Текст книги "Берендей"

Берендей нагнал бера всего через три часа после выхода из дома: Заклятый лег на дневку, лег не таясь и не путая следов. Как хозяин леса, которому ничто не может угрожать. Берендей почувствовал его задолго до того, как увидел. Что ж, он и сам ложился на дневку, ни от кого не таясь. Когда был хозяином леса.

Заклятый тоже почуял его и проснулся. Медведи спят чутко, даже в берлоге. А на дневке не было ни одного шанса подобраться к нему незамеченным на расстояние выстрела. Но Заклятый и не собирался бежать: он поднялся, встряхнулся, как пес, и неторопливо пошел навстречу Берендею – тот вскинул ружье.

– Вот теперь ничто меня не остановит, – сказал он вслух и взял бера на прицел. До него было не меньше пятидесяти метров, и оставалось время подпустить его чуть ближе.

На Берендея шел сильный и красивый зверь. Так ходит тигр, учуявший добычу. При свете Берендей разглядел его как следует: широкая грудь покачивалась из стороны в сторону, над опущенной головой вздымалась холка, и плавно перекатывались лопаточные кости. Бер шел неторопливо, лениво выкидывая вперед когтистые лапы, взрывавшие снег. Он спал как хозяин, а теперь шел как хозяин.

Зверь приближался. Он уже вдвое сократил расстояние между ними и шел так уверенно, будто точно знал, что бояться нечего. А ведь он был не просто бером – он был берендеем, он знал, что означает нацеленное на него ружье. Но без страха смотрел в два дула, готовые изрыгнуть тяжелые пули. И шел прямо на Берендея, не останавливаясь и не ускоряя шагов.

Если бы бер побежал или поднялся на задние лапы, Берендей бы выстрелил – только от страха. Но медведь не побежал. И не поднялся. Он шел словно на таран. Как будто у Берендея не было ружья. Как будто испытывал его на прочность.

– Ну! – крикнул Берендей, но не смог нажать на курок. И понял, что медведь не станет пугать его. Он будет подходить все ближе, смотреть в глаза. И Берендей не выстрелит. Он не выстрелит! А потом будет поздно, и бер убьет его.

Берендей подпустил его к себе шагов на двадцать. Больше ни секунды медлить было нельзя: зверь преодолеет эти двадцать шагов в три прыжка. Ну, в четыре.

Берендей развернулся и побежал. Он быстро бегал на лыжах, на этот раз у Заклятого не было ни единого шанса его догнать: не позволил бы глубокий снег.

И вдруг за спиной он услышал смех. Обычный человеческий смех. Заклятый смеялся басом, зло и обидно. А потом смех смолк и грохнул выстрел. Около уха свистнула пуля и со стуком впилась в ствол дерева впереди. Берендей метнулся за дерево, и второй выстрел уже не застал его врасплох: он опять вскинул ружье и поискал прицелом Заклятого. Но тот тоже спрятался за дерево – ему надо было перезарядить двустволку.

«А я бы не промахнулся», – подумал Берендей. И понял, что не убьет Заклятого и в человечьем обличии. Потому что убийство человека – главное табу для берендея. Даже того человека, который стреляет в него. А может быть, он придумал это для себя? Может быть, ему не хватает духу убить человека? И табу здесь ни при чем? Да какая разница!

Берендей не стал дожидаться, пока Заклятый перезарядит ружье. Он успел отбежать на приличное расстояние, когда снова прогремели два выстрела подряд. На этот раз он не услышал даже свиста пуль – стрелял Заклятый плохо.

Берендей бежал до самого дома, по прямой – это заняло у него не больше часа.

Когда ему было лет шестнадцать, отец рассказал, почему нельзя оборачиваться зимой. Рассказ был страшным, но отец посчитал, что Берендей уже достаточно взрослый для того, чтобы его понять.

«Когда началась война, я не подлежал мобилизации, по паспорту мне было шестьдесят семь лет. А я просился. Но мне вежливо отказали. Немцы пришли сюда в конце августа или в начале сентября, точно не помню. Это потом я узнал, что в двадцати километрах расположились партизаны. Если бы я знал это в сорок первом, я бы мог им здорово пригодиться. Но я начал свою войну, может быть, более победоносную.

