Текст книги "В паутине преступлений"

Видимо, надо пример брать с Прасковьи Петровны. Уж эта кашу никогда не испортит. Недаром она у всех, без исключения, директоров такой популярностью пользуется, и всегда её, как правило, оставляют за себя, когда отправляются в командировку. Знают, этот фрукт дела не испортит. Под свою ответственность никогда ни в жизнь никакого решения, ни хорошего, ни плохого, не примет. «Буду вести себя по-другому, чтобы избегать конфликтов», – решила Клава. Помнит, как её задевали замечания типа: «правила ученики должны знать назубок» или «русский язык легче, чем математика». Теперь ничего не возмутит Клаву. Будет, как Чингачгук – вождь великого племени. Выслушает, со всеми согласится, а сделает по-своему. Никто не запретит ей быть такой, какой она хочет: не ехидной (провались эта черта!), а человечной и внимательной. Она заставит уважать себя!

Вспоминала Клава слова бабушки в свой адрес:

– Не язык у тебя, а бритва! Без ножа сердце ранишь, без топора голову сымешь! – И, действительно, откуда у неё бралось столько внутренней злости, неконтролируемой во время вспышек агрессии? Кажущиеся умиротворённость и гармония чувств временами моментально испарялась, как и не бывало их. И место их занимало что-то ужасающе черное, мохнатое, разящее без раздумий словом, причём резким, тяжким. Бабушка права: злопамятна она, нехороший у неё язык. Когда-то из-за этого у них сожгли машину. А сколько она гадостей наговорила о родственниках мужу! А зачем? Что она от этого выиграла? Порассуждала с приятельницей на тему, какая у неё свекровь: гонит самогон и поит им сыновей, не боясь, что они, нетрезвые, попадут в аварию, та мигом пересказала всё той. Неудобняк. Это никуда не годится. Правильно говорят, что от негатива могут развиться болезни. Воистину, молчание – золото!

«Буду молиться!» – решила Клавдия Романовна. Захотелось, чтобы лицо у неё было, как в картине «Постриг» у монахинь молодых – кроткое, сама доброта и любовь неземная. Такое лицо изнутри светится, оно прекрасно, чудесно, привлекательно. Но есть ведь и другие лица: боярыня Морозова – фанатичка и борец, Марфа-посадница. Взять у них твёрдость за фундамент можно, но женского ничего в них нет. Мужские натуры и характеры.

Она заметила: живя с Маркеловым, становится сдержаннее. Но ведь все «змеи» скрытные. Значит, это она перенимает у них. Раньше она могла за свои принципы биться врукопашную. Теперь она поняла: если биться лбом об стену, ничего, кроме шишек, не получишь в итоге. Мать хорошо сказала: «Никогда не ругай родню мужа. Лучше хвали. Твое дело маленькое: приедут – приветь, спросят – ответь. Будь гостеприимной, приветливой. Они ведь не жить приехали, посидят и уедут. Ссоры и выяснение отношений ни к чему!». Подумала так и решила: не злопыхательствовать, не рвать себе сердца, всех жалеть: и друзей, и недругов своих. Там, где это возможно, переводить всё со злобы на юмор. И что вы думаете? Нормализовалось её давление. Самая большая победа – это победа над самим собой. Симпатиям своим она не изменила, но злиться бесплодно перестала. Ныне она поддерживает любой разговор, как сказал Пушкин: о псарне, о родне, о снах, о сене, о вине, словом, весь их несносный вздор!

Её последний конфликт с директором был из-за отказа выступать в художественной самодеятельности, за что та пообещала влепить выговор. Позже Маркелова решила, что будет участвовать в концерте, но не из-за угрозы директора. А вообще, выговор от неуважаемого человека – это для Клавы Романовны удовольствие, почти как награда. За годы работы в школе у неё ни с одним руководителем мнение не совпало. Сказала как-то об этом Нине Михайловне, школьному психологу. Та удивилась, недоумённо уставилась на неё:

– Значит ли это, что ты самая умная, лишь твоё мнение всегда правильное и всем надо под него равняться, вернее, подстраиваться? – Клава промолчала, хотя она, женщина не глупая, понимала, что все её конфликты из-за гордыни, заносчивости, глупости, наконец. Всё-таки желание поставить себя выше других, подчинить, укротить, во что бы то ни стало изменить мир вокруг себя очень глубоко в ней сидит. А Нина Михайловна, не дождавшись от неё ответа, продолжала: – К сожалению, мало кто из нас старается быть терпимым, то есть, говоря модным ныне словом, толерантным. Мы не считаем нужным, позволить каждому быть таким, какой он есть. Всем хочется, чтобы окружающие люди были удобными и подстраивались под нас. Сами же мы порой не прикладываем никаких усилий, чтобы нашим близким и друзьям было хорошо с нами. Непримиримые к чужим недостаткам, своих пороков и изъянов мы не желаем замечать. Это довольно распространённая ошибка, и она не может не порождать конфликты.

                  ***

В марте старший Маркелов заболел. Зашёл со двора, где ремонтировал машину, забрался на печку: холодно ему, всё болит, ломит, на голове каждая волосиночка трясётся. Глянула Клава на него, и сердце её упало. Хотела сразу вызвать «скорую» из районного центра, не разрешил. Среди ночи жене всё же пришлось сделать это. Увезли мужа в больницу, где признали двухстороннее воспаление лёгких.

Наутро еле успела Клава убраться в сарае, накормить скотину, как в школу пора. Две недели, пока Виктор лежал в больнице, она «воевала» дома и во дворе одна. Болезнь мужа протекала тяжело. На третий день его состояние ухудшилось – перевели в реанимацию. Каждый день звонила сестре мужа. Когда та сообщила о критическом положении Виктора, у Клавы подкосились ноги, отказываясь служить ей. Когда полегчало, собралась было идти на трассу, чтобы на попутке доехать в больницу, но на кого бросишь дом, хозяйство, детей? Да ещё школа, будь она неладна! Сестре, конечно, досталось. Она готовила брату еду и с ложечки кормила его, стирала, гладила, шприцы покупала. Но и Клаве досталось, как сидоровой козе. Скотины полон двор плюс телёнок и свиноматка – приходилось каждую ночь подниматься и проверять, не опоросилась ли. Наконец-то, отмыла к Пасхе избу – всё руки не доходили до наведения чистоты. Думала, грыжу заработает, так тяжело было.

      Проказник Сергей тем временем занимался пиром во время чумы. При уборке дома он лишь мебель двигал, потолок побелил, помог вынести палас и изнылся весь при этом. Зато сынок продефилировал на машине, отвозил всех желающих куда им надо. И это, несмотря на несусветную, непролазную грязь, и втайне от матери. В общем, пока папа лежал в больнице, каждую ночь мотался, о чём и доложили позже отцу со смехом и язвительными колкостями, вызвав у того страшный гнев. А тут ещё, подавая машину назад, Сергей стукнул её фарой об уложенный в гараже кирпич.

После того как Маркелова перевели в палату, он позвонил, велел сыну откидать от амбара и гаража снег, помогать матери ухаживать за скотиной. С женой не разговаривал, кидал трубку. Та не могла понять, в чём причина. В день выписки он, бледный и похудевший, доехал до дома на попутной, и два дня скрипел, изводя её упрёками и обидами, – почему ни разу не приехала? Та слушала молча, потом ударилась в истерику. Только тогда всё начало оттаивать.

      На сына Клава разозлилась ещё свирепее, чем папа. Когда отец выгнал Серёжу из дома, она не смягчила этот удар, не всполошилась за сына, а, наоборот, добавила:

– Пусть приютят тебя те, ради кого ты разгрохал машину! – Хоть и говорят, сердце женское, что весенний снег, но уж если баба озлобится, она страшнее самого жестокого мужчины.

Две ночи сын не ночевал дома, на уроки не ходил. И никто его не видел. Об этом Клавдии Романовне сказали ребята, когда она подошла к ним расспросить о Сергее. Та «полетела» домой к хозяину с сообщением, что пропал «наш мальчик». Шла и в смятении думала, если что-то случится с Серёжей, она не будет есть сорок дней и уйдёт следом в могилу. Оказывается дурных, непутёвых детей ещё жальче.

