Текст книги "В паутине преступлений"

Книга написана в содружестве с полковником милиции в отставке

М.М. Полянским.

В городе дождик – что манна небесная! После надоевшей духоты, пыли и выхлопных газов проезжающих машин потянет лёгкой прохладой, грудь дышит, не надышится озоновым воздухом, насыщенным влагой, чистотой и нежной свежестью. Выглянет солнышко, засветится всё навстречу дневному светилу, засверкают, засеребрятся под ослепительными лучами лужи, ручейками сбегающие в канализационные стоки, и вот уже модницы, ловко обходя их, весело и уверенно зацокают каблучками по асфальту. А в деревне и того лучше, хотя асфальта по улицам, кроме райцентра, нет нигде и в помине. После продолжительных раскосых дождей в вечном, глубоком и просторном небе установилась роскошная яркая синь, в воздухе, напоенном и умытом каплями дождя, такая невинность и целомудрие, что сердце немеет от восторга. Томится, мается порой сиротливая душа, прикованная, как цепями, к человеку, порочному и грешному, к определённому Богом месту и времени! Вольной птицей хочет взлететь к океану небесному! С высоты гор, что виднеются вдали, хочет дотянуться, прильнуть, как к матери родной, к простору Вселенной.

Оперуполномоченный Георгий Михайлович Поляков, высокий, молчаливый средних лет мужчина, всю дорогу погружённый в свои думы, глубоко вздохнул. Когда доехали до места, вышел из милицейской машины, приветливо кивнул водителю и, чуть сутулясь из-за большого, под метр девяносто роста, зашагал к зданию райотдела милиции, куда приехал в командировку из области по поводу убийства человека. Он и поехал-то на задание в этот раз не очень охотно, полагая, что местные милиционеры и сами справятся с этим делом. Но полковник Ефимов заметил, что у тех дело зашло в тупик. Нужен свежий, незамыленный глаз.

– Здравия желаю, товарищ майор! – вскочив со своего места, поприветствовал начальник районного отдела седоусый капитан Иванов Георгия Михайловича, вошедшего в его кабинет. – Рад видеть вас. Надеюсь, нормально доехали? Обед для вас давно готов, потом банька. А завтра уж начнёте следствие… – Иванов улыбнулся, желая получить одобрение вышестоящего по званию.

– Ну, нет! – протянул Поляков, крепко пожимая капитану руку. – Сначала в морг, посмотрим труп, потом всё остальное, – добавил он, придерживаясь того правила, что прежде всего должен загрузить мозг, дать работу для него. Пока он обедает, отдыхает, кора головного мозга выдаст соответствующую оценку полученной информации. А это, в свою очередь, ускорит следственный процесс – не век же ему протирать штаны в этом захудалом местечке. Он знал, что не скоро успокоится, разум его будет до тех пор анализировать все детали и версии, пока не подскажет, не представит, не выдаст картину произошедшего убийства.

– Вы уж простите, – задетый тем, что областной представитель не оценил его гостеприимства, протянул начальник милиции. – Но, я думаю, вам никогда не найти убийцу!

– Почему? – удивлённо приподняв густо заросшие брови, майор пытливо поглядел большими серыми глазами на немолодого блюстителя порядка районного масштаба.

– Потому что убитому Куприянову, обладающему, скажем, прямо-таки скверным, сварливым характером, желали смерти многие, – капитан скептически скривил рот, адресуя своё пренебрежение отчасти и прибывшему, как ему показалось, выскочке-майору. – Задира был страшный – не любили его мужики, били часто! Мои сотрудники, можно сказать, вдоль и поперёк прочесали село. Всех подозрительных допросили, никаких следов!

– Поживём – увидим! – хмыкнул оперуполномоченный и добавил загадочно: – Цыплят по осени считают!

Он понимал, что, кроме профессиональных навыков и методов, при расследовании необходимы тонкая интуиция, логика и аналитический ум. Себе, особенно своей интуиции, он верил! У него было особое чутьё на любую мелочь, которая может стать главной и решающей при поиске убийцы, иначе собранный материал по делу будет лежать мёртвым грузом, как на этот раз у местных сыскарей, и не даст ожидаемого эффекта.

