Текст книги "Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть II: лето 1907 – март 1917 года"

Документы

№ 1

П. Сакварелидзе:

Несмотря на то, что во всей России в то время свирепствовала страшнейшая реакция, в Баиловской тюрьме существовал сравнительно довольно «свободный» режим. […] Тюрьма с утра до вечера была открыта, и огромный корпус жил единой «самоуправляющейся» автономной коммуной. Тут находились представители разных национальностей и разных политических убеждений. Только анархисты не входили сюда, которые не хотели «общаться» с «государственными социалистами», общий язык они находили скорее с корпусом, где помещались уголовные преступники. Коммуна большей частью была разделена на фракции, которые на общих собраниях коммуны выступали организованно. Вне фракции стояли только «беспартийные» политические, так называемые «дикие». Обособленно стоял «известный» «христианский социалист» Савва Ростовский, который по-иезуитски таскал с собой по камерами евангелие Толстого и которого Сталин видеть не мог.

Наиболее сильными фракциями были: большевики, меньшевики и эсеры. Фракцию большевиков возглавил Сталин […] На деловых общих собраниях коммуны обсуждались обыкновенно вопросы представительства, отношения к администрации, снабжения, получения легальных журналов, газет и книг, отношения к корпусу уголовных преступников, выборы старосты и т. д. Старостой коммуны одно время был Серго Орджоникидзе. Корпус уголовных преступников смотрел на политических недружелюбно. Оттуда прокрадывались в корпус политических и воровали, иногда же устраивали прямо вооруженное нападение на коммуну политических. Этому содействовала анархистская агитация низкой пробы, поощрение воров: они борются с нами извне, защищают государство. Нас начнут преследовать социал-демократы, не щадите их. Положение еще более обострилось бы, если бы за нас не заступились две камеры (21 и 22) уголовного корпуса, в которых сидели молодые парни, грабители[127]127
  В другом варианте перевода воспоминаний Сакварелидзе они названы налетчиками (РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 628. Л. 268).


[Закрыть], грузины, бравые молодцы (до 25 человек). Они считали себя политическими борцами, с безграничным уважением относились вообще к политическим, в особенности же к большевикам. И вот они предъявили ультиматум этим отчаянным подонкам тюрьмы: немедленно прекратить разгул и не соприкасаться с политическим корпусом, в противном же случае учинят с ними жестокую расправу. Угроза эта подействовала, после этого долгое время никто из воров не беспокоил политический корпус.

Надо отметить, что в камеры «грабителей» для проведения политических бесед часто приглашали Сталина, Ис. Рамишвили и др.

Из воспоминаний Сакварелидзе П.Д. Опубликовано в грузинской газете «Коммунист» 18 мая 1935 г. Перевод с грузинского РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 658. Л. 316–318.

№ 2

А. Рогов:

Конец 1907 года. Я – в Бакинской тюрьме. Игры на дворе. Камеры раскрыты. О «зажиме» в тюрьмах Европейской России до нас доходили лишь слухи. Осужденные к смертной казни находятся и проводят время вместе с арестованными в порядке охраны. Камеры закрываются только на ночь. Днем – игра в мяч, городки, хоровое пение. Связь с городом настолько живая, что политические обитатели тюрьмы имеют свой Бакинский (тюремный) комитет РСДРП на правах районного. Политический двор от уголовного отделен калиткой. […]

Вместе с нами – тов. Боград, осужденный на 4 года каторги за бакинскую типографию РСДРП, и Александр Вадивасов, арестованный за несколько часов до нас в Балаханах. Его жандармы стремились присоединить к нашей группе.

Однажды перед обедом мы были все в сборе. Вдруг открывается дверь, и в нее влетают с ножами анархисты из 11-й камеры. Вадивасов бледный бросается от дверей внутрь камеры. Я и Максим Фирсов преграждаем путь анархистам и просим их удалиться, что они и выполняют. Вадивасов обращается к нам и заявляет, что это было покушение на него. На вопрос, почему именно на него, он ответил: «Я так чувствую». После обеда я, Ваничка Бокаев и Фирсов пошли в 11-ю камеру выяснить, что означает этот налет. Нам была рассказана следующая история ареста Вадивасова.

