Текст книги "Знак Гильдии"

«Понимаешь, – Хранитель поднял на собеседника умные, грустные глаза, – в молодости я обжегся. Казалось, что раз все ясно и вот он, злодей, так надо хватать его и прижать крепче! Он во всем признается, справедливость восторжествует, зло будет раздавлено! У меня, молокососа, была в руках власть – реальная, тяжелая. И я имел случай видеть, как под каленым железом люди берут на себя черную вину и идут на эшафот. А потом, когда ничего не исправишь, вдруг выясняется...»

Хранитель замолчал, допил вино и перевел разговор на здоровье Шенги, а затем распрощался.

Охотник, которому ни разу (не считая поединков) не приходилось решать, жить или умереть человеку, понял одно: из-за судебной ошибки, допущенной Хранителем в юности, мерзавец Урихо избежит крепкого, жесткого допроса. Очень, очень жаль!..

В невеселые размышления ворвался со двора пронзительный голос Нитхи:

– Нельзя к нему! Он болен и лежит! Ну как некоторые люди не понимают...

Кого это она так свирепо гонит, мартышка наррабанская?

Плеснулась догадка – невероятная, немыслимая, но заставившая вскочить с постели. Хорошо, что рубаха чистая... и побриться догадался...

Шенги вышел на крыльцо. Хмурый осенний день с отвычки показался ослепительным.

Не может быть, но так оно и есть!

Разъяренная Нитха, похожая на встрепанного воробушка, теснила к воротам женщину в длинном плаще с наброшенным на голову капюшоном.

– Нитха, что ты вытворяешь? Кто так гостей встречает? Заходи в дом, красавица!

Черная Азалия, обогнув потерявшую дар речи девчонку, плавно пересекла двор, с улыбкой взошла на крыльцо, перешагнула порог.

– Что девчушка гонит – не беда, – певуче сказала она, – а вот рад ли мне хозяин?

И откинула на плечи капюшон.

Вместо ответа Шенги наполнил чашу и с улыбкой протянул гостье. Пока та мелкими глотками пила вино, Совиная Лапа незаметно приглядывался к женщине. Что-то в ней изменилось... исчезла напористая, откровенная готовность идти в атаку... ох, да она же смущается! Даже если это фальшивая застенчивость, все равно ей очень, очень к лицу! Не роковая соблазнительница, а вдовушка-соседка, забежавшая проведать больного. Только узелка с угощеньем не хватает.

Словно угадала его мысли! Из-под плаща вынырнула смуглая ручка с полотняным узелком.

– После болезни полезно полакомиться. Мой господин так исхудал!

И скромно положила узелок на край стола. Вот хитрюга!

– Ну, если там лепешка с медом!.. – с шутливой строгостью рыкнул Шенги.

– Что ты, господин мой! Шутка, сказанная дважды, уже не шутка! Там пирог с рябиной.

– Гадость эта рябина! – раздался от входа звенящий яростью голосок. – Нельзя ее больному!

Шенги удержал себя от убийства и очень ровно спросил маленькую нахалку:

– Какого болотного демона тебе здесь нужно?

– Я за метлой... двор подмести...

– Метла на кухне, у очага. Запомни сама и передай мальчишкам: кто сейчас сюда сунется – сгоню со двора! Поняла? Брысь!

Хлопок двери был коротким и злым, как ругательство.

Черная Азалия мягко, понимающе улыбнулась и обвела взором зал:

– А девочка спит вот здесь, верно?

– Да, за этой занавеской. Это у нас «женская половина».

Глаза актрисы подернулись влажной дымкой.

– «Женская половина»... ах, милая девочка, соблюдает обычаи родины! Я-то давно забыла... Но я догадалась не из-за занавески. Где еще висеть единственному зеркальцу, как не над ее постелью?

– Зеркальце? – удивился Шенги. – Как-то не замечал! Сам даже бреюсь без зеркала, привык.

Женщина легко прикоснулась кончиками пальцев к гладко выбритой щеке Охотника. Тронула и опустила руку. Короткая ласка всколыхнула душу мужчины.

– Девочка ревнует, – потупив глаза, глухо сказала красавица.

– Детские игры, – ответил Шенги. – Придумала себе героя.

И, положив левую руку на плечо женщине, он ласково и властно привлек ее к себе.

