Текст книги "Галерея неудачников. и другие рассказы и повести"

Восьмое марта
Романтический рассказ

Мужчина, сделав тонкий комплимент, осекся, наткнувшись на холодный, высокомерный взгляд дамы. Смутившись, он забрал красиво упакованный пакетик с духами и пошел к выходу.

А у неё, как всегда, в таких случаях, слова застыли в горле. Надо было что-то сказать вежливое. Надо. Но она не умела отвечать на комплименты, ненавидя себя в такие моменты, и оттого становилась злой и неприступной. А всего-то надо было сказать что-то наподобие – «благодарю».

Глядя на удаляющегося клиента, Борислава Георгиевна неожиданно осознала, что застряла во времени. Ей тридцать восемь. Она работает в респектабельном парфюмерном Салоне «Диор» старшим менеджером, больше пятнадцати лет. Многочисленные зеркала салона, всегда услужливо отражали её умопомрачительно стройную фигурку, безупречный макияж и модную, элегантную стрижку каштановых волос, перышками спадающих на плечи. А как грациозно отражались в зеркалах её тонкие руки с изысканными перстнями и стройные ножки, в неизменно дорогущих туфлях из последних коллекций. Нет, любоваться собой Борислава Георгиевна могла до бесконечности. Одно удручало утонченного менеджера – она была так беспросветно одинока, что просто терялась от мысли – отчего ни один мужчина не желает её? Нет, их восхищенные взгляды она ловила постоянно. Но дальше взглядов дело не шло.

С грустью Борислава Георгиевна выслушивала истории продавщиц, которые были, по её мнению, страшны и тупы как пробки, о том, как их обхаживают покупатели. Да что там – с ними даже знакомятся на улицах! А сколько этих вульгарных пустышек – дурнушек за прошедшие годы повыскакивало замуж! И только она – гордость и красота солона «Диор», словно непотопляемый авианосец, уже многие годы неизменно рассекала по элитным залам, благоухающих дорогими ароматами. И ни один мужчина не пытался завязать с ней отношения.

Одно время Борислава Георгиевна уже начала подумывать – уж не стать ли ей лесбиянкой. Но и девушки не горели желанием терпеть её эгоцентричную особу.

***

В тот вечер был праздник восьмое марта. Совершенно дурацкий праздник, по мнению её мамы: «Этот праздник придумали жлобы. Да мужчины должны боготворить таких, как мы круглый год, а не в строго определенный день». И Борислава Георгиевна была с ней полностью согласна. Она никогда не праздновала этот день. Разве что, только на корпоративе, по необходимости. Подобная вечеринка с дежурными поздравлениями и мумифицированными цветами прошла вчера, где руководство подарило дамам по очередному флакону «Нины Риччи» – забывают, что ли, что дарили в прошлом году? Как бы то ни было, всё было чинно и элегантно. И сегодня, восьмого марта, весь коллектив салона честно отработал праздничный аврал.

Сгущались сумерки. Борислава Георгиевна ехала домой на своем двухлетнем «Опеле» по Воронежу – из центра, в сторону новых микрорайонов, где она уже несколько лет жила в своей уютной двухкомнатной квартирке. Она была прилежным водителем, никогда никого не обгоняла и строго соблюдала все правила дорожного движения, не оставляя без внимания ни одного знака. И теперь, следуя по своему, раз и навсегда выверенному маршруту, Борислава Георгиевна лениво курила, представляя, как красиво смотрится длинная, узкая чилийская сигарета в её утонченных пальчиках, с умопомрачительным маникюром. И если проезжающие мимо водители её видят, она наверняка доставляет им эстетическое наслаждение своим видом. На середине сигареты двигатель автомобиля заглох.

Борислава Георгиевна похлопала глазками. Нет, ну такого с ней ещё не бывало. Встать посреди трассы, между микрорайонами! Дама растерялась – привычный ход размеренной жизни неожиданно дал сбой, а она уж никак не была готова к неожиданностям.