Водитель милицейского «УАЗика» высадил их с капитаном Ивановым, возле больничной ограды, откуда виднелось в окружении двухэтажных лечебных корпусов приземистое серое здание морга. Поднявшись на низенькое каменное крыльцо, открыли дверь в чистенькое, холодное помещение с белым кафелем на стенах и «кирпичной» плиткой на полу, где их встретил смуглолицый, лет под 30, далеко не в свежем халате медбрат. Он подвёл их к лежащему под простынёй трупу Куприянова, сам деликатно удалился в подсобку.

– Его нашли на берегу реки Бугурусланка, когда он, завёрнутый в одеяло, с прикреплённой для груза железкой, всплыл, и его прибило течением к зарослям камыша,– рассказывая, Иванов открыл вспухшее, отливающее синевой лицо мертвеца. – Получение черепно-мозговой травмы, по мнению эксперта, стало возможным или при падении, или при нанесении удара твёрдым и тупым предметом.

– В одеяло был завёрнут? Явно не хитроумное преступление – дилетанты, – пробормотал Поляков, разглядывая рану на затылке мертвеца. – А во что он был одет, Прохор Митрофанович?

– Был в майке и в трусах, а одеяло скручено проволокой, вернее, телефонным кабелем, – с готовностью ответил тот.

– А не могли это сделать члены семьи Куприяновых, которых он терроризировал и которые больше всего страдали от его жёсткого, неуправляемого характера? – Георгий Михайлович, обернувшись, вопросительно посмотрел на капитана. – Дыма без огня не бывает! Как вам такая версия?

– Быть того не может! – отрицательно покачал седой голой Иванов. – Мы уже беседовали с родными Куприянова. Сын у него – десятиклассник, отличник учёбы. Жена-библиотекарь – милая, славная, трудолюбивая женщина, о которой хорошо отзываются и коллеги, и читатели. К тому же, Мария Васильевна хорошая, заботливая мать и умная собеседница, – начальник милиции вдруг широко улыбнулся, излучая дружелюбие по отношению к Куприяновой, тем самым снова отметая от неё подозрение сутуловатого Полякова.

– Ну, ладно, на этот вопрос с наскока не ответишь, – правильно поняв улыбку Иванова, нахмурился тот. – А какие версии вы ещё рассматривали, Прохор Митрофанович? Может, выпивку с кем-нибудь не поделили?

– Было такое дело – гуляли выпивохи на полянке в уреме. Александр Данилов подрался с Куприяновым, который исподтишка стянул у него бутылку. Их разняли. Но Александр, разгоряченный выпивкой и дракой, выкрикнул: «Я тебя убью!» Эти слова никто бы и не вспомнил, если бы не случилась эта беда с Куприяновым. Некий доброжелатель, вспомнив об угрозе Данилова, донес об этом в районный отдел внутренних дел.

Участковый милиции нашёл подозреваемого в правлении колхоза, где Александр только что получил зарплату в бухгалтерии и, выйдя оттуда, умиротворенно похлопывал себя по нагрудному карману рубашки, куда он положил денежные купюры.

– Я задерживаю вас, гражданин Данилов, – представившись, сказал участковый.

– В чем дело? – удивленно и строго спросил Данилов, жестом отстраняясь от милиционера.

– Вы подозреваетесь в убийстве Куприянова.

– Я? С чего вы взяли? – колхозник стоял как громом поражённый. Сотрудник правопорядка, воспользовавшись заминкой, вызванной недоумением, достал наручники. – Сами пойдёте или надеть их на руки?

Евгений Титов, напарник Данилова, вышедший из бухгалтерии следом за приятелем и слышавший слова обвинения, удивился:

– Когда он мог убить Куприянова, если мы каждый день, с утра до позднего вечера, пасём с ним колхозное стадо?

И всё-таки милиционеры продержали колхозника в камере предварительного заключения двое суток, пытаясь дознаться, не он ли это сделал. Но алиби Данилова подтвердили многие, в том числе родные и председатель правления, возмущённый, что держат в камере ни в чём не повинного человека и очень нужного в колхозе работника. Пришлось его выпустить. Проверили алиби и остальных собутыльников. Всё чисто.

