Текст книги "В паутине преступлений"

Павел предлагал перейти жить к нему. Полина Матвеевна, догадываясь об их взаимности и тайных встречах, тоже при каждом удобном случае добродушно ворчала и намекала, что пора ей развестись с мужем и расписаться с Павлом, а не греховодничать. Но Мария всё не решалась оставить Василия одного, остерегаясь, что тот спалит дом и сам сгорит в нём, куря в постели в нетрезвом виде, или умрёт от голода и избытка алкоголя в крови.

Так как же быть? Она, как и большинство счастливых людей, и окружающих хотела видеть счастливыми. Но кто подскажет, как ей, самой обретшей взаимную любовь, одновременно спасти и Василия? Ведь неплохим работником был в колхозе, а теперь превратился в настоящего зомби! Жизнь без цели, что выстрел без прицела. Неужели нет выхода с алкогольного дна, куда тот себя загнал?

                  ***

Однажды в раннее воскресное утро Мария Васильевна поднялась с постели и прошествовала на кухню, снова раздумывая над вечным вопросом «как быть?», которым задаётся каждый человек, находящийся на распутье. Словно услышав мысли жены, из спальни вышел и последовал за ней на кухню с утра пьяный супруг. Видно, всю ночь сосал то ли «палёную» водку, то ли технический спирт, которые приобретает в долг на дому у проживающих недалеко от них торгашей. «Повезло» ему, Василию, – удобно, не надо бежать с утра или поздно ночью в магазин, где такому, как он, алкашу, вряд ли дадут в долг. О частниках, «подпольно» торгующих спиртным, на деле известно даже в местной милиции, но никакие меры при этом не принимаются. Может, подмазали их, сотрудников? Или те ждут, когда поступит от самих сельчан официальное заявление, чтобы завести дело на наглых перекупщиков и торговцев спиртным? Но кому хочется портить отношения с ними? – еще избу или баню спалят в отместку. Только звякни в дверь к продавцам, чуявшим свою безнаказанность и жирующим на деньги, полученные от реализации нелегального товара, сразу же откроют, снабдят заветной бутылочкой, естественно, записав, в большую амбарную тетрадь должок. При случае, Василий сдаст собранный «цветмет» или «подкалымит», рассчитается с ними. Этого тот придерживается строго. Ещё не было случая, чтобы он когда-нибудь не отдал долга. Руки у него золотые, он и плотник, и электрик, и сварщик. И хоть его давно не держат в на ладан дышащем колхозе за неумеренное питьё, без работы он не сидит. То фермер его пригласит подварить технику и сельхозинвентарь при подготовке к посевной, то жители близлежащих сёл попросят сменить проводку в доме, баню срубить, крышу обновить. Дают за работу, конечно, мизер, но ему хватает на выпивку. Жене, несмотря на возмущённые возгласы, деньги, конечно, не перепадают, сам тырит их у неё при случае из кошелька, а свои умело припрятывает в потайных местах. Мария, ругая его, из жалости всё равно подкармливает мужа – жильё-то он заработал ещё в те времена, когда колхоз был на подъёме и строил дома-коттеджи для специалистов и таких, как он, работяг, не знающих выходных и отпусков. Теперь в благодарность за крышу над головой жена, по его мнению, просто обязана содержать его, безработного!

Сына Мария Васильевна, конечно, тоже поднимает одна. Отец не касается ни вопросов воспитания, ни его содержания. Себя бы обеспечить выпивкой! С каждым днём это становится всё труднее в разорённом реформами селе – заброшены, не на что обрабатывать поля, закрываются фермы. Объём работ уменьшается, безработные сельчане разъезжаются по городам и весям в поисках средств к существованию. Одни престарелые да любители спиртного, типа Васи, остались здесь. Много ли старикам надо! У них даже подсобных хозяйств нет, где бы требовалось приложение трудолюбивых когда-то, а сейчас все чаще дрожащих от похмелья Васиных рук. Старушки трясутся над каждой копейкой – у них не выпросишь в долг, хоть умирай на глазах от похмельного синдрома. Каждая не только на лекарства и неподъёмные коммунальные тратит пенсию, но и копит гроши, чтобы подкинуть детям для погашения кредитов или внукам-студентам для оплаты учёбы в коммерческих ВУЗах. Тяга к учёбе не ослабла у сельчан и в пору дикого, бездушного капитализма. Наоборот, молодёжь, правда, лучшая её часть, ещё больше стремится к учению, надеясь тем самым обеспечить себя любимой и престижной работой, а будущую семью лучшим куском. Вон и Коля с Андреем мечтают стать геологами.

