Текст книги "Летний день, или Корыто со старостью"

– Вот еще барыни! – Новоиспеченная птичница снова подняла глаза на насмешниц. – Все такие разэтакие, сидят как на выданье, а на полу-то что творится! – Валентина брезгливо переступила с ноги на ногу.

Несколько квочек продолжали ее высокомерно осматривать. Валентина несколько поубавила спесь – все-таки курятник был не ее вотчина, – прислонилась спиной к занозистой стене и стала пробираться поближе к гнездам. С трудом выдерживая куриный взгляд, засунула руку в солому, нащупала еще теплое яйцо и воровским движением переложила находку в корзину. Рука потянулась за следующим яйцом. Курицы, прищурив тонкие синюшные веки, ушли в себя и больше уже на нее внимания не обращали. Валентина нашла еще с десяток яиц и покинула куриное царство.

– Проходимка, – не церемонясь, квохтнула ей на прощанье одна из куриц.

Валентина не обиделась. Но ей стало как-то неловко. Вроде как курица, а выходит, что права. Курица, она ведь и правда вроде как при деле. Старается, квохчет, дает по яйцу в день. И ей, Валентине, до курицы этой, как до стахановки, всю жизнь она гоняла цифры из столбика в столбик, и ладно бы еще гоняла с удовольствием, с воодушевлением, а то ведь гоняла только потому, что надо было гонять. Не ей, а кому-то… Да что там говорить, перед цифрами она особого трепета не испытывала. Не благоговела. Вроде как кудахтала, а все без толку, так и не снеслась.

Выйдя из курятника, Валентина одной галошей увязла в грязи, чуть было не уронив корзину, дернула ногой, грязь, чавкнув, отпустила ногу. Валентина, чуть подхватив свое объемное тело, стараясь обходить грязь, пошла к дому. Анатоля нигде не было видно. Рассвело. Осеннее солнце не радовало, выкатывалось из-за горизонта часам к восьми, нехотя, с пробуксовками катилось вдоль земли, пока наконец, скатываясь в тяжелые тучи, не убиралось восвояси. В доме уже проснулись. Наверху шумела вода, скрипели половицы и время от времени ухали двери. На кухне никого не было. Валентина вытащила еще теплые яйца из корзины, достала сковороду и стала колдовать над нехитрым завтраком. Стол для всех стоял здесь же на кухне.

За завтраком собралось, помимо Блинчиковых, еще несколько человек. В основном серые неинтересные лица. Отличалась только одна парочка. «Мотыльки» были их первой точкой, и они с заразительным энтузиазмом рассказывали о своих планах, о том, как к чертям собачьим забросили город, вырвались из рутины и сейчас вот так налегке путешествуют, распахнув всех себя новой жизни! Валентина, ковыряясь в тарелке, их не слушала. На длинной лавке в три ряда стоял ряд банок, рядом в огромном тазу ждали своего часа зеленые помидоры. Анатоль ел быстро, как всегда, когда его ждала любимая работа. Размазав выданный кубик масла, он принялся шумно, обжигая губы, хлебать чай. Валентина с завистью посмотрела на мужа.

Следующие дни пролетели быстро и незаметно. Работы по дому закончились, и впереди ее ждал огород. С чесноком она справилась неожиданно быстро. А яблоки было собирать истинное удовольствие. Люди вокруг них менялись, некоторые задерживались, как и они, на несколько дней. Но были и транзитные – были на точке день, самое большое два, брали работу, зарабатывали баллы и отчаливали. Блинчиковы ни с кем особо не общались. Анатолю, как всегда, было ни до кого, если рядом было что починить. Да и Валентине было не до людей. Мульён она их перевидала за жизнь свою в городе. Только вырвались из муравейника. Сейчас хоть вздохнуть можно. В городе-то жуть ведь: спать ляжешь – так и думается, что и под тобой, и над тобой, и с левого боку, и с правого всё лежат люди, и всё как-то не так лежат, и всё как-то бестолково лежат, или пятками к тебе, или еще какой неприличной точкой. Но и ты не отстаешь, в отместку боком разворачиваешься. Из окна выглянешь – а там такое же окно с теткой в таком же халате, и тетка эта похожа на тебя как две капли воды – неприятно. А если дом в дом не упирается, так обязательно дорога под окном. Чадит, крутит-вертит гарь и днем и ночью. И хоть бы на ночь угомонилась. Нет же, ночью и того хуже. Машины как сумасшедшие визжат и пилят, пилят, пилят тишину. А утром выйдешь из дома, так опять люди… да если б люди – рожи, прости Господи. В «Мотыльках» все же лучше.

