Текст книги "Видали мы ваши чудеса!"

– Не прибегу, дедушка кладовик. Ни к чему мне каменные палаты. А коли понадобятся – сама добра наживу да поставлю!

– Ух ты! Наживешь? Что ж ты не пошла сразу наживать деньжат на новый дом, а сидишь тут над чужим кладом?

Незвана хихикнула: все-таки поддел ее вредный старик! Но ответила честь честью:

– Я, дедушка, этот клад не на дороге нашла, а выиграла. И ставкой в той игре была не медная монетка, а жизнь моя. За своим-то выигрышем – да не прийти? Сроду бы я себе такого не простила!

– Хм… Ну бери… если сумеешь!

Последние слова кладовика прозвучали негромкой угрозой.

Незвана склонилась над горшком, понимая, что предстоит непростая задача. Заговорила вслух:

– Могу взять чужое добро, могу – чужое горе на свою хребтину. Как же мне выбрать-то? Вот очелье с рубинами. Больших денег стоит. Богатая женщина его носила – может, боярыня? Муж ей очелье подарил, чтоб перед людьми красовалась, богатством гордилась? Давно тебя нет в живых, боярыня, не один век уже. Не серчай на чужую бабу, что берет твое очелье. Не буду я в нем красоваться, я на него дом себе построю. Будет у меня крыша над головой – вспомяну тебя добрым словом…

Закусив губу, взяла очелье с рубинами. Вытащила из сумы старенький платок, расстелила на траве, положила на него очелье.

– Может не хватить денег. Скупщики-то хитрые да подлые, как щуки речные. Правильной цены не дадут. Придется еще малость добавить. Вот монеты.

Кто их наживал, копил да хранил – простите меня, люди добрые. Не пожалейте вдовице на жилье. Много не возьму, а хозяину денег пусть легче станет там, в Нави, за последнею рекой…

Осторожно отсчитала три золотые монеты, завязала добычу в узел, убрала в суму. Потом взяла из горшка серебряную монету, тоже положила в суму – отдельно.

– Серебро-то зачем берешь? – не удержался кладовик. – Вон же сколько золота!

– Мне на постоялом дворе пить-есть придется, – деловито, буднично объяснила женщина. – Чего я там золотом светить буду? Разменяю серебро…

Глянула через плечо в зеркальце. Луна казалась прозрачной на предрассветном небе (это уже и ночь прошла?!), а тень удавленника смирно чернела под дубовым суком.

– У клада хозяин есть – вот пусть с ним и остается, – поклонилась Незвана кладовику. – А ты, дедушка, стереги клад в оба глаза…

Она не договорила: кладовик исчез в тенях, среди ветвей орешника…

* * *

Когда над Блестянкой встало солнце, Незвана ушла уже далеко от памятного дуба.

А ближе к полудню увидела она с крутого берега вдали, на пологом левом берегу, дорогу, хижину перевозчика и причаленную к берегу лодку.

Только тогда Незвана вздохнула облегченно, до конца поверив, что лес, кладовик и черный призрак отпустили ее.

– Спасибо за науку, Чернава, матушка названая, – сказала женщина вслух. – Без твоей мудрости пропала бы я там, под дубом. Была б ты жива – взяла бы я тебя к себе, до смерти бы холила и лелеяла. А раз тебя нет в живых… – Незвана запнулась, мгновение подумала и продолжила твердо: – Как заживу своим хозяйством – возьму в дом сироту, как ты меня когда-то взяла!

И с легким сердцем пошла по берегу к перевозу.

6. Бродница

Уж до того славно было спускаться на плоту по Блестянке! Сидела Дарёнушка бок о бок с Матрёной. Они то пели песенки (а плотогоны им подпевали), то молча смотрели на свешивающиеся в воду ветви плакучих ив, на заросли камыша у берега, на летающих над крутым правым берегом ласточек и стрижей. Один раз к берегу вышла медведица с медвежатами и проводила плоты настороженным взглядом.

Но всё хорошее когда-нибудь кончается. Река принесла плоты к вытянувшемуся далеко в воду земляному «языку». – Шевелись! – крикнул старший из плотогонов. – Мы тут долго торчать не будем!