Но об этом Василий думает меньше всего, умные мысли очень редко приходят в зомбированную алкоголем голову. Он даже книги перестал в последнее время читать – не идут они ему в голову. А ведь в молодости был тем ещё охотником и любителем детективного чтива. Он в своё время даже посмеивался над женой, которая из-за ежедневных домашних дел и хлопот в подворье редко могла позволить себе почитать хорошую книжку. А сейчас круг его интересов сузился до заветной бутылки и кастрюли с едой. Мария, ёрничая, говорит, что у него клетки головного мозга давно высохли от спиртного, а их остатки после каждой очередной попойки он благополучно удаляет с башки, выливая в унитаз вместе с мочой. А ещё зло подшучивает, что по гороскопу супруг однозначно кот, поэтому-то в супе он ценит только мясо. Не подумайте, мол, что он из кастрюли лапой его вылавливает. Признаки цивилизации еще не все потеряны. Все культурно!

Пройдя на кухню, мрачный Василий, сутулясь, сел за стол.

– Меня удивляет одно, как легко ты даёшь обещания бросить пить, а сам с утра лыка не вяжешь! Ты – хозяин, нет, своему слову? – Взглянув в холодные, бессмысленные, полубезумные глаза мужа, Мария Васильевна поняла – говорить с ним на эту тему бесполезно. И не только потому, что тот сейчас нетрезв и вряд ли осознаёт смысл сказанного ею, но и из-за сложившихся убеждений, что держать слово для него, эгоиста, не выгодно, а значит, совсем не обязательно. Одним словом – полное отсутствие признаков того, что люди называют чувством ответственности и порядочности.

– Мне кажется, для тебя слова о надёжности мужского плеча, верности данному слову несовместимы с твоими убеждениями, – добавила она больше для себя, чем для него, – она заново открывала для себя родного и любимого некогда мужа.

– Чего?! – Куприянов, не понимая, с враждебным недоумением вылупился на Марию, но тут внимание его что-то отвлекло, глаза тревожно забегали, и он прилепился к окну, выходящему во двор. – Вон они, наркоманы! Надо поймать их, звони к генералу. Звони скорее к генералу, я сказал! – заорал он на жену.

– Не кричи! – притормозила его Мария Васильевна. – К какому генералу? Откуда взяться наркоманам?

Приподняв занавеску, женщина наклонилась к окну. Никого она в загороженной придомовой территории не увидела и засмеялась невесело. Допился до белой горячки мужик. Что хочешь, то и делай с ним! Как же она устала от его пьянок и безрассудного агрессивного поведения! Мария зябко повела плечами. Где-то она читала, что естественное состояние человека – жизнь в условиях напряжения, борьбы, стрессов. Без этого он вырождается, превращаясь в примитивное существо, способное лишь на удовлетворение физиологических потребностей – еды и сна. Такие существа избегают проблем, хотят быть свободными от необходимости преодолевать трудности. Но ведь, пока человек остаётся им, он не может наслаждаться абсолютной свободой, не принося ей в жертву всё и всех, в том числе и семью, ибо семья и дети – это обязанности и ответственность. Стремление к чрезмерной свободе приводит к деградации личности и вырождению общества. Алкоголики тоже безответственны, может, поэтому они так быстро деградируют?