Ноябрь близился к концу. Валентина оторвалась от отчета и посмотрела в окно. За забором, раззявив капот, стояла старенькая «реношка». Анатоль, согнувшись и демонстрируя, как всегда, всему миру всё ту же пресловутую пятую точку, копался во внутренностях машины. Наконец он разогнулся, подбоченясь, выгнулся в другую сторону и, сняв руку с пояса, поглядел на дом. В окне увидел супружницу и по-детски наивно и весело помахал ей рукой. Анатоль был счастлив. Как и когда-то в своей старой мастерской. Валентина, никак не прореагировав, поспешила уткнуться в свои отчеты. Ей еще предстояло свести цифры. Вот уже неделю как она работала над новым вариантом анкеты. Нужно было рассчитать трудозатраты, баллы, грядки, зеленые помидоры, нахалок из курятника, приезжающих, отъезжающий – и чтобы все сошлось, чтобы не потерялось ни одного часа и не выдать просто так ни одного балла. Иначе в хозяйстве «Мотыльков» могли быть несостыковки, а там, чего доброго, хорошо налаженное хозяйство дойдет и до сбоев. Дебет с кредитом не сойдется. С бумаги на нее смотрел привычный ряд цифр.

Минуло уже недели три с тех пор, как руководство «Мотыльков» пригласило Блинчиковых к себе и торжественно объявило, что делает для супругов исключение и предлагает остаться у них на постоянной основе. Нужно вести кому-то отчетность. Да и автослесари, тем более такие, как Анатолий Иванович, на дороге не валялись. Помимо дряхлых «реношек», требующих неустанного внимания, в хозяйстве оказалось, как и предполагал Анатоль, еще два трактора и другая техника. В обмен супругам предоставлялся полный пансион. Предложение оказалось слишком заманчивым, чтобы от него отказаться.

Валентина опять посмотрела в окно. Анатоль, снова согнувшись баранкой, торчал из-под капота, даже на расстоянии Валентина почувствовала исходящее от него довольство. Дело свое он любил. В душе ее что-то неприятно шевельнулось, заныло, как будто ее кто-то обманул, а кто – непонятно. Оторвавшись от окна, она скользнула взглядом по цифрам, а потом глянула на картину на стене. Мотыльки все так же летели навстречу далекому светилу.

НА ПЕРЕКРЕСТКЕ ДВУХ МИРОВ

Весной как-то все по-другому. Весна все равно что понедельник, все хочется начать с чистого листа, старое скомкать и выбросить, а новое… новое ощутить всеми фибрами души своей: подмерзшей, окоченелой, но какой-то ненасытной… впрочем, у всех всё по-разному. Но, в отличие от понедельника, весна случается нечасто. Шурша зелеными нарядами, заглядывает она к нам мимоходом, манит своими девственными красотами и невинными лобызаньями, сыплет цветами и пленит, пленит своей прелестью… Ценность ее от этого, само собой, подскакивает, что и понятно, но, какую бы цену на нее ни заломили, народ не мелочится, чуть не на перегонки выворачивает сундуки да карманы, скидывает тулупы. Да, не жаль ему ради такой забавы раскошелиться, не жаль и вовсе без родимых порток остаться… Эх, только бы не прошла дева мимо, только бы… с размаху ударить во все бубны да по всем струнам.