– Никуда твой дурак не денется! – мрачно успокоил её муж. Немного помолчав, добавил: – Спал где-нибудь в сарае или на веранде – теперь, видимо, лазит в бригаде.

Клава пошла к соседям, узнала, что вечером Сергей почти до часа ночи играл у них в шахматы, потом попросился ночевать, на что ему отказали, не желая связываться с взрывным, неуравновешенным Маркеловым, посоветовали идти ночевать на ферму.

      Сергей явился к матери лишь на третий день, на урок литературы в восьмом классе. Под глазами тёмные круги, лицо измученное, весь помятый, ноги без носков, в калошах, грязные и мокрые. Настоящий бомж. Сердце Клавы перевернулось от жалости. После урока она велела сыну идти домой, но тот отказался. Потом переломил себя, выскочил на крыльцо вслед за ней, жалобно крикнул, чтобы она подождала его. Пришли домой, есть не стал, слёг. Температура 38 градусов, потом стала подниматься выше. Несколько раз мать принималась натирать его, раздетого, камфарным спиртом. Температура падала не более чем на два деления, но опять росла. Вскоре она подскочила до 40. Клава испугалась, позвонила медсестре. Та пришла, сделала «тройчатку» и велела везти в районную больницу, иначе могут начаться судороги. Клава совсем упала духом. Только один приехал, второй собрался.

Повезли родители Сергея в больницу, поставили диагноз ангина, которая закончилась осложнением – скарлатиной. А тут ещё вены никак не найдут, «убегают» от испуга. Истыкали все руки, стали на шее и запястье искать. Позже, когда сыну стало легче, он приспособился увеличивать скорость капельницы, а то и вытаскивал иглу и удирал. Все киоски и магазины возле больницы облазил, за пивом и сигаретами мужикам бегал. Понятно, что и самого его угощали эти далеко не умные дяди. Подросток не отказывался, с удовольствием прикладывался к запретным плодам и удовольствиям.

– Думаю, болезнь эта спустилась на нашего ангела, как Божье наказание за непослушание и проказы, за своевольничанье, – с ханжеским лицемерием поделилась Клава с Ниной, с которой в последнее время крепко подружилась. И всё же она чувствовала себя виноватой перед сыном.

– Вас с учётчицей Людой ровно одна мать родила, – грустно глядя на приятельницу, сказала та. И, стараясь доходчивее втолковать приятельнице свои мысли, добавила: – У неё Паша бесхозный, непривязанный, а у тебя Сергей такой. Уткнётесь в свои проблемы и ничего вам не надо!

– Я сама себя казню за это! – буркнула Клава. – Знаю, сын растёт сорвиголовой!

– Нельзя было Сергея выгонять из дома! – жалея мальчика, Нина бросила жёсткий взгляд на обиженную физиономию коллеги, присела на кресло, напротив сидящей на диване Клавы. – Оставив ребёнка без крыши над головой, вы подвергли его стрессу, ослабившему иммунитет. Он перестал сопротивляться болезни, позволил себе, одинокому, беззащитному, никому не нужному, заболеть, чтобы умереть в пику чёрствым родителям.

– Завуч рассказывала, как пропал 10 лет назад паренёк, которого отец так же выгнал из дома, – вздрогнув от Нининых слов, задумчиво проговорила Клава. – Он поселился в лесу, сделал себе шалаш. Лишь младший братишка помогал ему, таская еду из дома. Позже он не миновал скользкой дороги, попал в тюрьму, где и умер.

– Вот видишь! – психолог укоризненно взглянула на неё. – Отцовские гены и неприглядное поведение того дают о себе знать далеко не лучшим образом. Но и влияние интеллигентной, умной матери не чувствуется. Из-за постоянной занятости и личных переживаний ты отстранилась от воспитания сына, не влияешь на его развитие, растёт шалопаем, отстаёт в учёбе.

– Один только список его приключений чего стоит! – вынуждена была согласиться Клавдия Романовна. – То пожжет сухую траву на горе, за что от папы схлопочет ремня, то вместе с пацанами разорят грачиные гнёзда. В туалете приучал малышей курить сигареты. Однажды пришёл злющий, измочаленный, с ободранным лицом, наверно, им возили по снегу.