– Я говорю, звони к генералу! – вытаращив глаза, продолжал тем временем вопить Куприянов. Женщина невольно поёжилась. Однако кривая ухмылка, как знак, что она встревожена и обеспокоена, но удерживает ситуацию под контролем, появилась на её лице. Чтобы как-то успокоить его, она взяла мобильник, сделала вид, что набирает номер.

– Товарищ генерал, рядовой Василий Куприянов докладывает, что появились наркоманы. Что делать с ними? – после небольшой паузы, добавила: – Ясно, сейчас передам ему ваше распоряжение.

Опустив трубку, Мария сказала взвинченному супругу, что генерал благодарит за службу и велит ему отдыхать, а наркоманов распорядился поймать омоновцам.

– Дай пожрать! – глядя на жену осоловелыми и сумасшедшими глазами, потребовал Василий, тут же забыв о наркоманах.

– Сейчас кашу сварю, а потом пирог с яйцами и луком приготовлю, – снова поёжившись от безумного взгляда, сказала женщина. Противоречить тому в таком состоянии было небезопасно. Да и не желала она с утра вступать в конфликт с ним, портить себе воскресного настроения, не хотелось будить скандалом и сына-подростка. Пусть отоспится, отдохнёт парнишка, завтра ему рано вставать, ехать за 10 километров в соседнее село в школу. В селе, где жила Мария с семьёй, среднюю школу, сославшись на уменьшение обучающихся детей, районное начальство закрыло. Впрочем, разве только оно повинно в этом. Политика правительства в период злополучной перестройки оказалась вдруг повязанной с советами заокеанских консультантов, на деле злейших конкурентов, к кому так чутко прислушивалась наша «элита». А соперники, как известно, завсегда рады посоветовать то, что ослабляет противника не только экономически, но и в области науки и образования. Рекомендация экономить за счёт детей, больных и пенсионеров, которые не способны к протестам, пришлась представителям верхушки, занятым в тот момент своим обогащением, как нельзя кстати. Оптимизация, будь она неладна!

Василий тем временем полез в холодильник, достал оттуда яйца, которые она купила для выпечки. Уселся за стол.

– Может, щи поешь? – предложила жена, понимая, что после того как он хорошо приложится к еде – алкоголь стимулирует аппетит – яиц для выпечки не останется.

– Наливай! – распорядился хозяин дома, разбивая и проглатывая одно яйцо за другим. Жена, разогрев, налила в тарелку щей, поставила перед ним, подала хлеб, ложку. Тот, зачерпнув со дна гущу, увидел, что мяса нет, швырнул со всей силой тарелку на пол. – Жри это пойло сама, я что, свинья, недельные щи хлебать!

– Какие недельные? – возмутилась женщина, подбирая разлетевшиеся осколки от разбитой тарелки. – Только вчера вечером сварила. Я что ли виновата, что ты ночью всё мясо, словно жирный котяра, из кастрюли выловил?

– А ты кто такая? – Вася вдруг уставился на жену дикими, налитыми кровью глазами.

– У тебя белая горячка! – бросила Мария и, схватив половую тряпку, начала вытирать мокрый пол. – Жену собственную перестал узнавать.

– А, сучка, это ты! – Выпивоха вдруг схватил нож со стола и кинулся на неё. Та еле успела разогнуться и с расширенными от ужаса глазами со всей, невероятной, непонятно откуда взявшейся силой швырнула, оттолкнула его от себя. Не удержавшись на ногах на скользком от разлитых щей полу, Вася полетел и, сбивая на своём пути табуретки, стукнулся о край тумбочки, упал на пол.

Услышав грохот, на кухню вышел заспанный Коля. Мать, постаревшая вмиг, сгорбившись, сидела на табуретке, словно весь мир, рухнув, расплющил, уничтожил её.

– Мама, что случилось?

– Я убила твоего отца! – промолвила та вяло и апатично, но зрачки её небесно синих глаз были увеличены – она явно испытывала душевные страдания. – Звони в милицию!

Паренёк, побелев, сначала застыл от испуга, затем, опомнившись, завопил:

– Не надо в милицию! Может, обойдётся! Может, он жив!