Я обернулся и начал выслеживать их по одному. Я убивал их, я пользовался хитростью и осторожностью зверя, и при этом обладал умом человека. Я бесшумно появлялся из темноты, вырастал над ними, как живое возмездие, и разил наповал. Я наслаждался их ужасом. Я ненавидел их всей душой только за то, что они ходят по моей земле. Потому что считают себя хозяевами на моей земле. И перед смертью все они понимали, кто здесь на самом деле хозяин.

Я не могу сказать точно, сколько их на моем счету. Сначала я убивал их и бросал там, где убил. А потом пришла зима, и я начал их жрать. Я убивал их и жрал их трупы. Я ненавидел их так люто, что выбросил из головы все заповеди и табу берендеев. Если не я, то кто? Кто еще мог так тихо подкрадываться и так молниеносно разить?

К январю шерсть у меня лоснилась, я был жирен и доволен собой и жизнью. Они несколько раз ходили на меня, обкладывали со всех сторон. Но я оборачивался человеком и уходил. И снова становился бером, и снова убивал их и жрал.

У меня было два брата. Да, они оба погибли в войну. Но погибли после того, как немцев выгнали отсюда поганой метлой. Потому что они не смогли остановиться. Три года я питался человечиной, это стало моим естеством. Я шел на запад впереди линии фронта и продолжал убивать. И остановился только перед Одером. Остановился и понял, что не смогу больше без этого жить. Я привык. Как наркоман привыкает к наркотику, так и для зверя человечина имеет небывалую притягательную силу. Стоит ему однажды попробовать человечины, и он навсегда становится людоедом. Поэтому его убивают.

Но я не был до конца зверем. Мои братья, оба, не выдержали и были убиты. А я смог остановиться. Я не оборачивался несколько лет. Пробовал – и возвращался назад, в человеческий облик. Потом отпустило. Но я до сих пор вспоминаю те три с небольшим года как самые счастливые в жизни. Может быть, и правильно: я жил в гармонии. Я был счастливым человеком, уничтожавшим врагов. И я был счастливым зверем, который не знает голода и ест самую вкусную пищу, которую может предоставить ему природа.

Но если бы ты знал, чего мне стоило остановиться! Я ни на минуту не осуждаю своих братьев. Тогда казалось, что легче умереть, чем справиться с этим».

Берендей выслушал отца не без трепета, но так и не смог решить, восхитил его рассказ отца или ужаснул. Во всяком случае, он стал уважать отца еще больше.

Берендей издали заметил кого-то на ступеньках крыльца. Это было непривычно и неожиданно, и он прибавил скорость. И, влетая во двор, понял, что это Юлька: сжавшаяся в комочек, подобравшая под себя ноги – она не пошевелилась, когда он бежал через двор и скидывал лыжи. Только подойдя вплотную, он заметил, что она спит, и сразу понял, что это может означать.

С утра он не топил печь (для этого пришлось бы встать часа на два-три раньше) и теперь проклинал свою лень. Ключ не желал попадать в замок, дверь не открылась сразу, а он спешил. Никогда нельзя спешить, если хочешь действовать быстро, – так говорил отец.

Берендей распахнул дверь, поднял Юльку на руки, внес в дом и уложил на отцовскую кровать. Сначала закрыл двери, чтобы сберечь такое необходимое сейчас тепло, а потом кинулся ее раздевать. Она не просыпалась, щеки ее были белее снега и даже отливали синевой, но она дышала. Совсем тихо – Берендей еле уловил ее дыхание: оно было не таким теплым, как обычно.

Он не знал, за что схватиться сначала: растереть ее или затопить печь? В конце концов решил, что печь надежней. Хорошо, что он с вечера заложил в нее дрова, оставалось только поднести спичку. На всякий случай он зажег все четыре конфорки на плите и включил духовку.

Да, лучше всего при переохлаждении согревает тепло другого тела… Но на это Берендей не решился.

Спирт нашелся не сразу, уксус тоже: Берендей вывалил весь буфет на пол, чтобы добраться до них.

Он тер ее голое, безжизненное тельце изо всех сил, не боясь ободрать кожу. Сперва грудь и спину, потом ноги, руки. Она была красивой, только очень белой, неестественно белой. И, как ни странно, сначала он не чувствовал ничего, кроме страха и жалости.

