Текст книги "Капля света"

– Я никогда не думал такого про тебя.

– Спасибо. А наше мясо, кажется, на самом деле сгорело…

Шашлык на костре обуглился. Павел долго счищал ножом черноту, пытаясь отыскать под ней сочное мясо. Но мясо получалось сухим, невкусным. Валерия съела ради вежливости пару кусков, запила лимонадом. Разговор не клеился. Через час они уже засобирались обратно.

Молчали почти всю дорогу. Павел ехал медлен пытаясь сообразить, что же ему нужно сделать, как-то поправить ситуацию, продлить этот вечер, который только начинался, который они могли бы провести вдвоем.

– Тебя до дома? Кстати, я так до сих пор и не где ты живешь.

– Нет, меня высади в центре, пожалуйста, рынка. Мне кое-что купить нужно.

– Вместе пойдем?

– Не стоит. Тебя ведь могут увидеть. Ни к чему создавать лишние проблемы…

Она сказала это без обиды в голосе. Но почему-то именно после этих ее слов он с внезапной отчета осознал, что не знает ее адреса, и телефона ее тоже знает. И это значит, что она может исчезнуть из жизни бесследно. Испариться, превратившись в воспоминание. Что он может потерять ее. Валерию. Потерять навсегда…

Резко вильнув к обочине, он нажал на педаль.

– Что случилось? – Она подняла брови и посмотрела на него с удивлением.

– Случилось то, что я тебя люблю. И не хочу тебя терять. Я с ума сойду, если ты исчезнешь. Скажи, исчезнешь?

– О чем ты? – спросила она спокойно, не скрывая, что прекрасно понимает, о чем он сейчас говорит.

– Ты знаешь о чем.

– Догадываюсь… Но послушай, какой в этом смысл. Это только боль. Боль, тоска беспросветная… Может нам и правда больше не стоит встречаться?

– Ты с ума сошла! – почти прокричал он. – Что ты такое говоришь? Как ты вообще можешь говорить такое…

– Успокойся. И не надо на меня кричать. Просто я думаю, что так будет лучше. Поскольку у нас нет будущего…

– Кто тебе сказал, что у нас нет будущего?

– Ты сам мне об этом сказал. Пару часов назад, в лесу. Или не помнишь?

– Неужели это и правда для тебя настолько серьезно? Настолько важно?

– Поверь мне. Прошу тебя, поверь. Я не ломаю комедию. Я не пытаюсь казаться высоконравственной. Это… Это связано с моим детством.

– С твоим детством?

– Да, только не спрашивай… Я все равно больше ничего тебе не скажу. Может, когда-нибудь…

Это «когда-нибудь» вдохнуло в него силы. «Когда-нибудь» не могло существовать ни в каком другом времени, кроме будущего. Значит, она не исключала возможности того, что будущее у них всё-таки есть…

– И ты меня пойми, Валерия. Все это было настолько неожиданно. Как снег на голову…

– Я понимаю. Я и сама не ожидала, что когда-нибудь признаюсь тебе…

– Поэтому я ответил первое, что пришло в голову. Я ответил не думая. Но я обещаю тебе подумать. Я подумаю и возможно…

«Господи, что я такое говорю, – пронеслось в голове. Я говорю немыслимые, дикие вещи. Я никогда в жизни смогу оставить Риту. Она этого не заслужила – быть брошенной в сорок девять лет. Остаться одинокой… Нет, я не смогу оставить Риту. И что она о себе вообразила, с чего вдруг решила, что я непременно должен оставить ради нее жену? Почему нельзя по-другому? Как у всех? Ведь тысячи людей встречаются, благополучно пребывая в браке. Разве у нас не получится?»

Он смотрел на нее и чувствовал – не получится. Чувствовал, что будет только так, как хочет она. Как считает нужным – она. Можно даже не пытаться обмануть ее. Нет, теперь или все, или ничего… Иначе она просто исчезнет. Навсегда исчезнет из его жизни…

– Подумай.

– Только скажи мне, что ты…

– Я не исчезну, – улыбнулась она. – Правда, не исчезну. Я и не смогу теперь, наверное, исчезнуть. Слишком сильно я к тебе привязалась. Ты меня приручил…

– Это ты меня приручила, Валерия.