Кое-как вырулив на заснеженную обочину, Борислава Георгиевна застегнула шубку и вышла из машины. Ветра не было. С неба плавно падали огромные хлопья снега, а мимо по эстакаде проносились машины, не обращая внимания на импозантную даму. Борислава Георгиевна робко обошла «Опель», зачем-то пнула по колесу, попыталась толкнуть его, ну, так, легонько – кто его знает, что надо делать? А! Точно! Позвонить в авто сервис. Взяла телефон. Не может быть! Сотовый не мог найти сеть. Спокойно. Что ещё можно сделать? Проголосовать, ну, конечно же.

Борислава Георгиевна изящно подняла руку в бежевой лайковой перчатке. И невольно залюбовалась тем, как мех песца пушисто обрамляет перчатку, а снежинки мягко падают на белоснежный рукав шубки. Какая она умница, что не пожалела пять тысяч евро на эту шубку.

Из задумчивости её вывел визг тормозов.

Рядом остановились грязные Жигули – Борислава Георгиевна презрительно называла их «консервной банкой». Из машины вышел высокий мужчина в черной куртке с лисьим воротником:

– Чё, встряла?

– Что вы говорите? – не поняла дама.

– Встряла, говорю? Пылесос накрылся?

– Кто накрылся?.. М-мужчина, у меня машина от чего-то не едет.

– Ха! – гоготнул хамоватый мужик, нагло разглядывая Бориславу Георгиевну. – А ты её заводить пробовала?

– Ну да, – терпеливо объясняла дама, стараясь говорить как можно интеллигентнее, и думая о том, как она, должно быть, сейчас хороша со стороны. – Я ехала по трассе. А мой «Опель» отчего-то остановился…

Мужчина не дослушав, уже скрылся под капотом:

– Ща, гляну. А ты иди, садись в машину, не мерзни – вон одежда у тебя тонкая какая – шуба явно не для нашей зимы.

Борислава Георгиевна проигнорировала приказ неожиданного помощника. И хотя ноги начали застывать в сапожках из тонкой кожи, а тело начало просто коченеть от холода, она встала рядом и наблюдала за манипуляциями мужчины под капотом её машины.

– Во дают… Вы в автосервисе давно были?

– Ну, в конце месяца.

– Во уроды… И как часто вы там бываете?

– Да каждый месяц.

– А чё, молодцы чуваки. И сколько осмотр стоит?

– При чем здесь цена? Я могу себе позволить…

– Ага. Вот и они прочикали, что вы можете. Да перестарались на этот раз. Звоните в свой автосервис, порадуйте засранцев.

Борислава Георгиевна пропустила мимо ушей неудобоваримое слово:

– Пробовала уже. У меня телефон сеть не берет.

– Ладно, – мужчина вытерев руки о поданное дамой белое гидрохлопковое полотенце, закрыл капот. – Что вы как дитё малое. Щас я со своего. Вот черт. И у меня та же хрень. – Он удивлённо посмотрел на даму, которая в растерянности открывала рот, словно рыба, не находя слов. Видя, что та в прострации, ему стало даже жалко её – такую бутафорную и неестественную для окружающего мира – как она вообще выжила в нашей реальности? Он снова перешёл на «ты», – ладно, давай, куда нужно отвезу – хоть до ментов, или же – что б сеть ловила. А хочешь – и вообще до дому, а то окоченеешь здесь.

Борислава Георгиевна в изумлении сначала посмотрела на мужчину, расплывшегося в улыбке, а затем на его грязную семерку. Нет, такого поворота событий она просто не ожидала.

Мужчина подмигнул:

– Да не боись. А в салоне чисто. Это только снаружи – я в район ездил, дочку навещал, вот там машину и запачкал.

– Ага, – только и ответила Борислава Георгиевна. Она вообще не умела разговаривать с мужчинами, тем более – с такими, ну, простыми, что ли. Одним словом, как говорит её мама – с мужланами. Дама молча взяла сумочку, закрыла машину, бикнула сигнализацией и села в Жигули рядом с водителем.

В машине витало нестерпимое амбре бензином, и Борислава Георгиевна деликатно поднесла к носу надушенный платочек. Ноги её онемели от холода, а в мыслях был полный кавардак.

– Домой, к мужу едешь? – спросил мужчина, включив печку и выруливая на трассу.

– Домой… Только мужа у меня нет, – произнесла дама, неожиданно осознавая всю грусть произнесенной фразы.