Наконец Юлька застонала и шевельнулась.

– Я видела лося, – сказала она отчетливо и снова закрыла глаза. А потом заплакала.

Ему было жарко, он скинул свитер, надеясь, что дом уже прогрелся, но, глянув на градусник, увидел, что в комнате всего восемнадцать градусов. Это мало, очень мало!

Он снова начал тереть ее и заметил, что кожа начинает розоветь.

– Мне холодно, – всхлипнула она.

– Сейчас, малыш, сейчас, – прошептал он, – скоро будет тепло.

Если ей холодно – значит, температура поднимается. Это обнадежило его и придало сил.

– Накрой меня одеялом, пожалуйста. Мне так холодно!

Он влил в нее стопку разбавленного спирта, Юлька закашлялась и снова начала плакать.

На кухне было гораздо теплей, чем в комнате отца, и он, сдвинув в сторону буфет, перетащил кровать и поставил ее прямо перед печкой.

– Здесь теплее?

– Да, – она всхлипнула. – Накрой меня одеялом, пожалуйста.

– Да не поможет тебе одеяло!

Берендей открыл печную дверцу.

– Так лучше?

– Да, – она повернулась на бок, лицом к огню, – только спина мерзнет.

– Ложись на живот, я разотру тебе спину.

Она покорно перевернулась, и он опять начал тереть ее спиртом с уксусом. Ее кожа была мягкой, как будто бархатной. И уже порозовела.

Страх и жалость ушли. Он понял, что ему приятно прикасаться к ней. Но хотелось, чтобы эти прикосновения были не такими… грубыми. Берендей испугался, пытаясь взять себя в руки.

– У тебя руки горячие, – Юлька перестала плакать. Она согревалась и скоро должна была окончательно прийти в себя.

Чем отчетливей он понимал, что смерть ей больше не грозит, тем сильней ее тело кружило ему голову. Ее молочный запах… Нежная, прозрачная кожа… Родинка на пояснице. Очень хотелось прикоснуться к ней губами. Берендей встряхнул головой.

– Не три так сильно, пожалуйста.

– Ну уж нет.

– У тебя пальцы царапаются. Мозолями.

– Так тебе и надо.

Он отвечал ей, а голос его не слушался. Руки продолжали широко и сильно растирать согревавшееся тело. Берендей чувствовал нарастающую дрожь, сжимал зубы и старался глубоко и ровно дышать.

– Все, хватит! Мне уже тепло!

Юлька перевернулась и села на кровати. Берендей отдернул руки. Ее взгляд был вполне осмысленным, только растерянным. Она молчала несколько секунд, а потом рывком подтянула ноги к груди, обхватила себя руками и прошептала:

– Ой, мамочка!

– Жива, – Берендей улыбнулся, выдохнул и вышел в комнату. У отца в шкафу было припрятано теплое белье, которым они никогда не пользовались.

На этот раз он не спешил, поэтому нашел белье без труда.

– Держи, – он не стал заходить в кухню, только протянул руку.

Юлька долго не забирала белье у него из руки, а потом резко выхватила. Как будто рассердилась.

Берендей походил по комнате, ставшей без кровати пустой и какой-то маленькой. Руки дрожали – он стиснул кулаки и несколько раз глубоко вдохнул. Голова кружилась, а щеки горели. Ему было неловко и хорошо одновременно.

Но Юлька оделась быстро, и он не успел до конца прийти в себя.

– Заходи, – позвала она.

Он остановился в дверях, глядя на нее сверху вниз. Белье было ей велико, и она старательно подворачивала рукава.

– Нет, ты иди сюда, чтобы я тебя видела.

Она сердилась. Берендей на это только усмехнулся.

– Ну? – спросил он, присев перед ней на кровати и продолжая глупо усмехаться.

– Что «ну»?

– Говори, что ты обо мне думаешь.

– Ты!.. Как ты мог уйти так надолго, когда я приехала к тебе!

Она сама испугалась того, что сказала, и ахнула.

– Теперь горячего чаю, – подвел он итог.

Юлька кивнула, и Берендей поставил чайник на плиту.

– Я видела лося, – сказала она.

– А я знаю, – кивнул он.

– Откуда?