* * *

– А ну, вон отсюда! Расселись, бездельники, подметать мешают! – рычала Нитха, багровая от злости. – Нет чтоб воды принести или дрова в поленницу сложить!

– Ты, Дайру, ее слушайся, она вэшти! – назидательно сказал Нургидан, не двинувшись с края колодезного сруба, на котором удобно устроился.

– Пенек лопоухий, дармоед, лодырь! – перенесла Нитха внимание персонально на него. – Утопила бы тебя в колодце, да воду портить жаль! Утхару нхэри, рагтха!..

– Хорошо, что я наррабанскому не обучен, – безмятежно бросил Нургидан куда-то в пространство. – Если б я, как дурень, чужие языки долбил, пришлось бы сейчас вставать, гоняться за ней по всему двору...

– А вот я тебя метлой – поймешь без перевода!

– Взбесилась, – убежденно и печально заключил Нургидан.

– Хуже, – уточнил Дайру. – Тяжелый случай: беспросветно влюблена. Как говорят у них в Наррабане...

И резво сорвался с места, улепетывая от растрепанной фурии с метлой наперевес.

– Караул! – вопил мальчишка на бегу. – Убивают! Жизни лишают! Уа-ау! Наррабан пошел войной! Ко мне, единоверцы!

Но его единоверец хохотал так, что чуть не опрокинулся со сруба в воду.

Кошкой взлетев на крышу кухни, Дайру свесился вниз и сообщил преследовательнице, что от несчастной любви есть хорошее средство – как следует поголодать. И он, Дайру, из дружбы готов героически взять на себя ужин Нитхи.

– Дурак! – ответила девочка, гордо вскинула голову и ушла за конюшню. Там, вдали от насмешливых глаз, она швырнула метлу на землю и дала волю слезам.

* * *

Темно-красное платье грудой лежало на полу у постели. Смуглая рука, словно легкая птица, опустилась на мягкие складки материи. Красная река скользнула вверх по стройным ногам женщины, по круглым коленям и замерла. Черная Азалия, уже перехватившая платье поудобнее, чтобы одеться, вдруг забыла о нем, обернулась к Шенги, улыбнулась медленной улыбкой женщины, которая довольна собой и любовником.

А Совиная Лапа испытывал чувства человека, который переплыл ревущий горный поток и теперь наслаждается покоем и гордостью за свое крепкое, сильное тело.

Да что за женщина была в его объятиях?! Пантера, вулкан, землетрясение! Неужели это она сейчас смотрит на него кротким, нежным взором, остановив на коленях утонувшие в красной материи руки?

То, что произошло, нельзя было назвать счастьем – слишком близко к Бездне... Но Шенги знал, что никогда не сумеет этого забыть.

Кольнула мысль: повторится ли это когда-нибудь?

А почему он сомневается? Конечно, повторится!

– Проводи меня, – сказала Черная Азалия. – Темнеет. Пока дойду, ночь будет.

Надо же, и впрямь стемнело! Значит, ему лишь показалось, что время остановилось.

* * *

Ведь не темная улица, не черные силуэты домов, не скользящий по небу месяц причиной тому, что с каждым шагом мужчина и женщина становятся все более чужими друг другу? Однако так оно и есть! Словно идут не рядом, а прочь друг от друга.

На Шенги вновь нахлынули неясные подозрения. Он не стал расспрашивать певицу о письме, понимая, что в любом случае она отопрется от этого клочка пергамента. Спросил о другом:

– Стража вас трясла после убийства?

– Ой, не говори! Этот твой Киджар... видишь, даже имя запомнила... ко всем приставал! Даже из меня потроха выгрыз, хотя я наверху была, ничего знать не знала, пока шум не поднялся. Зачем-то спрашивал про Урихо: кто с ним знаком, нет ли у кого с ним дел. А какие у нас, у девочек, дела?

– И у тебя, стало быть, никаких? – полушутя-полувсерьез спросил Шенги строгим, как на допросе, голосом.

– Ой, пропади он! Взял, дурак, привычку: усядется возле сцены и во все горло мне подпевает. Верблюд паршивый! Хоть бы слух был, а то голосит, как петух, которого лиса за крыло сцапала! Двух нот верно не возьмет! Но щедрый, ничего не скажешь.