– Опа! – искренне удивился водитель, – такая красотка и одна? Чё, ваще, что ль никого нет? Ну, друг там…

И тут произошло непредвиденное. Вдруг все неприятности – поломанная машина, дурацкий праздник и осознание беспросветного одиночества, слились в одну ясную мысль – ей плохо оттого, что она никому не нужна. К горлу дамы подкатил такой горький ком, что Борислава Георгиевна, неожиданно для себя разрыдалась.

Семерка съехала на обочину. Мужчина растерянно бормотал:

– Да ты чего, дуреха? Чё я такого сказал? Да хватит рыдать – всю машину зальёшь – утонем, – пытался шутить опешивший мужчина, неловко погладив её по мокрым от растаявшего снега волосам.

Но Борислава Георгиевна не могла остановиться – её никогда и никто не утешал. Даже эмансипированная и самовлюбленная мама. И нечаянная ласка постороннего человека не на шутку растрогала её, и она зарыдала еще сильнее. Мужчина продолжил гладить «расклеившуюся» даму по голове, как ребенка:

– Ну, ну, ну, успокойся. Что ж ты так?.. Всё будет хорошо… Ну, посмотри – ты красавица, одеваешься опять же – что надо… И тачка у тебя крутая… Так, хватит водопада! Едем ко мне.

Пока Борислава Георгиевна, хлюпая носом и сотрясаясь от остатков рыданий, прокручивала в голове всё, что слышала о маньяках, семерка въехала во двор плотно стоящих высоток.

– А ну, пошли, – не терпящим возражений голосом произнес мужчина. Дама, платочком зажимая раскрасневшийся и некрасиво опухший носик, послушно вылезла из машины и пошла за неожиданным другом.

Лифт унес их на восьмой этаж. Квартира мужчины была обычная. Похоже, её хозяин любил чистоту, уют и не курил. И пахло – дама уловила – порошком «Ариэль».

Мужчина провел Бориславу Георгиевну в гостиную и усадил на диван.

– Чай будешь?

– Да, зеленый.

– Нет, дорогуша, у меня кроме чёрного ничего нет.

Борислава Георгиевна опять зарыдала.

– Ну, теперь то о чем плачешь? Где я тебе в восемь вечера восьмого марта зеленый чай достану? До супермаркета пилить и пилить.

– Не… беспокойтесь… Мне бы просто… воды…

Через некоторое время, выпив чаю, ополоснувшись и согревшись в горячем душе, Борислава Георгиевна сидела в гостиной на диване, укутавшись в просторный синий махровый халат мужчины. Он сидел напротив:

– Ну, чего, очухалась? Теперь рассказывай – на какую тему истерика была?

У нее снова начали выступать слёзы и дрожать губы.

– Стоп! Замнем для ясности! – строго пресек новые слёзы мужчина. – Давай сначала. Меня Коля зовут. Тебя?

– Б… Борислава.

– Это чё, Боря, что ли? Ну, ты даёшь!

– Слава…

– А я тебя Бося буду звать. И не возражать. Тебя дома не хватятся? Семья, дети есть?

– Нет, – шмыгнула носом дама. – Мама только…

– Эт плохо. А у меня вот была семья. Ещё два года назад. Жена, да дочка. Жена другого полюбила – у вас, баб это бывает.

– У женщин, – машинально поправила Борислава Георгиевна. – А у вас, мужчин – не бывает?

– Тут ты права. Все мы одним миром мазанные. Но я такой – женился, и нет для меня других женщин. А вот она по-другому рассудила. Не нравилось ей, что я строитель. Нашла себе ме-е-енеджера…

– Я тоже менеджер, – грустно улыбнулась Борислава Георгиевна.

– Ха! Эт страна у нас такая – плюнуть нельзя – в менеджера попадешь…

– Я старший менеджер. На хорошем счету, – почему-то начала оправдываться дама, ей вдруг очень захотелось, чтобы неожиданный друг составил о ней хорошее мнение.

– Ага, и как я вижу, очень, очень одинокая. Ну, всё, всё, – видя, что рафинированная дамочка снова собирается заплакать, он пересел на диван и обнял её.

И Бориславе Георгиевне вдруг стало так уютно и хорошо рядом с этим огромным мужчиной, нестерпимо пахнущим «Ариэлем». Она вдруг ощутила себя маленькой девочкой, у которой нашелся защитник от всех бед, и теперь ей ничего не страшно. А потом Борислава почувствовала его теплые губы на своих губах, голова закружилась, и время перестало существовать.