– Значит, теперь мы в ответе друг за друга. А теперь поедем. Мне на самом деле еще столько дел успеть сделать…

Всю оставшуюся часть дороги он только и думал о том, как же могло такое случиться, что он уже месяц встречается с девушкой и не знает ни ее адреса, ни номера телефона. Почему-то ни разу не пришло в голову спросить, записать.

Он высадил ее в центре города, возле рынка, в котором она собиралась что-то купить.

– Не жди меня, – коротко сказала она. – Увидимся завтра вечером в аллее.

– Валерия! – остановил он ее. – Послушай, дай мне номер телефона!

– Но у меня нет телефона, – ответила она, пожав плечами, и добавила с убийственным спокойствием в голосе: – Не бойся, я не исчезну.

Из дневника Валерии

…Я даже представила себе, как его хоронят.

Мне было девять лет, и я тогда еще ни разу в жизни не видела, как хоронят человека. Это были первые похороны в моей жизни. Я была дома одна. Сидела в кресле и хоронила его – своего отца.

Боже, как я плакала в тот вечер. Наверное, больше никогда в своей жизни я так не плакала. Мне ужасно жаль было с ним расставаться. Я сидела в кресле и шептала ему, как сильно я его любила. Каким замечательным отцом он был для меня и для Насти. Я вспоминала, как ходили мы с ним и с мамой в городской парк. Как катались на чертовом колесе. И как я не боялась упасть – просто потому, что рядом был он. Мой папа. Я вспоминала все – сахарную вату, которую мы обычно ели с ним вместе, одновременно откусывая с разных сторон. Мороженое, которое он покупал мне часто втайне от мамы, потому что мама считала, что у меня слабое горло и мне нельзя есть мороженое. Каждую сказку, которую он мне рассказывал перед сном. Он часто рассказывал мне сказки. Я насчитала их тогда с добрый десяток. Каждую пересказала от начала до конца – чтобы он знал, что я не забыла ни одной сказки. И огромного желтого льва с пушистой гривой тоже вспоминала. Того, которого он подарил мне на прошлый день рождения и который теперь сиг Настиным, потому что я уже повзрослела.

И еще о многом вспоминала. Даже о том, чего не было. Например, о том, как поехали мы с ним в Африку охотиться на диких зверей. Когда я была совсем маленькой, он обещал мне, что мы с ним непременно туда поедем. И еще я все время твердила: «Папа, ты был очень хороший. Ты был замечательный у меня, папа. Я так сильно тебя любила…

Потом пришла мама с Настей. Мама увидела меня, как я сидела в кресле вся в слезах. Она подошла и спросила:

– Что случилось? Что случилось, Лерочка? Почему ты плачешь?

– Разве ты не понимаешь, – сквозь судорожные всхлипы проговорила я. – Как же мне не плакать, ведь у меня умер отец!

Мама тогда ужасно побледнела. Она страшно испугалась, потому что не знала, что в тот момент мы говорили с ней на разных языках.

– Что ты говоришь? Как? Когда это случилось. Откуда ты об этом узнала? да говори же, Лера!

– Только что. Я сама его только что похоронила.

Она еще долго не могла понять, о чем я говорю. А когда поняла наконец, даже рассердилась на меня. За то, что я так сильно ее напугала. За то, что обманула. Она на самом деле решили, что я ее обманула.

– Нехорошо обманывать, Лера. И тем более нехорошо говорить такие ужасные вещи. Я ведь подумала, что это правда…

– Но это – правда! – почти прокричала я и выбежала из комнаты, с силой хлопнув дверью. Полетела с потолка штукатурка…

Первое время мне было ужасно тяжело. Потому что, несмотря ни всю эту историю с похоронами, в глубине души я все-таки надеялась, что он вернется. Боялась себе в этом признаться, но все равно надеялась.