Скоморохи быстро попрыгали на покрытую высохшими водорослями Плешивую косу. Дед Деян оступился, ухнул по колени в воду. Дарёнка тоже оступилась, но ее поймал за руку Нерад, не дал упасть в реку.

Плотогоны еще работали шестами, отталкиваясь от берега, когда скоморохи и Дарёна уже поднялись по торчащим из земли корням на высокий берег и двинулись дальше своим путем.

Деревня Сбитеневка лежала чуть дальше по реке.

Скоморохи вошли туда с музыкой – под гудок и балалайку. Нерад завопил сбежавшимся мужикам и бабам:

– Потеха начинается – мы пришли!

Негромко, подрагивающим от азарта голосом сказал оробевшей Дарёне:

– До чего ж я люблю, когда на меня этак глаза пялят!

И заверещал пронзительно:

– Пошел я на Кудыкину гору лыко драть, кафтан плести. Гляжу – озеро на утках плавает! Полез я на осину, нарвал на ней яблок и давай ими в уток бросать! Озеро вспорхнуло и улетело, а утки остались…

Дарёна сразу сбросила робость. Она еще по пути попросила у Горыни козью маску – и теперь с удовольствием прыгала, мемекала и угрожала рогами хохочущим мужикам и бабам.

На ночь рассыпались по избам. Дарёну пустила на сеновал старушка. Перед сном она накормила девочку гороховым киселем – так густо уваренным, что его пришлось резать ножом. Добрая старуха еще и полила кисель топленым маслом. Так что уснула девочка на сене сытая и счастливая, жалея лишь об одном: ей нельзя насовсем остаться с ватагой.

А рано поутру скоморохи двинулись к перевозу.

Идти пришлось недолго. Вскоре вышли на узкую проселочную дорогу, которая вывела их к спуску к реке. А на том берегу стояла хижина перевозчика.

На крики перевозчик вышел из хижины, отвязал от колышка большую лодку и заработал веслами.

Этот плечистый пожилой дядька был суров, неразговорчив и безжалостен. Везти бесплатно на другой берег девочку он отказался наотрез. Его не убедили уговоры Матрёны: мол, куда же ребенку деваться? Он только махнул рукой: мол, пусть идет по проселочной дороге в деревню Зимники. Далековато, но дойдет. А там, глядишь, найдется работа и еда.

– Но мне обязательно нужно в Звенец! – вскинула руки к груди Дарёна.

– А коли нужно в Звенец, – то ли шутя, то ли всерьез сказал перевозчик, – так бродом иди. Во-он в той стороне – горелая сосна на берегу, молнией разбитая. Там брод и есть.

– Сдурел? – возмутилась Матрёна. – Какой дитю брод? Где взрослому по плечи, ей с головой будет! И теченьем ее унесет!

– Может, и унесет, – равнодушно отозвался перевозчик, отталкивая от берега тяжело осевшую в воде лодку. – Лучше ей и впрямь в деревню идти.

* * *

Разбитая молнией сосна на берегу была только одна, не ошибешься. А когда Дарёна спустилась с обрыва к самой воде, к прибрежным зарослям орешника, то увидела сквозь пронизанную светом толщу воды замечательное песчаное дно, наверняка надежное. Водорослей тут не было совсем, только ходила стайка мальков, играла в прозрачных струях.

Течением Дарёну унесет? Вот еще! Она прекрасно плавает. Да, Блестянка – широкая река, а брод наверняка годится лишь для взрослых людей. Но всё же она пройдет по дну хотя бы часть пути до другого берега, меньше придется плыть. А если течение отнесет ее далеко от дороги – подумаешь, потом берегом вернется. Покажет язык вредному перевозчику и пойдет в Звенец…

Девочка развязала и сбросила лапти, скинула онучи. Сняла платок и юбку, оставшись в длинной рубахе. Сложила одежду в суму, накинула суму так, чтобы она оказалась за спиной. И, держась за ветки орешника, ступила на твердое песчаное дно.

Даже здесь, у самого берега, вода была такой холодной, что Дарёна невольно взвизгнула.

Сделала шаг… другой…

И тут случилось странное, страшное.

Песок, только что надежный и плотный, вдруг стал вязким, втянул в себя ноги девочки. Дарёна в ужасе поняла, что прямо здесь, на мели, она уходит под воду. Девочка забарахталась, пытаясь вырваться из плена, но уходила всё глубже – и вот вода уже накрыла ее с головой!