В первых числах сентября 1907 года Вадивасов знакомится с группой «анархистов-террористов», берет у них бланк, пишет письмо одному «подрядчику по бурению нефтяных скважин» в Балаханах с требованием выдачи 1.000 рублей денег на имя «анархистов-террористов»; в случае отказа в выдаче денег, группа угрожает расправой. С этим письмом он в фаэтоне едет к подрядчику и предъявляет это письмо. Подрядчик во время беседы с ним успевает предупредить «кого следует», выдает ему требуемую сумму денег, и Вадивасов уходит. При выходе его арестовывают на территории промыслов. Об этом узнают рабочие, и так как налеты такого порядка были в Баку часты и в результате их часто задерживалась выплата жалованья, рабочие были настроены отрицательно к такого рода шантажам.

Всей этой обстановкой и настроением воспользовалась охранка и потребовала от Вадивасова выдачи своих соучастников, в противном же случае угрожала передать его в распоряжение наэлектризованной толпы рабочих для самосуда. Вадивасов струсил и, выгораживая свою жизнь, указал своих соучастников в лице нашей «Балаханской коммуны».

Выслушав это сообщение, мы поблагодарили анархистов, но заявили при этом, что мы проверим это сообщение. И если оно подтвердится, меры к Вадивасову будут приняты нами самими. […]

Недели через две тюремный соц. – демократический комитет получил письмо от Бакинской организации, которое подтверждало выдачу Вадивасовым «Балаханской коммуны». Дело было ясно. Нужно было сделать «организационные выводы». Это дело поручено было мне, т. Бограду и еще одному товарищу. […]

С утра вся публика вывалила на двор. Вадивасову захотелось сыграть в шахматы, и он пригласил меня пойти в камеру. Я предупредил Бограда с товарищем, которые, имея ножи, встали в темном коридоре, где я и Вадивасов должны были проходить. Взяв Вадивасова под руку, я пошел с ним в камеру. […] Товарищи нанесли Вадивасову 9 ран.

Рогов А. Из жизни Бакинской тюрьмы. С. 126–128.

№ 3

П. Сакварелидзе:

Особо надо отметить пребывание Сталина в бакинской (Баиловской) тюрьме. Это было в 1908-09 гг., здесь вместе с ним сидели (известная теперь камера) некоторые главари бакинского большевистского движения. Третья камера была большевистской камерой. Вокруг нее объединились все большевики, сидевшие в тюрьме; для меньшевиков такую же роль играла восьмая камера (С. Девдариани, Ис. Рамишвили, И.Черногородский и др.). В этот период, в разное время, в третьей камере, кроме Сталина, сидели Серго Орджоникидзе, Борис Легран, Саратовец, С. Жгенти,

В. Севрюгин, Алеша Джапаридзе, Н.Вепринцев (петербуржец), М.Малькинд, Слава Каспарян и др.[128]128
  А также автор этих воспоминаний П. Д. Сакварелидзе (примечание в документе).


[Закрыть]

Жизнь в камере была по существу «коммуной», по очереди чистилась и убиралась камера, мылась посуда. Пища и питье, чай, продукты, передаваемые нам с воли, все это было общее. Сталина часто освобождали от дежурства, в этом дежурстве самое неприятное было мыть посуду. […] В нашей камере все делалось в свое время: чтение, общая беседа, развлечение. С воли мы получали литературу, письма, информацию, даже заграничные вести доходили до нас. Камера увлекалась шахматами. Сталина шахматы особенно не привлекали, он больше любил игру в нарды. Он и Серго Орджоникидзе часто играли в нарды всю ночь напролет. Игра в нарды часто вызывала в игроках возбуждение, раздражение. Были случаи, когда с большим трудом сделанные и приобретенные игральные кости выбрасывались в окно. Вообще игра в нарды вносила веселое оживление в сравнительно монотонную жизнь тюрьмы. Прямо забавна была игра Серго Орджоникидзе и др., иногда играли на «интерес», на горячие котлеты, которые в известные часы (до обеда) всегда можно было достать за деньги на тюремной кухне. В третьей камере, откуда поблизости видно было море, иногда устраивались пирушки.