Сколько раз такое бывало. Сижу иногда за столом, делаю уроки. Задачка какая-нибудь у меня не получается. Я загадаю себе: если сумею решить эту задачку, отец, к нам вернется. Или среди ночи вдруг просыпалась, отчетливо услышав звонок в дверь. Топала босыми ногами в спальню, будила маму:

– Мама, там кто-то пришел. Кто-то в дверь звонит. Иди, открой скорее! Открой, а то он уйдет!

Мама подходила к двери, смотрела в глазок:

– Тебе приснилось, Лерочка. Там нет никого. Иди спать, дочка.

Я послушно возвращалась в свою комнату, и обида закипала во мне с новой силой. Как будто снова отец меня обманул, снова предал.

– Он умер, – шептала я, глотая слезы. – Умер уже давно, неужели ты не понимаешь?

Проходило несколько дней – и снова я просыпалась среди ночи… Только больше уже не будила маму. Сама подходила к двери и смотрела в глазок: может быть, на этот раз не послышалось. Может, и правда вернулся?

Но он не вернулся. Позже, значительна позже, когда я стала взрослой и по-настоящему тоже, то есть когда все окружающие стали считать, что мне пятнадцать, мама рассказала мне о том, что сама запретила ему приходить к нам. Она сказала, что так будет легче для всех – для нее, для меня и для Насти, которая в то время была слишком маленькой, чтобы осознать потерю. Мама сказала, что у отца, оказывается? Уже давно была другая семья и даже был ребенок. Что она выяснила это совершенно случайно и простить обиды не смогла. Она просто выгнала его из дома в тот вечер и запретила приходить к нам. Звонить, писать… Он обещал ей и сдержал свое обещание. И вероятно, так и не появился бы больше никогда в нашей жизни, аккуратно переводил бы по почте каждый месяц алименты и не вспоминал бы о том, что есть где-то на свете Лера и Настя… Если бы мама осталась жива…

Два с лишним часа он блуждал по городу.

Просто ходил, не имея представления о своем маршруте и стараясь не думать о том, какова его цель. Для чего он переходит эти бесконечные одинаковые улицы с одинаковыми светофорами и всматривается в лица людей, которые почему-то тоже кажутся ему одинаковыми. Для чего…

Собственно, он знал, для чего. Еще два часа назад, когда он только вышел из дома, на пути ему попался киоск. Обычный киоск, в котором продавали газеты и журналы, таких в городе сотни. Он проходил мимо, взгляд равнодушно скользнул по разноцветной витрине. Глаза прочитали: СВЕТА, а он уже пошел дальше, сначала не поняв, в чем дело. Остановился, даже выругался мысленно на себя за эти галлюцинации.

«Черт возьми, ведь не зря сказал вчера папашка, что воздухом загазованным дышать вредно. Вот, пожалуйста – мультики начались…»

Но перед глазами стояло: СВЕТА. Он видел и, черт возьми, не мог ошибиться.

Только что все это значило? Если это не галлюцинация, тогда что?

Он вернулся к киоску, остановился возле витрины и снова прочитал: СВЕТА. Снова и снова, пять или шесть раз подряд, потом снова выругался, обозвал себя идиотом. На витрине лежал журнал «Вокруг света». Обычный журнал, он тысячи раз его видел. Отец даже, кажется, выписывал его несколько лет назад. Что за бред, в самом деле?

И все же тоска по несбывшемуся была нестерпимой. Он в первый раз в жизни испытывал это чувство. Когда щемит сердце, когда мысли путаются, бегут вперед какими-то замысловатыми лабиринтами, и каждый из этих лабиринтов неминуемо приводит в одну точку… Он никогда не думал, что такое может случиться с ним.

Он даже и не верил никогда в любовь. В то, что называют любовью сентиментальные люди. Кнопка любила рассуждать на эти темы и всегда говорила ему: придет твой черед, и ты узнаешь… Он относился скептически к Кнопкиным рассуждениям. Кнопка была просто девчонкой, начитавшейся бульварных романов. Ее голова была забита Даниэлой Стилл и Барбарой Картленд. Но в Кнопкином возрасте это было простительно. Кнопка была семнадцатилетней девчонкой, а Сергей – взрослым парнем. Подобная сентиментальность была ему чужда. Как оказалось, до поры до времени…

И все же то, что случилось с ним, казалось непостижимым. Собственная зависимость от этого нового чувства смущала его, заставляя задавать себе бесконечно один и тот же вопрос: что же такое было в ней, в этой девушке, что так перепахало его, что заставило жить в беспроглядной тоске по мимолетной той встрече? Странной встрече, завершившейся так нелепо.