– Нет, не обойдётся – он сразу умер! – опустив глаза к долу и ещё больше ссутулившись, промолвила та безнадёжно.

Мальчишка жалобно заскулил:

– Мама, а как же институт, если тебя посадят? Я никогда не стану геологом?

Мария Васильевна, подняв на сына тоскующие глаза, усадила рядом на табуретку, притянула его голову к себе, и оба зарыдали от испуга и жалости к убитому, но больше, пожалуй, из-за отчаяния за порушенные надежды. Женщина думала о неосуществимости мечты сына и о своей загубленной жизни. Так мало радости перепало ей, так хотелось получить хоть чуточку любви, ощутить рядом надёжное мужское плечо. Но один грех влечёт за собой другой. Грех прелюбодеяния – теперь вот убийство.

– Мама, как это случилось? – наконец, спросил Коля.

– Папа бросился с ножом на меня – я оттолкнула! – сникнув, мать вытерла кухонным полотенцем мокрые глаза, вздохнула печально. – Он упал, стукнулся о край тумбочки.

– Мама, ты не виновата, ты защищалась!

– Да. Но неизвестно, как на это посмотрит милиция – свидетелей-то не было. Вдруг решат, что я хотела избавиться от него…

И вот их обоих снова вызвали на допрос в милицию.

***

– А как вы догадались, что между нами что-то произошло? – завершив свою грустную историю, обратилась Куприянова с вопросом к Полякову – она побледнела, губы задрожали, ею снова овладел страх.

– Было проверено несколько версий убийства, Мария Васильевна. Там всё чисто. Остался закономерный вопрос: если не вы, то кто? Муж ваш был в нижнем белье и завёрнут в домашнее одеяло, значит, погиб он дома. – Георгий Михайлович, воззрившись на неё большими серыми глазами, добавил: – Я предположил было, что ваш сын чем-то проломил ему голову, чтобы успокоить его, пьяного и агрессивного.

– Нет, нет, он тут ни при чём! – воскликнула та.

– А чья идея завернуть тело в одеяло и утопить его?

– Моя! – торопливо проговорила Куприянова, опережая оперуполномоченного, который хотел добавить, не сын ли предложил это сделать, чтобы замести следы смерти отца. А у самой в голове, словно колокол, звучали Колины слова: «Я знаю, что делать! Он пил с дружками, дрался, придирался к ним! Могут ведь подумать, что собутыльники убили его? Тело закутаем в одеяло и с грузилом утопим в речке. Никто и не подумает на тебя, мама!»

Дождавшись ночи, мать с сыном под покровом темноты сделали так, как запланировал Коля.

Поляков, догадываясь о простительной хитрости женщины, только головой покачал, как же сильна материнская любовь! Куприянова всё готова взять на себя, лишь бы только на чадо не упала тень подозрения!

– Я попросил сотрудников милиции опросить ваших соседей. Те сказали, что оранжевое одеяло, в которое был завёрнут утопленник, ваше – его вывешивали, когда к Пасхе выбивали постельные принадлежности от пыли. И кусок кабеля, обёрнутый вокруг одеяла с трупом, как оказалось, тоже принадлежит вам – его привез товаровед по вашему заказу в местный сельмаг, когда проводили вам телефон. Значит… – полувопросительно произнёс Поляков, ожидая от неё продолжения.

– Да, да, это я убила его, я! – снова подтвердила свою вину Куприянова – хрупкие женские плечи затряслись от неудержимых рыданий. Нервно ломая тонкие пальцы на руке, Мария Васильевна продолжала: – Арестуйте меня, только сына не трогайте – он ни в чём не виноват!

– Вы действовали в рамках закона о необходимой обороне, – кинув сочувственный взгляд на сжавшуюся в комок женщину, Поляков, успокаивая, мягко коснулся широкой ладонью её тонкой кисти, потом, налив из графина воды в стакан, подал ей.