– Да, задира он страшный! – кивнула Нина Михайловна. – Я пытаюсь отработать с ним механизм погашения конфликта – своего ума не хватает, но он не считает нужным прислушиваться к моим словам. А больше подсказать ему об этом некому – перед глазами лишь яркий пример взбалмошного отца.

– Поучать его, холерика, бесполезно, реакция всегда отрицательная, – нахмурилась мать. – Юмор, шутку в свой адрес переносит ещё болезненнее.

– У тебя железная логика, – грустно улыбнулась подруга.

– Я сделала ещё одно печальное открытие, касающееся сынули, – поморщилась Клава. – Он не любит книгу, вернее, ненавидит её. Естественно, безграмотен дико.

– Реальность то, что выбираем, как реагируем, следуем ли позитиву. – В тоне психолога чувствовалось искреннее желание подсказать, помочь Маркеловой разобраться в проблемах, чтобы та могла что-то исправить, изменить в своей жизни, положительно повлиять на сбивавшегося с пути сына. – Ты, Клава, выбрала материальное благополучие, забыв о духовном совершенствовании своих чад. Горожанка, не приученная к тяжёлому деревенскому труду, взвалила на себя непосильную ношу. Может, меньше следовало сеять огородов, разводить живности, чтобы больше оставалось времени на детей – проверять домашние задания, приучать к чтению, посильному труду в личном подворье? Сама знаешь, порочное поведение порождается бездельем и бесконтрольностью.

– Я полагала, мой пример трудолюбия станет уроком для сына, – растерянная Клава притихла.

– Как видишь, этого далеко недостаточно, – помотала головой Нина. – Трудовые навыки следует прививать с малых лет.

Взгляд Клавы потух, она вздохнула и промолчала – после драки кулаками не машут. Матери вдруг стало жалко и обидно за Сергея. Ему тоже нелегко – и дома и в школе на него, непутного, давят. Вспомнила недавний случай, о чём и поделилась с Ниной Михайловной, всегда готовой дать дельный совет.

– Этой зимой сын с приятелем долго ходил обросший, не хотел стричься. Я воевала с ним долго, да и учителя тоже. Наконец, Сережа постригся «под нуль», наголо. Реакция школы, родителей, видимо, надломила его?

– Да, это свидетельство неадекватной реакции подростка на прессинг, вызов на психологическое давление взрослых, – участливо проговорила та.

– Увы, тормозов у него нет, моторно-психические процессы не уравновешены, – кивнув, сказала мать. – Ему присущи тревожность, страх и неуверенность в себе.

– Это, скорее всего, следствие жёсткого авторитарного воспитания, основанное на запугивании, – предположила школьный психолог.

– Да, папа преуспел в этом. Моё влияние, ты права, оказалось незначительным. – На Клаву нашло озарение и приступ самокритичности. – Я книжный червь, человек мысли, а сын мой – человек действия, любовью к книге и к слову не страдает. Ты права, Нина, упустила я его. Вырос эгоистичным. А это тащит за собой другие пороки: обиду, злобу, ненависть, нетерпимость, чёрствость, лень. Помимо всего прочего, не блестит умом. Мало в чём смыслит. Ничем не интересуется. Цели в жизни нет. Хвальбун ужасный. Любит всё новое, но неаккуратный. Все кидает, теряет, забывает. А кто виноват? Кто не приучил его к хорошим манерам и к порядку, не подготовил к жизни? Мама и папа. Муж недавно сказал: «Если чадо не наберёт ума до 18 лет, то пиши – пропало, это конец. А я и сейчас не набрала. Теперь остаётся лишь вспоминать пословицу: «Близок локоть, да не укусишь!»

                        ***

Сегодня сын открыл Клаве глаза, мол, папа пьёт с учётчицей Людой не только на работе, но и у неё дома, и в салоне машины. Правда, Серёжа и раньше намекал на это. Она не знала, что делать. Как страус прятала голову в песок. На этот раз дошла до фермы. Увидела машину Виктора с выключенными фарами, вяло работал двигатель. Когда тот заметил жену, включил дальний свет и тронулся с места. Был пьян, в машине вместе с ним сидела, как выяснилось, Люда. С тех пор между супругами – адская война.