Из воспоминаний Сакварелидзе П.Д. Опубликовано в грузинской газете «Коммунист» 18 мая 1935 г. Перевод с грузинского

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 658. Л. 315–316.

№ 4

А. Рогов:

Уголовный мир в тюрьме делился на две основные группы. […] В деле измывательства «блатных» над «фраерами» среди первых происходило соревнование, и отсюда выделялся небольшой слой под названием «Иванов», которые держали под страхом не только «фраеров», но и большинство «блатных», т. е. всю тюрьму. За невыполнение каприза «Ивана» ослушник подвергался издевательству, и зачастую дело кончалось убийством последнего. […]

Громадный двор тюрьмы. В нем: «майданщики» – арестанты, торгующие папиросами, бубликами, сухарями и картами; арестанты, из белого хлеба и соломы выделывающие изящные изделия; а в более отдаленных и укромных уголках – играющие в карты по четыре-шесть человек в каждой группе. В дальнем конце двора, с левой стороны, к морю, расположен главный уголовный корпус в 2 этажа. В конце уголовного двора – калитка, ведущая в другой двор, меньший по размерам. Это – двор политических заключенных. Там расположен второй двухэтажный корпус, внизу которого помещаются общая тюремная кухня и пересыльные арестанты. Одна половина верхнего этажа заселена политическими арестантами, а вторая заменяет тюремную больницу. Режим в тюрьме, как указано выше, слаб; во дворе целый день чередуются различные игры. Кухонные арестанты ходят с горячими мясными пирожками «от экономии с арестантских пайков» и продают их по 5 коп. за штуку. […] Тюремного начальства не видно целый день, и арестантский мир предоставлен в полное распоряжение «Иванов», от поверки до поверки.

Единственным в среде уголовным элементом, который находился вне зависимости от «Иванов», были уголовно-политические, попавшие за экспроприации и вообще за вооруженные нападения или сопротивления. К такого рода публике даже «Иваны» относились с опаской, усматривая в них арестантов, от которых может и не поздоровиться. Политические же арестанты были обособлены, хотя и имелась полная возможность общения через калитку между тем и другим двором. Если политические и имели связь с уголовным корпусом, то только с уголовно-политической его частью, ибо среди них имелось очень много единомышленников.

Рогов А. Из жизни Бакинской тюрьмы. С. 128–130.

№ 5

П. Сакварелидзе:

Во дворе уголовного корпуса иногда устраивалась борьба, на которой присутствовала вся тюрьма. […] В этом же уголовном корпусе между ворами устраивался странный «спорт» – скачка блох. […] Во дворе политического корпуса очень часто устраивалась большая грузинская игра в мяч, в которой, между прочим, «население» третьей камеры принимало участие.

В политической коммуне почти перманентно устраивались дискуссионные собрания, на которых разбирались всевозможные принципиальные вопросы, связанные с революцией, демократией и социализмом. Дискуссионные собрания большей частью устраивались по инициативе большевиков. Сталин часто выступал на этих собраниях от имени большевистской фракции, иногда докладчиком, а иногда оппонентом.

Особо должны быть отмечены дискуссии с меньшевиками, которые иногда длились целыми неделями. Эти дискуссии между меньшевиками и большевиками находили отклики вне тюрьмы, т. к. тюрьма не была полностью оторвана от общей организационно-политической жизни партии. В аграрных вопросах большевики и меньшевики и тогда сильно отличались друг от друга, но тогда обычно они по аграрному вопросу объединенно выступали против эсеров. Среди эсеров не было единодушия. Их диспуты иногда оканчивались скандально.