***

Когда она проснулась, в комнате было светло. Наступил новый день. Её холеная рука изящно лежала на широкой груди мужчины – первого в её жизни. Борислава Георгиевна приподнялась и посмотрела – нет, не для того, чтобы любоваться по привычке своей рукой. Она смотрела на красивый мускулистый торс мужчины, и на русые кудряшки, на его груди. Перевела взгляд на его лицо. До чего же он был прекрасен – огромные закрытые глаза, утонченный нос с горбинкой, четко очерченные большие губы, которые совсем недавно так нежно её целовали. И кожа его пахла так, что кружилась голова. Он был похож на небожителя из детских сказок. Впервые в своей жизни она любовалась не собой, а другим человеком…

– Проснулась, рёвушка? – спросил он, не открывая глаз.

– Не знаю. Наверное, я еще сплю, и мне снится мой принц.

– Смешная ты Бося – то рыдаешь, то сказки рассказываешь.

– Ты моя сказка.

– Нет, Бося, – он сел и обнял Бориславу Георгиевну. – Я реальный мужик. А вот ты моя принцесса. И я тебя никому теперь в обиду не дам. Замётано.

Анапа 2009 год

Месть бухгалтера
Хоррор

«Дерьмо, дерьмо, дерьмо…». Нет, ни в коем случае не вслух, а где-то глубоко про себя вопил Грядкин, низко склонив голову и уставившись в разорванный баланс. Понурова, развернув грузное тело, плотно запакованное в дорогущий деловой костюм, двинулась в свой кабинет, плывя по бухгалтерии, словно гигантский айсберг среди льдин – белых столов с уткнувшимися в свои бумаги сотрудниками, которые как двоечники с невыученными уроками боялись поднять глаза на начальницу. Грядкин метнул растерянно злой взгляд в мощную спину Понуровой. Вот гадина! Мало того, что заставляет баланс вручную составлять, минуя все доступные изобретения человечества, так ещё второй раз его разрывает.

Грядкин давно ненавидел свою начальницу до глубины души, до мозга костей, до гомерических колик, до… Сколько раз он представлял себе, как эта стерва умирала в чудовищных мучениях. Он её душил, резал, сбивал на машине, топил в бетоне, взрывал в самолете… Ах, если бы всё это по настоящему! Хоть какая-нибудь из уготованных ей казней. Так ведь нет же, ничего с ней не случалось. И эта дрянь, как ни в чём не бывало, каждое утро закатывалась в бухгалтерию и травила несчастных, безропотных сотрудников, в полной мере изощрённо и садистски наслаждаясь своей властью.

После работы, в подавленном состоянии, Грядкин поплелся к своей машине, которую в незапамятные времена прошлого века собрали трудолюбивые японцы. Плюхнувшись на ободранное сидение, Грядкин с тоской проводил глазами шикарный ярко малиновый Джип Понуровой, едко усмехнувшись:

– Конечно, эту тушу в полтора центнера, только Джип и выдержит…

Не помогло. Глубоко вздохнув, Грядкин завел машину и двинулся домой, по пути заехав в кафе и, купив два беляша, затолкал их себе в рот, не почувствовав вкуса.

Дома его встретила жена, туго затянутая в леггинсы и тесную футболочку, открывающую пупок. Сквозь тонкую ткань проступал четкий рельеф ребер – хоть анатомию изучай, и тоскливо торчали пупырышки, которые некогда были грудью. Грядкин со вздохом вспомнил, как он раньше любил её тискать, ведь женился он на очаровательной симпампушечке – жизнерадостной и такой сексапильной, что он так обожал, зажамкав её пышное тельце, бесконечно заниматься с ней любовью. Но с тех пор, как жёнушка увлеклась Йогой, она высохла как вобла, став нервной и истеричной – разве с такой захочешь секса?

Вот и теперь, растянув свои тонкие губы, она раскудахталась:

– Котик, что так долго? Супчик остыл!

Грядкин поморщился – чем дальше эта грымза худеет, тем сильнее её голосок переходит на фальцет. Он со вздохом сел перед тарелкой с какой-то зеленой дрянью.