И быстро, кокетливо повернула голову к спутнику. Лица не разглядеть было в тени капюшона, но Шенги отчетливо представил себе насмешливую, намекающую улыбочку и вздохнул. Не забыть с первой добычи подарить ей браслет или колечко.

Такой Черная Азалия нравилась ему меньше. И возникало смутное ощущение, что он угодил в ловушку, только еще не понял, в какую именно.

– Завтра на рассвете я иду в Подгорный Мир.

– Правда? Да хранят тебя боги!.. О, мы пришли, «Путь по радуге» за поворотом. Нет-нет, проводи до дверей, девочки обзавидуются.

* * *

Как видно, не только девочки из игорного дома не спят по ночам. Когда Шенги возвращался, его окликнули из-за забора соседнего дома.

– И ты здравствуй, почтенный Вайсувеш, – ответил Совиная Лапа соседу. – Что так поздно на ногах? Заработался?

– Ты бы, Охотник, поосторожнее! – не отвечая на вопрос, многозначительно отозвался чучельник. Его круглая голова торчала над забором, словно насаженная на кол. – Прошлым вечером над твоим двором реяли огромные крылья!

– Спасибо за предупреждение, – сказал Шенги, уверенный, что чудаковатому Вайсувешу все померещилось. – Скажу моим мышатам, чтоб ночью по двору не шастали.

И пошел было прочь, но был остановлен странным голосом за спиной – напряженным, чуть привизгивающим:

– Как это ты сказал? «Мои мышата»? Про детей, да? Мне нравится... я запомню.

Шенги недоуменно обернулся, но над оградой уже не торчал шар головы – Вайсувеш исчез.

12

Крошечный постоялый двор неподалеку от Издагмира выглядел настолько неказисто и неприветливо, что ни один мало-мальски приличный путник не шагнул бы через порог, ну, разве что гроза или снегопад загонят в такое сомнительное место. Но даже гроза, бушующая за окном, не сделала бы уютной грязную комнату, освещенную полудохлыми огоньками двух светильников и густо провонявшую кислым вином и квашеной капустой, которую хозяин щедро клал во все блюда, вероятно, чтобы заглушить вкус несвежего мяса. Обычно посетители были под стать заведению – побирушки и бродяги, с которых хозяин брал вперед плату за еду, вино и ночлег. (Причем не только медью, но и вещами. И никогда не спрашивал, откуда эти вещи взялись.)

Сейчас, несмотря на висящую за окном сетку дождя, за столом сидели всего двое гостей, неспешно поглощали тушеного зайца с неизменной капустой и время от времени бросали взгляды на дверь.

Тот, что помоложе, носил кличку Вертел, поскольку был тощим и долговязым и в прошлом имел отношение к уважаемому поварскому ремеслу. Второй – здоровенный, плечистый, обвитый тугими узлами мышц – был прежде кузнецом и гордо именовал себя Каршихоут Драчливый Пес из Семейства Чатухарш. В кругах, где он сейчас вращался, не принято было трепать направо и налево свое настоящее имя, даже если оно имелось. Все новые знакомые кузнеца давным-давно обзавелись кличками (зачастую против собственного желания). Но кузнец резко пресекал всякие покушения на имя, данное ему отцом. А тот, кто с одного удара кулаком загоняет гвоздь в столешницу по самую шляпку, может звать себя как пожелает.

– Где их демоны носят? – нарушил молчание младший из бродяг. – Сил нету дожидаться и отраву жрать! Этот заяц – преступление против кулинарного искусства!

Его массивный сотрапезник некоторое время молчал, давая услышанному время докатиться от ушей до мозга. Затем уставил взгляд в миску и недоуменно прогудел:

– Заяц как заяц. – Помолчал, подумал и веско уточнил: – С капустой.

Вертел посмотрел на упомянутое блюдо с видом придворного художника, разглядывающего трактирную вывеску, намалеванную пьяным маляром.

– Капуста! Да за такую капусту повара на болото надо, канавы рыть...

И тут же предусмотрительно заткнулся, потому что к столу приближался хозяин постоялого двора, человек суровый, не выносящий критики в адрес своего заведения и свято исповедующий принцип «не нравится – не жри».

– Ночевать будете? – спросил он, ставя на стол глиняный кувшин с вином.

