Текст книги "Капля света"

Ольга Егорова
Капля света

Часть первая. Чай со вкусом апельсина

Из дневника Валерии

Моя жизнь иногда кажется мне сплошным темным туннелем. Избитое сравнение – ведь почти все люди, у которых жизнь безрадостная и беспросветная, сравнивают ее с длинным темным туннелем. И все же это именно так. Я ощущаю почти физически стены, вплотную сомкнувшиеся вокруг меня, не дающие сделать ни шага в сторону. Липкие, склизкие и влажные стены, не хочется к ним прикасаться, не хочется вдыхать воздух, который они источают. Иногда по ночам я просыпаюсь, задыхаясь от этого смрада. Просыпаюсь и вижу – темнота, мрак, ничто – моя жизнь Вот она, здесь. Приходится идти вперед, надеясь на то, что где-то за поворотом меня подстерегает пропасть. Бездна. Шаг в темноте – полет – и больше уже ничего не будет. Кончится наконец этот длинный темный туннель. Господи, зачем ты заставляешь меня жить вечно?

Меня – одну на всей земле, жить, переживая бесконечные смерти близких и любимых людей, идти потому туннелю месяцы, годы, столетия? Разве я заслужила это – вечную жизнь?

Возможно, кто-то посчитает, что мне всего лишь двадцать с небольшим. Заглянув в мой паспорт. Или определит это по каким-то другим незначительным параметрам внешности. Но я-то знаю… И все-таки что же это случилось со мной сегодня?

На самом деле это была странная встреча. Я покупала помидоры на рынке – может ли в жизни быть что-либо более банальное? Я покупала помидоры, а она стояла рядом и покупала морковь. Сначала я услышала ее смех.

Я подумала, что такого не может быть. Что человек, живущий, как и я, на этой земле, просто не может так смеяться, если он не ребенок. Я посмотрела на нее, почти в полной уверенности – она сейчас исчезнет. Растворится в моем взгляде, потому что таких, как она, не бывает. Светлые длинные волосы – белый пух на тонком стебле одуванчика, смех на лице, голубые глаза, тонкая золотая цепочка на шее. С виду – примерно моего возраста, если бы не сотни лет, о которых только я одна знаю. Потом я услышала: «Возьмите помидоры, девушка». Какие-то помидоры, я вообще понятия не имела, о чем со мной разговаривают. Взяла помидоры, отдала деньги. Это уже потом, вернувшись домой я обнаружила, что забыла сдачу. А в тот момент я думала только о ней. Она стояла у меня перед глазами – живая картинка, воплощение счастья. Счастье во всем – в ее взгляде, в ее волосах, как магнит, притягивающих к себе солнечные лучи. Она сама, света казалось, была источником солнечного света и посылала его – на небо, блеклому солнцу, которое потухло бы на третий день творения без этого источника.

Вот бы, подумала я, хоть каплю – мне.

Хоть каплю этого света, и почему же в жизни все так несправедливо устроено, и еще о чем-то подумала, не помню сейчас – мысли путались в голове, а она уже расплатилась за свою морковь, повернулась и пошла куда-то, удаляясь от меня с каждым шагом. Хоть каплю, подумала я, бросилась за ней, зрелище не для слабонервных. Она, наверное, решила, что у меня неправильная ориентация, когда я начала так бесцеремонно… Ошиблась – нет у меня никакой ориентации, ни правильной, ни неправильной, вообще никакой, у меня другая проблема – вечная жизнь. Я подскочила, схватила ее за плечо, снова подумала – хоть каплю! – и спросила, голоса своего не узнавая:

– Девушка, как вас зовут?

Она смотрела сначала немного растерянно, даже, кажется, испугалась меня, а потом все-таки ответила, смущенно улыбнувшись:

– Света.

И я отпустила ее. Я почувствовала, что мне больше ничего не надо. Я шла по улице, не замечая проходящих мимо людей, которые время от времени толкали меня то плечом, то локтем, и твердила про себя: «Света. Света, Света». Стараясь не забыть. Как будто можно забыть – такое.