И всё же, Мария Васильевна не находила себе места в ожидании суда. Мало ли как может всё обернуться. Вдруг, действительно, сочтут, что она ради Павла решила убрать мужа с дороги… Но Георгий Михайлович оказался прав. Суд признает действия Куприяновой как неосторожное причинение смерти в процессе отражения опасного нападения, которое не может расцениваться как превышение необходимой обороны и не влечёт за собой уголовной ответственности. Марию Васильевну освободят прямо в зале суда, где, окружив, её будут обнимать сын и Павел с детьми и Полиной Матвеевной.

К сожалению, далеко не всегда всё заканчивается так безобидно для окружающих алкоголика родных. Пьянство – источник многих бед. Оно ломает, корежит жизни близких людей. Полякову припомнился случай из практики, когда он восьмидесятых годах прошлого столетия начинал рядовым милиционером в районном РОВД. Ему тогда поручили сопровождать подозреваемую в суд. Для него, тогда еще неопытного сотрудника милиции, было дико видеть, как во время судебного заседания молодая и далеко не крупная женщина, как опасная преступница, стояла бледная с расширенными от испуга глазами за решёткой в клетке. Не верилось, что она могла убить мужа, отца своего ребёнка.

– Прошу встать! Суд идёт! – объявила секретарь, и все, хлопая сиденьями деревянных кресел, поднялись, приветствуя женщину-судью с её помощниками.

Под стражей Лидия находилась с тех пор, как она нанесла мужу Колюне смертельный удар ножом в область грудной клетки. Суд рассматривал все обстоятельства дела, из которых вытекало, что родилась Лида в неблагополучной пьющей семье. Со слов самой женщины перед присутствующими предстала печальная исповедь о сломанной судьбе. Маму с папой лишили родительских прав, воспитывалась Лида в школе-интернате, где были сосредоточены озлобленные жизнью сотни ребятишек, не видевших нормальных семейных отношений и творивших по примеру беспредельшиков-отцов насилие над себе подобными. Девчонкой Лида, защищаясь от этих ранимых, озлобленных и вспыльчивых подростков, носила при себе вилку. Правда, в характеристиках, выданных из школы и с места работы, говорилось о спокойном, не конфликтном характере Лидии. Колюня, же, плотный, кряжистый, наоборот, в нетрезвом виде вёл себя разнузданно, был буйным не только в семье, но и дрался с соседями, за что неоднократно попадал в милицию.

Будучи ещё неженатым, Колюня, настороженно поглядывая из-под низкого лба маленькими, круглыми и тупыми глазками на довольно привлекательную молоденькую Лидию, из ревности избивал её – та вечно ходила с синяками. Когда девушка забеременела, молодые люди поженились, зажили в купленном его родителями доме. Избивать муж стал чаще. С работы Колюня, обезьяна в штанах, возвращался пьяным. Если что-то было не по его, кричал, распускал руки, в результате чего жена получала гематомы на теле и сотрясение мозга. А не понравиться могло многое, например, просьба не пить, отдавать зарплату ей, а не пропивать – не на что было приобретать продукты, содержать ребёнка.

– Зачем жила с ним, если он дрался? – задала судья подсудимой вопрос. Та лишь растерянно похлопала широко раскрытыми от испуга глазами.

Действительно, что удерживало женщину возле мужа-алкоголика, не сумевшего дать ни любви, ни материального благополучия и, словно вампир, подпитывавшегося Лидиной энергией, вытягивающего из неё силы? Ведь доказано, что пьяницы и алкоголики специально провоцируют агрессией своих жертв, чтобы вызвать у них возмущение и взрыв эмоций, поглощая выделяющуюся при этом недостающую им энергию. Особенно трудно приходится в семьях алкоголиков детям.

У Лидии, нянечки детсада, оклад был более чем скромным, который она тратила не только на себя и ребёнка, но и вынуждена была кормить и одевать мужа, который не считал нужным вносить свой вклад в семейный бюджет. Уйти ей было некуда – родители тоже спились. Надеялась, что Колюня исправится? – тот много раз обещал бросить пить. Но, увы, этого не случилось! Неуверенная в себе, она, боясь одиночества и бездомности, каждый раз прощала его. Но прощала ли на деле? Недаром в школе-интернате, да и в училище тоже она носила с собой вилку, чтобы дать отпор обидчикам – тихие воды глубоки! Как оказалось, и мужу она не простила побоев и унижений, которым тот подвергал её, жестоко отомстила, по словам адвоката, «находясь в состоянии аффекта и неправильно оценив ситуацию».