– А ты уже говорила.

– Когда?

– Ты не помнишь. Как ты меня нашла?

– Просто нашла. Шла и нашла.

– Если бы я вернулся на час позже, ты бы умерла.

Берендей сам испугался своих слов, а Юлька побледнела и приподняла плечи.

– А лоси здесь часто бывают, у них тут кормушка, – поспешил объяснить он. – Так что ничего удивительного.

– Я думала, это медведь. Я всю дорогу шла и боялась медведя.

Берендей не стал спрашивать, зачем она приехала: побоялся ее ответа. Ему было достаточно того, что она пришла, и он даже не стал ее пугать тем, что она очень правильно боялась медведя.

А потом Юлька выпила чаю и уснула. Берендей выключил газ и подложил в печку дров.

Он посидел несколько минут, глядя на нее: она показалась ему очень красивой, маленькой и беззащитной. Но вместо того, чтобы устыдиться, Берендей снова почувствовал жар и дрожь.

Нужно было чем-нибудь заняться, чтобы ее тело перестало сводить его с ума. Берендей зашел в библиотеку и долго перерывал старинные книги, надеясь найти как можно больше о заклятых берендеях. В детстве отец насильно заставлял его читать такие книги, но Берендей не запоминал их содержания: они не казались ему интересными. Ну, а прочитать о берендеях все, что собрали отец, дед и прадед, было невозможно.

Он выбрал то, что показалось ему полезным, и перешел в комнату отца. В его комнате тоже стоял стол, куда более удобный для чтения, но он хотел одним глазом приглядывать за Юлькой.

Муторное чтение сделало свое дело: Берендей с трудом продирался сквозь тяжелый слог далеких предков, но успокоился, перестал дрожать и почти полностью переключился на мысли о том, как победить Заклятого. Однако за два часа нашел только одну мысль, которая чего-то стоила: берендей по крови не должен связываться с заклятым, потому что не может его убить. Так же, как бер не может убить берендея. А Заклятый его – может. Он надеялся найти ответ на вопрос: «Почему?», но пока не нашел. Не может убить, и все.

Зато дальше было написано, что Заклятый всегда будет стремиться занять место берендея по крови – его как магнитом притягивает территория берендея. Что ж, пока все было правильно.

Берендей так увлекся поиском, что не заметил, как сзади к нему подошла Юлька. Он оглянулся, когда она уже сунула нос в книгу, которую он читал.

– Ой, это что? – спросила она.

– Книга, – Берендей смутился.

– Я заметила. Это какой язык? Это же латынь!

Берендей смутился еще больше.

– А как ты догадалась?

– Ты что, читаешь по-латыни? – спросила она.

– Ну да. А ты? – он натянуто улыбнулся.

– Нет. Конечно нет. Я знаю некоторые слова, названия животных и разные термины. А это что? – она ткнула пальцем в книгу попроще.

– А это на древнерусском, – рассмеялся Берендей. Как хорошо, что она не поймет, что в них написано.

– Ты издеваешься?

Берендей кивнул.

– Этому учат всех егерей? – спросила она.

Он подумал, что этому учат всех берендеев. Потому что их мало и каждый должен хранить историю рода. Ему жизни не хватит, чтобы перевести это на русский, а тем более записать. А через три поколения язык изменится настолько, что снова потребуется перевод.

– Нет, меня отец научил.

– И про что эта книга?

– Про медведей, – ответил Берендей и нисколько не соврал.

– Слушай, а ты вообще представляешь, сколько могут стоить такие книги? – она погладила кожаную обложку фолианта, лежащего на столе.

– Даже не берусь представлять.

Ему было неприятно, что она об этом подумала.

– Да если кто-нибудь узнает, тебя убьют через неделю!

Берендей облегченно вздохнул: такой поворот понравился ему больше.

– Вот и не говори никому. Если не хочешь, чтобы меня убили.

Берендей отвез Юльку на станцию к девяти вечера. Расписания у него не было, поэтому они приехали за полчаса до ближайшей электрички.

– Тебе не холодно? – спросил он, увидев, что она зябко ежится.

– Нет, – она покачала головой. – Можно я еще раз к тебе приеду?