А в глубине души разрасталось и крепло чувство; мы еще когда-нибудь встретимся…

* * *

– Что-то, Серега, барахлит твоя программка. Даром что «Сокол» называется – висит, как мышь летучая…

Сергей поднял глаза от компьютера.

– Вы, Альберт Петрович, извините меня, конечно только ведь много раз я вам уже говорил: вы слишком многого хотите.

– От тебя?

– Не от меня. От компьютеров. То, что вы задумали, превосходно. Только для воплощения в жизнь этой программы хотя бы самая скромная «четверка» нужна. На базе Интел с памятью не ниже двух с половиной. И уж никак не пентиум второй девяностого года выпуска.

– А это ты напрасно. Я узнавал, консультировался Машина здесь ни при чем. Нормальная машина. Сергей устало вздохнул.

– Альберт Петрович, послушайте. Не знаю, у кого вы там консультировались, только мне никакие консультации не требуются. Пока вы компьютер не поменяете, она так и будет висеть. А если не хотите, чтоб висела – значит, ее снова кромсать придется. Хотите, я прямо сейчас вам ее порежу. Процентов пятьдесят оставлю…

– Не надо. Программа хорошая. Только ты сделай так, чтобы она не висела…

«Бывают же на свете такие тупые начальники» – раздраженно подумал Сергей и сразу же прочитал ответ на свою мысль во взгляде Альберта: бывают же на свете такие тупые подчиненные…

Рабочий день закончился уже пятнадцать минут назад. Окончательно испортив Сергею Настроение, начальник его накинул куртку и попрощался. В кабинете остались Сергей и Оксана, которая в конторе выполняла обязанности менеджера. Причем менеджера многопрофильного, иначе говоря, в каждой бочке затычкой работала эта бедная Оксана, что для Альберта Петровича было весьма выгодно. Оксана, впрочем, тоже уже собиралась домой.

– Закроешь, Сережа?

– Закрою, – кивнул он не глядя.

– Да ладно тебе, не расстраивайся. Альберт ничего, добрый мужик.

– Доброта еще никогда не служила оправданием глупости. И жадности тоже.

– Да брось. Неплохо ведь он нам платит.

– Достал он меня уже. Было бы куда – ушел бы.

– В том-то и дело, что некуда. Да ладно, не нервничай. Все у нас с тобой еще впереди…

– Надеюсь, что не позади.

– Закроешь?

– Закрою, я же сказал.

Еще минут пятнадцать Сергей пытался сосредоточиться на виртуальных шашках. Но невидимый его соперник, видимо, в данный момент пребывал в гораздо лучшем расположении духа. Он уж точно с Альбертом был незнаком. Почувствовав, что партия проиграна, Сергей отключил шашки. Выключил компьютер, закрыл дверь и вышел на улицу.

Вечерний сумрак был каким-то тягучим и плотным, как водянистая каша, выплеснувшаяся на город. Сергей еще не забыл эту армейскую кашу, хоть и прошло уже пять с лишним лет с тех пор, как он питался ею в последний раз. Он шел по улице домой, с работы, как обычно, всё – как вчера и завтра, как всегда. Впрочем, не совсем как всегда – с той лишь разницей, что завтра суббота и на работу идти не надо. Оптимизма от этого не прибавилось – никаких планов на выходные не было, а это почти стопроцентная гарантия, что всю субботу и все воскресенье он будет думать только об одном: как же осточертела ему эта работа. Будет ждать понедельника, снова уставившись на монитор домашнего компьютера. Шашки, шахматы, нарды. Хорошо, что есть Интернет на свете. Без него – хоть в петлю…

Или, пожалуй, на дачу с родителями. Собирать последний урожай. «Ты ведь мужчина…» – Он даже услышал голос матери. Непонятно, с чего члены семьи его решили, что жизненное предназначение мужчины – собирать урожай на дачных грядках и что святое предназначение этого урожая – непременно быть собранным руками мужчины. Бред какой-то – кстати, его отец тоже не женщина…

Домой идти не хотелось. Хотелось чего-то другого. Простого и понятного, как жизнь. Банального, как глоток воды из-под крана. Чтобы забыть про Альберта. Про его тупость и жадность…

Он шел по улице, полностью поглощенный своими невеселыми мыслями, почти не замечая никого вокруг. Чуть не сбил с ног девушку, которая шла впереди него и внезапно остановилась как вкопанная.