– Ты не представляешь! Как мне сегодня повезло! – верещала жёнушка, подобострастно заглядывая в его глаза, – В инете новый рецептик щавелевого супчика нашла! Представляешь?!

Грядкин всунул в рот ложку кисло горькой массы и почувствовал, как недавно съеденные беляши начали ползти наружу. Судорожно сглотнув, он отодвинул тарелку и ни слова не говоря, пошел в спальню.

– Котик! – верещала, переходя на ультразвук, благоверная, – ты ж ничего не скушал! Ты здоров?

Грядкин не ответил. Он сел за письменный стол и уткнулся в погашенный экран монитора компьютера, увидев себя.

Из глубины ветхого монитора, купленного ещё родителями, на него, сквозь линзы очков в роговой оправе, смотрели близко посаженные глазки-буравчики, под которыми брезгливо морщился поросячий нос. А ниже – словно прилепленные, кривились большие, капризно выгнутые губы, похожие на те беляши, которые Грядкин уминал каждый вечер. Завершали удручающую картину пухлые щёки, невыразительный подбородок и жидкие белёсо-рыжие волосы, почти бесцветные, сквозь которые просвечивала ранняя лысина.

И он в который раз подумал – «Глаза б мои на тебя не смотрели – бухгалтер-неудачник»… Затем перевёл взгляд на окно без плотных штор, с легким маркизетом. Вид за окном был ещё тот! Прямо в двух метрах взгляд упирался в красную кирпичную стену – соседнее здание было построено так близко, что жители данного подъезда вечно созерцали не качественную кладку из красного кирпича, наблюдая, как год за годом она угрожающе трескается. И если однажды стена рухнет, то никто даже и не вспомнит, гастробайтеры из какой страны возводили подобное убожество, самозабвенно воруя строй материалы, тем самым, ослабляя прочность стен, за которыми, между прочим, кто-то живет и может быть даже любит…

Грядкин с приглубочайшим вздохом отвернулся от стены. На этот раз злорадное разглядывание стены не помогло. А ведь раньше злость на гастробайтеров как-то расслабляла и своя жизнь уже не казалась ему такой корявой.

– Ом-м-м-м… – раздалось из гостиной. Ну, понятно. Жена опять медитирует. Грядкин подошел к двери и плотнее закрыл её.

Ненависть к миру нарастала просто таки с центробежной силой. Грядкин вдруг почувствовал себя затравленным зверем, которого заперли в кирпичной коробке. И бухгалтер, не зная, куда выплеснуть набухающую и переполняющую его ненависть, плюхнулся на стул, выхватил из принтера приготовленные для печати листы, зубами сорвал с гелевой ручки колпачок, и начал остервенело рисовать.

Так было всегда – и в школе, и в институте. Только рисование всякой ерунды помогало Грядкину успокоиться. Но на работе Понурова в первый же день – раз и навсегда пресекла его любовь к безобидной графике, пригрозив увольнением.

Вот! Грядкин понял! Он наконец-то нашел причину, нет – корень всех неприятностей его последних лет! ПОНУРОВА! Эта гадина, которая загнобила его до желудочных колик. Это она не дает ему продвинуться по служебной лестнице, подавляя все его инициативы и высмеивая не только перед коллегами, но и перед вышестоящим начальством, выставляя его полным дебилом. А ведь ему уже тридцать. И он уже давно взрослый и далеко не глупый мужчина!

Грядкин сглотнул горький комок во рту и нанес на лист штрихи чёрной пастой. Получилась Понурова – такая же мерзкая и жирная, как в жизни. Грядкин зло улыбнулся:

– Ха, а ведь при всей её массе у неё почти полностью отсутствуют вторичные половые признаки – сисек то нет…

Тем не менее Понуровой было, похоже, всё равно – что у неё там на груди – начальница смотрела на Грядкина с листа поросячьими глазками так, что бухгалтер завопил:

– Ах ты, гадина! Что вылупилась?! Ну, погоди, щас я тебя…

Схватив другой лист, Грядкин начал лихорадочно по нему чиркать. Когда рисунок был завершен, Грядкин, тяжело дыша, отвалился на спинку стула и, вытирая липкий пот со лба, оглядел дело рук своих. На листе было изображено следующее – Джип, смятый почти в лепешку, лежал под колесами громадного самосвала, какие используют в карьерах. Из разбитого вдребезги, деформированного окошка Джипа выпала, откатившись в сторону, окровавленная голова Понуровой. Ошметки тела, старательно и мастерски вырисованные, разметались по всему листу. Остатки грузного тела гадины было расплющено в салоне ненавистного Джипа.