– Нет, – ответил Вертел. – Дождемся своих и уйдем.

Взгляд хозяина задержался на добротном кожаном поясе второго гостя. Если бродяги передумают, пояс можно будет взять в уплату за ночлег.

– Зря, – снизошел хозяин до уговоров. – Слыхали, что говорят? Утром еще труп нашли, в клочья изодранный. Древняя Сова летает! Ночью шляться... – Оборвав фразу, он отошел, предоставив посетителям самим сделать вывод из сказанного.

На молодого бродягу эти слова произвели впечатление. Он со страхом оглянулся на распахнутое окно, за которым сгущалась тьма.

– Была б у меня кузница, – мечтательно пробасил его приятель, – я бы по чужим углам не...

Вертел закивал и поспешил налить Каршихоуту вина. Ему совсем не хотелось в сотый раз выслушивать историю об утраченной кузнице – единственную историю, которую кузнец рассказывал не сбиваясь и без долгих пауз после каждой фразы.

Парень и без того знал, что кузнец крепко задолжал соседу. Договорился по-хорошему, что будет ежемесячно платить проценты. И платил. Но потом была ссора из-за ерунды, и гад сосед потребовал, чтобы Каршихоут немедленно вернул долг целиком, даже если придется продать кузницу. Кузнец вспылил, разорался на полгорода, врезал паскуде, что самое глупое – при свидетелях врезал! Потом плюнул и ушел. А наутро соседа нашли зарезанным. Каршихоут струсил и ударился в бега.

Молодой бродяга неодобрительно покосился на приятеля, уткнувшегося в чашу с вином. Да если бы у него была кузница, или поле, или дом... хоть что-нибудь, что он называл бы своим! Разве он сбежал бы? А этот здоровяк даже не пытался побороться за то, что ему дорого. А теперь хнычет!

Впрочем, беспристрастно признал парень, не ему, Вертелу, об этом судить. Ему-то сроду ничего не принадлежало. Сам всю жизнь принадлежал кому-то – раб от рождения! Только и есть дорогого, что своя шкура, которую и спасает в лесу...

Дверь приоткрылась. На пороге встал обтрепанный краснолицый тип неопределенного возраста, с мышиного цвета шевелюрой и бегающими глазками.

Каршихоут и Вертел обернулись к двери. Но если вошедший ожидал приветствий, то их не последовало.

– А где Тертый? – прогудел кузнец.

Вместо ответа краснолицый подсел к столу.

– Налейте винца! Ох, замерз же я! Холодище на дворе – хоть в собачью конуру лезь и бок о бок с дворняжкой грейся!

– Тебя спросили, где Тертый? – прикрикнул молодой бродяга. – Вечно из тебя, Червяк, каждое толковое слово вытряхивать приходится!

Его негодование можно было понять. Тот, кого он назвал Червяком, любил напускать на себя таинственность. Ни один из королевских вельмож не смог бы так дать понять простым смертным, что ему ведомы важные тайны, как это делал безродный оборванец из разбойничьей шайки.

Сейчас его ужимки были особенно неуместны: положение дел не допускало шуток. Подступала зима, неласковая к бездомным. Пора было оставить лесные шалаши. С крестьянами из окрестных деревень отношения давно безнадежно испортились, и виной тому была недальновидность атамана по кличке Тертый. Вечно гнался за сиюминутной выгодой: то на лесной дороге разденет кого-нибудь из местных, то затащит в кусты деревенскую красотку. А теперь, когда по снежку можно будет выследить бродяг, как зайцев, за помощью к крестьянам лучше не соваться. Оставался Издагмир. Но у каждого были причины держаться подальше от стражи, поэтому планы торжественного прибытия в город как-то даже не возникали.

Разбойники-неудачники решили, что в Издагмир пойдут Тертый и Червяк. Подвиги этих двоих были меньше известны городским властям (не потому, что парни плохо старались, просто они были не местные). Они должны были найти щель, куда четверо бедолаг смогли бы забиться до весны.

А теперь Червяк возвращается один да еще смеет трепать душу собратьям по шайке!

Что Вертел злится, это ничего, а вот то, что похожее чувство начало загораться в маленьких глазках кузнеца...

Оценив опасность, Червяк поспешно заговорил:

– Плохи дела! Тертый влип!