«Черт», – подумал он раздраженно и обернулся. Стройная фигура, в меру обтянутая трикотажем, копна густых и светлых, как лен, волос. Девушка, кажется, что надо – так может быть, ему именно этого и надо? Сейчас, в этот тоскливый, серый вечер, неплохо было бы расслабиться… Такие красивые у нее волосы, и фигура прекрасная, и даже настроение у Сергея на короткий миг стало лучше.

Всего лишь на короткий миг. Она обернулась, он увидел ее глаза и сразу понял – нужно идти дальше, не останавливаясь. Не будет никакого флирта, не будет прозрачных намеков, уютного вечера в уютном кафе и скрипа тахты на съемной квартире у приятеля. Нужно идти дальше не останавливаясь, снова подумал он, но почему-то продолжал стоять на месте, не двигаясь. «Пожалеешь, – шепнул голос рассудка, – ох, как пожалеешь». Он и сам знал, чувствовал, что пожалеет. Что ни к чему ему все это – вселенская скорбь, сконцентрированная тысячекратно во взгляде голубых глаз незнакомой, чужой девушки. Пока еще незнакомой, пока еще чужой, пока еще можно все исправить, только не нужно стоять как столб и смотреть на ее туфлю. На туфлю, которую она почему-то держит в руке. Это совсем не то, что нужно ему сейчас. Совсем не те глаза, не тот взгляд. И это не Кнопка, тоскливо заныло сердце, и он снова подумал о том, что ничего уже не исправишь. Была бы Кнопка – было бы проще, не было бы никаких проблем, только Кнопки нет, вообще уже не существует в природе…

Шум поезда привычно звучал далеким эхом. Еще тысячи ничем не связанных мыслей пронеслись в голове прежде, чем он услышал ее голос:

– У меня сломался каблук.

Так вот в чем дело… Оказывается, существуют еще на свете простые вещи, которые все объясняют. Вот почему она держит туфлю в руках. Только ему уж точно нет до этого никакого дела. У него – семья, огород, урожай…

– Я вам очень сочувствую, – услышал он свой голос и почувствовал, что ноги наконец оторвались от земли. Сделал шаг, другой, оставляя позади – волосы, белые, как лен, что-то недосказанное во взгляде голубых глаз – все то, что было совершенно ни к чему. Совсем не то, совсем не нужно.

– Подождите.

Голос из-за спины заставил его обернуться. Сердце сжалось в тоскливом предчувствии. У него что, на лбу написано – экстренная психологическая помощь? Или она вообразила, что только у нее одной на душе может быть хреново?

– Ну что еще, – хмуро бросил он, стоя вполоборота.

– Говорю же вам, у меня каблук сломался.

Она свои глаза, интересно, хоть раз в зеркале видела? Если бы видела, догадалась бы, наверное, что эта святая простота никак со всем остальным не вяжется. С глазами по крайней мере. Снова, как всегда, вспомнилась Кнопка – как с ней было просто, никаких тебе недосказанных фраз и полунамеков.

– Девушка, я вам очень сочувствую. Но помочь, к сожалению, ничем не могу. Обратитесь в мастерскую.

«Нахамил? – подумал Сергей, прислушиваясь к собственным ощущениям. – Нахамил, кажется. Сразу заметно: – сдвинула брови, заморгала ресницами. Ресницами, мягко сказано – ресницащами, вот так будет точнее. Интересно, она их специальными удобрениями подкармливала, как помидоры на грядке, чтобы они такие длинные вымахали, или это от рождения? Ох уж эти грядки помидорные…» Только не на того напала – прошли уже те золотые деньки, когда он западал на женские ресницы. И не нужны ему эти отношения серьезные, которые она своим взглядом пытается ему навязать. Стоит, держит в руке туфлю и источает флюиды: я не такая, как все! Во мне скрыта тайна, загадка, ты будешь любить меня, ты захочешь остаться со мной – навсегда… Нет, не на того напала. Не будет он вешать на себя ее проблемы, и сломанный каблук в том числе. Свобода дороже, чем сто тысяч пар женских глаз. Пусть острижет свои ресницы.

