец», «индиец»; вместо «небелый», «цветной» – «представитель национального меньшинства», вместо «диабетики» – «люди с диабетом». Настоятельно советуют избегать слов «полукровка» или «женщина-судья». Интересно, а им какую замену подобрать?

Запрещенные лексиконы есть не только у полиции. Знакомая рассказала мне, как в детском саду ее дочка учила старый стишок про овечку. Овечка, которая всегда была черной, вдруг стала радужной.

Рекрутинговые агентства стараются не употреблять слова «динамичный», «энергичный», «быстрообучаемый», «молодой», а также не упоминать суперсовременные бизнес– или медиа-квалификации – чтобы не огорчать соискателей зрелого возраста.

В этой угадайке требуется постоянная самоцензура, потому что больше нельзя называть вещи своими именами. В стране, где веками жили по Великой хартии вольностей и Биллю о правах, уважая свободу самовыражения, но руководствуясь при этом здравым смыслом, – и вдруг такое наваждение. Игра в слова подобна прогулке по заминированному полю: политкорректность сама становится карающей силой, когда речь идет о нарушителях.

Года три назад страна прощалась с Бернардом Мэннингом: ожирение и диабет доконали знаменитого комика, хотя с экранов он исчез намного раньше, потому что его шутки стали казаться обидными. («Когда 50 лет назад толпа белых гналась за одним черным, это называлось Ку-клукс-клан. Теперь это называется U.S. Open» – такое не могло звучать в эфире.) На смену Мэннингу и прочим расистам пришли правильные юмористы, но с ними скучно.

«Политкорректность разрушила британский юмор, – сказал, вспоминая комика, режиссер Майкл Виннер, которого Мэннинг называл „самым противным евреем в Европе". – Неужели эти лунатики не понимают, что в реальном мире люди говорят на другом, совсем не политкорректном языке? В наши дни у Шекспира не было бы шансов опубликовать своего „Отелло". Ведь в трагедии подразумевается, что черные военнослужащие убивают своих жен».

Щепетильность приносит плоды: суды завалены делами о сексуальной, расовой, религиозной, возрастной и прочей дискриминации. Народ учится «качать права».

Как говорится в книге «Все мы – жертвы» Дэвида Грина, 73 % населения могут быть причислены к «обиженным». Это все женщины, а также мужчины, относящиеся к национальным меньшинствам, инвалиды, пенсионеры, геи. Можно самостоятельно попытаться найти в себе подходящее качество (рыжие волосы, например). Считаться оскорбленным выгодно.

Но большинству черного населения плевать на черного барашка. Так же, как мусульманам и индусам непонятно, почему им в угоду Рождество вдруг назвали зимним фестивалем.

По телевизору показывали эксперимент – молодой журналист с двумя приятелями проверял, как публика отреагирует на них: инвалида-колясочника, белокожего англичанина без особых примет и пакистанца в традиционной одежде. Поодиночке они создавали похожие ситуации, ища содействия у сограждан. На улице больше внимания досталось колясочнику, что объяснимо чисто по-человечески. Ему и автомобиль помогли починить, и без очереди пропустили, и денег на поезд дали.

При общении с властями проблемы возникли у среднестатистического англичанина. В муниципалитете Брайтона он попросил разрешения прийти на городской праздник с собственным флагом. «А что символизирует ваш флаг?» – спросили его. «Традиционные ценности – Англию, христианство, семью». «Нет, вы можете обидеть представителей других религий, а также геев».

В супермаркете и ресторане лучше всех было мусульманину, хотя он извел обслуживающий персонал требованиями найти цыпленка, умерщвленного по особым правилам. Но когда дело дошло до поиска работы, самым успешным оказался «традиционный» англичанин.

Получается, что, если люди не боятся быть наказанными за политическую некорректность, они о ней и не вспоминают. «Все более или менее справедливо», – подвел итоги автор эксперимента. Он, кстати, был мусульманином.

Сама идея всеобщей любви и равных прав замечательна. Почему же она превращается в свою противоположность – очередное наказание инакомыслящих? На тех, кто привык называть вещи своими именами, – а это независимо от национальности все-таки здравомыслящее большинство – политические корректоры навешивают псевдопсихиатрические ярлыки с «измами» и «фобией», словно речь идет о клинической патологии.

Как всегда, первопричину ищут в коммунистических идеях Якобы в свое время марксисты, поняв, что консервативные по природе западные европейцы и американцы не пойдут кровавым путем русской революции, решили сначала изменить самих людей, а вопрос государственной власти оставить на потом.