Но тут Дарёна почувствовала, что кто-то тянет ее за косу. Песок отпустил ноги, девочка глотнула воздуха пополам с водой, отчаянно закашлялась…

Что-то понимать она начала, уже лежа грудью на берегу, а ногами в воде. Тело ее сотрясалось от кашля, но Дарёна уже сообразила: кто-то ее вытащил.

– Жива, глупая? – ласково спросил женский голос.

Дарёна справилась с кашлем, подняла голову – и встретилась взглядом с ясным зеленым взором.

Какая странная женщина склонилась над Дарён-кой! Прекрасное бледное лицо, волосы цвета ветвей орешника, в них вплетены листья. То ли орешник окружает незнакомку и прячет от глаз, то ли она сама вырастает из зеленых зарослей. И разглядеть ее в листве трудно: сморгнешь – и расплылось лицо, словно отражение на воде. Снова сморгнешь – опять красавица рядом, смотрит насмешливо, но не зло.

– Кто ты? – спросила Дарёна.

– Я бродница. Мы с сестрами храним броды по всей Блестянке – и ниже по реке Гремячей, от того места, где Блестянка в нее впадает.

О бродницах Дарёна уже слышала. Вроде не злые…

Опираясь на руки, девочка с трудом села и хрипло сказала:

– Плохо ты броды хранишь, раз тут люди тонут…

– А ты не вовремя в воду сунулась, – не смутилась бродница. – Мы незваных гостей ждем, нарочно все броды перепутали, дно топким сделали. Чтоб каждая вражина, которая попробует перейти на левый берег, об этом сильно пожалела. Ступил в брод – да по самый рот!

Дарёна хотела было сказать, что никому она не вражина. Но тут девочка сообразила:

– Ой! Варварцы?

– Они самые. Птицы и ветер принесли весть об отряде. На город не нападут, мало их, а вот в здешних деревнях жители уже детей спрятали в глуши. Заметили, стало быть, варварцев… А мы с сестрами на всякий случай превратили броды в топь. – Тут лицо бродницы исказилось, словно от боли. – Мы очень не любим, когда в речную воду льется человеческая кровь. А в прошлую войну эти пришлые негодяи вволю напоили нас кровушкой… Этот-то набег – не война, невелик отряд. Пошастают по берегу да уйдут. Но на тот берег им трудно будет перебраться.

– Ой, а мне-то как быть? Бродница, светлая госпожа, хоть меня-то пропусти!

– Не могу! Думаешь, легко превратить песчаное дно в топь? А я еще омутов там нарыла… Дня три оно так продержится, а потом снова всё станет по-прежнему. Мой тебе совет, девочка: пока не поздно, беги по тропке в деревню Зимники. Птицы говорят, что там мужики уже готовы уйти в чащу да в болото. Они-то здесь каждый куст знают. Если не опоздаешь, возьмут тебя с собой.

Ветви орешника сомкнулись, закачались под ветром. За ними больше не видно было лица речной девы.

Слабость разом отхлынула от Дарёны. Девочка поднялась на ноги, быстро оделась и обулась, легко вскарабкалась по обрыву наверх.

Да, бродница дала верный совет. Надо спешить в Зимники, пока деревня не опустела, пока не скрылись в лесу последние, самые неосторожные крестьяне…

Дарёна вернулась к дороге, уже видна была сверху хижина перевозчика…

И тут девочка увидела то, что заставило ее забыть даже о вражеском отряде, который рыскал поблизости.

Навстречу ей по берегу к перевозу шла Незвана!

Дарёнка с криком кинулась ей навстречу и, глядя прямо в изумленно округлившиеся глаза женщины, затараторила про варварцев, про опасность, про то, что к броду нельзя…

Незвана поняла всё сразу и не стала задавать глупых вопросов. Она повернулась к реке, поднесла руки «лодочкой» ко рту, чтоб голос звучал громче, и заорала так, что из-под берега в панике взлетела стая уток:

– Перево-о-оз!!

– Перево-оз! – во всё горло подхватила и Дарёна.

Перевозчик неспешно вышел за порог – и, завидев его, Незвана завопила еще пронзительнее:

– Варварцы!