– Послушайте, подождите, – произнесла она почти умоляюще. – Он совсем сломался, вот, видите?

Она продемонстрировала: каблук в одной руке, туфля – в другой. Ничего более убедительного в жизни видеть не приходилось.

– Вижу, – констатировал он со вздохом.

– Может быть, поможете мне дойти хотя бы до остановки?

– Помогу, – ответил он без эмоций и протянул руку.

Подумал: черт с тобой, доведу тебя до остановки, посажу в такси, даже расплачусь за это такси, лишь бы поскорее ты исчезла из поля зрения. Ушла из моей жизни – только кто сказал, что она успела уже в нее войти? Глупость какая, он даже имени ее не знает.

– Вас как зовут? – спросил кто-то вместо него. Он-то уж точно не мог этого спросить, ему это совсем ни к чему было, неинтересно. И непонятно вообще, откуда взялся этот голос, кому он принадлежал, потому что, кроме них двоих, поблизости никого не было.

– Света, – ответила она. – А вас?

– Сергей.

Он согнул руку в локте, представив себя со стороны и мысленно усмехнувшись – в самом деле, видел бы его сейчас кто-нибудь из приятелей! Этакий импозантный кавалер, степенно ведущий по улице прихрамывающую даму. Никаких тебе иллюзий – эта девица не из тех, которые запросто согласятся пойти «посмотреть какой-нибудь фильм» на съемную квартиру к приятелю. Не из тех и не из этих… Видно по глазам. Только что же это может быть такое, что так сильно зацепило его в этом взгляде голубых глаз, обрамленных длинными ресницами?

«Ведь это, дорогой мой, стандартно, – усмехнулся он мысленно. – Слишком стандартно – голубые глаза, обрамленные длинными ресницами. Бархатными, как обычно говорят в таких случаях. Кукла Барби, каких полным-полно в магазинах. Что за глупость – пытаться разглядеть вечность в глазах куклы Барби? С каких это пор тебя потянуло на шаблоны? Стареешь, приятель!»

Что-то было в ее глазах. И совсем не потому, что они большие и голубые, и ресницы эти бархатные совсем ни при чем. Оно, это что-то, было внутри, а в глазах только отражалось, как в зеркале. Душа, промелькнуло избитое сравнение – глаза ведь, говорят, зеркало души. И именно поэтому – как раз поэтому не стоило, не стоило начинать все это, останавливаться, вступать в разговор, спрашивать имя. Нужно было бежать – просто бежать не оглядываясь. Наверное, только так можно было спастись.

Она шла рядом и молчала почему-то. Хотя, по идее, должна была бы щебетать ему о том, какого скверного качества обувь продается в магазинах, о том, сколько денег она отвалила на прошлой еще неделе за эти бархатные туфельки, и вот теперь во что они превратились. О правах потребителя, о погоде, черт возьми, но почему-то она молчала, молчала так, как будто они знали друг друга сто лет, и им должно было, быть уютно в этом молчании. Сказала что-нибудь, что за игры такие дурацкие, кем она вообще себя вообразила? Банальный, ни к чему не обязывающий разговор был необходим, как воздух, он это чувствовал и выдохнул наконец:

– Как же это вы так умудрились каблук сломать?

– Не знаю, – ответила она, – сама не поняла.

– И часто с вами такое случается? – не отступал он.

– Никогда раньше не случалось. В первый раз.

Он даже остановился на мгновение. Глотнул воздуха побольше – черт, что она себе позволяет! Что за идиотские двусмысленные фразы – никогда раньше, в первый раз. В глаза не смотрит, и это тоже, наверное, тактический ход, чтобы загадка была настоящей загадкой, чтобы пришлось поломать над ней голову по-настоящему. Никогда раньше. В первый раз. И думай теперь, ломай голову – о чем это она вообще? И он не выдержал:

– Послушайте, Света. Вечер такой замечательный, вы не находите? Давайте проведем его вместе!

– Вместе? – Она подняла на него глаза.