На одном диспуте, где Сталин делал доклад по аграрному вопросу, одна часть эсеров в лице своих представителей заявила, что они покидают собрание, т. к. они не были предупреждены об этом заранее и не подготовлены для принятия участия в прениях по сделанному докладу. Дискуссия, конечно, продолжалась и без них, но такое их заявление вызвало большой шум и пересуды, как в самой фракции эсеров, так и в общих «кулуарах». В связи с этим отношения до того обострились, что одному из эсеровских лидеров И.Карцивадзе Серго Орджоникидзе дал пощечину. Потерпевший вполне серьезно вызвал на дуэль Серго Орджоникидзе. Впоследствии из-за этого тюремная фракция эсеров исключила из своего состава И. Карцивадзе, как сторонника дуэли и тем самым нарушителя социалистических принципов. По инициативе Сталина в бакинской тюрьме устраивались партийные беседы; создано было нечто вроде партийных курсов, на которых под его же руководством происходили занятия по вопросам партии, марксизма и международного рабочего движения (реформизм, синдикализм, кооператизм, анархизм). В связи с усилением в партии пропаганды эмпириомонистической философии Богданова, большое внимание обращалось также на философские проблемы.

Из воспоминаний Сакварелидзе П.Д. Опубликовано в грузинской газете «Коммунист» 18 мая 1935 г. Перевод с грузинского

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 658. Л. 318–320.

№ 6

И. Боков:

Даже будучи в тюрьме, я приходил к нему за директивами[129]129
  И. Боков здесь выразился неудачно: в тюрьме находился Сталин, а Боков был на свободе и получал от него указания.


[Закрыть] и посвящал о том его, какая ведется работа у нас […] И он, сидя в тюрьме, был в курсе дела и из тюрьмы давал директивы, которые осуществлялись.

Из протокола общего торжественного собрания Азербайджанского общества старых большевиков в честь 50-летия Сталина, 20 декабря 1929 г.

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 583. Л. 26.

№ 7

П. Сакварелидзе:

Тюремная большевистская фракция наладила с бакинской организацией правильную связь, от которой она получала точную информацию о текущей работе и сообразно с этим давала советы и указания. Фактически, по крайней мере одно время, центр организации из тюрьмы руководил рабочим движением.

Тут же надо отметить, что Сталин из тюрьмы руководил изданием органа бакинской организации «Бакинский рабочий».

Был случай, когда редакционный материал был полностью заготовлен в Баиловской тюрьме (это был второй номер «БР»).

Из воспоминаний Сакварелидзе П.Д. Опубликовано в грузинской газете «Коммунист» 18 мая 1935 г. Перевод с грузинского

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 658. Л. 320–321.

№ 8

П. Сакварелидзе:

Сталин из тюрьмы руководил изданием органа бакинской организации «Бакинский рабочий». Был случай, когда редакционный материал был полностью заготовлен в Баиловской тюрьме.

Из воспоминаний грузинских партийных деятелей, собранных Грузинским ИМЭЛ. Перевод с грузинского

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 651. Л. 270.

№ 9

С. Якубов:

В сентябре 1908 г. товарищ Сталин тщательно отредактировал в тюрьме целый номер «Бакинского рабочего».

Из воспоминаний грузинских партийных деятелей, собранных Грузинским ИМЭЛ. Перевод с грузинского

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 651. Л. 271.

№ 10

И. Вацек:

В тюрьме находился товарищ, которому грозила смертная казнь. Коба решил его спасти. Он заметил, что родственников, приходивших на свидание с заключенными, не проверяли каждого в отдельности, а лишь строго по счету пропускали и таким же порядком, по общему количеству, выпускали из тюрьмы.

И вот в один из дней, когда разрешались свидания, в окне тюрьмы появился красный платок. Жена [Вацека] поспешила на сигнал. Во дворе, где проходили свидания, ее встретил Сталин, и они о чем-то условились. Уже давно просвистел свисток надзирателя об окончании свиданий. Уже давно развели заключенных по камерам. И лишь тогда Агафья Ефимовна сделала вид, что спешит к выходу.

– Откуда ты взялась? – завопил дежурный надзиратель, – ведь я уже всех двадцать человек по счету выпустил…

– Я не слышала свистка, – говорит она.

На нее обрушились удары приклада и площадная ругань.

Агафья Ефимовна, которую знали все надзиратели, поспешила удалиться.

Была объявлена тревога. Сделали перекличку арестантов. Но наш товарищ, которому грозила смертная казнь, смешавшись с толпой посетителей, уже давно вышел из тюрьмы и был в безопасности.

Так Коба, сам будучи в тюрьме, спас жизнь товарища, сохранив его для грядущих революционных боев.