Перевозчик быстро оглядел противоположный берег, убедился, что прямо сейчас врага рядом нет, быстро столкнул на воду лодку и проворно замахал веслами. Незвана и Дарёна, не теряя времени, спустились к самой воде. Едва лодка приблизилась к берегу, женщина и девочка зашли в воду по пояс и вскарабкались на борт.

– Лодку не опрокиньте, – сурово сказал перевозчик. Узнал Дарёну и спросил: – Ты, пичуга, не сочинила про варварцев, чтоб бесплатно на тот берег перебраться?

Вопрос-то он задал – но уже греб обратно. Не хотел рисковать.

– Я заплачу за нас обеих, – сквозь зубы процедила Незвана.

А Дарёна, обернувшись, вскрикнула и указала рукой на оставленный берег.

Перевозчик поднял глаза – и во всю мочь навалился на весла.

– Храни нас чуры-предки! – истово выдохнула Незвана.

На крутом берегу стояли два всадника и смотрели вслед лодке.

– Варварцы! – взвыл перевозчик. – Расстреляют из луков, чтоб мы тревогу не подняли!

Один из всадников неспешно поднял лук.

– Греби! – рявкнула на перевозчика Незвана. – Бросишь весла – глаза выдеру!

И, сдвинувшись в лодке, закрыла собой Дарёну.

Но тут второй всадник тронул соседа за плечо, указал рукой куда-то на левый берег.

Рука первого всадника дрогнула, спуская тетиву. Стрела, чуть сбившись со своего незримого пути, вонзилась в корму лодки.

Варварец, держа лук в левой руке, поднес кулак правой к своему лбу – и сделал резкое движение, словно отшвырнул что-то прочь от своего лица. Второй всадник повторил его жест. При этом оба не сводили глаз с левого берега.

И тут же оба всадника повернули коней и ускакали прочь, скрывшись из вида.

Люди в лодке разом поглядели туда, куда только что указал варварец.

Над вершинами деревьев поднимался столб черного дыма.

– Княжьи караульные дали знать в Звенец, – просипел перевозчик.

– Значит, теперь им на нас стрелы тратить не расчет, – неожиданно твердым голосом откликнулась Незвана. – Раз их приход уже не тайна…

Перевозчик, продолжая грести и приходя в себя, спросил почти нормальным голосом:

– А чего это он кулаком перед своей рожей махал?

– Я слыхала, они так беду отгоняют, – напряженно откликнулась Незвана. – Вроде как христиане крестятся.

Лодка ткнулась в берег. Перевозчик выбрался на берег и трясущимися руками привязал лодку к колышку. Незвана вытащила серебряную монету. Несмотря на пережитый страх, оба внимательно пересчитали медь, которую перевозчик дал на сдачу.

– Не уйдешь отсюда? – спросила женщина, увязывая медь в тряпочку. – Тут же опасно стало…

– Было опасно, – успокоился перевозчик. К нему вернулся прежний голос. – А теперь вороги уже удирают. Понимают, что тут скоро будет княжья дружина. По ту сторону реки – земли князя Мстивоя Всеславича, а по эту – нашего князя, Светозара. Но князья промеж себя договорились, что ежели надо варварцев гонять, то можно с дружиной на чужую землю заходить, из-за того ссоры не выйдет…

Дарёну еще не отпустил ужас, ей хотелось поскорее уйти от опасной реки – в город, под защиту высоких стен и крепких ворот. Но Незвана не унималась, продолжала любопытствовать:

– А что ж ты чужого князя по отчеству повеличал, а своего – только по имени?

– Да куда его по отчеству, годами не вышел. Как осиротел, так по малолетству за него вдовая княгиня да бояре правят, а дружиной командует воевода Буйтур Мечеславич. Вот этот – матерый боец!.. Слышишь, красавица, а ты смелая! Не хочешь со мной остаться на перевозе? Не пожалеешь!

– А ты даже не спросил – может, у меня муж есть? – ухмыльнулась Незвана.

– Был бы у тебя муж – не отпустил бы одну по дорогам бродить. Но и в девках такие не засиживаются. Вдова, так?

– Угадал. Но если захочу нового мужа сыскать, то не тут поищу, а в Звенце. Князь, говоришь, еще ребенок? Так надо присмотреться к боярам да к воеводе.

Оба рассмеялись – и Незвана двинулась по дороге от реки. Дарёна поспешила следом.