Группа этих мыслителей, известных под названием «Франкфуртская школа», эмигрировала в США. Они добились большого влияния в американских университетах, посеяв там первые зерна политической корректности. Почти все идеи радикальных феминисток и школьных реформаторов, противников семьи, а также преподавания традиционных литературы и истории, приверженцев раннего сексуального образования и придания полных прав гомосексуальным бракам проросли из этих зерен.

Если это правда, то политическую корректность можно считать одной из самых успешно внедренных в современной истории идей. Тем более что те, кто попал под ее влияние, даже не подозревают об истоках.

Мы сидим в пабе за большим столом и ждем, когда официантка-чешка принесет заказ. Приятели мужа только что вспоминали детство: все они выросли в одном и том же суровом рабочем районе, где не только иностранца, любого чужака не торопились привечать. И теперь они волнуются, что иммигрантская волна накрыла Британию. Из-за нее их родной городок стал неузнаваемым, как будто на карте появилась другая страна.

Вместо цветущих палисадников – пыльные квадраты земли, из типично английских домиков выходят замотанные в темное женщины или старцы, словно перенесенные сюда с восточных базаров. К уда подевались прежние жители?

Лет сорок назад мужчины из теплых, но очень бедных стран были приглашены в Великобританию на тяжелую и низкооплачиваемую работу. Экономика от этого вроде бы выиграла. Кто ж знал, что за ними потянется нескончаемая цепочка родственников, знакомых, родственников знакомых.

Под местные обычаи приезжие подлаживаться не стремятся. Одна экзотическая леди, говорят мне, так невзлюбила предоставленный ей дом, что поселилась в хижине.

– В какой еще хижине? – я сначала улыбаюсь, но потом замечаю серьезные лица собеседников.

– Глиняной, соорудила прямо в саду…

Неудивительно, что англичане бегут от подобного соседства – в уголки, пока не затронутые переменами, или заграницу. Оставшиеся тоже подумывают о переезде.

– Кто заказывал бифштекс с кровью? – это официантка при несла еду.

Никто не заказывал.

– Я, видимо, не поняла, – смущенная чешка уносит бифштекс обратно. Ох, нелегко дается преодоление языкового барьера.

– Восточноевропейцы еще добавились, – сразу вспоминают друзья.

Забыли, кто я такая? Но речь, оказывается, идет о поляках, приезжающих в Лондон на всевозможных видах транспорта. Польские строители, сантехники, водители быстро сбили цены на рынке труда, и симпатичная прежде нация сразу показалась англичанам угрожающе мобильной толпой. Некоторые приезжие даже умудряются получать здесь пособия на своих оставшихся дома ребятишек.

Не всем удается найти работу. Неудачники спят на улицах и в арендованных на ночь общественных туалетах, а днем ловят карпов в местных прудах Они рады бы уехать, да денег нет. Приходится муниципалитетам скидываться на билеты до какого-нибудь Вроцлава.

Но самую большую нагрузку на систему принесли нежадные до работы восточноевропейцы, а беженцы. Пока рассматриваются их просьбы об убежище, им положены отдых, социальный пакет, жилье. Даже в случае отказа они не спешат обратно: одна пакистанка уверяет, что недобрые сограждане будут смеяться над ее баскетбольным ростом, другой беженец жалуется на нелегкую судьбу африканского гея (его арестовали за изнасилование англичанки).

Первыми забили тревогу полицейские, врачи и учителя. Как учить детей, если класс говорит на двадцати языках? Сколько лет томить пациентов в очереди на операцию, если койки в больницах заняты «туристами»?

А я вспоминаю свой визит в стоматологическую клинику. В заполненный пациентами разных национальностей холл вошла косоварская мама с четырьмя детьми (пятый должен был скоро родиться) и при помощи переводчика-соотечественника записала на прием свою быстро растущую семью. Работница регистратуры, она же кассир, денег с них не взяла: беженцы имеют право на бесплатное лечение. По местным правилам пациенты стоматолога обязаны доплачивать за услуги национального здравоохранения. Заплатили единственные в той разноцветной толпе англичане – мой муж и бледный джентльмен, нервно дергавший ногой в углу.

– А как же лояльное европейское отношение ко всем? – спрашиваю я.

– Оно возможно, если ты живешь в поместье и дом ближайших соседей не виден из окна. Политикам нужны голоса – у приезжих семьи быстро растут.