Клава надраила фляги для мёда. Отроился первый улей, Виктор скачал мед. Жена тем временем нарезала лук для поджарки. Тут муж ворвался на кухню.

– Пчёлы роятся, надо резать вощину, а стол как всегда завален! – нервно и зло заявил он и смахнул нарезанный лук на пол. На неудовольствие Клавы бросил коротко:

– Сучка!

– Нет! – возмутилась женщина.

– А кто же?

– Царица! – ответила Клава с достоинством.

– Дура! – снова бросил оскорбительное слово супруг и добавил: – Ты способна только мёд раздавать подругам.

– Сам дурак! – обозвала Клава супруга и отошла от него подальше.

      Клава тайно вторично пролечила мужа травами. У него зверская интуиция. Штирлиц, да и только! Чует, что-то ему подсовывают. Несколько дней не пил спиртное. Потом опять всё пошло по старой колее. Хоть до поросячьего визга не напивается, однако постоянно от него несёт спиртным. Недавно муж пришёл с ободранной щекой. Оказалось, пришёл на ферму армянин, проживающий в их селе, и угостил Люду веточками ягод. Виктор приревновал, и они подрались. Лицо начальника было залито кровью. Доярки вдоволь налюбовались этой сценой. Позже Люда попросила Маркелова дать ей телёнка с фермы для себя и приятельницы. Тот отказал, видно, не мог простить, что кокетничала с другим. Да он и без того уже снабдил по ноздри Люду – и фуражом и скотом. У неё две дойных коровы и молодняка с фермы пригнали полный двор.

Клаве начал часто сниться собачий лай – признак того, что несчастна, мнительна, беспокойна. Ночами муж где-то пропадает. Она вся изволнуется, изнервничается, исчешется от аллергии на нервной почве. Это никуда не годится. Как говорит Карнеги: «Надо перестать беспокоиться и начать жить». Чтобы восстановить душевное равновесие, Клава не нашла ничего лучшего как «помириться» с Людой. Впрочем, они и не ругались. Клава отнесла ей два куска мяса от зарезанного бычка. Виктор не пускал, боялся, что бабы подерутся. Зря беспокоился.

Люда полола на огороде. Дойдя до межи, Клава позвала её. Та подошла, вихляясь, загребая ногами землю. Поговорили, как ни в чём ни бывало, о том о сём. Клава догадывалась, что умственные способности соперницы на уровне Пушкинской героини Ольги Лариной. Так и оказалось – это её успокоило, вернее, удовлетворило больно задетое самолюбие, но стройное, ладное тело Людмилы в шортах и топике она оглядела с ревнивой завистью.

– Я тоже пойду шокировать односельчан на огороде своим купальным костюмом, – сказала на прощание коротконогая Клава.

– Спасибо за мясо, деньги отдам с зарплаты, – отводя взгляд, пробормотала Людмила. – Только мне неудобно, что заставила потрудиться тебя.

Так Клава восстановила мир в душе. Приснился ей сон, как будто стоит она в комнате перед образами и смотрит на них с мольбой. И вдруг икона, она оказалась тарелкой эпилептической формы, белая, из фарфора, сорвалась и начала летать вокруг неё. Потом поцеловала Клаву в голову и по всей комнате пошло благоуханье, как в райском саду, потянуло ароматом невыразимой прелести. Женщина сначала испугалась, потом умилилась и успокоилась. Вот она – разгадка сна. Молиться перед иконой или смотреть на неё говорит о том, что выбор между добром и злом был правильный. Божница с иконами во сне пророчит счастливый исход дела.

В этом же сне стала рассматривать свои наряды. Под руку попало старое платье с драным подолом. Откинув, взяла другое, с синими ромашками. Зачем-то стала выжимать его, как после стирки. Оно и разъехалось в груди, от плеча до плеча. Проснувшись, женщина расстроилась. Носить прекрасно сшитое платье – добиться любви и внимания, ей, видно, не суждено этого. Порванное, испачканное платье предсказывает осуждение (Да на здоровье!).