– Ну да, вместе. На квартире у моего приятеля, один мой приятель снимает очень уютную квартиру, здесь неподалеку, мы все туда по очереди ходим с девушками. Я уверен, вам понравится.

– Почему вы в этом уверены?

– Ну, знаете, никто еще не жаловался. Все обычно довольны, всем нравится… Возьмем бутылочку вина или водки, если хотите, выпьем… Как вам мое предложение?

Он даже вздохнул облегченно – гора с плеч свалилась. Вот сейчас, сейчас уже она сделает обиженное лицо, скажет – я не такая, пошлет его к черту и зашагает себе прочь, гордо припадая на правую ногу. Она из таких. Она такая, он выбрал верный ход. Ну же давай, что ты молчишь?

Она молчала. «Добить», – подумал он и добил:

– Да вы не думайте, это не займет много времени. Через час, максимум полтора дома будете. И вообще, давай на ты?

Она молчала. Как в рот воды набрала. Это было просто невыносимо, Господи, что же он должен еще сказать? Может, предложить ей групповой секс, пообещав прибытие на квартиру ещё парочки извращенцев? Неужели недостаточно всех тех гадостей, которые уже прозвучали? О чем она еще думает, в чем сомневается? Давно пора бы – размахнуться, хлестануть его по морде и зашагать гордо, припадая…

– В принципе я свободна, – донеслось до него как гром среди ясного неба. – Располагаю своим временем, как хочу. Если ты серьезно приглашаешь…

Куда уж серьезнее, подумал он. Ничего более серьезного он в своей жизни еще никому не предлагал, теперь остается только последняя инстанция – рука и сердце.

– А замуж за меня пойдешь? – поинтересовался он, пытаясь изобразить на лице улыбку полного идиота. Ну что ей еще нужно? Наглый, высокомерный, подлец, подонок практически – гони же прочь, что ты молчишь и хлопаешь своими ресницами?

– Я подумаю.

Она улыбнулась, из чего Сергей сделал вывод, что вся его отчаянная маскировка провалилась к черту. Или она его раскусила, или ей было по барабану его внутреннее содержание, и она просто запала, как это случается часто с девушками юного возраста, на его смазливую физиономию. Не надо было вообще с утра бриться, может, был бы хоть чуточку пострашнее. Только ерунда все это, вообще не версия. Она не глупа, не легковерна и не похотлива и совсем не юного уже возраста, не про нее все это. Напротив, серьезная и легко ранимая, очень легко ранимая, и нужно было в самом деле родиться на свет законченным подлецом, чтобы выплескивать на такую вот девушку целый ушат помоев, что он только что и сделал своими собственными руками.

Захотелось вдруг прикоснуться к ее щеке и сказать тихо: «Прости, я не хотел. Я просто испугался. Я вообще не готов – к такому» Захотелось прижать к себе и спасти от чего-то неминуемого и страшного, что непременно обрушится, непременно случится с ней, если только он вовремя не вмешается. Прижать к себе и не отпускать уже никогда… Никогда, никогда еще с ним такого не случалось.

– Извините, – пробормотал он, снова почему-то, начав обращаться к ней на вы.

Она как будто и не заметила перемены в нем. Перемены, однозначно сигнализирующей о том, что он сдался почти окончательно. А может быть, сделала вид, что не заметила.

– Ну, так мы идем?

Ему просто было нечего сказать. Идем куда? В старую однокомнатную хрущевку, в которой кроме обшарпанной тахты, застеленной бельем многоразового)использования, холодильника и стола на трех ножках, нет ничего? В эту конуру, в которой перебывала, наверное, добрая половина девиц города Саратова, отличающихся легким и не слишком легким поведением? Туда – с ней? Она что, с ума сошла, что ли? Или, может быть, к нему домой, к родителям? И что? «Здравствуй, мама, здравствуй, папа, здравствуйте, родители, это Света, моя судьба, я влюбился в нее с первого взгляда и полчаса назад предложил ей стать моей женой, она обещала подумать?»

– Эй, Сережа, – она смеялась, – ты где?

– Я здесь, ответил он хмуро. – Может быть, мы не пойдем туда, а просто прогуляемся?