Голос? Глаза? Волосы? «Чушь», – отмахнулся он, понимая, что дело не в этом. Он и раньше встречал красивых и расставался с каждой из них вполне равнодушно, забывая уже через несколько дней, не только цвет глаз и волос, но даже имя… И даже представить себе не мог, что однажды будет бродить вот так по улицам города, в смутном ожидании вглядываться в лица проходящих мимо людей, и особенно в лица блондинок. Он даже не подозревал раньше о том, сколько женщин со светлыми волосами на свете! Он насчитал их добрую сотню за эти два часа, а к вечеру, наверное, мог бы насчитать и тысячу… «Кретинизм высшей степени – ходить по улицам миллионного города и искать девушку, о которой ничего, кроме имени ее, не знаешь. С тем же успехом можно попытаться посчитать песчинки на дне океана или найти иголку в стоге сена…»

С той лишь разницей, что сейчас, блуждая по городу и всматриваясь пристально в лица, он не ищет Светлану. Он просто надеется снова встретить ее – случайно… Разница зыбкая, едва уловимая. Но он чувствовал ее, эту разницу. Хотя стыдился признаться себе в том, что уже два часа ходит по городу, ожидая, что все случится именно так, как случается в любовных романах и в фильмах. По сценарию Барбары Картленд, на которую ему теперь только и оставалось положиться.

Небо на западе было лиловым. Наверняка вскоре собирался пойти дождь, ожидая сейчас, по-видимому, наиболее благоприятного момента для нападения на город. Сергей даже не подумал, выходя из дома, прихватить с собой зонт. Неподалеку было кафе, и он решил посидеть там немного, чтобы переждать дождь. Воображение уже заранее рисовало картину: вот он заходит в кафе. Незнакомое кафе, в котором он ни разу в жизни не был. Забрел совершенно случайно, потому что находился возле него именно в тот момент, когда собирался дождь. Как раз в этой случайности – вся соль душещипательной истории. Он заходит, медленно продвигается к дальнему столику, садится, меланхолично листает меню. И вдруг замечает в противоположной стороне девушку с белыми волосами. Он пока что не видит ее лица – она сидит к нему вполоборота, но профиль кажется знакомым. И вот она поворачивается, их взгляды пересекаются…

Он даже почувствовал, как забилось внутри сердце в предвкушении. В глупой надежде, что все случится именно так. Ведь столько в мире этих любовных романов! Кнопка утверждала, что прочитала их больше двухсот. Кнопка почти все время врала – но не в этом сейчас Дело. Дело в том, что если уж они пишутся в таком количестве – значит, хотя бы малая часть их должна иметь под собой реальную основу? Значит, бывает, случается на свете такое? Тогда почему не может случиться и с ним? Ну в самом деле, ведь он ничем не хуже. И история их встречи необычная, удивительная… Голос рассудка едва слышно возразил, что не было в их встрече ничего удивительного. Если только неожиданный и странный финал… Сергей отмахнулся от этого голоса: несправедливо, слишком несправедливо, если эта история не будет иметь продолжения…

Зашел и остановился на некоторое время, ожидая, когда глаза, безнадежно испорченные компьютером, привыкнут к темноте и снова станут видеть. Заметил почти сразу одинокую светловолосую девушку, сидящую за дальним столиком. Все внутри напряглось – похожее чувство он испытывал лишь однажды, когда играл в рулетку. В тот вечер в казино затащили его приятели. Он проиграл всю зарплату, залез в долги. Расплатившись с долгами, в казино больше не ходил. И даже не думал, что когда-нибудь ему еще раз придется испытать то же самое чувство, которое захватывало его в те моменты, когда крутилась рулетка. «Красное, – повторял он про себя, – красное…» В тот вечер красное выпадало, когда он ставил на черное, а черное выпадало, когда он ставил на красное. И только один-единственный раз…