Кстати, подруга Нина на исповеди призналась священнику, что тоже часто видит вещие сны. Тот сказал, что не надо обращать на них внимания, потому что они могут быть как от Бога, так и отражением нашего бытия или от нечистого. Но так как мы грешны, то, по словам священнослужителя, наши сны вряд ли будут от Бога. А сновиденьям от антихриста нельзя поддаваться, так как он делает всё, чтобы угодить и подчинить души человеческие, в том числе и пророческими снами.

Клавин сон, кстати, оказался в руку. У супругов Маркеловых ночевал заготовитель Женя Кормин. Мужчины, поставив на кухонный стол полторашку самогона, смакуя, пили его. Клава, подметая пол на кухне, от бессилия что-то изменить, назойливо ворчала на мужа:

– Опять будешь похмельем мучиться, по дворам пойдёшь шастать, рюмки собирать. А дома все дела стоят…

– Как же мне обрыдла ты! – Испытывая презрение, он отстранился от подошедшей к столу жены и, задрав голову, глядел на неё сверху вниз. – Полы вечно грязные – не изба, авгиева конюшня! Одеваешься хуже последней доярки – страхида и неряха!

– Красавица! – выпрямившись, в пику мужу промолвила Клава.

– Красавицы нам только снятся, – злобно ухмыльнулся Виктор. – Ты когда-нибудь смотрела на себя в зеркало? – волосёнки редкие, засаленные, нос острый, как у дятла, ростом от горшка два вершка…

Раздосадованная Клава, не дослушав разглагольствования мужа, из чувства противоречия схватила со стола его рюмку, вылила самогон в помойное ведро. Виктор вскочил, ударил её ногой в живот. Женщина задохнулась, закричала от боли, стыда и ужаса. Женя, не успев донести до рта ложку с жареной картошкой, так и застыл ошарашенный. А супруг тем временем снова стукнул Клаву, на этот раз кулачищем по лицу. У той искры из глаз посыпались, она отлетела на несколько шагов от него.

– Уезжай к своей мамаше в город – не нужна ты мне!

– Эй, потише, Витя! – бросив ложку, выкрикнул приятель. – Из-за рюмки водки, что ли, так взъярился на бабу?

– Она знает за что – взяла привычку выливать водку! – гневно ответил тот и, подойдя к поднимающейся с пола супруге, вновь, взмахнув кулаком, нанёс удар, на этот раз в глаз. Десятилетняя Маша, взиравшая на это с открытой горницы, отшатнулась и заплакала.

Женя, дюжий, здоровый, не удержался, вскочив с места, заграбастал худого, разозлённого приятеля в охапку, тем самым прекратив избиение женщины.

– Под суд захотел? – усаживая разъярённого мужика за стол и усмиряя его, промолвил он. – Как после этого будешь спать с бабой?

– Молча! – как ни странно, с невозмутимым спокойствием ответил тот.

Со слезами на глазах Клава ушла на веранду, упала на кровать и разрыдалась. Серёжа-сын пришёл с клуба, послушал, как она плачет, изрёк: «Лучше бы я не приходил! Лучше бы я на улице остался!»

Поплакав, Клава задумалась над словами мужа, дала волю своей фантазии. Внешность у неё действительно серенькая, как у Николая Угодника. Зато душа хороша – лишь она могла претендовать в отличие от других на богатство внутреннего мира в этом богом забытом уголке! Убеждена, чем ярче и красивее мама, тем плоше дети. Значит, правильно она делает, что не выделяется в нарядах, старается быть скромной, ничем не примечательной. Грязи она, в отличие от мужа, тоже не боится – «что ни грязинка, то витаминка». При каждом удобном случае она напоминает об этом мужу, что доводит того до бешенства. Осточертела ему, видите ли, грязь, неуютно в доме! Перетерпит – есть важнее дела!