Грядкин, чувствуя, как бешеное биение сердца начинает успокаиваться, с мстительным наслаждением закрашивал красным маркером пятна крови.

– Вот так тебе! – прошипел Грядкин, рассматривая красный рисунок, подрисовывая выползающие кишки.

Затем, ещё раз обозрев рисунок, нарисовав на месте водителя самосвала свое довольное лицо, улыбнулся, и вконец успокоившись, вышел из спальни.

Войдя в гостиную, он увидел жену, уснувшую прямо на своем ритуальном коврике, привалившись к креслу, в позе лотоса, с наушниками в ушах. Перешагнув через увлекшуюся тощую дурочку, Грядкин вновь глубоко вздохнул и направился в душ.

***

Минула ночь, наступило утро. Грядкин проснулся в великолепном расположении духа. Но радость мгновенно улетучилась, едва он вспомнил, что сегодня снова надо составлять баланс. Больно стукнувшись о костлявое бедро спящей жены (приползла все-таки ночью, грымза), Грядкин вскочил и, потирая ушибленное место, побрел к столу, где красовался вчерашний рисунок с расплющенной Понуровой. Бухгалтер счастливо улыбнулся и, убрав листок в стол, отправился на работу.

В офисе царило непривычное оживление. Было шумно, и никто не работал. Грядкин подошел к Малюкову, с которым у него были более-менее приятельские отношения:

– Григорий Палыч, вы не подскажете, в чем дело? Отчего такая анархия? Что Понурова скажет – страшно подумать.

– А ничего она уже больше не скажет, – счастливо, просто таки лучезарно улыбаясь, ответил тщедушный очкарик глубоким баском. – Всё – нет больше Понуровой.

– Уволили, что ли? – холодея, внутренне подобрался Грядкин.

– Да слава Богу нет. Представляете, если бы кого-то дальше мучить стала, это с её то ненавистью к людям. А так… Самый лучший выход. Только не говорите, что я вам это сказал…

– Да не тяните! Что с ней?

– Погибла – раздавили её, как таракана.

И дальше Грядкин услышал историю, от которой у него отъехала челюсть – Понурова погибла именно так, как он вчера так вдохновенно изобразил на рисунке.

– А когда это случилось? – спросил он в надежде, что рисовал вчера уже случившееся.

– Да сегодня утром. И чего её на скоростную эстокаду понесло?..

Но Грядкин уже не слышал собеседника. В его голове сумбурно закрутились мысли одна фантастичнее другой. А вдруг у него дар? А ведь он и не знал даже – столько лет жил и не знал… Что это? Он предугадывает события или же сам их материализует силой своего… Чего? Дара? Гения? Надо попробовать. Надо попробовать ещё раз!.. Надо проверить. А вдруг?..

И тут его лихорадочные размышления прервал жёсткий женский голос:

– Уважаемые сотрудники! Смерть вашего начальника – это ещё не повод бездельничать! За работу, немедленно! Разболтались совсем! А ну, по местам!

Грядкин вжал голову в плечи. Ну, вот – «Король умер – да здравствует король».

Новая начальница оказалась сестрой близнецом прежней. И где они только таких набирают? Клонируют, что ли! За несколько часов рабочего дня она сделала несколько изощренно едких выговоров Грядкину, но он уже не реагировал на оскорбления так болезненно, как раньше. Он еле дождался окончания рабочего дня и пулей полетел домой.

Глядя, как Грядкин уминает зелено-коричневую массу чего-то неудобоваримого, жена, с широко открытыми глазами от удивления, спросила:

– Ты здоров?

– Здоров. А что?

– Ну, ты ел карпаччо из шпината с морской капустой и не плюешься… С тобой все в порядке?

– Ага, спасибо, дорогая. Всё очень вкусно.

Доев и нервно хохотнув, Грядкин устремился в спальню. Он уже знал, что нарисует.