Алиса сидела в городском парке на скамье, щурясь от весеннего солнца. Прямо напротив скамейки через узкую тропинку, посыпанную гравием, раскинулся куст …. На все еще голых ветках суетились воробьи. Тельца их раздулись, словно шарики, перья топорщились во все стороны, воробьи сновали среди путаницы веток, до неприличия громко чирикали, зазывая всех на свой летучий балаган. Подул ветерок, Алиса подняла воротник легкого пальтишка, воробьи сорвались с веток, чиркнули молнией перед ее носом и, пролетев несколько метров, облепили дремлющее деревце боярышника.

Девушка, проводив их взглядом, стала озабоченно озираться по сторонам. В парке было безлюдно. Алиса недоверчиво глянула на часы. Оставалось минуты три, не больше.

Странно, неужели что-нибудь перепутала? Алиса беспокойно оглянулась и вдруг поднесла часы к уху. Тикать часам было нечем, но они все же подмигнули ей, сменив двойку на тройку.

Может, скамейка не та? Девушка посмотрела направо, потом налево вдоль аллеи. Других скамеек, кроме той, на которой сидела она, не было. Нет, та… Алиса опять нырнула в воротник, но не успокоилась.

Нет, ну неужели нельзя указывать место точнее! Девушка с удовольствием зацепилась за повод уколоть начальство. А что если бы оказалась не одна, а две, три скамейки? Что ж ей тогда, разорваться? Скакать туда-сюда, что ли?

Алиса надулась. Скамейки, конечно, стоят теперь у кого-нибудь на фазенде, дачники – народ ушлый. А наши-то и не знают, что у нас тут на местах творится.

Последнее замечание было совершенно несправедливо, но распыхтевшаяся как чайник Алиса не унималась.

Нет, ну сколько можно относиться к ней, как к девчонке!

Алиса, наверно, и дальше бы с удовольствием распекала начальство, но вдруг спохватилась, внутренне собралась, тут же себя приструнила: «Смотри в оба, а то проморгаешь… сама же и дашь им повод пощипать себе перышки».

Девушка мигом выкинула из головы всё ненужное и сосредоточилась на изучении обстановки, вообще-то, работу свою она любила, хоть и смотрела на нее в последнее время, как на штанишки, из которых успела вырасти.

Воробьи вдруг сорвались с боярышника, всё затихло. Слева, в конце аллеи, Алиса заметила приближающийся силуэт. Человек шел быстро, почти бежал. Спина ее инстинктивно выпрямилась, она подобралась, чуть подалась вперед, как змея перед броском, и стала вглядываться вдаль. До фигуры было с полкилометра, Алиса уловила пока только общие черты. Кто он, этот летящий к ней человек? Дворник, забывший метлу на другом конце парка? Старичок, в приступе заботы о своем здоровье увлекшийся трусцой? А может, почитатель ходьбы с палками, сейчас таких в парках пруд пруди…

Да, кстати, чувства юмора ее начальству не занимать: в последнее время ее отправляли только к мужчинам, и даже если последние и были не совсем в ее вкусе, то уж точно во сто раз приятней Квазимодо.

«Спасибо благодетелям», – Алиса опять не удержалась, чтобы не поддеть начальство.

Человек приближался, и только что нафантазированные Алисой образы лопались один за другим.

Между ним и Алисой оставалось несколько метров.

Ну, точно, по времени всё совпадает. Девушка выдохнула. Полдела сделано, самое важное, однако, впереди: что от нее требовалось дальше, Алиса и сама пока не знала. До последнего нет твердой уверенности в том, что выкинет человек.

Алиса стала с интересом разглядывать мужчину.

«Пупсик», – тут же нарекла его девушка. По инструкции, конечно, такое фамильярное отношение запрещалось, но девушка позволяла себе это маленькое баловство. В конце концов, молодой человек никогда не узнает о том, что творится у нее в голове, а ее собственное начальство если когда-нибудь и заинтересуется этим конкретным случаем, то будет это не раньше, чем Алиса что-нибудь напортачит. Но пока работа ее была сплошной рутиной, справлялась с ней Алиса неплохо, и приглядываться к ней повнимательнее оснований не было.

Приближаясь к скамейке, молодой человек стал замедлять шаг, еще издали ему показалось, что на скамейке кто-то сидит. Теперь он ясно видел – скамейка пуста.