Мои собеседники непохожи на радикалов, они представители работающего, честно отдающего налоги класса, на котором держится Великобритания.

В газетах пишут, что благодаря иммигрантам население острова к середине столетия увеличится на рекордные 11 миллионов. И имя Мохаммед стало самым распространенным среди даваемых новорожденным мальчикам. Что в известном реалити-шоу опять случился расовый скандал. И что в аграрных районах, где раздражены наплывом иностранных рабочих, назревают беспорядки…

Правительство изо всех сил старается смягчать конфликты, а белый рабочий человек все чаще посматривает на ультраправую Британскую национальную партию (БНП). Поддерживать ее считается неприличным, но многие голосуют за националистов просто в знак протеста.

«Хочу свою страну обратно!» – написано на листовке БНП. Кто-то просунул ее в мою дверь накануне довыборов в муниципалитет.

Мою предыдущую статью обсуждали в русском Интернете, и некоторые отечественные либералы увидели в ней клевету на расцветающее культурное многообразие Европы. Похоже, их сны о далекой разноцветной Европе гармоничны, как реклама «Бенеттона».

Но тут обнаружилось, что их британские единомышленники тоже обитали в выдуманном мире. Проверка реальностью наступила, когда националисты из БНП благодаря поддержке избирателей Ливерпуля, Манчестера и Йоркшира впервые добились двух депутатских кресел на выборах в Европарламент.

Очередной шок случился, когда ВВС в своей популярной программе на злобу дня Question Time предоставила телеэфир лидеру БНП Нику Гриффину. Прежде ультраправые перед национальной аудиторией не выступали.

Скандал начался еще до передачи. Политики спорили, стоит ли вступать в диалог с фашистами. Телевизионщикам грозили судебными исками, а возле телецентра собралась демонстрация протеста. Но ВВС заявила, что демократия будет попрана, если партия, добившаяся успеха на выборах, не получит эфир. В результате Question Time смотрело рекордное число телезрителей – восемь миллионов.

Перед внутренней аудиторией, состоявшей из представителей столичной молодежи и этнических меньшинств, уселись четверо белых мужчин – ведущий, три известных политика, Гриффин в том числе, а также две строгие темнокожие дамы – спикерша от консерваторов и афроамериканская писательница. Дружное избиение фашистского младенца началось.

«Вы отрицаете факт Холокоста». – «Отрицал раньше, а недавно поменял мнение», – вывернулся Гриффин, но на другие вопросы ответил откровенно: геев не любит, ислам считает религией, опасной для Британии. Сам Черчилль, по его мнению, был бы сегодня назван исламофобом и наверняка присоединился бы к БНП. Попутно Гриффин защитил Ку-клукс-клан как организацию, которой чуждо насилие. Сидевшая рядом с ним афроамериканка задохнулась от возмущения и отодвинулась от Гриффина, когда чуть позже он попытался приобнять ее.

Никто из приглашенных не хотел иметь ничего общего с лидером БНП. Они даже не сошлись бы с ним во мнении о том, что Земля круглая. Гриффин заявил, что говорит от имени белого рабочего, британского христианина, которому грозит геноцид. Но превратиться из обвиняемого в обвинителя так и не смог.

И тут я поймала себя на мысли, что сочувствую Гриффину, как сочувствуют одиночке, которого линчует толпа. В течение передачи руки несчастного лидера тряслись, лицо подергивалось от слабого тика, вдобавок он посмеивался без видимой причины, за что получил выговор от ведущего. Говорят, даже теща зовет его бездельником и расистом, а жена считает, что он всю жизнь занимается ерундой.

Обозреватели теперь переводят дух: хорошо, что Гриффин – не Ле Пен и у него не хватило пороху превратить Question Time в трибуну, с которой он мог бы покорить сердца соотечественников. Но, похоже, после Черчилля, Вильсона и Тэтчер на Альбионе перевелись политики крупного калибра. Потому что оппоненты Гриффина тоже не блистали ни умом, ни смелостью.

Например, Джек Строу, министр юстиции и видный лейборист, был четок, пока проговаривал домашние заготовки. Но стоило чернокожему человеку из аудитории спросить его: «Не считаете ли вы, что сегодняшний успех БНП – на совести либеральной партии, провалившей иммиграционную политику?», как речь министра перестала быть внятной. Он увиливал от ответа трижды – именно столько раз прозвучал вопрос.