Нет, об этом лучше не думать. Не вспоминать. Он шел, сосредоточенно всматриваясь в силуэт незнакомки. Девушка сидела спиной, и даже профиля ее он не мог разглядеть. Но цвет волос был тот же самый. Абсолютно тот же самый, достаточно редко встречающийся натуральный пшеничный оттенок. Хотя здесь, в полумраке, разбавленном неоновыми вспышками, едва ли можно было точно определить цвет ее волос. Он скорее интуитивно почувствовал этот цвет. Хотя еще вчера просто рассмеялся бы, от души рассмеялся, если бы кто-то сказал ему, что цвет волос можно почувствовать интуитивно…

Их разделяло всего лишь несколько шагов. Вдруг он заметил, что с противоположного конца к тому же столику, за которым сидела девушка, подходит какой-то мужчина. Сердце упало куда-то вниз. «Так не должно быть, – прошептал он мысленно, – уж лучше бы вовсе ее не встречать, чем встретив, наблюдать эту сцену…» Но мужчина обогнул столик с девушкой и благополучно направился дальше, вдоль стены.

Теперь он был совсем рядом.

– Света, – тихо позвал он, даже не рассчитывая, что она его услышит, потому что музыка в кафе играла слишком громко.

Но она его услышала. И обернулась…

На бельевой веревке развевался из стороны в сторону, размахивая рукавами, желтый халат в крупный розовый горошек. По небу плыли бессмысленные облака.

Рита готовилась к тому, чтобы стать одинокой.

Какая-то мелкая бархатистая букашка медленно ползла по самому краю деревянных перил. Налетевший порыв ветра сдунул букашку вниз. Рита видела, как та упала на землю и отчаянно задергала в воздухе тонкими лапками. Халат печально взмахнул рукавами. «Вот так и меня скоро сдует ветер. И я тоже задергаю в воздухе своими лапками в ожидании, что найдется на свете добрый человек, который снова перевернет меня вниз брюшком. Да, вероятно, уже очень скоро это случится со мной…» Думала Рита, остановив неподвижный и задумчивый взгляд на барахтающемся насекомом.

Букашка, впрочем, совсем скоро самостоятельно перевернулась на брюшко и лихо поползла себе вперед, быстро перебирая невидимыми теперь уже лапками, и вскоре скрылась из виду, затерявшись в желто-зеленой траве. Преимущество букашки было в том, что она была неразумной. Она понятия не имела о том, что жизнь ее рано или поздно закончится, и никогда не была озабочена вопросом, имеет ли ее жизнь какой-нибудь смысл. Она была глупой, беззаботной и одинокой. Раньше Рита никогда не думала, что одиночество и глупость могут казаться преимуществом…

У Риты не было этих преимуществ. Она была слишком умна, слишком интуитивна и к тому же за тридцать лет, прожитых с мужем в счастливом браке, уже совсем разучилась быть одинокой. Забыла, как это бывает. Несмотря на то, что до встречи с Павлом Рита была очень одинока…

Она часто в последнее время вспоминала свой марафонский заплыв. Тогда, тридцать лет назад, заходя в воду, она не знала, что ее ждет впереди. То есть предполагала, что она либо утонет, либо доплывет. И не думала, что есть еще один, третий вариант. Не знала, что станет счастливой…

Впрочем, в том, что доплывет, Рита почти не сомневалась. Годы занятий спортивным плаванием не прошли зря. И все же она не ожидала, что это окажется настолько тяжело. Течение было сильным, а берег оказался таким далеким, хоть и говорили, что ширина Волги в том месте не больше двух с половиной километров. Доплыв до середины, она уже не была уверена в том, что случится с ней дальше. И только потом узнала, что ничего страшного с ней все равно бы не произошло. Потому что рядом, в нескольких метрах от нее, плыл Павел.