Она улыбалась – так и светилась вся изнутри. Показала ему каблук, зажатый в правой руке.

Да уж, вот это глупость он сморозил. Очередную, не первую и даже не третью за такой короткий промежуток времени. Тогда надо ее посадить в такси и попрощаться? Оставить номер телефона? А если она не позвонит? Взять у нее номер – а если у нее нет телефона? Посадить в такси, попрощаться и больше не увидеть никогда? Самое правильное, самое справедливое решение. Только, кажется, теперь он уже на это не способен.

Он объяснит ей все по дороге. Скажет, что квартиру снимает один его приятель, бедный студент, у которого просто нет средств на покупку мебели и ремонт. Постарается говорить убедительно – она поверит, должна поверить. Но слова почему-то не слушались языка, мысли путались, сбивая друг друга, как пассажиры тонущего корабля или самолета; терпящего аварию. Это называется – паника.

Она продолжала идти рядом, прихрамывая на правую ногу, придерживаясь за его локоть. Место, где примостилась ее рука, стало уже теплым. Оставалось пройти один квартал повернуть за угол и неужели? Нет, представить себе такое было невозможно. Он уже всерьез собирался предложить ей зайти в обувной магазин. Купить ей другие туфли, пусть самые дорогие на свете, не важно, только бы предотвратить эту катастрофу. Катастрофу, ничего другого и быть не может, потому что как только она зайдет туда, как только она увидит и все поймет, наконец…

Они как раз проходили мимо обувного магазина. Только трехсот рублей с мелочью, оставшихся после получки, едва ли хватит на покупку даже тапочек. Обувной магазин остался позади; теперь уже от старой хрущевки, в которой и находилась «хаза», их отделяло одно лишь здание Сбербанка. «Ограбить банк, купить туфли, – усмехнулся он. – Ни денег у тебя, ни пистолета. Не твой сегодня день, Серега».

Она все молчала. Это странное ее молчание, молчание старой знакомой, которой не нужно заставлять себя говорить о чем-то только ради поддержания разговора, почему-то не отталкивало, а еще больше притягивало его.

– Вот мы и пришли, Света. Это здесь. Ты не передумала?

Она одарила его слегка удивленным взглядом – с чего бы это ей передумать? Ключи лежали в кармане. Можно было еще сказать, что он потерял или забыл ключи, только ведь в таком случае им придется расстаться, он посадит ее в тачку и дальше будет полная неизвестность. Он снова, на этот раз более отчетливо и пронзительно как-то почувствовал, что боится ее потерять,

– Ну, проходи тогда. Ты только извини, здесь не слишком… Мой приятель, он, знаешь, не очень-то… Все, что он смог сказать. Неубедительно и невнятно. Она сбросила туфли, прошла в комнату впереди него. Он зажмурился.

– Твой приятель увлекается балетом?

Он даже не знал, что сказать в ответ. Заметил, наконец, фотографию Анастасии Волочковой, прикрепленную к стене канцелярскими кнопками. Вспомнил – да, есть один такой приятель, который несколько дней назад прилепил к стене этот постер. Только он даже имени этой балерины не знает, ему просто ее ноги понравились, вот и прилепил. Что тут ответишь?

– Увлекается, – выдал он единственно возможный вариант ответа. – Не слишком, но… Есть немного.

– Понятно, – ответила она, окидывая взглядом пространство.

– Да ты присаживайся, – предложил он, уже позже осознав очевидное: присаживаться было негде. Только скрипучая тахта, на которую слишком небрежно было накинуто какое-то древнее покрывало, синее в цветочек. Из-под покрывала выглядывал краешек смятой простыни.

– Сейчас, подожди. – Сергей быстрым шагом пересек комнату и попытался расправить покрывало, потянул его на один угол – сразу оголился другой, потянул в другую сторону – обнажилась противоположная…

– Дай-ка, – услышал он ее голос. Она отстранила его, расправила покрывало – оно тотчас же послушно выровнялось, полностью прикрыв «срамные места».

– Надо же, как ловко у тебя получается.