Причудливое наслоение веток, неожиданно принявших образ человека, расплылось, не оставив и следа.

Человек остановился.

Алиса сжалась в пружину.

«Ну, вылитый Рейнальдо», – пронеслось в голове у девушки. – Курчавый, сильный, лоснящийся… Алиса до сих пор была под впечатлением от матча с бразильским бомбардиром: знакомство с традициями и ценностями места пребывания также входило в ее обязанности.

Молодой человек выругался.

«Ай-ай-ай, штраф, тюрьма, наказание…» – Местные законы Алиса тоже знала.

– Ну, где же выход, черт бы его побрал! – не стесняясь в выражениях, выругался кучерявый. Голос у него был глубокий и, несмотря на легкую шероховатость, неожиданно приятный. У Алисы дрогнуло где-то под коленками, девушка удивилась необычным ощущения, хотела кокетливо поправить волосы, но тут же спохватилась: Дурочка, толку-то!

Молодой человек, вдруг растерял воинственность, поник, как загнанный зверек, закрутился на одном месте:

– Срезал, называется, дорогу…

Потом совершенно неожиданно для Алисы он сделал размашистый шаг к скамейке. Алиса как по команде вскочила, преграждая ему путь. Молодой человек замер – наконец заметил надпись на скамейке.

– Этого еще не хватало, – выдохнул он.

Девушка недоуменно посмотрела на молодого человека, попятилась назад, осела обратно на скамейку и тут же вспыхнула, как спичка.

Неужели ее сюда направили только для того, чтобы спасти штаны этому олуху?! Это уже ни в какие ворота не лезет! Алиса готова была разнести начальство в пух и прах, но на руке ее все так же мерно тикали часы. Время здесь течет неустанно, здесь нельзя терять ни минуты. Алиса, скрепя сердце, начала соображать, как поскорее помочь этой заблудшей овечке, скользнула взглядом вдоль аллеи, пристально посмотрела в ту часть парка, где находился выход. Поверх макушек деревьев, нарушив тишину, разлетелась музыка.

Молодой человек завертел головой, оживился и… ломанулся через деревья и кусты в ту часть парка, откуда донеслась музыка.

Ну, конечно же, выход был где-то там…

Алиса проводила его взглядом, привстала со скамейки. На слегка потрепанном бумажном листке крупными буквами было выведено: «Окрашено». Алиса от нечего делать отряхнулась, ни смысла, ни необходимости в этом жесте не было: не на всяком может оставить свой след краска.

До следующей встречи оставалось чуть больше часа, Алиса еще раз глянула на просыпающиеся деревья и последовала за молодым человеком. Скамейку со всех сторон окружили воробьи и вновь учинили бедлам.

Выйдя на городскую улицу, она направилась вдоль тротуара. Солнце заглядывало ей в лицо, то же солнце, которое дразнило ворон и воробьев, то же солнце, которое подгоняло тень, скачущую по городскому парку… Девушка подошла к остановке. Шевеля усиками, подъехал троллейбус. Алиса нашла себе местечко за спиной у старушки и мальчишки-школьника, прилипла к окну и так же, как все, перестала замечать все вокруг. За окном шалила весна, мелькали дома, вывески и витрины, и никому не было дела до молоденькой девушки, уткнувшейся носом в стекло. Троллейбус остановился, люди гуськом пошлепали через дорогу, Алиса проводила их взглядом: Кто они, эти вечно спешащие прохожие? Такие же, как она, летящие к кому-то навстречу, или такие, как этот ее бестолковый пупсик?

А может, взять и назло всем инструкциям подойти и спросить? Девушка неопределенно пожала плечами. Глупость, ее все равно не услышат.

День прошел быстро и незаметно, впрочем, как всегда. Оказавшись в своей маленькой квартирке на окраине города, которую она шутливо называла базой, она проглотила чашку кофе, загрузила вечернее сообщение.

«Алиса», – высветилось на экране.

Девушка усмехнулась своему временному, все еще непривычному имени и продолжила читать. После короткого официального сообщения о результатах за истекший день, как всегда, шли три короткие инструкции.