– А при каких обстоятельствах нашли утопленника?

– Речка Бугурусланка унесла труп довольно далеко от места его проживания, – Прохор Митрофанович помолчал, почесал начавший лысеть затылок. – Когда мертвеца прибило к камышам на берегу, купавшиеся в речке ребятишки заметили это. Взрослые сообщили в милицию. Начались поисковые мероприятия. Помог шрам на животе – прооперировали его от грыжи. Сделали запрос в несколько близлежащих районных больниц, откуда дали списки прооперированных, состоящих из 20 человек из разных населённых пунктов. Возраст четверых мужчин совпал с приблизительным возрастом утопленника. Участковые по указанным в списке адресам побывали в семьях прооперированных людей. Трое оказались живы, а вот четвёртого – Куприянова – дома не оказалось. Пропал якобы, больше двух месяцев дома не появлялся.

– Так! – насторожился Поляков. – И почему жена не сообщила в милицию, что муж пропал?

– Мы тоже задавали этот вопрос Марии Васильевне. Ответила, что муж не первый раз уходит из дома неизвестно куда, а потом появляется, не докладывая, где был. «Калымил» в разных сёлах – бани строил, крыши домов обновлял, крыл. Поэтому его отсутствие не особенно взволновало жену. Думала, придёт, снова будет мотать ей нервы – выпивал он сильно, – добавил Иванов на недоумённый взгляд старшего офицера.

– Я думаю, это дело рук его родных… – возвращаясь к своей версии, размышлял вслух опытный оперуполномоченный, когда они вышли из морга и по асфальтированной дорожке больничного двора направились к стоянке машин за ограждением. Если его сознание зацепилось за эту версию, значит, в этом что-то есть. – Завёрнут он, скорее всего, в своё, в домашнее, одеяло. Да ещё в майке и в трусах, как будто только что с постели поднялся. Кстати, какого цвета одеяло? Оранжевого? Пусть сотрудники узнают у соседей Куприяновой – не выносила ли та выбивать такого цвета одеяло на улицу? И про кабель надо поспрашивать в местном сельмаге. – Серые большие глаза Полевого возбуждённо заблестели, им овладели профессиональный зуд, нетерпеливое желание тут же опросить жену и сына Куприянова, чтобы убедиться, что его версия правильная, и тогда дело будет оперативно раскрыто. Но Прохор Митрофанович воспротивился. Как можно работать голодным? Да и обед, приготовленный в милицейской гостинице для областного гостя, остынет.

Распорядившись, чтобы к определённому времени пригласили жену убитого на допрос, майор вместе с капитаном отправился в гостиницу.

Перед оперуполномоченным Поляковым сидела симпатичная, но рано начавшая увядать женщина. Георгий Михайлович, оторвавшись от дела об убийстве Куприянова, выпрямился, поднял на неё лучистые, добрые, слегка озабоченные серые глаза.

– Мария Васильевна, расскажите, что произошло тогда между вами и мужем? – сделав упор на слове «тогда», внезапно спросил Полянский и, приготовившись к долгому разговору, ослабил галстук на рубашке, расслабился, оперевшись на спинку стула и вытянув под столом длинные, стройные ноги.

У женщины от слова «тогда» сердце ухнуло вниз. Похолодев, она прикусила губу, глаза тревожно забегали. Неужели оперуполномоченный догадывается о её причастности к смерти мужа? Она была словно натянутая струна, видимо, потому, что изо всех сил старалась держать себя в руках. Поляков подметил про себя, что руки библиотекаря мелко вздрагивают, дрожат – та спрятала их в карман жилетки. Наверно, и в голове её сейчас сплошной туман, мешавший здраво мыслить и соображать.