Берендей пожал плечами: он хотел, чтобы она приехала еще раз. Он очень этого хотел. Но вокруг его дома ходил Заклятый. А еще… Он боялся оставаться с ней вдвоем в пустом доме. Потому что и сам не знал, до чего может дойти.

– Я приеду, – сказала она. – Я приеду девятого числа. У меня восьмого экзамен. А девятого я приеду.

Он подумал, что не доживет до девятого. Еще три дня. И четыре ночи. За это время он точно что-нибудь сделает с Заклятым.

– Только… это так долго, – шепнула Юлька.

Берендей обнял ее. Он ни разу не дотронулся до нее, пока они были дома. Он показывал ей дом и двор, передвинул на место мебель, поил ее чаем, рассказал про Черныша, но ни разу не дотронулся до нее.

Они стояли на пустой платформе, и Берендей подумал, что завтра весь поселок будет говорить о том, что он провожал девушку на электричку. Потому что их отлично видно с любой стороны. Но Юльку тут никто не знал, а ему было плевать.

– Не смей приезжать ко мне без предупреждения, – сказал он ей на ухо как можно строже.

Она кивнула.

– Я встречу тебя здесь, – снова шепнул он.

Она опять кивнула, и Берендей понял, что она не дождется девятого. Она приедет раньше. И не сможет предупредить его. И где он будет в это время, и где в это время будет Заклятый, можно только гадать.

Он прижал ее к себе еще крепче.

– Я купил мобильник, – шепнул он.

Юлька встрепенулась в его руках и подняла голову.

– Правда? Как здорово!

– Только у меня дома все равно нет сети.

– Ну и что! Хоть иногда ты бываешь там, где сеть ловится?

– Конечно.

– Я буду писать тебе СМС-ки. И как только ты появишься в сети, я сразу об этом узнаю.

Он удивленно поднял брови.

– Да это очень просто! Я пишу и жду, когда придет сообщение о доставке. Если СМСка до тебя дошла, значит, ты в сети.

– Здесь ты замерзнешь – пойдем на вокзал. Покажешь мне, как получать твои СМС-ки.

Берендей довел Юльку до вокзала, не убирая руки́ с ее плеча, и усадил на деревянные стулья с гнутыми спинками.

– А какой экзамен ты сдаешь восьмого? – спросил он, выяснив все про получение и отправку СМС.

– Зоологию беспозвоночных.

– У… А позвоночных?

– А позвоночных – на третьем курсе, – она засмеялась.

– Слушай, а кем ты будешь, когда закончишь институт?

– Если честно, еще не знаю. Я хотела быть зоопсихологом, когда поступала.

Он опять поднял брови: вот это была новость… Несомненно, берендей – самая подходящая партия для зоопсихолога.

– Но с такой специальностью надо либо заниматься наукой, либо дрессировать собак, – продолжила она, – а какой из меня дрессировщик собак? У меня и собаки-то никогда не было.

– Я тебя научу, – он коснулся губами ее волос.

И из окошечка кассы на него с любопытством взглянула мать его одноклассницы. С любопытством и осуждением. Завтра все его знакомые будут знать, что к нему из города приезжает девчонка.

– Чему?

– Дрессировать собак.

Берендей нагнулся и поцеловал Юльку в губы. И до самой электрички не дал ей сказать ни слова. От нее пахло молоком, сладко и приятно. Как от младенца.

Берендей вернулся домой около десяти вечера и собирался почитать перед сном. Он еще не отошел от расставания с Юлькой, щеки его горели, а сердце стучало гулко и редко.

Он оглядел кухню, где чуть больше часа назад сидела Юлька, и глубоко вздохнул: да, он хотел, чтобы она приехала еще раз.

В доме было жарко: он топил долго и усердно, и за несколько часов тепло еще не успело уйти – градусник в комнате отца показывал плюс двадцать восемь. Берендей сел за стол, вынул из кармана мобильник и еще раз глянул на сообщение, которое она ему послала для пробы: «Я приеду 9 января». Он снова вздохнул и хотел уже пойти в библиотеку, как вдруг услышал шаги за окном, и тут же в стекло постучали.

Берендей напрягся: от Заклятого можно было ожидать чего угодно – он мог и стрельнуть в окно. Стоя боком у стены, Берендей откинул занавеску и осторожно выглянул: вместо Заклятого под окном стоял усатый Семен.