Улица Юннатов, напротив ателье… 9:45

Перекресток Индустриальной и Лесной… полдень

Начало Проспекта Космонавтов… 17:15

– Еще бы муху заставили из паутины вытаскивать, – хмыкнула себе под нос девушка, тем не менее запомнила три адреса.

В душе шевельнулась жажда чего-то большего.

– SOS, появляется ненасытность, свойственная человеку… –Девушка улыбнулась. – Издержки окружающей действительности…

Но тут же опять стала серьезной. А может, неспроста ее здесь так долго держат? Может, она что-то делает не так на всех этих точках, зависших на пересечении времени и пространства?

Алиса налила себе еще одну чашку кофе, вокруг все стало сладко-горьким и каким-то нежным. Перед глазами проплыла другая дымящаяся чашка кофе, приклеенная к троллейбусному боку где-то в городе… Дерзкий, приятный, изысканный – на губах заиграла улыбка – ажур-тужур, плезир-инжир… нагромождение всего и вся, всё до того бутафорское, ненастоящее… впрочем, как и всё здесь…

Алиса вдохнула дразнящий кофейный букет и съежилась от удовольствия.

И все-таки как здесь приятно! Весна! Все эти местные ощущения… ни с чем не сравнимы, эти покалывания, подергивания… У них все они давно себя изжили, а здесь… здесь – раздолье, всё еще можно испытать, здесь они даже поощряются для лучшего ощущения действительности.

К тому же здесь столько всего интересного и даже мистического. Алиса сделала еще один глоток, и ей захотелось узнать, что случилось бы с ее пупсиком, не окажись она тогда… в парке… на его пути? Да и вообще, что стало бы со всеми её protege, не окажись она в нужное время в заданном месте?

ТАКАЯ МЕЛКАЯ ГАДОСТЬ

На душе было мерзко. Да по-другому и быть не могло после всего, что произошло. Ладно бы еще так вляпаться по молодости. Молодости простительно многое. Но Дине было уже почти тридцать и разбираться в людях, хоть чуточку, пора было научиться. Хотя мужики, может, они и не люди вовсе? Так… существа какие-то внеземные, инопланетные, может, от того и сложно все так с ними, сложно и непредсказуемо. Внутри опять что-то ёкнуло. Душа. Что это? Понятие эфемерное, и тем не менее какая-никакая, а у всех она есть, и у Дины тоже. Где она помещается у других, Дине было наплевать. У нее болело где-то посередке, под кружевной дымкой роскошного французского бюстгальтера. Дина нахмурилась, легкая складка пролегла между бровями. Как это ни прискорбно, но приходилось признать – в очередной раз она потерпела фиаско, угрохала уйму времени и сил на объект пустой и недостойный. Дина толкнула стеклянную дверь. Пройдя через турникет, заскочила на движущуюся ленту эскалатора. Навстречу ей из подземелья поплыли серые безразличные лица пассажиров, вцепившись в поручень, они смотрели сквозь Дину, дышали в область, сформированную впередистоящей спиной и нижней ее частью. Чуть выше, чуть ниже, кому как повезет.

«Ненавижу их всех! – Вытянувшись в струну, девушка встала на носочки десятисантиметровых шпилек. – Только бы не попал в щель каблук», – галопом проскакала мысль не менее насущная.