В тот злополучный день супруг, здоровенный бугай, снова поднял на неё руку, поливая отборной нецензурной бранью, больно ударил огромным кулачищем в лицо. Ошеломлённая очередной его жестокостью, хрупкая Лида не удержалась на ногах, рухнула на пол. Но гнев придал женщине сил. Поднявшись, быстро схватила подвернувшийся под руку кухонный нож, крикнула в сердцах:

– Я тебя убью, негодяй! – Она не собиралась убивать, угрозой хотела лишь остановить мужа от дальнейших побоев.

– Давай! – дебильный глава семьи, уверенный в своей безнаказанности – трусиха-жена не осмелится тронуть его – выпятил грудь. И она, неожиданно даже для себя самой, ударила прямо в сердце, вымещая свою ненависть за несостоявшуюся жизнь сначала в родительском доме, потом – в мужнином. Это был настоящий бунт, протест против бытового садизма и насилия, систематически творимых над ней. Но в какой агрессивной форме и манере! – другому поведению она, впрочем, и не была приучена в семье родителей.

Но самосуд не допускается в цивилизованном обществе – суд сурово карает за это. Однако, учитывая все обстоятельства, в том числе наличие ребёнка на руках Лидии, признание вины, искреннее раскаяние и первую судимость, судья, далеко не молодая женщина, мудрая и справедливая, на этот раз применила более мягкое наказание, чем предусматривает данное преступление, – 4 года лишения свободы с содержанием в исправительной колонии строгого режима. Двухлетнюю девочку передали на воспитание тётке – в семье родственницы малышке, наверняка, будет лучше, чем у пьющего папаши, останься он жив.

Сопроводив преступницу в камеру предварительного заключения, Поляков, взволнованный, шёл домой, перелопачивая в мыслях события дня. Думая об этой страшной трагедии, он тогда не мог понять причин пьянства, порождающих подобные преступления. Только сейчас вместе с жизненным опытом пришло понимание, что причина – в обилии спиртного и в его доступности, в «пьяных» традициях и в отсутствии культурных видов досуга на селе. Он уже тогда осознавал, что народ вымирает и деградирует от повсеместного пьянства. Удивлялся, неужели правительство этого не замечает? Причём позже, на последней стадии своего существования, социалистическое государство уничтожило даже лечебно-трудовые профилактории – ЛТП, куда направлялись на принудительное лечение любители зелёного змия. Якобы пребывание в ЛТП противоречит свободе личности. Конечно, разве можно лишать свободы пьяниц и алкоголиков, обижать их?! Пусть лучше страдают, мучаются, словно в бурлящем, клокочущем котле, кипят с ними всю жизнь жены и дети! Ликвидировали и административные комиссии при сельских Советах, где худо-бедно боролись с пьянством, бытовой жестокостью и садизмом в семье. Правда, в большинстве своем они существовали лишь на бумаге и не могли принимать реальных мер по отношению к пьянству и алкоголизму, захлестнувшими страну. Советское чиновничье-бюрократическое государство не только равнодушно взирало на царящее бытовое пьянство, оно само и спаивало народ. Почти треть бюджета формировалась из продажи алкогольной продукции, уничтожался генофонд нации. Впрочем, и сейчас ситуация не лучше…

                   ***

Сияло майское хлопотливое солнышко, которое, обходя земные владения, старалось проникнуть во все уголки и щели, чтобы осветить, прогреть и возродить к жизни всё живое на свете. На открытых дневному светилу местах, вытянувшись в струнку, зеленела травка. Правда, деревья, остерегаясь утренних заморозков, раскрывали набухшие почки еще робко и несмело.