Уже после передачи стало известно, что ему было что скрывать. По только что опубликованному признанию Эндрю Нивера, бывшего спичрайтера Тони Блэра и Джека Строу, ослабление контроля на британских границах было спланировано ими, «чтобы утереть нос правым партиям». Лейбористы мечтали создать в стране небывалое этническое многообразие, рынок дешевой рабочей силы, а заодно гарантировать себе места в парламенте (90 % черных британцев и три четверти британцев азиатского происхождения голосуют за партию труда).

Начиная с 1997 года в страну приехало три миллиона иммигрантов, и сегодня Великобритания похожа на перегруженный корабль, пассажиры которого – черные, белые, желтые – давно жалуются на тесноту. Но капитан продолжает пускать на борт новых прибывающих. Прогноз населенности, или, правильнее сказать, перенаселенности, на 2029 год – 70 миллионов. Эта цифра пугает многих.

Странно, что никто в этом демократическом государстве не спросил у коренного большинства – согласно ли оно, чтобы его жизнь была изменена таким кардинальным образом. Его представителей даже не пригласили на запись передачи. После эфира начался поток жалоб, что организаторы передачи нарочно подобрали аудиторию среди нацменьшинств и перестарались с показательной поркой Гриффина, в то время как порки заслуживают лейбористы.

Плоды лейбористской политики особенно заметны в Лондоне – впервые белые британцы стали меньшинством в собственной столице. Вместо Рождества проходят «зимние фестивали», служащих наказывают за ношение скромных нательных крестиков, а каждый, кто выражает недовольство новым порядком вещей, рискует получить ярлык «расиста». В ответ народ пакует чемоданы и уезжает в Канаду или Новую Зеландию – или же голосует за БНП.

В создавшейся ситуации у фашиста, даже такого пародийного, как британский, есть все шансы увеличить свой электорат. На месте Ника Гриффина я бы в конце Question Time предложила министру-лейбористу пари, что БНП на следующих выборах получит еще больше голосов.

Великая феминистская революция и ее последствия

Еще в XVII веке некоторые английские доктора пугали женщин, что если те будут долго и усердно думать, их мозг может повредиться. Феминисткам было против чего побороться. В результате сегодня в Великобритании, стране победившего феминизма, женское население пользуется огромными правами.

Английская женщина не боится мужа или партнера – даже при одной угрозе с его стороны на вызов примчится полиция, и голубчику запретят приближаться к подруге ближе, чем на несколько сотен метров.

В случае развода она выходит из здания суда с гордо поднятой головой. Как правило, муж теряет намного больше (порой почти все, дом и детей, – если судья попадется понимающая). Даже когда семья развалилась по вине женщины, вполне может получиться, что отец будет лишен контакта с детьми.

Мужчины пытаются привлечь к своим проблемам общественное внимание: объединяются в организацию «Отцы за справедливость», наряжаются в дурацкие костюмы Человека-Паука – чтобы зависнуть над лондонским Тауэр-Бридж, тем самым надолго парализовав автомобильное движение, или Супермена – чтобы с полными отчаяния плакатиками вскарабкаться на стену Букингемского дворца. Но вряд ли им удастся добиться такой сплоченности, как закаленным за два века битвы полов женщинам.

Коллег мужского рода тоже можно наказать – упоминание о принадлежности к женскому племени и даже невинный комплимент вполне можно пришить к делу о сексизме, и с помощью опытного адвоката заставить работодателей выплатить штраф с четырьмя-пятью нулями.

Старшеклассницы из бедных кварталов мечтают после школы забеременеть, чтобы стать матерями-одиночками – государство сразу даст бесплатное жилье и пособие. Деньги не огромные, но прожить на них можно, не учась и не работая. Конечно, злоупотреблениями занимается меньшинство, большинству женщин система просто дает чувство уверенности в завтрашнем дне.

Казалось бы, великая женская революция свершилась, и можно просто пожинать ее плоды. Но для современного поколения она все еще продолжается. Радикалистки сражаются уже не за юридическое, а за полное фактическое равенство. Такие качества как мужественность и женственность они считают не данными от природы, а навязанными патриархальным обществом.

Я читала про несостоявшуюся пожарницу. Единственная женщина в части, она не проявила себя в тушении ни одного пожара, но успела обвинить мужчин в шовинизме – они матерились и обменивались сальными анекдотами. Зачем выбрала неженскую профессию? Говорят, что женщины, пробовавшие начать карьеру в западном спецназе, ломались уже на этапе отборочных тренировок, расплачивались физическим и нервным истощением.