Из воспоминаний Вацека Ивана Прокопьевича

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 658. Л. 114.

№ 11

П. Сакварелидзе:

Следует вспомнить историю попыток бегства из тюрьмы. Одна из таких попыток чуть не увенчалась победой. Должна была бежать вся третья камера во главе со Сталиным. Все условия были заранее подготовлены для распилки железных оконных решеток, припасены были соответствующие инструменты (ножовки), под утро, когда внизу стража, привлеченная на нашу сторону, заняла бы во дворе тюрьмы внизу свои посты, товарищи должны были спуститься про одному по веревке, сделанной из полотняных простынь. Караульные тоже должны были бежать вместе с ними. Вне тюрьмы немного поодаль, под руководством Алеши Джапаридзе, находились надежные товарищи и с нетерпением, настороженно поджидали бежавших. В течение всей ночи в третьей камере работа происходила незаметно: железная решетка была перепилена, это было самое трудное дело. В этой операции Сталин лично принимал более всех активное участие. Еще несколько минут и…… заключенные вздохнули бы свободно. Но сигнал запоздал, при подходе к окну послышался страшный окрик озверевших караульных и щелканье ружейных затворов.

Видно было, что наши «надежные» охранники (из-за страха или измены) не вышли или не были выпущены для смены на посту других (это случалось иногда) и хорошо начатое и налаженное дело провалилось. За этим последовали обыск и целый переполох.

Из воспоминаний Сакварелидзе П.Д. Опубликовано в грузинской газете «Коммунист» 18 мая 1935 г. Перевод с грузинского РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 658. Л. 321–322.

№ 12

Л. А. Радус:

Дело было в 1908 году. Я тогда сидел в бакинской тюрьме на Баилове, в камере № 2. В третьей, соседней камере сидел тогда тов. Коба […] Между камерами 2 и 3 был дверной проем, почему-то не заделанный. Я сидел как секретарь легальной газеты «Промысловый вестник» […]

В одну ночь (апрель-май 1908 г.) часовым был солдат роты, распропагандированной большевиками, и тогда все заключенные в камере № 3 – Коба, Серго (Орджоникидзе) и Нико (Енукидзе) решили бежать. К сожалению, у них для перепиливания решетки были лишь лобзиковые пилочки, притом для дерева, а не для металла, и потому, хотя пилили решетку всю ночь, перепилить ее не удалось и часовой утром – после смены пришел в камеру и заявил: «Что же ты пилил, пилил и нечего не напилил». Предполагалось, что часовой убежит вместе с заключенными.

Из воспоминаний Л. А. Радуса, инженера, Москва, 1947 г.

РГАСПИ. Ф.558. Оп.4. Д. 658. Л. 258–259 (рукопись), Л. 256–257 (копия, машинопись).

№ 13

С. Шаумян:

Дорогой Миха!

Прошу у тебя извинения за то, что так долго заставил тебя ждать ответа на твои письма. Серьезность вопросов, о которых ты писал в них, и желание ознакомить всех товарищей с их содержанием и обсудить их вместе были главной причиной долгого молчания. Я дорожил особенно мнением арестованных товарищей, послал им твое письмо с изложением своего мнения и просил их высказаться. Они мне ответили письмом с семью подписями, где излагали свой взгляд на волнующие вас вопросы, и прислали письмо для пересылки тебе. Я собирался написать тебе, но ввиду полного согласия в мнениях ограничиваюсь пока присылкой тебе письма т. К[оба].

Вопрос о мандате официально еще не решен, но мы все склонны послать его Ильичу[130]130
  Речь шла о выборе делегата от Кавказа на пятую (общероссийскую) конференцию РСДРП.


[Закрыть]. В этом, конечно, ты не усмотришь ничего оскорбительного для себя, отлично зная, что это диктуется нам принципиальными мотивами. Может быть, мы неправильно оцениваем намечающиеся у вас течения, но мы твердо убеждены в правильности позиции Ильича и относимся, если не вполне отрицательно, то во всяком случае с большим недоверием к эмпириомонизму и пр. Нужно сказать, что и мы тут стали усиленно интересоваться философией, читаем и перечитываем Дицгена, Плеханова, Богданова и пр.