Спустившись на станцию, Дина спрыгнула с эскалатора, прошла между колоннами и растворилась в толпе. Судя по табло, поезда уже не было больше трех минут, по меркам метро время достаточное для того, чтобы вызвать легкое волнение ожидающих. Народ все прибывал. Девушка встала ближе к колонне, почти прислонилась к ее холодной гладкой поверхности. Дина никогда не понимала безумцев, выстраивающихся вдоль самого края, за спиной совершенно незнакомые люди, а чужая душа потемки, и кто ее знает, что она может выкинуть. Послышался гудок несущегося состава. Дина инстинктивно отпрянула. Показавшись из темного горла тоннеля, состав вылетел на платформу и остановился. Разъехались двери, Дину внесли в вагон. Девушка быстро осмотрелась, держаться, как всегда, не за что – для столичной подземки дело обычное. Тут главное не бунтовать, стать маленькой молекулой людской массы, принявшей очертания вагона, и двигаться с ней в унисон, не диссонировать. На этот раз Дине повезло. Со всех сторон ее подпирал вполне приличный народ. Подземка имеет свою особую классификацию приличности. И, как ни странно, внешность здесь не стоит во главе угла. Иногда вид у человека вполне достойный, а вот ехать с ним рядом невыносимо. Дина осторожно поводила носом, поблизости, слава богу, не оказалось личностей в рамках метро асоциальных: дамочек, возлагающих слишком большие надежды на парфюм, лиц, бойкотирующих производителей дезодорантов, и товарищей с ярко выраженным своим запахом. До Дининой станции ехать было минут двадцать. Дина, насколько позволяли носы и пятки рядом стоящих туфель и ботинок, расставила ноги, встала поувереннее. Сжала в локтях руки, как учили когда-то на тренинге по выживанию. Как ни верти, а жизнь в мегаполисе диктует свои правила, что ни день, то битва. Грудную клетку, конечно, не раздавят, все-таки плотность не та, в конце концов, обычный час пик, а не похороны Сталина, а вот ремешок от сумки оторвать могут, да и охотников невзначай прижаться к ее груди кругом хоть отбавляй. Зажав локтем сумку, Дина грозно зыркнула на подростка, льнущего к ней сбоку, и опять погрузилась в свои тяжелые мысли, прерываемые механическим голосом, объявляющим остановки. В груди опять заклокотало.

«Ну, почему, чтобы что-то понять, нужно прочувствовать это на собственной шкуре? Она что, казенная, что ли?» – продолжила внутренний монолог Дина. Вопрос остался без ответа.

Объявили очередную станцию. Вокруг наметилось шевеление. Люди менялись местами, кто-то пробирался ближе к выходу. Справа девушка почувствовала слабый толчок. Рядом с ней вырос высокий, седовласый исполин. Мужчина втиснулся в щелку между ее грудью и спиной впереди стоящего пассажира, стал ввинчиваться, делая круговое движение по часовой стрелке. Дверь была за его спиной. Дина прижала сильнее руки к груди, уперлась в пол, стараясь, чтобы шестеренки его вращения не подцепили также ее и не развернули в противоположную сторону. Мужчина продолжал вращение, последним, что увидела девушка, были его густые усы, слишком контрастирующие с жиденькими волосиками на голове. Дина, и без того раздраженная и обозленная на всех мужиков, раскрыла было рот, но мужчина, потоптавшись на месте, уже закончил вкручивание и как ни в чем не бывало замер.

– Сделал свое дело – и мордой к стенке… – Дина была явно не оригинальна.

Мужчина не расслышал ее слов. Он стоял не шевелясь. Будь Дина внимательнее, она бы заметила, что мужчина даже в тех стесненных условиях, в которых они пребывали, вел себя очень деликатно, учитывал особенности своих габаритов, а если и двигался, то делал это по возможности аккуратно. Однако Дина, в ее нынешнем состоянии, была бы последней, признавшей в нем эту самую деликатность.

«Всю голову небось о чужие подушки вытер!» – Дина больше не думала о своем бывшем возлюбленном, теперь она сконцентрировалась на этом стоящем перед ней и ничего не подозревающем пассажире.

Точка кипения была все ближе. Кулачки ее инстинктивно сжались. Захотелось сделать что-нибудь пакостное, и не кому-нибудь, а именно этому мужику. До бывшего было уже не дотянуться. Дина сосредоточилась. Самое лучшее было бы плюнуть. Но это, как ни старайся, в нынешних обстоятельствах было мероприятие не столь легко осуществимое. Мужик стоял слишком близко, почти вплотную, а для плевка нужен размах. Плевать нужно смачно, от души, вложить в этот крохотный вязкий комок всю свою ненависть и весь пыл своей натуры. А уж натура у Дины была ого-го… и бывший говорил, и другие подтверждали. Дина сглотнула. Вариант не прошел. Нужно что-то другое.