Начиная с этого дня, с той минуты, когда он, обессилевший, упал возле Риты на речную траву, она и стала постепенно забывать о том, что такое одиночество. А раньше оно было привычным и ее совсем не пугало. Ведь Рита всегда была белой вороной. Еще в детском саду, когда отказывалась играть в куклы с девчонками и требовала, чтобы ей принесли грузовик или гоночную машину. Позже, в школе, Рита тоже была одинокой, потому что она слишком много читала, только не совсем то, что можно было обсудить со сверстниками.

Отец ее по работе часто ездил за границу и каким-то образом умудрялся привозить оттуда книги для себя и для Риты. Рита, от рождения обладающая удивительными способностями к изучению языков, читала эти книги на английском и на французском. И обсуждала прочитанное с отцом. Для сверстников Рита всегда была всего лишь странной девчонкой, которая – при ее-то внешности манекенщицы, почему-то все время сидит дома, избегает шумных вечеринок и танцевальных площадок. Да Рита и сама старалась держаться в отдалении от людей, которые ей были неинтересны… И думала уже, что так будет всегда.

Но появился Павел, и все в жизни изменилось. Только потом Рита осознала, что все годы, предшествующие этой встрече, она и не жила вовсе, а просто готовилась жить. Изучала, так сказать, теорию. И только там. на берегу, внезапно поняла: репетиция окончена. Теперь начинается настоящая жизнь…

Тридцать лет счастья – долгий срок. Пожалуй, не каждому в жизни такое выпадает. А ей вот выпало, но тем больнее теперь расставаться с этим счастьем, которое стало таким привычным, таким домашним. Как белый пушистый котенок, оно приютилось у них в доме и чувствовало себя вполне комфортно. И вот теперь… Почти два месяца назад это случилось. Да, кажется, именно в тот вечер, когда муж пришел с работы весь промокший. В тот вечер Павел попал под дождь…

Павел и раньше попадал под дождь. За тридцать лет муж несчетное количество раз приходил домой промокший, потому что он хронически забывал дома зонт. И на работе он, бывало, задерживался. И после работы иногда заходил к приятелям или к родителям. Всякое случалось за тридцать лет. Рита никогда не волновалась, дожидаясь его дома. Врожденная, практически безошибочная интуиция подсказывала ей: с мужем ничего не случилось. Рита доверяла своей интуиции. У нее были на то основания.

Когда-то совсем давно, когда была Рита еще девчонкой, забавы ради одна подруга матери научила ее особенным образом раскладывать карты – так, чтобы потом можно было по ним прочитать будущее. Звали ту подругу тетей Леной. Показала нехитрую раскладку, объяснила значение каждой карты. Рита долго сидела с картами, пока мать с подругой занимались своими делами. Потом, ближе уже к вечеру, тетя Лена собралась уходить.

– Может, погадаешь мне на прощание, Рита? Предскажешь дорогу?

– Предскажу, – кивнула восьмилетняя Рита, улыбнулась. Перетасовала карты, потом тетя Лена, как полагается, сняла их своей рукой. Рита пасьянс разложила и ахнула: почти одни только пики выпали, а это значило, что дорога тете Лене предстояла какая-то слишком трудная. И туз пиковый острием вниз – это вообще предвестием смерти считалось…

– Да, Ритуля, нагадала ты мне, – рассмеялась тетя Лена, – впору на тот свет собираться!

Тетя Лена смеялась, а Рите почему-то было жутко. Просто вдруг почувствовала Рита, что карты не врут… Тетя Лена ушла, а Рита долго не могла заснуть, ворочалась в своей постели, все думала, пыталась как-то осмыслить странное предчувствие, родившееся в душе. А на следующий день утром они узнали о том, что тетю Лену сбила машина. Правда, не умерла она, живой осталась, но только чудом. Три недели в реанимации, между жизнью и смертью.

С тех пор Рита ни разу не брала карты в руки. Испугалась так сильно, решив, что, возможно, это она тогда беду накликала. Не стала бы предсказывать – может, и не случилось бы ничего. Детский страх сохранился на всю жизнь – тем более что в течение жизни Рита неоднократно убеждалась в том, что странные предчувствия, которые время от времени ее посещают, практически всегда оказываются пророческими, сны – вещими… И ничего с этим поделать невозможно.