Идя рядом с Незваной, девочка тараторила о пережитом – рассказывала про скоморохов, про ночницу, про плоты, про встречу с бродницей. Так выходил из души девчушки страх. Вскоре Дарёна успокоилась, но продолжала рассказывать, надеясь втянуть Незвану в разговор. Но женщина шла молча, и не понять было, слушает ли она свою маленькую спутницу – или думает о своем.

Когда за поворотом дороги открылась городская стена, Дарёна предложила:

– Тетя Незвана, а давайте поедим? Я с голоду умираю. Мне в дорогу Калина Баженовна дала кусочек окорока, и хлеб есть, только черствый уже. Вот там дерево поваленное, сядем да поедим.

Незвана остановилась, глянула на девочку так, словно только сейчас заметила ее присутствие.

– Я хотела поесть в городе, но… давай. Меня в деревне вчера добрые люди покормили да отрезали на дорогу полпирога со щавелем да медом. А мне в пути не до еды было.

Обе свернули с дороги, сели на поваленный грозой ствол старой березы. Каждая достала свой нож, обе поделили свои запасы и принялись за еду. У запасливой Незваны в суме обнаружилась еще и маленькая глиняная баклажка с водой.

Ели неспешно, стараясь не ронять крошки, и ни о чем не разговаривали, хотя у Дарёны вертелся на языке вопрос: что будет дальше?

Наконец исчез последний кусочек пирога. Не спеша вставать, Незвана устремила на девочку строгий взгляд. Та подобралась, понимая, что начинается важная беседа.

– Так и собираешься за мною хвостом таскаться? – строго спросила женщина.

– Собираюсь, – твердо ответила Дарёна. – А теперь и подавно. Ты меня собой от стрелы загородила!

– Это у меня оплошка вышла. Да чтоб жизнь прожить и ни одной глупости не сделать – такого не бывает!

– Говори что хочешь, а хороший ты человек.

Правильно мне гадальщик велел тебя держаться. Хоть ты весь свет обойди – я следом!

– Побила бы я твоего гадальщика… – вздохнула Незвана. – Только я не собираюсь весь свет обходить. Думаю в Звенце остаться, если всё хорошо сложится.

Дарёна явно погрустнела, но не отступила:

– Значит, и я в Звенце останусь. Меня все дороги без тебя ведут в глухую погибель.

– Так ведь людей всегда дороги ведут в погибель, – рассудила Незвана. – Вечно живут только боги… А ты же вроде человека разыскиваешь – не знаю, кем он тебе приходится… этот, с ожогом на щеке… Если в Звенце останешься – найдешь ли?

– Ищу, – с вызовом ответила Дарёна. – Если судьба ко мне добра будет, так и у крылечка найду, не понадобится в дальние края ходить. И ты, тетя Незвана, зря топорщишься, как еж. Я упрямая, не отвяжусь от тебя!

– Пожелаю, так отвяжешься! Я не кобыла в хомуте, а у тебя не вожжи в руках! Тебе хочется, а мне хохочется! – взвилась было Незвана, даже с бревна поднялась… но тут же успокоилась, снова села. – Знаешь, девонька, если бы я захотела – ты бы от меня с визгом летела! Но я сегодня сама себе обет дала. А как дала – так сразу тебя увидала. Это для меня не пустяк, обет исполнять надо. Только, Дарёнушка, я живу, как заяц на опушке – ушки на макушке. Прежде чем решу, как нам с тобою дальше быть, ты мне всё расскажешь по правде истинной: какого ты роду-племени, где прежде жила, почему из дому ушла и кого разыскиваешь!

Девочка чуть подумала, а затем решительно кивнула:

– Всё как есть выложу, до самого донышка. Ничего не утаю.

О ЧЕМ ПОВЕДАЛА ДАРЁНА

Было дело на Кипень-озере: охотился молодой князь Даримир – да и отбился от свиты. И довелось ему увидеть чудо чудное, диво дивное: как слетела на берег лебединая стая. Побросали лебеди крылья на песок, обернулись прекрасными девами и побежали в воду – купаться. Князь хоть и молод был, а смел да хитер: подобрался поближе и подобрал крылышки самой красивой из тех дев. Остальные на берег вышли, надели свои крылья, снова в птиц превратились да улетели. А та лебедушка осталась. Просила-молила она князя отдать ей крылья, но тот не согласился. Осталась Лебедь жить среди людей и стала князю женой…

Так рассказывала старая нянька маленькой Дарёне. И девочка знала, что это не сказка, так было на самом деле. Ведь прекрасная Лебедь – ее мама…

Знала она и то, что ее дивную мать люди не любят. Конечно, в глаза маленькой княжне ничего худого про княгиню не сказали бы. Но разве ребенку запретишь подслушивать?