«А ну соображай, детка!» – Слегка подавшись назад, девушка стала сверлить глазами спину мужчины. В ее плечо уперлась барсетка, торчащая у него из-под мышки.

«Не плохо бы, но страшновато. – Взглянув на барсетку, Дина отмела еще один вариант мести. – В любом деле нужно быть профессионалом, даже в деле карманника. Народу кругом куча, сцапают – и пискнуть не успею!» – От возможности быть сцапанной Дину бросило в жар, и мелкая капелька сбежала как раз посередке французского вместилища Дининых прелестей.

Поезд мчался, девушке показалось, что он набирает скорость. Нужно было соображать быстрее, мужик, судя по всему, на следующей станции собирался выходить. Что же можно еще сделать? Ущипнуть? Наступить на ногу? Закашляться ему в спину? Не серьезно, в конце концов, это мог нечаянно сделать любой другой пассажир, и особого вреда в этом не было. Вагон стал притормаживать. Пассажиры по инерции дернулись вперед. Кто-то схватился за поручни. Состав сбросил скорость. Дину залихорадило. Задай ей кто-нибудь вопрос, почему нужно было отомстить именно сейчас и именно этому мужику, она бы на него не ответила. В вагоне было полно других мужчин, и, если уж на то пошло, любой из них при Динином раскладе был виновен в причинении ей вреда не меньше, чем этот ее усач. Поезд дернулся еще раз. Пассажиры как по команде клюнули вперед. В висках у Дины запульсировало, на то, чтобы что-то придумать, оставалось совсем немного времени. Дина уставилась на его широкие плечи, крепкую шею, переходящую в монолит затылка. Шею подковой огибал воротник белоснежной рубахи.

«Вот оно! – промелькнуло в голове у Дины. – Вот оно!» Ее обдало жаром. Маленькая, совсем маленькая гадость, но во что она может вылиться! Внутри все затрепетало. В голове у Дины стали возникать образы. Вот стоит этот мужик на пороге собственного дома, вот затрещина, которую ему влепила жена, а вот он уже с чемоданом за дверью. Семейная жизнь треснула, крах всему! Дина ничего не знала об этом мужчине, но на душе стало приятно и как-то умиротворенно.

Осталось дождаться нужного момента.

Поезд вылетел из темного тоннеля, за стеклами замелькали слипшиеся, как пельмени, люди. Масса стала уплотняться, прицеливаясь к пока еще движущегося состава. Поезд резко затормозил. Откладывать больше было нельзя. Дина, поддавшись резкому толчку, вытянулась на носочках, навалилась на мужицкую спину и припечатала губы к его белоснежному воротнику. В тот же момент она отпрянула и вместе с другими пассажирами сделала шаг влево. Механический голос объявил станцию. Двери разъехались, и нескольких пассажиров выплюнуло на платформу. Мужик, влившись в людской поток, стал удаляться от вагона. Дина в последний раз посмотрела на след оранжевой помады, оставленный на его воротнике. Душа пела. Дина не помнила, когда ей было так хорошо. Мысли о том, что у мужика просто могло не оказаться жены или та окажется не такой уж ревнивой, она гнала прочь. Мелкая гадость не могла так просто исчезнуть и ни к чему не привести. Дина была уверена, что что-то должно определенно случиться!

На следующее утро Дина проснулась другим человеком. Легким, жизнерадостным, улыбчивым. Дина даже представить себе не могла, что какая-то маленькая пакость, в сущности, пустяк, к тому же причиненная не обидчику, а совершенно незнакомому человеку, избавит ее от душевных мук. Чудеса, да и только! С этого дня у нее новая жизнь, и ничего, что сегодня не понедельник.