За этим ясным и недвусмысленным сообщением последовал путаный и бессвязный рассказ о некоем господине, с которым лучше не ссориться. Господин этот, чье имя Червяк поклялся держать в тайне, опознал бродяг и приказал своим людям их схватить. Тертый остался в плену, а Червяк отправлен к шайке, чтобы передать слова господина: главаря можно выкупить за некую услугу.

Краснолицый смолк с видом заговорщика, в чьих руках находятся все нити незримой паутины.

– Да говори, Червяк несчастный! – не выдержал молодой разбойник. – А то как врежу! – Он оглянулся на могучего приятеля и поправился: – Каршихоут врежет!

Кузнец согласно кивнул.

– Что за господин такой? – тяжело бросил он. – И что за услуга?

Вертел восхищенно цокнул языком: при всей своей медлительности Каршихоут умел смотреть в суть вещей.

– Вот хоть режьте – имени не скажу! – истово отозвался Червяк. – Это ж я мигом в Бездну кувыркнусь, храни Безликие! А про услугу скажу, для того и послан. Грайанскую башню знаете? Там живет Подгорный Охотник. В ученицах у него девчушка такая, Нитха. Наррабаночка, стало быть. Если эту Нитху выкрадем и господину доставим, то и Тертого выручим, и зиму безбедно проживем.

– А на кой ему эта Нитха? – недогадливо спросил кузнец.

На идиотский вопрос и ответ был соответствующий:

– По грибы с ней ходить.

– А сколько лет девчонке? – спросил помрачневший Вертел.

– А мне оно надо – это знать? Вроде господин говорил – двенадцать.

Молодого бродягу передернуло:

– И мы для какой-то сволочи должны украсть ребенка?

– Нет, вы гляньте! Порядочный какой! – зашипел Червяк. – А к хозяину назад не хочешь? За тебя, придурка, умные люди все решили. Трепыхнешься – господин тебя в ниточку вытянет и в клубок смотает! Он каждый твой шаг знать будет!

«Ты как раз ему про меня и нащебечешь!» – тоскливо подумал парень и поглядел в окно. И даже ночная мгла, в глубине которой парил на беззвучных крыльях демон-убийца, не казалась ему такой мрачной и беспросветной, как будущее, которое накатывалось давящим кошмаром.

13

– Ну-у, я думал, и вправду гора будет, раз Подгорный Мир... а тут какой-то овраг!

– Я объяснял, но ты, Нургидан, никогда не слушаешь! Большинство Врат действительно в скалах: пещеры, трещины... Сначала люди думали, что попадают в подгорное царство. А потом где только ни находили трещины в Грани! Даже под водой есть, хотя лично мне нырять не приходилось.

Шенги испытующе посмотрел на учеников. Бледные, однако держатся неплохо.

Нургидан вцепился в рукоять меча. Конечно, ожидает, что сразу за Вратами на него набросится стая чудовищ, сквозь которую придется прорубаться. (А что, и такое может случиться!)

Дайру жмется к учителю, но не паникует и не пищит. Язык время от времени скользит по сухим губам, словно стараясь вновь почувствовать острую горечь Снадобья, которое приготовил для учеников Совиная Лапа.

А Нитха – та вообще молодцом! В карих глазенках больше любопытства, чем страха. На овраг все поглядывает – мол, когда кончим болтать и пойдем за Грань?

Придется обождать, малышка...

– Эй, цыплята, слушать и запоминать каждое слово! На переходе держать друг друга за руки и не выпускать, даже если споткнешься или ветка хлестнет по лицу. В конце перехода дам команду – замрете на месте. Кто знает, куда нас вынесет! Может, на край пропасти. В складке – от меня ни на шаг! Поняли? Ну, храни нас Безликие!

Ладошка девочки доверчиво легла в руку учителя. За другую, когтистую руку судорожно уцепился Дайру. Охотник убедился, что Нургидан держит за руку Нитху, и повел свой маленький отряд по дну глубокого сырого оврага.

Под ногами хлюпала грязь, покрытая густым слоем палой листвы. Над головой сомкнулись голые ветви, исчеркав хмурое небо. Сквозь решетку ветвей лениво глядело солнце: хоть Совиная Лапа и его ученики вышли в путь на рассвете, но до Врат добрались лишь за полдень...