Семен приехал не один, с ним было пятеро ребят, как две капли воды похожих на Вована – молчаливого истукана, сопровождавшего их в лес. Ребята были молодыми, примерно его ровесниками, а может и моложе. Но серьезные, флегматичные маски на их лицах придавали им немного солидности.

– Охотников это… примешь, егерь? – спросил Семен.

– Приму. Только кордон подальше, метров двести отсюда. У меня все не поместитесь.

– Пошли в этот кордон твой, – согласился Семен.

– Вы что, пешком пришли?

– Да не… Джип на дороге бросили. Не видно ни черта. Может, сюда и не въехать.

– Тогда лучше уж до кордона доехать, вы же с вещами, надеюсь.

– А как же!

– Сейчас, погодите, оденусь.

Берендей не сильно обрадовался гостям: он прекрасно понял, на какую охоту они собрались. Для него, конечно, это был шанс: Семен или один из его истуканов запросто застрелят Заклятого. Но нехорошее предчувствие скребло по сердцу. Берендей никогда не бывал на медвежьей охоте. Конечно, он знал про нее немало, но ему претило участвовать в охоте на медведя. Даже на Заклятого. Когда он выходил с ним один на один – это была не охота, а единоборство. А всемером – это больше похоже на расстрел. А главное, он смутно чувствовал, что Заклятый принадлежит ему, это его враг и его добыча. И Берендей ревновал.

Он надел ватник и сапоги, взял ключи от охотничьего домика и бани.

– Ну, где ваш джип? – спросил он, сбегая с крыльца.

– А там, – махнул рукой Семен.

Он снова взял в дорогу своих «ищеек», теперь троих кобелей. А вдобавок к ним здорового кавказца, запакованного в намордник, которого из джипа вывел один из истуканов.

Берендей проводил их на кордон. Охотничий домик был построен еще в советские времена, без излишней роскоши, но добротно и вполне пригодно для загородного отдыха. Правда, без водопровода и канализации, с печным отоплением, но с привозным газом, телевизором, огромным промышленным холодильником и прочими «удобствами». Да и баня была неплохая.

– Ну как, нравится? – спросил Берендей, когда гости осмотрелись в общей комнате.

– Нормально. Я думал, будет хуже, – кивнул Семен.

– Холодно здесь, – зябко повел плечами один из истуканов.

– Сейчас затопим, – успокоил Берендей, – часа через три-четыре спать можно будет.

– Ничего себе! Только через три часа? – возмутился второй истукан.

Семен цыкнул на него, и тот недовольно замолчал.

– Меня вообще-то заранее предупреждают, – косо глянул на него Берендей, – тогда я днем топлю. А если без предупреждения приезжают, так тут уж ничего не поделаешь. У меня и глава администрации здесь сам печку топит.

– Помочь чем? – спросил Семен.

– Да не надо, – отмахнулся Берендей. – Вещи пока раскладывайте. Комнаты занимайте. Тут пять спален, каждая на двоих. Только не раздевайтесь особо, быстро застынете. Минус в доме.

Он принес дров, затопил обе печки и успел натаскать воды, пока молчаливая компания располагалась.

– Ну что? – наконец спросил у него Семен, когда все собрались за столом в общей комнате. – Сколько возьмешь за охоту на медведя?

Берендей пожал плечами.

– Я никогда не устраивал охоты на медведя. Поэтому сами судите. Лицензии, я думаю, у вас нет?

– Как же! Есть. У нас все есть. И документы на оружие, и лицензия. И даже охотничьи билеты. Прикинь!

– Да кто ж на этот участок лицензию выдаст? Здесь же медведей не числится.

– За такие бабки и на мою квартиру лицензию дадут, – хохотнул Семен. – Да ты не бойся, Николаич подсуетился. Все настоящее, никаких претензий к тебе не будет. И это, проживание, типа, оплачено. Все честь по чести. Так скока?

– Не знаю. Сказал же, никогда не водил никого на медведя.

– А сам ходил?

– Ходил, – Берендей усмехнулся.

– Тыщи хватит?

Берендей пожал плечами. Конечно, это было несерьезно, но он не стал торговаться. Тем более что в результате был вовсе не уверен.