Правда, не настолько часто это с Ритой случалось. В последний раз вещий сон она видела перед смертью отца. Произошло это почти пять лет назад, и с тех пор все было спокойно… Вплоть до того вечера, когда Павел пришел с работы домой промокший.

В тот вечер все было иначе…

Она еще с утра, провожая Павла на работу, испытывала какое-то тоскливое предчувствие. Отмахнулась от него, объяснив свое взвинченное состояние переменой погоды. В тот день на самом деле резко как-то похолодало. Она проводила мужа и попыталась заняться привычными домашними делами. В тот день ей не нужно было торопиться на работу: ее смена в больнице была вечерней. Но все валилось из рук, ничего не получалось, и даже у плиты она не чувствовала привычного вдохновения. «Глупость какая, – отмахивалась она от своих предчувствий, – ну что с ним может случиться? Машину он водит прекрасно, за пятнадцать лет стажа ни одной аварии, даже ни одной царапины! На сердце никогда не жаловался, и давление тоже…» Так она успокаивала себя до обеда, а после обеда не выдержала и позвонила, на кафедру. Та ей сказали, что Павел Алексеевич в данный момент проводит какой-то спецкурс, и Рита ненадолго успокоилась. Был четверг – самый загруженный день у Павла, обычно по четвергам он приходил в половине девятого. Мог задержаться минут на пятнадцать – двадцать… В девять часов она уже обзвонила всех – и родственников, и знакомых. Никто его не видел. Снова позвонила на кафедру, но там ей уже не ответили. В очередной раз пожалела о том, что до сих пор не купил себе Павел мобильный телефон… Оставалось только ждать, и она села у окна, остановив задумчивый взгляд на стекающих по стеклу каплях.

Спустя почти два часа она заметила, как завернула с дороги на расположенную поблизости от дома автостоянку его машина. От сердца отлегло: теперь она по крайней мере знала, что с ним ничего не случилось. Она почти успокоилась, но этот период спокойствия был таким недолгим… Потом, когда промокший до нитки муж позвонил в дверь, ей стоило только взглянуть в его глаза, чтобы понять: она успокоилась слишком рано. Павел постоянно повторял: «Ничего, ничего не случилось, Рита», – и это смущало ее еще больше, потому что она видела, что он говорит неправду. Впрочем, спустя несколько дней она сама догадалась о том, что произошло.

Рита никогда не читала дамских журналов. И популярных пособий по психологии тоже не читала. Ей ни к чему было знать, по каким конкретным особенностям поведения женщина может уличить мужа в измене. Не нужно было заполнять глупые тесты. Да, Рита заметила, что Павел стал уделять больше внимания своему внешнему виду, что он стал задерживаться на работе гораздо чаще и дольше обычного… Хотя никаких подозрительных звонков дома не раздавалось, и запаха женских духов от мужа она ни разу не почувствовала. Но дело было не в этом. Дело было в нем самом – в том, как сильно он от нее отдалился. Самый родной, самый близкий в течение долгих лет жизни человек стал абсолютно чужим. Расстояние, которое теперь отделяло их друг от друга, невозможно было измерить…

Каждый день, каждый час она чувствовала, как стремительно увеличивается это расстояние. Его отсутствующий взгляд, его голос – все говорило о том, что сейчас он не с ней. Павел был дома с Ритой, но Рита чувствовала, что на самом деле она одна. А он, ее муж, где-то… Теперь каждый вечер она ждала его с тревогой. Каждый вечер она ждала и надеялась, что Павел вернется прежним. Но дни проходили за днями, а ничего не менялось.

Проснувшись однажды ночью от кошмара, Рита увидела, что мужа нет рядом. В кухне горел свет, чувствовался запах дыма… Почему-то именно той ночью она и осознала совершенно четко: скоро наступит тот день, когда Павел уйдет от них. Они останутся вдвоем с Сережкой, а Пашки в ее жизни больше не будет.