Весело насвистывая, девятиклассник Георгий Поляков шел с холщовой сумкой за спиной в соседнее село в школу. Полевая дорога шла параллельно крутому оврагу, где мелькнуло несколько фигур одноклассников. Не обращая на них внимания, он прошёл мимо, но тут услышал едва уловимый стон и сдавленные всхлипы. Паренёк настороженно застыл на месте. Он плохо знал этих ребят – ученики в старших классах были сборными из разных сёл – но несколько раз сталкивался с неприглядным поведением этих оболтусов и заступался за тех, кого они обижали. Третируя малышей, переростки Степа Червоточин, Яков Михеев и Евстигней Мерзликин, почти в каждом классе сидевшие по 2 года, принуждали приносить им деньги, заставляли более слабых одноклассников мыть за себя полы в классах, одним словом, производили впечатление забияк, всегда готовых на мелкие пакости. Что на этот раз они вытворяют? Явно опять кого-то обижают. Георгий шагнул назад к оврагу. Когда приблизился к отвесно нависшей глинистой глыбе, остолбенел на мгновенье. Перед ним предстала картина, сокрушившая сложившееся об этих дружках мнение и представление, как о незрелых, не очень добрых бездельниках и только. Оказалось, те были не так просты, как ему думалось. У этих подонков явно нет никаких представлений и понятий о достоинстве и чести, о дозволенном и недозволенном! Евстигней с Яковом выкручивали руки Дениса Иванова, ученика начальных классов, а Стёпа, стоя сзади него, полуголого и неестественно согнувшегося, совершал непристойные движения, явственно выдававшие характер его действий.

– Эй, что вы делаете, твари!

Увидев Полякова, великовозрастная троица угрожающе завопила: «Иди, иди, куда шёл!» Но юноша, потрясённый увиденным, не задумываясь, спрыгнул в овраг. Не помня себя от гнева, Георгий подлетел к долговязому насильнику и ударом кулака – откуда только силы взялись! – свалил того с ног. Евстигней с Яковом набросились на одноклассника и начали его стукать, дубасить здоровенными, словно гири, кулаками по груди, голове и лицу, разбив ему до крови нос и губы. Боли паренёк в пылу драки почти не ощущал, но кровь, запачкавшая лицо, руки и единственную белую рубашку для школы – теперь её не отстираешь! – до того разъярила его, что он, собрав силы, засветил промеж глаз Евстигнею так, что тот тоже тяжелым кулем шлёпнулся на землю. Георгий тем временем надвигался на третьего противника, Якова, саданул его в скулу. Он намеревался двинуть его ещё раз, но тот, не ожидая очередной затрещины, пустился наутёк. За ним последовали дружки. Георгий, запрокинув голову, дождался, когда остановится кровь из носа, и подошел к Денису, у которого на глазах дрожали, сверкая на майском ярком солнышке, большие оловянные слезинки. Детские пухлые губёнки были искусаны от боли. Подобрав с земли штанишки, державшиеся на резинке, малыш натянул их на себя и потупил глаза.

– И давно они так издеваются над тобой? – спросил Георгий, протягивая ребёнку руку. Оказалось, каждый раз, как идти школу, те подкарауливали сироту и по очереди творили над ним насилие. Заступиться, по словам Дениса, за него было некому, родители его погибли в автомобильной аварии, растила его престарелая, оглохшая бабушка, которой и пожаловаться-то было невозможно. На вопрос, почему он не рассказал об этом в школе, мальчишка снова опустил голову и сказал, что ему стыдно говорить об этом учительнице. Георгия он тоже попросил никому и ничего не рассказывать. Иначе Стёпка с ребятами не простят ему эту огласку – тогда хоть совсем бросай школу! Паренёк не знал, что и сказать в ответ. Пока он раздумывал, добрались до школы.

О том, что Георгий Поляков раскидал, разметал в драке троицу второгодников, уже стало известно всей школе – те явились на занятия с синяками под глазами и на скулах. Девочки с явным интересом и уважением поглядывали на Полякова, а мальчишки, ценя лидерские качества и независимый характер, заискивали перед ним, добивались его дружбы и внимания.