– Сразу отдам, – сказал Семен и полез за пазуху, – а то карман тянут.

Он вытащил пачку и начал отсчитывать зеленые бумажки.

– Эй, вы что? – остановил его Берендей. – Такие деньги за камчатского медведя платят. При гарантии результата.

– А чё, этот мельче камчатского? – усмехнулся Семен.

– Нет, – потупился Берендей.

– Вот и бери, пока дают. Не свои плачу, мне не жалко.

– Я не даю гарантий. Это непростой медведь. Можем неделю по лесу кружить, а на него не выйти.

– А чем же он так непрост? – прищурился Семен и царапнул Берендея взглядом.

– Он человека не боится. И на приваду не пойдет – хитрый. Зимой медведя на берлоге берут, а у него нет берлоги.

– Ну и что ты предлагаешь? Я так думал, мы лес прочешем и выгоним его.

Берендей покачал головой:

– Для облавы мало народу. Уйдет. Частой цепью пойдем – мимо обойдет, редкой – между нами может проскочить. Из вас кто-нибудь охотился хоть раз? Ну, хоть на уток?

Гости как один потупились и промолчали. Берендей вздохнул.

– А оружие у вас какое?

– Карабины. Сайга 308—1. Десять патронов в магазине.

– Хорошие карабины. С подхода – идеально. А вот в упор стрелять хорошо из гладкоствольного. А лучше всего из обычной двустволки.

– Это почему? Из гладкоствольного сколько ни целься – все равно не попадешь.

– Вы ж не в тире… – Берендей покачал головой. – На такой охоте чаще всего навскидку стреляют, целиться некогда. А навскидку без разницы, что нарезное, что гладкоствольное. Двустволка – надежней. Безотказная. И потом никто из нее заводскими патронами не стреляет. Ладно, хорошо хоть не калашниковы.

– А что, с калашом плохо охотиться? – спросил один из истуканов.

– Не знаю, – Берендей рассмеялся, – не пробовал. А кавказца зачем притащили? Он же сторожевой.

– А чё? Кавказ хороший зверь, злобный. И не боится ничего, – вступился за питомца его вожатый.

– На медведя с лайкой ходят. И не простой лайкой, а с медвежатницей. Притравленная лайка медведя не кусает, только поднимает его и не дает уйти далеко. И близко к зверю не подходит. Их же учить надо специально. Покажите поближе своего кавказца, – Берендей поднялся.

– Пошли, – с азартом согласился вожатый.

Они вышли на улицу, освещенную прожектором с крыши дома.

– Как тебя зовут? – Берендей чувствовал себя неловко, если не мог обратиться к человеку по имени.

– Сергей.

– Я – Егор. Ну, показывай.

Сергей свистнул. Берендей увидел, как нехотя и с достоинством поднялся пес. Хороший пес, сильный и гордый. Но не охотничий.

– Намордник сними, – попросил он.

– А не боишься? – усмехнулся Сергей.

Берендей покачал головой.

– Казбич, морду! – скомандовал хозяин.

Пес неторопливо сел и с готовностью ткнулся носом Сергею в руку.

– Хороший пес, – одобрил Берендей. – Можно теперь я попробую?

– Ну попробуй. Но он вообще-то только меня признает.

Берендей махнул согнутой рукой вверх и тихо сказал:

– Стоять.

Пес лениво поднял зад и стоял так, как будто немедленно собирался опустить его, как только Берендей отвернется.

– Молодец, – Берендей похлопал его по боку. Пес наконец выпрямил задние ноги до конца.

– Смотри-ка! Послушал! – удивился Сергей.

Берендей отошел на несколько шагов.

– Лежать! – он махнул рукой вниз.

Пес медленно начал опускаться на снег, долго устраивался и наконец обратил свой взор на Берендея, как будто спрашивая: «Ну лег – и что дальше?»

– Гуляй. Отличный пес. Для кавказца – потрясающая дрессировка. Но только он уже убит. Когда я даю команду «лежать», собака должна упасть в снег. Сразу. Потому что иначе она попадает под выстрел. Так что ты его держи на поводке. Это смелый пес, он может не испугаться медведя. И медведь его убьет. Отпускай, если медведь напал на кого-то из людей. Тогда он жизнь чью-нибудь спасет – и вот тут ему равных не будет. Он защиту сдавал или только караулку?