Высокие стены оврага, поросшие мелкими кустиками и пожухлой травой, исполосованные дождевыми потоками, сомкнулись вокруг путников.

Ни один из ребятишек не ойкнул, когда пелена тумана, возникнув ниоткуда, застлала взгляд. Возникла – и сразу рассеялась, открыв глазам иной пейзаж: круглые колючие кусты, разбросанные по сухой, потрескавшейся земле. Меж кустами щетинились пучки сухой белесой травы.

Охотник бросил на открывшийся простор короткий взгляд и тут же перенес внимание на учеников.

Нитха побелела, как сугроб, огромные глаза распахнулись навстречу открывшимся чудесам. Не упала бы в обморок! Дайру, наоборот, успокоился. Взгляд задумчивый – небось перебирает в памяти все, что умные люди писали про эту складку. А вот Нургидану очень, очень худо! Согнулся дугой, наизнанку его выворачивает...

Шенги поддержал ученика за плечи. Тот самолюбиво отстранился, выпрямился и прохрипел:

– Я... Мне нельзя... за Грань, да?

И новый жестокий приступ рвоты сотряс его тело.

– Ты же прошел! – воскликнул Охотник. – Некоторых Подгорный Мир встречает неласково, но потерпи, со временем легче будет!

В зеленых глазах мальчика сквозь дымку страдания засветилась надежда:

– Значит, я не один такой?

– Не один? – хохотнул Шенги. – Ты б видел меня после первого перехода! Учитель очень, очень долго уговаривал меня встать с четверенек!

Эти слова подействовали на Нургидана лучше всякого лекарства. Он глотнул воздух, восстанавливая дыхание, и взял протянутую учителем фляжку с водой.

– Ничего... я сейчас, я уже...

– Жаль, не встретились Твари, – тихо сказал Дайру. – Ты б их своей зеленой рожей распугал.

Нургидан угрожающе дернулся к насмешнику и налетел грудью на вытянутую руку учителя.

– А ну прекратить, вы, оба!.. Дайру, придержи язык! На себя бы поглядел – на погребальный костер таких красавчиков укладывают! Нургидан, запомни: на слово отвечает ударом только слабый человек. Сильный, уверенный в себе отвечает на слово словом... А теперь всем заткнуться и слушать меня! Зашли мы неплохо. Я бы даже сказал, очень, очень хорошо зашли. Складка спокойная, медленная, широкая. Не нужно даже идти след в след. Кто скажет, как я это определил?

Первым откликнулся, конечно, Дайру:

– Если складка узкая, можно насквозь разглядеть соседние складки.

– Правильно. Все вокруг зыбкое, неясное и шевелится. Нельзя на глаз определить расстояние до скал или там деревьев: то они рядом, то вдруг далеко... А здесь – пожалуйста, все как на ладони.

– Я думала, будет море, – протянула Нитха.

– Море? – удивился Охотник. – Почему?

– Ну, волны шумели, когда мы шли по оврагу... громко так...

Шенги резко обернулся к ученице, взял ее за плечи, заглянул в лицо:

– Шумели? А сейчас не шумят? Прислушайся, солнышко мое!

Сдвинув брови и сжав кулачки, девочка сосредоточилась.

– Немножко, – удивленно сказала она. – Сильнее всего позади. – Нитха оглянулась через плечо. – Вон туда шум уходит, налево... слабее становится...

– А по правую руку?

– Нет, там только ветер свистит.

– Так, умница, так! А теперь – очень, очень внимательно... Этот шум сзади – в нем нет ничего странного?

– Да-а... Вот отсюда и досюда, – махнула девочка рукой, – тишина, будто большое пятно.

– Пятно тишины? – не понял Дайру.

– Не мешай! – оборвал его Шенги. – Девочка моя, там не просто тишина, верно? Как будто оттуда все звуки кто-то высосал...

– Да! – расцвела Нитха. – Там, наверно, хоть в бубен бей – ни звука не услышишь!

– Там Врата, умница моя! – растроганно воскликнул Шенги. – Ну, Нитха, любят тебя твои наррабанские боги! Это складки двигаются, трутся друг о друга! – Охотник обернулся к мальчишкам. – Вы тоже со временем научитесь слышать... но чтоб так, сразу... Если со мной что случится, держитесь Нитхи, она выведет обратно.