Коба называет вашу внутрифракционную борьбу «бурей в стакане воды». С этим можно согласиться в том смысле, что опасения раскола во фракции мне тоже кажутся сильно преувеличенными. Никакого

раскола из-за этого не произойдет. Поругаетесь немного и этим дело кончится, а положительный результат будет: лучшее знакомство с философскими основаниями марксизма и, думается, очищение от новых «измов», желающих быть дополнением марксизма. Нам кажется больше непонятным явлением в партии так называемый «отзовизм». Кажется прямо невероятным и крайне обидным, что подобные взгляды, подобное мышление может иметь место в рядах серьезной с.-д. партии.

Из письма С. Шаумяна М. Цхакая, 27 июля 1908 г.

Письма С. Г. Шаумяна (1904–1918 гг.) // Исторический архив. 1957. № 2. С. 46.

№ 14

Сталин:

Для Михо от Ко…

Привет старому другу! Но дело не только в привете – дело, прежде всего в твоем письме о «женевских делах». Оно нам было доставлено в тюрьму скоро после получения нашими друзьями на воле, и вот я имею возможность поделиться с тобой впечатлениями. Это тем более имеет смысл, что мое мнение, как это оказалось после обмены мыслей, вполне совпадает с мнением друзей на воле… Итак, к делу.

Где корень этой «бури в стакане воды», могущей превратиться в настоящую бурю? В «философских» разногласиях? В тактических? В вопросах организацион. политики (отношение к «левым мекам» и т. д.)? В «самолюбиях» различных «я»?

Начнем с философии. Какие же тут разногласия? Между плехановцами и богдановцами (эмпириомонистами)? Но ведь кроме них есть еще другие течения: эмпириокритицисты (Луначарский, Валентинов), эмпириосимволисты (П. Юшкевич), марксисты. Не следует ли всем этим течениям отделиться друг от друга и образовать вокруг себя особые фракции? Я думаю, что если наша партия не секта – а она далеко не секта – она не может разбиваться на группы по философским (гносеологическим) течениям. Конечно, «философская» дискуссия нужна и полезна, известному «философскому» оживлению в наших партийных «сферах» можно только радоваться, и я думаю, что наша партия и в этом отношении опередила с.-д. других стран, впервые взявшись серьезно за вопросы философии. Но. дискуссия – одно, а выход из редакции – совершенно другое. И если нашлись среди наших друзей люди, покидающие свой пост в редакции из-за вопросов гносеологии, то это говорит только о том, что их надо призвать к порядку (подразумевай Богданова). Или если еще имеются товарищи, вроде вашего «идейного кружка» оправдывающие поведение Богданова и обращающиеся с «требованиями» к «Пролетарию», то это свидетельствует только о том, что они взялись злоупотреблять терпением «Пролетария» и российск. практиков. «Пролетарий» поступил вполне правильно, не предоставив для философских дискуссий ни одного столбца – для того существует «легальная возможность», которую с удобством могут использовать дискуссанты. Или, может быть, авторы «требований» хотели апеллировать к «пролетариату», перенести гносеологические разногласия на обсуждения партийного пролетариата, чтобы потом разгруппировать его на разных «истов» сообразно с филос. течениями? Да, горька, слишком горька наша доля, и была бы она еще горше, если бы мы, российские практики, не умели призывать к порядку наших нервных литераторов… Что же касается существа разногласий (философских), то я лично думаю, что твоя оценка не вполне правильна. Конечно, плехановскую «вещь в себе», его своеобразное понимание материализма, его пренебрежительное отношение к Дицгену, Маху-Авенариусу и т. д. надо отбросить, как нечто несогласное с духом марксизма. Но точно также надо отбросить богдановский «панпсихизм», его спиритуалистическую «универсальную подстановку» и т. д. Эмпириокритицизм, несмотря на его хорошие стороны, в целом также неприемлем в виду его запутывающего дело параллелизма. Надо остановиться на диалектическом материализме (не Плеханова, а Маркса-Энгельса), развивая и конкретизируя его в духе И. Дицгена усваивая попутно хорошие стороны «махизма». Отмахивания Плеханова от всех «буржуазных философов» мне кажутся смешными и противоречивыми: разве Гегель и Гольбах не были буржуазными философами, и, разве, не смотря на это, Маркс-Энгельс не считались с ними и многими прочими, как с людьми науки?