Странные, однако, у Клавы убеждения. До неё почему-то не доходило, что своей неряшливостью и занудством она явно не стала в глазах Виктора более привлекательной. Превратив себя в рабочую лошадку, перестала представлять интерес для него, он стал искать женщину и развлечение на стороне. Души супругов не стремятся друг к другу. Между ними царит лишь холодная ненависть и непонимание. Клавино желание вырвать мужа из тенет пьянства Виктор воспринимает как жёсткое давление на его волю, что неприемлемо для него. Задуматься бы ей, стоит ли доставать, допекать его, пьяного? Даже видя, что супруг на взводе, буравит, давит, упрекает его, а он, горячий, неуправляемый, поддаётся на её провокации, взрывается, как факел. Знает, он вечно на нервах. Характер дикий, необузданный, как подводный ядерный взрыв. И этим вихревым смерчем она ещё имела глупость любоваться в пылу наивной молодости. Виктор – настоящее горе для неё и развлечение для очерствевших сердцем и душой. Как же Клава ненавидит его, безголового и бестормозного! Животное – кабанокот. Кот, потому что гуляет сам по себе, не спрашивая и никому не докладываясь. Дикий кабан, который способен ранить, и раны его могут быть смертельными. Когда всё это началось? Первый раз из дома ушла, когда отняла у него, пьяного, ключи от машины – он начал скабрезничать, материться, искать ей «пятый угол». Клава их бросила, убежала. Виктор испугался, думал, что та утопилась в речке. Когда вернулась домой, он бросился её обнимать, а сам хватался за сердце.

Не жалел он и Серёжу. Как палач, зверски избивал его верёвкой толщиной с кулак. Тот потом сказал: «Папа всё здоровье забрал!». Сколько душевных ран Виктор нанёс этим ей, матери. А сколько страданий принесли жене его измены! Пора ему диктовать Клавины условия. Поводов для развода более чем достаточно. С этим, с патологическими наклонностями человеком, опасно жить. Пусть достраивает сруб и уходит туда! – пришла было она к решению, и на этом бы ей остановиться, успокоиться, но бесконтрольные мысли снова завертелись, закружились в голове.

Сколько раз Виктор приходил домой поздней ночью! Клава не хотела его впускать, он начинал выламывать дверь. Она отодвигала запор – жалко дверь. Супруг, озлобившись, выталкивал жену из дома. Приходилось ночевать у Нины. Вот и на этот раз Клаву потянуло к ней. Соскочила с кровати и, несмотря на позднее время, пошла к подруге. Та, поднявшись с постели, встретив её с синяком во весь глаз, застыла испуганно.

– Что случилось? – спросила она, жестом приглашая Клаву пройти на кухню. – Есть будешь?

Клава кивнула, да, мол. Когда с ней случались неприятности, у неё открывался зверский аппетит. Нина, высокая, стройная, запахивая халат, прошла следом, поставила чайник на газовую плиту, разогрела суп.

– Витя гонит меня в Оренбург, – усаживаясь за стол, поделилась Клава с ней. – Сплю на веранде всё лето одна.

Нина понимающе кивнула головой и заметила:

– Говорят, учётчица Людмила, третья по счёту любовница Виктора.– Клава, опешив, – разве Люда у него не первая?! – не знала, как реагировать на это, а та продолжала: – Муж Аллы, первой любовницы Маркелова, однажды «полез в бутылку», она его окоротила: «Я как умею, так и зарабатываю!». Виктор на своей машине подвозит любовницам прямо со складов фураж, доставляет их самих, куда надо. А ты, законная жена, не можешь выпросить, чтобы свозил по делам. Зачем жить с таким мужиком?

– Дети меня вяжут по рукам и ногам, – посетовала Клава, надкусив кусок хлеба. – Муж ведь всё в дом несёт, а это немало значит.

– Оказывается, его и на других хватает! – подколола её едкой фразой Нина, усаживаясь напротив – В том, что Виктор разбаловался, есть и твоя вина. На какие вещи и мысли мы обращаем особое внимание, то и будет, а остальное исчезает из нашей жизни. Как мыслим, такова реальность и следствие.