Когда привел князь в город невесту, все ахнули от ее красы невиданной. Но ахнули с опаской. Конечно, лебединая дева, вещая чародейка – это вам не какая-нибудь кикимора или русалка, а все-таки – не человек. Оборотень, как ни крути. Не было бы княжеству беды от такой хозяюшки…

Почти ни с кем не разговаривает. Глядит на человека – словно сквозь него. Что в доме делается – ей не интересно. Спросишь о чем-нибудь – ответит коротко да холодно. Одним и занята – сидит целыми днями да вышивает на пяльцах цветными шелками. Правда, вышивает так красиво, что заглядеться можно: цветы невиданные, птицы диковинные… Но мастерицей ее не назовешь, потому что работает уж очень медленно. Иной раз и трех стежков за день не сделает – заглядится в окно на облака…

Как родила она князю дочку, по отцу Даримирой названную, челядь обрадовалась: может, заживет княгиня, как прочие люди живут! Так нет же, ничего не изменилось. Бросила маленькую Дарён-ку на нянек да кормилиц и снова села с пяльцами у оконца…

Дарёна тем злым речам не верила. Ее мать лучше всех на свете! А что печальная всегда, так это она грустит по небесам. Она ведь сама так девочке сказала!

Да-да, с Дарёной – единственной во всём княжьем тереме – Лебедь все-таки иногда беседовала. Чаще, правда, отсылала прочь липнувшую к ней малышку: иди, мол, поиграй! Но иногда рассказывала про дальние страны, про странных людей, невиданных зверей – и о том, как прекрасна земля сверху, из-под облаков… Мало что могла понять кроха из этих рассказов, но слушала их, как слушают песни.

А когда девочка подросла, попросила Лебедь у мужа, чтоб отпускал их вдвоем с дочерью иногда погулять за городской стеной, на лесной опушке. Князь всегда радовался редким просьбам жены: хоть чего-то она захотела, а не только в небо глядеть! Дозволил. Но чтоб не совсем уж в одиночку. Стражу приставил – от лихих людей защитить в случае чего. Но велел стражникам близко не подходить, издали оберегать княгиню и княжну.

Женщина и девочка сидели на мягкой мураве, поставив рядом корзинку с едой. Дарёна плела венки себе и матери, а Лебедь говорила о том, как ей тяжело жить без крыльев, как она устала быть прикованной к земле. Нет счастья без полета, говорила она, глядя в небо. Ни разу не проронила ни слезинки, но дочь знала: в глубине души мать плачет.

Дарёна мечтала: вот опомнится отец, подобреет, вернет матери крылья – и впервые она улыбнется!

Будет летать по поднебесью, а потом возвращаться домой и рассказывать дочери о чудесных землях, увиденных сверху…

Когда княжне исполнилось семь лет, она решилась на страшное: украсть у отца лебединые крылья и вернуть их матери.

Где лежат крылья – девочка знала, да и весь терем знал. В дубовом сундучке, у отца под постелью.

А ключ от того сундучка у отца всегда на поясе привязан.

Задал как-то отец пир для приезжих гостей – соседних князей да бояр. Сама Дарёна по малолетству на пирах еще не сиживала, но знала, что после пиров гостям и отцу спать хочется. Крепко так спать, прямо в одежде.

Вот Дарёна и выждала момент, когда отец заснул.

Стараясь, чтоб никто не увидел, отвязала с пояса ключ. Сбегала к заветному сундуку, повернула ключ в замке, но открывать замок не стала. Приладила замок на место так, чтоб дужка в замке самым краешком держалась. Со стороны кажется, что заперт сундук, а на деле – отперт. Потом вернулась к отцу, снова привязала ключ к поясу.