Перейдем к тактическим разногласиям. Вопрос о Думе? О бойкоте и, затем, отозвании фракции? Об отношении к союзам и вообще легальным организациям вплоть до «похоронных касс» (здесь тактические и организац. вопросы сливаются)? Или может быть о «знаменитом» (высоко-важном для пролетариата!) «примечании» к статье Максимова? Но во-первых, вопрос о бойкоте – прошлое, стоит ли его возбуждать после участия в Думе? Во-вторых, что касается отзовизма, ведь сам Богданов (вместе с Ильичем) сказал, что отзовизм – плохо понятый большевизм! Об отношении к легальным организациям пр-та (союзы… «похоронные кассы») не стоит и говорить, ибо, если не принимать во внимание того обстоятельства, что Ильич немного переоценивает значение таких организаций, а остальные товарищи (напр. москвичи) немного недооценивают, – вопрос уже решен партийным путем и конечно, случайные отклонения от строгого большевизма бывают у одной части нашей фракции во главе с Ильичем (вопрос о бойкоте 3-ей Думы), но в этом, прежде всего, мы же виноваты, ибо ни разу не старались (серьезно не старались) в таких случаях обосновать правильность нашей позиции. Взять хотя бы брошюру о бойкоте 3-й Думы со статьей Каменева, «обосновывающей» (смешно сказать!) бойкот. С другой стороны, разве другая часть («ортодоксальная») нашей фракции не допускала случайные отклонения от боль-изма, – что же в таком случае представляет из себя отзовизм, как не отклонение? Но следует ли из этого, что мы должны «до конца доводить» эти случайные отклонения, создавая из мухи слона?.. Да, я забыл о высоко-важном «примечании» к статье Максимова! Скажи мне, ради бога, стоит ли из-за никчемного «примечания» выходить из редакции, апеллировать к Москве-Петербургу и, вообще, создавать «историю»? А что из этого может выйти история, это вполне допустимо, ибо Богданов может написать «почему я вышел из редакции», Ильич может ответить, найдутся какие-нибудь «отзовисты», которые перенесут на «суд про-та» этот «злободневный» вопрос и пойдут дискуссии. – Во-первых, почему Богданов не подчинился решению большинства редакции, кто дал ему, выбранному в редакцию, такое право? Неужели никогда не будет конца анархическим выходкам в нашей фракции? Во-вторых, какие принципиальные вопросы он хотел демонстрировать, выходя из редакции, неужели вопрос о «примечании»? Стыдно прямо за Богданова! Я его знал, как одну из немногих серьезных светлых голов в партии и совершенно не могу переварить такой легкомысленной выходки с его стороны.

Теперь об организац. политике, об отношении к левым мекам, к бундовцам и т. д. Если отбросить в сторону (надо отбросить!) твое замечание о фракционной неблагонадежности Дорова, бывшего члена примиренческого ЦК, то я думаю, что ленинская политика разумного проведения в жизнь большевизма (не отстаивания только, но и проведения в жизнь), требующая иногда некоторого сглаживания острых углов боль-изма, является единственно возможной политикой в рамках единства партии, раздираемой разногласиями. Единство соц. – демократии не менее необходимо, чем единство фракции – без такого единства трудно удержать знамя на должной высоте, без него соц-тия потеряет влияние среди пролетариев. И вот, я утверждаю, что если мы хотим единства соц-тии, то мы должны принять политику Ильича. Пусть немного пострадает боль-изм в отношении формы, пусть он не может красоваться в эстетически-законченном виде – дело не в этом – дело в том, чтобы от каждой статьи в «Пр.», от каждой резолюции партии веяло духом большевизма, дело в том, чтобы проводился дух большевизма! С этим мы должны примириться, раз мы хотим единства соц-тии. Впрочем, иначе и невозможно партийным путем проводить боль-изм, а что мы не можем ограничиваться одной только демонстрацией нашей позиции, что мы как господствующая фракция обязаны дополнять ее (демонстрацию) проведением в жизнь – с этим, я думаю, и ты согласишься. Это не имеет, конечно, ничего общего с примиренчеством ибо прим-во – оппортунизм, т. е. забвение коренных интересов фракции, я же предлагаю необходимое «забвение» не коренных, а преходящих, несущественных интересов фракции в угоду ее коренным интересам, а значит, в угоду единства партии. Вот почему я думаю, что организац. политика Ильича (отношение к думской фракции, к левым мекам и т. д.), насколько я знаком с нею, является теперь единственно целесообразной.