И теперь ей не оставалось ничего другого, как ждать наступления этого дня. Ждать, безвольно опустив руки, потому что другого выхода она не видела. Следить за мужем, устраивать ему скандалы, угрожать или падать перед ним на колени, умоляя остаться, – все это было не про нее, не про Риту. Рита всегда была гордой. Хотя теперь для того, чтобы остаться гордой, ей приходилось прикладывать так много усилий! Потому что отчаянно хотелось порой, забыв о гордости, устроить скандал, расплакаться, упасть на колени и прокричать сквозь слезы: «Не оставляй меня! Прошу, не оставляй! Я не смогу жить без тебя, Пашка!»

Но Рита молчала.

В кухне засвистел чайник. Сначала тихо, робко, едва различимо, но с каждой секундой все пронзительнее и увереннее. Потом свист резко оборвался – это, видимо, Павел выключил газ.

– Спускайся, Рита! – позвал он из кухни. – Что ты там делаешь?

Халат снова взмахнул рукавами. Рита усмехнулась – вот ведь, прощается! – и грустно кивнула ему в ответ. Через пару минут она уже была на кухне. Этих двух минут Рите хватило на то, чтобы «привести в порядок лицо». То есть снова сделать его спокойным, постараться спрятать подальше грусть, отчаяние, страх. Надеть маску и снова начать играть привычную роль. Роль женщины, у которой в жизни все замечательно. Женщины, которая спокойно спит по ночам в одной постели с мужем, не задумываясь о том, что каждая такая ночь может стать последней…

Павел хозяйничал за столом. При звуке ее шагов он обернулся, посмотрел на Риту, и Рита снова почувствовала, что он ее не увидел.

– Что ты там делала?

– Хотела снять халат. Но он еще не высох. Смотрела на букашку…

Он бросил на нее короткий и немного удивленный взгляд:

– Не замечал раньше за тобой склонности к букашкам. Ты разглядывала ее минут пятнадцать…

– Возраст, – вздохнула Рита, подумав про себя: «И я тоже раньше за тобой многого не замечала».

– Перестань, – отмахнулся Павел, – ты еще не в том возрасте, когда впадают в детство.

В кухне витал какой-то цитрусовый аромат.

– Чем это пахнет? Я не вижу лимона…

– Это не лимон. Это апельсин, – пояснил Павел. Но апельсина Рита тоже не видела.

– Это чай такой. Со вкусом апельсина. Сережка вчера купил. Я подумал, что дома нам такая гадость ни к чему, а на даче все сгодится…

Рита опустилась на табуретку и отпила один глоток сжигающей жидкости.

– Это совсем не гадость. Очень вкусный чай… Только я одного не понимаю…

– Чего ты не понимаешь? – Павел тоже сделал глоток, задумался ненадолго и согласился с Ритой. – Впрочем, ты права. Чай действительно вкусный. Так чего ты не понимаешь?

– С чего это ему вздумалось чай покупать? Его когда-нибудь волновали вопросы покупки продуктов?

– Не припомню, – согласился Павел. – И все же не вижу ничего особенного том, что ребенок купил чай. И твоей озабоченности не разделяю…

Рита вздохнула. Павел, вероятно, был прав. Иногда она сама себя не понимала. Странные вещи, совершенно необъяснимые вещи порой происходили с Ритой… Вот и теперь какое-то нехорошее предчувствие…

– Да, ты прав. Не может быть ничего особенного в том, что ребенок купил чай. Даже если это ему раньше было несвойственно…

Она согласилась с мужем, но странное ощущение, родившееся в глубине души, не проходило. «Начиталась. Насмотрелась. Чай – это чай. Что, по-твоему, в него мышьяк насыпали?» – раздраженно спрашивала она себя и все же, как ни пыталась, не могла успокоиться. Чувство подстерегающей опасности разрасталось, сто крат увеличиваясь от сознания того, что предчувствия Риты всегда оказывались пророческими. Опасность, конечно, таилась не в самом чае, это и в самом деле было глупо и примитивно. Но она была как-то связана с этим апельсиновым ароматом, который сначала показался ей приятным, а теперь уже начинал действовать на нервы. И опасность эта концентрировалась вокруг самого дорогого на земле человека – сына… Рите даже показалось, что она начинает задыхаться. Она отодвинула от себя чашку.