Выйдя из дома, Дина направилась к метро. Современные метростроители не утруждают себя архитектурными изысками, тем более на окраине. Стеклянный колпак с горящей в любое время суток буквой «М». Просто и лаконично. Это раньше метро было чем-то большим, теперь это просто транспорт. Гордость былых лет превратилась в самое обычное средство передвижения. Дина впорхнула в стеклянный вестибюль, надо же, та же толстая билетерша, просовывающая в окошко билетик со сдачей, то же хмурое, слегка напряженное лицо постового, отсеивающего лиц со славянской внешностью от прочих, те же сонные, спешащие, толкающие друг друга пассажиры, наперегонки лезущие через турникет. Все кругом меняется, мельтешит, а чувство такое, что все замерло, сплошная статика и никакой динамики. Дина, как всегда, запрыгнула на эскалатор, вцепилась в движущуюся ленту поручня, ее вместе с другими стало затягивать вниз. Спустившись, Дина направилась в противоположный конец станции, там народу поменьше. Поток идущих навстречу пассажиров, только что приехавших на их станцию, был, как всегда, жиденький, это и понятно, рабочих мест в спальном районе не много.

Вдруг из-за колонны в нескольких метрах перед ней вырос мужчина. Мужчина обогнул колонну и медленно пошел в том же направлении, что и она. Дина встала как вкопанная. Это был именно тот мужик, к которому она припечаталась накануне. То же богатырское сложение, рост и даже те же усы. Стало как-то не по себе. Вероятность того, что он мог узнать ее, была ничтожной. Если он вчера и видел ее, то мельком, к тому же Дина, по правде говоря, никакими особыми отличительными чертами не обладала, так, симпатичная смазливая деваха, каких в метро тысячи. Ну а если он даже и вспомнит ее, что с того? Не будет же он хватать ее средь бела дня и разносить за испорченную рубаху? Глупость ведь, правда? Все эти мысли вихрем пролетели в Дининой головке. От ее легкости и воздушности не осталось и следа. Дина, замедлив шаг, как на привязи, пошла вслед за ним.

Исполин медленно шагал вдоль платформы. Спина у него была несколько ссутулившаяся, шаг тяжелый, свинцовый. Вчера Дина этого не заметила. Утром обычно все спешат, налетают друг на друга, а этот – как будто корабль, плывущий среди бескрайних просторов и ничего вокруг не замечающий. Мужчина явно выбивался из общей картины. Дина посмотрела на часики, минут десять есть, можно пропустить пару поездов. Мужчина, дошел до конца платформы, остановился, потом развернулся и пошел в обратную сторону. В середине платформы встал вместе с другими пассажирами, повернул голову в сторону тоннеля. Устремил отсутствующий, прихваченный тонким ледком взгляд в его темную пасть.

Дине стало не по себе. Она попятилась назад, спряталась за спины других пассажиров. Из тоннеля стал быстро накатываться сгусток звуков и света. Вырвавшись из подземелья, поезд громко продудел и обдал стоящих на платформе горячей волной. Чиркнув вдоль платформы светом фар, состав остановился. Пассажиры, разбившись на группки, стали нырять в разъехавшиеся двери. Дина наблюдала за исполином. Тот не шелохнулся. Пара человек толкнули его в спину, кто-то матюгнулся. Наконец сообразив, что мужик так и будет стоять столбом, народ стал спешно его обходить и запрыгивать в вагон. Народ в подземке сообразительный и быстро ориентирующийся, способный к быстрой самоорганизации. Поезд, дрыгнувшись, закрыл двери, народ схватился за поручни, поезд стало сначала медленно, а потом все быстрее затягивать в тоннель.

На платформе осталось двое: мужик и Дина. Дина хотела было куда-нибудь спрятаться, все равно куда, да хоть за ту же колонну, но не успела она сделать и шаг, как мужчина обернулся. Он стоял и смотрел на нее в упор. Бежать было поздно.

«Будь что будет!» – Дина ответила ему смелым, если не дерзким взглядом.

Однако мужик никак не прореагировал, более того, Дине показалось, что он все так же ее не видит. Постояв так несколько секунд, мужчина опять развернулся к платформе.

– Чокнутый, – выдохнула она.

На платформе стал снова набираться народ. Люди как солдатики выстраивались рядками вдоль белой жирной полосы на полу. С одной стороны возле мужчины пристроилась старушенция, непонятно зачем вылезшая так рано из дома. С другой вырос долговязый паренек, внимательно посмотрел себе под ноги и сделал шаг в сторону, сместившись на одну плитку влево.