Ему стало жаль Куприянову. Он, высококлассный специалист и хороший психолог, понял её состояние. Заметно, что женщина сломлена – на неё не стоит напирать, изобличать, проявлять жёсткость. Спешка и давление в данном случае совершенно неуместны. Та и без того готова признаться – груз ответственности за содеянное, страх и боязнь за своё и будущее сына, свалившиеся и угнетавшие довольно продолжительное время, подмяли её, слабую, беззащитную.

Действительно, сил сопротивляться внутреннему напряжению у Марии Васильевны, не осталось. На смену желанию упираться, всё отрицать пришло намерение быстрее получить оценку произошедшего от профессионала в лице прикомандированного из области милицейского офицера. Да и облегчить свою совесть, она, чуткая, с ранимым сердцем, поняла, будет легче перед этим неравнодушным, мягкосердечным, с виду даже мягкохарактерным мужчиной, во взгляде которого читались сочувствие и понимание. Ведь убийство произошло нечаянно. Она, в конце концов, защищалась! В надежде сохранить участие и доверие офицера милиции она, торопясь и сбиваясь, приступила к откровенному и далеко не к весёлому повествованию. Рассказчицей эрудированная и начитанная библиотекарша оказалась замечательной. И чем дальше Мария Васильевна излагала свою безрадостно-печальную повесть, тем больше раскрепощалась, видя устремлённый на неё задумчивый и сострадательно-заинтересованный взгляд Георгия Михайловича. Речь женщины, по мере того, как она успокаивалась, полилась плавно и неторопливо, нерешительность и подавленность исчезли, уступив место стремлению оправдать себя в глазах этого ещё довольно молодого и, как ей показалось, чуткого мужчины.

                        ***

Библиотекарю Марии Васильевне Куприяновой снился сон, повторяющий с ней случившееся наяву. Она исповедовалась священнику и, рассказывая о своих грехах, с волнением поведала, в том числе, и о любовной связи с соседом Павлом. Священник перекрестил женщину и назидательно-менторским тоном провозгласил, что прелюбодеяние – смертный грех, надо молиться, иначе пребывание в аду ей обеспечено. Мария густо покраснела, в этот момент ей было не до страха за будущую загробную жизнь, было стыдно за своё падение, о чём она вынуждена говорить чужому человеку, хотя и служителю церкви. Можно было, конечно, пойти на соборование, после чего грехи, в которых нелегко признаться, якобы прощались без исповеди. (Хотя кто-то при ней говорил, что на соборовании прощаются только те грехи, о которых человек забыл по какой-то причине, по давности, по неосознанности). Но у этого священника свой бизнес – он наживается на человеческих грехах. Приезжая из города в местную церковь справлять службы, тот заломил с сельчан за соборование двойную плату – 500 рубликов. Марию возмутил его аппетит – что сельчане самые богатые люди?! – и она в пику священнослужителю отказалась от этой процедуры.

Глубоко верующей Мария Куприянова, как и все советские люди, воспитанные социалистической системой, отрицающей существование Бога, никогда не была. Но присутствие в жизни людей необъяснимых явлений всё чаще заставляло её задумываться о наличии параллельных миров и потусторонней загробной жизни, что пугало и настораживало. А ну как действительно существует жизнь после смерти и придётся держать ответ за нравственное падение, попасть в то место, где тебя будут окружать грешники с чёрной, как смоль душой, темные силы затиранят бессмертную душу! Мелькнувшая молнией мысль заставила её вздрогнуть и проснуться.

Завязалась их любовь с Павлом Алёшиным, приехавшим с матерью и двумя детьми из Средней Азии, как-то неожиданно легко и непринуждённо. Мужчина не был ни узбеком, ни таджиком. Корни его предков были здешними. В трудные послевоенные годы мать Павла юной девушкой после окончания курсов продавцов уехала к сестре в посёлок Мурун-Тау в Узбекистане, где располагалась геологическая экспедиция, вышла замуж за водителя, с которым вскоре, однако, разошлась. Сына Павла Полина Матвеевна вырастила одна. Позже молодой человек, как и отец, будет работать после окончания техникума у геологов сначала крановщиком, потом бурильщиком. Завёл семью, двух ребятишек – сына и дочь. В 90-е годы многие жаловались на дискриминацию русскоязычного населения в бывших советских республиках. Но в местности, где проживала семья Павла, этого давления не было. В Узбекистане жилось им неплохо – тепло, много фруктов и ягод, которые можно было дёшево приобретать на рынке. Но любимая жена Павла умерла от рака, и, чтобы ничего не напоминало об этом, поддавшись общему настроению, на семейном совете приняли решение выехать на историческую родину матери.