Таковы дела.

О чем еще писать? Сообщаю, что ввиду известного отношения здешних тов. к женевским делам, твой мандат решили передать Ильичу.

От меня привет Малания, Минадоре и др.

P. S. Прошу передать это письмо Малания, конечно, после того, как прочтешь.

Твой Со.

Продолжай писать

Письмо И. Джугашвили к М.Цхакая, июль 1908 г. Автограф. Написано небрежно, с помарками. Некоторые места подчеркнуты простым карандашом. На первом листе полицейская помета синим карандашом: «№ 3. 1908».

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 5262. Л. 1–3 об. (подлинник).

№ 15

С. Шаумян:

Подхожу, дорогой Миха, к самому щекотливому – денежному вопросу. […] Не было никакой возможности до сих пор выслать тебе что-нибудь. Ты простишь, дорогой Миха, если узнаешь, в каких адских условиях мы находимся в отношении денег. На днях нам сообщили, что К[обу] высылают на север и у него нет ни копейки денег, нет пальто и даже платья на нем. Мы не смогли найти ему 5 рублей денег, не смогли достать хотя бы старого пальто[131]131
  «Его еще не выслали» (примечание в документе).


[Закрыть]. Никаких денежных поступлений, профессионалы голодают и падают в обмороки и болеют. […]

Ты меня упрекал «в несоблюдении элементарных правил деликатности по отношению к своему товарищу корреспонденту», так как я сообщил содержимое твоего письма другим товарищам. Во-первых, дорогой Миха, у тебя не было определенного требования ни одной душе не показывать письма, а во-вторых, содержимое письма было таково, что я не мог, не вправе был скрывать его от ближайших товарищей. Я думаю, что от этого ничего плохого не вышло. Только маленькая резкость К[обы] по отношению к Максимову, в которой он сам после письма Максимова раскаивается.

Из письма С. Шаумяна М. Цхакая, начало ноября 1908 г.

Письма С. Г. Шаумяна (1904–1918 гг.). С. 48–49.

№ 16

Генерал-майор Е. М. Козинцов:

Постановление № 4287

1908 года августа 4-го дня в г. Баку я, начальник Бакинского губернского жандармского управления генерал-майор Козинцов, рассмотрев оконченную производством переписку по собранию сведений о выяснении степени политической благонадежности назвавшегося Каиосом Нижарадзе и в действительности оказавшегося Иосифом Виссарионовым Джугашвили, нашел следующее: 25 марта сего года чинами бакинской сыскной полиции был задержан неизвестный, назвавшийся жителем сел. Маглаки Кутаисской губернии и уезда Каиосом Нижарадзе, при обыске у которого найдена была переписка партийного содержания. Произведенной по сему делу перепиской в порядке охраны выяснено, что Нижарадзе – крестьянин Дидиловского сельского общества Иосиф Виссарионов Джугашвили, привлекавшийся в 1902 году при Кутаисском губернском жандармском управлении по 251-й ст. и при Тифлисском по 1-й ч. 251-й ст. Улож. о Наказан. Последнее дознание было разрешено административным порядком, и Джугашвили по высочайшему повелению от 9 июля 1903 года был выслан под гласный надзор полиции на три года в Восточную Сибирь, откуда скрылся и разыскивался циркуляром Департамента Полиции от 1 мая 1904 года за № 5500. Иосиф Джугашвили с 25 марта сего года содержится под стражей в Бакинской тюрьме, полагал бы Иосифа Виссарионова Джугашвили водворить под надзор полиции в Восточную Сибирь сроком на три года.