– И защиту сдавал, и караулку.

– И что он сделает, если услышит выстрел, как думаешь?

– Н-да, – Сергей потупился.

– Так что держи его на поводке, иначе он нас всех вместо медведя пожрет. Но намордник не надевай.

– Да это понятно.

Из дома вышел Семен.

– А моих собачек посмотришь? – он потер плечи, а потом ладони. – Холодина-то какая!

Берендей не возражал: все равно придется обходиться теми собаками, какие есть. Это лучше, чем вообще без собак.

– Аякс! – крикнул Семен.

Аякс был лохмат, невысок и имел очаровательную мордашку, более подходящую дамской собачке, чем медвежатнику.

– Я сам, можно? – попросил Берендей.

По команде «ко мне» пес вскочил и кинулся на зов, но стоило Берендею крикнуть «лежать», и тот упал в снег там, где его застала команда.

– Здорово! – с искренним восхищением сообщил Берендей. – Все такие?

– Как один, – заверил Семен.

– Это хоть что-то. Не притравлены, конечно. Но, может, не испугаются? Их задача – не дать медведю уйти. Ну, и в случае опасности защитить вас.

– Защитят. Это я не сомневаюсь.

– А защите обучены? – спросил Берендей.

– Обижаешь!

Берендей замахнулся на Семена, и Аякс тотчас же обнажил клыки и приготовился к прыжку.

– Здорово, – подтвердил Берендей. – А Казбич их не слопает?

– Не, – ответил Сергей. – Они уже выяснили, кто главный. Больше драться не должны.

– Посмотри еще! – Семена окрылил успех. – Барклая или вот Черныша!

Берендей отшатнулся, как будто Семен его ударил.

– Что? Не хочешь? Чего ты так?

Берендей не был готов к такому удару, но взял себя в руки:

– У меня был пес, Черныш. Его убил медведь. Третьего дня.

Семен обнял его за плечо и потряс.

– Ничего. Ничего, парень. Мы убьем его. Завтра.

– Нельзя говорить про медведя «Убьем». Примета такая. Завалим. Возьмем. Только не убьем, – поправил Берендей. Впрочем, сам он не боялся таких слов. Может быть, напрасно.

Семен понимающе кивнул.

Берендей осмотрел их оружие. Ножи они купили накануне, все одинаковые, впрочем, как и карабины. Не самые дорогие, но вполне добротные. Только, похоже, стрелять из карабинов им еще не приходилось. Он терпеливо показал каждому, как их перезаряжать, и даже устроил что-то вроде тренировки.

– Вы непременно завтра хотите пойти? – спросил он у Семена.

– А чё тянуть? – не понял тот.

– Да потренироваться бы, пристреляться. Ребята вообще-то стрелять умеют?

– Еще как! Семь человек нас, кто-нибудь да попадет!

Берендей вздохнул. Если бы все было так просто! Если медведь на них поднимется, двое из них, как положено неопытным охотникам, испугаются и побегут. Еще двое начнут палить куда попало – хорошо бы не друг в друга. А сам он выстрелить не сможет, в этом он уже не сомневался.

– А лыжи у вас есть? – на всякий случай спросил он.

– Не… Про лыжи мы что-то не сообразили…

Берендей сплюнул.

– Там снегу по колено. Охотничьи нужны лыжи. Толстые такие, широкие. С петлей вместо крепления.

– Да? – озадачился Семен. – И чё делать?

– Есть здесь лыжи. Четыре пары есть. И у меня еще две возьмем. Так вы ж на них ходить не умеете!

– Ничего! Как-нибудь, – Семен почесал в затылке, видимо вспомнив, как шел по лесу, когда они нашли Ивана.

Гости снова собрались в общей комнате за столом.

– А не погреться ли нам чем-нибудь покрепче чая? – Семен потер руки.

«Бойцы» радостно зашумели.

– Будешь, Егор?

Берендей покачал головой:

– И вам не советую. Серьезно не советую. Это не ручной медведь для царской охоты. Надо выспаться и затемно выйти. Придется долго идти по лесу. А главное, если медведя поднимем, реакция нужна хорошая. Не простой это медведь, говорю вам.