Она обернулась, посмотрела на него пристально. И вдруг улыбнулась – так просто, так открыто, и он, наконец почувствовал, что больше не стоит ни о чем переживать, и рассмеялся вместе с ней.

– Ты прости, что я тебя сюда привел. Сама видишь, что это за квартира и какое у нее назначение.

– Чисто техническое, насколько я понимаю, – ответила она, продолжая смеяться. Вся комната будто бы озарилась искрами ее смеха, и Сергей подумал: как же ей подходит это имя – Света… Для чего оно, это глупое мертвое солнце, когда есть на земле такая девушка Света?

– Тебе очень подходит твое имя, знаешь. – Он как-то резко оборвал свой смех и смотрел теперь на нее задумчиво.

Она кивнула в ответ и опустила глаза. Улыбка медленно растаяла на лице.

Некоторое время они так и продолжали стоять друг против друга, замерев в наступившей тишине, поглотившей все посторонние звуки, – шум за окном, тиканье будильника, отсчитывающего минуты на полу возле кровати. Ему захотелось взять ее за руку, прикоснуться губами к коже – удивительное, почти забытое ощущение, когда девушка вызывает в душе одну только бескрайнюю нежность, неподвластную грубым позывам плоти.

– Да, местечко для избранных, скажем так. – Она снова тихо улыбнулась. – А здесь, случайно, не найдется пары женских туфель?

– Женских туфель? Боюсь, что туфель не найдется…

Он знал почти наверняка: в ванной можно обнаружить массу предметов женского туалета, шпильки и расчески, забытые помады и полотенца, даже нижнее белье, если постараться, можно найти. Но вот без туфель отсюда, кажется, еще ни одна не уходила.

– Что ж, тогда попробуем решить проблему другим способом. Я сейчас позвоню подруге и попрошу ее привезти мне туфли. Есть у меня одна подруга, которая живет здесь неподалеку. А пока мы с тобой будем пить чай. Есть здесь чай?

– Чай, – пролепетал он. – Насчет чая не уверен, а кофе наверняка найдется.

– Кофе я не пью. – Она вздохнула. – Мне не нравится его вкус. Кроме горечи, не чувствую ничего.

– В принципе чай – не проблема, – осенило его внезапно. – Здесь неподалеку продуктовый магазин. Если ты согласишься меня подождать, я сбегаю. Пять минут – туда и обратно.

– Конечно. – Она снова улыбнулась, кивнула. Он уже завязывал шнурки на ботинках.

– Сережа, а где здесь телефон? Мне же позвонить нужно, – напомнила она.

– Телефон на кухне. Только ты, знаешь, не обращай внимания…

– Это я уже поняла. Можешь не беспокоиться. Я заодно чайник поставлю… Кстати, ты какой чай предпочитаешь?

– Я? Не знаю, мне без разницы…

– Тогда купи фруктовый. Я больше всего люблю чай со вкусом апельсина.

– Чай со вкусом апельсина, – пробормотал он. – Да, конечно. Со вкусом апельсина…

Он выскочил из подъезда и помчался почти бегом в сторону продуктового мини-маркета, отметив про себя, что в первый раз в жизни собирается покупать чай в этом магазине. Не вино, не закуску к спиртному, как это было всегда. И вообще кажется, это первая девушка в его жизни, с которой он собирается пить чай. Просто пить чай, и при этом чувствует себя на самом верху блаженства… Внутренние «тормоза» уже не срабатывали. Впрочем, он знал, что никакие тормоза уже не помогут. Наверное, так всегда бывает, когда случается с человеком – любовь…

«Стоп, что за ерунду ты городишь, – остановил он себя. – Что за чушь ты несешь, парень, тебе ведь уже не пятнадцать лет. И даже не двадцать. Это не первая девушка в твоей жизни, не десятая и, вероятно, даже не двадцатая. Тогда отчего же?»