Выхватив из принтера листок, привычно повернув голову к окну и уткнувшись взглядом в кирпичную стену, Грядкин снова нервно хохотнул:

– Ну-с – приступим…

– О-м-м-м-м-м… – донеслось из зала ритуальное мычание благоверной, уходящей в медитативный транс. Грядкин плотнее закрыл дверь и принялся набрасывать на лист штрихи. Рисунок получился что надо. Гаргулина – новая начальница, лежала на дощатом полу, вылупив полные ужаса глазенки. Рот был залеплен скотчем, а сама она была полностью раздета. Немного подумав, Грядкин всё же нарисовал на ней бюстгальтер и огромные трусы. Перед Гаргулиной стоял человек с ножовкой и практически уже отпилил левую ногу. Отпиленные руки и правая нога аккуратно были сложены в стороне.

«Как-то простовато», – хмыкнул Грядкин. Но он ещё не успел так сильно возненавидеть новую начальницу, чтобы придумывать ей более изощренную смерть. Грядкин подрисовал сбоку зеркало, а в нём – отражение своего лица. Нет, сегодня рисование не доставило ему никакого удовольствия. Грядкин зевнул, убрал рисунок в стол и направился в ванную. В гостиной жена снова уснула в позе лотоса, уткнувшись в кресло лбом.

«А ну её», – перешагивая через жену, махнул рукой Грядкин.

***

На следующее утро в офисе царила тишина, а сотрудники лишь изредка перешептывались. Грядкин хотел было спросить все знающего Малюкова – в чем же дело. Но того не было на привычном месте. Неожиданно из кабинета начальника вышел собственно сам Малюков и баском огласил:

– Уважаемые сотрудники. С сегодняшнего дня я исполняю обязанности вашего начальника. За работу.

– Как, – у Грядкина отвисла челюсть. – Как, почему именно вас повысили?

– А почему бы и нет? – высокомерно парировал Малюков. – Совету директоров виднее, кого назначать.

Мир рухнул в душе Грядкина.

– Постойте, а где прежняя начальница?

– Говорят, пропала. – И Малюков скрылся за дверями своего нового кабинета.

Грядкин сел на своё рабочее место. В его глазах появился нехороший блеск. «Я убью этого выскочку», – только подумал Грядкин, как Малюков снова выглянул из кабинета и обратился к нему:

– Александр Николаевич, я хотел бы попросить вас стать ответственным за работу сотрудников, конечно же, с соответствующим повышением оклада.

«Ладно, живи пока», – зло выдохнул Грядкин.

В дурном расположении духа Грядкин поехал домой, минуя кафе – беляши давно уже стояли поперек горла. Всё в его душе клокотало от гнева и ему хотелось скорее выплеснуть свою злость хоть на кого-нибудь.

– Котик, ужинать будешь? – привычно заверещала жена, едва он переступил порог квартиры, и кинулась к нему на шею, при этом больно заехав костлявой коленкой по ноге.

И тут Грядкин не выдержал. С мыслью «вот её-то сегодня и убью», заорал:

– Да что ты своими костями сучишь?! – вопил он. – Сколько же ещё можно худеть? У тебя же давно анорексия, а ты всё на своих дурацких диетах сидишь и меня всякой гадостью пичкаешь! Смерти моей хочешь? То-то всё про здоровье спрашиваешь – ждешь, не дождешься, когда я сдохну!!!

– Котик, – растерянно и испуганно задрожали губки благоверной. – Но ты же сам всегда говорил, что я толстая… Я же для тебя худею.

– Что? – задохнулся от возмущения Грядкин. – Ради меня ты превратилась в сушёную мумию? Что-то я не припомню, чтобы я просил тебя стать скелетиной!!!

– Ну, как же… Ты же сам всегда хлопал меня по попе, говоря, что я пончик. Вот я и стараюсь. Йога эта проклятая, да диета овощная – знаешь как мне всё это обрыдло?! Всё же ради тебя!

– Ради меня? Ну ты и дура… И хватит меня всякой травой кормить! Я мяса хочу, котлет каких-нибудь – поняла?!

Жена ойкнула, метеором унеслась переодеваться и уже через минуту вопила из прихожей:

– Я в супермаркет, за котлетками! Скоро буду! – и в её голосе явно слышались нотки радости.