На следующий день мать и дочь отправились гулять на опушку. Кухарка собрала княжне корзинку с пирожками и яблоками. А девочка улучила минуту, когда осталась одна, добралась до сундука, сдернула замок…

Она ожидала, что крылья будут большими, и не знала, как их спрятать, как вынести со двора. Но сверкающая белоснежная накидка оказалась невероятно тонкой, она легко смялась в маленький ком.

Дарёна сунула ее под яблоки и поспешила к матери. Девочка умирала от страха, но, к счастью, взрослые не заметили ее бледности.

Когда они оказались на опушке, а стражник, шедший за ними следом, отстал, Дарёна достала накидку и протянула матери. Девочка хотела многое сказать… но взглянула Лебеди в глаза – и растеряла все слова.

Лицо женщины исказилось, стало незнакомым, злобным. Она молча выхватила накидку из рук дочери, одним взмахом расправила ее и накинула себе на плечи.

Огромная белая птица с клекотом ушла в небо.

Как бежала ей вслед Дарёнка! Ах, как же она бежала! Изо всех своих детских силенок, не глядя под ноги, не сводя глаз с исчезающего в вышине белого пятнышка!

С трудом собрав в груди воздух, она закричала:

– Матушка, матушка! Хоть перышко мне скинь!

Разве докричаться ребенку до холодных облаков?

Но появилось из ниоткуда, блеснуло перед глазами белое перо, легло в протянутые руки, прямо в ладошки.

И остановилась Дарёна, почувствовав, что бежать уже не надо, что всё кончено…

Как завороженная, глядела девочка на сияющую белизну в руке. Не услышала, как простучали за спиной копыта, как спрыгнул с седла подскакавший князь.

Очнулась лишь в тот миг, когда сильная рука отца выхватила у нее перо.

– Улетела, да? – севшим, незнакомым, чужим голосом сказал Даримир. – Что ж, может, оно и к лучшему. Чужая она. Я-то надеялся – привыкнет…

Такой тоски на его лице Дарёна еще никогда не видела. Но сейчас ей было не до того, чтобы пожалеть отца.

– Батюшка, – воскликнула она, – отдай перышко! Это мне его матушка сбросила!

Даримир глянул на дочь так, словно впервые ее заметил.

– Тебе сбросила, вот как? Что ж, пожалуй, и отдам. Только не сейчас, а как подрастешь. К прочему приданому добавим, в дом мужа заберешь перышко… Пока пускай в сокровищнице полежит. А то как бы с того подарка тебе беды не вышло, лебеденок мой.

Спрятал перо в шапку, посадил девочку в седло и повел коня в поводу. Пока домой возвращались, пока на двоих одно горе горевали – близки были отец с дочерью, как ни разу до этого и ни разу потом…

В тереме все от страха притихли. Боялись: вот начнет князь разбираться, кто крылья похитил, тогда всей челяди достанется – Даримир в гневе грозен… Но князь только рукой махнул. То ли догадался и простил, то ли ему уже всё равно было…

А после пошла новая жизнь. Заслал Даримир сватов к боярину Буривою, посватал его дочь Ладиславу. Буривой хоть и рад тому был, а всё же спросил:

«А где ж твоя прошлая княгиня летает? Не воротится ли?» Но Даримир ответил, что Лебедь с ним отказалась свадьбу играть, хоть он и звал ее замуж честь по чести. И выходит, что он, князь, холост – и желает молодую княгиню в терем ввести.

Княгиня Ладислава пришлась ко двору, за порядком следила, челядь в ежовых рукавицах держала, Дарёну не обижала, а через год князю сына родила. При ней все облегченно вздохнули: кончилась постылая сказка, заживем по-людски…

Через три года беда случилась: залезли в княжью сокровищницу воры. Утащили, что поценнее да помельче, чтоб нести полегче было. И прихватили маленький серебряный ларчик, в котором князь держал лебединое перо.

Как узнала про то Дарёна – плакать принялась, да так, что заболела, слегла, пить-есть отказывалась. Князь ее успокоил тем, что рассказал: он сразу после кражи послал ловких слуг по городам узнать, не продает ли кто-то волшебное перо. Вещь приметная, такие покупают для похвальбы. Должна найтись.

Успокоилась Дарёна. Стала жить надеждой.

А как исполнилось ей одиннадцать лет, сказал князь, что растет Дарёна красавицей. Пора, мол, ее сговорить замуж, а свадьбу можно года через три сыграть.