Он не мог объяснить себе, отчего все это. Отчего стучит сердце, откуда эта дикая злость на ни в чем не виноватую продавщицу мини-маркета, которая утверждает, что чая с ароматом апельсина у нее нет? Почему он не идет спокойно по улице, а почти бежит, с трудом сдерживая себя, чтобы не пуститься галопом. Откуда эта детская радость при виде дурацкого чая со вкусом апельсина, найденного наконец в третьем по счету магазине? Кажется, он в жизни не испытывал подобного прилива положительных эмоций от покупки простого чая…

Так и не ответив ни на один из поставленных вопросов, он решил отложить разбирательство на более позднее и более подходящее время. Вернулся, взлетел по лестнице, нажал на кнопку звонка.

– Это я, Света!

Она почему-то не открывала.

«Наверное, по телефону разговаривает, не слышит», – подумал он как-то неуверенно. Достал из кармана ключ, открыл дверь, вошел и окликнул ее:

– Света!

Она почему-то не отзывалась.

И туфли ее исчезли. Испарились куда-то.

– Света! – снова окликнул он, все еще надеясь, что она, может быть, всего лишь решила над ним подшутить. Зашел в комнату – ее там не было. В кухне тоже не было. Нигде не было…

Он бросился почему-то к окну, на секунду даже поверив в то, что она улетела. Черт возьми, может быть, она и правда умеет летать? «Идиот, – сразу же осадил себя. – Она просто вышла. Через дверь. Обычным способом…» Только почему?

Он сидел на кухне и долго смотрел на упаковку с чаем, зачем-то бесконечно читая все то, что было на ней написано: «Элитный сорт…»

– Элитный сорт, – повторил он вслух. – Только теперь это уже не имеет никакого значения.

На душе было отчаянно грустно.

«К берегам твоей любви я обязательно причалю!» – раздавался с экрана голос певицы, имени которой Павел не знал.

Он вообще никогда не интересовался всеми этими бесконечными певицами, плодящимися на эстраде, как кролики. А теперь вот слушал. Слушал эту глупейшую песню и даже подпевал. Не вслух, конечно, – наверное, это была бы уже самая последняя стадия. Пела душа…

Поглупевшая душа. Душа, одуревшая от счастья. Душа, поверившая в то, что даже в сорок девять лет она еще способна на такое – запеть. И запела…

– Паша, ты что там смотришь? – послышался из соседней комнаты голос жены.

– Я…

Он вовремя спохватился, подумав вдруг, что для Риты его признание в том, что он смотрит «Фабрику звезд», было бы, наверное, равносильно признанию во всем остальном. В том, что случилось…

«А ведь придется, рано или поздно – все равно придется», – кольнуло где-то глубоко, на самом дне души, внезапно прекратившей мурлыкать слащавый мотивчик. Но это – потом. Не сейчас. Сейчас еще рано. Слишком еще все неопределенно, зыбко. Неустойчиво, как карточный домик…

– Пытаюсь понять, – ответил он наконец. – Правду ли говорят, что на отпрысках гениев природа отдыхает.

– По-моему, это совершенно очевидно. И необязательно было устраивать для доказательства столь банальной истины такое грандиозное шоу – спокойно заметила Рита и добавила как бы между прочим: – Кстати, ты занимаешься этим уже без малого час…

Она вышла из спальни и остановилась в проеме двери.

Высокая, удивительно стройная для своего возраста. Почти молодая.

«Молодящаяся», – ухнуло где-то внутри. Так что с того, возразил он беспомощно и продолжал разглядывать Риту.

У нее были каштановые волосы. Как и тогда, почти тридцать лет назад. Когда он увидел эти волосы впервые, сразу понял, что хочет разделить с ней, с этой удивительной девушкой, всю свою жизнь. Хочет просыпаться по утрам и видеть ее. Засыпать, чувствуя рядом ее теплое дыхание. Хочет приносить ей завтрак в постель, когда она заболеет. Дарить цветы, носить на руках…

Собственно, она почти не изменилась. Те же густые каштановые волосы. Хотя теперь ей приходится закрашивать белые прядки, оказавшиеся самыми нестойкими в борьбе с беспощадным временем. Что с того? Ведь цвет волос остался прежним, можно и не вспоминать, не думать о краске. И кожа прекрасно сохранилась. Тот же матовый, безупречно ровный оттенок. Ни капли тонального крема – ни тогда, ни сейчас. И улыбка та же…

– Чему ты так загадочно улыбаешься?