Однако родина встретила их неласково. Полина Матвеевна надеялась, что ей, уроженке этой местности, ну и соответственно сыну с детьми, сразу же дадут гражданство России. Но из-за несовершенства законодательства это произошло лишь через долгих четыре года. Павел, правда, времени зря не терял. Купив пятистенный домик рядом с Куприяновыми, мужчина перестроил его на свой лад, добавив несколько дополнительных комнат, провёл газовое отопление, водопровод, канализацию.

Сыновья Павла и Марии, учась в одном классе, быстро нашли общий язык и крепко подружились. Коля готов был дневать-ночевать у друга, потому что дома из-за пьянок отца не утихали скандалы. Однажды уже стемнело, а Коля всё не шёл ужинать домой. Мария собралась за сыном. Только нерешительно переступила порог соседей, Полина Матвеевна, ещё не старая, приветливая женщина, как Мария ни отнекивалась, как ни убеждала ту, что её ждёт готовый ужин у себя дома, затащила на кухню, где пекла блины, и начала потчевать выпечкой. Подошёл кареглазый, скуластый Павел, поздоровался, а когда узнал, что Мария Васильевна пришла за сыном, сказал, что ребята битый час корпят над трудной задачкой в детской комнате, – их желательно не отвлекать от этого.

Мужчине нравилась простодушная соседка с миловидным лицом и русыми пышными волосами, но познакомиться с ней ближе до сих пор не получилось. Налив чаю себе и женщинам, Алёшин присел напротив, придвинул ближе к Марии смородиновое варенье, и потекла неспешная беседа о школе, сыновьях, которые под влиянием Павла собрались поступить в институт, чтобы стать геологами. Говорил мужчина веско, спокойно, но зрачки добрых и умных карих глаз расширились, что свидетельствовало о заинтересованности и удовольствии от общения с симпатичной соседкой. Той тоже так тепло, радостно и уютно показалось в тот вечер в доме Алёшиных, что она невольно сама зачастила к ним – то рецепт выпечки попросит у хозяйки, то варенье, которое особенно удалось ей, принесёт. Полина Матвеевна с сыном только радовались этому обстоятельству.

А когда женщина долго не появлялась у них, одинокий и пасмурный Павел откровенно скучал по беседам с нею. Тяга, влечение к Марии, стремление добиться взаимности у мужчины вскоре стали настоятельной потребностью. Павел выходил на улицу, в упор смотрел в окна соседнего дома, силой мысли и желания призывая Марию выйти хоть на минуту во двор, чтобы через невысокий штакетниковый забор, разделяющий их придомовые территории, перемолвиться с понравившейся женщиной словом, убедиться, что она также рада видеть его, как он её. И та, «услышав» Павла, действительно, выбегала то покормить живность, то с авоськой в руках в магазин за хлебом. Радостно приветствуя, он махал ей рукой, пытался завести разговор. Мария Васильевна, охотно откликалась на его душевный позыв, приветливо улыбаясь при этом, и всё же короткого, на ходу, общения ему было явно мало – мужчине хотелось постоянно находиться рядом с ней.

– Соседка, заходи к нам на огонёк, – приглашал он при каждом удобном случае её.

Муж Василий, крупный, неотёсанный мужчина, увидев однажды, разговаривающего через забор соседа с женой, заподозрил неладное.

– Неужели ты думаешь, что он любит тебя? – в кривой ухмылке, адресованной Марии, и в голосе звучали ревность и пренебрежение к ней, неизвестно почему терпевшей его пьянки.