Но храбрые эмансипэ продолжают вторгаться в традиционно мужские заповедники. Есть, к примеру, еще профессия слесаря-сантехника. Я пока не встречала женщин-сантехников, хотя уверена – они уже работают где-то, меняют ванны, переставляют батареи отопления, устанавливают новые унитазы…

Побить мужчин, переняв мужской подход к жизни – идея старая и живучая. Она позволяет сохранить внешнюю женственность в виде косметики, всяких там оборок и рюшей на блузках, и отбросить внутренние истин но женские «слабости».

Вот она уверенно идет на своих шпильках, Кэрри из «Секса в большом городе» – наряженная, чтобы «убивать наповал», вечно что-то хищно пожевывающая – стильная одиночка без комплексов, для которой секс с разными партнерами просто вид гимнастического упражнения. Могут ли женская душа и тело перенять мужские повадки отпетого бабника? – Незамужние двадцати-тридцатилетние решили попробовать. Уж лучше быть крутой Кэрри Брэдшоу, чем потешной неудачницей Бриджит Джонс. Запросто, как кулинарными, обмениваться с подругами рецептами оргазмов и постельных экспериментов, получать вибраторы в подарок надень рождения и заниматься любовью в подсобке офиса.

«Все, что нужно – это любовь», – пели «Битлз». Современные певицы предпочитают петь без сантиментов – о занятиях сексом, «лежании» вдвоем и о себе, несравненных. (Американские и английские исследователи изучили тексты популярных песен начиная с 1958 года, слово «любовь» из них уходило постепенно, шанс услышать его сегодня сократился в три раза.)

Британское правительство обеспокоилось тем, что 32 % женщин в возрасте от шестнадцати до двадцати четырех выпивают больше 21 единицы алкоголя за неделю (условная единица – это полкружки пива или маленький бокал вина) при более-менее допускаемой врачами норме в 14 единиц. Эксперты из национального центра социологических исследований говорят, что разница между женским и мужским застольем становится все мен ее заметной.

Британские девушки стали пить больше, чем их сверстницы из Европы, почти наравне с мужчинами. Многие из них не догадываются, что на женский организм алкоголь действует иначе. Гулянья, которые они устраивают перед выдачей замуж своей подруги, не имеют ничего общего с прежними скромными девичьими посиделками и по лихости не уступают мальчишникам. Компания возбужденных пьяных женщин на предутренней улице– это остатки henparty, прощального девичника.

Но природа рано или поздно заставляет женщину уважать собственное тело и заботиться о нем не меньше, чем о дорогих туфлях на шпильках. Энтузиастки «Секса в большом городе» перешагивали тридцатипятилетний рубеж и убеждались, что глубинное знание о G-точках не сделало их счастливыми, секс без сердечной привязанности не помог создать семью.

Феминизм (или как его теперь называть?) был хорош до тех пор, пока женщина не захотела превратиться в мужчину. Из мужских качеств она переняла самые нехорошие.

Помимо пьянства и излишней сексуальной раскрепощенности можно вспомнить недавно обнаруженный синдром Королевы Улья. Мужским его назвать никак нельзя, но ученые говорят, что проявляется он у женщин-начальниц, сделавших карьеру в мужском коллективе. По пути наверх им пришлось развить в себе жесткие черты характера. Они усвоили старый мужской взгляд на работающую женщину – как на существо безынициативное. Они отличаются особой агрессивностью в отношении других женщин – более молодых и подчиненных им, и придираются к ним чаще, чем к мужчинам. К тому же они видят в них соперниц. В пчелином улье бывает только одна королева, остальные самки должны оставаться бесплодными и обслуживать ее.

Независимость, власть, карьера, красивые платья и хороший секс – вещи бесспорно замечательные. Но если все время применять силовые приемы и считать, что удачная связь с людьми та, где ты больше берешь – что получишь взамен?

Девушки из «большого города» заботятся только о собственной высокой самооценке. Дисгармония их жизни напоминает круг с искаженными Инь и Ян, их разговоры и поведение пугают мужчин, но они пока этого не замечают, считают себя абсолютно нормальными и рассчитывают найти привлекательных и преданных партнеров. Отсутствие любви – даже не в романтическом понимании этого слова, а как главной черты женского характера, в старомодном смысле доброты, преданности и заботы, обязательно напомнит им о себе. Саморазрушительный процесс завершится разочарованием и, конечно, слезами. Плакать женщины никогда не разучатся.