– Да, проморгала я его. Я хотела вылезти из своих книжек и огородов, он – из рюмки. Видит Бог, я пробовала его вернуть, лечила от алкоголизма – не получилось. Значит, судьба такая. Делить его ни с кем не собираюсь. И без секса люди живут. Тем более что секс в пьяном виде и с похмелья меня не устраивает. Я его отпускаю, и он пусть меня не тревожит. Зла не держу, лишь молча страдаю и скорблю, – в словах Клавы Нине почудилось притворство и ханжеское лицемерие. Как психолог, она знала, искренность человека хорошо показывает симметричность лицевых мышц. Если человек лжет, то левая и правая части его лица могут иметь разную мимику. Нина взглянула и опешила от перекошенного ненавистью лица Клавы, тут же сменившегося кривой улыбкой на губах, но слушала не перебивая. А та продолжала: – Что только ни делала я, чтобы вырвать его из алкогольной помойки. Закатывала истерики – реакция нулевая. Кодировала. Поила тетурамом (всего-то две таблетки дала, но он был пьян, еле отходила). Сам травился несколько раз левой некачественной водкой. Чуть не умер и снова за старое. Всё время сосёт что-нибудь! Ни дня без спиртного.

– Как же он, худой и тщедушный с виду, выдерживает это! – удивилась Нина.

– А сколько в нём дьявольского, когда он пьёт или с похмелья! – нотки сочувствия, прозвучавшие в голосе соседки, Клава, видно, приняла в свой адрес. Это удовлетворило её самолюбие и побудило к новым жалобам. – Звереет, как чёрт. Орёт на меня и детей, дерётся. Все фляги с мёдом, пока спала, перетащил в гараж. Я так и не поняла, куда девался мёд и деньги за него.

– На любовниц тратит, что тут непонятного?– осчастливила сообщением прямолинейная подруга Клаву. – В учительской говорили, подарил дорогущий магнитофон на день рождения Людмиле. А зимой купил ей пальто с песцовым воротником. На столе у неё всегда апельсины и прочие фрукты, приобретённые Виктором. У Люды, поди, никогда не было таких шикарных кавалеров, поэтому и вцепилась в него мёртвой хваткой: всё равно, мол, уведу его от жены! Кстати, трезвый к ней он не ходит, а если идёт, то, чтобы там напиться. Затариваются водкой, закрываются и бражничают. Когда ей надо, она посылает звонить Виктору своего тряпку-мужа. – Нина, в отличие от других, не считала нужным в таких вопросах что-то скрывать от Клавы. Это было бы нечестным по отношению к той. Маркелова так и застыла с каменным лицом.

– Оказывается, он главный вор в семье и расхититель, – тон, с каким жена произнесла эти слова, был далёк от человеколюбивого. – Понятно, почему от меня отгораживается. Мешаю я ему заливать зенки бесстыжие!

– Пьянство, конечно, говоря словами Аристотеля, – добровольное сумасшествие, – изрекла Нина, задумчиво глядя яблочного цвета глазами на Клаву. – Вырвать человека из трясины алкоголизма весьма затруднительно! Для этого надо, чтобы он сам этого захотел. Нужен стимул, а у него его нет…

– Что ты имеешь в виду? – насторожилась Клава.

– На чём сосредоточишься, то и будет! Мы то, как мыслим – позитивно или негативно. А в вашей жизни царят лишь нетерпимость, горькая ненависть и боль бесконечных обид, – констатировала Нина. – Давно нет нежности, трепета и любовного пыла, словом, иссяк сердечный жар – как ты думаешь, почему? – спросила она Клаву и продолжала, не давая возможность ей опомниться и собраться с мыслями. – На развалинах вашей любви, если она, конечно, была, я думаю, не осталось даже взаимоуважения, лишь слепая привязанность.

Клава молчала, устремив отрешённый взгляд в стену. В такие минуты она ненавидела подругу за откровенные, безжалостные слова, но до сих пор, используя её, терпела. Вот и сейчас прибежала в полночь, разбудила, изливает свои проблемы, потому что никто не может так точно охарактеризовать ситуацию, которая сложилась в её семье. Правда, в отличие от психолога, она во всём считала виноватым только пьющего мужа, поэтому попросила:

– Нина, ты бы поговорила с моим, чтобы не распускал руки, бросил пить и гулять с бабами!