– Куда уж нам, со свиным рылом да в калачный ряд! – с безотрадной горечью ответила Мария, понимая причину наплевательского отношения к себе со стороны супруга. Василий принадлежал к той категории людей, обладающих нахрапистым характером, которые ставят всех, кто не может дать достойный отпор давлению с его стороны, ниже себя, и, пользуясь слабостью их натуры, помыкают ими. И всё же, что-то подсказывало женщине, что Павел далеко не безразличен к ней.

В сенокос соседи вместе начали готовить корм для живности – на не просыхающего от пьянок мужа надежды у Марии никакой! Тот живёт – лишь небо коптит. А Павел с матерью по примеру соседки тоже решили приобрести корову. Библиотекарь с Павлом косили лесную траву, а ребята с восьмиклассницей Таней и Полиной Матвеевной ворошили, потом собирали подсохшее сено в копёшки. Завезти корм во двор Куприяновых и к себе Павел нанял грузовик. Когда подвезли последним рейсом вторую машину с сеном к сараю Марии, навстречу им из предварительно затопленной хозяйкой бани выскочил как чёрт из табакерки взъерошенный, помятый со сна Василий.

– Вот и помощник тут как тут, сейчас будем сено в омёт складывать! – обрадовался Павел, изрядно подуставший от непривычного занятия.

– Тебе надо – ты и складывай своё сено! – огрызнулся тот. Зрачки пустых водянистых глаз Куприянова сузились – он был настроен агрессивно по отношению к соседу.

– Так оно не моё, а ваше! – удивился и возмутился одновременно сосед. По его тону чувствовалось, что Вася так просто не отделается от него. – Жена твоя косила – это ваша доля. Зима спросит, что летом припасено. Ты что, Куприянов? как говорится: «Баба бегает, а мужик не телится!».

– Да пошёл ты… – выругался выпивоха, уязвлённый замечанием Павла, и, качнувшись, весь словно побитый молью, направился к воротам.

– Понятно! – ухмыльнулся Алёшин. – Что, похмелье замучило?

– Твоё какое дело? – вскипел Вася. – Некогда мне… – и, открыв калитку, он, шатаясь, пошёл вверх по улице к заветному дому, купить очередную бутылку с выпивкой, чтобы опохмелиться.

– В таком виде его лучше не трогать, – жалко улыбнувшись, смущено пробормотала женщина. – Всё равно от него толку мало!

Мария с некоторых пор перестала видеть в супруге мужчину, а лишь балласт, довесок к хрупким женским плечам – ему давно не было дела ни до неё, ни до сына, что уязвляло до глубины души. Тот, правда, и раньше не проявлял особого усердия в личном подворье, а теперь, когда начал злоупотреблять спиртным, и вовсе стал никудышным хозяином. Василий избегал физической нагрузки, перекладывая всё на жену. Много раз женщина пыталась склонить его к тому, чтобы дал корм живности и навоз из-под коровы и поросят почистил. Он демонстративно поднимался с пенёчка, на котором, сидя, орудовал, выковыривая из старых, собранных со всей округи железок и деталей цветной металл для продажи, и уходил восвояси. Однажды, пытаясь остановить его, она схватила мужа за полу куртки.

– Ну, пожалуйста, Куприянов, почисти навоз, мне нездоровится!

– Отстань, потом! – рявкнул он. Но жена-то знала, что этого ей не дождаться и, не отпуская полу его куртки, настойчиво потребовала:

– Убери навоз! Мужик ты, в конце концов, или нет! – Тот, вырываясь, обернулся и пнул её носком кирзовых сапог в ногу так, что Мария ойкнула от боли и отпустила его.

– Ты инфантильный, отсталый в своём развитии тип! – видя, как нога наливается синевой, чуть не плача, простонала женщина. – Как же мне надоело нянчиться с тобой! Сколько можно терпеть твою лень – ни в чём нельзя положиться на тебя!