Прознала про драку и классная руководительница, между прочим, родная тётя Стёпки Червоточина. Племянник, известное дело, представил всё в ином свете. Георгий, по его словам, ни с того ни с сего напал на них, хрястнул, сбил с ног одного, другого, третьего, наделал им синяков. Одним словом, вышло, что ершистый юноша – а он, действительно, был таким, с ярко выраженным чувством справедливости, – ни за что ни про что придрался и поколотил всех троих. Когда уроки кончились, классная дама оставила их, четверых, в классе. Георгия она выставила к доске, как виноватого, а троица дружков, уверенная в своей безнаказанности, развалившись, сидела за партами и, нагло ухмыляясь, с мстительной ненавистью поглядывала на него, что явно не предвещало ничего хорошего.

– Ты, поганец, зачем налетел и избил моего племянника с друзьями? – набросилась Пелагея Ивановна на Полякова.

– Они знают, за что получили по роже! – с презрительным спокойствием сказал тот. Ноздри Стёпы расширились, губы оттянулись назад, обнажив оскаленные зубы, лицо покраснело. Но дело было не только в злобе, которую переросток испытывал к Георгию. Он всё-таки трусил, боялся, что Поляков обо всём расскажет тётке. Однако тот, испытывая отвращение к своим недругам, внемля просьбе Дениса, всё же помалкивал о причине драки.

– Я поставлю перед директором вопрос о твоём исключении из школы! – гневно завизжала классная дама. Ей не нравился Поляков, живой, подвижный, провоцирующий остроумными репликами одноклассников на смешки.

– Не трудитесь, я сам это сделаю, – буркнул Георгий, метнув глазами молнию. – Не хочу учиться в классе, где классной руководительницей вы, Пелагея Ивановна! Вас не за что уважать – вы несправедливы!

– Что? – снова взвизгнула учительница, ударив его по щеке. – Ты посмотри, какой гавнистый! Кругом не прав, ещё во всём других обвиняет!

– Только попробуйте ещё раз обидеть Дениса, из-под земли достану! – адресуя свои слова переросткам, пригрозил уязвлённый Георгий, в голосе которого прозвучала сталь. Хлопнув дверью, он удалился из класса.

Больше в школе он не появился. Так, в знак протеста он бросил учёбу, а позже поступил на водительские курсы по линии ДОССАФ. До Армии Георгий успел поработать водителем, но тогда он и предположить не мог, вернее, не догадывался, что расторопная учительница, вытолкав его из стен школы, не только избавилась от неугодного ученика, но и спасла от ответственности великовозрастного племянничка со шкодливыми дружками.

В районный отдел милиции Георгий устроился, когда демобилизовался в звании сержанта из рядов Советской Армии. Однажды он приехал домой с работы, и мать, собрав на стол немудреный ужин, поведала, что у соседей горе, – их несовершеннолетнюю 14-летнюю девочку кто-то снасильничал.

– Почему в милицию не обратились? – Георгий, удивлённый, даже кашу ко рту не донёс, а положил обратно в миску.

– Огласки, поди, боятся. Сам знаешь, порченную девку потом никто замуж не возьмёт, – мать присела рядом с ним на лавку и, пригорюнившись, сидела, опираясь локоточком об стол и обхватив подбородок рукой. – Затаскают в милицию на допросы, потом суд – опять позор для девчушки.

– Но с тобой-то они поделились, мам. Иначе откуда ты об этом узнала? Или дурная слава впереди идёт?

– Да нет, никто со мной не делился. Видела, как девочка, всхлипывая, прошла в сумерках возле нашего дома в изодранном платье и проговаривала: «Сволочи, чтобы вам пусто было!», – опережая вопрос сына, сказала пожилая женщина. – Да ты ешь, что бросил ложку-то!

– Мама, что же ты не убедила соседку обратиться в милицию? – серые выразительные глаза парня заблистали сталью. – Ведь преступники безнаказанными остались! А это плодит новые преступления.