Дарёнка думала, что отец шутит. Ответила и сама полушутя: ты, мол, обещал мне в приданое дать лебединое перышко, а доселе его не сыскал. Приданое не готово, а мужа уже ищут, да?

Отец ответил:

– Слово я держу, поиски идут – и след перышка сыскался. А про то не сказывал, потому что след – еще не добыча.

Девочка загорелась:

– Скажи, батюшка, скажи!

Отец и рассказал:

– По ту сторону Брынских гор, далеко отсюда, есть маленькое княжество. Правит там князь Судимир. Ходит молва про него, что очень любит он и балует жену свою, прекрасную княгиню Всеславу. Часто дарит ей подарки, да не то, что городские мастера сработают, а диковинки из дальних земель. И недавно привез он домой ларчик серебряный…

– Ой… – сказала Дарёна тихо.

Отец вздохнул и продолжил:

– Княгине до того не терпелось взглянуть на подарок, что прямо во дворе, при слугах и дружинниках, открыла она ларчик, вынула белоснежное перо и заахала: «Из чего такое чудо сделано? Не серебро, не ткань…» Судимир отвечает: «То настоящее перо лебединой девы». Тут Всеслава осерчала, при всех закричала: «Видно, разлюбил ты меня, если птичьи перья даришь вместо злата-серебра!»

– Она такая дура? – удивилась Дарёна.

– Дура, – кивнул отец. – Кричит, пером машет… А тут налетел ветер, выхватил у княгини перо и понес в небо, через тын, к реке. Тут княгиня испугалась. Капризы капризами, а свое-то потерять обидно. Закричала: «Догнать! Найти!» Слуги побежали за пером. Там за княжьим теремом река бежала – неширокая, но очень быстрая, не всякий переплывет. Ветер перышко на ту сторону перенес. А по тому берегу идет человек, по виду бродячий торговец. Лошадка при нем с вьюками на седле. Взял он да поймал перышко. Ему кричат: «Княжье это, верни!» А он перышко себе в шапку воткнул, да и прочь пошел…

– И не нашли его? – огорчилась Дарёна.

– Не нашли. И запомнили только одну примету: пятно от ожога на всю правую щеку… Так что придется тебе, Даримира, довольствоваться приданым без перышка, когда пойдешь за князя Грозислава… Помолвку на днях сыграем, по рукам ударим, о приданом договоримся, а свадьба будет, когда тебе пятнадцатый год пойдет…

И вот тут Дарёна поняла, что шутки кончились.

* * *

– Уж я молила его, в ноги падала, – рассказывала Дарёна. – Не губи, говорила, батюшка, мою молодую жизнь… Но он уперся: Грозислав – сильный сосед, вдвоем мы еще сильнее будем… А я про Грозислава столько худого слышала!

– Про Грозислава и мне слыхать довелось, – задумчиво сказала Незвана. – За такого не то что дочь выдать – собаку ему не продашь… Правда ли, что он прежнюю свою княгиню в сердцах с лестницы столкнул, да так, что насмерть?

– Отец говорил: она сама на лестнице оступилась…

– Ну да, ну да, – покивала Незвана. – Люди же каждый день на лестницах оступаются и насмерть убиваются… А ты, выходит, сбежала?

– Сбежала, – виновато кивнула Дарёна. – Прошлым летом. Платок и сапожки на берегу реки кинула, там омут. Авось да поверят, что утопилась.

– А торговца зачем ищешь?

– Не торговца, а перышко. Думается мне, не зря матушка его мне подарила. Я сказку в детстве слыхала про мальчика, которого злая колдунья украла, съесть хотела. Он от колдуньи убежал, а она за ним в погоню бросилась. А тут летит гусиная стая. Мальчик закричал: «Гуси-гуси, сбросьте мне по перышку, я с вами улечу!» Гуси сбросили ему по перышку. Мальчик сделал себе крылья да улетел от колдуньи… – Дарёна с вызовом глянула на Незвану. – Смешно, да?

– Да вроде не хохочу до упад́ у, – серьезно ответила Незвана и поднялась с бревна. – Поели, отдохнули – и пойдем дальше, пока ворота не закрыли, темнеет уже. А что дальше будет – увидим, как доживем.