А нянчиться с Василием, опустившимся на самое дно жизни, жертвенной по натуре жене, действительно приходилось немало. Она отпаивала его молоком и кефиром, когда тому становилось плохо в безнадёжно пьяном состоянии; в целях очищения организма от алкогольных ядов давала чай с мёдом, лимоном и с натуральным яблочным уксусом, приготовленным из плодов с собственного сада. Искала повсюду его пластиковые бутылки со спиртом и, чтобы меньше доставалось ему этой заразы, выливала в унитаз. «Конфисковывала» и найденные в карманах мужа деньги, чтобы увеличить промежутки между загулами, и организм мог очиститься во время перерывов от накопившихся токсинов. Будь рядом участковая больница, можно было подсадить его на благодатную капельницу, смывающую ядовитые шлаки и уменьшающую алкогольную зависимость. Но в пылу необдуманных реформ на селе участковую больницу закрыли, лечить негде не только алкоголиков, но и стариков, детей. Да и при настырности и упрямстве Василия не факт, что он согласился бы лечь в больницу. По крайней мере, в фельдшерский пункт, куда жена зовёт его, чтобы оказали помощь при интоксикации, он не соглашается идти – считает это позором для себя. Да и алкоголиком Вася себя не считает. Терпеть его бесконечные пьянки уже нет сил – пьющий мужчина подобен пожару в доме!

– Давай, Павел, я на омёте буду сено принимать, а вы с Колей и Андреем кидайте вилами наверх, – мыслями всё ещё находясь в прошлом, с грустью предложила Мария Васильевна. И они принялись за дело.

Коля, коренастый, сильный, несмотря на юный возраст, давно приученный к тяжёлому сельскому труду, на удивление ловко и умело вонзал навильник в сваленное с машины сено и кидал наверх, ни на йоту не уступая взрослому Павлу. Андрею, худощавому и жидковатому по сравнению со сверстником, было далеко до Коли. Активные движения смели уныние женщины, в которое она впала было, и она, счастливая, что им помогает сам Павел с сыном, изредка роняя весёлый смех, продолжала аккуратно укладывать пласт за пластом подаваемое сено. Между делом Мария бросала короткие взгляды на Павла – ей было приятно поглядывать на предмет своего обожания. Незаметно осилили омёт. Четырёхугольной формы, продолговатый, с двухскатной вершиной, он возвышался под синим безоблачным небом как величественный исполин.

– Омёт получился что надо! – восхитился Павел, когда завершили его. Это было довольно непростым делом для него, далёкого от сельских занятий человека. – Маша, где ты так сноровисто наловчилась управляться с этим далеко не женским делом?

– Жизнь научила! – улыбнулась та наверху. – И в косьбе набила руку, и омёты складывать, вершить поднаторела.

– Папа, мы съездим на велосипедах на пруд, искупаемся? – встряхивая с себя сенную труху, попросил разрешения Андрей. Тот согласно кивнул.

– Баня готова, там мойтесь, – предложила Мария Васильевна, поправляя взмокшие от пота волосы.

– Нет, в баню мы вечером, перед дискотекой в клубе сходим, – возразил Коля и, схватив руль стоявшего в сарае спортивного велосипеда, устремился вслед за Андреем, который убежал к себе во двор за двухколёсным другом.

– Ну, слезай, вершительница омёта, – улыбнулся мужчина, протягивая руки к ней.

Та кинула вилы на землю, и, придерживая полы лёгкого цветастого сарафанчика между коленями, скользнула вниз. Павел, поймав её на лету, поставил на ноги и вдруг, задохнувшись от жара эмоций, плеснувших в голову, притянул к себе, крепко обнял за плечи. Женщина слабо, чуть заметно оттолкнула его от себя, и он, чуткий к этому движению, придерживая за хрупкие плечи, слегка отодвинулся от неё и близко-близко увидел ярко-синие, как небо, глаза, в которых затаились испуг, смятение и растерянность. Разумеется, Мария надеялась на подобную с его стороны инициативу и ждала ее, тем не менее, его объятия стали для неё полной неожиданностью. Библиотекарь давно питала к Алёшину непреодолимые, глубокие чувства. И это не было подобием юношеской влюблённости, которое она испытывала когда-то к Василию, будущему мужу, и, ошибочно приняв за любовь, ответила «да» на его предложение руки и сердца. Позже придёт озарение, что выбрала в спутники жизни, в общем-то, чужого, эгоистичного и, главное, инфантильного и явно не доброго человека, рядом с которым чувствует себя одинокой и беззащитной; кроме того, недалёкий муж далёк от её духовных потребностей – душевную пустоту тот восполняет винопитием. Как, наверно, счастливы те женщины, чьи мужья трезвенники, без напоминания занимаются детьми, хозяйственными делами, заслоняют слабых половин от трудностей и жизненных невзгод, что придаёт тем чувство надёжности и уверенности.