У Дайру явно вертелся на языке десяток вопросов. Нургидан выглядел пасмурным: девчонка отличилась, обскакала его. Нитха приосанилась, подняла голову, поглядывая на учителя: «Попробовала бы твоя певичка услышать шорох складок!»

Шенги заговорил спокойнее:

– Эти кусты называются сухой царапкой. Съедобных плодов царапка не дает, на костер годится, но быстро прогорает. Не ядовита, и на том спасибо. Крупных хищников здесь нет, но вы, мальки, не расслабляйтесь: из соседних складок может кто угодно забежать, залететь и заползти... Живут тут земляные пыхтелки...

– Тагишагр пишет: мышевидный грызун с непарным числом резцов, – встрял Дайру.

– Заткнись, мышевидный... – прошипел Нургидан сквозь стиснутые зубы.

Учитель укоризненно взглянул на Дайру и продолжил:

– Вода в этих краях есть – речушки, маленькие озера. По берегам и трава погуще, и кусты позеленее, и зверье разное бродит. Особо ценные находки нас не поджидают, но для соседа-чучельника подшибем какую-нибудь тварюшку, не портя шкурки... А теперь, птенцы, думайте, как найти воду! – Шенги привычно скользнул ладонью к талисману на шее, но сдержался, не тронул пластинки – пусть ученики сами осваиваются в складке. – Ну, где, по-вашему, река?

– Вон там, – не задумываясь ответил Нургидан. – Откуда ветер...

– Да? Почему ты так решил?

– Так ветер водой пахнет!

Шенги уже имел случай заметить, что чутье у Нургидана редкостное. Не хуже, чем память у Дайру! Поэтому он не стал возражать, когда отряд бодро затопал в наветренную сторону.

– Будет гроза? – спросил Дайру, лавируя меж шипастых ветвей.

– С чего ты это взял? Здесь гроз почти не бывает.

– Небо низкое... серое, тяжелое...

– А! Здесь всегда так. Кажется, что рукой достать можно. А если до ночи тут застрянем, увидишь сразу две луны.

* * *

Озерко лежало в зеленых берегах, как росинка на листке. Но Шенги запретил купаться и пить воду. Во-первых, в озере могло обитать что-нибудь кусачее и противное, а во-вторых, в Подгорном Мире лучше есть и пить то, что принес с собой.

Шенги чувствовал себя издерганным. То, что с хорошим напарником было бы легкой прогулкой, превратилось в пытку из-за озорников, которые перестали бояться чужого мира. Попробуй-ка одним глазом следить за шустрым парнишкой, другим глазом – за вторым, да еще сетовать на богов за то, что не дан тебе третий глаз для присмотра за смуглой непоседой, которая ухитряется быть в двух-трех местах одновременно.

Росла злость. Шенги готов был поубивать паршивцев. Поэтому заставлял себя говорить очень ровно и спокойно, тщательно следя за словами:

– Нитха, куда ты? Немедленно вернись... Что значит – «бабочка»? А если ядовитая?.. Дайру, Нургидан, прекратите пинать друг друга... О, вот это находка! Очень, очень повезло! Такие кусты растут по всему Подгорному Миру, но в этой складке я их не встречал.

Раскидистые, высокие кусты свесили к воде продолговатые серебристые листья.

– Это крапивняк, нам за него хорошо заплатят. Листья используются лекарями для... Нургидан, не-ет!.. Ну, разве я велел хватать листья голыми руками? Крапивняк ядовит... Нет, Дайру, ты ошибаешься, Нургидан не загнется в страшных корчах. Руки пару дней поболят... иди сюда, промою ладони. Остальные пусть пониже спустят рукава и рвут листья через ткань. Ничего, потом отстираем.

Работа закипела. Ребятишки проворно обрывали длинные листья и складывали на расстеленный плащ, в общую кучу: по правилам Гильдии добыча учеников принадлежала учителю. Нургидан с перевязанными ладонями не отставал от других. Если ему и было больно, он этого не показывал. Сам Шенги действовал лапой – «причесывал» когтями ветку и стряхивал на плащ пригоршни листьев.

В веселую суету ворвался капризный голосок Нитхи, отошедшей дальше по берегу:

– Ох, ну и воняет! Что за гадость?