«Ладно, её я пока убивать не буду – родная всё-таки – хмыкнул Грядкин, садясь за письменный стол после обильной трапезы, которую ему приготовила счастливая жёнушка. – Но убить кого-нибудь надо – так, для проформы». Грядкин посмотрел сквозь окно на кирпичную стену и вспомнил гаишницу, которая несколько раз выписывала ему штраф. Мстительно улыбнувшись, Грядкин придвинул лист и начал рисовать, старательно останавливаясь на кровавых деталях, обильно подкрашивая их красным маркером.

Надо ли говорить, что мерзкой гаишницы он больше не видел.

***

Потянулось время. Грядкин, став замом начальника бухгалтерии, заметно возвысился в своих глазах и подумывал о моменте, когда можно будет нарисовать заносчивого Малюкова – он уже и способ экзекуции тому придумал. Но всё отчего-то оттягивал – ни разу ещё Грядкин не убивал мужчин – как-то не за что было.

Дома жизнь изменилась кардинально – жена начала готовить умопомрачительно вкусные ужины, забросила свою Йогу и, пополнев, почти ежедневно ублажала его в постели, проявляя удивительное рвение. А что ей оставалось делать! Дама никогда не работала. Последствия анорексии оказались неутешительными и, как выяснилось, она никогда уже не сможет иметь детей. И чтобы как-то разнообразить свою жизнь, всю свою любовь и заботу она обратила на мужа.

Грядкин же, привыкнув к ежедневному моциону рисования, убирал ненавистных бабушек, женщин и девушек, попадающихся ему на жизненном пути. Так прошло несколько месяцев. В столе бухгалтера уже скопилась внушительная кипа рисунков, которые он часто пересматривал, восхищаясь своим гением и уже начинал потихоньку подумывать о публикации в каком-нибудь журнальчике.

***

Наступила весна. Однажды, после работы, Грядкин решил посидеть в кафе. Он расположился за столиком, возле витражного окна, за которым неожиданно разбушевалась стихия – плотной серой стеной шелестел дождь, сверкали молнии и грохотал гром. Бухгалтер заказал кофе с коньяком и бутерброд с икрой. На этом выборе и остановился – не хотел портить себе аппетит, ведь дома жена наверняка приготовила чего-нибудь вкусненькое.

Сделав первый глоток ароматного кофе, неожиданно для себя, на противоположном сидении за своим столиком, он обнаружил шикарную даму, томно произнесшую грудным голосом:

– Не возражаете? Я присела. Ведь у вас свободно? – и ему показалось, что она облизнула свои огромные, явно накачанные ботоксом ярко-красные губы.

– С-свободно, – опешил Грядкин. Он был абсолютно уверен, что еще секунду назад здесь никого не было.

– Александр Николаевич, а ведь я вас ждала.

– А? – поперхнулся кофе Грядкин. – Вы меня знаете?

– Ну, как же! Ведь вы у нас знаменитость! Всех маньяков переплюнули на данный момент, – белозубой улыбкой оскалилась красавица.

– Маньяков? – лихорадочно начал соображать Грядкин, внутри у него от чего-то всё похолодело. – Вы это о чём?

– Да вот об этом, милейший, – и достала из-под стола листок.

Он сразу узнал рисунок – это его вчера вечером нарисовал Грядкин, возмущенный хамством билетерши в кинотеатре. Молодая полностью раздетая девица, некогда гренадерского вида, а теперь словно сдувшаяся, уродливая кукла лежала в подвале, среди ящиков и коробок, и копошащаяся масса пиявок, облепившая её бывшее жирненькое тело, высосала всю кровь. А в двери подвала заглядывало лицо Грядкина.

– Да, вы виртуоз! Это же надо! Двести с лишним рисунков и ни одного повтора – да вы гурман! Талантище необыкновенный! Всё бы хорошо… Но хватит.

– О чем вы? – впал в ступор Грядкин и подумал – «Откуда у неё мой рисунок? Надо будет её убить».

Дама жизнерадостно хохотнула и… Грядкин выпучив глаза смотрел на то, как она мгновенно превратилась из плоской шатенки в брюнетку с пышным бюстом.

– Дорогой Александр Николаевич, что это у вас за мания такая – всех убивать? – не хорошо усмехнулась дама. – А между тем вы превысили лимит.