Судьба подкидывает Марии шанс изменить семейную жизнь – почему бы не воспользоваться им? Об этом свидетельствуют объятия хорошего, надёжного и порядочного мужчины, но почему так тревожно и тоскливо вдруг стало в груди? Сердце колотилось и словно огнём палило и припекало, болело, давило и рвало на куски. Хотелось рыдать, плакать и кричать от горечи. Видно, это не кончится добром для неё, и подсознание, наперёд зная о чём-то таком, что она даже не предполагает, сигнализирует смутой в душе и беспокойством. Небольшая аккуратная грудь Марии бурно вздымалась, сердце билось неровно и неуёмно.

Они никогда не делились с Павлом о своих переживаниях, лишь глаза, устремлённые друг к другу, говорили выразительнее слов о подлинных чувствах. Алёшин понимал, что нравится ей, однако почему она с такой непонятной реакцией восприняла его пылкую ласку? Считает, что она, замужняя особа, не имеет право на эту долгожданную радость и взаимность? Словно подтверждая его мысли, в потемневших синих глазах Марии появилось выражение тонкой грусти и неизбывной печали. Жалость и боль за любимую женщину захлестнули Павла.

– Машенька, милая, не отталкивай меня! – в экстазе прошептал он и жарко припал к её губам – что он, мужчина, мог ещё предложить той в момент вспыхнувшей страсти? Мария, несмотря на сковывающие её условности, была благодарна за чувственный напор Павла и, сама не меньше его желавшая томно-страстных ласк, вся вспыхнув, в ответном порыве, наконец-то, обвила руками крепкую шею Алёшина. Затем неожиданно для себя потянула его в дышавшую жаром баню.

Войдя вслед за Машей в предбанник, Павел накинул крючок на дверь, начал раздеваться. Женщина, опередив его, скинула с себя сарафанчик, в однотонном черном лифчике и такого же цвета трусиках забежала в баню. Набрав кипятка в деревянный ушат, она разводила её с холодной водой из фляги. Забрав у неё ковш и поставив его на полок, мужчина в сладкой неге прильнул к обольстительному, нежному телу возлюбленной, расстегнул крючки бюстгальтера…

– Погоди, – шепнула та, блеснув синью глаз. В ожидании давно не испытываемого блаженства близости с мужчиной, к которому бесконечно влекло её, Марии даже не показалось странным, что в ней не осталось ни капли неловкости и стыда. Всё заслоняло непреодолимое влечение к нему. – Давай сначала смоем житейскую грязь, пот и сенную труху.

Он был словно в угаре, но, согласившись с ней, кивнул утвердительно головой. Надежда на счастье, которую Павел питал с тех пор, как познакомился с Машей, была реальной, и он был признателен за это судьбе.

С тех пор при каждом удобном случае мужчина увозил свою Машеньку на «жигулёнке» в лесные поляны, где косили до этого сено, и там под живительной тенью осинок и заневестившихся берёзок влюблённые отдавались вспыхнувшему всепожирающему огню страсти. Муж вносил столько негатива в жизнь Марии, что у неё совершенно не было желания даже изредка переспать с ним. В отличие от супруга-алкоголика Павел был трезвенником, в делах интимных Василий не был ему ровней – любовник был неистощимо пылок, знал, как вызвать у Марии ни с чем несравнимое блаженство. Тело женщины, словно берёзовый лист на ветру, трепетало в сильных и ласковых мужских руках – оба наслаждались сладкой близостью. Но разве только в этом было дело? Кроме партнёра в постели в лице Павла Мария встретила настоящего друга и опору, на которого можно во всём положиться, который брал на себя решение её многочисленных проблем.