Охотник вскинулся на голос. Все неожиданное и непонятное действовало на него, как лязг оружия в темной чаще на бредущего по лесной дороге путника.

Дайру фыркнул:

– Не ври, принцесса наррабанская, ничем эти листики не пахнут!

– Здесь не пахнут, – вмешался Нургидан, – а там, дальше, от них прямо разит!

Дайру тут же замолчал: он доверял чутью Нургидана.

Учитель уже был рядом с девочкой. Действительно, от куста исходила весьма ощутимая вонь. Это было странно, а все странное в Подгорном Мире могло обернуться смертельной опасностью. Шенги велел ученице на всякий случай отойти подальше, а сам обследовал подозрительный кустик.

Вот в чем дело! Несколько ветвей сломаны, видимо, какая-то крупная зверюга, пробираясь к водопою, крепко въехала в куст боком. Листья на сломанных ветвях свернулись в трубочки, высохли и источали такое «благоухание», что поморщился бы даже старый чистильщик выгребных ям.

Прежде всего Охотник подумал о животном, повредившем куст. Судя по высоте, на которой сломаны ветви, тварь не мельче коровы. И если она хищная...

– Эй, мальки, хватит! Мы тут жить не собираемся, пора и назад...

Пока ученики, мешая друг другу, сворачивали плащ с добычей, Совиная Лапа разглядывал скукожившиеся листья.

– Сколько по складкам брожу, а не знал, что сухой крапивняк так воняет! Всегда продавал его свежим или подвявшим. – И задумчиво добавил: – Как думаете, птенцы, может повар по ошибке эти листья шваркнуть в котел? Вместо приправы, а?

Нургидан с омерзением сморщил нос и хмыкнул:

– И спьяну не шваркнет! И с насморком не шваркнет! И в бреду не шваркнет!

– А если шваркнет, – уточнил дотошный Дайру, – еда так провоняет, что ее в рот никто не возьмет. Наверное, боги позаботились, чтоб никто этим не отравился.

– Ну, это ха-ха-ха! – возразила девчушка. – У нас в Наррабане говорят: «На божью мудрость есть людская хитрость!» Любой запах можно забить, если положить побольше чеснока. Или гвоздики. Или шафрана. Имбирь вот тоже годится.

– Твой отец, случайно, не поваром был? – спросил коварный Дайру и был вознагражден возмущенным шипением, фырканьем и водопадом чего-то непереводимо наррабанского. Отдельные знакомые слова, всплывающие в этом бурном потоке, сообщали наглецу, что мудрые наррабанцы обучают домашнему хозяйству девочек из богатых и знатных семей не менее старательно, чем дочерей плотников, водоносов и всяких прочих гончаров.

Успокоив разгневанную ученицу, Охотник обратил ее внимание на шум приближающегося к озеру края складки. Конечно, он движется медленно, но лучше вернуться к Вратам другой дорогой.

Мальчишки взирали на Нитху с бешеной завистью. Они напрягали слух, но могли уловить лишь шелест листвы да монотонное воркование какой-то пичуги.

Наконец отряд двинулся берегом озера, неся завернутую в плащ добычу. По пути Охотник называл каждое увиденное растение и рассказывал о его свойствах. Паршивцы-ученики слушали невнимательно. Страх перед чужим миром окончательно угас, и они норовили отстать, чтобы за спиной учителя дать друг другу тумака.

Высокие кусты расступились, открыв большую поляну. Посредине возвышался круглый пригорок, поросший травой, в которой светились крупные оранжевые ягоды.

– Учитель, а вон те ягоды есть можно? – поинтересовался Дайру.

– Первый раз их вижу. Пробовать не будем.

И учитель шагнул вперед. Но тут в его локоть вцепились две ручонки.

– Не-ет! – взвыла Нитха. – Не надо!.. Не ходи!..

Шенги взглянул на девочку. В глазах слезы, губка прикушена до крови...

– Да что с тобой, маленькая?

– Не надо туда ходить!.. Я боюсь... не надо...

За спиной встревоженного учителя мальчишки презрительно переглянулись. Впервые эти двое были согласны друг с другом.

– Вот что бывает, когда в мужское дело лезут глупые трусихи! – высказался Нургидан. – Думаешь, кто-то засел в кустах? Уймись, рева, мы тебя в обиду не дадим.